Аннотация: Участвовал в Жюрейском списке конкурса ВК-3 под ником Мокко
Мобильник заорал, как всегда, не во время - я как раз пыталась аккуратно отрезать тоненькую дольку лимона. Нож резво соскользнул, полоснув по пальцу. Посасывая кисло-соленый порез, невнятно ответила на звонок мамы:
- Даа...
- Леська, это ты?
Господи боже, мама... Звонит на мой мобильный и спрашивает, я ли это... Подставив ранку под струю холодной воды, подтвердила, что, разумеется, это я.
- Леся, ты где? Что за вода шумит вокруг?
Пришлось закрыть кран и присесть на стул - мама не любит краткие переговоры.
- Как вы живете, Леся?
- Спасибо, мам. У нас все хорошо. Мы оба работаем, денег хватает.
Впрочем, этого я могла и не говорить. Наших, точнее, отцовских денег хватало не только нам, но и маме.
- Леська, нам нужна ещё одна дама для поездки в Бразилию.
- Ку... да?
- В Бразилию, Леся. Отец согласен.
Очевидно, я слишком многозначительно хмыкнула, потому что мама начала многословно и торопливо пояснять, что есть возможность с большой скидкой приобрести тур в Бразилию, но это только, если набрать определенное число людей. И вот уже списки сделаны, но одна из дам сломала ногу и поехать не сможет. А так хочется попасть на Фестиваль кофе, и вообще...
- Маам, может, вы поищете кого-нибудь другого? Ты разве забыла про кофе?
- Ой, Леся. Действительно. НО ты же можешь и не ходить на этот праздник. Есть масса других развлечений. Это же Бразилия. Леся!
Мама, мама. Для чего мне Бразилия, насквозь пропахшая горькими кофейными ароматами? Я с трудом переношу эти запахи в наших кофейнях и собственном офисе. Вздохнув, я с сожалением поглядела на чашку остывшего уже чая, сиротливо лежащий лимон с полуотрезанной долькой.
- Леся, а ты знаешь, кто с нами поедет? - Хм, ай, да мама. Я ещё ни слова не сказала "за", а она уже бесповоротно включила меня в элитный список. - Так вот! С нами едут Андриевские, всей семьёй. Да, да! И Костик тоже.
А это уже более чем серьезно. Тащить в Бразилию Костика? Я где-то читала, что инвалидов на колясках вообще в самолеты не пускают - есть какие-то сложности и запреты.
- Геннадий договорился, и Костик летит в Бразилию не по турпутевке, а на частном самолете. Да, кстати, твой отец сам оплатил его поездку.
- Мама, мне нужно подумать.
- Леська, думай до завтра, и срочно оформляемся!
Я подумала, что не удивлюсь, если окажется, что мой отец оплатил вообще весь тур, лишь бы...А что лишь бы? Загадочно. Я отключила телефон и вновь щелкнула тумблером чайника. Да, я не пью кофе. Отец, считаясь со мною, пьет кофе только на работе. Там уже мне приходится считаться с ним и многими другими, но у меня отдельный кабинет. И я сама завариваю себе чайничек хорошего ароматного чая.
На улице хлынул дождь, потоки воды напомнили мне о Бразилии...
Мне было семь, Костику девять. Раскрыв рты, мы смотрели на пугающую красоту водопада Игуасу. Я цепко держалась за мамину ногу, хотя она не выпускала мою руку из своей. Мне же было страшно, очень страшно, а глаза жадно пожирали бесконечно падающие потоки воды. Я пыталась зажмуриться, но тогда казалось, что падаю, лечу туда, вниз, и от ужаса глаза раскрывались ещё шире.
Остальное я почти не помню. Встреча, организованная бразильской стороной, была очень важной для бизнеса моих родителей, и отец непременно хотел сам участвовать во всех переговорах, но он травмировался, и врачи запретили ему ехать. Какое совпадение...Тогда заменой была мама, сейчас буду я?
