- Ты пей, пей... Если не пить-не есть, как же раны заживать будут?... Помяло тебя сильно, да повезло еще, что на берег выбросило... Но теперь-то все будет хорошо. Главное, пей отвар, он у меня просто волшебный... А я с тобой посижу-поговорю... Ты и уснешь. Хорошо, что ты не понимаешь по-исландски, нет никого рядом, вот я и расскажу про свою Тётушку... А то рассказать хочется, сил нет беречь тайну, а нельзя. Скучаю я по ней... Так что закрывай глаза, а я буду говорить, если и поймешь отдельные слова - не страшно... Все интереснее, чем слушать вой ветра снаружи.
Зовут меня Ёрунд Фискассон - Ёрунд, сын селедочной реки. Нет у меня отца, и матушку мою никто здесь не знал. Однажды тёмным ноябрьским утром ладья с уловом сельди пристала к берегу. Раскрыли сети - сверкал, вырывался оттуда поток рыбы. Чайки, гагары, тупики закрывали небо, пикировали на улов. Сверху, из птичьего гомона, упал на рыбу сверток тряпок, а внутри был я - Ёрунд.
Добрые люди не дали пропасть, подложили к кормилице, в большом доме бонда Торвальда, сына Снорри, нашлось место для сироты. Там я и вырос. Городок наш Трёллахальс - Кряж троллей - тоже прирастал с тех пор. И вот уже нет Трёлласкогра - Великанова леса - извели деревья на дома, а Дорога троллей накатана и лоснится спинами камней, что твои кожаные рукава. К моим десяти годам нашему старому знахарю Харгиллю понадобился быстроногий помощник. Но все пацаны, конечно, едва встав на ноги, рубились на деревянных мечах, мечтая стать настоящими викингами. Один Ёрунд, сын селедки, вряд ли мог возразить своему бонду, на предложение, очень похожее на приказ, стать младшим знахарем.
Занятие, скажу тебе, не хуже прочих. Военной славы на нём не сыщешь, но знахарь - свободный человек - и имеет свою ямку на склоне тинга.
Как только начинает в марте прибавляться день, и можно ходить по знакомым местам, я беру мешок из тюленьей кожи и иду собирать мхи, чагу, прошлогоднюю клюкву, бруснику, лист толокнянки... Да мало ли найдется полезного для зоркого глаза? Но это, если не было у нас ни с кем разногласий, не трещали щиты, не лилась кровь на палубах и песчаных косах.
Тогда уж Ёрунд не трать время на прогулки, а накладывай мох-долгунец на раны, да пои людей бонда своим особым отваром. Травы для него я перетираю в порошок тяжелым пестом из вулкан-камня и добавляю еще сушеную икру лосося и порошок из мягких костей форели. Ааа, вот! Поэтому так и вкусно. Хлебни-ка, на вот, ещё... Люди быстро поправляются, а молодому Ёрунду уважение. Главное - не жалеть сил и внимания.
Так вот, жил бы я и знать бы не знал, кто уронил меня в селёдочный поток, если бы не пошел однажды к Фаграскогафайаллю - Горе Красивого леса - за одним особым камнем. Если приготовить с его порошком присыпку из хвоща и подорожника, то останавливается даже слабая кровь рожениц, и рана совсем не гноится.
На подъёме к той горе из каменного жерла вытекает Хитара - Горячая река. Кругом-то вьются облачка пара, струятся горячие ручьи - тепло, значит, подземных жилищ вырывается тут наружу. А представляешь, какая жара там - под землей? Страшно подумать... Хожу, высматриваю свой камень, и вдруг слышу внутри, прямо в голове - голос:
- Ёрунд, сын селедочной реки, здравствуй.
А обломок скалы, у которого я стою, смотрит на меня большим, что твоя бляха, золотистым глазом. Не зло так смотрит, приветливо, а я, несмотря на то, что всё это неожиданно и так странно, и не боюсь его. Как будто знаю и голос и того, кто говорит.
