Аннотация: Всем провидцам, whistleblower-ам, прогнозистам, визионерам и перестраховщикам посвящается.
Машина тряслась по каменистой дороге. За окном проплывали холмы и ложбины, и только горы стояли неподвижно, укрывшись дымкой. Наконец, в долине показался наш объект - мобильная вышка. Неподалёку от неё начинались полузаброшенные сады. Среди них на пригорке ютился аул. Дальше - только лес, куда ни посмотри. Даже на терзаемых ветром открытых холмах рассыпался низкий кустарник и кривые рыжие деревца. Дикий край.
Мы везли с собой антенны нового поколения. Вышка имела в высоту метров семьдесят, поэтому лезть на неё можно было только в спокойную погоду. Ветра здесь непредсказуемы: метеостанций-то нет. Работы часа на два, но ради неё, возможно, придётся застрять тут на пару дней. Старые антенны едва ловят связь, так что ждёт нас меланхоличный деревенский релакс. Ах да, пить тоже нельзя. Попробуй, повиси на семидесяти метрах с похмельем.
Прибыли часа в четыре. Решили сразу отогнать оборудование и снаряжение к вышке. Бригадир, Захарыч, возился с проржавелым замком на воротах, а я от нечего делать всматривался в крепления. Вроде, всё чин чинарём... но кто его знает. Я пихнул напарника локтем:
- Слыш, давай зайдём, проверим тут всё. Продиагностируем.
- Денчик, не кипишуй, - засмеялся тот, лениво закуривая. - Нормально всё будет. Я сто раз так лазил.
Подкалывает, гад. Знает, что я до сих пор только на крышу ходил.
В ауле нас встретили ребятишки и собаки. Псы лаяли на яркую спецовку, дети таращились тёмными глазёнками и молчали. На шум высыпало несколько селян и наконец вышел крепкий старик в длинном меховом жилете, представившийся деревенским старостой. Никто не ждал нашего приезда.
- Товарищи, вам моё почтение, мы тут с плановым ремонтом... - принялся объяснять бригадир.
Объяснения привели к тому, что на нас чуть не натравили собак.
- Эта дура нас теперь насмерть облучать будет? - грохотал дед. - Я в городе учился, меня не проведёшь!
- Да нет же, нет! - подняв руки, пытался перекричать его Захарыч. - Оно не опасное!
- Вот вы радио слушаете? Телевизор смотрите? - встрял я наконец.
- Радио слушаем, - немного успокоился староста.
- Вот это как ещё одно радио. Только для телефонов.
Захарыч хлопнул себя по лбу и скрылся в пикапе. Вернувшись, он протянул деду коробочку.
- Вот, вам подарок от нашей компании. Это телефон ваш новый будет. Можно в город звонить, родственникам каким-нибудь вашим. Или, если чего случится, чтоб вам выслали помощь.
- Да что у нас может случиться, место здесь тихое, - заупирался дед, но на коробочку глянул с жадностью. Селяне, переговариваясь, стали подтягиваться к нам. "Открывай подарок-то!" - сказал кто-то. Похоже, нас приняли.
В доме старосты мы и договорились разместиться. Не бесплатно, конечно. Аул оказался не таким уж оторванным от цивилизации: раз в месяц из райцентра приезжала машина со всяким товаром. И всё-таки в главном тут царил дух древности: весь быт держался на руках хозяев. Домики теснились на холмистом склоне - крепкие глинобитные гнездовья в соломенных шапках. Мы проходили мимо огородов, колодцев, из-за невысоких заборов на нас оглядывались женщины с кувшинами и корзинами - усталые лица, глубокие глаза, расшитые платья - а под ноги кидались куры, и подбегали поскандалить злые гусаки. Их староста гонял резной чабанской палкой. Деревенские по пути рассеялись, разошлись по домам. Может, готовят застолье? Легендарные законы горского гостеприимства вдруг обрели для нас, не евших с момента предрассветного выезда, новый глубокий смысл. Макс не выдержал интриги первым:
- Хозяин, а не бахнуть ли нам по шашлычку?
