За завтраком Сильверт неожиданно почувствовал волчий голод. Рука уже потянулась к припасенному на ужин куску козьего сыра, но закаленный в постах и молитвах дух вовремя встал на пути искушения:
" И праздничные дни отшельнику надлежит остерегаться чревоугодия" - строго произнес внутренний голос. - " Дай себе слабину и быстро превратишься в животное!"
Правда, сравнение показалось не совсем уместным. Звери были его добрыми соседями. Он хорошо изучил их повадки, и знал, что даже самому кровожадному хищнику далеко до того, на что способен порой человек
Закончив трапезу, отшельник поблагодарил Господа за хлеб насущный и принялся за дела. Еще вчера, в день окончания поста, он тщательно прибрал свою лесную келью. И сейчас утренние лучи весело играли на выскобленном подоконнике, а давний приятель хозяина - серый мышонок с возмущением обнюхивал выметенный до последней крошки пол. Положив остатки хлеба в миску для серого квартиранта, Сильверт отправился выводить коз. Из загона стадо по традиции кинулось в сад, объедать ветки молодых яблонь. Пришлось хворостиной гнать их к тропе, что вела на лесную прогалину в полуверсте от дома. Там он привязал к вбитому колышку седобородого козла Аттилу, оставив его гарем и потомство на вольном выпасе. Он знал, что без вожака козы никуда не уйдут с поляны, а если вдруг пожалует старый разбойник Вельзевул, ощетинившись рогами, встанут в круг, и волку придется убираться восвояси. Логово серого хищника располагалось где-то недалеко от кельи. После того, как Сильверт вылечил сломанную лапу волка, отношения у них сложились вполне добрососедские. Оставив в покое загон, Вельзевул больше не совершал ночные набеги, но стадо на вольном выпасе по-прежнему воспринимал, как свою законную добычу. Однако, в природе все было хорошо уравновешенно, рога успешно противостояли клыкам, и хищникам приходилось довольствоваться только слабыми и одинокими особями.
Оставив коз на выпасе, Сильверт несколько часов потратил на сбор трав, потом зашагал к дому. Обратная дорога шла под откос, кончавшийся небольшим оврагом. По дну протекал ручей, где в затянутых зеленой ряской омутах плескались жирные карпы. Вверху на самом изгибе оврага прилепилась его хижина, окруженная огородом и крохотным пшеничным полем. С миром людей ее соединяла дорога, почти заросшая травой и подлеском. Ездили по ней не часто, но все же гости уединенное жилище посещали. Потому, увидев привязанных к плетню лошадей, Сильверт не сильно удивился. Правда сердце забилось чаще и тревожней. Каждый гость был маленьким испытанием. Привыкнув общаться только со своими питомцами и лесными соседями, Сильверт чувствовал безотчетный страх при встрече с людьми.
А ведь многие приходили за помощью и утешением! Рассказы о нем создавали в глазах мирян ореол святости. Не поддерживая и не опровергая заблуждение, Сильверт честно старался помочь. Врачевать телесные недуги помогала прежняя профессия и приобретенный уже в отшельничестве опыт. С душевными ранами было сложнее, но и тут он научился справляться. Часто было достаточно просто выслушать. Иногда люди настойчиво просили совета и наставления. В этом он тоже не отказывал. Из своего уединения Сильверт хорошо видел сети взаимной вражды и упреков, где, словно попавшие в невод карпы, отчаянно бились миряне. Положение отшельника давало возможность быть беспристрастным и мудрым. Но он знал, что, с благодарностью выслушав совет, люди, скорее всего, им не воспользуются. Подозревал, что если вернется в мир, и сам вряд ли сможет исполнить даже малую часть этих мудрых наставлений.
На этот раз гости пожаловали не обычные. Об этом красноречиво свидетельствовали роскошные седла. Два были женские, одно мужское, но тоже богато украшенное. Подойдя к хижине, Сильсверт услышал веселые голоса:
" Так и есть, две женщины один мужчина!"
Мужской голос почему-то показался знакомым. Казалось, он пришел из другой жизни, что до сих пор посещала в ярких цветных снах.
" Неужели он!" - в смятение думал Сильверт, переступая порог. В первый момент, он даже не узнал своей кельи. Одним своим присутствием гости изменили облик аскетического жилища. На лавке, почти закрыв грубую доску складками юбки, расположилась дама. Она несомненна была красива. А вот о возрасте судить было сложно. Светлые локоны мягкими льняными прядями падали на оголенные плечи. Миловидное лицо выглядело почти юным, но возможно, дорогие восточные масла и кремы искусно заретушировали следы прожитых лет. Другая женщина в углу кельи рассматривала иконы. Наряд ее был не столь вызывающе откровенен. Но в строгом платье угадывался хороший вкус, а в повороте плеч и изгибе талии проступала чувственная грациозность.
Стол, на котором отшельник совершал свои одинокие трапезы, теперь больше походил на картины мастеров натюрморта : - пузатые запечатанные сургучом бутыли, пышный каравай, розовеющий отрез окорока, нежно желтый сыр, белоснежная брынза с капельками рассола. Но взгляд отшельника только скользнул по этому изобилию, чуть дольше задержался на незнакомках, и впился в лицо стоящего посреди комнаты мужчины.
