С каждым днём Ярослав становился все мрачнее и угрюмее. Куда бы он ни шёл и где бы не находился, перед глазами назойливо вставала Вика. Весёлая, грустная, одетая, голая, лежащая на нём, приветствующая друзей, беременная или нет, в красном пальто, домашней рубашке - она не оставляла его в покое. Широко раскрытые антрацитовые глаза вытянули из него все жилы. Он стискивал зубы и старался переключиться, но это плохо помогало.
Разумом, он, конечно, её презирал, но сердце противилось здравому смыслу.
Он то и дело срывался на людей, носился как угорелый по округе, батрачил в тренажерном зале до седьмого пота - толку было мало. Она заткнула за пояс даже его подчиненных в умении доводить его до белого каления. Его давление не опускалось до нормы в принципе.
Во время пятничной встречи, когда обсуждали процесс возврата фискалами переплаченных сумм налогов, и Игорь Кжановски высказал, в общем-то, здравую мысль о том, что позиция арбитражных судов в корне отличается от позиции Министерства, и Холдингу не отвоевать налоговую базу, он чуть не взорвался от гнева. Он прямо почувствовал, что готов броситься на хваленого законоведа и растерзать за трусость, за нежелание и страх сопротивляться жадной государственной структуре.
Только благодаря вмешательству Андрея, Кжановски не вылетел в тот день из Совета. В итоге команде Зуева было поручено заявить о возврате переплаченных сумм и решено, что если требования не будут удовлетворены налоговиками добровольно, то надо будет их взыскать в судебном порядке.
Он отдавал распоряжения, а сам думал о Беловой. Всё ещё оставалась вероятность, и она не давала ему покоя, что отец ребенка - он сам. Маленькая, конечно, вероятность. Вряд ли Вика стала бы так увертываться, если б залетела от него. Она говорила, и он в принципе, был с ней согласен: какой смысл ей скрывать? Учитывая конуру, в которой она обитала, и деньги, которые она зарабатывала, помня её прошлую разнеженную и вольготную жизнь, - это было бы верхом глупости. Что ж, он зауважал её за то, что она не подкинула ему чужого сопляка. Хотя, впрочем, она наверняка догадывалась, что он потребовал бы проведения теста на отцовство. Так что особой её заслуги здесь не было.
Не стоило ему приближаться к ней в новогоднюю ночь, он знал это. Однако посадил её в машину, целовал её губы. С мучительным стоном он опять услышал, как всхлипывая, она повторяла его имя, вздрагивала всем телом, а он удовлетворенно понимал, что она полностью потеряла контроль над собой.
Ярослав ощутил боль в паху. Ему нужна была женщина: какая-нибудь покладистая, умная, шатенка или ещё лучше блондинка. Трудно припомнить, когда он в последний раз встречался с девушкой ради своего удовольствия.
Да и вообще! В последнее время он даже редко просматривал записи в отчетах своих компаний, уж про договоры и женщин говорить нечего. Этот факт немало его раздражал. Он думал только о том, как бы подольше побыть с этой дикой, нахальной, невыносимой девочкой-женщиной, которая носила ребенка неизвестно от кого, требовала оставить её в покое и, похоже, крутила романы со всеми окружающими.
Когда он думал о ней, её голосе, гипнотизирующих глазах, грациозной походке, он не желал ничего, кроме как быть рядом. Почему ему было с ней так хорошо? Ну почему она оказалась внучкой Белова? Почему он просто не встретил её в баре? Не познакомился в самолете, не столкнулся на улице? Почему так хотел её? Где же справедливость? Почему любовь, и желание, и слабость он испытывал именно к ней? Откуда вместе с Викой всегда появлялось это исступленно-восторженное состояние? Стоило им оказаться наедине, он терял самообладание, подобно сладкоежке в кондитерской. Не успевал опомниться, как уже целовал её.
Она же, как назло, отворачивалась.
- Больше не смей меня трогать! - кричала она и выдергивала пальцы, стоило ему прикоснуться к её руке.
Он сам не мог понять, что происходило с ним.