- Обижаешь, друг, гостей одним шашлычком не кормят, - хитро прижмурился старик. У меня отлегло от сердца, но тут же я кое-что вспомнил.
- Макс, Макс... Ты там на чачу больно-то не налегай. Тебе ещё завтра работать.
- Слушай, отстань, а? - зашипел он. - Перестраховщик хренов. Ты вообще расслабляешься когда-нибудь? И тут, кстати, гонят араку, а не чачу.
На языке вертелась колкость насчёт невозможности расслабиться, когда твой напарник плевать хотел на технику безопасности. Но я посчитал за лучшее смолчать.
Мы рассаживались у длинного стола, когда со двора донеслись перепуганные крики.
- А, что такое? - старик поднялся с места. В дом влетел зарёванный мальчишка, вопя:
- Волки! Волки! Деда Алан, волки идут!
- Ах, волки, - проговорил староста, подходя к пацанёнку, и вдруг схватил его за вихры и принялся драть. Драл и приговаривал:
- Покажу я тебе сейчас волков!
Мальчишка же вопил ещё громче, но не от боли:
- Деда Алан, я правду говорю! Я их видел, здоровые! Деда, помогите, наших овец же пожру-ут...
Сцена нас несколько ошеломила.
- Старик, а что, не сходить ли разобраться? - обеспокоено спросил Захарыч. - Еда ещё не на столе, торопиться нам некуда.
- Мало ли, - поддакнул я.
- Пойдёмте, если желаете. Покажу вам отару. Да только брешет Геворка. Нет там никаких волков и отродясь не было. А он, паршивец, едва ли не каждый день бегает, голосит. Мы сначала и правда пугались, спешили к отаре... Теперь привыкли. Кроме него, некого мне к своим овцам приставить. Сын единственный давно уж вырос и в городе осел. А этот - сирота. Мы с женой его к себе и взяли, - объяснял он на ходу, тяжело стуча палкой об пыль. - Ему от нас деваться некуда, да и нам от него тоже.
Кругом было зелёное раздолье, а где-то вдали белели комочки хлопка - наверное, отара. Зрелище нетронутой, лишённой границ природы будило волнение и почти тревогу. Здесь начинаешь чувствовать, что сам себе хозяин, но и отвечаешь за себя лишь ты один. Я вертел головой, разглядывая виды, и чуть не поскользнулся, когда тропа резко ухнула вниз. Ну и рельеф у них тут! Вышку, должно быть, ставили виртуозы.
Рельеф и ветер. Он не казался сильным и слегка лишь трепал волосы, но то и дело неожиданно хлестал крепкими отрывистыми ударами. Сложное место.
Отара старика Алана паслась неподалёку от лесной кромки. Стоило нам подойти, как овцы подняли головы. Раздалось короткое блеянье. Мальчишка, сломя голову, помчался к стаду, а оно бодро двинулось ему навстречу. Его простая белая рубаха тут же затерялась среди валунов светлой шерсти. Ростом он был едва выше своих подопечных. К нам овцы не приближались.
- Ну что, стервец, где твои волки?
- Вон там были, - буркнул он, указывая в сторону леса. - Во-он за тем кустом.
- И что они? - ехидно ответил староста, подходя к кустарнику. - Дожидались, пока пастух вернётся? Овцы-то целы. Смеёшься ты над дедом, как есть. Вон, смотри, лежит твой волк, - сказал он, раздвигая ветки. Мы подошли. На земле валялась старая потемневшая коряга.
- Он там и был, - упрямо прошептал мальчишка. - Он перекинулся просто.
- Смеёшься над дедом... - повторил староста. - У, паршивец, - замахнулся он палкой. - Из-за тебя дед ноги бил, гостей от стола подняли... Давай, гони отару домой. Ужинать будем. И чтоб не было такого больше! Пообрываю уши!