Это действительно был Гай! Годы почти не наложили отпечаток на его облик. Он по-прежнему выглядел стройным, как молодая танцовщица. Длинные тщательно завитые волосы больше подошли бы для женщины. Однако, мелкие морщинки вокруг глаз, удачно дополняли портрет, придавая его облику мужественности. Несколько мгновений Гай тоже пристально всматривался в лицо отшельника, потом, широко раскинув руки, шагнул навстречу. Правда, заключив бывшего друга в объятия, тут же брезгливо поморщился:
- Фи, старина! В своем праведном уединении ты пропах скотным двором и лесом.
Замечание Сильверт пропустил мимо ушей. Появление человека, с которым уже не чаял когда-либо встретиться, спутало все мысли. А Гай повернулся к своим спутницам:
- Позволь представить прекрасную Изабель!
Белокурая женщина приветливо улыбнулась и помахала рукой.
- А это, очаровательная Миранда! Между прочим, дама большой набожности. Вы с ней общий язык найдете.
Никак не отреагировав на иронию, Миранда чуть склонила в знак приветствия голову. А Сильверт успел отметить, что, в отличие от пухлой миловидности подруги, лицо у нее худое со строгими правильными чертами.
- А тебя, старина, даже представлять не буду! Дамы и так уже о наслышаны о твоей святости, - продолжал Гай все тем же насмешливым тоном. В ответ Сильверт пробормотал, что всегда рад, когда Господь посылает гостей, он тут же подумал:
" А почему я так волнуюсь? Неужели все еще важно, как ты выглядишь в глазах этого прожигателя жизни и незнакомых тебе женщин..."
...Судьба свела их много лет назад на лекциях в медицинском факультете. Будучи выходцем из небогатой семьи, Сильверт не жалел сил, чтобы обрести уважаемую и доходную специальность. Гай же мучился от скуки на лекциях только из страха перед отцом, который грозился лишить своего отпрыска наследства, если тот не приобщится к чему-то путному. Как это часто бывает в жизни, две противоположности быстро сошлись, находили удовольствие в совместном времяпровождении и даже извлекали из него выгоду. Сильверт помогал Гаю дотянуть хотя бы до минимальной зачетной оценки на экзаменах. Сам же он с помощью приятеля получал возможность приобщиться к миру ночных развлечений. Правда, ни один, ни другой, на чужом поприще не преуспели. Гай выглядел беспомощным и жалким перед строгим взором профессора. Сильверт был смешон и неуклюж в компании веселых гуляк. Милые создания, которые охотно дарили свою любовь таким, как Гай, к нему относились с пренебрежительным равнодушием. И некоторые досадные неудачи, словно глубокие занозы, надолго врезались в память.
Как-то на пирушке ему сосватали одну из участниц, что в тот вечер осталась без кавалера. Прошептав что-то на ухо, Гай повел девицу в конец стола, где в компании кружки вина коротал время Сильверт. Состроив недовольную гримасу, она подчинилась и села совсем близко. Их локти соприкасались, и даже в трактирном чаде он улавливал запах духов. Этого хватило, чтобы вскружить голову и попытаться преодолеть застенчивость. Еще долго потом Сильверт с мучительным стыдом вспоминал, как пытался завести светский разговор, как неуклюже подливал своей даме вина и предлагал угощение. Остальные уже сидели в обнимку. Поцелуи прерывались смехом и притворными криками возмущения. Чувствуя, как мышцы костенеют от страха, он потянулся к талии соседки. Сначала она никак не отреагировала. Пальцы, словно откровение, сквозь тонкую ткань платья нащупали пухлую складочку на животе. Осмелев, стали опускаться к крутому изгибу бедра. И тут его грубо оттолкнули. Девушка выскочила из-за стола, демонстративно виляя бедра, подошла к Гаю и уселась ему на колени. А приятель, обняв незваную гостью, другую руку отвел в сторону, как бы говоря этим:
- Прости, старина, но я тут не причем!
... Взяв на себя роль хозяина, Гай рассадил дам по разные стороны стола, сам занял место рядом с Изабель, а Сильверту предложил побыть кавалером Миранды. Лавки не были рассчитаны на большое количество посетителей, и они теперь сидели совсем близко. Гай заговорщически подмигнул.
" Неужели напоминает про тот случай?" - пронеслось в голове отшельника. Откуда-то из глубины души вылезло давно забытое омерзительно чувство. По классическому сценарию он еще с той поры должен был тайно возненавидеть Гая. Но тогда этого не случилось. Завидуя своему приятелю, Сильверт любил его за веселый нрав, и верил, что Гай искренне желал поделиться долей успеха с неудачливым в любви товарищем. Отторжение возникло гораздо позже, когда жизнь обтесала их своим неумолимым резцом, обнажив под рыхлым внешним слоем иные характеры.
