Именно те самые вещи, из-за которых природа в истолковании специалиста по меха-
нической физике становится эстетически малоценной и скучной, есть вещи,
благодаря которым природа подчиняется человеческому контролю. Когда ка-
чества начали выражаться количественными и математическими отношени-
ями, цвет, музыка и форма, как таковые, исчезли из сферы научного исследования.
Но зато оставшиеся свойства - вес, протяжение, исчислимая скорость движения и прочее - были такими свойствами, благодаря которым
одна вещь могла сменяться другой, одна форма энергии превращаться в
другую, то есть могли происходить различные трансформации. Как только
стало возможным использовать химические удобрения вместо отходов жиз-
недеятельности животных, целенаправленно получать улучшенные зерно и
скот из растений и животных низшего качества, преобразовывать механи-
59
ческую энергию в тепло и электричество, а затем вновь в механическую
энергию, человек обрел власть, которая позволила ему манипулировать природой.
Прежде всего эта власть дана ему для того, чтобы разрабатывать
новые планы и цели и добиваться их реализации в границах упорядоченной
системы. Только бесконечная заменяемость и превращаемость всех качеств
делает природу управляемой. Механизация природы - необходимое условие
осуществления практического и прогрессивного идеализма.
Таким образом, получается, что эти старые-престарые боязнь и неприя-
тие материи, которая противоположна сознанию и угрожает ему, материи,
которую необходимо удерживать в узких границах признания ее бытия; а
также как можно решительнее отвергать, чтобы она, не дай бог, не посягну-
ла на идеальные цели и не вытеснила их в конце концов из реального мира,
- столь же абсурдны практически, как беспомощны интеллектуально.
Если судить о материи строго с научной точки зрения - то есть судить о том, что в
ней делается и как она функционирует, - становится ясно, что материя озна-
чает условия.
== Это совершенно самостоятельная категория в описании природы, одинаково основная и в живой, и в мёртвой природе. ==
Чтить материю - это все равно что чтить условия движения к
цели; условия, которые мешают и препятствуют этому, надлежит изменить;
условия, которые этому помогают и способствуют, следует использовать для
преодоления препятствий и достижения целей.
== От создания инструментов, механизмов для использования наличных условий переходим к созданию нужных нам условий? Для которых опять создаём инструменты и механизмы. ==
Только научившись выка-
зывать искреннее и настоятельное почтение к материи, к условиям, которые
отрицательно либо позитивно отражаются на успехе всякого стремления,
люди тем самым продемонстрировали свое искреннее и крайне полезное
для них почтение к целям и результатам. Если вы признаете, что имеете
некую задачу, а затем отвергаете средства ее исполнения, то вы впадаете в
самообман наиболее опасного сорта.
Образование и мораль обнаружат, что
вы ступили на ту же дорогу к успеху, которую, скажем, найдут для себя
химическая промышленность и медицина, когда и они в совершенстве ус-
воят урок искреннего и неустанного внимания к условиям и средствам, то
есть ко всему тому, что человечество столь долго презирало как материаль-
ное и механическое. Принимая средства за цели, мы неизбежно впадаем в
нравственный материализм.
Но, рассматривая цели вне их отношения к сред ствам, мы скатываемся к сентиментализму. С именем идеального на устах
мы возвращаемся назад - к упованию на удачу, шанс и магию, на проповедь
и молитву или, чего доброго, на фанатизм, который заставляет предначер-
танные цели осуществляться любой ценой.
В этой лекции я поверхностно коснулся многих вещей, хотя задача
передо мной стояла только одна. Революция в нашем понимании природы и
в наших методах добычи знаний о ней привела к новому складу воображе-
ния и стремления. Она подкрепила новое отношение к миру, рожденное эко-
номическими и политическими переменами. Она обеспечила данному от-
ношению определенный интеллектуальный материал, с помощью которого
его можно формулировать и обосновывать.
В первой лекции было отмечено, что в жизни древних греков прозаи-
ческие вопросы факта или эмпирического знания по ценности чрезвычайно
проигрывали образным верованиям, связанным с особыми институтами и
60
нравственными обычаями. С тех пор это эмпирическое знание настолько
выросло, что вышло за пределы своей прежней, малой и ограниченной об-
ласти применения и признания. Оно само по себе стало предметом, стиму-
лирующим воображение новыми идеями бескрайних возможностей, беско-
нечного прогресса, свободного движения, равных шансов, не ведающих о
фиксированном пределе.
Оно преобразовало общественные институты и тем
самым создало новую нравственность. Оно приблизилось к идеальным ценно-
стям, стало легко преобразуемым в творческую и конструктивную философию.
Однако скорее именно стало преобразуемым, чем уже преобразовалось.