Когда мы вернулись, в доме уже накрывали к большому ужину. Шашлык, лепёшки и соус, ломти белого сыра и салаты с острым луком теснились на вышитой скатерти, а посреди стола дымилось огромное блюдо плова.
За столом не было особых расспросов. Были тосты, одобрительные возгласы мужчин и сдержанные улыбки женщин. Выпили, кроме прочего, за успех нашей работы - нелепица, для неё лишний стакан скорее вреден... Я пригубил лишь немного, боясь обидеть хозяев. Уловка осталась незамеченной: всё внимание было на моих товарищах. Бригадир тут был, как рыба в воде, смеялся и шутил. К нему обращались, как к своему, и он отвечал тем же. Макс, не оставаясь в долгу, шумно поддерживал каждый тост. Я же, устроившись с краю лавки, налегал на плов пополам со свежими овощами и молча наслаждался красивой посудой, обстановкой и аппетитными запахами. После прогулки на горном воздухе всё казалось особенно сочным.
Я оценивал сочетание помидоров и овечьего сыра, как вдруг мне в бок ткнулось тёплое. Геворка-пастушок насупленно мостился рядом, сжав в ладонях простую глиняную миску. Прочие дети, а их было немного, сидели возле матерей... Я подвинулся, забрал у него посудину и хотел было накидать туда остатков шашлыка с общей тарелки, но он упрямо мотнул головой и заглянул мне в лицо тревожным и жалобным взглядом. Глаза у него были тёмные, как перезрелые вишни.
- Что? - переспросил я.
- Это барашек, - проговорил он еле разборчиво.
Я пожал плечами и передал ему лепёшек.
Застолье притихло. На блюде остались лишь крошки, и на замену ему вынесли фрукты, тыквенный пирог и терпкий кизиловый напиток. Шли негромкие беседы о повседневных делах: ягнении скота, сенокосе. Говорили с мягким акцентом, вставляя местные слова. Кажется, встреча гостей была лишь хорошим поводом собраться вместе.
- А что, здоров твой молодняк? - спрашивал своего соседа мужчина с обветренным лицом, попыхивая трубкой.
- Да как и в том году. Пару ягнят потерял, недокормила матка, - отвечал ему сосед. Они сидели напротив меня, и я полюбопытствовал:
- Что полагается делать, когда овцы болеют?
И до самого конца ужина слушал чабанские рассказы. Почти сквозь дрёму - а вот Геворка, похоже, весь обратился в слух: напрягся, вытянул губы и сидел, не шелохнувшись, весь остаток вечера.
- Овца всякого в лицо узнает, - говорил мужчина с трубкой. - Всё запоминает, что ты ей ни сделай. И терпит много. Это коза норовится, как за ней не ходи. А вот если ты с овцой хорошо обращался, она тебя много потерпит... Стрижёшь её, она лежит, не шелохнётся. Потому что знает, что ты ей зла не сделаешь. Самая умная скотина.
- Доить, опять же, - вмешалась в разговор женщина с весёлыми морщинками в уголках глаз, вероятно, жена, - наша отара только мне позволяет. Вот дочку - нет, не подпускают...
- А волки у вас тут есть? - спросил я. Геворка встрепенулся.
- Да нет, откуда им взяться...
Когда люди стали расходиться, на дворе была почти ночь. В густом сумеречном небе висели крупные звёзды. Холодный воздух ударил по разгорячённым щекам, и я мгновенно вспомнил, что приехал вовсе не отдыхать. Немедленно захотелось курить. Нам выделили пару дней максимум, и ждать погоды было некогда. Идеальных условий не будет. Придётся восходить при ветре.
- Геворка, Геворка, что, поймал своего волка? - послышалось. Я оглянулся. Пастушок отмахивался от девчонки, а та скакала вокруг него козой и тыкала тонким пальчиком:
- Рубашка у тебя рваная, это тебя волк хватил?
