Аннотация: Думаю, что интересно будет посмотреть репортаж о Сибирской Тургеневкеи послушать прекрасную музыку Огинского.
Рассказ был написан для конкурса Короля Стаха, тема - Беларусь.
Победитель номинации "Земля Русская" в конкурсе Отражение-2021.
"Вот диво! Что за край прекрасный!
Ну, словно кто намалевал!
Цветы пестреют: синий, красный -
Как будто кто платок постлал."***
(Тарас на Парнасе)
Лето раскочегарилось не на шутку, небо ослепляло белизной, жара утомляла, Настя Устимович стояла в раздумье на перекрестке поселковых дорог и думала о том, какая большая Земля и какие маленькие люди. Как странна судьба каждого из них...Настя так и не нашла деревню Жиргалино и что сейчас делать, не представляла...
В гостинице в Витебске подсказали: надо было в архивы идти, а у Насти всего пара выходных осталась, да и разве допустят её до архивов? Люди, которых спрашивала в Городке и в соседних деревнях, тоже в большинстве ничего и не знали, качали головой и недоуменно пожимали плечами.
"Что же делать мне, бабуленька?" - отчаянно думала Настя, обещавшая матери непременно найти родину её прабабушки. Девушка понуро поплелась к автобусной остановке. У одной из хат стояла миловидная женщина. Настя рискнула, попросила воды попить. Разговорились. Женщина спросила:
- Так это ты про деревню Жиргалино всех расспрашиваешь?
- Да, у меня прапрабабушка оттуда родом была, Паулина Устимович.
- А мой прадед тоже был Устимович. Рассказывал, как целое село выехало в Сибирь в начале прошлого века, да я тогда не сильно слушала про чужие истории. А деда уже давно нет. Он с семьей тогда в Городок подался - к родным. А вот про деревню он говорил, что хаты-то заколачивали - вдруг вертаться придется, а потом кого-то вселяли в них, и вроде сгорела деревня во время войны. Я только примерно показать место могу. Там и сейчас льна много растет - приметные места. Да ты заходи в хату, чаю выпей - а то бродишь давно, устала уже. А туда идти надо будет пешком.
Настя пила чай с яблочным вареньем и рассказывала Марии, с чего началась вся эта история...
А началось всё зимой в далекой Сибири. Погода, наконец-то, сменила гнев на милость, смягчив морозы. В свете луны посыпаемое тихим снегопадом село казалось нереальным - волшебным, сказочным.
Настя долго не могла уснуть, насмотревшись допоздна страшилок по телевизору. В хате было тепло, и она лежала, откинув теплое одеяло - хотелось пить, а вставать было неохота. Вдруг наверху, на чердаке словно скрипнули половицы. Девушка настороженно села на кровати, прислушалась - нет, показалось. "Все, больше на ночь ужастики смотреть не буду", - решила Настя, все же встав и выпив целую кружку воды из чайника.
Дом, построенный ещё в начале прошлого века, расшатывался, поскрипывал - мужика в доме не было, с материной пенсии и Настиной зарплаты на ремонт дома никак не накапливалось. Так уж получилось, что отец Насти, вернувшись с Афгана, не долго прожил, мучаясь сильными головными болями. А Настя пока ещё только собиралась выходить замуж. Да и не решили ещё будущие жених и невеста вопрос с жильем.
Вспомнив про Саню, Настя невольно улыбнулась - парня она любила, а ещё было интересно то, что после замужества не нужно было менять фамилию. Потому что и Настя, и Александр были Устимовичами. Вообще в селе Устимовичей было много. Больше все родственники, но вот Настя и Саша оказались однофамильцами - никаких родственных связей между семьями не было.
Через пару ночей странный скрип повторился, причем настолько явственно, что Настя встала и включила свет. Кто-то ходил по чердаку. Девушка бросилась будить мать. Вдвоем, вооружившись молотком и ведром, женщины осторожно подошли к входу на чердак. Мать Насти, Алёна Устимович, включила свет в чулане и крикнула в открытый темный чердачный зев:
- Кто там ходит?
