Аннотация: Владислав с Гришнакам постепенно осваиваются у водопадов Рероса, поджидая в засаде отряд Кольца
Свои и чужие
Владислав проснулся как от внезапного резкого толчка изнутри, и долго пялился в тёплую темень, пытаясь вспомнить где же он, и что собственно тут делает. Он был весь мокрый от пота, и тело ломило от неудобной и жёсткой подстилки, на которой он всю ночь пролежал на одном боку. Левая рука от долгого лежания на ней слегка онемела, и плёчо ныло. Потом он стянул с лица плащ, и выглянул наружу. Было уже достаточно светло, но свет этот тонул в густом тумане. Звуки вокруг были приглушены - тихий плеск воды рядом, глухой рёв водопада, и шелест отдельных капель влаги, срывающихся с листьев деревьев, всё это словно бы проникало к нему сквозь плотное шерстяное покрывало.
Рядом, за спиной, слышалось совершенно ужасающее, громкое храпение. Владислав ощутил носом во влажном воздухе резкую, кисловатую вонь немытого тела, и наконец вспомнил всё - и вчерашний провал засады, и последующий стремительный полёт, и как они тут устраивались на ночь. С трудом превозмогая ломоту в теле, он сначала сел, а потом, скинув плащ, встал на ноги. Орк повернулся с правого бока на спину, мутно посмотрел на него, и снова захрапел, натянув на лицо куртку.
Туман был густой, и путался в стволах деревьев словно клочки белой, нечёсаной шерсти. Владислав несколько раз присел для разминки, покрутил туда-сюда головой, помахал руками. За ночь значительно потеплело. Даже со сна он не чувствовал особой прохлады в воздухе, хотя одежда на нём вся и взмокла от пота. Приблизительно помня направление, он продрался из лесу на открытое место. Тут всё также было затянуто туманом, хоть и не таким густым, как среди деревьев. Слева угадывалась река, а справа всё терялось в густом белом сумраке. Над головой тоже висело плотное белое покрывало.
Владислав спустился к реке, и - повинуясь внезапному порыву, раздевшись догола вошёл в воду. Вода была очень холодной. Под ногами скользили покрытые тиной острые камешки, поэтому он сразу же лёг плашмя, оттолкнутся, и выплыл на глубокую воду. Плавал он неплохо - мать его лет с трёх на лето всегда вывозила на пару месяцев к морю, где они неизменно снимали небольшой домик на самом берегу у семьи местного землевладельца.
Течение здесь было сильное, и ему пришлось побороться с ним, но его всё равно потихоньку сносило вниз. Он несколько раз нырнул, задерживая дыхание, потом вернулся к берегу, так что можно было уже стоять в воде, и постарался тщательно вымыться в быстрых струях течения, что доставило ему невыразимое наслаждение. Поплескавшись, невзирая на холодную воду, достаточно долго он, наконец, весь дрожа выбрался обратно на берег, и вернулся к своей одежде. Тут он с сожалением вспомнил пару чистого белья, оставшуюся у него в сумке там, в лагере, которой он так и не успел воспользоваться.
Натянув на себя уже совершенно грязные и вонючие подштанники с исподней рубахой, он затем влез в грубые шерстяные штаны, и сверху накинул толстую поддоспешную рубаху из льна. На рубахе он обнаружил свой командирский знак, который накрутил туда в самом начале похода. И совершенно успел уже о нём забыть. Ему подумалось, что наверное знак всё же стоило бы сдать Тайноведу, перед отправкой на этот берег. Но потом он решил этим не заморачиваться. Подтянув рубаху тонким, кожаным пояском с серебряной пряжкой, и сунув за него форменный кинжал в чёрных ножнах, он не стал одевать тяжёлые сапоги, а решил пока что походить по траве босиком. Мимолётно подумал, что нехудо было бы выстирать портянки, но вряд ли при такой погоде они скоро высохли бы, а кто его знает, когда вдруг понадобиться снова быть в полной боевой выкладке? В общем, сунув в их в свои сапоги для верховой езды, с широкими и низкими голенищами, которые он перекинул затем через левое плечо, и надев на другое плечо сумку, Владислав решил подробно исследовать поляну. Трава под ногами была влажной и скользкой, но идти по ней всё равно доставляло ему большое удовольствие после целой недели в продолжение которой он сапоги далеко не всегда стягивал с ног даже на ночь.