Если мы посмотрим, как глубоко, оказывается, коренится классическая
философия в нормах мышления и поведения и насколько созвучна она са-
мым спонтанным человеческим представлениям, то перестанем удивляться
тем мукам, которыми сопровождалось рождение новой философии.
Скорее следует удивляться тому, что на долю столь взрывного, столь поворотного
мировоззрения не выпало больших гонений, препон и страданий. И конеч-
но, нас не поражает тот факт, что так надолго было отложено его полное и
целостное выражение в словаре философии.
Основные усилия мыслите-
лей, разумеется, направлялись на то, чтобы свести к минимуму сокруши-
тельный эффект перемен, умерить напряжение перехода, все примиряя и
согласовывая. Оглянувшись практически на любого мыслителя XVII или
XVIII века, на всех, кроме откровенных скептиков и революционеров, мы
поразимся тому, в какой степени традиционные темы и метода владели даже
теми, кто считался тогда самым продвинутым.
Люди не в силах запросто
покончить со старыми привычками мышления и никогда не будут в силах
отвергнуть их все в одночасье. Развивая, внушая и принимая новые идеи,
мы вынуждены пользоваться старыми как инструментами понимания и об-
щения. Только по крупицам, шаг за шагом, можно постичь все значение новой науки.
Грубо говоря, XVII век увидел, каково оно в области астрономии
и общей космологии; XVIII век открыл его для нас в области физики и хи-
мии; в XIX веке была предпринята его экстраполяция на область геологии и
биологических наук.
Ранее уже говорилось, что теперь нам крайне затруднительно восстано-
вить взгляд на мир, который был повсеместно признан в Европе до XVII ве-
ка. Но в конце концов достаточно просто обратиться к додарвиновской на-
уке о растениях и животных и к идеям, которые даже сейчас преобладают в
моральной и политической области, и мы увидим, что старинная система
понятий все еще в полной мере властвует над общественным сознанием.
Пока господствовала догма о фиксированных неизменных типах и видах, об
отнесении всего к классам высшим и низшим, о подчинении преходящего
индивидуума всеобщему, или роду, и ее власть над наукой о жизни не была
основательно поколеблена, новые идеи и методы не имели шансов полно-
ценно прижиться в общественной и нравственной жизни.
Так не кажется
ли вам, что интеллектуальная задача XX столетия состоит в осуществлении
этого последнею шага? Когда подобный шаг будет сделан, круг научного раз-
вития замкнется и реконструкция философии станет свершившимся фактом.
Глава IV
ИЗМЕНЕНИЯ В КОНЦЕПЦИЯХ ОПЫТА И РАЗУМА
Что есть опыт и что есть разум, сознание? Какова сфера опыта и где ее
пределы? В какой степени он является твердым основанием веры и надеж-
ным руководством для действия? Можем ли мы доверять опыту в науке и в
поведении? Или это болото, в котором мы вязнем, пытаясь выйти за преде-
лы немногих низших материальных интересов? Настолько ли он сомните-
лен, изменчив и неглубок, что вместо того, чтобы давать нам твердую почву
под ноги, гарантированную дорогу к полям изобилия, он сбивает нас с тол-
ку, обманывает и попусту забивает нам голову?
Необходимо ли, чтобы разум, внешний или высший по отношению к опыту, обеспечивал твердые принципы для науки и поведения?
С одной стороны, эти вопросы предполагают
знакомство со специальными проблемами самой мудреной философии; с
другой стороны, они связаны с глубочайшими из возможных изысканий, ка-
сающихся развития человека. Они относятся к критериям, на которые чело-
век опирается, формируя свои убеждения; к принципам, при помощи кото-
рых он управляет собственной жизнью, и к целям, к которым он ее направляет.
Должен ли человек возноситься над опытом посредством какого-то
уникального по природе органа, доставляющего его прямиком в сферу над-
опытную? И если так не случается, должен ли он пребывать в состоянии
скепсиса и разочарования? Или же человеческий опыт сам по себе ценен
своими внутренними целями и способами направлять наши действия? Мо-
жет ли он самоорганизовываться в незыблемую последовательность или его
надо подкреплять таковой извне?
Нам известно, как отвечает на это традиционная философия. Не все ее
ответы тщательно согласованы между собой, но в основном они сводятся к
тому, что опыт никогда не поднимается над уровнем отдельного, случайно-
го и вероятного.
Лишь та сила, которая в соответствии со своим источником
и назначением превосходит любой и всякий возможный опыт, способна до-
стигать всеобщего, необходимого и несомненного авторитета и направле-
ния. Даже сами эмпирики признавали правильность подобных высказыва-
ний. Но при этом они говорили, что, поскольку человечество не располага-
ет способностью чистого разума, нам следует стремиться ввысь при помо-
щи того, что мы имеем, - опыта - и извлекать из него максимум возможного.