Столь хамское отношение к убеленным сединами служительницам Мироздания в голове не укладывалось. Что ей послушницы сделали? Притом, на смерть Императора Эрика отреагировала полнейшим безразличием.
"Принцесса не в ладах с рассудком. Что с нее возьмешь, кроме наследника?" - утверждал отец. Практически все во дворце были того же мнения.
Ходит с отстранённым видом, будто мыслями не здесь, а где-то далеко. Церемонии игнорирует. Никаких реверансов, которые по этикету полагается делать юной леди при встрече с мужчинами ее статуса. Спросишь у нее что-то, лишь отговаривается и сбегает, утверждая, будто ей не здоровится. Лжет не краснея. Сказать легко, а вот хотя бы притворится, на это мозги нужны, коих нет. Достаточно раз глянуть на Эрику, чтобы понять, больная она только на голову. Впрочем, смотреть на нее лишний раз тоже не хотелось. Чтобы не расстраиваться.
"Как с ней возлегать, когда от одной мысли жутко?" - именно такая прискорбная мысль посещала каждый раз, когда Петроний имел честь лицезреть принцессу.
Он никогда не считал себя особо к пристрастным к женской внешности и честно пытался отыскать в будущей супруге хоть что-то привлекательное. Тщетно. И вроде вопиющих уродств нет, даже хромота почти не заметна, но с какой стороны не глянь - полнейшее недоразумение. Ростом выше него на полголовы, хотя он отнюдь не коротышка. В плечах под стать иному гвардейцу. При этом, настолько тощая, что груди почти не заметно. Талии, как ни странно, тоже. В манерах и жестах ни капли изящества. Голос у нее под стать внешнему виду, грубый, хрипловатый, скорее подходящий для надзирателя в темнице, чем для принцессы. Вроде лицом не уродина, только если присмотреться на левой щеке шрамы. Но куда сильнее шрамов ее портит до безобразия надменное выражение лица. Улыбка не спасает, ибо смотрится как злобная ухмылка.
"Хвала Мирозданию, принцесса не совсем убогая, как самозванка. Я грешным делом боялся, та не переживет первую брачную ночь. У этой больше шансов выносить наследника" - довольно усмехаясь, рассуждал отец.
"Наследника ветром не надует" - оставалось только про себя сокрушаться Петронию.
С более некрасивой лицом и явно изувеченной Арминой было иначе. Та милая, нежная, хрупкая... А тут, ни пышных форм, ни изящества, будто юнец, наряженный в платье. В Академии один студиозус как-то проспорил и пришел в женском наряде. Выглядел не хуже, если не лучше. Бедолага хоть улыбался не так злобно.
"Зато приданое - Империя" - одно это и приободряло.
Беседа с отцом откладывалась на неопределенное время. К лучшему. Канцлер сейчас наверняка на взводе. Не было сомнений, чтобы ни утверждали, Императору помогли умереть. Смерть выгодна Игроку, его свите и, разумеется, аркадийцам. Над принцессой Айрин нависла угроза, Император счел ее виновной в смерти Альдо и собирался бросить в темницу. Хитрая девица смогла отсрочить свою кончину, уверяя, что может носить дитя Альдо. Фердинанд согласился подождать месяц, дабы убедится, что Айрин пуста. Но это могло подтолкнуть заговорщиков к крайним мерам.
Петроний оставил гвардейцев, уверив, что не нуждается в их услугах и отправился к Алтарю. Там уже собралась немалое столпотворение. Пожалуй, все молились как никогда искренне. Едва ли скорбели, но как минимум, были напуганы. Петроний помолился за упокой Императора, который искренне следовал Книге Мироздания, но из-за слабости характера пал жертвой интриг и в итоге обезумел. За Армину, которая повинна лишь в своей чистоте и наивности. Попросил прощение за ложь, каждый день слетающую с его уст. Придворные все продолжали подходить, некоторые впрочем, покидали Алтарь. Закончив молитву, Петроний решил прогуляться в Императорский сад.
Несмотря на хорошую солнечную погоду и подходящее время для прогулок, в саду было пусто. Только гвардейцы несли караул. Петроний свернул с главной аллеи и побрел по устланной брусчаткой дороге в сторону водопада. Не прошло и получаса, как ему перестали встречаться даже караульные, а дорога стала походить на лесную тропу. Миновав озеро, он, наконец добрался к излюбленному месту - водопаду. В отличии от Императорского сада там не было беседок, вымощенных троп, изысканных статуй, цветочных клумб, замысловатых факелов и фонтанов, но Петроний считал это место самым красивым. Особенно зимой. Вода хлещет во весь опор, многочисленные ручьи не пересыхают, а придворные господа и леди сюда не приходят, опасаясь замарать в грязи наряды и обувь.
"Жаль, что многие не замечают первозданной красоты, дарованной Мирозданием" - с искренним сожалением полагала Армина.
Самозванка до сих пор не выходила у него из головы. Нахлынули воспоминания. С ней он был здесь всего два раза. Армине тут безумно понравилось, но потом лекарь запретил ей покидать дворец.
"Что же теперь с тобой будет" - с горечью подумал Петроний.
Когда все выяснилось, он, разумеется, разозлился. На следующий день он пошел к ней, чтобы посмотреть в глаза. Армина даже не оправдывалась, покорно признав свою вину. Девушка не роптала ни на ужасную камеру, промолчала, что ее пытали. Когда Петроний в негодовании сам спросил, откуда синяки и ожоги, она лишь ответила, что заслужила. После недолгой беседы стало ясно, та всего лишь жертва Тадеуса. Ублюдок наплел благочестивой послушнице, будто иначе не спасти Империю. Ее обманули, воспользовавшись святой наивностью.
"Не заслужила, чтобы не твердили" - рассудил он, решив сделать все, чтобы спасти Армину.
Еще вчера ему казалось, она спасена. Император, хоть и тронулся рассудком, оказался проницателен. Решил отправить ее в Храм. Петроний, прекрасно понимая, что век Фердинанда не долог, планировал озаботиться ее безопасностью. Но неожиданная смерть Императора все изменила. Увезти Армину в Храм не успели, ведь столичные храмы исключались. Что теперь? Разумеется, отец отправит ее в темницу и решит казнить. Злобная ведьма Эрика только обрадуется. Устроить побег из дворца практически невозможно. Теперь надежда одна, траур. После смерти Императора не принято ни казнить ни проводить торжеств минимум три месяца. Едва ли он сможет организовать побег, но устроить, чтобы его свадьба с наследницей случилась раньше казни, возможно. А там, он же будет Императором и отцу придется согласится помиловать ее.
У водопада Петроний пробыл несколько часов, все это время обдумывая, как он убедит отца назначить сначала свадьбу. Во дворец он вернулся, когда уже начало темнеть. В первую очередь Петроний собрался поговорить с отцом. Наверняка к этому времени он успел раздать все мыслимые распоряжения. Едва он переступил порог, караульный передал, что его искал казначей Гортензий Ирский. Что понадобилось вечно занятому другу? Впрочем, вскоре он уже не знал что и думать.
С момента возвращения принцессы события настолько ускорили ход, что стоит лишь отвернуться, а вокруг уже происходит неведомая заваруха. Вот и сейчас во дворце царила паника. К неожиданной смерти Императора добавился бунт. По дворцу пополз слух, будто с дня на день грядет не просто народный бунт, а организованное фанатиками восстание. Еще и недовольные гильдии ремесленников прислали требование о запрете мануфактур.
В холле перед канцелярией столпились герцоги со свитами, сановники всех рангов и особо любопытные леди. Канцлер отправил в отставку Деера и казначеев по торговым и дорожным сборам, а сам заперся с командирами городской стражи и императорской гвардии. Девицы причитали, поминая Мироздание, некоторые выказывали опасения за живущих вне дворца родственников. Господа, не забывая негодовать, вели споры о причинах бунта и тактике разгона бунтовщиков. Часто на повышенных тонах. Петроний последовал сквозь толпу поближе к дверям канцелярии. Там как раз разгорелся нешуточный спор при участии Гортензия.
