Константин Иванов. Поэма 'Нарспи': Буквальный перевод
I. Предисловие переводчика
Автор
Константин Васильевич Иванов (15 [27] мая 1890 - 13 [26] марта 1915) занимает в чувашской литературе то же место, какое в других литературах занимают Данте, Шекспир, Гёте, Пушкин, Мицкевич, Шевченко. Он не только чувашский Пушкин - главный национальный поэт, 'классик и основоположник чувашской литературы'. Он и чувашский Лермонтов с образцовой биографией поэта-романтика, в которой есть и участие в великом историческом событии, и преследование со стороны властей, и ранняя смерть. Он и чувашский Некрасов, который обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.
Иванов жил во времена чувашского национального подъёма, как говорили раньше, или конструирования нации, как говорят теперь. Чуваши, по одной из версий, потомки тюркоязычных болгар, столетиями находились на обочине истории. Когда-то их предки правили крупными государствами - Великой Болгарией на берегах Чёрного и Азовского морей и Волжской Булгарией. Потом же они были подданными государств, в которых играли второстепенную роль, - Золотой Орды, Казанского ханства, Российского государства. Земледельцы, недавние язычники, они не имели городов, письменности, сложных ремёсел. Из их среды не выходили государственные деятели, люди искусства и науки. Редкостью были такие фигуры, как китаист Никита Бичурин (о. Иакинф), знакомец Пушкина. Участие чувашей в политической жизни ограничивалось бунтами: Разинщина, Пугачёвщина, восстание 1842 года - Акрамовская война. Эстетические потребности, как у всех, удовлетворялись фольклором и ремёслами: песнями, вышивкой, резьбой по дереву. Среди пословиц, собранных лингвистом-чувашеведом Николаем Ашмариным, есть и такая: 'Когда народам раздавали счастье, чуваш обматывал ноги (то есть надевал лапти) и опоздал'.
Во второй половине девятнадцатого века положение резко поменялось. Тогда среди чувашей стали появляться образованные люди, которые изучали быт чувашей, писали стихи, поэмы, очерки на родном языке. В поволжских губернских столицах - Симбирске, Казани, Уфе, Самаре - возникли центры высококультурной чувашской жизни. Сейчас в Чувашии вспоминают, в первую очередь, педагога Ивана Яковлевича Яковлева. Он создал чувашский алфавит, написал букварь, заложил основы чувашского литературного языка, издал более ста книг на чувашском языке, перевёл Библию. Он открыл в Симбирске школу, которая меняла название, но вошла в историю как Симбирская чувашская школа. До 1917 года школа выпустила тысячу выпускников и выпускниц. Они не только работали сельскими учителями, но внесли огромный вклад в чувашское просвещение, литературу, музыку, фольклористику, театр и кино, принимали участие в бурной политической жизни начала двадцатого века. Работу Яковлева поддерживал Илья Ульянов, отец Ленина. Когда Яковлева после революции пытались преследовать, Ленин его защитил. В современной Чувашии Яковлев занимает одно из первых мест в 'пантеоне местночтимых святых'.
Вся недолгая жизнь Константина Иванова была связана с Яковлевым и Симбирской школой. Иванов родился в 1890 году в селе Слакбаш Белебеевского уезда Уфимской губернии (ныне Белебеевский район Башкортостана). Его предки-язычники носили имена Ка́шкар, то есть Волк, и Прта. Теперь в Чувашии есть люди, которые пытаются 'очувашить' Иванова и называют его Иванов-Кашкар или Иванов-Прта. Отец был крестьянином, но состоятельным и грамотным, поэтому своих детей отправлял учиться. В 1903 году, после учёбы в начальной школе и Белебеевском городском училище Иванов поступил в Симбирскую школу. Помимо учёбы, он читал классиков русской и западноевропейской литературы, чувашских писателей, сам начал писать стихи. В школе уделялось внимание и физическому труду: ученики сами делали парты, шкафы, даже иконостас. Иванов любил столярничать, в более поздние годы смастерил пишущую машинку из деревянных деталей. Окончить школу ему не удалось из-за разгоревшейся революции 1905 года. Он откликнулся на неё стихотворением 'Просыпайтесь, поднимайтесь!':
Просыпайтесь, поднимайтесь, чуваши!