- Он самый! - сердито выкрикнул паренёк. Малявка захихикала:
- Врёшь ты всё... За куст, наверное, зацепился...
- Не куст это вовсе, - он зашмыгал носом.
- Геворка, иди сюда, - позвал я. Он подбежал вприпрыжку. Вредная девчонка потянулась было за ним, но та самая женщина с весёлыми глазами вышла и увела её с собой. Мы же отошли от дома и уселись на траву. Я стал показывать пастушку свой кнопочный телефон: нажимал, включал музыку. Он слушал внимательно, но, кажется, не очень заинтересованно. Глаза его блуждали, он то почёсывал рассеянно затылок, то принимался теребить глиняный свисток, что носил на шнурке.
- Красивый, - сказал я, указывая на свисток.
- И поёт красиво. - Он переливчато дунул. - Раньше в него свистел, когда волки появлялись, - стал он объяснять. - Один раз пришёл деда Алан, другой раз пришёл... Больше не приходил. А потом волков совсем много стало. Я в аул бегал, кричал. Они приходили, ничего не видели и уходили.
- Но там ничего и не было, - сказал я. Геворка сердито засопел, откинулся на траву и стал смотреть на звёзды.
***
Утро выдалось тихим, но это не значило ровным счётом ничего. Днём мог нагрянуть и ураган. Бригадир с телефона пытался запросить свежий прогноз погоды, но связь едва ловила и сообщения не проходили. Лучшим выбором было бы позавтракать на ходу и управиться на вышке до полудня. Однако вчерашнее застолье сказалось на обоих моих товарищах и особенно на Максе, который, вообще-то, тоже должен был лезть. Поэтому пришлось ждать, пока они отпоятся хорошенько колодезной водой, потом поедят... Всю короткую поездку до вышки я лихорадочно перепроверял стропы, а Макс охал на каждом подскоке и клял бездорожье. В таком настрое вообще противопоказано работать на высоте, но было ясно, что завтрашний день мы встретим в такой же, если не худшей форме. Пора было брать себя в руки.
И когда я ступил на раскосую решётку башенного ствола, то не думал больше ни о чём. Лишь следил за слаженностью собственных движений: карабин - несколько шагов - рукой взяться покрепче - карабин... Сумка с инструментами нещадно тянула вниз, а сверху было слышно ворчание Макса: моя возня казалась ему слишком медленной.
На верхушке мы закрепились и стали работать. В целом всё шло неплохо, пока ветер всё-таки не поднялся. Упругие воздушные удары норовили выбить из рук метизы. Я покрепче вцепился в опору. Макс продолжал остервенело вертеть гаечным ключом, проклиная головную боль. Небо затянулось сероватой паволокой, но солнце пробивалось. Я глянул чуть ниже, и долина показалась мне лишь небольшим просветом среди бескрайнего леса, подчинившего себе даже горы.
Лохматая гуща то вздымалась, то снова пригибалась ветром. Казалось, что дышит огромный зверь.
Вот ради этого и выбирают работу верхолаза. Из машины такого не увидишь - слишком низко. И с самолёта не увидишь - там земля под крылом становится игрушечной, теряя осязаемость. А здесь... Ох, как всё осязаемо здесь!
Новый порыв ветра ударил мне в бок, башню будто повело. Я сильнее втиснулся в металл, и тут услышал крик. Макс повис. Он болтался на стропе и, хотя упирался ногами в балку, не мог до неё дотянуться. Ветер раскачивал его из стороны в сторону, мешая зацепиться и грозя ударить о широкую стойку.
Я-то думал, это он меня будет вытягивать.
