Вейценфельд Марина Анатольевна : другие произведения.

Бабочка с голубыми глазами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Возраст, с которого мы помним себя, ещё не тот, в котором мы себя осознали. Воспоминания детства отрывочны, не связаны между собой; и часто непонятно, почему одни важнейшие события напрочь стёрлись из памяти, а другие - сущие мелочи - не только врезались в сознание навсегда, но и сформировали нас. Осознание себя может случиться неожиданно, и часто - под воздействием художественного произведения. Например, стихов Пушкина.
  
  
  
  Сердце в будущем живёт,
  Настоящее уныло:
  Всё мгновенно, всё пройдёт,
  Что пройдёт, то будет мило.
  
  А. С. Пушкин
  
  
  Я сижу перед горой набросков и зарисовок. Вытаскиваю то один эскиз, то другой - всё не то... Провожу рукой по шероховатому грунту холста. Белый холст всегда давал мне надежду на то, что на нём будет творение, работа над которым станет счастьем. И так оно и было. Но... Может, я и знаю, КАК надо, но не знаю, ЧТО хочу. Куда-то улетучилась свежесть ощущений. Надо вернуться в детство, чтобы вспомнить все свои детские ценности, протереть их и почистить - пусть снова засверкают волшебным светом новизны. Чтобы, как в первый раз, увидеть волшебство красок осеннего леса и почувствовать крепкий запах желудей, тронутых ночным морозцем, или вдохнуть горький запах тополиных почек на весенней улице и замереть в ожидания праздника.
  
  
  'Цветок засохший, безуханный,
  Забытый в книге вижу я;
  И вот уже мечтою странной
  Душа наполнилась моя...'
  
   А. С. Пушкин
  
  В конце моего третьего лета я встретилась с тем, что меня поразило, потому и запомнилось на всю жизнь; то, от чего не могла отвести взгляда и сразу поняла, что это КРАСОТА.
  Я увидела её, когда наша ясельная группа возвращалась с прогулки. ОНА сидела на ограде и смотрела на меня голубыми глазами с крыльев цвета старинного красного кирпича. В этот момент всё вокруг исчезло для меня. Были только ОНА и я. ОНА медленно дышала, и от этого её крылья слегка то приподнимались, то опускались. Восторг рвался из меня наружу, но я сдерживала его и старалась не шевелиться, чтобы не испугать ЕЁ. Мы смотрели друг на друга. Время, наверно, остановилось, потому что никто не звал меня, не искал, не торопил, и я смогла разглядеть её в подробностях. Она была огромна: с обе мои ладони - я приставила ладонь к ладони, чтобы убедиться в правильности моего предположения. Да, она была такая. С пушистой серединкой между крыльями и ниточками-усиками, украшенными жёлтыми точечками на самых кончиках. Рисунок на её крыльях переливался и вспыхивал при малейшем движении. ОНА была совершенна. Вдруг ОНА вздрогнула, будто вспомнив о каком-то срочном деле, и взлетела в сторону солнца. Я хотела проследить за её полётом, но она растворилась в солнечном свете. После того, как КРАСОТА показалась мне, желание снова её увидеть не оставляло меня. Я искала ЕЁ во всём. И находила.
  
  
  '...Где цвёл? Когда? Какой весною?
  И долго ль цвёл? И сорван кем,
  Чужой, знакомой ли рукою?
  И положён сюда зачем?'
  
   А. С. Пушкин
  
  В мои три с небольшим я и мама приехали в деревню к бабушке 'родить мне сестру' (правда, родился брат, но это неважно). Спальное место мне отвели на старинном сундуке 'с бабушкиными воспоминаниями'. Мне очень захотелось посмотреть на те 'воспоминания'. От ожидания чего-то необыкновенного у меня трепетало внутри, но из 'воспоминаний' там оказалась одежда, когда-то бывшая праздничной, вышитые рушники, солдатское письмо и две почерневшие петровские монеты. Всё это пахло нафталином и плесенью, и запах этих 'воспоминаний' мне не понравился. Зато мне понравился коврик, которым был покрыт сундук. Он был весь из торчащих, сложенных в треугольнички разноцветных лоскутов. Они щекотали руку, когда я их приглаживала или взъерошивала. Каких лоскутков там только не было! И в цветочек, и в горошек, и в полосочку, и с зимними узорами, и со звёздным небом. Рассматривать их было так же интересно, как слой за слоем обрывать обои в нашей комнате в коммуналке, открывая историю стен. Думать о том, что за жизнь тут была раньше? Какой мальчик или девочка жили здесь до нас?
  