Поднявшись вверх по склону, он снова наткнулся на деревья, негустой порослью взбегавшие куда-то к самым холмам. Решив пока что туда не углубляться в тумане, он повернул влево, и начал обходить заросли по самому краю. Поляна была достаточно обширной, но не чрезмерной. Уже очень скоро он упёрся в невысокую скальную стену. Начав спускаться вдоль неё к реке он вдруг обнаружил там явно искусственный проём, выбитый в скалах, куда уходила древняя, но всё ещё неплохо сохранившаяся, тщательно выглаженная широкая тропа, которую он и решил обследовать.
Тут уж пришлось снова одеть сапоги - чтобы не шлёпать по холодным камням босыми ступнями. Тропа сначала шла совершенно ровно, лишь с небольшим уклоном. Потом слева от неё открылись высокие, местами выщербленные, но всё ещё неплохо сохранившиеся ступени. Поднявшись по ним Владислав оказался на широкой, прямоугольной площадке, вытесаной в скалах прямо над водопадом. Туман к этому времени уже успел поредеть, и частично подняться над рекою. С края площадки, прямо под ногами, ему открылся вид на толстую стеклянную струю воды, протянувшуюся к противоположному берегу, и низвергающуюся в кипящую белыми брызгами бездну.
Площадка была выбита в уступе, протянувшимся далеко вперёд за водопад. Она выходила к самому его краю, а справа к ней примыкала другая площадка, протянувшаяся над небольшим заливом у подножия водопада, видимо выточенном в береге падающей водой за многие годы. Там вода была спокойной, и туда, видимо, можно было без труда подойти снизу, по реке на лодке.
По обоим площадкам были проложены двойные металлические рейки, сейчас уже полностью проржавевшие, а над ними - остатки каких-то сложных деревянных механизмов, тоже едва сохранившиеся в каких-то плохо определяемых руинах. Что-то подобное Владислав видал когда-то в торговом порту своего княжества. Вроде каких-то гигантских лебёдок, очевидно использовавшихся в лучшие времена для перевалки через водопад грузов, и, возможно, даже судов. Он с любопытством и внимательно изучил всё ещё поражающие воображение, расщепленные, полусгнившие и выбитые непогодой дубовые брусья, впечатанные в скальную породу. Да, подумалось ему - ведь когда-то тут наверное действительно проходил очень оживлённый торговый путь. Скорее всего, после победы, Крепость его снова восстановит. Когда все земли на западе и севере подпадут под её полное владычество. Кто знает - думал он, может ему когда-нибудь и придется снова побывать в этих местах, когда тут торговая жизнь снова забурлит, и забьет ключом. Если - если он, конечно, доживёт до этого лучшего времени.
Спустившись назад по ступеням, он продолжил исследование тропы, и обнаружил, что нырнув в тоннель, пробитый под площадкой, отходящей к заливу, тропа крутой змейкой, вытесанной почти в отвесной скале, ничуть при этом не сужаясь начала сбегать вниз, к заливу. "Да уж, эти-то, свои лодочки тут пожалуй без всякого труда книзу скатят - простым волоком", - озабоченно покачал он головой.
Не став дальше спускаться по тропе он снова вернулся к водопаду, на площадку с древними механизмами. Над рекой всё ещё плыл туман, а небо было затянуто белесой марью, сквозь которую еле-еле просвечивало светлое пятно над головой, отмечавшее положение солнца, которое, видимо, уже высоко стояло на небосклоне. Где-то в стороне реки летал неумолчный птичий грай - скорее всего с вершины невидимого в тумане острова посреди реки.