Поднимайся, чтобы бороться, голодный народ!
Народный гнев пусть клокочет!
Вперёд, вперёд, вперёд!
В 1907 году за участие в протестах против одного из преподавателей, в политическом митинге с пением революционных песен он вместе со всем классом был исключён из школы. Он вернулся в родное село, крестьянствовал, собирал фольклор. Яковлев в числе других своих учеников пригласил его для работы над переводами русской поэзии. Иванов перевёл 'Песнь про купца Калашникова' Лермонтова, стихи Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Огарёва, Бальмонта, рассказы Ушинского и Толстого. Свои оригинальные стихотворные сочинения он создал за очень короткий период - в 1906-1908 годах. Это лирические стихи, баллады, незаконченная трагедия 'Раб дьявола' и главное его сочинение, его opus magnum - поэма 'Нарспи', опубликованная в 1908 году. После этого он по непонятным причинам бросил писать стихи. В 1909 году он сдал экзамены на звание народного учителя и преподавал в той же Симбирской школе рисование и черчение. Он занимался живописью и фотографией, проиллюстрировал очередное издание яковлевского букваря, хотел поступить в Академию живописи, писал либретто оперы 'Нарспи', перевёл 'Песнь песней'. В 1913 у него обнаружилась чахотка - туберкулёз. Константин Иванов умер в родном селе в 1915 году, не дожив до двадцати пяти лет.
Кажется, репутация Иванова как 'классика и основоположника' начала складываться в 1940 году, когда пышно отпраздновали пятидесятилетие со дня его рождения. В течение следующих двух с половиной десятилетий были изданы его сочинения на чувашском, русском и других языках, открыты музеи, поставлен спектакль, в его честь названа улица, открыт памятник, его имя присвоено театру, наконец в 1966 году была учреждена Госпремия Чувашской АССР им. К. Иванова. Все эти институции и объекты существуют до сих пор, открываются новые памятники, ставятся новые спектакли, в том числе оперы и мюзикл, проводятся научные конференции. Но всё это происходит только в Чувашии. За пределами Чувашии Иванова не знают даже люди, которые интересуются литературой. Иванов - поэт мирового уровня и одновременно поэт провинциального уровня, 'местночтимый святой'.
Поэма
Главное сочинение Константина Иванова, его opus magnum - поэма 'Нарспи', названная по имени героини. Это не первая поэма в чувашской поэзии. За тридцать лет до неё Михаил Фёдоров, вдохновившись стихотворением Пушкина 'Бесы', написал поэму 'Леший'. Крестьянин Хведер отправляется в лес и встречает арзюри - лешего из чувашской демонологии. Простая история, напоминающая былички и бывальщины (фольклорные жанры о встречах с лешими, русалками, чертями и т. д.), была обогащена реалистическим описанием тяжёлой жизни крестьян, а также непереводимой словесной и звуковой игрой. За несколько лет до 'Нарспи' Якку Турхан написал поэму 'Варусси', а одновременно с 'Нарспи' была опубликована поэма 'Красавица Чегесь', которую написал Николай Васильев-Шубуссинни, друг Иванова. (Я их ещё не читал, поэтому подробнее - как-нибудь в другой раз.)
'Нарспи' вместе с другими произведениями Иванова была опубликована в 1908 году в сборнике 'Сказки и предания чуваш', который составил Яковлев. Там же были опубликованы поэма Фёдорова, поэма и стихи Васильева-Шубуссинни. Это была первая антология чувашской поэзии, но по причинам, для меня неясным, произведения были выданы за фольклорные, а авторы объявлены всего лишь собирателями. Это единственное прижизненное издание поэмы вдвойне ценно, поскольку рукописи не сохранилось. Отдельное издание поэмы вышло после смерти автора, в 1919 году. С тех пор поэма издавалась многократно, была шесть раз переведена на русский язык, а также на полтора десятка других языков. Литература о поэме довольно большая: библиографический указатель, изданный в 2008 году, включает 531 пункт. К сожалению, среди авторов этой литературы мы не найдём много известных имён.