Испугавшись, я дернулась и уронила кружку, чай пролился на барную стойку. Черт! Я сцепила зубы и снова щелкнула тумблером чайника. Нет уж, что было - то было. Мама - это мама, я - это я. И докажу всем и себе в первую очередь, что время - лечит.
Заварив, наконец, чай, я налила себе большую кружку, положила две крупинки "Сладикса" и дольку лимона. Что-то мне вдруг стало очень неуютно и холодно, накинув плед, я глотала горячий чай, слушала шум дождя, вспоминала и, кажется, плакала...
Итак, мы прилетели в Бразилию, нас, детей, привязали к какой-то темнокожей няне, по имени Габриэла, помню, я жутко её боялась, а та, толстая и добродушная, находила любой повод, чтобы слегка вздремнуть. Господи... Я только сейчас поняла, почему няне хотелось спать. Представляете, в Бразилии, где все пьют кофе с утра до вечера? Да просто Габриэла была беременна. Точно! Я почувствовала, какой горячий глотаю чай, а мысли уже помчались быстрее русской тройки. Кто же был отцом ребенка? Уж не сам ли сеньор Хорхе Рамирес? Однако...
Сплавив нас няне, Соня Андриевская и моя мамочка бились за хороший выгодный контракт с синьором Рамиресом. Недалеко от фазенды Рамиреса, где мы все расположились, шла репетиция знаменитого карнавала, даже до нас доносились бесконечные мелодии зажигательной самбы. Нет, мамы тоже гуляли с нами - свозили на несколько экскурсий, мы повидали обезьяний питомник, водопад Игуасу, но остальное время проводили под оком вседремлющей Габриэлы, практически самостоятельно играя с Костиком в замечательном саду Рамиреса, пропитанном крепким кофейным ароматом и нежным запахом цветущих орхидей.
Было лето, хотя на дворе стоял ноябрь. Говорили, что нам повезло, потому как нынче было мало дождей - в это время их особо много выпадает.
В один из вечеров, когда в доме оставались только мы с няней, а взрослые уехали в офис на переговоры, мы сидели с Костиком на качающейся скамейке и очень серьезно говорили о жизни, как это делали многие дети нашего возраста.
- Когда я вырасту, я женюсь на тебе,- неожиданно заявил Костик.
Я открыла рот, пытаясь возразить, но решила, что рано - пусть признаётся в любви и дальше.
- Ты согласна, Леся?
- Да, - пришлось согласиться мне, и тут Костик вдруг повернулся и коснулся губами моей щеки. Я испугалась - меня никто не целовал, кроме родителей и бабушки.
- Дурак! - соскочив с лавочки, я бросилась бежать в сад, размазывая по щекам слезы. Меня остановили чьи-то стоны. Прислушавшись, поняла, что это где-то рядом. Раздвинув кусты, увидела в окно фазенды стонущую маму, лежащую на софе в странной неудобной позе, сверху на ней лежал какой-то человек и, видимо, делал ей больно. Закричав:
- Мама, мамочка, - я выскочила из-за кустарника.
Мужчина поднялся. Я узнала его - это был сеньор Рамирес, абсолютно голый. Тех долей минуты, что они провели в растерянности, не зная, как поступить, мне хватило, чтобы увидеть и рассмотреть у Рамиреса то, чего не нужно видеть не только маленьким девочкам, но и уже созревшим девственницам. Почему я не кричала? Потому, что онемела - враз лишившись голоса. Только открывала рот, как рыба. Наконец, мама кинула Рамиресу полотенце, при этом они говорили по-английски, она сердилась, а он только посмеивался, обматывая ткань вокруг бедер.
Глубоко вздохнув, я вдруг отчетливо поняла, что именно этим Рамирес делал маме больно, поэтому она и стонала. Поняла и решила, что должна взять с Костика страшную клятву: никогда не показывать мне это и никогда не делать мне этим больно. Так, как Рамирес маме. С этими важными мыслями я бросилась в дом, мне нужно было найти что-нибудь, на чем Костик мог поклясться.