Владислав присел, лицом к реке, на торчащий из камня обрубок дерева, выточенный временем и непогодой так, что по совершенно выбеленной поверхности шла грубая сеть выпуклых волокон. У его ног, вниз, в туманную бездну, непрерывно низвергалась тусклая как стекло струя воды, на которой временами мелькали влекомые течением куски дерева, ветви, жухлые листья, и всякий иной плавучий мусор - мелькали, чтобы тут же моментально унестись на низвергающейся струе куда-то вниз. Ветра не было, даже малейшего ветерка, но от воды несло промозглой сыростью. Туман, белыми, грязными полотенцами колыхался чуть видимо туда и сюда, и постепенно сознание Владислава начало затягиваться таким же дымным, глухим и неподвижным оцепенением.
Впервые за много недель он вдруг очутился в таком положении, что спешить ему было положительно некуда и незачем. События перестали гнать его, как горячий всадник коня свистящей ногайкой, и бешенная круговерть событий, не оставлявшая ему ни малейшего шанса остановиться, отдохнуть сознанием, и вспомнить вновь произошедшее с ним за последнее время совершенно стихла, и оставила его, словно отступившая штормовая волна выкинутую на берег щепку.
Откуда-то из давно забытой дали на него вновь накатила глухая тоска об ушедшей навсегда матери. Он увидел перед глазами её лицо, ласково смотрящее на него, с какой-то тревожной укоризной в тёмных, глубоко посаженных глазах, и он буквально почувствовал, что она тут, где-то рядом. Что она хочет, отчаянно хочет сказать ему что-то важное, может быть предупредить, может быть предостеречь о чём-то, но голос её вязнет в густом тумане, застилающем неизмеримую пропасть, раскинувшуюся меж миром живых, и миром навсегда ушедших. Он вдруг особенно остро почувствовал своё полное одиночество в этом мире, где не осталось ни единого любящего его существа, и свою полную оторванность от всякого нежного, ласкового и доброго взаимного чувства.
Потом его словно бы ударило в сердце копьём - пришла тоска совершенно иного рода, и лицо матери разом исчезло, сменившись совершенно другим женским ликом, кажущимся таким родным, таким бесконечно желанным, и в то же время бесконечно далеким и не испытывающим к нему совершенно ни малейшего расположения. От этого удара в сердце он даже мысленно застонал, диким, тяжёлым стоном зверя, плоть которого безжалостно терзает холодная сталь наконечники охотничьего бердыша.
И вот тут по ушам ему внезапно ударил резкий, режущий звук, разом выдернувший его из тяжких грез сознания к ужасной действительности. Прямо перед ним, скача по самому краю скалы, над самою бездной, била крыльями и отрывисто каркала, разевая клюв, огромная, серо-чёрная ворона. Он глянул на неё, и шевельнулся, ожидая что птица тот час же улетит от его движения. Но ничего подобного - ворона продолжала скакать перед ним, громко каркая, и явно привлекая к себе его внимание. Приглядевшись повнимательнее Владислав заметил у неё на правой лапке, на которую ворона явно припадала, небольшой, тёмно-коричневый предмет. Сумка! Для посланий! Тут же сообразил он.
Владислав протянул вперёд левую руку, и ворона немедленно перепорхнула к нему на запястье, вцепившись коготками в толстую ткань рубахи. Она отчаянно махала крыльями, пытаясь удержатся на неудобном насесте, и тут же начала оттягивать ему руку - птица оказалась достаточно тяжёлой. Владислав протянул правую ладонь к продолговатому мешочку из тонкой, хорошо выделанной и блестящей кожи. Только он нащупал мешочек на лапке, как ворона ту же, внезапно извернувшись, злобно и больно - до крови, клюнула его в эту ладонь и снова разразилась громким, недовольным карканьем. "Надо бы лицо поберечь, - с озлоблением поломал Владислав, а то ещё мерзкая тварь того и гляди в глаз клюнет! Вот же гадкое создание!" Птица, видно, хоть и подчинилась какой-то магии, но большой радости от происходящего не испытывала, потому как поглядывала на него искоса совершенно злобным и яростным взглядом чёрной бусинки своего левого глаза.
