Наташа училась в университете, на филфаке. Была она не красавица, не дурнушка, так себе. Много на филфаке и на других гуманитарных факультетах таких девушек: не высоких, не маленьких, не худых не полных, очень приличных. Прямые каштановые волосы, карие, каштановые глаза, тонкая талия. Хорошая девушка, старательная, не дурочка и не слишком умная. Дух не захватывает, но смотреть приятно. Её мама жила для дочери. Про отца Наташа никогда не вспоминала, кто он был, неизвестно. Мама была стройной, приятной дамочкой, образованной, не глупой. Были у Наташи полдружки, а вот парня ещё не было. Двадцать два года, уже пора встречаться, целоваться, влюбляться, только не в кого, не густо парней на их факультете. Скромной, тихой и порядочной была Наташа. Ничем из толпы сокурсниц не выделялась. Взглянешь на неё и сразу, как-то непроизвольно, подумаешь: "Хорошая девушка".
Вот уже и выпускница Наташа. Диплом - четвёрки пятёрки, ну и троечки попадаются. По распределению попала она в библиотеку. Всё хорошо. Мама, глядя на дочь, нарадоваться, не могла. И вдруг, грянуло. В один день, вся жизнь рухнула. Маму парализовало. Не было инсульта, вообще ничего не было, никаких болезней. Мама упала, даже не ударилась, и больше не смогла встать. Лежала на кровати, отнялись не только ноги, отнялись и руки. Говорить она могла, могла поворачивать голову, а вот кормить приходилось с ложечки. Врачи соболезновали, причин паралича не находили, как лечить не знали. Врач глядел на несчастную девушку и разводил руками: "Потерпите, в таком положении долго не живут, три, пять лет от силы". Уволилась Наташа из библиотеки и стала ухаживать за мамой. Горы белья, стирка. Мама ходила под себя. Судно она не просила. Мама смотрела телевизор, слушала радио. Мама переживала. Мама не могла понять, за что судьба так жестоко их наказала. Мама хотела жить, мама каждый день собиралась встать с постели. Мама не теряла надежды. Денег было мало. Мама ела много.
Через три года Наташа устроилась в библиотеку, не на полный рабочий день. Приходила с работы, меняла бельё, кормила маму и стирала, стирала, стирала. В квартире был тот страшный запах, от которого тошнота подступает к горлу, запах нечистот, неистребимый, отвратительный.
Наташа ходила на работу, как на праздник. Только бы уйти из дома, только бы не дышать этим воздухом, всё убрать и ночевать у подруг.
Подруги выходили замуж. У подруг появились дети. Подруги жаловались на жизнь, на мужей, на детей, на родителей и родственников. Наташа тупо глядела перед собой и слушала. Ей можно было доверять любые тайны, рядом с её бедой все их беды были ничтожны, несущественны. Личной жизни у неё не было. Кого она могла пригласить к себе? Кто после этого будет жить с ней? Кому это надо? Случайные связи? Но это не то, что ей нужно. Она так не может. Вот умрёт мама, и тогда .... Все ёё мечты начинались с этой фразы. Мама хотела жить. Мама хотела есть. Она кричала, ругалась:
- Ты меня плохо кормишь, я тебя кормила хорошо, ты мне не вкусно готовишь, Я хочу есть. Я всё время хочу есть. Неужели нельзя приготовить побольше. Ты жалеешь на меня денег. Как ты можешь так поступать со мной.
- Мама я тебя не смогу переворачивать, ты очень много весишь. Я тебя и так не могу переворачивать. Кто будет убирать за тобой?
- Я тебя не прошу убирать. Я хочу есть. За мной не надо убирать. Можешь не переворачивать, ты мне нарочно делаешь больно.
Приходил врач. Мама лежала уже восемь лет. Врач понимал, что от него ждут. Когда это кончится? Врач не знал. Врач говорил: "Это удивительно, но она здорова. Она совершенно здорова".
