ем прагматическому правилу и, чтобы выявить значение этой идеи, подума-
ем о ее последствиях. Как мы с удивлением обнаружим, первостепенная зна-
чимость уникального и нравственно абсолютного характера конкретной си-
туации состоит в том, что вся тяжесть и бремя нравственности в ней ложат-
ся на интеллект.
Ответственность при этом никак не страдает; напротив,
нам становится яснее, в чем она состоит. Нравственная ситуация - это си-
туация, в которой суждение и выбор должны предварять прямое действие.
Практическое значение ситуации, или, что то же самое, действие, требуе-
мое для ее разрешения, не является самоочевидным. Его необходимо ис-
кать. Есть конфликтующие желания, есть альтернативные и несомненные
виды блага. Все, что здесь требуется, - это избрать надлежащий способ дей-
ствия, надлежащее благо.
Итак, предмет исследования уточняется: надо де-
тально обозреть, как построена ситуация; проанализировать ее разнообраз-
ные факторы; прояснить, что именно является невразумительным; не дове-
рять тому, что более всего бросается в глаза и отвлекает внимание; рассмот-
реть последствия самых различных способов действия, которые только при-
ходят в голову; считать достигнутое решение гипотетическим или пробным
до тех пор, пока предвидимые или предполагаемые последствия, из-за кото-
рых оно было принято, не совпадут с последствиями актуальными.
Такое исследование и есть разумное понимание.
Наши моральные поражения вос-
ходят к известным слабостям наших характеров, к некоторому недостатку
сочувствия, к известной односторонности пристрастий, которым мы обяза-
ны неосторожностью либо ошибочностью своих суждений по каждому кон-
кретному случаю. Сопереживание всем сердцем, проницательная чувстви-
тельность, принципиальность по отношению к тому, с чем мы не согласны,
уравновешенность интересов, позволяющая нам осмысленно действовать
при анализе и решении, - вот черты воистину нравственные, вот добродете-
ли и моральные совершенства.
Стоит еще раз отметить, что основополагающим моментом здесь в ко-
нечном счете является все то же самое, что мы уже прояснили на примере
физического исследования. Там нам тоже слишком долго казалось, что до-
биться рациональной обоснованности и наглядности знания мы сумеем толь-
ко в том случае, если начнем с универсальных понятий и подведем под них
106
все особые ситуации.
Люди, впервые применившие те методы исследова-
ния, которые сегодня уже повсеместно признаны, в свое время были совер-
шенно чистосердечно объявлены ниспровергателями истин и врагами науки.
И если в конце концов они выиграли, то это лишь потому, что, как уже
было подчеркнуто, метод универсалий поддерживал предрассудки и санк-
ционированные идеи, получившие распространение независимо от степени
доказательности, в то время как перенос изначальных и конечных акцентов
на индивидуальные случаи послужил стимулом для кропотливого исследо-
вания фактов и испытания принципов. В итоге потерю вечных истин более
чем сполна компенсировал прирост обыденных фактов.
== Точнее -прирост положительных фактов в обыденной жизни. ==
Утрата системы высших и неизменных дефиниций и видов также с лихвой была восполнена растущей системой гипотез и законов, применяемых для классификации фактов. Так что в конце концов мы ратуем лишь за укоренение в сфере мораль-
ной рефлексии той же логики, которая уже доказала свою способность строго,
веско и плодотворно облекать в суждения физические феномены.
Причины наших забот все те же. Старый метод, несмотря на всю его связь с номи-
нальным и эстетическим культом разума, расхолодил и изнежил разум, поскольку препятствовал проведению скрупулезного и настойчивого исследования.
Скажем более определенно: как только бременем нравственной жизни
становится не обязанность следовать правилам или стремиться к незыбле-
мым целям, а необходимость выявлять болезни, требующие конкретного
лечения в каждом конкретном случае, и создавать планы и методы взаимо-
действия с ними, то исчезают причины, из-за которых нравственная теория
столь долго оставалась не более чем предметом дискуссий и оберегалась от
плодотворных контактов с практической надобностью.
Теория незыблемых
целей неотвратимо заводит мышление в болото споров, которые невозмож-
но уладить. Если есть только одна summum bonum 1, (1 высшее благо (лат.) ) одна верховная цель, то что она собой представляет? Для рассмотрения этой проблемы нам придется погрузиться в гущу противоречий, столь же актуальных сегодня, как и
две тысячи лет назад.
Предположим, мы заняли на первый взгляд более эмпирические позиции и говорим, что если нет единственной цели, то нет и множества специфических ситуаций, каждая из которых требует улучшения; но есть некоторое количество таких естественных благ, как здоровье, богатство, честь или доброе имя, дружба, эстетическое наслаждение, познание, и нравственные блага вроде справедливости, воздержанности и великодушия.