Стало тихо. Однако подниматься женщины побоялись, мало ли какие хулиганы могли в дом забраться. Но и из чулана не выходили, поджидая внизу. Минут через десять послышался странный звук с чердака и следом звон разбитого стекла
- Ах ты, гад! - выругалась Алёна и, как была, в халате, накинув сверху шубу да сунув ноги в валенки, кинулась из хаты туда, где в сад выходило чердачное окно. Из него как раз пытался выбраться наружу мужик.
- Одурел, что ли? Ноги переломаешь! А я сейчас всё село разбужу. А ну слезай по лестнице в чулан, идиот.
Теперь Алёна не боялась - узнала в мужике односельчанина. Федьку Устимовича, тихого пьяницу и лодыря.
- Ну и что тебе на нашем чердаке удалось стянуть, Федор?
- Да пошла ты.... Ниче у вас там нет путевого. Это все Гришка Устимович: "У них там сундуки, богатые они." А в сундуках ваших, тьфу... панталоны с оборками и кошки облезлые в нафталине.
Алёна, хохоча, схватилась за живот:
- У нас - в сундуках богатство? Ну и насмешил Гришка...
Настя подхватила:
- Ага. Золото, бриллианты...
- А ты молчи, синеглазая, малая ещё, зубы старшим показывать.
- А я, дядя Федя, скоро замуж выхожу. Так что я уже взрослая.
Вот так посмеялись, пожурили Федора и отпустили восвояси, взяв слово больше по чердаку не лазать. Тот побрел до своей хаты, спотыкаясь и скользя по липкому снегу.
А при очередном свидании с Саней Настя вдруг про сундуки и вспомнила. Интересно ей стало, что там запрятано. Три кованых тяжелых сундука давно стояли на чердаке. Раньше на одном из них любила сидеть прабабка, а когда умерла, сундук и подняли наверх. Ребята прихватили фонарики, свечи, Саня раздобыл несколько удлинителей - даже удалось лампу включить. И принялись богатство рассматривать.
Покрывала какие-то, одеяльца детские старенькие, платки шелковые и хлопчатые...отрез льняной. Иконки, старательно завернутые в цветные тряпочки. Вышитые фартуки...Лиса, побитая молью и воняющая нафталином - не соврал Федька. Плюшевая жакетка, муфта и варежки.
Встретились и панталончики с оборочками, даже ненадеванные - видно, что новенькие.
Рубашки, строченые по низу и возле ворота. И... красоты необыкновенной блузка с вышивкой - Настя заахала, примерила - чуть великовата, но ведь можно убавить да носить, всё село обзавидуется.
В одном из сундуков лежало: пара графинов, шкатулка с украшениями - бижутерия, несколько коробок из-под обуви - с фантиками от шоколада и конфетными обертками давних лет...какие-то старые пожелтевшие письма и тетради.
И пыль, много пыли, отчего ребята стали чихать и, закрыв сундуки, спустились в хату. Девушка торжественно несла в руках вышитую блузку, два фартука и понравившиеся бусы.
- Мамуля, смотри, какую красоту я отыскала в прабабушкиных сундуках!
Алена, улыбаясь, глядела на раскрасневшуюся от радости красавицу-дочку:
- Ну и что там интересного ещё нашли? Я по молодости тоже смотрела, да уже не помню.
Настя с Саней наперебой со смехом перечисляли найденные в сундуках сокровища.
- Бумаги и письма? - удивленно спросила Алёна.
- Да, какие-то старые пожелтевшие тетради.
- Я не помню. Это интересно. Сань, сбегай, принеси их.
Старые, пахнущие плесенью и нафталином тетрадные страницы, исписанные бисерным почерком то карандашом, то чернилами, были частично испорчены, но все же Алена поняла, что перед ней дневник. Чей, интересно?
Телевизор был забыт. Вечерами Алена с Настей по страничкам медленно пытались разобрать написанное.
- Настюха, это же по-белорусски, смешано с русским языком...Рецепты какие-то...
- Мам, тут ещё с буквами ять, смотри...
- Так, доча, нам самим ни за что не разобраться. Надо к Надежде Устимович идти - она хорошо язык знает, поможет перевести, а я уже многие слова и забыла...