- ...следовательно, с учетом разницы затраты времени, помноженное на год, прибыль при прочих равных на две третьих больше! Но это не предел. Я привел пример одной гончарной мануфактуры, коей ведаю лично. Но предположим, ежели применить сей великолепный способ в добыче необходимой для этого дела глине, а также в кузницах, это вскоре приведет к всеобщему увеличению..., - казначей, обращаясь к дворцовому распорядителю Гаримею, а по сути ко всем, кто слышал, толкал речь о преимуществе мануфактур перед ремесленными цехами, разумеется, не забывая упомянуть о своих достижениях.
Рядом с Гортензием, многозначительно кивая, наблюдали еще двое казначеев и еще столпились, наверное, десяток счетоводов и канцеляристов. Все были так увлечены, что даже не заметили Петрония.
"День погребения принца, смерть Императора, еще и бунт на пороге, самое время похвастаться" - мысленно возмутился Петроний.
Вроде неглупый человек, церемонии знает, но при этом вечно попадает впросак в вопросах уместности своих речей. Впрочем, этот недостаток с другой стороны оборачивался достоинством, зато Гортензий не любил, да и не любил толком лицемерить.
- Дурь, дурь все это! - возмутился Гаримей, когда казначей закончил, - Молоды вы еще, многого не понимаете. А я жизнь повидал. Кабы не было аркадийцев с их дурными выдумками, жили бы как раньше. При Александре подати такие же были, но не было ваших мануфактур, и ремесленники не роптали. Все правильно молились Мирозданию, и фанатиков не было. Зато теперь нам всем наказание! - он брюзжал слюной и тряс головой так, что чуть парик не слетал.
Кроме прожитых лет, иных аргументов в этом вопросе от разменявшего уже седьмой десяток распорядителя ждать не приходилось. Никакого отношения к казначейским делам он никогда не имел.
- Причем тут мануфактуры? Не было голода при Александре и войну мы тогда не проиграли, - на публику вознегодовал Гортензий, - И вообще, мало ли как раньше жили. Вот до Пришествия вообще рабство было. Может, вернем? А что, будет как раньше! Красота...
Тут его перебил неизвестно откуда взявшийся Феодор Тильский.
- Не нужно возвращать рабство, это же варварство! - как всегда ничего не разобрав, заявил он.
Гортензий ничего ответить не успел, вклинился Гаримей.
- Вот вот, мануфактуры ваши это и есть рабство. Согнали в сарай голодранцев, готовых пахать за кусок хлеба, а мастера, десятки лет постигавшие ремесло, не у дел. Доигрались! Теперь бунт грядет. Запрещать надо ваши мануфактуры, покуда фанатики вас волей Мироздания всех не пожгли.
- Я же только что объяснял разницу прибыли, вы чем вообще слушали? Все меня поняли, кроме вас! Со стенкой и то проще разговаривать! - вспылил Гортензий.
Казначеи переглянулись и о чем то тихо обмолвились между собой. Разумеется, им даже понимать аргументы Гортензия не надо, сами все знают. Как тот объясняет, Петроний был в курсе. Почти никак, сами разбирайтесь, а не можете, значит, дураки. Петроний поначалу тоже не поддерживал идею мануфактур, так Гортензий посыпал непонятными расчетами и поставил перед фактом, выгодно и точка. Потом он конечно снизошел по старой дружбе, пояснил и даже убедил, но это скорее исключение.
- Вы не только дурак, но еще и невоспитанный хам. Ну ничего, недолго вам умничать осталось, - прокряхтел распорядитель и с высокомерным видом поковылял прочь.
- Господа, зачем так ссорится. Не пожгут никого фанатики! Да кто за ними пойдет? Они же почти половину имущества забирают! Люди не дураки, - Феодор со своим миролюбием, казалось, еще сильнее разозлил казначея.
- Вы бы хоть поинтересовались, Ваша Светлость. Почти половину, а именно треть, они забирают у благородных. Черни они предлагают платить десятину с дохода. Это в три раза меньше, чем все подати, которые они платят сейчас, не считая десятков акцизов, даже на горшки и веники. А вы говорите, дураки, - назидательным тоном ответил казначей Велимей, тяжело вздохнув.
- Но это же несправедливо, мы треть, а они десятину. Грабеж! - вознегодовал Феодор.
Казначеи принялись втолковывать Тильскому про сложившуюся обстановку. Гортензий только сейчас заметил Петрония и поприветствовал его кивком головы. Он уже собрался подойти, как неожиданно к нему протиснулся Дармигорий Ирский.
Все разговоры прервались церемониальными поклонами и приветствиями. Толпа счетоводов и канцеляристов начала постепенно рассасываться. Верховный летописец отличался весьма суровым нравом, подкрепленным не менее грозным видом. Внешне Дармигорий мало походил на дворцового сановника, и уж тем более на летописца. Если Гортензий ничуть не выделялся, ни статью, ни гардеробом, даже, следуя дворцовой моде, носил постриженные по плечи распущенные волосы, его двоюродный дед выглядел как типичный ириец. Отличался внушительным телосложением, коротко стригся, носил длинную густую бороду, а его удлиненный в пол сюртук напоминал плащ.
- Прекрати хоть сейчас позорить род, сопляк. Довел народ до голода и бунта, казнокрад проклятый... - Дармигорий, потрясая бородой, принялся громогласно обвинять двоюродного внука во всех проблемах столицы и даже Империи. Причем, разошелся так, что Гортензий не мог даже слова вставить.
Несмотря на то, что именно он и пристроил его во дворец, сейчас назвать их отношения хорошими язык не поворачивался. А Гортензий как раз служил казначеем по городским сборам. Ведал податями на стражу, колодцы, факельными, дымными, мостовыми налогами. Еще он был владельцем девяти небольших мануфактур. Разумеется, на должности друг всего лишь выполнял приказы Деера. Мануфактуры и вовсе погоды не сделали, напротив, голодранцы получили кусок хлеба. Притом, что большая часть мануфактур принадлежали аркадийцам. Но Дармигорий, судя по всему, считал иначе.
- Сначала докажите, что я крал, а потом обвиняйте, - несколько растерянно процедил побледневший Гортензий.
Дармигорий вспылил еще сильнее, стал требовать, чтобы тот немедленно покинул должность и дворец. Их начали окружать любопытствующие господа и леди. Рядом с напирающим родственником друг сейчас выглядел затравленной тенью. Дармигорий превосходил того вширь почти в два раза. Руки казначея едва заметно тряслись, а дыхание сперло. Как бы приступ не случился. Тот хоть и уверял, что вылечился, но все знают, удушье не лечится. Оценив ситуацию, он решил вмешаться.
- Господа, довольно, - призвал Петроний и когда летописец запнулся, продолжил, - Дармигорий, проявите мудрость. Скоропостижно почил Император, на пороге беда. Оставьте семейные склоки.
Запретить летописцу поучать младшего в роду он не может. Лезть в родовые конфликты без приказа правителя даже императорские гвардейцы не имеют права. Остается только попытаться прекратить неприятный и неуместный скандал.
- Ваша Светлость, прошу простить мою неучтивость, но этот казнокрад, смеющий носить фамилию Ирских, и есть одним из виновников настигшей нас беды. Жадный до золота крохобор позорит мой род. Паршивая овца все стадо портит...
Закончить Дармигорию не дал сам Гортензий.
- А вы стало быть, баран, ежели приводите такие сравнения? - повышенным тоном выпалил он.
- Ты как заговорил? - Дармигорий был ошарашен. Петроний, тоже.
Казначей с дедом всегда держал себя в руках. Во-первых, с тех пор как Герцог в маразме, тот, по сути, глава рода. А во-вторых, Гортензий, хоть и не признавал этого, побаивался его. Впрочем, раньше Дармигорий был не так резок.