Что или кто тогда будет судить, какой путь является верным в том
случае, если эти цели конфликтуют друг с другом, что они и делают сплошь
и рядом? Стоит ли нам искать прибежища в методе, который однажды уже
испортил репутацию всему делу этики, - в казуистике?* Или надо обратить-
ся за помощью к методу, который Бентам** подобающе назвал "методом
ipse dixit" 2, ( 2 сам сказал (лат.) ) - произвольной склонности той или иной личности к той или
107
иной цели? Или нам следует потрудиться над тем, чтобы расставить их все
по степеням - от наивысшего блага к наименее драгоценному? Итак, мы
снова оказываемся в гуще непримиримых споров без всяких намеков на
выход из этого положения.
А между тем специфические дилеммы морали, требующие помощи ра-
зума, так и остаются непроясненными. Мы не можем желать или обретать
здоровье, богатство, ученость, справедливость или доброту вообще.
Действие всегда особо, конкретно, индивидуально, уникально. Следовательно,
и суждения для надлежащих действий должны быть такими же специфич-
ными. Сказать, что человек ищет здоровья или справедливости, - значит ска-
зать, что он просто хочет жить здраво или справедливо. Это понятия при-
знанные, как "истинно", "верно". Они видоизменяют действия в каждом
конкретном случае.
Каким образом можно жить здраво или справедливо -
это вопрос, который каждый человек понимает по-своему. Все зависит от
его прошлого опыта, его возможностей, от свойственных его темпераменту
или приобретенных слабостей и способностей.
Быть здоровым стремится
не человек вообще, а конкретный человек, страдающий от конкретной не-
мощи, и поэтому здоровье для него не может значить в точности то же са-
мое, что для любого другого смертного существа. Жизнь в здравии не есть
то, что достигается как самоцель, вне связи с иными сторонами жизни.
Человеку нужно быть здоровым в своей жизни, а не отдельно от нее, а что
означает жизнь как не совокупность его целей и деятельности? Человек, стре-
мящийся к здоровью как особой цели, становится мнительным типом, либо
фанатиком, либо машиной для выполнения упражнений, либо атлетом, столь
сосредоточенным на развитии тела, что от его усилий страдает сердце.
Если стремление реализовать так называемую цель не умеряет и не окрашивает
все другие виды деятельности человека, жизнь его распадается на лоскуты
и фрагменты. Определенные деяния и сроки посвящаются приобретению
здоровья, другие - углублению в религию, третьи - получению знаний, ис-
полнению обязанностей добропорядочного гражданина, общению с высо-
ким искусством и так далее.
Такова единственно логичная альтернатива тому,
чтобы подчинить все цели осуществлению какой-нибудь одной, - альтерна-
тива фанатизму. Сегодня подобный принцип не в моде, но кто знает, в какой
мере наша несконцентрированность, расточительность в жизни, ее тягост-
ная и мучительная неумолимость являются следствием подобной челове-
ческой неспособности осознать, что у каждой ситуации есть своя уникаль-
ная цель и что вся личность должна быть связана с ней без остатка?
Итак, воистину несомненно, что, стремясь к здоровью, человек просто хочет жить
здраво, и этот результат так влияет на всю остальную деятельность в его
жизни, что здоровье никак нельзя выделить из нее и считать отдельным и
независимым благом.
Тем не менее общие понятия здоровья, недуга, справедливости, худо-
жественной культуры чрезвычайно важны, однако не потому, что тот или
иной случай мы можем исчерпывающе отнести к одной такой рубрике, от-
казывая ему в чертах специфических, а потому, что наука обобщений позво-
108
дяет человеку - и врачу, и художнику, и гражданину - ставить необходимые
вопросы, делать необходимые исследования и помогает ему понять значе-
ние того, что он видит.
Именно от той степени, в какой врач в своей деятель-
ности подобен художнику, зависит, насколько полно он использует свою на-
уку, какой бы пространной или точной она ни была, для того, чтобы опре-
делиться с инструментами исследования, подходящими к индивидуально-
му случаю, а также с методами прогноза того, каким методом в свою оче-
редь следует справиться с ним. Сколь бы ни были велики его познания, но
ровно в той мере, в какой он строго подводит определенный случай под
некую классификацию болезней и некую общую схему лечения, он опус-
кается на уровень простого мастерового. Его интеллект, его действия ста-
новятся жесткими, догматичными, а должны были бы быть гибкими и сво-
бодными.
== Как господин Дьюи представляет себе ситуацию, что он пришел к врачу, а врач его расспрашивает не для того чтобы " подвести" под классификацию его диагноз и метод лечения выбрать из 5-12 возможных? ==
Нравственные блага и цели существуют только там, где необходимо
что-нибудь сделать. Сам факт, что следует что-то делать, доказывает нали-
чие каких-то упущений, зол в наличной ситуации. Данная болезнь есть про-
сто данная специфическая болезнь и ни в коем случае не точная копия чего-
то еще. Поэтому благо ситуации следует искать, предполагать и достигать,
исходя из точно известного недостатка и той проблемы, которую надо ре-
шить. Никаким мыслимым способом это благо не может быть привнесено в
ситуацию откуда-либо еще.