Описание м-ром Расселом конфликтов в области астрономии, биологии,
медицине и психологии производит крайне удручающее впечатление, но
надо учитывать, что подобные акценты продиктованы глубиной и масшта-
бом всей исследуемой проблемы. Ведь большей частью это хроника глу-
постей, которые в свете современных познаний кажутся невероятными, и
бесконечных свидетельств нашего неумения извлекать уроки из прошлых
поражений, перенося конфликт из одной области в другую.
Но если рас-
сматривать ее как хронику постепенного отдаления человеческого интел-
лекта от стадии звероподобия, на которой преобладали чувственные фан-
тазии и грубая сила, то данное повествование скорее ободрит нас, нежели
подействует подавляюще.
Возможно, уныние в нас все же вызовет лейтмо-
тив книги м-ра Рассела. На первых страницах своего произведения он гово-
рит, что "подъем новых религий в России и Германии, подкрепляемый но-
выми средствами миссионерской деятельности, которые вошли в употребление благодаря науке, вновь породил сомнения, как и в самом начале научной эпохи".
Как он пишет ближе к концу, "угроза интеллектуальной свобо-
де в наши дни куда более велика, чем в любой период с 1660 года; но теперь
она исходит не от христианских церквей. Она исходит от правительств, ко-
торые ввиду новой опасности хаоса и анархии стали преемниками священ-
ного образа, ранее являвшегося принадлежностью духовных авторитетов".
И еще: "Новейшие религии заступают на место христианства и повторяют
те же ошибки, в которых христианство уже раскаялось".
Данное положение вещей представляет собой самую острую тему, под-
нятую в книге м-ра Рассела. Именно этот вопрос я предлагаю рассмотреть конкретно.
Содержание книги м-ра Рассела доступно всем в малейших де-
талях; прозрачность и меткость его слога всегда вызывали зависть у менее
даровитых писателей, а в данном произведении он почти превзошел самого
себя. Фактический материал он излагает своими словами, основываясь на
монументальном труде Эндрю Д. Уайта* "Война науки с теологией" и едва
ли менее монументальной работе Лекки** "История рационализма в Евро-
пе". У Рассела, однако, этот материал сжат и местами намеренно заострен.
257
Каждая фаза конфликта отображена таким образом, чтобы мы четко пред-
ставляли себе ее перспективу. Нет необходимости кратко излагать или пере-
сказывать данную книгу. Но вопрос, освещаемый в ней, по моему убежде-
нию, сегодня является самым насущным из всех вопросов, которые стоят
перед миром. Судя по всем признакам нашей эпохи, он принадлежит к чис-
лу тех вопросов, которые в грядущие годы будут становиться все глубже и
шире, захватывая все новые области.
На мой взгляд, данный вопрос имеет две части.
Какова причина внезапного крушения веры в метод свободного, опытного исследования, с одной стороны, и нового явления догматического авторитета, полагающегося на
физическую силу,-с другой? И вторая часть: что может получить челове-
ческое общество, если оно признает метод науки как авторитетный источ-
ник для веры, руководящей человеческими поступками, именно признает
его, то есть не номинально с ним согласится, а включит его в конкретную
деятельность? Два этих вопроса говорят о различных позициях.
Но я не представляю, как еще следует судить о том, что могла бы сделать для нас
наука, если не исходить из того, что она заметно померкла, что с некоторых
времен она переживает практически полный упадок, хотя не так давно ее
путь казался нам триумфальным во всех отношениях. Так отчего же после
эпохи великих технических достижений позиции науки для большей части
мира стали столь второразрядными и сомнительными?
В данном случае я
не вижу возможности уйти от принятия одной из двух альтернатив. Либо
метод интеллекта обречен на сравнительную беспомощность ввиду того,
что в человеческой природе он занимает весьма скромное место, в отличие
от привычек, эмоции и стремлений одних к власти, а других к подчинению;
либо есть какие-нибудь особенные причины для того, чтобы сегодня авто-
ритет науки был не в цене.
Исторические причины заката науки в значительной степени кроются в
обстоятельствах, на которые намекает одна из предыдущих моих фраз, где я
говорил о технических успехах науки. М-р Рассел четко различает научный
склад и научно-технические приемы.
Первому свойственны "предусмотрительность,
экспериментальность и постепенность; человек такого склада
не воображает, будто знает всю истину целиком, и даже того, что самые
совершенные из его познаний являются полностью истинными. Он понима-
ет, что всякая идея рано или поздно подлежит исправлению, а исправление
непременно предполагает свободу исследования и свободу дискуссии".
Он начинает с видимых фактов, а не с фиксированных всеобщих истин, из кото-
рых дедуктивным путем можно вывести истины частные. А финиширует, в
результате экспериментального наблюдения множества индивидуальных си-
туаций, общими правилами и применяет эти правила, как только их полу-
чит, в качестве рабочих гипотез, а не вечных и незыблемых истин.