  
  '...И жив ли тот, и та жива ли?
  И нынче где их уголок?
  Или уже они увяли,
  Как сей неведомый цветок?'
  
   А. С. Пушкин
  
  Потом была Пасха. Это был первый праздник, который я узнала и запомнила. День был почти летний - тёплый и солнечный, и уже везде цвела мать-и-мачеха, и все бабушки были в белых платочках, и каждая хотела мне дать разноцветные яички, каких я ещё никогда не видела и не знала, что такие бывают. Уже некуда было класть эти диковины: мое жестяное ведёрко для песочницы было полно, и в каждом кармане по яйцу, и в обеих руках, а мне всё давали и давали... Я отобрала синие и розовые, они пачкали руки, но были самыми необычными, добавила ярко-красное и цеплячье-жёлтое; было ещё зелёное, которое мне не очень нравилось, но для разнообразия взяла его тоже. Да! Это был праздник!
  В это же лето я узнала о смерти.
  
  
  'Летят за днями дни, и каждый час уносит
  Частичку бытия.
  А мы с тобой вдвоём
  Предполагаем жить...'
  
   А. С. Пушкин
  
  Мы с мамой шли по деревенской улице, перепрыгивая через лужи. Было зябко и сыро. Ночью прошёл дождь, и чернозём, замешенный водой, превратился в чёрную замазку, которая налипала на подошвы. Идти было скользко и вязко, и мы пошли по траве. Мы подошли к дому, где толпились люди. Моё внимание привлёк непонятный предмет, стоявший у стены. Он был ярко-красного цвета и мог бы быть вестником праздника, но украшения из чёрной ленты на нём лишали красный цвет этого предназначения и делали его неприятным. Люди около дома тихо переговаривались между собой. До меня доносились обрывки фраз: 'Мальчик... умер... белокровие... попрощаться... сегодня хоронят...' Вся эта напряжённость, вздохи, тихие разговоры были непонятны и странны. Во всём этом была какая-то тайна, от которой веяло холодом.
  Мы зашли в дом. Горели свечи, было душно и мало света. Посреди пустой комнаты стоял стол, на котором был ящик, такой же красный с чёрным, как тот предмет на улице. Вокруг стола стояли люди. Периодически происходило движение: одни приходили в комнату, другие выходили. Я была среди чёрных штанов и юбок - рассматривать было нечего. Меня привлекал красный ящик. Я сказала, что мне ничего не видно. Меня поставили на лавку у окна. Я, наконец, увидела, ящик сверху. Там лежал мальчик. Для меня, трёхлетней, он был большой, даже взрослый, но все называли его 'мальчик'. Чёрные волосы и чёрные брови. Серые губы. Он был бледный, даже белый. 'Белая кровь', - вспомнила я услышанное. Он спал и немного усмехался своим снам.
  - Он спит? - спросила я.
  - Нет, он умер - сказали мне. И почему-то я поняла, что это значит. Умер. Мёртвый. Неживой. Не встанет. Но тогда смерть меня ещё не пугала, я принимала всё как есть.
  После душной и сумеречной избы улица встретила нас свежестью и светом; всё обновилось: всё было чистым, ясным, омытым; капли ещё не успели высохнуть и висели на всём серёжками. Летевший рядом ветерок время от времени стряхивал на нас эти капли, отчего было щекотно и смешно. Весь мир блестел и сверкал, и вся эта видимая и ощущаемая жизнь задвинула моё новое знание на дальнюю полку моего сознания.
  
  
  '...На память нежного ль свиданья,
  Или разлуки роковой,
  Иль одинокого гулянья
  В тиши полей, в тени лесной?..'
  