Мама деградирует. Не смотрит телевизор, да и телевизор испортился, трубка села, нет денег на новую. Мама слушает по радио только те передачи, где говорится о продуктах. Её прежняя жизнь кончилась, ушла без возврата и не имеет больше к ней отношения. Мама знает, что уже не встанет никогда. Ей не интересно то, что волнует здоровых людей. Её жизнь - еда. Её не интересует гигиена. Она не чувствует запаха. Она хочет есть. Она хочет жить. Существовать.
Началась перестройка. Наташу уволили по сокращению штатов. Жили на мамину пенсию и инвалидность. Наташу не брали на работу даже уборщицей. Мама требовала еды, много еды. С утра до вечера она говорила о еде. Радио ещё работало, мама слушала кулинарные передачи. Десять лет, одиннадцать... Постельное бельё рвалось быстро. Денег на бельё не было. У мамы испортилось зрение. Телевизор не работал. Наташа не жаловалась. Она мечтала. Она говорила подругам:
- Вот умрёт мама, и я буду искать кого-нибудь за рубежом. Я не хочу тут жить. Сейчас это реально.
- Она с ума сошла.
- Нет. Она мечтает. Дай помечтать человеку.
Подруги жалели её, приглашали изредка на семейные праздники. Пили вино, водку. Наташа не пьянела. Наташа не старела, не толстела, не худела, только в каштановых волосах появились серебряные нити.
Прошло ещё несколько лет. Наташа работала. Работа, конечно, была не уму не сердцу, зато радом с домом. Она приходила в обеденный перерыв домой, кормила мать, убирала, слушала её укоры, ругань. Мама хотела есть. Иногда Наташа убегала из дома в театр, на концерты. Музеи пока ещё были ей доступны. Денег было мало. Билеты она брала самые дешёвые. Что она чувствовала? Трудно сказать.
Выглядела Наташа хорошо, лучше своих подруг. Только была она какой-то незаметной. В каждом из нас есть искорка, огонёк, огонь. Что это за огонь, не поймёшь сразу. Возможно, это свет, а, может, это пламя из преисподней. Мы летим на этот огонёк, как неразумные мотыльки. Поднимемся, просвеченные насквозь, или сгорим в аду, кто знает? В Наташе не было ни искры, ни огня - всё в ней потухло, лицо её не отражало даже чужой свет. Наташа среди людей была, как невидимка. Нет искры - и никто не летит, не видит. Что чувствовала она в театре, что видела в музее? Бог знает. Говорила она всегда как надо, филолог всё-таки. Приятная женщина, немолодая, тихая, немного раздражительная.
Вот умрёт мама. Когда умрет мама, я.... Она с трудом переворачивает маму. Мама толстеет и хочет, есть, Мама слушает по радио кулинарно-музыкальные передачи. Она мысленно смакует описываемые блюда. Примитивная музыка - хорошая приправа к кулинарным фантазиям. Мама ругается, требует вкусной пищи, кричит.
Подруга отдала Наташе свой старый телевизор. Наташа смотрит его на кухне. Маме не нужен телевизор, она ослепла. Зрение ей ни к чему, как, собственно говоря, почти всё остальное. Маму не мыли в ванной более пятнадцати лет. Наташа моет её, как может, прямо на кровати. Мама хочет жить. Есть, спать, существовать.
Наташе тридцать семь. Что дальше? Где кончается жизнь? Что такое жизнь? Что такое долг? Где начинается долг? Где заканчивается долг? Имеет ли право человек на такую жизнь? Живет ли её мать, или давно умерла. Жила ли Наташа всё это время? Неужели это и есть жизнь, другой не будет?
Может быть, была какая-то возможность определить маму в какое-нибудь заведение для таких лежачих больных, за деньги конечно. Не было у Наташи денег, не было связей. Была квартира, хрущовка, одна на двоих.
Более пятнадцати лет каждый день ждать её смерти, желать этой смерти. Жить надеждой на её смерть. Чем провинилась перед Богом её мать, что она такое натворила. За что за какие грехи им, двоим, дан этот ад. Почему её мать стала монстром. За грехи предков? Кто были её предки? Зачем она родилась?
