С Алёной Данченко Дима познакомился на очередной шашлычной вылазке. А пригласила его туда Наташа. С нею Димка учился в одной школе, немного дружил, слышал, что имеется сестра, но дома у Данченко ещё не бывал.
Наташа была мечтательницей - обожала бабочек, могла подолгу сидеть, глядя на бегущие ручьи, на качающиеся ветви деревьев, шепотом вела с ними какие-то тайные беседы. На дискотеках и тусовках больше молчала, улыбаясь как-то загадочно и печально.
- Хочу стать бабочкой, легкой, воздушной, невесомой, чтобы взлететь от малейшего дуновения ветерка и парить над землею, любуясь яркими цветами, - так было написано в ЖЖ на Наташиной страничке.
Алена заразила всех непосредственностью и легким смехом. Не вульгарным и громким, а именно легким.
Димка влюбился. Втюрился но по-настоящему, крепко и навсегда, потерял голову, да так, что только на следующий день понял, что не попросил у девушки даже номера телефона, и единственной ниточкой к Алёне стала её сестра, Наташа.
Недолго думая, нашел хитрый выход: напроситься к Данченко в гости. Прикупив коробку конфет и бутылочку хорошего вина, юноша, не торгуясь, приобрел солидный букет и, выросши перед Наташей, как лист перед травой, вызвался проводить девушку до дома.
Та растерялась, но согласилась - собственно, им было о чем поболтать, пока шли от института до дома Данченко.
Надо ли говорить о том, что Наташа тоже влюбилась? В Диму. Окончательно и бесповоротно, а три остановки так быстро закончились...
Счастливая и смущенная, девушка чмокнула парня в щеку, махнула на прощание букетом и скрылась за гулко ухнувшей дверью.
- А я? - растерянно спросил у двери Дима. Вот уж обломали.
Хотя, нет худа без добра - теперь он знал, где искать Алену.
Сама не ведая, Наташа в тот день спасла чужую любовь - Алена была дома, но не одна, а со своим парнем, Виктором. Валяясь на диване после бурных объятий, они грызли поп корн, который вчера Алена притащила из кинотеатра в подарок сестре.
Поворот ключей в замке не напугал влюбленных - про их близкие отношения Наташа знала прекрасно, в отличие от родителей. Заглянув в комнату одним глазом, Наташа объявила:
- Вставайте, лодыри, у нас есть вино и конфеты!
- О, это кто ж такой богатенький? - промурлыкала Алена.
- Это меня угостили! - показала язык Наталья и умчалась на кухню, застучала чашками и фужерами. Виктор, как обычно, чмокнул девушку в щеку - как-никак, без пяти минут родственники, открыл и разлил по фужерам вино:
- Ну и как зовут нашего спонсора?
- Димка, мой бывший одноклассник. Алена, да ты его видела, на шашлыках у Гарика.
- Возможно, я не помню.
Как-то быстро пролетела снежная зима. Весна забросала город черемуховыми лепестками, окутала ароматом цветущих груш и яблонь. Дима и Наташа грустили каждый поодиночке. Сохли, она - по нему, а он - по Алене.
Алена же, проводив Виктора в армию, тоже загрустила.
Теплые дни начинающегося лета манили в парки, в лес на шашлыки, на дачи.
Однажды Наташа уговорила сестру поехать на шашлыки к одной из подружек. Двухэтажная дача, построенная с новорусским шиком, располагала к приятному отдыху.
Веселились они в тот день совершенно безобразно. Лопали шашлыки, пили вино и много дурели. Дима с видом великого маэстро наигрывал на пианино единственный знакомый ему "Собачий вальс", а Алена, сидя наверху пианино, подыгрывала каблучком, нажимая в нужный момент на одну и ту же клавишу. Ночью гуляли по поселку, горланя песни, обнявшись, как одна семья. Димка млел, когда его рука касалась мягкой талии Алены. Душа была где-то там, высоко в небе.