- Как заслужили, так и разговариваю. Ведете себя как бешеная торговка, опустились до клеветы. Благодарите, что я вообще счел нужным говорить с таким бараном, - брезгливо выдавил из себя казначей и обратился к Петронию, - Побеседуем в более подобающей обстановке.
Ответить Петроний ничего не успел. Дальше все произошло буквально в одно мгновение.
- Ах ты щенок, - Дармигорий шагнул к нему и замахнулся.
Гортензий успел перехватить его запястье, ударил под дых и резко оттолкнув от себя, вынул меч и выставил перед собой.
Послышались женские взвизги, а следом суетливые шаги окончательно отвлекшихся от своих разговоров господ. Буквально через мгновение рядом уже были Императорские гвардейцы. Другое дело, те все равно не вправе вмешиваться. Да и ни к чему такое позволение, обычно благородные господа не устраивали семейные разборки на людях.
- Господа, прекратите немедленно, тут не место для бойни, - вознегодовал Петроний, но его никто не слушал.
- Трус бесчестный. С мечом и на безоружного, - брезгливо процедил пришедший в себя Дармигорий.
Летописец в числе отдельных придворных сановников не носил оружия. Он был сторонником старой традиции, по которой меч полагается воину, а честному слуге Императора в нем нет надобности. Но Император Александр, как только взошел на престол отменил запрет, позволив всем благородным господам носить во дворце оружие.
- Бесчестно драться с выжившим из ума стариком. Но если еще раз посмеешь поднять на меня руку, я клянусь, не посмотрю на это, - зло процедил казначей и под перешептывания спешно пошел прочь.
Петроний пошел следом. Все равно тот поговорить хотел. Другое дело, до разговоров ли теперь? Гортензий сейчас наломал таких дров, мало не покажется.
Род Ирских был не только самым многочисленным, но и по праву считался самым сплоченным в Империи. Один Гортензий умудрился стать исключением. Он был не в ладах со всеми служащими во дворце родственниками. Причем, начиналось все прекраснее некуда. Двоюродный дед, как и обещал, устроил закончившего Академию Гортензия младшим летописцем. Помимо служащих летописцами шестерых родственников, в гвардии уже служили его брат близнец, дядя и пятеро кузенов различной степени родства. Но друг прослужил под началом Дармигория всего полгода, после чего был выставлен самим же благодетелем. Причину до сих пор вспоминали. Гортензию пришла в голову идея заработать. Он напечатал краткое содержание летописи за последний месяц, какие указы вышли, какие отменили, упомянул ход войны в Мизбарии. Сделал две сотни экземпляров, назвал эту писанину "Имперская правда" и распродал купцам.
Никакой тайны Гортензий не выдал, все это объявляли глашатаи. Пожурить бы да запретить ерундой на службе заниматься, однако Дармигорий пришел в ярость. Назвал содеянное издевательством над трудом летописца и посягательством на святое ради наживы. Он не просто выгнал внука, поговаривали, он поколотил его так, что живого места не осталось. Старик хоть и разменял седьмой десяток, отличался настоящим ирийским здоровьем и крепостью, до сих пор он ради забавы гнул кочергу. Сам Гортензий отмахивался, мол отделался подзатыльником, но зная нрав Дармигория, слухи казались правдоподобнее. Гортензию, конечно, повезло, тот уже успел примелькаться в казначействе, и его тогда взяли счетоводом. Но с тех пор он с Дармигорием не в ладах. Причем, как друг не пытался если не помирится, так хоть соблюдать нейтралитет, неприязнь только крепла.
- Принеси санталы. Неразбавленной. И поживее, - едва успев открыть дверь, раздраженно распорядился казначей и спешно последовал к двери своего кабинета.
Счетовод тут же понесся распоряжаться, Петроний вошел за Гортензием и сразу невольно вздрогнул. Из угла прямо на него смотрел рогопес, причем в весьма угрожающей позе. Чучело, разумеется. Причем, еще месяц назад его тут не было. Ранее Гортензий поставил сюда чучела медведя, волка, тигра и орла, развесил по стенам оленьи рога, и постелил ковер из шкуры. Перья он складывал в череп.
На деле же столь неуместная для дворца обстановка казалась обычным бахвальством. Даже родня не оценила. Ирские первые обвинили казначея в похвальбе купленными чучелами.
В другой ситуации Гортензий наверняка бы отметил замешательство и принялся бы пересказывать историю героического убийства рогопса, но сейчас ему было явно не до этого.
- В гробу я его видал. Маразматик старый! - бесновался он, наливая воду из графина, - Чтоб этому барану рогопес голову отгрыз..., - он закашлялся и пролил воду мимо стакана, - Блядство, - прохрипел он и швырнул графин. Тот полетел в стену, задев оленьи рога.
- Слушай, если тебе дурно, может...
- Нет, все замечательно,- Гортензий отпил несколько глотков и тяжело выдохнул, - Я еще и трус, значит? А чего мне было делать, вот скажи, а? Позволить себя оскорблять дальше? Или драться с ним, как безродная чернь в трактире? - устало возмутился он, снимая с себя расстегнутый сюртук.
Присев, он запустил пальцы в растрепавшиеся и немного взмокшие волосы и уставился в стол.
- Ты уже все сделал, - Петроний пожал плечами и присел в кресло напротив Гортензия.
- Что сделал? Выставил себя трусом? - он резко поднял взгляд.
- Дармигорий может отлучить тебя от рода, а ты печалишься о ерунде, - вознегодовал Петроний.
- Мне все равно. Может, наконец, в покое оставят, - безразлично пробубнил он.
- Гортензий, ты понимаешь, что сейчас говоришь?
- Да. Разве это что-то изменит? Я перестану быть хорошим казначеем? Едва ли. Ну да, придется платить подати с мануфактур. Заплачу.
- Твой сын родится простолюдином.
- Лучше быть простолюдином, чем терпеть маразм. Я еще молод и вполне смогу заслужить титул. Или ты полагаешь это невозможным?
- Возможным, разумеется. Но сейчас я не об этом. Отлучение от рода это величайший позор для благородного человека. Тебе надо успокоиться...,- он не договорил, в дверь постучали.
Служанка принесла санталу и два кубка. Петроний отказался пить, он терпеть не мог подобное пойло. Во дворце в принципе не жаловали неразбавленную санталу. Пойло для черни. Вот ирийцы, даже благородные, те любили похвастаться, сколько они могут выпить этой мерзости. Гортензий тоже раньше не пил столь крепкую выпивку, но во дворце пожелал приобщиться к традициям. Лучше бы не начинал. Про его попытку пьянствовать наравне с родней ему до сих пор эта самая родня припоминала. Три года назад он прямо на пиру сначала обблевал стол, а при попытке уйти, свалился. При дворе такое было недопустимо. А для ирийца вовсе позор. Хорошо хоть Ирские сидели поодаль от Императорской лоджии. Инцидент замяли, мол отравился, но суть не изменилась. Казначей конечно, впредь такого себе не позволял, санталу пить продолжил и даже приноровился. Придворные забыли, а вот родня отлучила его от стола, дабы не позорил, еще и перед каждым пиром припоминала.
Гортензий осушил кубок и вытерев лоб платком откинулся на спинку кресла.
- Прошу как друга, не надо сейчас рассказывать об уважении к традициям и роду. Пусть я безумец, а ты бесконечно прав, но ты не был в моей шкуре. Дармигорий идиот, а еще ненавидит меня, настроил против меня всех Ирских, Это у тебя разумный отец, которого не зазорно слушать.
"Ничего то ты не знаешь..." - с прискорбием подумал про себя Петроний.
Другое дело, рассудить иначе Гортензий попросту не мог, он, в отличии от казначея, не имел привычки обсуждать семейные проблемы. Смысл, если это ничего не изменит, а в советах он не нуждается.
- Пожалуй, ты прав. Не мне судить.