Поэма достойна серьёзного изучения и восторженных откликов. Это удивительно сложное, многослойное, неоднозначное и крайне актуальное произведение. Его сложность удивляет ещё больше, если помнить, что автору на момент публикации было семнадцать лет, а чувашской литературе - всего полвека. Молодая чувашская литература должна была поскорее 'догонять' другие литературы, прежде всего русскую, поэтому в 'Нарспи' есть элементы и романтизма, и реализма. Автор, как положено романтику, восхищается традиционным образом жизни чувашей, восторженно описывает утопию 'благородных дикарей'. Автор, как положено реалисту-прогрессисту того времени, осуждает этот образ жизни: в утопии 'благородных дикарей' царит социальное неравенство и насилие над личностью. Можно увидеть здесь и элементы модернизма двадцатого века с его символизмом и мифологизмом.
Сюжет вроде бы очень распространённый - история несчастных влюблённых с трагическим финалом, очередная вариация 'Тристана и Изольды', 'Ромео и Джульетты' и т. д. Этот распространённый сюжет нагружен национальным колоритом, этнографическими подробностями. Одновременно этот сюжет оторван от конкретной эпохи и конкретной страны, выведен на уровень притчи. Поэма поражает своей актуальностью: 'Ромео и Джульетта' превращается в случай из современной уголовной хроники о домашнем насилии. Совершенно неожиданный и вместе с тем ожидаемый финал превращает случай из уголовной хроники в древнегреческую трагедию: персонажи наказаны самим Роком, потому что все в чём-то виноваты. Несмотря на жуткий трагический финал, остаётся надежда на лучшее. Все представители старшего и младшего поколения погибли, но живо самое младшее поколение, не отягощённое грехами и страстями.
Сложность поэмы можно показать на примере самого программного фрагмента, который сначала читается как гимн человеку в духе Уитмена: 'В этом светлом мире // Нет никого сильнее человека: // На воде, на земле // Он становится хозяином'. Тут же следует обличение человеческих слабостей: 'Но и сильный человек // Подчиняется своему миру. // Деньги с вином // Лишают человека рассудка'. И тут же - оправдание этих слабостей: 'В неделю Большого калыма (то есть праздника) // Какой чуваш не пил?! (...) К тому же как ещё // Хочешь справить праздник?' Так тезисы постоянно чередуются с антитезисами, которые чередуются с антиантитезисами. Таково же и отношение автора к главной героине: она и жертва угнетения, достойная сочувствия, и преступница, достойная осуждения, и героиня сопротивления, опять-таки достойная сочувствия, и опять жертва. Поначалу простая 'красна девица' из фольклорных песен, она становится сложнейшей героиней, которая стоит в одном ряду с главными героинями великих романов и пьес того времени.
Чего нет в поэме, так это прямых революционных призывов. Время действия определить невозможно. Это вроде бы не прошлое, не времена Волжской Булгарии, Казанского ханства, Золотой Орды. Но и следов присутствия Российского государства тоже нет. Большое село сравнивается с городом, дома с конторами, жители с помещиками, но городов, контор, помещиков нет. Государство не проявляет себя даже после того, как совершаются преступления. Не проявляет себя и местное самоуправление, никаких старост, никакого сельского схода. Нет в поэме православной религии и православной церкви. Все персонажи - язычники, которые носят языческие имена, поклоняются языческим богам, отмечают языческие праздники. Свадьба проводится по языческим обрядам, без венчания. Время действия - не прошлое, не настоящее, но и прошлое, и настоящее. Революционных призывов нет, потому что автор не говорит о той несправедливости, которая связана с конкретным государственным устройством. Он говорит о более глубинной, более фундаментальной несправедливости. Благодаря этому поэма остаётся такой же актуальной, как в год публикации.
(Подчеркну, что здесь я не делаю обзор чужих мнений о поэме и её персонажах. Это моё мнение, на котором я не настаиваю. Как всякая классика, поэма открыта для интерпретаций.)
