Содрогание почвы было настолько ощутимым, что я невольно оглядывалась по сторонам, удивляясь равнодушию прохожих. Впечатление того, что все настолько заняты своими суетными делами, что для них будет все равно - упадет ли им на голову кусок небесной скалы, или разверзнется под их ногами земля.
Вздрагивание под ногами походило на икоту, которая случается или в случае испуга, или, когда человек на скорую руку нахватался всего понемногу, не понимая, что он ест. Хотелось вместе с землей задержать дыхание на несколько мгновений, а затем с надеждой выдохнуть и уже более не вспоминать про спазматическое вспучивание грудной клетки. Но это желание, детское и наивное, было скорее жалким, чем смешным. Ведь речь шла о Земле, а не о человеке.
Не в силах более находиться на одном месте, я стала ходить кругами по замкнутой забором площадке, ожидая хоть какой-то реакции внешнего мира. Но ее не было.
"Что-то странное случилось со мной, наверное, если я ЭТО чувствую, а другие - нет",-- подумала я и заставила себя сесть на скамейку около дацана, где, кроме меня, уже сидело трое уморенных жарой и пешей дорогой отдыхающих, только что вошедших на заповедную территорию.
- Здесь принимает лекарь-лама, который обучался в самом Тибете, - медленно, с придыханием объясняла пожилая бурятка двум другим женщинам, пришедшим с ней.
- Сейчас посидим у священных кедров, которые посадил сам Бадмаев в начале двадцатого века, когда закладывал этот дацан, уравновесим свою энергию и пойдем к тому домику. Бурятка рукой махнула, указывая вглубь территории дацана, где вдали виднелись две белые ступы и несколько домиков, напоминающих дачные.
Земля еще подрагивала, как ребенок, который очень долго плакал, а потом, уставший от этого занятия, уснул, но еще вздрагивал и всхлипывал во сне.
Мне хотелось лечь на землю, распластавшись, широко раскинув руки и ноги и, прильнув ухом к ее плоти, слушать ее дыхание. Мне даже показалось, что я обязательно должна услышать это всхлипывание...
Прослушав свою продвинутую спутницу, женщины, отдохнув после тяжкого перехода, встали со скамьи и пошли к ближайшему кедру, росшему у самой ограды.
Да, кедры, которые здесь росли, были необычными. Осанистые, высокие и крупноигольчатые, с великолепной серебристой зеленью, величественные сами по себе.
Дацан находился на краю кедровой рощи, которая создавала особенное впечатление у всех, кто сюда попадал впервые. Воздух, пропитанный кедровой смолистой свежестью, запахом травяной степи и коровьим навозом оставлял неизгладимое ощущение праны, чистоты и естественности, которые мы, живя в в своих пыльных и шумных городах, напрочь забыли.
Само пребывание здесь уже создавало настрой на физическое здоровье, радость от своих возможностей и усиливало надежды на лучшее.
Земля наконец-то успокоилась и затихла. Напряжение, возникшее от землетрясения, тоже спало, но что-то изменилось, пока не понятое, не осознанное.
Ноги пружинили, то ли от излишней бодрости, то ли от испытанного страха, но даже это оставляло ощущение нового. Воздух как-то уплотнился, стал ватным, и все звука гасли в этой ватной тишине.
Как в полусне я добралась до группы кедров, уже за территорией дацана, и упала на чистую, будто подстриженную траву так, как мне давно хотелось.
Широко раскинув руки и ноги и приложив левое ухо к земле, я забыла обо всем, слушая пульс Матери-земли и, увлекаемая этим пульсом, отключилась от всего, что мне до этого мгновения еще было важно...
Спала я, не спала, или вообще была без сознания - я не знаю. Но знаю одно - то, что я испытала в этой кедровой роще под сенью величавых и прекраснейших, мудрых и понимающих многое дерев, сделало меня другой. Будто из одной вселенной я внезапно оказалась в другой - сама уже другая, более близкая к природе, знающая ее, принимающая ее и являющаяся частью ее.