- Вот и не будем об этом. Я поговорить хотел не о своей проклятой родне. У меня без них проблем по горло. Просьба у меня к тебе. Не буду ходить вокруг да около. Дашь в долг, - почти протараторил Гортензий.
- Что стряслось? Ты просишь в долг!? - изумился Петроний.
Друг никогда в долг не брал. Предпочитал жить впроголодь. А когда средства появились, давал. Под проценты.
- Дело очень серьезное. Иначе бы не просил, ты меня знаешь. Сразу говорю, нужно много. Срок - год. В свою очередь готов вернуть с процентами, какие назначишь. Если ты не располагаешь или не сочтешь нужным, я пойму, - Гортензий говорил, а сам нервно теребил край рукава.
- Погоди ты о процентах. Тебе сколько нужно?
- Три тысячи золотых.
- Сколько!? - Петроний был ошарашен.
Это целое состояние. Зачем? Как он так влип? Проиграл в карты? Он вроде не против поиграть, еще и зачастил в Честь Империи. А может, задолжал? Дела не пошли?
- Три тысячи. Знаю, это неоднозначная просьба. Сказать, зачем, увы, не могу. Все слишком серьезно. Если ты не располагаешь, отца впутывать не нужно, я и так многим обязан тебе. Даже если просто откажешь, я пойму, и мы просто забудем этот разговор, - неловко заметил он.
Петроний мог только догадываться, зачем Гортензию понадобилось столько золота, но судя по всему, дело серьезное. Не зря он в последние месяцы на взводе. Друг валил все на супругу, мол с тех пор как Мария переехала во дворец, житья ему нет. Другое дело, супруга отличалась кротостью, а ее вечно недовольная родня уже полгода, с тех пор, как стало известно о зачатом ребенке, к Гортензию не суется. Все же, наверняка, проблемы. А ежели так, отчего не помочь другу.
Тем более средства есть, одних личных сбережений больше пяти тысяч золотых. Отец всегда выделял ему достойное содержание, которое Петроний все равно не мог потратить. Не то чтобы он скряга, просто бордели, трактиры и азартные игры он не жаловал, гардероб в сотни башмаков и костюмов его не интересовал. А жертвовать на храмы и дома для убогих отец запрещал, мол он сам когда надо и куда надо пожертвует, а просто так нечего на ерунду тратить. Петроний, конечно, иногда жертвовал по мелочи, чтоб отец не узнал, но обычно тратил только на необходимое и покупал хорошие книги.
Петроний написал поверенное письмо, поставил печать. Пусть обратится со свитком в Храм Сострадания, что на окраине Изумрудной округи. Там все и получит. Петроний, как и его отец, предпочитал хранить золото именно в Храмах. Надежно, а в случае чего, можно отправить письмо, и человек получит средства в любом Храме Мироздания Империи. Все это за скромное пожертвование. Гортензий неловко спросил о процентах, порывался написать хотя бы расписку. Но Петроний настоял на своем, ничего этого ему не надо. Подобная тщательность хороша в делах, но никак не уместна в дружбе, предусматривающей как минимум доверие.
- Что я все со своими проблемами, неловко уже. Тем более, вокруг творится демоны знает что. Я до сих пор в шоке, как Тадеус рискнул наследницу подменить.
Так уж вышло, по причине занятости казначея, самый волнующий до сегодняшнего дня вопрос они не обсуждали.
- Невменяемый он, вот и рискнул. Ты же сам видел, что он, что Миранда, давно берега потеряли. Один Халлар чего стоил, - напомнил Петроний.
- Да уж, подсунули они нам дерьма столько, не один год разгребать. Хорошо, хоть вскрылось вовремя. А если бы после свадьбы?
- Не думал об этом, иных забот полно, - отговорился Петроний.
Меньше всего ему сейчас хотелось обсуждать принцессу и самозванку. Однако Гортензий продолжил.
- И то правда. В одном тебе повезло, эта принцесса хоть выглядит попристойнее. Самозванка - убогая уродина. Не мог Тадеус получше альбиноса найти? А увечить зачем? Чтоб не убежала? Чего ты так странно смотришь? Я тоже раньше, думал, ерунда! Стерплю. Выпью в крайнем случае. Главное приданое и должность. Но всему есть предел. Она как разделась, я проклял и приданое и должность..., - увещевал Гортензий, не забыв упомянуть о своей жене толстухе.
Казначей в беседах с ним не упускал возможности не только похвастаться, но и посокрушаться по поводу Марии. Причем, скорее всего, он был не единственной жертвой. Не зря же все казначейство, где Гортензий неплохо прижился, глядело на их чету с нескрываемым сочувствием. Казначей и так поговорить любит, а если выпьет, вообще языку не хозяин. Впрочем, Петронию он и по трезвому вечно жаловался, какая у него невыносимая супруга. Донимает болтовней о шторах и скатертях, а теперь еще о будущем ребенке. Только о чем еще девица болтать должна? О мануфактурах? Рыдает чуть что. А как ей не рыдать, если супруг едва не посылает? Возлегать с ней можно только с зельем для похоти, ибо даже он столько не выпьет. Петроний не понимал его в этом вопросе. Ну женился он ради приданого, так часто делают. Но зачем потом стенать об этом, еще и оскорбляя супругу, повинную лишь в дурной внешности? Все прекрасно знали, Мария весьма кроткого нраву. Только говорить ему бесполезно, попробуй возрази, придется слушать про его супругу еще дольше.
- ...Так что, я могу сказать по опыту, не ерунда все это, - авторитетно закончил Гортензий.
- Ну что же, значит полку страдальцев ради приданого прибыло. Наследница может и не совсем пугало, но зато невменяемая, - не удержался от комментария Петроний.
В конце концов, не все же Гортензию возмущаться. Раз в жизни и ему можно, тем более, повод очевидный. Только слепой не отметил этот факт.
- Невменяемая? Я лично не замечал, - неожиданно возразил друг.
- Еще бы заметил. Ты кроме себя, своих мануфактур и казначейских отчетов ничего не замечаешь. Тебя почти целыми днями во дворце не бывает.
- Если я целый день не болтаюсь по дворцу, это не значит, что я ничего не вижу и не знаю. Видел я ее, обычная серая мышь, ничего странного. Где она невменяемая? Как Император рехнулся и разогнал ее свиту, у нее хватило ума начать вести себя иначе. На молитвы ходила, хотя подобного рвения изначально не имела. Не истеричка, однозначно. Вон как на смерть отца отреагировала. Ты поменьше бабские сплетни слушай, сразу жить спокойнее станет, - ободряюще увещевал Гортензий.
- Пожалуй, ты прав, - согласился Петроний и добавил, - Довольно о женщинах. Будто иных проблем нет.
Сейчас у него не было никакого желания переубеждать друга. Как и уподобляться ему в пространном нытье. Все же, не зря он никогда не любил выносить сор.
- Правильно, пес ними, с женщинами. Что думаешь об этом бардаке? Проклятый голову сломит. Я бы даже не удивился, если бы Император сам предпочел свалить в Бездну. Вот только помогли ему...
Разговор плавно перетек в обсуждение текущих событий. Гортензий выказал весьма неоднозначное мнение, что Императора мог убить как Игрок, так и Посол. Якобы Игрок и аркадийцы с некоторых пор не союзники. Первый затеял свою игру, которая не устраивает Посла. С чего решил? Казначей, разумеется, выложил понятные лишь ему расчеты, суть которых сводилась к банальной выгоде той или иной стороны. По его мнению, Игроку в перспективе нет резона оставаться а сговоре с Послом ни сейчас ни в дальнейшем. Мало того, он наслушался досужей болтовни в купеческих кругах. Мол, Игрока нынче ищут с удвоенным рвением. Тут еще некоторые аркадийские дельцы всполошились, задумались, а не продать ли мануфактуры. Петроний был иного мнения на этот счет.