Знавал он людей, которые совершали ошибку, принимая секс за любовь. Чаще это были женщины, но встречались ему и похожие мужики. Он был не из таких. Он не любил Вику. Он любил только работу. Разве после смерти отца бизнес стал ему семьей и домом? Там не было ни слова о чувствах.
То, что он к Вике питал, было всего лишь желанием. Даже хуже: это была такая похоть, что буквально все внутренности переворачивала.
Конечно, он обещал сам себе, что оставит её в покое. Её и её выродка. Но, к сожалению, он не мог этого сделать. Когда он видел её, такую воинственную и недоступную, нежную и юную одновременно, то забывал о решении не приближаться к ней. Что наложило на неё этот отпечаток, казавшийся ему завораживающим?
Что крылось за образом, который Вика играла? Пустая кокетка? Корыстная тварь? Влюбленная в его брата чистая душа?
Каждый раз, когда он думал о ней, он, в конце концов, упирался в эту мысль и поражался тому черному гневу, в который она повергала его.
Он пытался убедить себя, что тревожится за младшего. Сколько бы он ни разнюхивал, так и не смог узнать, спала ли она с Димой. Вполне отчетливая возможность того, что у них роман, сводила его с ума. Разве он сам не видел их? Разве не Димка увез её со свадьбы Зуевых?
Они никогда не прекращали своих встреч. Стоило подумать об этом, и зубы сами собой сжимались, и он слышал скрип.
"Белова, - говорил он себе, - настоящая змея подколодная: она все хорошо устроила". Ей, видимо, не было разницы, который из братьев грел её.
Он безумно ревновал, на прошлой неделе вышел из себя и начал орать. Но она сказала ему, чтобы он заткнулся, и что ей нельзя волноваться, поскольку у неё..., она сделала эту чертову паузу, как будто её живот не налезал на нос!.. будет ребёнок.
А он сам этого не знал?!
Вид беззаботного, цветущего Димы будил в нем мучительную зависть. У него возникало свирепое, бессмысленное желание прикончить их обоих. Его собственный брат отлично подходил на роль отца ребенка.
Он с усилием отбрасывал эту мысль, потому что до конца не мог поверить, что беременность - от его брата. По той простой причине, что Димка бы давно женился. Как бы он не скоморошничал и не прикидывался лаптем, они всё-таки выросли в одной семье, и Ярослав отчетливо понимал, что Димка, при всей его безалаберности, не позволил бы Вике оставаться свободной, будь ребенок от него. Да, Димка - поборник честных отношений - не спасовал бы ни перед ним, ни перед Викой.
Тем не менее, в минуты особой усталости, мозг молнией пронзала мысль, что ему придется навсегда уехать из страны, чтобы не мешать семейному счастью брата. Он ведь не сможет присутствовать ни на их свадьбе, ни на крестинах, ни на днях рождениях. Каково это: любить невестку? Приходить в её дом? Приносить цветы? Видеть, как она укладывает ребенка? Смеётся на детском празднике? Обувает туфли или танцует с мужем?
Ярослав вскочил и сшиб лампу со стола. Чёрт!
Чёрт! Чёрт!
Он уедет. США? Китай? Британия?
Он до боли сжал голову руками. Уедет. Но сначала он должен всё выяснить.
Он не хотел торопиться, но самообладание покинуло его, как только он застал Диму у мачехи. Тот сидел за стареньким компьютером и что-то ошалело печатал. Ярослав поздоровался, но не в силах сдержать себя и соблюсти видимость хорошего настроения, спросил:
- Ты спал с Викой?
Димка не сразу оторвался от монитора, а когда сделал это и обернулся, по его лицу ничего нельзя было понять. В эту секунду Ярослав сильно пожалел, что когда-то учил брата играть в карты. Лицо, ничего не выражающее, хранило абсолютную бесстрастность, словно его владелец не знал, что на свете существовала такая девушка.
Поскольку пауза затянулась, Ярослав повторил: - Спал?
- Как можно, - Дима делано округлил глаза, - член в живое тело совать?
Терпение Ярослава лопнуло мгновенно, он схватил его за кофту:
- Ах ты, сукин сын. Ты спал с ней, верно?
Он должен был отдать малышу должное: тот продолжал гнуть свою линию.