Потом долго не мог уснуть, курил, вздыхал. Вот надо же! С любой другой девчонкой уже бы и секс замутили, а эту задеть боялся. Да что там задеть - опять даже словом не обмолвился о своей любви.
В субботу позвонила Наташа, что-то взахлеб говорила, Дима даже сначала не разобрал - речь шла о каком-то парке, о бабочках, цветочках.
- Ты меня куда-то приглашаешь?
- Дим, ну ты что, не понимаешь? У нас открылся парк бабочек!
- Да? И что? - ох, он совсем забыл, что Наташка помешана на этих бабочках.
- Как это, что? Давайте сходим, интересно же...
- Уф. Давайте сходим. А кто - давайте?
- Ты, я, Алена, можно позвать ещё кого-нибудь, наделаем снимков...
Конечно же, он согласился. В общем, получилось так, что поехали вчетвером - три девицы и Дима. Но видел он только Алену, яркую, веселую, желанную. А Наташа все время улыбалась Диме, не замечая его взглядов, бросаемых украдкой на сестру.
Она любовалась бабочками, летая, словно Психея, по аллеям Парка, с восторгом тормошила Димку и девчонок, спеша поделиться с ними увиденным:
А бабочки, большие и поменьше, с черно-белым графичным рисунком или причудливой арабской вязью на крылышках, лимонные, нежно-голубые, апельсиновые, словно на свет, летели к ней и садились на плечи, на руки, облепив всю так, что казалось - Наташа надела платье из бабочек.
Служащие Парка удивленно наблюдали - ещё ни к кому вот так их подопечные не ластились.
- Ой, красота какая! - девушка с восторгом кружилась, бабочки то слетали с её платья, то возвращались обратно, Димка еле успевал щелкать фотоаппаратом, а ведь ещё нужно было обязательно заснять Алену.
Одна из парковских фотографий, где Наташа читает стихи сидящей на ладони данаиде, потом долго стояла на полке в изящной рамке.
Я сошью себе платье из бабочек.
Разноцветных, нежных, порхающих.
На подол положу перья ласточек,
В синеве небес утопающих...**
После Парка они сидели в "Васаби", ели японские роллы, запивая американской "Кока-Колой" местного розлива, и, конечно же, Дима потом провожал девчонок до дома. Когда и как протянулась тонкая ниточка, не заметили ни Алена, ни Димка. Вот как-то так, сразу, устремились друг к другу души, а следом - соединились руки.
Тротуарчик, обрамленный высокими кустами акации, был узеньким - только для двоих, и Наташа невольно вышла вперед, лелея в себе восторг от сегодняшнего дня, и, задумавшись, не заметила, как сильно отстали сестра и Дмитрий Повернулась и замерла...
Качался фонарь, откидывая на ветки длинную тень, а эти двое самозабвенно целовались, тесно прижавшись друг к другу. Они, конечно же, не видели, как удивленно-растерянно смотрит на них Наташа. А та стояла, молча кусая губы, и смахивала со щек капельки дождя. Впрочем, дождя-то не было...
Вот тогда что то больно кольнуло внутри да так, что перехватило дыхание. Мир сдвинулся, дома поплыли, и какое-то мгновение Наташа словно умерла - потом долго и часто дышала, опомнившись. С деревьев медленно облетали листья, кружась, падали на землю, словно умирающие бабочки.
С этого вечера Алена и Дима стали встречаться открыто. Любимыми местами встреч стали набережная, ботанический сад и знаменитая Высотка, откуда открывался головокружительный вид на город.
На вопрос матери: "А как же Витя?", - дочь лишь пожимала плечами:
- Я ничего никому не обещала!
Счастливые, они не замечали грустных Наташиных глаз, да ещё умудрялись приглашать её с собой - в кафе, в кино, не понимая своей жестокости. А Наташа, ругая себя нещадно, каждый раз снова упорно шла с ними, чтобы лишний час побыть рядом с Димкой.