- Ищут его всегда, а что ноги навострили, в такой ситуации это разумно. Не все готовы шкурой рисковать. Все сводится к тому, что Игрок и есть аркадиец, или даже аркадийцы. Не зря его лица никто не видел. А может вообще, эти хитрецы почуяли, их могут погнать, и теперь хотят, чтобы мы думали, якобы они враги. Хотят, чтобы мы..., - закончить он не успел, в дверь постучали.
Секретарь доложил, что пожаловали церемониймейстер Антоний, а так же Пионий и Загромий Ирские. Гортензий распорядился пригласить их.
- Проклятье, что они меня в покое не оставят, - недовольно пробубнил Гортензий, натягивая сюртук. Он заметно нервничал.
Петроний, не горя желанием присутствовать на очередной семейной разборке, осведомился, стоит ли ему уйти, однако друг настоял, чтобы он остался. Первым вошел церемониймейстер, а следом за ним одетые не по форме Загромий и Пионий. Антоний поприветствовал всех присутствующих, а вот Ирские только Петрония, проигнорировав Гортензия.
Пионий - близнец Гортензия до сих пор вызывал некоторое замешательство. Одинаковые лицо, рост, цвет волос и даже прическа. У Пиония после указа Миранды "О подобающей длине волос у императорского гвардейца" выхода не было. Всем гвардейцам пришлось отрастить волосы по плечи. А Гортензий уже носил длину "по последней моде" и несмотря на просьбу брата, ничего менять не захотел. Теперь только разница в телосложении не давала возможности их перепутать. Казначей был заметно худее.
После всех приветствий Пионий стянул со своей левой руки перчатку и швырнул прямо в лицо Гортензия. Тот, впрочем, успел поймать ее.
- Род долго терпел твое позорное поведение, но сегодня была последняя капля. Выбирай оружие, условия, время и место поединка, - отчеканил он.
- Ты спятил? - искренне вознегодовал Гортензий, в растерянности уставившись на брата.
- Отказываешься? - Рявкнул Загромий, надув ноздри своего и так массивного носа.
- Я хочу знать причину, по которой я должен драться с родным братом. Церемонии предусматривают разъяснение претензий, - зло процедил казначей, сжав перчатку.
- Господа, одумайтесь, я конечно не вправе лезть, но сейчас не самое подходящее время. Император почил только сегодня, - вклинился Петроний.
- Мы все скорбим, в траур запрещено казнить, но не запрещено отстаивать свою честь, - парировал Пионий.
- Если вам плевать на горе, постигшее Империю, так подумайте о вашей матушке. Каково ей будет узнать, что один ее сын убил другого. Давайте успокоимся. Кроме нас тут никого нет, я от себя могу поклясться, что ничего за пределы этих стен не выйдет, - он не терял надежды предотвратить кощунственный поединок.
- Петроний, не вмешивайся, - вспылил Гортензий и вновь бросил взгляд на Пиония, - Я хочу знать причину. Потому что я не понимаю, какого лешего ты это делаешь.
Но вместо брата ответил Загромий.
- Не прикидывайся дурачком. Все твое пребывание во дворце это позор для Ирских. Тебя милостиво взяли на службу, а ты, крохобор, бегом торговать летописью. Мы стерпели твою неблагодарность, рассудили, что взять с убогого. Но твое стяжательство пошло дальше. Тебе все мало, обобрал столицу, и не смущаешься продолжать. Народ уже готов на дворец идти, а ты все орешь про свои мануфактуры. Мало того, ты лживый хвастливый трепач, одни твои чучела чего стоят. Но род вытерпел даже это. Пытались вразумить тебя. Но сегодня было последней каплей. Ты поднял руку на старшего в роду, полез с мечом на безоружного. В нашем роду мужчины были воинами, охотниками, уважаемыми сановниками, но не жадными, хвастливыми трусами. Отщепенец, а не Ирский. И сейчас у тебя есть выбор, или быть отлученным от рода или умереть с честью, - наконец, он закончил.
- Благодарю, - бросил он и снова обратился к Пионию, - Почему именно ты? Неужели, больше не нашлось желающих надрать мне задницу? Это Дармигорий тебя заставил? - с некоторой надеждой вопрошал он.
- Я сам вызвался, как только услышал. Слухи тут быстро разлетаются. Если тебе это так важно, Дармигорий меня отговаривал, а Загромий хотел вызвать тебя сам. Доволен? - зло процедил Пионий.
- Почему? - горько спросил казначей.
- Надоело делить лицо с ничтожеством, коим ты всегда был. Хватит жевать сопли, как юная леди с маменькой. Выбирай, отлучение или смерть с честью, - отчеканил его брат.
- Я принимаю вызов. Петроний, будешь моим свидетелем?- Он кивнул. Гортензий продолжил, - Оружие. Полуторный меч. Сегодня ровно за три часа до полуночи в фехтовальном зале. До первой крови. Присутствие публики приветствуется.
- Первая кровь часто становится последней, не обольщайся, - процедил Пионий и отвесив церемониальный поклон развернулся к двери. Следом попрощались церемониймейстер и Загромий.
Мрачный Гортензий поплелся к своему креслу, присел и поднял взгляд. В глазах стояли слезы. Пожалуй, в таком состоянии Петроний видел его впервые. Если не считать приступов удушья, когда все случалось непроизвольно, тот, как и полагается благородному господину, никогда не рыдал. Но тут понять его было можно. Одно дело дед, дяди, кузены, которых он до того как во дворец попал, видел пару раз в жизни. А тут брат. Несмотря на разногласия, в глубине души друг тепло относился к Пионию. До двенадцати лет они росли вместе. Как Гортензий уверял, весьма дружно. Он никогда ничего дурного о близнеце не говорил. И тут...
- Я ему такую первую кровь устрою, до конца своей жизни жалеть будет, что не сдох, - он зло оскалился, - Встречаемся на месте. А пока... у меня дела.
Петроний ушел без лишних вопросов. А чего тут говорить? Сейчас он беспокоился не за моральное самочувствие друга, а за его жизнь. В поединках до первой крови тоже нередко убивают. Умелые фехтовальщики частенько одним ударом калечат так, что никакой целитель не спасет. Причем, исход здесь очевиден.
Пионий обучался с детства, потом гвардейская школа, и теперь минимум два раза в неделю обязательные тренировки. Угрозы казначея, увы, не более чем бессильная бравада. Гортензий ни разу не воин, и никогда им не был. Оно и понятно, с его удушьем то. Не зря вне стен Академии, когда он в очередной раз вместо учебы проворачивал свои посреднические сделки, он не брезговал нанимать охрану. За это прознавшие студиозусы вменяли ему трусость. Не в лицо, иначе у кого брать в долг? Ведь у Гортензия всегда были средства, а проценты меньше, чем у ростовщиков. Разумеется, никакой тот не трус, не всем же драться и воевать, но сейчас это неважно. С мечом Гортензий всегда управлялся более чем скверно и едва ли что-то поменялось. Он, конечно, завсегдатай придворного клуба фехтования, однако в первую очередь это место для досужей болтовни.
Не зря туда даже императорских гвардейцев не допускают. Петроний бывал там несколько раз во время визитов во дворец в юности. Господа и юнцы пару минут помашут мечами перед придворными леди, а потом пару тройку часов болтают. О войне, былых подвигах, недавних поединках, спорят о преимуществах различного оружия, той или иной традиции фехтования. Гортензий его тоже звал, однако Петроний даже идти не счел нужным. Ну не увлекался он пустой болтовней. В отличии от казначея. На что повлияла дворцовая жизнь в его случае, так это на склонность болтать о себе, демонстративно преувеличивая собственные достижения. Неудивительно. При дворе блеснуть красноречием, ненавязчиво похвалив себя, также в порядке вещей, как и сводить сплетни по любому поводу. Другое дело, Гортензий переусердствовал. Пустые сплетни друг не жаловал, но зато на каждом углу трубил, какой он герой охотник, знатный фехтовальщик, выпивает за троих, еще и дела у него процветают. Да уж, процветают, влип на три тысячи золотых...