- За светлый праздник! Зато, что снова встречаю его со старым другом! - провозгласил первый тост Гай. Он всегда легко переходил от иронии к пафосу, и порой сложно было определить, серьезен он или продолжает насмешничать. Сильверт тоже поднял бокал. В праздник все-таки хотелось дать послабления плоти. Да и демонстрировать аскетизм перед мирянами, стало как то неловко. Однако, не давал покоя вопрос:
" Почему Гай вдруг вспомнил о нем и проделал такую долгую дорогу?"
Ностальгия по юности, он отбросил сразу . Гай всегда был сосредоточен лишь на себе и своих развлечениях. Все остальное для него лишь декорации. Он менял их без большого сожаления, лишь бы сохранить главную роль в спектакле.
"Может быть, инициативу проявили его спутницы?"
Последнее, пожалуй, лежало ближе к истине. Возможно, дамы узнали, что ставший модным " святой старец" университетский приятель Гая. И тут уже разыгралось женское любопытство.
"Скорее всего, интерес проявила Миранда," - решил отшельник, быстро набросав психологические портреты дам. Изабель он поспешил охарактеризовать, как симпатичную глупышку. Она явно не блистала умом, но и не пыталась этого скрыть. Веселый нрав и теплота женственности искупали этот недостаток.
" Такие белокурые куколки больше всего нравятся мужчинам" - думал Сильверт, не отделяя и себя от прочих особей мужского пола.
С Мирандой было сложнее. В отличие от розовощекой и пышногрудой подруги, она могла бы показаться болезненно худощавой. Но грациозная кошачья гибкость бросала вызов канонам красоты своего века. Лицо было бледное со строгими правильными чертами. Оживляли его большие карие глаза. Поймав на себе внимательный взгляд, Сильверт почувствовал тревогу. Словно, сквозь прореху в театральной декорации заглянул в пугающее и непонятное закулисье. Обуздав плоть и мысли, он давно вступил на прямой и понятный путь. Сейчас же в глазах этой женщины увидел иной мир, где причудливо переплетаются свет и тень, добро играет в кости со злом, а нежность теплой алой струйкой стекает с острия кинжала. Миранда почти не притрагивалась к угощению, мало говорила, что с лихвой компенсировалось болтливостью подруги.
- Как же мужчина может вот так жить один в лесу? - и искренним недоумением интересовалась Изабель. Захмелев после второго кубка, она успела признаться, что, когда вернется, ее обязательно засыплют вопросами.
- Все дни я провожу в труде, а вечера в молитве и размышлениях, - с улыбкой ответил Сильверт. Уловив нотки самоиронии, Гай по достоинству оценил это:
- Растешь, мой друг! Раньше ты бы потупил глаза, и промямлил что-нибудь косноязычное.
- Зато ты почти не изменился! - парировал Сильверт. - Но я даже рад этому.
И он действительно рад был снова видеть перед собой обаятельного прожигателя жизни. Но упоминание о том, что Гай почти не изменился, нечаянно попало в больное место. Сбросив веселую маску, Гай устремил на своего бывшего друга полный ненависти взгляд. И тут в разговор вступила Миранда:
- Так о чем же размышляет отшельник одинокими вечерами?
В отличие от канареечного щебетания подруги, голос ее походил на струящийся бархат. Во взгляде читался неподдельный интерес, но Сильверст не знал, что ответить.
" Разве можно выразить в словах состояние души, когда пытаешься читать молитву, а тебя со всех сторон обступают призраки прошлых неудач и ошибок! Как они хохочут тебе в лицо, корчат гримасы, и все, что ты достиг за свою жизнь, кажется ничтожным перед этой беснующейся толпою."
Он еще раздумывал, что сказать, когда вмешался Гай:
- И, правда, дружище, поведай о своих благочестивых размышлениях! Для нас мирян это будет поучительно и интересно.
В прежней жизни Сильверт не раз наблюдал, как светские щеголи потешаются над людьми не из своего круга. Одним из способов утонченной насмешки было приглашение к "серьезному разговору". Жертву вкрадчиво просили рассказать что-нибудь интересное или поделиться опытом. Чувствуя поддевку, бедняга не мог отказать вежливой просьбе и, смущаясь, начинал говорить. Насмешники слушали с издевательски серьезными лицами, но время от времени прыскали в кулак, повергая рассказчика в еще большее смущение.
" Ну уж нет! Со мной такое не пройдет" - сердито подумал Сильверт, и, обращаясь только к Миранде, с улыбкой ответил:
- В своих мыслях я борюсь с чудовищами!
Гай демонстративно засмеялся. Зато в глазах Миранды отшельник увидел понимание, и неожиданно подумал, что этой светской даме тоже приходилось сражаться с собственными демонами. И тут снова заговорила Изабель. Ей не терпелось рассказать про монаха, который ходил исповедовать вдовушку. В последнее время среди мирян вошли в моду ироничные истории, где священнослужители представали похотливыми лицемерами, а веселый порок побеждал постную добродетель. Одну из таких новелл Изабель и пересказала, как реально произошедшую.
" Почему им так хочется, чтобы монах непременно оказался сладострастным ханжой?" - спрашивал себя Сильверт. Мир, от которого он укрылся, снова властно вторгался в его жизнь. И больше всего смущала опасная близость женщины, локоть которой он чувствовал сквозь грубую мешковину рясы.