Невзирая на боль в проклюнутой ладони Владислав осторожно распустил тонкий чёрный шёлковый шнурочек на сумке, и двумя пальцами аккуратно вытащил оттуда тончайший белый листочек рисовой бумаги - тонкой, как цветочный лепесток, и, в то же время, необыкновенно прочной. Эту драгоценность завозили, за совершенно сумасшедшие деньги, откуда-то с восточных земель, и стоила она ну просто таки невменяемо.
Отпустив ворону, тут же снова примостившуюся перед ним на камнях, топорщя крылья и так же злобно каркая, Владислав аккуратно расправил правой рукой на левой ладони послание. Чёрной, несмываемой тушью на листочке, печатными рунами, на древнем языке Запада ровными строчками было выведено несколько поразительно прямых линий текста. Взгляд Владислава тут же впился в первую строчку:
"Нападение Кольценосца на высадившихся на берег провалилось - эльф убил под ним летуна. Так что пока сообщение будет лишь посланиями."
Кольценосец! Владислав аж откинулся назад на своём седалище. Вот это да! Оказывается, это он вчера летал за спиной одного из Кольценосцев! Вся жуть древних легенд, связанных с этими порождениями мрака вдруг всколыхнула его память, и забилась на поверхности сознания глубоким, стремительно затягивающим водоворотом. Он ведь даже и думать никогда не мог прежде, что хоть когда-либо ему придется реально столкнуться наос к носу хоть с кем-либо из героев тех бесчисленных мрачных сказаний, что им, желторотым, сидевшим с открытыми от удивления ртами неторопливо, смачно, с чувством, с толком, с расстановкой декламировал на уроках древней истории Мастер. Да ещё вот так - стремительно, мимоходом, в сумасшедшей спешке боя, когда нет времени ни подумать, что собственно ты видишь, ни осмыслить происходящее!
Кольценосец! Владислав тут же припомнил леденящую сферу его тела, короткое, сиплое дыхание, этот глуховатый, совершенно бесчувственный голос, жалящий тебя уже одним звуком своего змеящегося, шипящего ядовитого потока, и - словно бы доносящийся с той стороны какой-то глухой и бездонной пропасти! Да уж, кто бы мог и подумать! Недаром же Гришнак так избегал даже малейшего к нему прикосновения! А ведь - мелькнуло в голове внезапно у Владислава, ведь можно было бы догадаться, если б только сообразить, как они все там ползали по земле от ужаса при одном его появлении! Уже одно это могло бы сказать если не всё, то хотя бы заставить его задуматься! Хотя - хотя тогда у него просто не было ни единого свободного мгновения, чтобы продумать происходящее. "Впрочем - с неудовольствием подумал Владислав - это лишь говорит о его совершенной пока зелёности и неопытности в реальных обстоятельствах. Ведь настоящий, опытный воин всегда должен держать происходящее под полным контролем. И - не упускать из виду ничего, вокруг него происходящего!" Он поднял глаза над ладонью, и невидяще посмотрел прямо перед собой. "Так - значит эльф таки убил ту жуткую крылатую тварь! Да ещё под кем! Под Кольценосцем! - аж содрогнулся он от одной только мысли об этом, - Да ещё - в полной темноте! Наверняка - на самом лету! Снять стрелой в ночи атакующего Кольценосца! Вот это да! Недаром оргки так шугались одной мысли об этом эльфе!"