   А. С. Пушкин
  
  Летом во время родительских отпусков мы жили на даче. Вечно чем-нибудь озабоченные взрослые были заняты, и мы с младшим братом, предоставленные сами себе, пускались в странствия, исследуя окрестности. Мы находили укромные места, которые становились любимыми. Одним из таких мест были ямы в лесу, - воронки от бомб, упавших во время войны, как нам сказали. Наверное, они были уже не такими глубокими, как тогда (столько времени прошло), но для нас они были достаточно глубоки, чтобы мы могли сделать их местом для своих игр. Весело было сбегать вниз по отвесным стенкам воронок, а потом карабкаться вверх, цепляясь за корни. Или тихо-тихо сидеть за обнажившимися корнями, как будто под землёй, глядя вверх на солнце сквозь трепещущую листву. Накладываясь друг на друга, листья сходились в узор, потом расходились и сходились снова, образуя уже другой рисунок, как в калейдоскопе.
  Было ещё одно место, связанное с корнями. Ландшафт нашей местности разнообразен, хоть и считается, что мы живём на равнине. Есть у нас и холмы, и низины, и обрывы. На самом краю одного такого обрыва росли деревья. Земля с каждым годом всё осыпалась и осыпалась, и постепенно оголила их корни настолько, что под одной ёлкой образовался грот: под стволом образовалась пустота, а корни со стороны обрыва были обнажены, изгибаясь, выпирали в пространство и опять уходили в землю. Можно было сидеть в глубине этого убежища (и никто из проходящих сверху не мог видеть нас), а можно было сесть верхом на торчащие вперёд корни и любоваться с этой высоты на Весь мир, где мы любили бродить в поисках приключений, и на долину с причудливо извивающейся мелководной речушкой, заросшей разнотравьем, местами поблёскивающей отражённым солнцем.
  Я знала там одно место, где жили необыкновенные стрекозы, которых я больше нигде не видела. Они были не с прозрачными крылышками, как все другие, а с тёмными, отливающими синим или зелёным цветом. Это место вообще было необыкновенным. Оно было за зарослями крапивы и каких-то колючек, но если пробраться сквозь эту колючую изгородь, открывалось чудесное местечко, где под ракитовым кустом река постепенно расширялась и образовывала небольшое озерцо, где и жили эти стрекозы. Устье перед этим озерцом было совсем мелкое с белым мягким песком, по которому приятно было походить босиком. Здесь задерживались всякие сокровища, приносимые течением, вроде разноцветных камешков и ракушек. Вода в этом месте с журчанием спотыкалась и перепрыгивала через камушки, образуя кудряшки волн, которые щекотали ноги. Когда мы приходили в Это место, там всегда было лето и тёплые солнечные дни.
  За Долиной стоял лес. Он был довольно далеко, по нашим детским меркам, мы туда не ходили, и из-за того, что он не был мне знаком, думать о том, что там может быть (!) - было интересно и жутковато. Вот это была жизнь!
  
  
  'Не пугай нас, милый друг,
  Гроба близким новосельем:
  Право, нам таким бездельем
  Заниматься недосуг'.
  
   А. С. Пушкин
  
  В один из таких замечательных дней я ушла странствовать одна. Мне было шесть. Мой трёхлетний брат был занят распределением сил в своей оловянной армии и остался дома. А я пошла по любимым местам в поисках чего-нибудь ценного. Так, в лесу я нашла маленькую сосновую шишку, которая была похожа на игрушечную, потому что её ещё неразвитые чешуйки были так плотно прижаты друг к другу, что казалось, шишечка сделана из цельного куска дерева и украшена резьбой. А ещё она была неестественно яркого зелёного цвета, как будто покрашена краской. В обмелевшие места на реке течение принесло несколько голышей - гладких овальных камешков белого цвета, на которых можно было нарисовать личико в круге, и получались запелёнатые младенцы. У меня уже были целые ясли таких младенцев с орущими, спящими и улыбающимися личиками, но отказаться от этих даров я не могла - не хотела обидеть Речную фею и прихватила их тоже. Так я шла по пойме реки, прикидывая, что ещё можно нарисовать на голышах, пока не дошла до сделанной кем-то запруды. В этом месте в реке была выкопана яма, а на её краю поперёк реки были положены одна на другую железобетонные плиты, которые были одной из сторон этого прудика и, в то же время, были мостом через речку. Для реки был оставлен только проток шириной в шаг. Чтобы перейти через реку, надо было перешагнуть через проток с берега на плиту.
  Я походила по этому мостику туда-обратно, положила свои сокровища в карман, посмотрела на ручеёк протока, присев, погладила образовавшуюся по краям пену из пузырьков воздуха, повернулась к яме и увидела мелких рыбёшек, мелькающих у края плиты, поднимающихся к самой поверхности. Какое-то время я просто смотрела на их игры, но они были так близко, что разбудили во мне охотника. Я приметила самую крупную рыбёшку, самую задумчивую и ленивую, которая не металась, как другие, а спокойно ждала, когда её поймают. Я подняла руку, прицелилась и, пока моя рука падала, как коршун на жертву, рыбка как-то спокойно повернулась и ушла в глубину. Вскоре она опять приплыла на то же место.
  Она приняла игру. Несколько последующих неудачных попыток не охладили мой пыл. Один раз я даже коснулась пальцами спины рыбки и чуть не упала в воду, от чего у меня быстро-быстро застучало сердце. Но всё же я смогла удержаться на месте. Эта рыбёшка всегда оказывалась быстрее меня. Мне, наконец, это надоело, и я решила попробовать в последний раз. Но рыбке это, видимо, тоже надоело, и она не подплыла так близко, как раньше, а зависла почти на расстоянии моей вытянутой руки. Я наклонилась вперёд, чтобы дотянуться, и, когда моя рука вошла в воду, то потащила за собой и моё тело, и я, как сидела, скрючившись, так и плюхнулась комом в воду.
  