Поскольку народная чувашская поэзия - силлабическая, то и чувашские поэты того времени тоже использовали силлабику. Поэма 'Нарспи' написана силлабическим 7-сложником: в каждой строке по семь слогов, ударность и безударность слогов не имеют значения ('Пуш уйӑхӑн вӗҫӗнче // Хӗвел пӑхрӗ ӑшӑтса' [Пуш у́йахан веженьдьже́ // Хеве́ль па́хре ажатса́]). Рифмы почти всегда точные, часто грамматические: рифмуются глагол с глаголом и деепричастие с деепричастием (иртет - хурланса - йӗрет - хуйхӑрса [ирде́ть - хурланза́ - йере́ть - хуйхарза́]), существительные в форме одного падежа (ҫырмара - урамра [щырмара́ - урамра́]). Встречаются тавтологические рифмы, когда рифмуется одно и то же слово (ӳсет - ӳсет [юзе́ть - юзе́ть]). Автор придумал особую строфу, хотя и не такую строгую, как онегинская строфа. Строфа состоит из двадцати строк и распадается на пять катренов-четверостиший. Схема рифмовки в катренах разнообразна и бессистемна: используются все возможные схемы рифмовки, но преобладают, по подсчётам Ольги Владимировой из Чувашского госуниверситета, схемы АБВБ (ларсанах - шӑлӑнать - шӗлкеме - ҫакать [ларзана́х - шалана́ть - шельгеме́ - щага́ть]) и АБАБ (вӗҫӗнче - ӑшӑтса - ялӗнче - васкаса [веженьдьже́ - ажа́тса - яленьдьже́ - васказа́]).
Поклонники поэмы, хорошо владеющие чувашским языком, утверждают, что стих её звучит естественно, свободно, игриво. Для тех, кто с детства привык к русской силлабо-тонике, к ямбам Пушкина и Крылова, к хореям Чуковского, стих поэмы покажется неуклюжим, немелодичным, но это вопрос привычки. Русская поэзия начиналась с силлабики, и если бы обстоятельства сложились иначе, мы бы сейчас восхищались силлабическим стихом Пушкина, Тютчева и Блока, как восхищаются силлабическим стихом Данте. Простота рифм в поэме может быть признаком неопытности юного автора, но и в русской поэзии того времени, несмотря на множество экспериментаторов от Брюсова до Маяковского, точная рифма процветала: аптека - свет - века - нет. Схема рифмовки не такая строгая, как у Пушкина, но более строгая, чем у того же Фёдорова. Рифмовка АБВБ тоже может показаться признаком неопытности (очень часто это признак откровенной графомании), но ведь это была отличительная черта стихов Генриха Гейне, кумира тогдашней русской интеллигенции. Понятно, что автор не был таким мастером стиха, как его русские современники или более поздние чувашские поэты, но не был и графоманом.
Переводы
Существует шесть переводов поэмы 'Нарспи' на русский язык, из которых я читал пять.
Первый перевод вышел в 1937 году, его автор - чувашский поэт Андрей Петтоки. Это вольный перевод, о чём сообщается на титульном листе. Переводчик заменил силлабический 7-сложник на силлабо-тонический 4-ст. хорей - размер 'Калевалы' и 'Песни о Гайавате': 'Колкой стужей отзвенели // Зимних месяцев четыре'. Он избавился от деления на равные строфы и от рифм, добавил много своих строк: например, первый катрен первой главы он растянул на шестнадцать строк. В оригинале в первом катрене говорится о конце месяца пуш, то есть марта. Переводчик упомянул предшествующие, зимние месяцы: 'Снеговой пургой Раштава...', 'В даль проплыл и юный Кырлач...', 'Третий месяц, месяц Нарыс'. Во фрагменте о силе человека он добавил упоминания богов чувашской мифологии: 'Только Тора всемогущий...', 'Только злые Киремети...' и т. д. Он оставил без перевода непереводимые понятия: названия праздников и т. д. Но не перевёл и многие слова, которые можно перевести: ял (деревня, село), эдем (человек), уйав (праздник), пуйан (богач), туй (свадьба). Переводы их даются в словарике в конце книги. Такие изменения делают поэму похожей на 'Песнь о Гайавате' и на 'Калевалу'. Можно предположить, что таково и было намерение переводчика - он хотел создать искуственный, литературный чувашский эпос. По сути, это оригинальная поэма по мотивам поэмы Иванова.
