Американский писатель Юджин Филд (1850 - 1895) у себя на родине известен в первую очередь своими стихами для детей и юмористическими рассказами. Талантливый поэт, прозаик, журналист, он прожил короткую, но очень яркую жизнь.
С ранних лет Юджин отличался неистребимым чувством юмора и был склонен к разным проказам и шалостям, из-за чего был вынужден часто менять место учебы. Получив в конечном итоге диплом Колледжа Нокс в Гейлсбурге, предпринял длительное путешествие по Европе. Вернувшись через шесть месяцев в Соединенные Штаты, оказался без гроша за душой, но не потерял присутствия духа, устроившись на работу в "St. Joseph Gazette", сначала в качестве журналиста, затем редактора городских новостей. Его многочисленные статьи-побасенки, написанные лёгким, живым языком, пользовались неизменной популярностью у читателей и нередко перепечатывались другими крупными изданиями. Известность Филда росла: он работал главным редактором в "Times-Journal", в "Kansas City Times" и "Tribune", вёл юмористическую колонку в "Chicago Daily News".
В 1879 году выходит первая книга его стихов "Христианские сокровища", сразу закрепившая за Филдом славу очень яркого и самобытного детского поэта. Но писал он не только для детей. Есть в его багаже и так называемые "взрослые" стихи, и песни, и рассказы, и эссе.
Скончался Юджин Филд в Чикаго в 1895 году, от сердечного приступа; на момент смерти ему было всего 45 лет.
Имя Юджина Филда и по сей день живо в сердцах американцев. Поэту была посвящена одна из звезд на Аллее Славы Сент-Луиса; в честь его названо больше десятка начальных школ по всей стране. Стихи Юджина клались - с большим успехом - на музыку и не раз переиздавались в различных сборниках.
Поединок
Котенок из ситца и пёсик из льна
Сидели на полке весь день дотемна,
И, хоть уже было без четверти час,
Никто не сомкнул настороженных глаз.
Голландским часам и китайской тарелке
Откуда-то стало известно о стрелке,
Забитой заранее псом и котом.
(Поверьте! Пусть сам я и не был при том,
Тарелка мне всё рассказала потом.)
Собака пролаяла: "Р-р-р-р - вау - вау!"
И кот ей ответил пронзительным: "Мяу!"
И тотчас же в воздух взметнулась стена
Кружащихся клочьев из ситца и льна.
От страха забили часы на камине:
Они не видали такого в помине,
Ведь были всегда не охочи до драк.
(А в том, что случилось всё именно так,
Часы мне поклялись, прибавив: "Тик-так!")
"Ах, что же нам делать?" - дрожа мелко-мелко,
К часам из серванта взывала тарелка,
В испуге следя, как собака и кот,
Сцепившись, пускали воинственно в ход
То зубы, то когти, и каждый, как мог,
Пытался свалить неприятеля с ног,
Кромсая безжалостно ситец и лён.
(Хоть всё это больше похоже на сон,
Тарелка не врёт мне, я в том убеждён!)
А утром на месте полуночной драки
Никто не нашёл ни кота, ни собаки.
И в доме считают, видать, до сих пор,
Что с полки унёс их какой-нибудь вор.
Но это неправда! На самом-то деле
Друг дружку они просто-напросто съели.
Вы склонны не верить таким чудесам?
(Наверно, я думал бы так же и сам,
Но я доверяю голландским часам!)
Японская колыбельная
Спи, мой голубь, и крылья сложи,
Бархат глазок прикрой поскорей.
Ты так мирно лежишь, мой чудесный малыш,
Словно в гнёздышке, в люльке своей.
Видишь звёздочки там, в вышине,
Что взошли на ночной небосклон?
Как в лесу под капель колокольчиков трель
Их далёкий серебряный звон.
Светлый лучик проник сквозь окно,
Желтый маленький лучик луны.
Он пришёл, чтоб узнать, лёг ли мальчик в кровать,
Крепко спит ли и видит ли сны.
Слышишь, с моря доносится рёв?
Это волны ведут разговор
Про морские суда, что уже никогда
Не вернутся в родимый простор.
Спи, мой голубь, и крылья сложи,
И закрой свои глазки скорей.
Почему ты не спишь, мой любимый малыш,
Словно в гнёздышке, в люльке своей?
Поэт и король
Да, я король, хоть испокон
Сажусь на стул, а не на трон.
Нет королевства у меня,
Зато весь мир - моя родня.
Пусть предо мной не преклонял
Колени ни один вассал,
Но слов моих бесценный дар
В людских сердцах рождает жар,
Пленяя их. И в этом соль.
Вот потому-то я - король!
Да, я король, но между тем
В толпе не узнан я никем
И этим счастлив: мне претят
Горящий раболепством взгляд
Или почтительный поклон.
Служенье музам - мой закон.
Я вижу в том свой главный куш,
Что я - властитель ваших душ.
Мне по плечу такая роль,
В ней я - воистину король.
Мне служит скипетром перо,
Чей главный промысел - добро.
А ведь еще не так давно
То веселило нас оно,
То навевало жуткий сплин.
Но я, как мудрый властелин,
Делю по-честному на всех
Беду и счастье, плач и смех,
Успокоение и боль,
И в этом деле я - король!
Державы все падут во прах,
И лишь моей стоять в веках.
Мне подневольны с давних лет
Печаль и радость, тьма и свет.
А песни, сложенные мной,
Всё так же реют над толпой.
Их распевает вся страна,
И значит, смерть мне не страшна.
Она - ничто, пустышка, ноль.
Я не умру, ведь я - король!
Поверь, ты тоже сможешь, друг,
Стать королём. Отбрось испуг!
Будь смелых замыслов послом,
Стремись к добру, борись со злом,
За правду бейся до конца,
Сумей стихом зажечь сердца,
Всегда, и в мире, и в грозе,
Будь верен избранной стезе
Поэта - и тогда, изволь,
Признают все, что ты - король!
Катулл Лесбии*
Приди, о Лесбия, ко мне,
И предадимся страсти!
Покуда день горит в огне,
Всё ныне в нашей власти.
Уйдём в мир грёз на много лет,
Чтоб не тревожил нас рассвет!
Здесь, под акацией, в тени
Смерть не вольна над нами.
Скорей к устам моим прильни
Горячими устами!
Целуй раз триста. А потом,
Пожалуй, заново начнём.
И даже если кто-то нас
Увидит из засады,
Поверь, мой ангел, сей же час
Он сдохнет от досады.
Забудь о нём и в тишине
Приди, о Лесбия, ко мне!
___________________________
*Катулл, Гай Валерий (ок. 87 до н.э. - ок. 54 до н.э.) - один из наиболее известных поэтов Древнего Рима. Многие свои стихи посвящал некой Лесбии, прообразом которой традиционно считается скандально известная римская матрона Клодия Пульхра Терция.