Я помню, как рылась в игрушках, своих и его вещах. Помню, как продолжила поиски в спальне у мамы, Сони и даже у Рамиреса. Очевидно, я все же что-то нашла. Как я ни пыталась потом -вспомнить, увы, натыкалась словно на стальную завесу в памяти. Но что-то было в моих руках, когда я вернулась в сад, к Костику и протянула руки, важно и строго начав:
- Костик, поклянись, что...
Ослепительно сверкнула молния, гром больно ударил по моим ладоням, отозвался эхом где-то высоко, от испуга я разомкнула руки, бросилась бежать, мгновенно намокнув под хлынувшим проливным дождем. Громко закричал мне вслед Костик.
Обернувшись, я увидела около него незнакомого мужчину, тот наклонился над упавшим мальчиком, видимо, собираясь помочь. Откуда-то появился ещё один незнакомец, закричал по-португальски, а потом кинул в меня чем-то тяжелым. Я заорала, тот, первый, обернулся, и в его руке вдруг что-то вспыхнуло. Второй незнакомец упал прямо на мокрый песок, а я, визжа от страха, поскользнулась и полетела в реку.
Дальнейшее помнится каким-то калейдоскопом, преследует меня то яркими вспышками, то жуткими провалами в памяти. Я не видела, как со стороны фазенды бежали люди, как примчались полицейские. Меня, барахтающуюся в реке, бьющуюся в истерике, вытащил слуга Рамиреса. Потом оказалось, что эти двое были грабителями, совершившими несколько преступлений в крупных городах, последнее - в Сан-Паулу. Но не это было главным - как оказалось, выстрел был произведен из револьвера Рамиреса, но ни слуги, ни хозяин - никто не могли сказать, что в доме побывали грабители - на месте оказались все драгоценности и деньги, хотя и было очевидно, что кто-то рылся в вещах. Сам преступник, не имея возможности скрыться с места преступления, все же настаивал на том, что револьвер он нашел в саду, недалеко от мальчика. Наверное, ему бы поверили, если бы... Если бы Костик тоже не был ранен - тяжело, в поясничную область позвоночника.
Я долго не могла говорить, заикалась, часто просыпалась ночами от страшного сна, в котором за мною гнались и кидались огромными булыжниками незнакомые страшные голые мужчины, освещаемые яркими молниями, я, захлебываясь водою, летела вниз, в пропасть, в самое дно водопада. Во время грозы я съеживалась в комочек страха.
А Костик после реанимации смог передвигаться только на инвалидной коляске. И мы оба ничего не могли рассказать о том, что же произошло. Родители с помощью Рамиреса добились для нас бесплатного лечения, преступника осудили, а потом мы вернулись на родину. Вскоре Андриевские вообще уехали жить в Германию. Мама все же разошлись с отцом, видимо, кто-то донес ему про её роман с Рамиресом. Сейчас-то я понимаю, чем они там в саду занимались. Я же осталась с отцом - решили, что так будет лучше.
Моя речь полностью восстановилась. Гроза уже не пугает. И не вызывает дрожь водопад Игуасу, когда случайно попадается мне на видео или фотографиях в журналах. Но от мужчин я все ещё, в свои двадцать три, бегаю как черт от ладана. Если меня пытаются поцеловать - впадаю в настоящую истерику. Пожалуй, так и проживу старой девой. Впридачу ко всему появилась устойчивая аллергия к кофе, к его горькому терпкому аромату.
И после всего этого ехать в Бразилию? Единственное, что меня тянуло туда - желание всё восстановить, понять, что я нашла тогда в доме Рамиреса, и куда это делось потом?
Мы прилетели в Бразилию за день до открытия Фестиваля кофе. Рио-дас-Флорес встретил нас расцвеченными рекламами. Даже на улицах стояли кофейные автоматы, около которых демонстрировали свои чудеса многочисленные бариста*. Я взяла с мамы слово, что никто не будет сговаривать меня посетить это мероприятие - пусть уволят. Я посижу в отеле, попью чай, сок, кашасу*. В общем, на меня махнули рукой.