Надежда Устимович, преподаватель белорусского языка и редактор местной газеты аж подскочила, увидев, что принесла ей Алена.
- Аленка, ты даже не представляешь, какой документ вы нашли! Это же начало прошлого века. Живая история! Оставите? Доверите мне? Я в компьютер вобью перевод.
- Конечно, Надюша.
Надежда не ошиблась - настоящее сокровище нашли ребята в старом сундуке. До рези в глазах разбирала мелкий почерк Паулины Устимович, прабабки Алены, удивляясь, как в те годы среди сельского населения оказалась столь просвещенная молодая женщина и радуясь, что пусть в таком виде, но сохранились эти уникальные записи. Не дневник, не летопись, скорее - исповедь. Запрятанная среди кулинарных рецептов, стихов и каких-то расчетов. Может, поэтому никто до Алены и не увидел самого главного в старых тетрадях.
Отшумела первая русская революция, отвоевались, возвернулись с японской по домам мужики. Жиргалино славилось красивыми девками да льняными волокнами.... Только вот между веками народилось много парней, так что девок приходилось в других деревнях искать. Революция и война мало задели Жиргалино: только Остап Устимович погиб, оставив пятерых сыновей, да Казимир Устимович с войны не вернулся.
Вот в это время и полюбили друг друга Паулина и Петр Устимовичи.
"Не уходи, Пятрусь. Мы так мало вместе побыли. Помнишь, как встретились в Витебском городском саду? Ты тогда все на меня смотрел, а я краснела и кончик косы теребила. А когда узнал, что фамилия моя Устимович, так сразу и спросил, нет ли у меня тетки в Жиргалино? Вот откуда ты меня запомнил - приезжали мы с отцом к тетке Василине погостить. А я тогда ещё никого не замечала. А вот в Витебске, похоже, сразу влюбилась.
А то бы не стала на свидания в сад ходить".
Однако, получив образование в Витебске, Петр вернулся в Жиргалино, к отцу - работы в селе на все руки хватало. Звал Паулину к себе в жены - та не поехала. Какая жизнь в глухом селе после Витебска образованной девушке? А Паулина на учительницу выучилась, по отцовской тропе идти собиралась.
"Помнишь, Пятрусь, как удивился ты, когда встретил меня через два года в Жиргалино? Как я плакала, а ты меня утешал. Тетка Василина после смерти отца меня приютила, на льняные работы не пустила - куда с моим здоровьем, там крепкие девки падают от усталости. А если бы в тот день не встретила я тебя у колодца, вернулась бы в Витебск - там искать работу. Не покидай же меня, Пятрусь.... Ты слышишь меня?
Помнишь, уговорил остаться. Как потом во льну прятались, миловались с тобою, помнишь? Я тебе тогда синими цветами льняную рубашку вышила и себе блузку, чтобы лен всегда с нами был, как небо, синий-синий".
Надежда заварила чай, задумалась. Все же, видимо, сыграли свадьбу Петр и Паулина.
Тяжеловато девушке приходилось в доме мужа - Паулина ведь не крестьянкой была, а учительской дочкой. А тут - по дому работать, да со скотиной возиться.... Хотелось зажить отдельно, своим домом, а где? Как? Ни земли, где построиться можно, ни какой хаты другой не было у молодых.
Да и отец Паулине помочь не мог - то ли погиб в революцию, то ли умер от тифа или туберкулеза. Паулина в Жиргалино к тетке жить приехала, здесь ребятишек учить хотела, да и, что греха таить, полюбился ей статный Петр. Да и он звал, ещё когда в Витебске встречались.
Пришлось смириться и жить под одной крышей большой семьею. Хата, правда, большая была, у молодых свой угол, хоть и не комната отдельная, но все за занавеской, не на глазах. Ну и забеременела Паулина, как и положено бабе замужней. Только собралась мужу сказать, как он озадачил:
- Уезжаем мы скоро, Паулюся.
- Куда уезжаем, Пятрусь?
- Далеко поедем. В Сибирь.
