Васильева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Одноклассники-1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Первое место в номинации Рассказы конкурса Отражение-22. Советский Союз
    Третье место на конкурсе "Такая разная любовь". 2010 год
    Спасибо замечательной песне Одноклассники в исполнении Лены Василёк, во время прослушивания которой и родился сюжет этого рассказа
  Я поставила диск "Шансон одноклассникам" и пропала. Там, в своей юности. Утонула в ничем не защищённой ностальгии.
   - Мама,- позвала меня шестнадцатилетняя дочь, - тебе сообщение от "Одноклассников".
   - Машка, прочитай, что там, - удивлённо высунулась я из кухни.
   Мы с Машкой жили вдвоём. Со своим мужем, её отцом, я разошлась давно, когда ей было всего три года. Потом выходила снова замуж, но опять неудачно. Больше решила не экспериментировать. Какая совместная жизнь без любви?
   Моя любовь навсегда осталась в десятом классе, в том далеком 1981. Мы давно окончили школу, многого добились и многое потеряли. Машка что-то мне возбужденно говорила, а на меня вдруг накатило. Я варила суп и плакала. Может, диск так повлиял? Скорее, другое...
   - Мам, ты чего? - Пришла на кухню дочь.
   - Всё нормально, Маш, это от лука.
   - Мам, тебе там приглашение на встречу с одноклассниками по Ору пришло.
   - Что? На какую встречу? - и тут я вспомнила, что нынче у нас юбилей. Ну, да, двадцать пять лет назад мы школу окончили.
   - Мам, ты пойдешь?
   - Не знаю.
   - Мам, сходи. Тебе надо развеяться, всех повидаешь.
  Я улыбнулась, но очень грустно. Эх, Машка. ВСЕХ я уже никогда не повидаю.
  Я закончила домашние дела, а потом набрала телефон Галки Димочкиной, моей лучшей подруги, десять лет проучившейся со мной в одном классе. Мы посовещались и решили сходить. Время прошло быстро, с утра в пятницу я ещё раздумывала, пойти или нет, а вечером подходила к школе, впервые за двадцать пять лет. Сердце вдруг заколотилось, даже как-то страшно стало.
  
   В классе уже собрались активисты-одноклассники, все такие необычные, взрослые. Поузнавали, поахали, поохали. Я вспоминала наш "10в". Кого нет?
   Ну, понятно, Лемеховой. Катя Лемехова умерла в 1986 году от рака желудка, скрутилась за три месяца. Нет Прокопенко - тот уехал за границу, живет в Австрии. Нет Олега, Юрки и Лешки. Нет и никогда не будет. Я еле сдержала накатившие слезы.
   Нет Блохи. Ну, да, ей запрещено у нас появляться. Нет Криницкой. Ну, у той причин море - четверо детей, сад, огород, мать больная. Нет Белова. Совсем спился, наверное.
   О, даже Баська здесь. Молодец, вроде совсем трезвая. Почему-то нет Светки. Нет Никишиной, а фиг с ней, не соскучились. Нет Хитяева. Ну, понятно, слишком высоко забрался, западло с однокашниками дешёвую водку пить.
  Я села за нашу с Натичем парту, её никто не занял, меня ждали, а места Тройки святы. Машинально ответила, что у меня все о-кей, закрыла глаза и уплыла в наше семнадцатилетие...
  
   Заканчивался урок физики. Физичка безуспешно пыталась донести до нас светлое и разумное. В окно бешено светило весеннее солнце, сидящие на первом ряду щурились, как котята, и хотели на улицу. Впрочем, на улицу хотелось всем.
   Наконец прозвенел долгожданный звонок. И я начала считать: один, два, три. Сейчас он повернётся, и я увижу его глаза, смотрящие мимо меня. Четыре, пять...
   Лёшка Максимов повернулся так, как это делал только он. Сумасшедший взмах ресниц. Посмотрел, улыбаясь, на Блоху, сквозь всех нас, сквозь меня. Она поняла, встала, вышли с ним в коридор, стоят у окна, разговаривают. Она такая вся вес1лая, он слушает, улыбается снисходительно, завиток ей поправляет. А я снова считаю: один, два, три... Сейчас они отойдут от окна, и мне будет их не видно. Четыре, пять, всё.
   Мои одноклассники шумели в двадцать первом веке, кого-то приветствовали, а я общалась с ними в далёких восьмидесятых, баюкая на руках свою первую любовь, единственную, безответную и безнадёжную.
  