- Это тебя не касается, - его тон походил на тон матери, выговаривающей пятилетнему малышу.
- Кончай свои игры. Чего ты хочешь?
- Ты же неглуп, Яр. Подумай сам.
Ярослав был готов ударить его, но изо всех сил старался сохранить самообладание.
- Мне следует выбить из тебя все дерьмо, - процедил он сквозь зубы, - ребёнок твой?
- А как ты думаешь? - пропел Димка, и Ярослав постарался понять, что стоит за этим весёлым тоном. Презрение? Считает ли он его, Ярослава, соперником? Гордится ли своим превосходством? Он - отец?
Сожалея о том, что Димка, в отличие от подчиненных, не дрожал перед ним (видимо, сказывались годы тренировок) и не горя желанием играть в загадки, он сжал плечо брата:
- Твой?
Димка, похоже, развеселился:
- Ты снова воспылал страстью к Беловой? Берегись, как бы она не изжарила твои потроха! - на лице белобрысого расцвела радуга, и Ярослав выругался, вспоминая, что сам когда-то бросил эти слова Диме.
Сколько Ярослав в тот день не давил и не рычал, он получил только два ответа: "Не твое дело" и "Спроси у неё".
Итак, он ничего не выяснил. Мать весь вечер обеспокоенно следила за ними, взглядом умоляя объяснить, что происходит. Они оба упорно молчали, и Ярослав безуспешно пытался сопоставить в уме факты, касающиеся Вики, Димы и его самого.
Уходя, он бросил взгляд в высокое серебристо-белое зеркало, которое украшало прихожую, отражая свет из окна напротив. Оно вернуло ему изображение блёклого озабоченного человека.
Ярослав вернулся домой, сел за почту. Очередной отчет о слежке за Викой маячил среди писем. Он открыл сообщение, отбросив рационально-томительную мысль: "Пора кончать с этим". Он тупо щелкал мышью, не понимая, что на экране. Картинки сменяли одна другую, являя ему сцены из жизни жены. Вчера Вика пришла на работу в пурпурном платье-футляре. Вышла - опираясь на руку худого парня с крашеными волосами. Чёткие фотографии напоминали ему, какая она лживая тварь. На них кроме самой ведьмы, были её друзья, Димка. Изредка он сам.
Гаврилов спрашивал, должна ли быть прекращена слежка, когда Ярослав рядом с Викой? Да, должна. Но всё же порой он попадал в объективы своих людей.
Он хотел бы относиться к ней как к одной из своих бывших любовниц. Вместо этого горел нетерпением и стремился вникать во все, что касалось её. Откуда это? Он-то полагал, что его сердце защищено жесткой оболочкой.
Он думал о времени, которое она провела вдали от него, о её родителях, о своем отце, о площади Восстания и Владимире Белове, о детстве, о мужчинах, которым она себя дарила, о ребёнке, которого дал ей другой.
Ярослав потер переносицу и перелистал снимки. Вика смотрела на сгорбленного парня, Вика прощалась, открывала сумочку, замерла на лестнице, разговаривала по телефону. Стройные ножки, круглый живот. Надо отдать ей должное, она умела быть красавицей. Всегда была причесана, блестяще одета. Кажется, она так и не научилась улыбаться. А ведь когда-то ему чудилось: он вылечил болезнь Царевны-несмеяны. Лишь на нескольких снимках она прижималась или держала под руку коллег, знакомых, его брата. На большинстве же скорее являлась задумчивой гостьей. Ярослав утомленно потер глаза. Он сам себе был противен.
И вдруг всё встало на свои места.
Он бегло пролистал фотографии.
Истина лежала на поверхности. Будто бы дождь кончился, кристальный воздух открыл ему мир, показал душу и смысл предметов, испарение хрустальных капель, касание молекул. Он ошалел от увиденного.
У Вики и Димы не было никаких отношений!
Когда его не было поблизости, они не обнимались, не целовались, часто вообще не смотрели друг на друга. Стоило появиться ему, как Вика начинала строить глазки, лизать губки, а его брат обязательно прикасался к ней или обнимал.