- Здравствуй, кто бы ты не был, - отвечаю ему, как подобает в наших краях, и замечаю, что пар-то струится не совсем из-под земли, а как бы из этого обломка. А обломок мигнул своими золотыми глазами, поднялся и оказался головой на длинной шее, растущей словно из нагромождений замшелых камней.
- Я вижу, и рада этому, что ты не боишься меня, - говорит мне Голова прямо в моей голове.
- Кажется мне, уважаемая госпожа, что вас не надо бояться, - отвечаю я, и впрямь понимаю - она ко мне хорошо настроена. Но весь теряюсь, кто же это? Никто никогда о таком не рассказывал.
- Я та, кто не дал тебе утонуть в суровом шторме, принял из рук мёртвой матери и подкинул достойным людям. Мне нравится, что ты сразу определился с моим положением в мире, но не стоит трепетать. Это мешает. Называй меня просто - Тётушка.
С этими словами Тётушка поднялась на лапы и расправила крылья. Большая, как наши вкопанные в землю дома. Цвет её чешуи был такой же, как мшистые поляны вокруг, а крылья, как паруса небольшой ладьи. Когтистые лапы были совсем такие, как у птиц, только толщиной, что твоя нога... Как нога, кстати? Дай-ка, поменяю повязку... Здоровая она оказалась, как если бы дом решил походить, помахивая скатами крыши. А вот смотрела Тётушка по-человечески.
Я понял, что она что-то знает о моей матери, и спросил почтенную:
- Тётушка, как случилось, что вы подобрали меня?
- А так, Ёрунд-малыш. Я летела в ненастье над океаном, ища землю, где места было бы много, а людей мало. Шторм мне не мешал, я летела выше. И уже заметила внизу большой остров, который видом своим напоминал сжавшегося в комок дракона с головой, похожей на мою. Я решила, что это хороший знак и стала снижаться. Невдалеке от берега волны разбили ладью о камни. Как видно, путешественники не знали здесь тихой бухты. Он были, как и я, пришельцами в этом краю... Волны уже поглотили всех, но я заметила, как руки женщины положили на камень, одиноко торчащий в воде, сверток. Ребёнка, поняла я. Без всякой надежды, что его кто-то подберёт. Положили, и голова несчастной скрылась под водой... Я подумала, что очень хорошо стать чьим-то спасением и вступить на новую землю не одной, а подарив надежду на жизнь...
Тётушка помолчала. Я тоже молчал.
- Вот так, Ёрунд-малыш, мы с тобой вместе прилетели на эту прекрасную землю... Я долетела до другой её оконечности. Шторма там не было. Рыбаки только причалили к берегу. А дальше ты знаешь.
- Тётушка, вы покажете мне то место, где разбилась ладья?
- Покажу, Ёрунд-малыш, отчего же не показать... С берега, правда, камень тот не видно. Но если ты не боишься, я покажу тебе сверху.
Нет, я не боялся. Я гордился, что такое мудрое, волшебное существо видит во мне достойного родственника. Оказалось, что она давно наблюдает за мной, и что ей бывает скучно и хочется поговорить с кем-то, кто способен и слышать её голос внутри и не бояться её.
Бояться было неразумно, если бы она хотела, то могла бы питаться не только нашими овцами, оленями и лошадями, но и людьми. Но в этом не было ни малейшей необходимости: Лаха - Лососевая река - текла у подножия Фаграскогафайалля, чуть поодаль в Озере Стоячего водопада можно было ловить и птиц, и форель - сколько душенька пожелает. Пища была доступная, здоровая, сытная. Тётушка сказала, что эта земля - истинно счастливая для настоящего философа, которому претит конкуренция за право быть сытым.
- Кто такой философ, Тётушка?