В 1940 году вышел перевод Александра Жарова. Он заменил 7-сложник на тонический 3-иктный дольник: 'В Сильби, в чувашском селе, // Кончается март, и вот...'. Это единственный перевод из пяти, где используется несиллабо-тонический размер. Во всём переводе он использовал одну, постоянную схему рифмовки: АБАБ - это самая распространённая рифмовка в русской поэзии. Он тоже не переводил непереводимые понятия и отдельные слова, которые можно перевести: тумдир (одежда, наряд). Местами целые строки представляют собой примерный пересказ. Это объясняется и необходимостью уложиться в размер и рифму, и стремлением 'приукрасить' оригинал. Получились средние стихи с добавлением 'есенинской' лихости: 'Попробуй, не полюби!', 'Под вечер он - пьяный в дым', 'Умолкни, старушка-ветла'. Некоторые стихи напоминают позднего Маяковского: '- Пес стальной, хвост льняной, // Ходи, ходи, прытко. // Пес стальной был иглой, // Хвост льняной - нитка'.
В 1948 году вышел перевод Бориса Иринина под редакцией Твардовского, в 1968 году перевод чувашского поэта Педэра Хузангая, в 2001 году перевод чувашского поэта Анатолия Смолина. (В 1958 году вышел перевод чувашского прозаика Власа Иванова-Паймена, из которого я читал только небольшой фрагмент.) Во всех переводах 7-сложник заменён на 3-ст. хорей - размер А. Петтоки, размер 'Калевалы' и 'Песни о Гайавате'. Везде постоянная схема рифмовки: АБАБ у Иринина и Смолина, АБВБ у Хузангая (и Иванова-Паймена). Хузангай меньше всех отклонялся от оригинала, пытался сделать эквилинеарный перевод. Если бы он сохранил размер оригинала, то его перевод я бы рекомендовал как лучший из пяти.
Чтобы показать, как переводчики обращались с поэмой, сравним разные переводы одного фрагмента. Сначала помещаю оригинал, за ним приблизительное звучание, далее буквальный перевод и в конце четыре художественных перевода, не трогая вольный перевод Петтоки. Вот как автор в начале второй главы описывает главную героиню:
Ешӗл курӑк хушшинче
Сап-сарӑ чечек ӳсет.
Аслӑ Силпи ялӗнче
Нарспи ятлӑ хӗр ӳсет.
Пичӗ-куҫӗ пит хӳхӗм,
Хирти сарӑ чечек пек.
Икӗ куҫӗ хуп-хура,
Икӗ хура шӑрҫа пек.
[Е́жель ку́рак хушшиньдьже́
Сап-са́ра чедьже́к юзе́ть.
А́сла Сильби́ яленьдьже́
Нарспи́ я́тла хер юзе́ть.
Пи́дьже-ку́же пить хю́хем,
Хирди́ са́ра чедьже́к пек.
И́ге ку́же хуп-хура́,
И́ге хура́ шаржя́ пек.]
Посреди зелёной травы
Ярко-жёлтый цветок растёт.
В большом селе Сильби
Девушка по имени Нарспи растёт.
Её лицо очень красивое,
Как жёлтый полевой цветок.
Два глаза чёрные-пречёрные,
Как две чёрные бусины.
Душистей из года в год
Цветок золотой в степи.
Цветком золотым цветет
В Сильби красота Нарспи.
Чудесным огням сродни, -
Без всяких скажу прикрас, -
В лице у Нарспи огни
Двух бусин, двух черных глаз.
(А. Жаров)
То не в поле красным летом
Цветик аленький растет, -
То в Сильби весенним цветом
Юность девичья цветет.
Кто Нарспи не подивится?
Угодит на всякий вкус:
Блещут очи сквозь ресницы,
Словно пара черных бус.
(Б. Иринин)
Одуванчик ярко-желтый
Средь травы цветет в степи.
А в Сильби растет девица
С редким именем Нарспи.
На лицо она прекрасна,
Как цветочек полевой.
Очи - черные агаты -
Блещут силой огневой.
(П. Хузангай)
Первоцвет огнем полей
Расцветает там, где травы,
А в Сильби растет, ей-ей,
Девушка Нарспи на славу.