Сердце бухнуло: неужто натворил чего? А Петр газету ей показывает с постановлением.
- Возьмем лицензию на землю. В Сибири земли много. Отдельным домом заживем. А может, и хутор поднимем.
- Так ведь страшно ж ехать-то, Пятрусь... Далеко очень и боязно...
- Мы не одни с тобой поедем, вчера с мужиками обсуждали - полдеревни ехать собираются.
Так и не решилась Паулина в тот день признаться, что в тяжести она, ночью проплакала - так-то ехать страшно, а ещё маленький будет.
А Жиргалино гудело - земля, пусть и далекая, сибирская, но такая нужная, манила и звала в путь. Собирались всем селом - на тех десятинах, что сейчас были, всей семье не то что процветать, а прокормиться сложно, а в каждой семье по пять-шесть сыновей, плюс снохи, а ещё дети пойдут? Лен, хоть и подмога, а все же это не свое хозяйство, а общинное.
Ревели бабы - как же оставить нажитое, куда-то неизвестно податься да с малыми ребятами, но мужикам не перечили, перебирали одежду, утварь - все, что на новом месте понадобится. Все бы с собой забрать - да на чем увезешь? Мужики крепились, поругивали баб, уговаривали - где ласкою, где кулаком по столу. У самих на душе тяжело было - прикипели к родному селу, к отцам и матерям. По-людски было бы хутора поднимать по-соседству, да нет хуторянину жизни без земли.
Обсудили всё и в большой семье Петра. Отец не зря в свое время сыновей заставлял учиться - умным мужиком Влас Устимович оказался, словно чуял, что жизнь разведет с сынами, раскидает по разным дорогам.
Согласившимся ехать в Сибирь жиргалинцам выдали сертификаты на землю и предоставили товарные вагоны. Да места в них было столь мало, что пришлось часть имущества бросать. В деревне все же люди оставались - зачем было ехать тем, кому земли и здесь хватало? Им и раздавали всё в обмен на то, что можно с собою взять. Вот так и получилось, что тронулись в путь Петр и Паулина с тремя сундуками, братья Петра везли с собою двух коров, свинью да много всякого инструмента. Остальное собирались делать своими руками, приобретать на полученные ассигнации. Вагоны на ночь запирались. Понять не могли - то ли это переселенцев так охраняли, то ли боялись, вдруг обратно сбегут.
Паулина чуть не скинула дорогой - вагоны холодные, застудилась, чудом добрались до Урала. В вагоне вместе с Петром и Паулиной ехали Степан и Хвыся Устимовичи с четырьмя ребятами - мал, мала меньше. Да Хвыся ещё и в тяжести, как и Паулина, только живот большущий был. Проехали Таборы, тут и начались схватки у обеих - вагоны не остановишь, так и рожали в поезде, ладно Хвыся опытная да другие бабы помогали. В родовом ужасе только запомнила Паулина разрывающую тело боль да свой дикий крик, а потом двойной плач младенцев. Сознание потеряла. Очнулась - холодно, её укрыли, как могли, теплее, Петр рядом сидит, за руку держит.
- Где сыночек наш, Василь? - зашарила вокруг себя руками. Петр посмотрел растерянно, губы шевелятся, глаза закрыл.
- Да вот же, вот же твой сыночек, - подложила тепленький комочек к груди Хвыся, - ты чего испугалась? Заснула ты, я его потетешкала...
Прижала к себе, целуя в глазки, в щечки. К груди приложила - а молока нет. И тут Хвыся выручила, у неё много молока, и доченьке хватало, Алене, и сыночку Паулининому, Василю.
Хвыся, ядреная, крепкая баба, всю дорогу шутила, мужиков задирала. Не жалела молока для чужого мальчишки. Так и подружились, и ехали дальше держась друг дружки.
Уже почти на конечной станции в двери вагона громко постучали:
- Выходите, соседний вагон горит.
А в соседнем - коровы, свиньи и всё, что в хозяйстве могло пригодиться. Кинулись мужики тушить пожар. Коровы мычат, свиньи в ужасе мечутся у них под копытами, визжат, загорелась солома - мигом все дымом затянуло. Одна корова бросилась к выходу, через людей, упала, сломала ноги, шею. Мужики отцепляли соседние вагоны - подальше от греха. Бабы детишек к себе прижимают, а сами рты себе ладошками закрыли - как тут не завыть?