  Я не испугалась, не подумала о смерти, которая уже пугала иногда меня в моих снах, даже не вспомнила о ней. Была только досада на себя. 'Так я и знала!' - промелькнуло у меня в голове. Я медленно опускалась на дно, разворачиваясь и выпрямляясь во весь рост. Глубина в яме оказалась больше, чем 'с ручками' - это значит, что пальцы вытянутых рук не показывались из воды (так мерили глубину мальчишки во время купания в озере).
  Поскольку падение не планировалось, то запастись воздухом я не успела. Плавать тогда я ещё не умела, и времени на размышления особо не было - хотелось вдохнуть. На моё счастье мимо меня проплыла Речная фея, превратившаяся в лягушку, и показала, как надо выплывать. Я повторила её движения и без труда смогла подняться на поверхность. За несколько взмахов руками я немного продержалась на поверхности и успела подышать. От этих упражнений я устала, сделала последний глубокий вдох и опустилась на дно отдохнуть. Так я то поднималась дышать, то опускалась отдыхать, и за это время немного освоилась в яме и успела разглядеть кое-что в полумраке. Стоя на дне в речной невесомости, немного покачиваясь, как водоросль, я смотрела вверх на по-прежнему резвившихся у поверхности, но ставших тёмными рыбёшек, на помутневшее и потемневшее за толщей воды небо, на облака, которые изменяли форму, подчиняясь волнообразным кругам на поверхности воды, а солнечные лучи, проникавшие в воду, искрились зеленью и выхватывали из темноты части подводных трав.
  Я подумала, что надо как-то выбираться, и выплыла на поверхность. Берега были крутые, подняться по ним было невозможно. И тут я увидела людей, идущих через луг по тропинке, которая ведёт к плитам. Люди были уже довольно близко и я, набрав полные лёгкие воздуха, опустилась на дно в самую темноту. Я спряталась. Я не хотела никому ничего объяснять.
  
  Всю жизнь человек узнаёт себя, свою сущность, открывает в себе человека, удивляется совершённым поступкам, спрашивает себя: 'Это я? Зачем это я?' Удивляюсь ли я теперь? Нет. Ясельное воспитание с трёх месяцев не прошло бесследно: спасай себя сам - был негласный девиз, наверно, всех яслей. Но я и теперь поступила бы так же.
  Превратившись в подводную траву, я стелилась по дну, прислушиваясь к тому, что происходит на поверхности. Я слышала топот и шарканье ног по плите. Как будто издалека до меня доносилось какое-то прерывистое бульканье из двух голосов, слов я не различала и подумала, что раз я теперь водоросль, то и не понимаю человеческую речь. Теперь я знала, как слышат водоросли. Когда звуки постепенно растворились в верхнем мире, я из последних сил, задыхаясь, ещё немного подождала, чтобы никого не было наверняка, и пробкой вылетела на поверхность. Дышать! Дышать! Дышать! Отдышавшись, я вернулась к мыслям о своём спасении. Осмотрев берега ямы, я увидела только траву, росшую наверху, она была ненадёжна, и я стала исследовать плиты. Плиты лежали ровно, и между ними не было ни щелей, ни зазоров, но зато на них оказались металлические петли. Тогда я не знала, да и не задумывалась, зачем они? Теперь знаю - за них плиты поднимают краном. И когда я вижу плиты, то всегда интересуюсь, где же эти петли? Может, это знание мне ещё когда-нибудь пригодится.
  Теперь мне не надо было опускаться на дно, чтобы отдохнуть. Я, спокойно держась за петлю и как поплавок торчала из воды. К тому же, эти петли располагались одна под другой и как бы образовывали ступеньки, по которым я и начала выбираться. Держась за верхнюю петлю, я стала идти по нижним, но по мере того, как я выходила из воды, моё тело, отягощённое мокрым платьем, становилось непомерно тяжёлым для моих рук, и я несколько раз срывалась в воду, отдыхала, вися на петле, и снова пыталась вылезать, пробуя разные способы. Наконец мне удалось лечь на плиту и занести туда ноги. От усталости я не могла подняться, и так и лежала на боку и смотрела, как с меня стекает вода и, собираясь в ручейки, возвращается в реку.
  