Нужно было торопиться. У меня были все основания не доверять снаряжению Макса. Быстро перебрасывая руки, я лихорадочно отцеплял и снова крепил свой карабин, подбираясь к стропам напарника, затем спускаясь пониже, и самым страшным в тот момент было сбиться с ритма. В ушах свистело, ветер выл, метаясь в сетке балок. Наконец я оказался рядом с Максом. Подтянул его сначала за одежду, а потом за руку, опасаясь нагружать стропы ещё больше.
- Что твоя антенна? - спросил я его, когда он немного оклемался. - Давай сам докручу. Торчи пока тут, вниз не иди, а то мало ли, что со мной.
- Денчик, ты мужик, - хрипло сказал он. Я усмехнулся и вдруг чуть не потерял равновесие. Наверное, от пережитого испуга у меня потемнело в глазах, иначе не объяснить: далеко внизу дышала и ворочалась кромка леса, наползала на долину разлаписто... И поглощала её.
Обратно к аулу мы ехали молча, разбитые и раскисшие. Ветер, кажется, становился только крепче.
Когда мы подошли к дому старосты, дед Алан стоял у тропки и кричал:
- Геворг! Геворг, гони отару к дому! Да куда ты запропастился, несносный!
Завидев нас, он объяснил:
- Погода портится. Пора загонять. Гляньте-ка глазами молодыми, где отара-то?
Я стал осматривать окрестности. Хлопковые размытые точки виднелись значительно дальше, чем вчера.
- Во-он там не ваши? Так вас, наверное, не слышно оттуда.
Где-то среди этих белых пушинок одиноко сидел мальчишка, видящий то, чего нет. Или есть? Я взглянул на старика Алана. Тот озадаченно морщился, не зная, как быть, и тихо ругал паршивца, что вздумал увести отару невесть куда. У меня до сих пор дрожали ноги, не от испуга - от усталости после восхождения. Но хотелось ещё раз перед отъездом поговорить с Геворкой и по возможности прикрыть его от сурового гнева деда. Да и некому больше было сходить за незадачливым пастушком. Максу было паршиво, бригадир возился с ним.
Когда я спустился, овцы уже двигались ко мне. Геворка не погонял их. Он только давал короткие мелодичные свистки. Отара шла за ним бодро и слажено, косясь на меня с подозрительным интересом. Зря всё же мы, городские, зовём овечью стадность глупой.
Завидев меня, Геворка остановился и стеснительно отступил на шаг. Одна из овец ткнулась об его руку.
- Бяша, Бяша... Моя ты хорошая, - заговорил он, обнимая и гладя её. Я присел на траву.
- Они все разные, - сказал он вдруг, немного робея. - Эта очень добрая. Я её буду больше всех защищать.
- От чего?
- Да от волков же, - он посмурнел и завозился, доставая что-то из небольшой полотняной сумки. - Во, смотри... Осиновые.
В руках он держал несколько заточенных колышков.
- Бороться буду, - он вскинул голову. - От старших не дождёшься. Сам буду. Смотри, - вдруг развернулся он и махнул рукой, - вон волк.
Поодаль от нас виднелся в траве большой серый валун.
- Это вроде бы камень, - сказал я мягко.
- Это сейчас кажется, что камень, - уверенно ответил он. - А потом, когда в волка перекинется, будет поздно. Вот так. Поэтому, - он вдруг хитро улыбнулся, блестя глазами, - я своих овец сам защищу. Тебе можно секрет?
- Можно...
- Я их уведу. Вот так! Они слушаются свистка. Ты видел? Показать? - и, не дожидаясь ответа, он дунул в свистульку, сыграв короткий перелив. Овцы, что за время нашего разговора разбрелись и стали пастись, тут же окружили пастушка.
Он стоял посреди них - белый, с огнём в глазах и задранным подбородком, готовый немедля схватиться с любой опасностью ради своего малого стада. Ветер развевал его не по росту большую рубаху.
- Потрясающе, - искренне восхитился я и непроизвольно оглянулся на камень. Да был ли он тут вчера? Вспомнить не удавалось. Но представилось: одинокий мальчишка с колышком в руке перед оскаленными хищниками... Он кричит: "Волки! Волки!", но никто не верит ему и не придёт на помощь... Я спросил:
- Геворка, тебе страшно?