Обошлось - из людей никто не пострадал. Ту корову пришлось заколоть, да и мало животных осталось - на всё село две коровы и одна свинья поросая.
"Бедные, несчастные, мужественные люди", - думала Надежда, с трудом оторвавшись от
старых тетрадей. Нет, конечно же, для неё, как и для других жителей Искаченска не было открытием то, что большая часть села основана переселенцами из Белоруссии во времена столыпинской реформы. Но сейчас она будто слышала голос женщины, прошедшей этот сложный путь.
И ещё. Заинтересовала её эта таинственная Хвыся. Кто она, чья прабабушка? По какой линии Устимовичей?
"А ведь забывать мы стали наши корни", - с горечью подумалось Надежде. Вспомнила, как её прабабушка говорила только по-белорусски, а вот Надины дети знают язык только потому, что мать - учительница, с детства приучала к родному языку. А ведь в селе только старики мовят по старинке, хотя молодые и праздник чтят, Купальскую ночь, и святую Ефросинью не забывают, и сок березовый любят.
Выгрузились переселенцы в селе Искаченске Тарского уезда Омской губернии. Как обживались, как мерзли, как поначалу голодали - про это ничего не нашла Надежда в Паулининых записях. Как жили - от стариков знала, передавались разговоры по наследству, как с малого начинали, а потом до хуторов расстраивались. Немного было сказано о том, как Василь рос, как другие дети рождались - ничего не было. Видимо, только самое важное решила написать Паулина. Да и писать начала, когда горе в дом пришло. Вот эта запись в виски ударила, сердцу больно стало:
" Нет со мной больше моего Пятруся. Слезами этого не выплакать. До самого последнего вдоха держала его за руку, все благодарила за то, что подарил мне свою бескорыстную любовь. А чем я ему ответила? Даже ребеночка родить не смогла. Когда это ему сказала, глянул он мне в глаза и очень тихо прошептал:
- Что ты, глупая, что ты. Такого парня вырастили.
- Пятрусь, родной, Я ведь давно все знаю, все поняла, ты прости меня, что так получилось.
- Я люблю вас...- вот его слова были последние, и руку мне сжать легонько сумел. И всё.
Поцеловала напоследок карие его глаза и сама их и закрыла, своею рукою.
Василь меня за плечи обнимал, когда отца хоронили, а я все думала, как же теперь, без него, одна буду..."
"Странный разговор", - подумала Надежда. Нет. Придется разузнать про эту таинственную Хвысю - похоже, все дело в ней, - может, что в записях найдется?"
" Вчера вышла к березкам и вспомнила, как ездили с Пятрусем на праздник в Городок, катались на лодке по реке Горожанке, ели мороженое. Пятрусь меня березонькой часто называл - за стройность и кожу белую, за глаза зеленые, как листва березовая. Как давно это было. А после глянула на небо и подумала: "Какое оно сейчас там, над родиной, над Белоруссией? Такое же голубое, как в тот день, когда мы впервые поцеловались? Или такое же синее как цветущий лен в Жиргалине, на котором я лежала в объятиях любимого Пятруся? Или такое же черное, как те тучи, что отобрали у меня единственного сыночка..."
Надежда вытерла слезы. Получается, что и мужа, и сына Паулина похоронила. Может, поэтому и никто не знал про её записи? Но ведь где-то она жила? И откуда эти тетради в сундуках на чердаке Алены Устимович? Да нет же, живой Василь - вот дальше запись:
" Завтра у Василя свадьба. Что ж, я рада, девушка хорошая, хозяйственная, помощница мне будет, Алена Бурткевич, с соседнего хутора. Пусть живут. Она тут в гости приходила и удивлялась, что Василь вроде ни на меня, ни на отца не похож. А я ей и сказала:
- А он сам на себя похож. Вот такой он у нас. Особенный. - А сама подумала, что похож он на мать свою родную. И тут сердце мое захолонуло - а ведь надо бы её найти, позвать на свадьбу-то. Как же я раньше не догадалась..."