Однажды, посмотрев смешную комедию, замерзшие, но веселые, хохоча, заскочили в лифт, Дима обнял и чмокнул Алену, лифт как-то очень медленно дернулся и пошел вверх, и вдруг...
- Мне плохо, - Наташа выдохнула еле слышно эти два слова, и стала сползать по стенке лифте, Димка подхватил, но глаза девушки закрылись, она обмякла в его руках, словно неживая.
- Ну, давай же быстрее, давай, - Димка торопил лифт, Алена стояла ни жива, ни мертва, не понимая, что происходит, и не зная, как поступить, что сделать, чем помочь. Дрожащей рукой вытащила мобильник, набрала номер матери:
- Мама, Наташе плохо! Мы в лифте, скорую вызывай, скорее!
- Мама? - прошептала еле слышно Наташа, открыв глаза, пошатнувшись, сползла с Димкиных рук, - я... с мамой не попрощалась...
Дима успел подхватить - иначе бы девушка упала на цементный пол.
Скорая приехала, как всегда, не скоро. А когда мама, чуть успокоившаяся, к ночи вернулась домой, оставив заснувшую Наташу в больнице, Алена погрузилась в тревожный сон.
Наутро её разбудили голоса. Бабка Прасковья сидела на кухне с матерью и что-то бубнила. Алена, в пижаме и босиком осторожно подошла к приоткрытой двери, прислушалась:
- А я тебе, Мария, говорила! Не жилец твоя девка, не жилец. Меченая она господом!
- Да что вы, мама, говорите! Какая меченая, ну подумаешь, родимое пятно, они у многих бывают
- Бывают, да не такие! Бабочка, крылья сложенные! Примету тебе рассказывали? Знак это, что душа мертвая. Что рано улетит, да и навсегда. Не поверила? Вот теперь и ревешь. А надо было сразу оставить девку-то. Одну-то легче было бы тянуть. А эту сколько времени по больницам таскала, выхаживала? И Васенька бы мой не надорвался, а то, как оглашённый, как проклятый, на трех работах, вот и...
- Да вы, что, мама! Вася... Да, он работал с утра до ночи, так ведь и я не сидела, руки сложа. А то ж несчастный случай был, когда Василия не стало. А Наташа, он её очень любил. Она ж умница и красавица выросла! Сейчас медицина другая, вылечат нашу девочку.
- А я тебе говорю: помрет она скоро! Готовься. Да вторую вон не упусти. А то одевается черти как, носится где- то, тьфу, как есть, шалава.
Алена отшатнулась и на цыпочках убежала к себе, нырнула под одеяло, стиснув зубы. Не любила она бабку Прасковью, впрочем, и та не чествовала внучек.
Накаркала бабка. Мать, не отходя, сидела у больничной койки. Наташа ушла тихо, не слышно, легкая, словно бабочка.
Это уже много позже, разбирая её вещи, мать нашла неотправленные письма, хотела отдать Диме, да не удержалась. Читала и ревела, целуя каждую страничку. "Бедная моя девочка", - шептала, наполняясь безотчетной злостью на тех двоих.
А Алена с Димкой, впервые за несколько печальных месяцев, решили прогуляться. Забрались на Высотку.
- Красотища какая...
- Смотри - вон там твой дом.
- Ага, а вон школа, сад, жаль беседку нашу не видно...
Алена повернулась к Диме в ожидании поцелуя. Здесь, на самом верху башни, откуда совершали парашютные прыжки экстремалы, звуки города затихали, приглушенные сильным ветром. Димка обнимал Алену, а её непослушные волосы причудливо качались, поднимаемые капризными потоками воздуха. Алена их постоянно поправляла, волосы закрывали её глаза, облепляли пахнущие ванилью губы, вдруг отчаянно щекотали Димку, устремлялись к небу, мешали целоваться. Было уютно и смешно, и Дима с Аленой долго стояли, прижавшись друг к другу.
Мимо пролетали птицы и самолеты, пугая своей близостью.
- Дим, а где бабочки?
- Они так высоко не летают.
- То есть они там - где-то ниже?