Взвесив все за и против, Петроний все же решил попытаться предотвратить неминуемое. Как? Просить отца напрямую бесполезно, тот всегда приходил в ярость, стоило Петронию попросить поспособствовать в чем-то. Мол, свои проблемы решать надо самому. Однако можно убедить отца запретить поединки. До Александра, отменившего этот закон, после смерти Императора были запрещены поединки на год. Разумеется, отец догадается, вознегодует, но если идея ему понравится, он ее воспользуется. А там, все и забудется. Согласится ли отец? Ну если предоставить ему аргументы, вполне. Главное, чтобы отец уже закончил совет и принял его. Времени у него чуть больше часа.
Увы, канцлер снова оказался занят. Толпа под канцелярией почти рассосалась. Холл покинули писари, секретари, счетоводы. Леди, видимо, заскучали и тоже ушли. Остались десяток особо желающих аудиенции сановников и вездесущий Феодор Тильской. Тому, как всегда, нечем заняться. Завидев Петрония, его тут же окружили. Просили одно, поспособствовать разрешению забрать во дворец родственников. Он пообещал, сделает все что может, а сам сверлил взглядом двери в канцелярию, ожидая, когда оттуда выйдет Прилий. Отец, конечно, не любил, когда к нему входили без приглашения, но придется рискнуть.
Не прошло и пяти минут, объявили о назначенном поединке. Господа тут же забыли о бунте. Как полагается, возмутились святотатством, Император только умер, а они драться. Еще и публику приглашают. Будучи по большей части родом с метрополии, придворные дружно вознегодовали по поводу жестокости и аморальности ирийцев. Особенно старался распорядитель Гаримей.
- Ох уж эти Ирские! Какому благонравному господину придет в голову драться в такой скорбный день? Беду накличут, а у нас и так бед сколько. От этого мануфактурщика бессовестного одни беды! Попомните мои слова! - грозя пальцем увещевал он.
Уже дряхлый иссохшийся старик не жаловал Ирских не более других, он просто меньше всех следил за языком. А чего ему те сделают, максимум отмахнутся. Вызывать на поединок такую старую развалину - себя позорить.
- Так ведь не Гортензий вызвал брата, а наоборот, вы же слышали, - вступился за коллегу казначей Велиней.
- Напросился значит. Я говорил, добром не кончится. Поднял руку на старшего в роду! Да чтоб мой внук на меня так. Все они святотатцы, не как люди живут!
- Это нынче так. Вот Императрица Василина тоже из Ирских, благочестивая была, - едва слышно заметил Уварий, старый управляющий библиотекой.
- Это Александр волю не давал ей...
Старики принялись за свое излюбленное занятие, вспоминать былое.
- Господа, а кто на поединок собирается? - вклинился заскучавший Феодор. Тот уже прямо поглядывал на часы, так не терпелось.
Гаримей и Уварий принялись демонстративно кряхтеть, как в гробу они видали этот поединок. Остальные, разумеется немного возмутившись, дружно заявили, все-таки сходят.
- Пойдите, все равно же драться будут. Я тоже поединки не люблю. Но когда еще такое будет, чтобы близнецы...
Договорить Феодору не дал церемониймейстер Прилий. Выйдя из канцелярии он объявил, что аудиенции на сегодня окончены. Канцлер не даст позволения на приглашение во дворец людей, так как Изумрудной округе ничто не грозит. За своих родных пусть не волнуются. Сановники поникли, вздохнули, глянули на часы и поплелись в сторону фехтовального зала. До поединка оставалось треть часа. Петроний поспешил к отцу.
Кабинет был задымлен до невозможности. Учитывая его размер, постараться надо. Канцлер выглядел удрученным и даже злым. Еще бы, столько навалилось. Петроний, уже предполагая нелегкую беседу пожалел, что талант к лицемерию в кругу семьи отец почти не применял.
- Как только я узнал последние новости, не смог остаться в стороне, - заявил Петроний, присев на стул.
- Ну надо же. На самом деле я только хотел за тобой послать, - раздраженно заявил отец, глянув на него исподлобья.
Петроний решил не тянуть и выложил свои соображения по поводу запрета поединков хотя бы на время траура в три месяца, если не на год. Все же в Империи и так полно проблем, чтобы люди друг друга убивали. Пусть лучше идут воевать с врагом.
- Бред. Запрета поединков нам только не хватало. Ты уверен, все перестанут убивать друг друга? По тихому убивать начнут, а мне этого не надо. Императора хватит. Его, если что, отравили. Поединки весьма полезны ибо способствуют порядку, - отрезал отец.
Петроний бросил взгляд на часы. Осталось совсем немного. Что же, попытка не пытка.
- Хорошо, но я могу вас попросить... Запретите назначенный на сегодня поединок. Весомый повод есть...
- Мне доложили уже. Я догадывался, в чем дело, ждал, посмеешь ли сказать прямо. Это он тебя попросил? - вспылил отец.
- Нет, он ничего не знает. И я не хочу, чтоб узнал.
- Еще и не просил... Тогда какого хера лезешь?
- Причина вызова на поединок недоразумение.
- Я знаю причину. Он публично поднял руку на старшего в роду, после чего угрожал безоружному мечом. Какое недоразумение?
- Но вам же ничего не стоит запретить. Это уместно, Император умер, - все же он не терял надежду.
- Идиот. Я бы такого дружка на месте казначея сам удавил. Мне многое ничего не стоит, и что? Я бы мог понять, будь на твоем месте леди, но ты то..., - он бросил взгляд на часы, - Поговорим потом. Казначей принял вызов, ты там, вроде как свидетель. Будь добр, не позорь себя и меня, исполняй взятые обязанности. Негоже свидетелям опаздывать. Вот и иди, но как только все закончится, живо обратно, - отец едва пинками его не выгнал.
Видно, тот не просто недоволен его предложением. Отец недоволен в принципе. Ему еще предстоит выслушать. Но пока он думал не об этом. Как бы там ни было, как бы дурно не повлияла на Гортензия дворцовая жизнь, по сути, он единственный, кого он мог здесь назвать своим другом. Тальм и Хавьер остались в Академии, они уже Магистры, коим Петроний сам собирался стать. Писем от них не было уже почти год, Ольмика теперь окружена фанатиками. Гортензий сразу метил во дворец. Наука его совершенно не интересовала, однако окончание первой ступени Академии было условием взятия его на службу.
"Мне главное, во дворец попасть, там разберусь" - именно так аргументировал свое бездарное нахождение в стенах Академии друг.
Вот и разобрался. И ведь, как не прискорбно, сам виноват. Он то знал, что представляют собой Ирские. Как минимум в благодарность за должность, не стоило суетиться за спиной у Дармигория. Вот и взъелся тот. А там, пошло по накатанной. Теперь остаётся уповать лишь на Мироздание.
В зале толпилась добрая половина придворных господ и леди. Пришли даже те, кто раньше игнорировал поединки, а они теперь случались при дворе как минимум раз в месяц, а порой и чаще. Разумеется, все в черном, в которое облачились еще после смерти Альдо. Одним словом, зрелище, мало отличающееся от похорон. Правда, никакие попытки напустить скорбный вид не могли скрыть горящие от жажды зрелища глаза. Пожаловала и Ее Высочество Эрика Сиол. Причем без придворных леди. Следов скорби на ее лике он тоже не заметил. Рядом с ней вертелся Тильский и что-то увлеченно бубнил, на что Эрика отвечала с плохо скрываемой ухмылкой.
До начала оставались считанные минуты, ждали только Гортензия, но пока в зал буквально залетали запыхавшиеся господа. Одетый в тренировочный гвардейский костюм Пионий уже был готов к поединку. Стоящий рядом с ним свидетель Загромий что-то увлеченно напутствовал ему. Толпа Ирских, в том числе Дармигорий, стояли в толпе сзади. Господа и леди вполголоса обсуждали грядущий поединок. Затихли, только когда пожаловал Гортензий.