Ярослав открыл предыдущие отчеты. Везде было одно и то же. Почтительное расстояние, спокойные лица, равнодушие. Как он раньше этого не заметил?
В этот момент он раз и навсегда понял, что нет у них ничего, и никогда не было. Он чувствовал, как огромный камень скатился с души. Облегчение было таким ярким, что он расхохотался, откинув голову. Расправил плечи и потянулся. До сих пор он не осознавал напряжения, сковывавшего тело. Каждая мышца скинула оцепенение, легкие наполнились воздухом. Кровь забурлила, черпая кислород и разнося его по органам, клеткам, щедро даря мозгу.
У неё не было никого!
Ему не придется соперничать с братом!
Ему надо принять решение. Прекратить вести себя как ослу.
Чего он хотел от девушки?
Ярослав положил кулаки на стол и сделал глубокий, неуверенный вдох, словно избыток энергии мог причинить боль.
Он внезапно осознал, что никогда в своей жизни не обращался ни с одной женщиной так мерзко, как с ней. Стало стыдно. Понимание ужаса того, что он натворил, просачивалось в сознание и жгло жарче пламени ада. По мере уяснения, оно всё больнее горело в сердце, голове, пальцах, опаляло кожу. Впервые он постиг боль и горечь, растерянность и унижение, которые она должна была испытать. Вика не заслужила этого.
Да, она сводила его с ума, но в этом абсолютно не было её вины. Она была сексуальной и очень притягательной, желанной, чёрт подери! А он не хотел, чтобы она обладала этими качествами. Он так рьяно выстраивал стену, так стремился попрекнуть её в грехе, что она не будь дурой, подыграла.
Он ошибался. Он никогда не знал и не узнает Викиных мыслей. Дум женщины, которая некогда была его женой, а теперь стала загадкой, потому что ему не удавалось понять её таинственную природу, непостижимую и от этого притягательную. Мнимая порочность сплелась в его ревнивом сознании с природным обаянием, бескорыстной дружбой и радушием. Вот уже сфабриковано обвинение и состоялся суд. Он, Ярослав, прокурор, судья и палач.
Он был зол на себя.
Вернулся мыслями к их последнему разговору. Прекрасная Вика. Испуганный взгляд больших глаз, чуть приоткрытые губы. Непривычная фигура. Натянутая на скулах кожа. Некогда тончайшая талия - теперь широкая, теперь ещё более пышная грудь. Платье с высоким ремешком - оно так удобно беременной. "Ярослав", - он закрыл глаза, слушая Викин голос.
Это он виноват, что ни в начале знакомства, ни потом, не верил ей. Она всегда казалась ему лицемерной. Но что если это только его искаженное зрение? Что если он никогда не видел её незамутненным взглядом? Да что он вообще видел? Ярослав издал протяжный стон. Вспомнил Викин растерянный взгляд, когда он велел ей убираться из своей жизни. Трясущиеся губы и руки в день развода. Молчание той холодной ночью, когда он хотел ей заплатить. Он действительно подонок. На кой чёрт ему эти квартиры? Почему никто не остановил его? Почему он был так слеп?
Ярослав откинул голову. Форпост его уверенности был разрушен до камешка. Он вдруг почувствовал, что не может больше мириться с её отсутствием, с той бездной неведения и краха, которая пролегла между ними. Жажда обладать ею немедленно была столь велика, что он вскочил.
Что ему теперь делать? В сознании возникли слова Вики: "Достоинство, честность, гордость за каждый поступок, за человеческие принципы. Вот что делает мою жизнь стоящей. А твою?" Когда она об этом спросила? При разводе? После?
Её ледяные пальцы, холодные губы, дерзкий разговор. Её солнечный запах. Даже сейчас заломило в чреслах от воспоминаний! Вика целует его. Её шепот. Её глаза.
Разве мог он представить, что ему будет безразлично, чьего ребенка она носит? Он сам не ожидал, что ответит "да" на её вопрос "Даже если ребенок не твой?"
Женщина, которую он любил, была беременна от другого! Это его, Ярослава, вина, что она нашла утешение в объятиях чужого мужчины!