Неизвестно, позвала ли Паулина на свадьбу к сыну его родную мать - Хвысю. Надежда тоже все поняла. Потому и побежала в сельсовет - смотреть старые архивы, чтобы отыскать таинственную женщину, которая спасла молодую Паулину от ... чего? Да жизнь ей спасла, отдав своего ребенка. "Господи, надо же такое..."
А последняя запись была сделана уже неровным почерком, видимо, добавлена незадолго до ухода самой Паулины:
"Прости нас, Василь. Коли сможешь, разыщи свою мать Хвысю Устимович, поклонись ей низко в ноги за наше счастье. А мне бы хоть на том свете снова на лен полюбоваться, а может, оттуда смогу заглянуть на родную землю".
И все... Больше не было записей в тетрадях. Точнее были - рецепты пирогов и солений, стихи на белорусском языке, песни да вереницынский "Тарас на Парнасе" - с другой стороны тетради. На двух языках. Видимо, не забыла Паулина родной язык и то, чему её научил отец.
"Я много пролетел иль мало,
Того и сам не понимал,
Одно лишь помню - рассветало,
Когда я на землю упал".***
Надежда не помнила, как зажгла свечу, потому что отключили свет, как долго молча сидела, страдая вместе с Паулиной. Неизвестно, нашел ли Василь свою мать, Хвысю. Да и что это за имя странное? Возможно, что женщину просто так звали в семье, а имя похоже на Федоссю или Федору, а может, Христину?
Почему они не поселились рядом? Ведь стремление Хвыси быть поближе к родному, пусть и отданному в чужие руки, сыну было бы более понятным.
"Господи! Надо искать Степана Устимовича! Ведь это же ему Хвыся была женой".
И ведь Надежда отыскала. Через сельские архивы, благо не докатились до села ни военные действия, ни пожары революционных битв. Оказалось, отделились Степан с Теодорой (вот как её звали, вот вам и Хвыся!) сразу в отдельный хутор - что не удивительно, пятеро детей было. Но вскоре умер Степан от тифа, а Хвыся вышла замуж за Казимира Бурткевича, тоже вдовца, на руках у которого было трое детей, среди них и дочь Алена. Вот так в одной семье оказалось две девочки с одинаковыми именами. И на одной из них женился Василь Устимович. И видел он свою мать, потому как к девушке на свидания домой приезжал, на хутор. Вот только узнал ли правду - неизвестно. Но Хвыся-то не могла свое дитё не узнать!
Когда Насте предложили на работе командировку в Беларусь, она, не думая, согласилась - выпадал случай побывать на родине прапрабабушки Паулины, выполнить её просьбу. Вот и выкроила пару дней на поездку в Городок.
Сначала они с Марией зашли во вновь отстроенную Свято-Троицкую церковь, помолились, свечи поставили. А потом Мария проводила девушку до льняных посадок.
"Синее небо над Беларусью, бабушка Паулина, синее, как цветки льна, как глаза у твоего сына Василя, как твоя с Пятрусем любовь", - шептала Настя, перебирая руками цветущий лен. Сорвала несколько цветочков, вложила в книгу. Достала сшитый Аленой матерчатый мешочек, высыпала оттуда привезенную из далекой Сибири землю, накопала в него немножко землицы белорусской, чтобы привезти по горсточке родного края прабабушкам своим Паулине и Теодоре.
И что с того, что в глазах слезы, когда вдыхаешь пропитанный запахами цветущих трав воздух, если ощущаешь хранящий сокровенные людские тайны дух старины и вечности.
" Авохцi мне! Як там прыгожа!
Як быццам хто намалявау!
Чырвоны краскi, мак i рожа, -
Ну, як сукенку хто паслау!"***
*** Строки из поэмы "Тарас на Парнасе" Вереницына.
![Витебск. Костел, ратуша и костел бернардинцев [Леди Джи/Наполеон Орда. ]](/img/w/wasilxewa_t_n/sibiryachka/wasilxewa.jpg)