   - Женька, ты где?- Галка Димочкина закрыла их собою,- ты в кино пойдешь?
   - Не знаю, а кто ещё?
   - Короче, весь трояк, мы с тобой, Блоха, разумеется, и Белов.
   Трояк, тройка - это мы так звали трёх неразлучных друзей - Олега Натича, Звеникина Юрку и Макса - Максимова Лёшку. Я представила, как целых два часа буду сидеть рядом с Лёшкой, касаться рукавами, слышать его дыхание, и согласилась. Услужливый Белов сбегал за билетами. Мы ввалились в зал и рухнули в кресла. Надежда погасла - Лёшка сидел от меня через два места, рядом с ней. Все смотрели кино, а я видела только их склоненные друг к другу головы и переплетённые руки.
  
   В новом веке продолжали подходить люди. Я увидела Светку - всё-таки пришла, молодец. Таня Изумова пришла, ой, я про неё совсем забыла. Потом зашла Анна Аверьяновна, наша несменяемая директор. Сколько же ей сейчас? Она что-то говорила, потом кто-то ещё пришел, все зашумели, загалдели, а я всё вспоминала.
  
   Блоха - это Наташка Вохмянцева. Кличку ей давали сначала Вошка, маленькая она была, шустрая, а потом постепенно на Блоху перешли. Так и осталось.
   После кино мы тогда всей толпой рванули в парк, детство вспомнили - на качели потянуло. Всю жизнь я вспоминаю те качели: взмах - мы летим навстречу, сердце сейчас из груди вырвется. Лови моё сердце, Лешка! Пролетаем мимо, лишь секунду я дышу с ним одним воздухом, одним летящим моментом, а потом качели уносят нас в разные стороны долго-долго, целую вечность, чтобы потом вновь соединить на один миг. Это ничего, что с ним рядом Наташка, а со мной Олег. Ничего. Воздух наполнен моей сумасшедшей любовью, и я купаюсь в ней вместе с Лешкой. Качели, подарив лишь миг, неумолимо опять уносят нас друг от друга. Я любуюсь Лёшкой, он не отрывает влюбленного взгляда от Наташки. Что же ты, Весна, с нами сделала?
  
   Я вспомнила наш выпускной, где мы втихаря тянули портвейн. Что-то орали, ревели. Максимов танцевал только с ней, а потом они целовались в тёмном классе, разрывая моё сердце. И всё. Мои ежедневные свидания с любимым закончились вместе с последним школьным звонком. Потом закружили дела: экзамены, поступления в институт, устройства на работу. Я редко кого встречала, так, созванивались, слышала, что у Максимова с Блохой всё так же хорошо, что почти все поступили в институты, учатся - мучаются.
   А потом эти дураки что-то там натворили, и их поперли из Института. Три друга, Максимов, Натич и Звеникин загремели в Армию. Мы все пришли на проводы, улыбались, пили дурацкий портвейн и водку, а у меня на сердце кошки скребли. Я так боялась, что никогда больше его не увижу.
   Случайно мы с Лешкой оказались вдвоём на балконе. Он курил, а я вышла подышать. Он посмотрел на меня и спросил:
  - Жень, как ты думаешь, ведь она меня любит? Она дождется?
   "Я тебя люблю, Лёшка, - хотелось мне крикнуть, - я буду тебя ждать". Но горло перехватило, и в ответ я только кивнула, забрала у него сигарету и решила покурить.
   - С ума сошла? - он выхватил сигарету и выбросил её на тротуар, погас еле заметный огонек. Лешка развернул меня и затолкал в комнату. Он так ничего и не понял.
  Только Блоха была на удивление спокойной. Я думаю, ей уже тогда было все равно. Она очень быстро вышла замуж, мы не были на той свадьбе, мы объявили ей бойкот. Слышали, что парни - наши одноклассники там какую-то драку устроили.
  Итак, мы проводили их в Армию. Звеникин вернулся, а Макса и Натича привезли домой в цинковых гробах. Из Афгана. Так умерла моя любовь, и я вместе с ней.
   Потом как-то мы встречались с девчонками у Тани Изумовой, и появилась Лидка Никишина. Сказала, что Вохмянцева живет - во, как классно! А мы все ором орали, что она Макса предала!
   - Вы дуры, что ли? И чего бы она дождалась-то? Могилку рядом копать?
   - Какая ж ты дрянь, Лидка, - Изумова открыла дверь и сказала,- пошла вон!
   Мы тогда впервые по-настоящему напились, за наших парней-одноклассников. А потом меня всё-таки вытолкали замуж, я родила дочь, разошлась - не получалось семейное счастье.
  А вскоре погиб Юрка Звеникин. Он ушел от нас, чтобы соединиться со своими друзьями.
  И потянулись годы. Мы стали как-то терять друг друга, не до встреч было - мужья, дети, работа, забота.
  