Его глаза потемнели.
- Очень.
***
На пути в город я устроился на переднем сидении. Ехать рядом с Максом не хотелось: пережитый страх теперь превращался в злость. Бригадир за рулём насвистывал в такт еле слышимой песне из магнитолы. Я не удержался и стал жаловаться: что за напарник, опытнее меня, а поставил нас обоих в опасное положение... Захарыч не ответил. Он смотрел на дорогу и, казалось, весь был поглощён своей мелодией. Решив, что он не слушает, я умолк. Песня закончилась, началась другая. Тогда бригадир проронил как бы невзначай:
- Есть такой эффект: чем дольше работает человек работает с опасностью, чем больше набирает опыта, тем больше плюёт на мелочи, а в итоге лажает так, что мама не горюй. Люди бывалые говорят - никто от этого не застрахован, что бы там о себе по молодости ни думал...
Стало неловко. Пытаясь сменить тему, я невпопад брякнул:
- Мне там, наверху, показалось, как будто лес наползает на долину. Хищно так.
Бригадир вновь не ответил. Я подумал, что беседа окончательно сошла на нет, и уставился на приборную панель. Клонило в сон. Неожиданно Захарыч заговорил, не отрывая взгляда от дороги - то ли сам с собой, то ли с пустынным взгорьем.
- Я этого выезда никак не могу понять. Понимаю, когда тянем покрытие на пригород или посёлок какой. А тут? Они же, считай, неплатежеспособны, овцеводы-то эти. Они не понимают даже, что такое мобильная связь, им что два-джи, что три-джи... Далась нашей конторе вся эта глубинка! Они ведь меня не первый раз гоняют по таким местам. Тут бы ретранслятора с головой хватило, а они - нет, нужно давать новый стандарт! Время не стоит на месте, то-сё... Пустые слова одни. Вот ты мне, Денис, скажи, - обратился он, наконец, ко мне, - что они с таким подключением будут делать?
- Контент качать, - развёл я руками.
- Конте-ент! - передразнил он. - Они же не знают, что это такое. Это нам кажется, что не бывает жизни без новостей и всякой лапши на уши. А овцеводы не пробовали, им и так нормально. Да и у нас ещё недавно не было такого - не знаю, помнишь, не помнишь, молодой... Это сейчас мы уже привыкли. Нет, я всё-таки никак не могу понять...
Дорога стала заворачивать за отгорье. Я в последний раз оглянулся. Вдали стальная стрела уходила в небо, как великанская сосна с могучими корнями.
***
Спустя пару лет я снова приезжал обслуживать эту вышку уже с другой верхолазной ячейкой. Сады захватил дикий кустарник, и мы еле проехали к ограждению. Деревенский староста к тому времени сильно сдал и даже не узнал меня. Я стал расспрашивать его, как идут местные дела.
- Да как, потихоньку... Волки вот донимают.
- Волки? - переспросил я.
- Да, повадились... Ночью к самому аулу подходят. Собаки лают, а поделать ничего не могут. Ну да мы привыкли. То там, то тут овцу потеряем... Что поделать! Так уж сложилось, человек да волк всегда здесь соседствовали. Волки ведь слабых уносят, не так уж и страшно.
- А мне казалось, здесь волки не водятся.
- Да кто ж это вам такое сказал? - искренне удивился он. - Водятся, водятся! Ещё как водятся. Вон, два года назад мальчишку одного утащили, ну да он всё равно плохонький был... Всё, помню, кричал чего-то, кричал... Да с ним вся моя отара и пропала.
- Как так - утащили? - чуть не вскрикнул я.
- Даже косточек не нашли. Ни мальчишки, ни овец. Пропало моё хозяйство. А так волки не лютуют особо, жить можно... Мы привыкли.