- Тот, Ёрунд-малыш, кто не станет рисковать ни своей, ни чужой жизнью, ради превосходства над другими... Могу тебя обрадовать, ты тоже философ. Лекарь и не может быть другим. Он знает про хрупкость и бренность тела, временное присутствие его на земле. Он знает, что если дух болен, то и тело обречено.
- Я понимаю, о чём ты говоришь, но понимаю только теперь, когда ты это сказала.
Я скрывал, как мог, свою дружбу с Тётушкой. И если речь заходила о летучем змее, то я поддакивал тем, кто скептически качал головой: какие, мол, змеи? Тролли - да, эльфы, само собой - кто же не слышал их серебряные голоса? Некоторые говорили и о гномах, но земли нашего благословенного острова не несут ни серебра, ни меди - что, спрашивается, делать тут горному народу? Разве что, научились они птичий помет превращать в руду и каменья. Но о таких чудесах никто не слышал.
Однако, разговоры о крыльях в ночи возникали вновь и вновь. Я даже позволил себе сочинить несколько строф и тихо напеть их нетрезвым скептикам:
"Если выпить крепкой браги, в темноте идти домой, то в глубоком-то овраге испугается любой. В норку выдра пробежала - шевельнул камнями тролль, тень гагара распластала - это змей летит домой".
Песенка прижилась и обросла ещё пятком куплетов, но опасности для Тётушки на этом не отменились.
Странное дело - будь существо, даже и волшебное, мелким - никто не будет обращать на него пристальное внимание. А если ты кто-то большой и, может быть, опасный, то тогда на тебя возможна охота. Вот поэтому нам и приходилось быть осторожными.
Мы часто летали, Тётушка отнюдь не была домоседкой. Правда, летать было холодно - наверху ветер резал кожу, что твой нож - и я возвращался домой с лицом красным и горящим, как закатное солнце. Бонд Торвальд даже пошутил: "Чего же насмотрелся в горах наш Ёрунд, что лицо так и пылает? Неужели молодые троллихи купались при нем в Хитаре?"... Конечно, все смеялись и еще долго спрашивали, большие ли у троллих груди... Я тогда смастерил из старой, сброшенной кожи моей Тётушки и тюленьей шкуры теплую накидку и шлем, который закрывал всё лицо, оставляя только прорези для глаз и дырочки для дыхания. Думаю, что снизу мы смотрелись одним целым. Я летал над нашей благословенной землей и рисовал на куске оленьей шкуры реки, озёра, горы, которые видел.
Но однажды, я пришел к Тётушке не как философ и племянник, а как несчастный лекарь, которому больно от того, что он не в силах вернуть к жизни погибших от смертельных ран.
Наш славный бонд Торвальд, сын Снорри, не смог договориться на альтинге с соседним бондом Дюри, сыном Эйнара, об одном спорном острове. Он так и назывался - Дейлдарей - Остров ссоры. Расположился остров почти посредине между владениями нашего бонда и соседнего, но к нашим землям всё же ближе. Как назло, место было завидное - можно подойти по глубокой воде и спрятаться за скалами от любого шторма. Южная его оконечность была песчаной косой, которая почти смыкалась с землёй. Оставалось построить короткий мол, и остров становился удобным портом.
Альтинг склонялся к тому, чтобы передать остров нашему бонду, но Дюри не соглашался - значительного перевеса голосов не было. Он выставил своих людей на песчаной косе Дейлдарея, а наш бонд не стерпел его самоуправства и завязалась битва.
Каждый день уходили воины биться за остров Ссоры, каждый день я кого-то лечил, а кому-то уже не мог помочь. Наконец, за Дейлдарей погиб отец мой невесты, Ани. Слушая её рыдания, я решил, что пора что-то предпринять.
Тётушка выслушала меня внимательно и спокойно.
- Чего же ты хочешь, Ёрунд-малыш?
- Совета, Тётушка. Как сделать, чтобы больше не лилась кровь?