   Я опять вернулась в двадцать первый век. Анна Аверьяновна заканчивала своё выступление. Я удивилась - на месте Лёшки сидел какой-то мужик.
  Прозвенел звонок, и я машинально начала считать: один, два, три. Сейчас он повернётся, четыре, пять, и я увижу взмах его красивых ресниц, его глаза, смотрящие мимо меня...
   И мужик повернулся, так, как это делал только Лёшка Максимов. Сумасшедший взмах ресниц, взгляд сквозь всех нас, сквозь меня, туда, где когда-то каждый день сидела она. Его Наташка.
  Я зажала рот руками, чтобы не закричать. Лёшка? Не может быть. Лёшка! Откуда?
   А потом все сразу загалдели, окружили друг друга, Лёшка - это был он - отбивался от нас:
   - Да жив, я, ребята, правда, жив, ошибка получилась, всё нормально. Живу в Питере, женат, двое детей.
   Как же так, Лешка? Господи, а кого же мы похоронили?
  
   Мы выпили символического шампанского, потом пошли к Изумовой, там пили водку, вспоминали, смеялись и плакали. Я сходила с ума, словно падала с высоких тех качелей, мне стало плохо, я вышла на балкон. Там курил Лёшка, я тоже закурила.
   - Ты все-таки куришь?- спросил он. Я грустно покивала головой.
   - Жень, мне нужно обязательно с тобой поговорить. Можно, я провожу тебя? Или тебя встретит муж?
   -Я не замужем, Леша.
   Ночью мы с ним долго молча гуляли по пустым улицам. Потом сидели у меня, пили водку, ели пельмени. "Так что же случилось, Лёшка, где же ты был?", - отчаянно думала я. А вслух спросила:
   - Расскажи мне всё, Леша!
   - Когда мы вылетели из Института, попали в разные части, но с Натичем потом встретились в Афгане. Его убили, на моих глазах. Это так страшно, Женька, когда на твоих руках умирает одноклассник, твой друг. Олег, уже теряя сознание, успел мне прошептать:
   - Макс, там письмо. Не читай...
   Я взял его вещи: книжку, Алкину фотку, три письма. Одно от Алки, одно от его мамы. Одно от Абрамыча. Те два, я понял, табу. Личные. А вот от Абрамыча - он же наш, общий друг. И я прочитал. И сразу умер.
  
   "Привет, Натич!
  Как вы там служите Родине? У нас всё нормально, без приключений не живем.
  Вот в октябре блошиные предки нас в ментовку сдали. На пятнадцать суток. Короче, стерва эта, Вохмянцева, замуж захотела, свадьбу в ресторане играли. Из наших даже девчонки никто не пошли, кроме преданной Никишиной - ну, там всё по высшему классу - свидетельница, вашу мать.
   Представь, Натич, мы как узнали, не поверили. Макс там жизнью рискует, а эта сучка тут кобелей со всех дворов перебирает. Ну, и устроили мы ей свадьбу. Короче, пришли, когда уже мало кто что понимал, цветы принесли. Вызвали Блоху.
   - Ой, мальчики,- вышла вся такая расфуфыренная, платье белое, оборочки, причёска такая фуфорная, вся цветёт, вроде обрадовалась, а улыбка ненастоящая. Мы цветочками трясем, вроде как поздравлять собрались.
  Своего кобеля позвала - мурло шире холодильника. Ну, я в эту рожу со всего маху и заехал, а Блохе тоже розами этими по морде, а Кузьма ещё флакон красной краски прихватил, вылили ей на белое платье:
   - Это тебе за Макса, и запомни: ты в нашем классе не училась!
   Та испугалась, заорала, завопила, а дальше поехало - мы злые, но нас мало, те пьяные, но их много. Короче, нас тоже хорошо уделали да ещё ментам сдали.
   Ну, ничего, зато свадьба им эта надолго запомнится".
  