За застольной беседой он не заметил, как прошло время. Спохватился только, когда алые отблески заката легли на подоконник. Перед глазами сразу встала лесная поляна, где его питомцы в страхе жмутся друг к другу, а к ним уже подступают зловещие мохнатые тени деревьев. Извинившись, Сильверт оставил гостей и побежал к стаду. Быстрая ходьба и вечерняя прохлада быстро прогнали хмель. И в голове крутились воспоминания, о том, как судьба окончательно развела их с другом...
Закончив обучение, Сильверт открыл медицинскую практику в квартале ремесленников и мелких торговцев. Большого дохода это не приносило, но постепенно он приобретал авторитет и расширял круг пациентов. Наладилась и личная жизнь. Сосватав невесту из обедневшей купеческой семьи, он не получил богатое приданное, зато нашел, наконец, свою любовь и первые годы был счастлив в браке. А вот у его приятеля дела складывались не лучшим образом. Отец все-таки выполнил угрозу и, умирая, завещал большую часть состояния церкви. На оставленную ему крохотную ренту Гай уже не мог вести привычный образ жизни, и тоже попытался заняться медициной. Сначала, благодаря связям и светским манерам, ему удалось создать себе имидж модного врачевателя. Гай так бы и закрепился на этом поприще, если бы дело ограничилось излечением от скуки и меланхолии богатых дам. Но, на его беду, и к обитателям роскошных особняков приходили серьезные болезни. В сложных случаях, под видом ассистента, он приглашал своего институтского приятеля. Сильверт никогда не отказывал. Проценты от гонорара, которые давал Гай, порой были выше, чем плата от его обычных клиентов. Но не это казалось главным. Он всегда считал помощь другу благим делом. Однако была еще одна причина, о которой даже себе самому не хотелось признаться. Сильверт наслаждался своим превосходством! Порой, даже не мог сдержать усмешки, когда приятель с важным видом излагал пациенту его рекомендации.
Неприятную правду нашептал демон, посещая отшельника в зимние вечера при свете лучины. А Гай знал об этом, наверное, еще во времена их дружбы. Он всегда чутко улавливал подоплеку людских поступков, словно имел ключ к потаенным чуланам, где люди прятали от самих себя порочные чувства и мысли.
Именно в то время в их отношениях наметился перелом. Они еще продолжали проводить вечера за бутылкой вина, но Сильверт все чаще улавливал в словах приятеля плохо скрытую враждебность. А с некоторого момента Гай перестал приглашать его для консультации. Видимо решил, что и сам уже приобрел достаточный опыт. Закончилось это несколькими скандалами. Слава Богу, обошлось без летальных исходов, но репутация Гая, как врача, оказалась подорванной. Правда, он сделал вид, что по собственному желанию отказался от медицинской практики, и с тех пор презрительно называл это занятие "клистирным искусством".
После этого снова наступил короткий период их сближения. Несмотря на недовольство супруги, Сильверт радушно принимал Гая под своей крышей, и терпеливо выслушивал, как тот изливал обиду на не оценивший его достоинства мир. Желчь его изливалась, как на прежних друзей и знакомых, так и на людей широко известных. Временами Сильверт соглашался с меткими ироничными характеристиками. Но иногда пытался спорить, что приводило приятеля в бешенство. И если бы не деньги, которые Сильверт ему периодически одалживал, они бы разошлись гораздо раньше...
За поворотом тропы показалась крыша хижины. Козы побежали веселее, и неожиданно свернули в сторону огорода. Размахивая хворостиной, Сильверст кинулся спасать свои посадки. О гостях вспомнил только, когда последний козленок оказался в загоне. Он надеялся, что за время отсутствия его покинут. Однако, неожиданно почувствовал радость, обнаружив все еще привязанных лошадей. Но тут же строгий сторож снова послал предупреждение:
" Остерегайся! Ты же хорошо знаешь своего бывшего друга!"
Сильверст вспомнил, как в последний период их дружбы попытался читать нравоучения. На своем примере старался показать, что упорный труд, хоть и не сразу, но обязательно вознаграждается материальным достатком. А супружеская верность позволяет с чистой совестью насладиться тихим семейным счастьем. Гай слушал, пряча усмешку. За те деньги, что он одалживал у приятеля, можно было позволить ему раздувать щеки. Наверное, он тогда с трудом сдерживался, чтобы не осадить нравоучения убийственной остротой . Ждал более подходящего случая. И через несколько лет он появился.
Чаша весов неожиданно качнулась в другую сторону. Став любовником богатой вдовы, Гай вновь получил возможность вести жизнь светского щеголя. А вот его другу судьба готовила неприятные перемены. Удал был нанесен с неожиданной стороны. Медицинская практика по-прежнему приносила стабильный доход, но по стенкам семейного очага поползли угрожающие трещины. На пятом году совместной жизни Сильверст начал замечать, что его персона все чаще вызывает у супруги беспричинное раздражение. Сначала думал, что виной всему обнаружившееся бесплодие Элизы. И она с чисто женской непоследовательностью ставит в укор мужу изъяны собственного организма. Однако, не это оказалось главной причиной. Наверное, какой-то демон, забавы ради, решил спутать мысли добропорядочной домохозяйки. Примерное поведение супруга, что должно было радовать всякую нормальную женщину, стало вызывать лишь неприязнь, переходящую в истеричную ненависть. Сильверт недоумевал:
" Что она от меня хочет!"