Эльфы - тоже существа из древних легенд и сказаний, которые ему доводилось слышать и читать немало. И не только на уроках истории. Но в сказаниях этих они выглядели лишь сказочными существами, а чего только не ожидаешь от существа из сказки? С одной стороны - чего угодно. А с другой стороны - это могущество сказочного персонажа, оно ж ведь такое - ты здесь, в тепле, у потрескивающего дровами и благоухающего смолой камина, а эти ужасные, могучие эльфы - только дым твоего воображения, смешивающегося с дымком, натягиваемом в залу от огня. Пусть невероятно жуткие - там, в своём сказочном далёко, но вот для тебя, здесь и сейчас, всё же совсем, совсем безопасные. А вот на тебе - ведь ему ещё с этим эльфом наверняка нос к носу придется столкнуться! Это с тем-то, кто совершенно сказочно жуткого Кольценосца, тоже внезапно ставшего пугающе конкретной деталью окружающих его обстоятельств, своим выстрелом с неба сдёргивает!
Владислав зябко поёжился, невзирая на то, что вокруг всё дышало влажным теплом, и принялся торопливо дочитывать остальные строчки послания.
"Утром они отыскали волок, и сейчас вовсю перетаскивают лодки и барахло. К вечеру, судя по всему, закончат. Ночью вряд ли поплывут - хотя кто знает? Будьте настороже - если поплывут ночью, то приплывут к вам утром. Если не сгинут в потоке каменных ворот. Но скорее поплывут утром. Тогда должны быть к вечеру. Парни из Нор где-то в двух ночных переходах от водопадов. В лучшем случае будут у вас послезавтра утром. Если знают проходы в холмах конечно. Но думаю - найдут в любом случае"
Послание вроде бы в ответе и не нуждалась. Но ворона продолжала упорно глядеть на Владислава, и он подумал, что наверняка надо бы дать знать, что новость получена. Порывшись в писцовой сумке, которая ему досталась в наследств от прежнего порученца, он отыскал там пачку таких же бумажных листиков, бронзовое слило, палочку сухой несмываемой туши в тряпичном, холщёвом футляре, с выдавленными на поверхности иероглифами - тоже недешёвый товар с туманного востока, и фарфоровую дощечку, с одной матовой, пачканной неоднократно тушью поверхностью. Капнув из фляги воды на дощечку, он аккуратно растёр на ней немного туши, помешал стилом до вязкой консистенции, примостил рядом с собой на ровной поверхности древнего бурса пачку листков, и начал выводить такими же печатными рунами, стараясь держать строчки как можно ровнее, на самом верхнем:
"Прибыли благополучно. Новости Гришнаку передам, как его увижу. Ждём развития событий. Будем настороже."
Он промокнул буквы мягкой губкой, которая тоже была в сумке, аккуратно свернул бумажку в трубочку, и снова вытянул левую руку. Ворона тут же на неё вспорхнула, и он, стараясь действовать как можно осторожнее, и не обеспокоить лишний раз злобное создание каким неаккуратным движением, чтобы его снова не клюнули, аккуратно засунул листочек в сумочку, и крепко затянул скользкий шнурок. Впрочем, гадкая птица всё равно успела его пребольно, так же до крови, клюнуть на прощанье, после чего стремительно упорхнула в туман, где-то в сторону того берега.
Пососав и зализав два достаточно глубоких проклюва, Владислав встал, и засобирался назад, на противоположную сторону поляны. С одной стороны нужно было всё же сообщить новости сотоварищу по заданию, ибо какие бы нехорошие чувства тот в нём не вызывал, но дело они всё же делали общее. А с другой стороны - вся отрешённость его утреннего настроения уже была безнадёжно испорчена, и сидеть здесь дальше не было никакого смысла.
Спустившись по каменной дорожке, идущей вдоль волока, Владислав снова пересёк поляну, предварительно опять сняв сапоги, и с наслаждением чувствуя под ногами сырую мягкость земли, перемешанной с мелкими камушками, и прелость травяной поросли. Туман уже значительно поредел, но вершины холмов тонули в белесой дымке, а над рекой висело рваное грязно-серое покрывало. Рёв водопада покрывал все иные звуки, но тут их впрочем, судя по всему, было и не так уж много. Только громкий птичий грай со стороны реки, да тихий шелест листьев рядом с зарослями. В воздухе пахло влажностью, чуть-чуть - прелью, и тиной. Уже подходя к стене зарослей на другом конце поляны Владислав вдруг остро почувствовал на себе чей-то пристальный, очень недобрый взгляд. Там, хоронясь в тени, неподвижно стоял Гришнак, и нехорошо, испытывающее на него пялился.