- Ты совсем обезумел, куда ты вырядился? - шикнул ошарашенный Петроний.
Казначей явился на поединок, в чем был, то есть в придворном костюме. Только сюртук снял и подкатил рукава шелковой рубахи. Даже элементарной защитой не озаботился. Братец его, вон, явился как полагается, при том, даже гвардейская форма и та более подходит для такого случая.
- Плевать, - отмахнулся он.
Впрочем, теперь уже плевать. Антоний, как полагается церемониймейстеру, объявил поединок, его условия, и дал слово Пионию. Тот практически слово в слово повторил обвинения Загромия. Потом дали слово Гортензию.
- Быстрее начнем, быстрее закончим. Я в отличии от тебя, пришел сюда не ныть, - в подчеркнуто наглой манере заявил он.
Антоний скомандовал и буквально в тот же миг зазвенела сталь. Петроний, затаив дыхание, уставился на близнецов. Гортензий сразу перешёл в наступление, причем с таким рвением, будто убить надумал. Пионий успевал только парировать удары. В итоге гвардеец, не желая дальше отступать, ухватился за меч второй рукой, однако противник в следующий миг сделал тоже самое.
"Пожалуй, ты не только болтал..." - только успел подумать Петроний, как все закончилось.
Неожиданно казначей оставил оружие в левой, увернулся от рубящего удара, и сам рубанул Пиония но сгибу правой руки. Под оханья девиц меч со звоном полетел на пол. На левой щеке гвардейца выступила кровь. Гортензий умудрился оставить глубокий порез.
- Надоело делить лицо с идиотом, - высокомерно прокомментировал он.
Гвардеец сморщился и инстинктивно ухватился за быстро расползающееся кровавое пятно на повисшей руке. Мерзкое ранение, если разрублены сухожилия и кость, даже высший целитель не спасет. Руку может и не отрежут, но о гвардии Пионий может забыть...
Антоний остановил поединок. К Пионию уже подбежал целитель. Загромий и Петроний подтвердили честную победу Гортензия Ирского. По сути, он умудрился задеть лицо и руку одним ударом. Но только Антоний произнес церемониальную речь, казначей вдруг сорвал с себя цепь с родовым медальоном и зло улыбнулся.
- Я публично отрекаюсь от рода Ирских. Не желаю иметь отношение к стаду баранов, - с этими словами он швырнул медальон под ноги Дармигорию, демонстративно сплюнул и оставив ошарашенную публику, спешно покинул зал.
Петроний тоже не задержался, поэтому реакция придворной свиты осталась ему неведома. Впрочем, там и предполагать не надо. Он был, конечно, рад, что победил именно Гортензий. Но зачем тот устроил это представление? Хотел нанести удар первым? Глупо. Никто бы после такой победы не отрекся от него. Хотел гордость проявить? Проявил. Все надолго запомнят эту немыслимую дерзость. И никогда ему этого не забудут. Петроний не мог припомнить даже в истории, чтобы кто-то отрекался от собственного рода таким образом. Отлучали многих, но чтобы сам человек, еще и публично. Если и были такие, имена их преданы забвению. Даже от преступивших закон герцогов отпрыски не отрекались. Отречься от рода это... немыслимо.
"Что же ты натворил? Чем думал? " - сокрушался Петроний. Впрочем, узнать, чем думал друг пока увы не получится. Памятуя слова отца, он несся в канцелярию.
- Ты пришел даже раньше гвардейца, которому я велел доложить. Ну раз так, чья взяла? - не успел Петроний войти, как отец уже задал ему вопрос.
- Гортензий победил, - Петроний присел.
- Неплохо для казначея. Ну он же Ирский, что тут скажешь.
- Он уже не Ирский. Он публично отрекся от рода, - сообщил Петроний. Все равно тот узнает.
Канцлер задумался, видимо переваривал новость.
- Ничего себе. Публично... Я то думал, он умный человек... Казначей он был неплохой. Жаль, - он покачал головой.
- Он отрекся первым, они бы все равно отреклись от него, - попытался оправдать он друга.
- Довольно оправдывать дерзость. После его победы Дармигорий при всем желании не решился бы. Но даже если это так, поверь, ему было бы лучше, отрекись от него сама родня. Но теперь уже дело сделано. Хороших казначеев хватает.
- Вы собираетесь его выгнать? - встрепенулся Петроний.
- Разумеется. Должность казначея может занимать только благородный. Может мне ему титул дать? За что? За неслыханную дерзость? А может, за то, что он твой друг? Сколько раз я тебе говорил, не нужно держать в друзьях дураков. Они не просто бесполезны, от них одни проблемы. Вот сейчас..., - отец достал самокрутку, подкурил и ожидаемо продолжил негодовать.
Оказывается, свидетелем поединка он зря пошел, и так проблем полно, так еще и влез в чужой конфликт не на той стороне. С Ирскими ссорится не время. Потом он припомнил его просьбу отменить турниры, мол не об Империи и власти он думает, а только о личных мотивах.
- ...ладно бы хоть сам, так и там разобраться не можешь, к отцу прибежал. Я в твоем возрасте всю знать Мириама за ниточки дергал. Герцог Фенайский на поклон ко мне ходил. А досталось мне нищая дыра, которую твой дед чуть святошам не раздарил. Тебе Империю на блюдечке подают, а ты мало того, проблемы дружка идиота решаешь, так еще бежишь к отцу! - отец явно был не в духе.
"Вы в семнадцать стали герцогом, а мне, чтобы не впасть в немилость, в свои двадцать пять приходится в рот тебе заглядывать!" - мысленно возмутился Петроний, но вслух как обычно ничего не сказал. Толку, бесполезно же.
- Пожалуй, я был не прав. Возможно, сказывается моя неопытность, - учтиво уверил он.
- Думаешь, я был опытным, когда герцогом стал? Я четыре года посвящал тебя во все дела, по крупицам вколачивал разумение. И что в итоге? Эх, если нет ума, никакая Академия не поможет, - отец демонстративно достал еще одну самокрутку и поджег ее от свечи.
"Вколачивал, именно. Таскал хвостом, слова не давал сказать. А ежели спрашивал, так попробуй не угадать и выказать не ту мысль. Идиот! Бездельник..."
- Никакая Академия не даст того бесценного опыта и мудрости, которой обладаете вы, - выдавил из себя Петроний.
Отец вальяжно затянулся дурманом, выдохнул дым и зло ухмыльнулся.
- Надеюсь, ты хоть что-то уяснил. О дружке твоем я впредь не желаю даже слышать. Во дворце ему не место и точка.
- Да, отец, - согласился он.
Все равно с отцом бесполезно спорить. Когда он станет Императором, сам все решит. Гортензий тоже хорош, поддался порыву. Ему не мешало бы подумать о своем поступке за пределами дворца.
- Тогда к делу. Зря ты даже не поинтересовался, чего хотела от меня Эрика. Между прочим, твоя будущая супруга, - назидательным тоном увещевал он.
- Просила кузена с кузиной отпустить, но вы уже снизошли, насколько я знаю, - предположил Петроний.
Отец в подробностях поведал ему о беседе с Эрикой. Вскоре Петронию стало понятно, отчего тот сейчас бешеный. Принцесса потребовала дать ей власть. Вот так прямо пришла и поставила условие. Естественно, канцлер такой наглости не ожидал. Признаться, Петроний сам не ожидал. Да, она злющая мегера, но чтобы так... Не успело остыть тело отца, а она уже власть требует.
- ...Думаю, это все дело рук Игрока, - закончит отец.
- По-моему, она просто сумасшедшая. Какой смысл Игроку в столь серьезное дело впутывать капризы чокнутой девицы? Неужели он думал, вы назначите совет и проголосуете, как потребовала эта ненормальная? - недоумевал он.
- Я назначил совет. И да, я проголосую...
- Зачем?! - вспылил Петроний, даже не дослушав.