  Я немного отдохнула, но вставать не хотелось. Я легла на спину. Карман платья громыхнул по плите. Я проверила содержимое. Голыши были на месте, а шишечка пропала, но горевать о ней не было сил.
  Я смотрела на небо с облаками и птицами. Солнце приятно грело, но светило невозможно ярко. Чтобы не ослепнуть, я закрыла глаза. Такое же солнце было в моём кошмаре, который снился мне несколько раз: всё залито белым светом и чёрный силуэт человека проходит сквозь этот свет. Он гонится за мной; я ослеплена, не вижу ничего, кроме получеловека-полутени, то проявляющегося, то исчезающего в этой белизне... я бегу, не зная куда, вязну в этом молоке, кричу, а голоса нет... он всё ближе... но я успеваю проснуться. Вообще я любила свои сны, я и теперь их люблю.
  Мои сны - это моя вторая реальность. Сны отпускают на волю воображение, заточённое в моём сознании. Во сне всё так правдоподобно. Несмотря на трансформацию пространства, не удивляешься изменениям в знакомых интерьерах, когда в твоей квартире появляются двери с выходом в поле или сад, а ты при этом живёшь на четвёртом этаже. Или два дома из разного времени твоей жизни соединяются в один. В детстве я научилась управлять действием в своих снах и могла вызвать по желанию любой сон. Засыпая, надо было только подумать о том, что хочешь увидеть, представить себе эту картину, и - пожалуйста! Хочу - летаю, как птица, хочу - плаваю, как рыба. Когда я впервые полетела, старалась запомнить все движения, чтобы не забыть в следующий раз.
  
  ...Я не спала, а просто лежала и грелась на солнце. Как какая-нибудь ящерица. Водоросль снова превращалась в человека. Належавшись вволю и собравшись с силами, я поднялась. Я согрелась, но не обсохла, и подумала, что, наверное, похожа на мокрую курицу, хотя никогда не видела куриц мокрыми.
  Радовала мысль о том, что брат не пошёл со мной и не пришлось спасать ещё и его, если бы он полез спасать меня, и неизвестно, чем бы это закончилось. А ещё я думала, что не узнала бы, как там, под водой, если бы не моя неудачная охота. И неудача превратилась в удачу.
  С меня всё ещё стекала вода. Сандалии, ставшие слишком просторными, чавкали. Солнце светило в спину. Моя тень обогнала меня и бежала впереди. Я шла, рассматривая цветы вдоль дороги. Я была одна, и одиночество меня не тяготило. Дорога всегда улучшала моё настроение.
  
  
  '...Прошли восторги и печали,
  И легковерные мечты...
  Но вот опять затрепетали
  Пред мощной властью красоты'.
  
   А. С. Пушкин
  
  ...Вдруг ко мне в приоткрытое окно залетела ОНА. Та самая, с голубыми глазами на крыльях цвета старинного красного кирпича. Облетев вокруг меня, ОНА села на моё колено. И мы смотрели друг на друга.
  Я думала - как ОНА не изменилась!
  А ОНА думала, как изменилась я...
  Вдруг ветер распахнул настежь окно; со звоном упала вазочка с кистями. Этот ветер принёс с собой крепкий запах желудей из осеннего леса, тронутого ночным морозцем, и горький запах тополиных почек, и солнечные зайчики из весеннего парка, и брызги тёплого ливня, и калейдоскоп из листьев и солнца летнего леса, и зелёную шишечку...
  ОНА сорвалась с моего колена, закружилась по комнате, увлекаемая водоворотом свежего ветра. И я вдруг почувствовала, ощутила приближение перемен.
  Я провожу рукой по шероховатой поверхности грунта моего холста. Холст манит меня своей белизной. Я знаю, ЧТО хочу, и знаю, КАК надо, и на нём будет творение, работа над которым станет счастьем!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"