Временами казалось, что было бы лучше, если он вел разгульную жизнь. Встречая пьяного, пропахшего чужими духами муженька, она бы закатывала скандалы. По утрам в гордом молчании демонстрировала презрение. Но все равно продолжала бы любить! Одно время Сильверт даже пытался подражать Гаю. Но маскарад не помог! Женская интуиция хорошо различала фальшивку, и это еще больше усиливало раздражение. А когда Элиза начала подолгу задерживаться у подруг, жизнь превратилась в настоящий ад. Пытаясь ее выследить, он метался по городу. Но, вместо явных доказательств, получал лишь новые полунамеки, которые не подтверждали, но и не опровергали неверность супруги. Временами, казалось, что истерзанное ревностью воображение поджаривает его на медленном огне. В отчаянии он просил Господа вывести его из этого кошмара. Просьба была услышана. Но он до сих пор не понимал Небо или Преисподняя распорядились тогда его судьбой...
Закрыв коз, он перекатил за сарай бадью с водой. Сняв одежду, вылил на себя почти все, что предназначалось для полива огорода. Сменные штаны и рубаха висели тут же, на протянутой за сараем веревке. В своем лесном затворничестве он так и не избавился от некоторых городских привычек, продолжал следить за чистотой тела и раз в неделю устраивал себе баню.
" Но зачем делать это сейчас?" - мысленно спрашивал он себя, и заранее стыдился ответа.
Входя в дом, Сильверт услышал звуки струн. Миранда, аккомпанируя себе на лютне, пела старинную балладу. Молва приписывала это произведение знаменитому бунтарю менестрелю. Несколько столетий назад разлетелся по ветру пепел костра, где сожгли ниспровергателя морали, но нравы куртуазного века вновь вытащили на свет его запретное творчество. Балладу Сильверт слышал не впервые, но именно сейчас она так растревожила душу. Словно складки бархатной мантии струился чарующий женский голос. И казалось, что вместе с ним нисходит иная правда:
"Любовь между мужчиной и женщиной - единственная не преходящая ценность. И не жалко пожертвовать вечностью, ради одной ночи страсти."
Словно завороженный, Сильверт слушал эти весьма спорные истины. Голос и лицо исполнительницы были сейчас сильнее всех иных аргументов...
Последние месяцы их жизни с Элизой превратились в один бесконечный скандал. Короткие примирения быстро сменялись новыми обвинениями и выяснением отношений. Несколько раз Сильверт заставал жену на коленях перед иконой. Но и эти сцены искреннего раскаяния только усиливали его подозрения и ненависть.
И вдруг в доме наступила тишина. В тот злосчастный вечер, вернувшись от пациента, Сильверт сразу почувствовал перемену. Слыша стук своего сердца, он остановился посреди гостиной. Все вещи были аккуратно расставлены по местам. Не осталось и следа от беспорядка, который царил здесь в последние месяцы. Что произошло, Сильверст понял еще до того, как прочел на листке бумаге:
- Прости!
Но как далек он был от того, чтобы исполнить эту искреннюю и последнюю просьбу! Черная злоба клокотала в душе. Он возненавидел тогда не только Элизу, но и свою размеренную и добропорядочную жизнь. В первые месяцы после ее бегства воспоминания о студенческих гулянках стали, чуть ли, не мечтой об утраченном рае. Как он хотел снова вернуться в то беспечное время! А единственной ниточкой, что могла туда привести, был друг его молодости.
После того, как дела Гая пошли в гору, они почти не виделись. Отправляясь в гости, Сильверт успокаивал себя:
" Гай всегда был непутевым повесой. Часто забывал отдать долги. Но он добрый малый, и не оставит старого друга один на один с бедою."
Больше всего он боялся, что никого не застанет дома, но Гай оказался на месте. Правда, обнять старого друга явно не спешил. Нервно постукивая пальцами по коленям, Сильверт долго сидел в роскошной гостиной. Дразня взгляд, с картин смотрели обнаженные героини языческих мифов. Большие часы на камине неторопливо отстукивали каждые пятнадцать минут ожидания. Он уже собирался уходить, когда на пороге в восточном халате появился Гай. С насмешливой учтивостью извинился за то, что его задержал парикмахер, и поинтересовался:
- Что привело в столь ранний час господина доктора?
Его тон не очень располагал к дружеской беседе. Но просто так засвидетельствовать почтение и уйти Сильверт уже не мог. Он долго он ждал этой встречи, и надеялся, хотя бы на дружеский совет! Идя в этот дом, Сильверт рассчитывал на задушевную беседу за бутылкой вина. Думал, что, когда они будут вспоминать молодость, расскажет, как соскучился по прежним временам, попросит снова ввести в общество, где, в компании беспечных красоток, можно будет залечить душевные раны. Однако, вина ему никто не предложил. Бокал, с которым Гай появился в гостиной, он демонстративно отставил на камин, и похоже не собирался звать слугу, накрыть стол для гостя. Задушевной беседы не получалось. Чувствуя, что это возможно последний визит в дом старого друга, Сильверт все-таки рискнул изложить свою просьбу. Без должной прелюдии получилось смешно и нелепо. Усмешка на губах Гая еще больше приводила в смущение. Наконец, Сильверт замолчал. Он не знал, что говорить дальше, и уже стыдился своих откровений.