- Ты где ходишь-то! - Сразу же обрушился на него рык орка, как только он влез под низкое сплетение ветвей, пробираясь через голые, но весьма колючие заросли уже изрядно вчера помятой ими ежевики.
Владислав подробно объяснил тому, зачем и куда он ходил. Рассказал о найденном волоке, сообщил о послании. Орк слушал его угрюмо, внимательно, не перебивая расспросами. Потом покачал головой:
- Да уж. Если мы их тут не перехватим, то дальше они по реке как сыр по маслу покатятся. Хотя.. Может уже к тому времени и лодки подтянут с той стороны. Да нет конечно же - их-то перехватят нано или поздно, куды они там дернуться! Нету у них никакой возможности целыми до Белгорода добраться. Да нам, парень, от этого легче не станет. Тут уж не награда - шкуру спустят. За все неудачи, что на этой охоте случились мы и заплатим. В конце-то концов. Но... Вдвоём мы их тут даже не задержим. Нас-то то с той они почикают даже не обернувшись. Наша надежда - только на парней из Нор. Эх.. Мож из моих там кто к ним прибился-то!. Мы бы вместе эту свору враз в бараний рог свернули, и боёвку то сбили бы из них. Но эти - ведунчика этого, они нам ещё крови попортят - помяни моё слово!. Ну да нам бы этих крыстят уж только взять, а там - посмотрим. До успешного завершения дела навряд они с нами на сшибку пойдут. Если.. Если у меня уже парней будет достаточно. А так - чиркнут по горлу, чтоб под ногами не путались, и никаких разговоров. Только кровавые пузыри пустим - и всех делов. - И он оскалился, аж зарычав при этом. - Так что нам тут надо быть сторожкими и тихими - как крысам в подполе. Что с теми, что с теми. В общем - будет у нас ещё хлопот с тобой полон рот, паря!
- Что сейчас-то делать-то будем? - Неуверенно поинтересовался Владислав.
- Ну, - орк задумчиво почесал у себя затылок грязной, когтистой пятернёй, чуть растрепав короткий жирный подшёрсток, слипшийся там со сна клочьями, и перекривился, крепко зевнув клыкастой пастью, из которой на Владислава дохнуло отвратительной гнилью - день уже к вечеру идёт (и действительно - вокруг начало заметно темнеть). До ночи они навряд управятся. Да и умотаны будут. До предела. Не думаю, что сразу же и поплывут. Да и зачем? Хорониться им смыслу никакого нету - они уже знают, что их пасут. А вчерась, по темноте, чуть там головы не сложили. Я так кумекаю, что вчерашняя ночь им мозги-то хорошо вправила. Так что навряд раньше утра тронуться. Ваш брат ведь без особой необходимости ночью не шастает-то. Да и эльфы - тоже. - Тут он глумливо ухмыльнулся. - Так что будем их ждать не раньше завтрашнего вечера. Что и неплохо. А вдруг хлопцы из нор раньше подтянутся? Впрочем - этих мы и не прозеваем. Им ещё надо лодки с барахлишком вниз волочь - тут с ходу не проскочишь. Нам наоборот, самим бы им на глаза не попасться ненароком. Так что с шастаньем по открытому месту нужно завязывать. Наследим ещё ненароком, - озабоченно глянул он на ноги Владислава. - Ты я видел сапоги только у лесу надел-то, босиком ходил что ли?
- Да, босиком, - неохотно отозвался тот.
- Ну и хорошо. Ну и замечательно! По тине-то у берегу не шлёпал-то? - Снова озабоченно дёрнулся тот.
- Да нет, я по траве ходил. А там, у волока, надевал сапоги, но там голый камень.