Врач смотрит на Наташу: "Я не знаю. Её организм полностью разрушен, но она хочет жить. Ей скоро шестьдесят пять. У неё выпали зубы, заросли корни. Как вы её кормите? Как вы её переворачиваете? Ведь это невозможно, она очень много весит. Как вы её моете? А потом, пролежни, с её весом. Как вы справляетесь"? Врачу плохо, несмотря на открытые окна, она старается не дышать. Мама жалуется доктору на дочь: "Она меня голодом морит. Скажите, чтобы эта дрянь дала мне есть. Мне плохо, я хочу есть".
Врач смотрит на Наташу, на её равнодушное, потухшее лицо, на тёмные глаза, давно потерявшие каштановый, яркий цвет: "Потерпите, недолго осталось". Наташа терпит.
На кухне у лучшей подруги Наташа пьёт водку. Муж подруги ухаживает за ней, подаёт салат, селёдочку, выбирает для неё самые вкусные груши, говорит комплименты. Они привыкли к ней, привыкли её жалеть. Они добрые, небогатые, у них проблемы с детьми, со здоровьем. Муж подруги отвозит её домой на старенькой машине через весь город с севера на юг. К ней не ревнуют. Она едет по сияющему, невообразимо-прекрасному городу и не видит его красоты. Слава Богу, что не видит, потому, что если почувствует она это, то не сможет жить, умрёт или сойдёт с ума. Она не войдёт в свою квартиру, бросит мать, бросит всё. Её вывернет наизнанку у порога этого дома и ничего невозможно будет сделать. Чувство красоты абсолютно бесчеловечно. Или человечно? Где начинается человечность? Где её конец? Был ли у Наташи выход? Эта мечта, её несбыточная мечта о смерти матери, неужели она и есть нравственная красота? Может ли человек контролировать свои чувства? Что нравственно, а что безнравственно в этом мире. Нужно с христианским смирением нести свой крест. Кому нужен этот крест? Кому нужно это беспросветное существование. Разве от этого стало светлее в нашем неумном мире? Господи, что ты делаешь с нами?
Муж подруги думает о деньгах, о сыне, о проблемах со здоровьем, о дочери, которая шляется по ночам неизвестно где. Он думает о даче, о картошке, которую надо выкопать. Наташа думает о том, что сейчас откроет дверь, а там нечистоты и крики матери, потерявшей человеческий облик. Она думает, что это не кончится никогда.
Прекрасный город, чёрная Нева, блистающие драгоценными огнями потоки машин. Сияющая красота, одухотворённая, недостижимо высокая, та самая, которая является смыслом вещей, зданий, городов, а может быть и смыслом жизни человека, самой жизнью, забирает чьи-то души. Не их души. Красота, творчество, творенье. Жизнь.
Живут же люди как-то. Живут. Живут зачем-то. Хотят жить. Даже, когда нет надежды на жизнь, всё равно хотят существовать. Есть. Спать. Не видеть, не слышать, не чувствовать - существовать. Зачем? Кто знает? Умрет когда-нибудь Наташина мама, умрёт Наташа. Возможно, не будет у неё ни детей, ни внуков, ничего не будет, ничего не оставит она в этом мире. Будет сиять по ночам ослепительно-прекрасный город, а потом и он разрушится. Археологи через тысячи лет начнут с интересом изучать прах, и тлен давно исчезнувшего мира. Будут суетиться радоваться находкам. Люди будут жить, любить, рожать детей. Будут новые, прекрасные города. Будут поэты, художники, рабочие, учёные. Будет хрустально-прозрачный великолепный, вечно юный, потрясающий, одухотворённый мир. Будет роскошь человеческих чувств. Роскошь любви. Будет жизнь, такая же непостижимо-прекрасная и безнадёжно-беспросветная, бессмысленно-ужасная и бесчеловечная, в своей ужасающей простоте, полноте и красоте.
09.07.05
1. Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. М. 1991. С. 236.