Руки его который месяц чесались убить подонка, который посмел прикоснуться к ней! Но он сам толкнул её в пропасть. Он всё сделал для того, чтобы она его ненавидела и презирала. Когда она выходила замуж - собиралась всю жизнь прожить с ним одним. Она была девственницей!
Он столько раз думал о возможной беременности тогда, зимой. Он предполагал, что это могло случиться. Вот чёрт!
Он теперь вспомнил её крик у пруда на свадьбе Зуевых: "Ты один!" Тогда это показалось насмешкой. А что, если это не насмешка, а случайно высказанная правда?
Почему она хотя бы не попыталась выдать ребенка за его отпрыска? Любая женщина поступила бы так! Почему не солгала, как солгали бы на её месте многие? Почему до сих пор молчала о тех испытаниях, что выпали на её долю, ведь они должны были вызвать его жалость? Миллион собственных назойливых вопросов, на которые только она могла дать ответ.
Ладно, это он всё постепенно выяснит. Сейчас ему нужно ухитриться обвести вокруг пальца двоих лжевлюбленных. Ему необходимо убедиться, что он столкнулся с шалостью. Ярослав не чаял, что это будет просто: ведь перед ним вились два скользких ужа.
На следующий день, в половине шестого, он сидел в скромном уголке ресторана, прикрываясь газетой, когда Дима открыл стеклянную дверь и пропустил Вику вперед. Неплохой суши-бар, чистенький и довольно-таки уютный, в вечерний час был полон народу. Красные, жёлтые и оранжевые занавески, шершавые и воздушные, наполняли чертог особым светом: теплым и таинственным одновременно. На столиках в маленьких золотых вазочках стояли живые цветы, и кое-где горели свечи.
Напротив Ярослава молодая женщина показывала девочке лет семи, как пользоваться палочками. Терпеливо снова и снова она вкладывала в маленькую ручку непокорные приспособления и подбадривала. Обе смеялись над неуклюжими движениями и ловкими ролами, смело выпрыгивающими в тарелку, на стол, в соус, на колени - куда угодно, только не рот едоку. Девочка подхватывала беглецов руками, и ямочки на её щеках не позволяли маме быть строгой.
Интересующая Ярослава парочка заняла неподалеку от него такой столик, что, как и предупредил Гаврилов, он оказался в "партере".
Рядом семейная пара заставляла двух малышей есть суп. Дети сопротивлялись, сползали под стол, принимались за игру, вызывая легкое раздражение родителей. В конце концов, малыши убежали смотреть на рыбок в морском аквариуме, захватившем огромную часть стены в противоположной оконечности зала.
Официант принес кофе и штрудель. Голубки, ради которых он посетил это замечательное заведение, лениво болтали, потом в полной тишине набивали животы, даже не дотронувшись друг до друга. Вика не смотрела на Диму, не касалась пальцами его рубашки, не распахивала своего жакетика. Полчаса они даже рылись каждый в своём телефоне!
Ярослав заскучал, видя, что ничего не происходит. Ему даже не потребовалось применять незаконных методов, чтобы подтвердить, что любовная история - суррогат!
Он успел внимательно рассмотреть не только японские вазочки, выставленные напоказ вдоль стен, мечи самураев, закрепленные под потолком, бронзовые люстры, природные камни, украшающие огромные окна, но и блестящие полы.
Только когда Вика устало опустила голову на плечо кавалера, Ярослав позволил себе сложить периодическое издание, а ей - случайно заметить его. Краем глаза он наблюдал, как, как будто бы по мановению волшебной палочки, изменилась игра актеров. Дима мгновенно обнял Вику и положил руку на живот, она потерлась о небритую шею, подобно дворовой кошке. На лицах появились улыбки и "влюбленные" защебетали.
Зрелище было не из приятных, но Ярославу хотелось вскочить на ноги и аплодировать стоя. Будущее, в котором он был и так неуверен, сейчас ещё раз перевернулось с ног на голову, и он ощущал, как его захлестывает волна ликования. Он собирался все переиграть.
Вика наполняла его сердце. Она умела противостоять ему в своей очаровательной женской манере, и это восхищало его. Никакая другая женщина, будь она трижды умная и красивая, не нужна была ему! Только эта.
