|
|
||
АВТОПОРТРЕТ ГОМЕРА.
Лаэрт — это отец Одиссея. И Гомер — это отец Одиссея (поскольку автор является отцом своих произведений и отцом персонажей своих произведений). Из этого нехитрого ребуса (что и Лаэрт и Гомер являются отцами Одиссея) выводится нехитрое заключение о том, что в образе Лаэрта Гомер изобразил... самого себя. Другими словами, Гомер наделил Лаэрта чертами своей индивидуальности. Да, тот самый старик, взад и вперёд бродящий по саду, — это и есть Гомер. Хотите взглянуть на автопортрет Гомера? Вот он:
Это слова Антиклеи о нём из одиннадцатой песни Одиссеи. Разве не похож? Сейчас поясню, что здесь что. Нужно только перевести эту фразу с образного языка на обычный. О чем идёт речь, когда говорится, что он больше не живёт в городе, а живёт в поле? "Город" — это образ нашего физического мира. Соответственно, "поле" — есть образ не физического мира. Так и есть. Гомер больше не живёт в городе, он живёт в поле. В том смысле, что Гомера больше нет в физическом мире (и притом давно), однако он вполне живой и, думается, пребывает в неких областях пространства, нам не известных, но продолжает там своё бытие. Потому что даже теперь, когда его давно нет здесь, у него сохраняются качества, присущие живому человеку. У него сохранился голос. Он умеет разговаривать. Он может говорить с людьми. И речь его — вполне разумная. То есть, он умер. И в то же время, он не умер. Он изменил форму жизни. Теперь он уже не ходит в "город". А живет где-то в "поле". Очень образное описание самого себя. Мудрое предвидение своей судьбы. Сбывшееся предсказание о том, что когда-нибудь наступит время, когда его не будет здесь,
но он будет пребывать там, будет жить, но будет жить иной формой жизни.
А что доступно людям в ином мире? Удобная постель, богатые покрывала, мягкие подушки, — всё в прошлом. Оставляя этот физический мир, человек оставляет и вещи, к которым был здесь привязан.
Это всё тоже, элементы образного языка и сейчас расскажу, о чем тут говорится. Перейдя в иной мир, Гомер мистическим образом оказался связан со своими произведениями. Он живой, потому что его песни живые. И он живёт где-то среди стихов, им остаавленных. И у него есть два времени: время, когда кто-то из людей читает что-нибудь из того, что им написано, и время, когда его не читают. Образно говоря, эти два времени — есть лето и зима. Когда его не читают, он засыпает. Это — зима. Когда его читают, он лежит в груде опавших листьев. Это — лето. То есть его произведения, все эти замечательные песни, — это листья виноградного сада. И он лежит в ворохе этих листьев. Прямо в каждой кучке лежит, живой. Какой бы фрагмент вы не взяли, он будет там.
Лежит и вздыхает! А почему вздыхает? А потому что не знает: узнает ли читатель в Одиссее самого себя... Потому и плачет, помышляя о сыне, потому что ему хотелось бы обрести сына. Ему хочется, чтобы читатель узнал бы себя в Одиссее, и узнал бы в Гомере отца своего, Лаэрта. Ему хочется, чтобы читатель увидел бы и виноградный сад, и опавшие листья, собранные в груды, и его, лежащего в листьях, и вздыхающего о сыне. Но тут уж всё зависит не от автора, а от читателя. Автору же остаётся только надеяться, что сын отыщется. *** В предыдущей заметке я рассуждал о Лаэрте, как об источнике источника, как о первопредке человека, как о том, благодаря кому, человек получает жизнь. Всё это так. И вместе с тем, Лаэрт, помимо всего прежде сказанного, — это ещё и сам Гомер. Потому что у большого художника — многогранные образы. Образы большого произведения могут иметь не одно, а множество толкований. А Одиссея, конечно, относится к большим произведениям. Рассматривая Одиссею с разных ракурсов, можно увидеть разное. Можно, можно при желании разглядеть в этом произведении и автопортрет Гомера.
|
10.10.2024 06:35 |
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"