Со временем разнообразные гипотезы находят достаточно подтверждений в наблю-
даемых фактах для того, чтобы превратиться в теории, и такие теории в даль-
нейшем принимают участие в формировании еще более широких обобщений.
Но в то время как теологии, от самых примитивных форм до самых
проработанных систем, строятся на общих принципах, частично санкцио-
нированных "чистым разумом", а частично данных нам как откровение бе-
ют собою индуктивные выводы, причем выводы, подвергаемые ревизии на
протяжении всего исследования. "Знание перестает быть духовным зеркалом вселенной и становится практическим инструментом для манипуляций с предметом".
Научные приемы, в отличие от научного склада, связаны с методами,
которыми осуществляется манипулирование предметом. Из них возникают
специальные технологии, как, например, использование электричества в
быту; они дают плоды непосредственно практического значения в специ-
альном и техническом понимании слова "практический" - это электро-
станции, радиовещание, свет, телефон, система зажигания в автомобилях.
"Эксперты-практики, использующие научные приемы, и в еще большей мере
правительства и крупные фирмы, в которых работают практические экспер-
ты, обладают совсем иным складом, нежели человек науки,-их перепол-
няет чувство безграничной силы, дерзкой уверенности и удовольствия от
манипуляций даже с человеческим материалом".
О чем же свидетельствуют эти факты, которые представляются мне нео-
провержимыми? А о том, что научный склад, метод осмысленного экспери-
мента, в конечном итоге совершил лишь небольшой прогресс даже за тот
период, когда он не только одерживал технические победы, но и вытеснял
прежние догматические представления о небесной сфере, о человеческом
теле, о происхождении и развитии растительных и животных форм.
Наука способствовала перемене верований по множеству специальных вопросов.
Она вытеснила ту веру, что была плодом ранних эмоциональных фантасти-
ческих образов, по стечению исторических обстоятельств оказавшихся пре-
данными перу и ставших структурной частью вероучений, которые инди-
виду надлежало принять ради спасения его души.
Приведя к созданию тех-
нологий, научный темперамент также оказал революционное воздействие
на сферу производства и торговли, повлиял на характер повседневного тру-
да, отдыха, домашнего хозяйства и степень комфортности бытия.
== Повлиял "на то, другое, третье...". Если что-то благодаря технологиям за прошлые 10 лет изменилось " в отдыхе и домашнем хозяйстве" у 1% населения, и нет сомнения, что за следующие 50 лет изменится оно ещё у 70% населения, то можно ли это обозначить термином "повлиял"?! А как быть с 40 или 20% населения на которых ничто это никак не повлияло через 40 и даже 70 лет?
Если население что-то "стало потреблять", скажем микроволновки, то с чего это называть "технология повлияла на этих людей"?!
Когда миллионы людей стали ходить в калошах и ходили лет 30 -если это называется "технология повлияла", то ведь последствия влияния не должны закончиться вместе с эпохой калош?
Никто мысли не допускает что может измениться быт, но психология людей никак не изменится? ==
Но если мы окинем взглядом историю научных побед, то убедимся, что триумф
науки был ограничен только этими узкими сферами и разве что давал еще
повод для гордости сравнительно малому кругу работяг-ученых.
Иными словами, "наука" есть по-прежнему нечто такое, чем занимает-
ся группа индивидов, называемых учеными; занимается в лабораториях,
обсерваториях и других местах для специальных исследований. Она далека
от того, чтобы быть складом ума, который помогает людям в одиночку или
сообща рассматривать стоящие перед ними проблемы.
Она очень далека от
этой цели, которой едва ли даже поверхностно касались рабочие замыслы
человека. Не требуется особых усилий, чтобы установить причины подоб-
ного положения. Престиж науки большей частью обусловлен не всеобщим
принятием научного склада мысли, а ее материальными приложениями. Для
массы человеческих существ, которые выгодно используют материальные
259
возможности и получают удовольствие от материального комфорта, обес-
печенного техническими следствиями науки, остается непостижимым под-
спудный идеализм научного темперамента.
Такой итог в некоторой степени объясним. В свете исторических перспектив
научный метод - новичок на общественной сцене. Это ребенок, дерущийся
со взрослыми, которые мужали и набирались сил в течение долгих тысячелетий
жизни на земле. Более того, он пришел к людям, уже почти исчерпавшим свои
ресурсы, и привлек их обещанием силы и легкости, которые присущи ему самому.
Невозможно понять стремительное развитие материального аспекта на-
учных навыков, не представив его в числе перспектив, свойственных поро-
дившей его атмосфере.