- Так, так! Хотим отомстить любезной супруге за украшение на голове, - насмешливо протянул Гай. Потом, вдруг став издевательски серьезным, начал проповедовать , что месть и ревность нехорошие чувства. Это очень походило на нравоучения, что Сильверт пару лет назад читал своему другу. С той разницей, что тогда он, хоть и с налетом превосходства, все же искренне пытался направить друга путь истинный. Теперь же над ним откровенно насмехались. В довершении Гай намекнул, что даже при всем желании ему вряд ли удастся превратить приятеля в галантного кавалера.
- Лучше уж, старина, продолжай ставить клистиры! Кстати, часть вырученных от этого занятия денег можно потратить на продажную любовь. А дорогу в нужные заведения отыщешь без чьей либо помощи.
Возвращаясь домой, Сильверт затравленно вжимал голову в плечи. Был солнечный праздничный день. Навстречу попадались кампании подвыпивших гуляк, веселые стайки девушек, счастливые семейные пары. Казалось, что все с удивлением смотрят вслед одиноко бредущему человеку в затянутом на все пуговицы сюртуке.
Переходя речку, он задержался на мосту. Облокотившись на деревянные перила, вспоминал, как, на исходе медового месяца, они с Элизой, обнявшись, сидели на берегу. Рядом в маленькой заводи качались кувшинки, чуть дальше по главному руслу проплывали утки с выводками птенцов. А они мечтали о том, что тоже родят много детей и жить будут долго и счастливо.
Поле бегства супруги дом погрузился в ледяной ад. Теперь, из холодного плена одиночества, скандалы и короткие перемирия виделись уже, как потерянное счастье. Ловя на себе сочувственные взгляды пациентов, Сильверт продолжал выполнять свои обязанности. А вечером, возвращаясь в пустую гостиную, открывал бутылку и начинал диалог с призраками. Чаще всего навещал отец, ушедший из жизни через год поле свадьбы сына. Сурово взирая на последнего продолжателя рода, упрекал за слабость и желание залить горе вином. Иногда появлялась мать, такая же молодая и красивая, как в детских воспоминаниях. Она не осуждала, а просто гладило свое чадо по уже отмеченным ранними сединами волосам. Наведывался и Гай. В своем призрачном воплощение он был еще более язвительным и надменным. Садясь напротив, с усмешкой читал проповеди о том, что в жизни всегда вознаграждается честный труд и добродетель. А вот призрак сбежавшей супруги, почему-то долго не желал посещать семейное гнездо. Явился он только через полтора года. В тот вечер у новых соседей играли свадьбу. Нанятые музыканты старались изо всех сил, и веселые наигрыши разносились далеко по улице. Оторвав хмельную голову от стола, Сильверт прислушивался к проникавшим сквозь стены и окна звукам. И вдруг, когда заиграли плясовую, вскочил и закружился по комнате. Если б видели соседи, то наверняка бы сочли, что доктор лишился рассудка. Уже не молодой, начинающий седеть и полнеть мужчина, выделывая коленца, вел в танце воображаемую партнершу. Со стороны казалось, что ладони безумца сжимают воздух. Зато он, как наяву, видел свою Элизу! Прорисованная тонкими огненными штрихами, она кружилась в его руках, и радостно смеялась, над тем, что неуклюжий муженек превратился в лихого плясуна.
Когда последние аккорды утонули в пьяных криках гостей, Сильверст, сотрясаясь в рыданиях, упал на пол. А через несколько дней пришло страшное известие. Доктор из соседнего городка сообщил, что ему пришлось осматривать тело утопленницы, в которой он опознал жену своего коллеги. Случилось это на берегу той самой реки, примерно в двадцати верстах от места, где Сильверт и Элиза когда-то любовались на проплывающих уток и мечтали о долгой и счастливой жизни...
Миранда закончила играть, и передала лютню подруге. Пальцы Изабель ловко побежали по струнам. Сильверт узнал мелодию. Именно под этот веселый мотив он танцевал тогда с призрачным воплощением Элизы. Словно сквозь прорванную плотину, хлынули давно забытые чувства. А когда встретились взглядом с Мирандой, в вечернем полумраке проскочила молния. Оглушенный ее ударом, Сильверт протянул руку. В тот момент он не думал о том, как комично выглядит бородатый отшельник, приглашая на танец светскую даму. Миранда посмотрела с веселым удивлением, и , подобрав край юбки, вложила в его ладонь свои тонкие пальцы. Но вдруг она их с визгом отдернула. Послышался удар каблука и истеричный крик.
- Прочь от меня, гадость!