- Вразумить людей сложно, почти невозможно. Но именно твои соотечественники, Ёрунд-малыш, отличаются здравомыслием с одной стороны и верой в волшебное - с другой, вразумить их шансы есть... Я слетаю посмотреть на остров, когда стемнеет, приходи утром.
Рассвет едва позолотил дальние ледники, а я уже шагал к Тётушке.
- Хорошо, что ты пришел так рано, Ёрунд-малыш. Тебе придется как следует поработать. Надо собрать хорошую вязанку сухих веток. Надеюсь, огниво у тебя с собой?
Через некоторое время, я взобрался на спину Тётушки с внушительной вязанкой хвороста, мы взлетели, в лапах у нее был зажат здоровенный валун.
На косе Дейлдарея уже толпился народ.
- Сколько бездельников, однако, - осудила Тётушка. - А вот и бойцы.
На утоптанной песчаной площадке, темной от пролитой крови, помахивали мечами, разминаясь перед поединком, воины.
- Ну, Ёрунд-малыш, готовься. Уши заткнул мхом?
- Заткнул, Тётушка...
- Тогда поехали!
С этими словами Тётушка резко снизилась над толпой и издала первый, предупредительный, крик. Народ у нас не пугливый, но у многих подкосились ноги, воины прикрылись щитами. Я порадовался, что луки в таких поединках не используют, а то ведь кто-нибудь мог и не сдержаться. Наш бонд Торвальд как стоял в своей высокой повозке, так и не склонился. Но когда Тётушка закричала в полную силу - и он, и бонд Дюри схватились за головы, зажимая уши. Многие люди просто упали и катались по земле, некоторые заползали под повозки. А Тётушка разжала лапы, и валун упал прямо посредине боевой площадки.
- Ну... Я думаю, даже глупцам понятно, что я ставлю точку в этом споре. Да, Ёрунд-малыш?
- Думаю, что иначе это не истолкуешь, Тётушка.
Мы полетели к северной, скалистой, оконечности Дейлдарея, которая поднималась высоко над морем. Я разжег там костер, видимый не только с моря, но и с берега. Хворост постарался сложить так, чтобы он полностью прогорел до того, как люди придут смотреть на огонь. Мол, огонь зажег крылатый змей, в знак того, что здесь должен быть маяк. Потом Тётушка поднялась высоко, так чтобы было видно, куда она летит, и мы, якобы, улетели в открытое море. Но на самом деле повернули и вскоре уже были на склоне Фаграскогафайалля.
Я натер чешую Тётушки тюленьим жиром - она это очень любила, сердечно поблагодарил за помощь и отправился домой к своим больным.
В городке только и разговоров было, что о летучем змее и его делах. То, что на Дейлдарее должен быть маяк, никем не оспаривалось. Я был очень рад такому завершению спора и сожалел только, что не прибегнул к помощи моей Тётушки раньше. Но вот разговоры о змее зазвучали с новой силой. Теперь-то все видели его и с готовностью предполагали, где его можно найти. Кто-то видел Тётушку у её горы, кто-то ловящей рыбу у Лососёвой реки. Я забеспокоился - так недолго было и пещеру её обнаружить. Оказалось, что видели змея многие, просто не хотели быть осмеянными. Теперь, идя к ней, я делал большой крюк, чтобы ненароком не вывести на место наших встреч стайку бойких мальчишек.
Вот тут мы с тобой подходим к месту рассказа, где я прощаюсь с моей Тётушкой. Оохх...
- Ёрунд-малыш, - сказала она, - я улетаю на соседнюю землю, здесь стало неспокойно. Земля эта не слишком далеко, но и не близко. Возможно, мы больше не увидимся. Когда твои дети станут взрослыми, расскажешь им обо мне, чтобы и они, как ты, могли услышать мой голос, если когда-нибудь я буду поблизости. Драконы ведь живут очень долго...