Словно цветик полевой
Лик красавицы-девицы,
Очи черные звездой
Светятся через ресницы.
(А. Смолин)
Сначала я хотел подробно разобрать переводы этого фрагмента, но потом решил, что это пустая трата времени. Совсем не нужно идеально знать язык оригинала, чтобы видеть огрехи переводчиков. Да, стилевые тонкости, - допустим, порядок слов в предложении, - я обсуждать не имею права, но при южном ветре отличу жёлтый цвет от алого, а бусины от звезды. Понятно, когда переводчики добавляют отсебятину, чтобы уложиться в размер и рифму оригинала. Совершенно непонятно, когда отсебятина добавляется для того, чтобы уложиться в другой размер и другую рифму. В итоге ничего не остаётся от формы и сильно страдает содержание. Не спорю, печальная судьба главной героини может произвести впечатление на читателей вне зависимости от изменения размера и отсебятины. Тогда не проще ли пересказать сюжет прозой?
Сознаю, что вступил на скользкую тропу. Одно дело высказать своё читательское мнение об идейно-содержательной стороне - тут все равны. Совсем другое дело обсуждать переводы текста с неродного языка, будучи дилетантом в переводе, литературоведении и лингвистике. Оправдаться я попытаюсь далее.
Буквальный перевод
Некоторое время назад начал изучать чувашский язык - язык предков по материнской линии. Заодно читал статьи и книги про чувашский язык, чувашскую историю, чувашскую литературу. Открылся целый новый мир, о котором я даже не подозревал. Я всю жизнь много читал, но ни разу не встретил имён чувашских писателей - хоть классиков, хоть современников. Исключение - Геннадий Айги, но он известен благодаря стихам на русском языке. В столичных издательствах чувашские стихи Айги не публикуются даже в переводах.
Имя Константина Иванова и фрагменты поэмы 'Нарспи' встретились в первых же учебных пособиях. Когда начал читать поэму в трёх переводах на русский, то не ожидал ничего особенного. Наверняка банальная любовная история в экзотическом антураже, отставшая от своего времени на век. Как же я ошибался! Поэма меня так удивила, что я решился прочитать её в оригинале. Каждый день читать по небольшому фрагменту, каждое слово проверять по словарям, а чтобы к концу фрагмента не забыть, о чём шла речь в начале, записывать для себя буквальный перевод, а потом сверять его с художественными переводами.
Когда-то учил английский и таким же образом читал 'Остров сокровищ': по абзацу в день, записывая перевод в тетрадку и сверяя его с переводом Николая Чуковского. Хотя такой способ чтения времязатратен, но он имеет несколько преимуществ. Это хороший способ изучать язык на той стадии, когда знаешь основы грамматики и лексики, но читать свободно не можешь. Если читаешь более или менее свободно, такой способ будет скучен. Когда роман или поэма читаются несколько месяцев, то отчасти исправляется несправедливость по отношению к автору. Ведь роман или поэма пишутся годами, а читаются за несколько дней или несколько недель. При подробном разборе текста замечаешь многие нюансы, которые ускользают при беглом чтении про себя. Недаром некоторые переводчики хвастаются, что знают переведённую книгу лучше автора. Такое, казалось бы, 'рациональное', 'исследовательское' чтение, как ни странно, даёт бо́льшую эмоциональную вовлечённость. Живёшь в этом мире, с этими персонажами несколько месяцев, и по окончании грустно расставаться. Разумеется, не всякая книга достойна такого разбора и такой вовлечённости.
