Аннотация: Это рассказ о, надеюсь, ниеогда не будущем.
На рассвете
Империя восьмипалых цветов
Будто пролог
Оттепель звучала повсюду. Кап-кап!.. Капельки разбивались. "Ваша песенка спета!" - хотела злобно хохотать зима, но не смела. Ведь капельки не расстраивались. Они совершенно точно знали, что их песенка действительно спета. И публика рукоплещет!
Уже третью зиму подряд капелькам говорят, что их скоро не станет, что солнце погаснет, что его заменит восьмипалый цветок аськи. Но капельки не верят. И каждая из них всё ждёт, когда кто-нибудь остановится рядом с крышей. И тогда она, капелька, пролетит мимо этого лица, которое больше не спешит быть на работе, в детском саду или просто где-нибудь быть. И он, кто-нибудь, обязательно рассмотрит в ней перевёрнутый мир, мир вниз головой, где можно ходить по небу, а над тобой будут распускаться ромашки!..
Явление 1
-Малыш, не отставай! Йо-хо! - карета промчалась по небу, дразнящее сверкнули золотые спицы колёс, солнце пошелестело в седых волосах Мэрлина - и высоченная полевая трава упруго спружинила, обеспечив мягкую посадку. Малыш с растрепавшимися выгоревшими на солнце волосами бежал следом по небу, размахивая руками и боясь не успеть затормозить, улететь так далеко, что Дядюшка больше не найдёт его.
Дверь старой корчмы скрипнула. Двери любят скрипеть. Если дверь себя уважает - она скрипит, рассказывает хозяину, что произошло без него. Главное, слушать двери. Эта дверь скрипела. Ей было уже давно за сорок, её лапали за ручку разные руки. Вздрагивая под этими руками, для каждой из них она скрипела по-разному. Кто-то на её скрип раздражался, и она раздражалась в ответ. Кто-то её жалел, но дверь не любит, когда её жалеют, ей становится обидно.
-Ведь и тебе стало бы обидно, Малыш, если бы тебя жалели за то, что ты такой фантазёр. Ты гордишься этим - а на тебя смотрят сочувственно и жалеют. Потому что твой хозяин давно не подливал маслица в извилины, чтобы они крутились гладко и ровно, как нужно...
-Кому нужно? Яйцеголовым? - перебил Малыш.
Глаза дядюшки добрые, серые, с лучиками улыбки в уголках. Посмотрите на человека, который улыбается вам. Искренняя улыбка всегда в таких лучиках-морщинках. Аристократично припудрена только фальшь.
-Яйцеголовым ничего не нужно, Малыш. Но нужен ты. Они отдали бы миллионы, чтобы ты жил у них дома, показывал им мультики, рассказывал сказки. Они несчастливы, Малыш...
Дядюшка Мерлин и Малыш сидели за столом последней настоящей корчмы и слушали, как скрипит дверь. Она рассказала им про цыганские пляски, которые видели окна корчмы, и про рыбаков, которые напивались здесь вечерами. Про сказочника из двадцатого века, который ночевал здесь три ночи подряд, а потом влюбился в созданную его пером девушку. Влюбился так сильно, что не смог создать ни одного отрицательного персонажа, который смог бы навредить его возлюбленной, и так и не дописал книгу.
-Дядюшка, а бывают фантазёры, которые не умеют создавать плохих героев? - спросил Малыш, когда седобородый корчмарь принёс им яичницу, оладьи с малиновым вареньем и целый кувшин молока.
Мерлин молчал и думал, что его яичница так похожа на солнце. Тогда и малыш замолчал, с грустью подумав, что чьё-то солнце так похоже на яичницу. А тем старым рыбакам и немолодым писателям яичница доставалась так редко, что они даже сравнивать не могли. Жили бы они сейчас, вместе с Мерлином и Малышём, им досталось бы куда больше яичницы, и даже малиновое варенье.
Когда на дне кувшина осталась только капелька молока, такая маленькая, что, будь вокруг невесомость, она бы взлетела и парила под потолком как круглая ровная жемчужинка из раковины, корчмарь закончил вытирать мокрые кружки и громко закричал:
-Едут! Е-едут!!!
Действие второе
В старой корчме поднялась такая суета, что была, скорее, настоящей суетищей! Стаканы на полках задрожали, окна пораспахивались от напряжения, а занавески на них вздулись воздушными шарами! Малыш захохотал, дядюшка засмеялся глубоким смехом, корчмарь встрепенулся и все трое начали вытаскивать из кареты круглый механизм с намотанной на него плёнкой. Дверь больше не скрипела, сейчас её не услышат, но когда-нибудь она обязательно выступит соло. А сейчас дверь распахнулась от невидимого ветра, вдоль стойки натянули большую белую простыню и только все приготовления закончились, как в корчму хлынул поток блестящих шаров!
Идеально ровные, без единого волоса макушки яйцеголовых сияли. Некоторые из них плакали, и Малышу хотелось заплакать вместе с ними, ведь на дворе была оттепель, и даже сосульки плакали! Яйцеголовые в чёрных костюмах и белых рубашках толпились уже за дверью корчмы, и Дядюшка Мерлин, последний живой писатель, начал крутить круглый механизм. А Малыш, последний фантазёр, снова засмеялся, и яйцеголовые засмеялись вместе с ним! Он рассказывал им про то, как молочные жемчужины летают под потолком и влюбляются друг в друга. Про то, как в капле живёт перевёрнутый мир, где люди могут ходить по небу, а над головами у них шелестят васильки и ромашки. А ещё про то, что его яичница похожа на солнце. И яйцеголовые верили ему, любили его, заказывали яичницу и искали в ней своё солнце, которое медленно гасло уже три года, которое превращалось в восьмипалый цветок аськи.
И хоть они не знали, как влюбляются жемчужинки, они верили малышу, что и правда влюбляются. Хоть редко видели небо, иногда заглядывали в лужи и видели, как в них отражаются звёзды. А Малыш убеждал их, что это они не звёзды в лужах видят, что это на звёздах расплескались лужи, как у нас, на Земле.
А потом яйцеголовые пугались писателя и Малыша, бросались на них. Плакали, но бросались. Боялись потерять их, последних, но бросались, потому те не были яйцеголовыми.
И снова, на рассвете, карета возникала уже за сотню километров, где тоже ждали последнего писателя и Малыша. И верили, что Солнце не забудет подняться, потому что скоро рассвет. И надеялись, что Малыш победит их, яйцеголовых, убежит от них, потому что капельки разбиваются не напрасно. Кап-кап-кап!