- Да, внизу. Ближе к цветам и кустарникам.
Потом он проводил девушку до дома. Хотел что-то сказать да промолчал. Алена впорхнула домой.
Мать, на эмоциях швырнула письма ей под ноги:
- Ты... ты понимаешь, что вы наделали?!
- Что? - дочь растерянно подняла один конверт, замерла, присела на пол, собирая письма. Пробежала глазами по строкам.
- Зачем? Зачем ты их читала, мама? Разве мы виноваты в том, что полюбили друг друга? Мы же не знали, что она...
Схватив письма, девушка выскочила из дома. Дима с трудом отнял давивший на кнопку звонка палец любимой.
- Вот. Это для тебя, - она выскочила из квартиры, оставив Димку одного с Наташиными письмами.
Какое-то время юноша сидел, обхватив голову руками. А ведь он видел, видел постоянный немой вопрос в Наташиных глазах! Видел, как иногда в них проскальзывала глубокая боль. Думал, что это, как обычно, какие-то свои, женские переживания. О, господи...
Он выскочил из квартиры, купил букет из белых лилий в ближайшем киоске.
Голова кружилась то ли от назойливого запаха цветов, то ли от порхающих над ними бабочек. Пора было уходить - Дима уже давно сидел в неловкой позе с затекшими ногами. Юноша поднялся, бабочки испуганно разлетелись, кроме одной. Той, что не могла улететь - разве можно вспорхнуть в небо с крыльями, высеченными в камне? Наташа, веселая и живая, смотрела мимо Димки на суетящихся бабочек, тихо и загадочно улыбаясь. Она не видела, да и не могла увидеть свежую глину на Димкиных кроссовках, как не видела за его спиной утопающий в живых и искусственных цветах недавно выросший холмик. Она вообще ничего не могла видеть.
- Я люблю Алену. Люблю. Алену. А-ле-ну. - Медленно встав, он посмотрел вверх, словно пытаясь заглянуть за облака. - Прости, Наташа. Прости.
Положил лилии на ухоженную, утопающую в цветах могилку, и так же медленно, но не оборачиваясь, ушел с кладбища.
Алены дома не оказалось, и мобильник был вне зоны обслуживания. Дима, сжимая в руке коробочку из нежно-сиреневого бархата, внутри которой уютно расположилось маленькое элегантное колечко, растерянно постоял с минуту, а потом кинулся к Высотке.
Девушка стояла на самом краю крыши у парапета, раскинув руки, и, казалось, парила в воздухе.
- Господи, что ты творишь, Алена, - хотел крикнуть Димка, но слова словно застыли в горле, и он кинулся наверх.
Лифт, черт его дери, проклятый лифт мотался где-то между этажами, натужно скрипя ... Нажав ещё раз без всякой надежды кнопку вызова, Дима бросился к лестничному проему.
Он бежал, перепрыгивая через несколько ступеней, он торопился, слышал, как Алена кричала, хотя сильный ветер уносил слова вверх, к облакам:
- Я лечу к тебе, Наташа......
- Н-е-е-т!!!
Когда Дима выскочил из чердачного окна, Алены уже не было на крыше. Он подошел к самому краю и увидел, как медленно падает яркая полоска легкой материи. Не успел. Закололо льдом виски. Димка закрыл глаза, представив, как Алена падает вниз, думая, что летит вверх - туда, где порхают бабочки, туда, где её ждет Наташа.
Как страшно. И очень тихо. Почему никто не кричит? Нужно подойти к краю крыши и посмотреть туда, вниз. Но почему же не едут ни скорые, ни милиция?
- Алена, - скорее подумал, чем произнес, и вдруг почувствовал за спиной легкие шаги. Замер в ожидании.
- Ветер сорвал шарф, я увидела, как он падает, голова закружилась, я испугалась...
Она коснулась Димкиной спины, и тишина вдруг обрушилась городским шумом - звенели трамваи, кричали рабочие на соседней стройке, скрипел лифт в здании.