Я думал, что 'Нарспи' станет тяжёлым чтением. Это же классика, это же поэзия, это же язык столетней давности. Лёгким чтение не было, но и тяжёлым я бы его не назвал. Буквальный перевод я собирался выкладывать куда-нибудь в Сеть по частям. Сначала создал блог, чтобы каждый день писать новый пост с переводом очередного катрена. Но из-за того, что чтение оказалось не таким тяжёлым, я спокойно переводил по несколько катренов в день. Да и вести блог с нулём читателей - это не самое увлекательное занятие. Так что я довёл свой буквальный перевод до конца и выкладываю его целиком. Мой перевод - буквальный или дословный, как угодно. Я не старался сохранить размер и рифмы, зато по мере сил старался сохранить содержание, авторскую лексику, фразеологию, сравнения, повторы слов и строк и т. д. Там, где возможно, я старался сделать перевод эквилеарным, а возможно это не всегда из-за отличия чувашского синтаксиса от русского. Не скрою, что некоторые места остались для меня тёмными. Где-то примерный смысл угадывался, где-то совсем ускользал. Все тёмные места я честно отметил знаком вопроса. Возможны незамеченные мной ошибки и опечатки - редактором и корректором был я сам.
Структура буквального перевода такова: 1) чувашский текст катрена; 2) приблизительное чтение для незнающих фонетику (только при переводе названий и первых катренов глав); 3) разбор текста с переводом каждого слова (с конца главы 10 даётся разбор только отдельных слов - стало скучно по десять раз объяснять уже знакомые слова); 4) собственно буквальный перевод; 5) художественные переводы Иринина, Хузангая, Смолина (из соображений копирайта только для первых катренов глав).
Очевидный вопрос: для кого предназначен этот дилетантский перевод, обладающий сомнительными эстетическими достоинствами? Думаю, для двух категорий читателей. Во-первых, для тех, кто изучает чувашский язык, как и я. Им, вероятно, будет полезен и разбор, и перевод. Во-вторых, для тех, кто прочитал один из художественных переводов поэмы, и теперь желает узнать, что там было в оригинале, но не желает учить язык. Они могут ограничиться только переводом. Понятно, что тех и других будет очень мало.
Сейчас редактировал перевод и перечитывал поэму. Мнение не изменилось: поэма достойна стоять в одном ряду с классикой мировой литературы. Надеюсь, что адекватный художественный перевод когда-нибудь появится.
Использованная литература
Издания и сайты, которые так или иначе использовались при изучении чувашского языка, при переводе поэмы и при написании предисловия.
Константин Иванов - гений чувашской поэзии. URL: http://www.nbchr.ru/virt_ivanov/index.htm (Спасибо сотрудникам Национальной библиотеки Чувашской республики за выложенные на этом сайте издания поэмы на разных языках, исследования, документы, фотографии.)
*
К. Иванов. Нарспи. - Шупашкар, 1976.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Жарова. - М., 1940.
К. Иванов. Нарспи / Вольный пер. с чувашского А. Петтоки. - М., 1937.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. - Чебоксары, 2001.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. - Чебоксары, 1948.
Сказки и преданiя чувашъ. Чӑваш халлапӗсем. - Симбирскъ, 1908.
М. Фёдоров. Леший / Пер. с чувашского А. Смолина. - Чебоксары, 2000.
*
С. Александров. Поэтика Константина Иванова. - Чебоксары, 1990.
И. Андреев, Р. Гурьева, Л. Кузьмина, В. Пушкин. Чувашский язык: Учебник для 6 класса русской школы. - Чебоксары, 1998.
И. Андреев. Чувашский язык // Языки мира: Тюркские языки. - М., 1996. - С. 480-491.
И. Андреев. Чувашский язык: Начальный курс. - Чебоксары, 1996.
Н. Ашмарин. Словарь чувашского языка. Т. 1-17. - Чебоксары, 1994-2000.
О. Владимирова. К вопросу об особенностях стихосложения в поэме 'Нарспи' К. В. Иванова // Современная Нарспиана: итоги и перспективы: Материалы межрегион. науч.-практ. конф. - Чебоксары, 2008. - С. 186-189.
Выдающиеся люди Чувашии / Под ред. Н. Володиной. - Чебоксары, 2002.
С. Горский. Язык поэзии К. В. Иванова. - Учен. зап. науч.-исслед. ин-та яз., лит., истории и экономики при Совете министров Чувашской АССР. - Чебоксары, 1956. - Вып. 14. - С. 47-62.
Г. Дегтярёв. Изучаем чувашский язык: Пособие для самообразования. - Чебоксары, 2010.
Жизнь и творчество К. В. Иванова. Материалы для докладчиков. - Чебоксары, 1940.