Костик, взрослый, грустный, пытающийся казаться веселым и бодрым, пожал мне руку при встрече - от поцелуя я уклонилась. А потом тоже заявил, что не поедет на фестиваль, лучше побудет со мной, нам есть о чем поболтать.
О чем, интересно?
Короче, мы заказали в номер ужин на двоих, я - чай, а он, с моего позволения - крепкий кофе. Говорили ни о чем - так, о погоде, об учебе, о друзьях-товарищах. Было как-то неловко - неуютно. Включили телевизор, какой-то боевик. Слова мы не понимали, поэтому поначалу фильм шёл просто фоном к нашему ужину, но потом я все чаще и внимательнее стала смотреть на экран, где гремели выстрелы.
Память вернулась вместе с осознанием ужаса. Я вспомнила, что нашла в спальне Рамиреса... Револьвер! Да, крепко держа его в ладонях, я вернулась в сад, вытянула вперед руки и сказала:
- Костик, поклянись, что...
Ослепительно сверкнула испугавшая меня молния, руки дернулись, нажав на курок. От неожиданности и боли я выронила оружие и побежала, но не к дому, а почему-то к реке. Все остальное оказалось совпадением. Один преступник подобрал брошенный мною револьвер, другой утопил завернутые в мешок драгоценности, бросив их в реку, и погиб от руки своего напарника.
Господи, надо же было всему этому случиться в тот дождливый вечер. Я судорожно всхлипнула.
Костик испуганно кинулся ко мне на своей коляске:
- Леська, ты чего?
- Ты не знаешь, зачем мы с тобой сюда приехали? За какой ещё бедою, Костя?
- Ненормальная... Мы же были детьми, а сейчас взрослые. Надо жить сегодняшним днем, Леся. Надо уметь прощать, уметь любить.
- А ты умеешь? Ты сумеешь меня простить, Костя? - я присела на колени около коляски и заглянула в Костины глаза.
- Я давно простил тебя, Леся.
- Ты знал? Ты догадывался? И молчал?
- Я догадывался, а теперь - знаю. Но это не имеет никакого значения. Я много думал о том, что произошло там. В саду Рамиреса. Я понял, что ты была страшно напугана. Возможно, поэтому и не поняла, что делаешь.
- Молчи, Костя. Молчи.
Обхватив ладонями горячую кружку, я пыталась согреться, изгнать из себя изнуряющий озноб, от которого ломило виски. Костик осторожно разжал мои трясущиеся руки, убрал кружку, молча прикоснулся губами к ладонями и замер.
- Помнишь, ты хотел на мне жениться?
- Я поцеловал тебя, а ты рассердилась и убежала.
- Да, но сначала я ответила "Да", - у меня перехватило в горле.
- Ты сказала "Да" и убежала. Я так испугал тебя?
Тяжело вздохнув я заговорила, рассказав Костику всё, что вспомнила - про маму и Рамиреса, про револьвер, про свои страхи, про ужасы, что преследовали меня бессонными ночами.
А потом я целовала его руки, его глаза. Мы перебрались на постель, мы оба смущались, оба делали это впервые. Я - потому что была напугана тогда Рамиресом, Костя по причине инвалидности, виновницей которой волей-неволей оказалась я.
Мы с Костей целовались и любили друг друга, пили сок, ели фрукты, снова целовались и любили друг друга. А потом пили кофе. Крепкий бразильский кофе "Сантос" с необычайно тонким горьковатым ароматом. А когда вернулись наши матери, мы объявили им о своем решении быть вместе.
После свадьбы отец спросил:
- Теперь ты освободилась от того ужаса, Леся?
- Ты знал, папа? - Я прижалась щекой к его пахнущему тончайшим кофейным запахом пиджаку. Он молча обнял меня. А через минуту сказал:
- Я хочу предложить Косте место начальника отдела продаж в нашей компании. Думаю, он справится. Как ты считаешь?
- Он справится, - улыбнулась я, глядя в глаза отцу, и добавила, - потому, что очень любит бразильский кофе.
- И тебя, - добавил очень серьезно мой всезнающий и всепонимающий папа.