Он ленно встал и подошел к их столику как раз в тот момент, когда его брат потянул свои мерзкие губы к девушке. Вика отстранилась, кивая на Ярослава. Он широко развел руки в приветственном жесте.
- На меня не обращайте внимания. Я лучше постою и понаблюдаю.
Но они, конечно, не стали целоваться. Насколько он помнил, она не воспринимала нежностей в общественных местах, не возбуждалась от секса в гостях и терпеть не могла выставлять напоказ чувства. Для любви Вике требовалось уединение. Цирк был устроен исключительно для него, Ярослава. Он был единственным зрителем, клоуном, приглашенным, и участником. Что ж! Он оценил представление, оно требовало соответствующего поощрения, так же как бесстыдное поведение - ответных мер. Ярослав изменил тактику и навис над столиком, свирепо щурясь.
Теперь, когда ему открылась правда, что она не ухлёстывала за его братом, когда он не понимал, как она могла улыбаться, если осталась в нищете с ребёнком под сердцем, когда он видел всё то же спокойное, нежное лицо, равнодушие, с которым она защищалась от него, его ревность к её доверию к Диме, к их дружбе, была более жгучей, чем если бы они были любовниками. Тогда он хотя бы презирал их и знал ей цену.
Что же теперь? Теперь его мучило, что другой, не он, протянул его любимой руку помощи, добился её милости, мог приходить в её дом, разговаривать и смотреть не останавливаясь.
Больше этого не будет!
- Неужели обязательно трогать мою женщину своими грязными лапами? - Ярослав отметил, что розовый пиджачок, совсем немного открывающий Викину полную грудь, очень шёл ей. "Наверное, вид с Диминого места лучше", - подумалось ему, когда он услышал слова брата:
- Эта женщина - моя, - супостат не убрал свою клешню, только радушно склонил голову. Вика настороженно облизала губу.
- Чёрт! - Ярослав ожидал более едкого ответа, - я испытываю благоговение!
- Достаточно просто убраться отсюда, - Вика сверкнула глазами.
- Да, будь добр, - поддразнил он её, глянув на Димку, - свали!
- Это касается тебя! - взвилась малышка.
Ярослав проигнорировал её выпад.
- Оставь нас одних, прошу тебя, - он миролюбиво посмотрел на брата, не особо рассчитывая на результат. - Мне надо поговорить кое о чем с твоей девушкой, - он весь превратился в смирение, - ведь она когда-то была моей женой.
Дима неожиданно быстро поднялся, наклонился к Вике, и предупредительно посмотрев на неё, выдал:
- Скажи моему брату, что ты никогда не собиралась спать со мной.
Вот это да! У Ярослава чуть челюсть не отвисла. Однако Вика вдруг рассердилась. Видимо, в ней взыграла уязвленная гордость. Она отчетливо радировала:
- Я именно собиралась!
Ярослав счёл нужным качнуться на пятках и усмехнуться.
- Хороший удар.
Собеседники посмотрели на него как на редкостного психопата. Дима медленно повернулся к Вике и цокнул языком:
- А теперь скажи правду.
На лице её было написано, как ей захотелось убить их обоих. Вика сжала губы, вознамерившись, надо полагать, послать их, но быстро передумала:
- Ладно! Тогда я расскажу ему, как ты предлагал мне стать твоей женой!
Ярослав выругался. Он тоже подумал об убийстве. Когда этот придурок мог додуматься до такого?
Дима с укоризной посмотрел на Вику, словно она была неразумным дитя, потом перевел взгляд на Ярослава.
- Обещай мне, что не причинишь ей боли.
- Ты знаешь меня, - Ярослав сверкнул зубами, - когда сверну ей шею, сделаю это очень быстро - она ничего не почувствует.
- Этого-то я и боялся.
Дима бросил на них последний взгляд, выражающий, как показалось Ярославу, надежду, и ретировался. Щуплый и высокий, он, неторопясь, ушёл прочь.
- Могу я сесть? - Ярослав состроил на лице самую покорную гримасу.
- Нет! - огрызнулась она, и он опустился в мягкое, обитое синим плюшем кресло.