В первый миг Сильверт принял это на свой счет. Но потом увидел на полу окровавленный комочек. Это его приятель мышонок решил полакомиться остатками праздничного обеда и, на свою беду, наткнулся на каблук Миранды. Продолжая кричать, женщина отпрыгнула к стене, а ее подруга, увидев, что произошло, со слезами запричитала:
- Бедняжка! Зачем ты ее напугал!
В ее голосе слышалась неподдельная жалость. Гай, изображая галантного кавалера, принялся успокаивать обеих дам, а Сильверт, молча, собрал в тряпку все, что осталось от его серого друга, и вышел за дверь. Оставив раздавленное тельце в траве, он прислонился к дверному косяку и долго смотрел на закат. Из дома доносились громкие голоса. Миранда кричала, что не собирается оставаться в этой убогой лачуге ни одно лишней минуты. Изабель, не стесняясь в выражениях, называла ее истеричкой и дурой. Гай убеждал, что дорога по темноте может оказаться опасной, к тому же они не допили целую бутылку вина. Намекал он и на какой-то спор, который Миранда еще может выиграть.
Выждав небольшую паузу, Сильверт вернулся и расстелил на полу две медвежьи шкуры. Трофеи достались ему от охотников, как благодарность за излечение, и зимой Сильверт прикрывался ими в самые морозные ночи.
- Если решите остаться, это все, что могу предложить - сухо сообщил он, и снова вышел из дома. Наваждение, в плену которого он пребывал, окончательно развеялось. Полной грудью вздохнув прохладный вечерний воздух, Сильверт посмотрел на темнеющее небо, на траву, где оставил своего приятеля мышонка. И вдруг в голову пришла крамольная мысль:
" Уже не в первый раз судьба жестокой дланью направляет тебя. Но самому достаются лишь муки душевные, а те, кто хоть как-то тебе дорог, гибнут. Не слишком ли велика цена, за твое спасение?"
Оказавшись на сеновале, Сильверт устало опустился на мягкое травяное ложе. Некоторое время прислушивался к доносящимся из дома голосам, но потом неожиданно быстро уснул. Пробуждение стало неожиданным, словно в спящем сознании сработал сигнал тревоги. Сначала подумал, что наступило утро. Но это было ошибкой. Войдя в полную силу, владычица ночи, почти как днем, освещала поляну. Снова заснуть не получилось, и в памяти закрутились события прошедшего дня. Хорошим посмешищем предстал бы он, не помешай тому бедняга- мышонок! Гай наверняка бы повеселился от души, а потом история о " танцующем отшельнике" стала достоянием светских гостиных. Напрасно Сильверт пытался убедить себя, что ему безразлично мнение людей. Привыкший к самоанализу разум заставлял смотреть правде в глаза:
"Не сумел ты еще окончательно порвать с этим миром. Тлеет еще огонь под пеплом!"
С точки зрения менестреля, который сам обратился в пепел, все шло согласно человеческой природе:
" Одна ночь страсти, стоит вечность покоя!"
Но что дальше? Миранда прикрепила бы к статусу светской львицы титул "покорительницы святош". А что досталось ему? Воспоминание, которое превратит жизнь отшельника в муку?
"Будешь прятать глаза от мирян? А, может, вернешься обратно, предав мысли и чувства, с которыми пришел в эту лесную обитель."
...После страшного известия, Элиза стала являться к нему во сне и почему-то в арестантской робе. Устремив на мужа печальный взгляд, она, словно, просила о чем-то. Это случалось почти каждую ночь, и Сильверт, наконец, понял, о чем молит ее душа.
Ближайший монастырь стоял в нескольких верстах от города. Его настоятель совсем не походил на сложившийся в сознании мирян образ . Маленький жилистый старичок казался необычайно подвижным и излучал деятельную энергию. Взгляд был веселым и даже лукавым. Правда, выслушав просителя, он сразу стал серьезным и долго в задумчивости теребил бороду. Наконец, сказал, что постриг пока не разрешит, но на отшельничество благословляет. Поле чего и началась новая жизнь, в которую Сильверт пришел, чтобы в трудах и молитвах искупить как свои, так и ее грехи. А после первых самых тяжелых месяцев Элиза снова пришла к нему во сне, но уже улыбающаяся, в легком летнем платье...
Увидев человеческую фигуру, Сиверст подумал, что Миранда все-таки решила выиграть спор. Но спустя мгновение обман лунного света рассеялся, трансформировав женский силуэт в мужской. Кто-то прокрался вдоль стены загона, свернул к дому, огляделся по сторонам и нырнул в кусты на склоне. Немного выждав, Сильверт последовал за ним. Со склона открывался вид на дно оврага. Утопая в серебрящейся траве, человек двигался в сторону ручья. А там вдоль тропинки вытянулось нечто похожее на гигантского змея. Достигнув головы чудовища, незнакомец остановился, послышались голоса, и змей медленно стал разворачиваться. Теперь Сильверт уже мог различить человеческие фигуры и слышал звуки, похожие на звон металла. В голове молнией пронеслось:
" Авгуры! Разведчик доложил, что здесь безопасно, и через минуту они будут уже около дома"
От гостей Сильверст не раз слышал, что разбитые королевскими войсками повстанцы все еще прячутся в окрестных лесах. По-видимому, один из таких отрядов набрел на его жилище. Задыхаясь от быстрого бега, он ворвался в келью. Пытаясь разглядеть в темноте спящих гостей, обошел в комнату, на ощупь добрался до стола и зажег свечу. Никого не было! Шкуры лежали, там, где он их оставил.