Константин Иванов. Фотоальбом / Сост. А. Хузангай, Г. Самсонова. - Чебоксары, 1990.
Культура Чувашского края. Часть I / Сост. М. Скворцов. - Чебоксары, 1995.
Г. Лукьянов. Учимся говорить по-чувашски: Пособие для учащихся. - Чебоксары, 1996.
'Нарспи' - жемчужина чувашской поэзии: библиогр. указ. / Сост. А. Сидорова, Ф. Парамонова. - Чебоксары, 2008.
К. Николаева. Чувашский язык: Начальный курс. - Чебоксары, 2004.
Николай (Павлов). Пособие по самостоятельному изучению чувашского языка. - Николо-Бабаевский мужской монастырь, 2023.
Т. Парамонов. Чувашские народные песни. - Чебоксары, 2012.
В. Родионов. К проблеме изучения поэмы 'Нарспи' (60-90-е годы XX века) // Тайны поэмы 'Нарспи' и чувашская культура XX века: сборник материалов конференции. - Чебоксары, 2010. - С. 11-16.
В. Родионов. Стих Константина Иванова // В. Родионов. Константин Васильевич Иванов (Кашкър). - Чебоксары, 2010. - С. 6-17.
Э. Родионова. Итоги и перспективы современного иванововедения // Константин Иванов и чувашский мир (в контексте национальных культур): Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Чебоксары, 2015. - С. 149-160.
Приложения. ?1 // Тайны поэмы 'Нарспи' и чувашская культура XX века: сборник материалов конференции. - Чебоксары, 2010. - С. 116-123.
Н. Резюков. Сопоставительная грамматика русского и чувашского языков. - Чебоксары, 1959.
А. Савельев. Чувашский язык // Постнаука. URL: https://postnauka.org/longreads/155707
Т. Сергеев, Я. Зайцев. История и культура Чувашии: важнейшие события, даты. - Чебоксары, 1995.
М. Сироткин. Иванов Константин Васильевич // Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. - М., 1966. - Стб. 39-40.
J. R. Krueger. Chuvash Manual: Introduction, Grammar, Reader, and Vocabulary. - Bloomington, The Hague, 1961.
A. Savelyev. Chuvash and the Bulgharic languages // The Oxford Guide to the Transeurasian Languages. - Oxford, 2020. - P. 446-464.
Николай Васильев, 2025
II. Поэма
Глава 1
Силпи ялӗнче [Сильби́ яленьдьже́]
Силпи. - Сильби. Село.
Ялӗнче. - Ял - село, деревня. Ялӗ - село, деревня (с аффиксом принадлежности). Ялӗнче - в селе (местный падеж).
В селе Сильби
Глава 1: катрен 1
Пуш уйӑхӑн вӗҫӗнче
Хӗвел пӑхрӗ ӑшӑтса,
Силпи чӑваш ялӗнче
Юр ирӗлчӗ васкаса.
[Пуш у́йахан веженьдже́
Хеве́ль па́хре ажатса́,
Сильби́ чава́ш яленьдьже́
Юр и́рельдьже васказа́.]
Пуш. - Пушӑ, пуш - пустой, свободный, незанятый.
Уйӑхӑн. - Уйӑх - месяц. Уйӑхӑн - месяца (род. падеж).
Пуш уйӑх. - Месяц пуш. 'Свободный, незанятый месяц', примерно соответствует марту. По одной из версий, название происходит из-за того, что в этом месяце не производились никакие крестьянские работы.
Вӗҫӗнче. - Вӗҫ - конец. Вӗҫӗ - конец (с аффиксом принадлежности). Вӗҫӗнче - в конце (местный падеж).
Кайса пӗтнӗрен. - Кайса пӗт - деться, сойти (о снеге). Кайса пӗтнӗ - сходящий (деепричастие с причастием). Кайса пӗтнӗрен - из-за сходящего (исходный падеж).
Тухать. - Тух - выходить, появляться, прорастать, пробиваться. Тухать - прорастает (настоящее-будущее время).
Курӑк. - Трава.
Ҫӑп-ҫӑра. - Ҫӑра - густая. Ҫӑп-ҫӑра - густая-прегустая, очень густая.