   - Знаешь, Жень, я сначала просто умер. Потом захотел, чтобы меня убили. Одеревенел просто. Эти гады бьют, а мне всё равно. Жизнь не нужна стала, понимаешь?
   Но вот везло мне, как последнему уроду. Натич так жить хотел, ему Алка каждую неделю письма присылала, а я смерть искал. Но у меня, видимо, хороший ангел-хранитель был. Когда мужики поняли, что со мной неладно, прикрывать стали. Я даже маме письма писать перестал. А потом меня все-таки зацепило и прилично. В госпиталь нас вместе с одним парнем привезли, тот очень тяжелый был, пока сестрички бегали туда-сюда, умер парнишка, а я... документы поменял.
   Жень, он же умер, и я решил, что это шанс. Мы ведь почти ровесники были. Оба в крови, рожи у обоих обгоревшие.
   Женька! Я всё равно не смог бы вернуться сюда. Позвал сестричку, парня увезли в морг с моими документами. Вот так я умер для всех. Понимаю, что я не просто сделал глупость, я преступление совершил. Но молодой же был, недавно двадцать исполнилось, думал только о себе. Такой глубокий эгоизм. Я решил, что умер, а значит, все умерли. Понимаешь? Я даже о маме не подумал, как она все это вынесла, бедная.
   "Лёшка, Лёшка, что ж ты наделал ", - я вспомнила, как его мама очень мужественно держалась на похоронах, мы ревели, а она нам говорила:
   - Не плачьте девочки, ему теперь легко.
  
   - А потом я уехал в Питер, - продолжал Леша свою исповедь, - чуть не спился.. Ладно, встретил хорошую девушку, она меня спасла.
   Знаешь, я ведь всё-таки приезжал сюда. Дважды. Я должен был ЕЁ увидеть. Я увидел. Понял, что она счастлива, что я здесь не нужен.
   Потом я долго объяснял своей бедной маме, что это, правда, я, её Лешка, что вот так все получилось, просил у неё прощения. Женька! Она ведь меня ждала! Не верила мама, что нет меня. Как стыдно, Женя... Какой я идиот, зачем же так с мамой-то? А она все плакала:
   -Зачем, Лешенька, ну, девушка ушла, друг погиб, но ведь я-то была, почему ты мне не доверился? Почему мою любовь отверг? Зачем от всех отказался?
  Мама мне рассказала про то, что в городе есть памятник воинам-афганцам, и там моё имя тоже высечено. И я понял, что должен это увидеть. Приехал туда и увидел тебя, Женька, ты вышла из машины с цветами. Я хотел поговорить, но тут к тебе подошёл мужчина, обнял, и вы сели обратно в машину и уехали. Я тебя не окликнул.
  
   "Лёшка, Лёшка, что ты наделал, Лёшка. Ведь я была там, чтобы попрощаться с тобой перед свадьбой",- я молча плакала, а сердце мое разрывалось от боли.
   - Потом я приехал ещё раз, забрал маму в Питер, - продолжал свой рассказ Максимов, - она умерла в прошлом году. Молила меня:
   - Лёша, дай мне слово, ты обо всем расскажешь. Нельзя жить во лжи, сынок.
   Я понимал, что не прав, что перед тем парнем во всем виноват. И, знаешь, Женя, вдруг такая ностальгия накатила, такое раскаянье.
  Когда через "Одноклассников" в интернете узнал об этой встрече, я вспомнил ту весну, наши безумные качели, вспомнил, как ты летела мне навстречу. Такая прозрачная была, хрупкая. В глазах отчаянье. Вспомнил, как ты потом на проводах мою сигарету выхватила. И я понял, Женька, кто был моим ангелом-хранителем. Я такого натворил, Женя. Но если бы не Лариса, моя жена, потерял бы себя совсем. Я ей очень благодарен. Я люблю её и наших детей. Вот так, Женя. А как ты жила все это время?
  
   "Что же ты натворил"', - кричала моя любовь, горло как тисками сжало, я летела на качелях сквозь ушедшие годы, оставив сердце навсегда в той сумасшедшей весне.
   - Я не сразу вышла замуж, быстро разошлась, не пожилось. У меня дочь, Я рада, что ты вернулся, Лёша, что ты снова с нами. Не теряйся больше, пожалуйста, - я грустно улыбнулась.
   - Прости, Женя, - он подошел, крепко обнял и поцеловал меня, - спасибо тебе за любовь.
   Он ушел. Я долго слушала, как постепенно гаснет эхо его шагов, потом долго выла. За что, господи, за что нам такое?! Встала и подошла к столу, выпить, успокоиться, выглянула в окно. Максимов стоял во дворе, курил.
   Я открыла окно и посчитала: один, два, три - повернись! - четыре, пять... Он бросил сигарету, повернулся так, как тогда, в семнадцать лет, нашел мое окно, улыбнулся мне, помахал мне рукой. Я ответила тем же. И, когда он ушел, моё сердце, наконец, успокоилось. Мне стало легко. Ты жив Лёшка, главное, ты жив...
  
   На следующее лето мы с Машкой гостили у Максимовых в Питере. У него, правда, очень славная жена. Лариса. Дай бог им счастья.
   А через два года я вышла замуж. Я нашла своего ангела - хранителя.
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"