" Слава Господу! Решили уехать."
И вдруг в освещенном полукруге, смешно дергая носом, появился его серый приятель. Сильверст узнал его по крошечной проплешине над левым ухом.
"Значит, она раздавили кого-то из его сородичей. А может, Миранда и сам этот визит были только наваждением?"
Он в смятении размышлял о случившемся, когда дверь от грубого толчка, чуть не слетала с петель.
- Принимай гостей, святой отец!
В келью тут же набилось около десяти человек. Вместе с сырым воздухом ночи они принесли с собой острый запах табака и пота. На лицах лежала печать звероподобия и уродства, словно ожили картины изображавшие силы ада. Отличался от прочих только главарь шайки. По облику и манерам чувствовалось, что этот человек когда-то получил неплохое воспитание. В голосе даже проскальзывала учтивость:
- Прошу прошения за поздний визит. Но мы наслышаны о твоем врачебном искусстве, а у нас раненный.
Расступившись, непрошенные гости пропустили вперед носилки, на которых лежал молодой парень. Еще совсем юное безусое лицо было искажено болью. Следом в келью ввалился испачканный грязью толстяк с багровым мясистым лицом. Обойдя раненного, он обратился к командиру.
- Нам повезло, Гай! У святоши тут целое стадо козлов. Хоть сегодня пожрем по-человечески!
Сильверт даже вздрогнул, узнав, что главаря повстанцев зовут так же, как и его бывшего друга. Чуть позже, до него дошел смысл сказанного.
" Они сейчас зарежут твоих питомцев! Господи, почему же ты такое допускаешь!"
Как на последнюю надежду, он кинул взгляд на главаря. А тот, после короткого раздумья, ответил с иронией, напомнившей другого Гая.
- А ты подтяни ремнем брюхо, Тиль. Говорят, помогает от голода лучше парной козлятины. А нет, так я найду другое средство.
Подкрепляя свои слова, он хлопнул по поясу, на котором висел внушительного вида тесак. Буркнув что-то злобное, краснолицый отошел назад. Сильверт посмотрел с благодарностью на спасителя. Он чувствовал, что этот человек тоже ходит сейчас по острию ножа, одной своей волей удерживая в повиновении не признающую законов шайку. Последователи Авги Неистового выступали за всеобщую справедливость. Но, по странному закону мироустройства, движение это очень часто привлекало в свои ряды отпетых негодяев.
- Помоги же этому парню! - уже требовательно произнес вожак.
Мрачно оглядев столпившихся , Сильверт потребовал, чтобы они вышли за дверь, оставив двух помощников. Звероподобные громилы с неожиданным смирением подчинились. По указанию главаря остались только два молодых парня, выглядевшие сообразительнее прочих. Им Сильверст велел разжечь факелы и скипятить воду. Вскоре, все было готово. Приказав помощникам крепко держать раненного, он влил в рот парня дурманящий отвар и преступил к операции.
Уходя в отшельничество, Сильверт и не думал, что продолжит заниматься медициной. Но Господь распорядился иначе. Однажды, когда он вышел в соседнюю деревню обменять на хлеб лекарственные травы, его позвали в дом, где умирал от лихорадки ребенок. И, после первого спасенного пациента, по окрестным деревням прошел слух о поселившемся в лесу врачевателе. С тех пор в келье стали появляться посетители. И именно в лесном уединении с полной силой раскрылся его талант. Словно компенсируя оставленные мирские блага, обострилась интуиция, рукам пришло умение и твердость. Неспроста люди стали говорить о его святости. И на этот раз искусство не подвело отшельника. Не прошло и часа, как окровавленный кусок свинца отправился в медную тарелку, а измученный, но живой пациент заснул под действием дурмана. Из успевшей пропахнуть кровью и гноем кельи Сильверт вышел на свежий воздух. Повстанцы почтительно расступились, а их предводитель учтиво поблагодарил, и заявил, что постарается не остаться в долгу.
Намеренно или нет, но ему действительно удалось изменить жизнь отшельника. Утром отряд растворился в окутавшем овраг тумане. Раненного оставили на попечении Сильверта, а через день возле дома появилась заплаканная женщина - мать раненного парня. С согласия хозяина она осталась ухаживать за сыном, и жизнь лесного скита вскоре преобразилась.
С мягкой настойчивостью Марьяна взяла на себя не только заботу о сыне, но и хлопоты по хозяйству. Рано овдовев и рано став матерью, она не утратила ни женской красоты, ни душевного тепла. Еще внутренне сопротивляясь, Сильверт с каждым днем все сильнее увязал в мягких сетях женского обаяния. И когда они втроем, говоря о погоде, сенокосе и просто о всяких пустяках, садились за завтрак, он уже плохо представлял, что сможет теперь жить как прежде. Видимо старик-настоятель умел заглянуть в будущее, и потому, не благословив его на постриг. Рано еще было ему рвать все связи с этим миром!