- Не перебивай. Об этом я и хотел поговорить, чтобы ты понимал суть происходящего. Игрок, хитрый ублюдок, заморочил голову безумной девице. Только ничего он не получат. Нужен совет? Пожалуйста. Я даже выскажусь "за". Но голосов впритык. Поэтому Лемский прямо перед советом получит доказательство, что его зятя отравила Розумунда. Из-за любовника, по совместительству доверенного представителя Эрики. Герцогиня попадает в темницу. Минус один голос. Аврелий у нас помешан на вопросах чести, он не совсем марионетка, Эрику ни во что не ставит. Игрока рядом нет и быть не может. Наследница сама не разберется. Кузен ей не поможет, он кроме науки своей ничего не видит. Да и времени не будет разбираться. Минус второй голос. Одним словом, голосов не хватит. А я тут не при чем. Усек? - отец повысил голос.
- Вы меня, конечно, простите, но зачем это? Неужели нельзя просто отказать? Игрок никуда не денется! - на этот раз Петроний не мог смолчать. Все эти лишние телодвижения казались ему безумием. Интриги ради интриг.
- Ты чем слушал меня!? Какого хрена я должен постоянно тебе все разжевывать! - зло процедил отец, сжав кулак, и перешел на зловещий шепот, - Чокнутая она, ты даже не представляешь, на сколько. Игрок знал, что творит, внушая ей мысли о праве на власть. Ты бы слышал, как она разговаривала. Угрожала в открытую. При том, что сейчас за ней ни гвардии, ни кузена, даже Игрок со своими темными магами во дворец не войдут. Ни почтения, ни страха, ни капли сомнения. Одна одержимость. При этом она должна выйти замуж за тебя и успеть родить наследника. Тащить ее к Алтарю силой я бы не рискнул. Напрочь невменяемая, способна, в том числе, убить себя. Я собираюсь немного поиграть. С ее отцом получилось, и она клюнет. Сумасшедшие тем хороши, что как бы разумны не были, не видят дальше своего носа. Особенно если потакать их безумию.
- Она, конечно со странностями, но я не верю, что она ничего не боится и может себя убить, - никак не унимался Петроний.
- Скажи, какая девица в ее положении додумается мне угрожать? Не истерику устроит, а хладнокровно так, будто за ней само Мироздание и Проклятый? Только невменяемая, - стоял на своем отец.
- Нормальное у нее положение. Знает, что нужна, не убьют, чего еще надо?
- Ты с ней не говорил. Я получше тебя разбираюсь в людях. Вспомни, что принцесса творила пять лет назад. Сколько раз она пыталась покончить с собой? Сначала она хотела утопиться в колодце. Сбежала из дворца. Пыталась сброситься с башни. Еще гвардейцы видели, как она хотела с лоджии спрыгнуть. Почему ее в Небельхафт отправили, и пять лет ни слуху не духу? Причем, я знаю одно, Тадеус весьма старался, чтобы к чокнутой наследнице никто не совался. Понимал, лучше держать ее подальше! Не зря он пытался ее убрать и самозванку нашел! - отец снова впал в гнев. Как обычно, если ему перечили.
Но сейчас Петроний просто не мог согласится. Это же маразм какой-то, потакать капризной девице.
- Это было пять лет назад. Сейчас все изменилось, - он не оставлял попыток убедить отца.
- Хуже стало. И поверь, лучше не будет. У нее наследственность дурная. И дело не в Фердинанде. Тот с горя тронулся. Сиолы по большей части с головой не дружили. Тебе, конечно, это в Академии не рассказывали, - самодовольно процедил отец.
Нравилось ему ставить под сомнение ценность Академии. Одного Петроний понять не мог, зачем тогда отец его туда отправил?
- Вы ошибаетесь. Никто не скрывает, что Элимар Кровавый был не в ладах с рассудком, - не согласился Петроний.
- Именно, что в летописях про одного Элимара сказано. Да и то, было это полтора века назад, и не факт, что истина. А на деле, за последнее столетие один Альфред Хитрый был вменяемым человеком. После него, все больные на голову. Фанатик Леонид за полтора десятка лет правления устроил такой разгул Инквизиции, что чуть Империю не развалил. Диметр Мирный начинал вроде неплохо, только спятил от трусости. Боялся сдохнуть, сам отравился лошадиной мочой и дворец чуть не перетравил. Уж бабке с дедом своим ты веришь? С Александром я лично дело имел. Хороший Император, мудрый стратег, расширил границы Империи. Но зато параноиком был, таких поискать надо. Ладно, шпионов и отравления опасался, но приказывать убивать родных сыновей в младенческом возрасте, это уже маразм. Боялся, наследничек вырастет...
Петроний не удержался и перебил его.
- А это с чего вы взяли? - изумился он. Раньше отец об этом даже не упоминал.
- Знаю. А что раньше молчал, не про все надо болтать. Так вот, я не закончил. Матушка Эрики была вовсе чокнутой, - негодовал Герцог.
- Принцесса Адриана? - удивился Петроний.
Если по поводу Диметра он был в курсе, про паранойю Александра тоже слышал, о матери Эрики он знал немного. Судя по портрету, красивая девушка. Отличалась религиозностью. Много болела, и поэтому вела затворнический образ жизни. Умерла вскоре после рождения близнецов.
- Безумие Адрианы скрыли. Знали единицы. Я тоже не должен был знать, - заговорщицким тоном поведал отец.
- Вы никогда не рассказывали, - заинтересовался Петроний.
- Толку рассказывать, если дело былое. Но теперь, думаю, стоит. Адриана обезумела, когда ей исполнилось шестнадцать. Кроткая религиозная девушка вдруг впала в неистовый фанатизм. Верила в какой-то бред по типу нынешней Обители Второго Пришествия. Стала наряжаться в лохмотья, отказалась есть мясо и даже рыбу. Уверяла, что слышит голоса, возвещающие - она должна родить мессию. Александр запер дочь. К принцессе приставили послушниц и магов. Даже гвардейцев не пускали. Затворничество пояснили болезнями. Принцессу тогда резко надумали выдать замуж, пока совсем не помешалась. Как она, действительно, умерла, я не знаю. Может и убила себя. Может Император удавил. К тому времени я попал в немилость, - последнюю фразу он сказал вскользь.
Петроний понял, почему отец раньше молчал про Адриану. Герцог не любил проигрывать, но еще больше не любил вспоминать о своих поражениях. Тогда он пытался подобраться к власти, женив Модеста на принцессе. Но в итоге ничего не добился, еще и лишился доверия Императора, а в последствии и сына.
- Как вы все узнали? Про Адриану?
- Так же, как и про деяния Императора. Неважно. Скажу одно, я тогда был куда отчаяннее и здорово рисковал. Так вот, весь мой жизненный опыт подсказывает, к безумию Эрики стоит отнестись серьезно. Запереть ее, как Адриану, не получится. За ней Игрок. Так что нужно действовать хитрее, - стоял на своем отец.
- Пожалуй, ваша правда. Но если завтра ваш план сорвется и безумная наденет корону?
- Мой план не сорвется. Такие доказательства вины Камирской даже Проклятый не опровергнет, - самодовольно уверил отец.
Отец, сославшись на дела, практически выпроводил его. Петроний был только рад поскорее уйти. Не нравилось ему все это. История Адрианы хоть и удивила его, но не переубедила. По поводу Александра он и вовсе не поверил. Отец мог прийти к неверному выводу, тем более, у него были весьма сложные отношения Императором. Но спорить с ним без толку. Пока тот сам не убедится, что с принцессой церемонится нельзя, ничего не поделать. Если учесть весьма наплевательское отношение Герцога к женщинам, вскоре ему надоест потакать безумной. Другое дело, как бы поздно не было. Если план отца сорвется, герцоги проголосуют, тогда Эрика уже завтра наденет корону. Императрицей станет ненормальная девица, которая вполне может отказаться от брака.