- Эх! Всё равно надо было меньше шастать! Ты, паря, просто не понимаешь, с кем мы дело имеем. Там, среди них, такой следопытище, что ему равных вряд ли во всей земле сыщешь! - Он болезненно дёрнул щекой. Сколько крови парней-то наших он уже пролил, скольких самых сторожких выследил! Тут, паря, такая компания, что десяток тыщь крепких парней на них кинь, и то ещё неизвестно, чья возьмёт-то! Уж если они живыми из нор выбрались, где их под конец все кому не лень ловить принялись, то о чём и гутарить! Эх, паря! Ты даже понять не можешь, кого они там завалили! Да, потеряли самого главного, но ведь завали то! И кого!
- А кого? - С внезапно проснувшимся любопытством поинтересовался Владислав.
Эх! - Тот опять только отчаянно махнул рукой. Там паря издавна сидел тот, кто, пожалуй, - и тут голос его упал до еле слышного шепота, - и с сам Высочайшим потягаться на равных, пожалуй, мог бы!! Если б хотел.
- Да ну! - Потрясся Владислав, лихорадочно пытаясь сообразить, как ему отнестись к сказанному, и не слишком ли много он на свою голову уже выпытал.
- Вот те и "ну"! - раздражённо передразнил его Гришнак, и угрюмо замолк.
Они немного помолчали.
- Лады, наконец махнул орк рукою. Чего тут теревени разводить-то! Байки опосля травить будем. А чичас, давай до темноты всхрапнём малость. Тебе ещё к утру на берегу сидеть, на реку пялиться, а мне - придётся пройтись к холмам по темноте. Разведать, что и как там с подходами. Я ж ведь тут никогда не бывал-то. - признался внезапно он. - В старые-то, жирные времена, когда тут торговлишка вовсю кипела, проходы в холмах хорошо охранялись, а потом уже и смыслу не было - какая там добыча, одни слёзы! Проще было их там, на севере, подстерегать, когда они с реки сходили-то. Да и река там поуже будет. Тоже хорошо было их перехватывать, купчишек-то с барахлом. - Он аж облизнулся от воспоминаний.
- А.. - Растерянно спросил Владислав, - ты что, помнишь те времена, когда Южное Царство отщепенцев в рассвете было?!
- Э, паря! Хитро, искоса взглянул на него орк. Я ведь, малым пацанёнком, ещё времена падения Чернограда помню. Того, первого.
Владислав, поражённый, замолк. Из легенд он знал, что эльфы, вроде живут бесконечно долго, если только не гибнут по какой причине. Да в легендах то чего только не услышишь. Но то, что вот орки, оказывается тоже могут жить чуть не тыщи лет - это было для него совершенно полной неожиданностью.
- Слушь! - Забыв свою стойкую неприязнь к собеседнику он было набросился на него с расспросами, - так ты что, был там, когда всё рухнуло-то? Видал своими глазами как оно происходило?
- Да нет, - неохотно отозвался орк - я ж говорю - малым шкетом тогда был. Мы на севере, под горами тогда прятались. В норах хоронились. Все, кто мог - те ушили на войну. А мы - малые-то спиногрызничали, как могли. Ждали, когда вырастем, и сможем тоже к ним присоединиться. И хорошо, что не дорос я тогда ещё до лавы. Из тех, кто тогда ушёл к Крепости, почитай назад никто и не вернулись-то. Вот так-то. И рассказать-то даже было некому. Что и как было-то. Он печально покачал головой.
Владислав, уж было настроившийся расспросить его по следам своей любимой книги, и, наконец, выяснить, вымысел она, или всё же правдивое свидетельство, разочарованно затих.
Да, я, паря, - задумчиво протянул орк, - много чего на своём веку повидал-то. А вот сколько глоток перерезал-то, сколько голов снёс, сколько добычи пропил! И не сосчитать! Всяких голов - и эльфы попадались даже, и могучие воины из Белгорода, и коварные, скользкие как змеи и осторожные как крысы северяне. А уж торгового народу-то, хуторян всяких - и не счесть! - Снова сладко облизнулся он. Были ж времена, когда вольницей, без начальств всяких!. Эх! Сам за всё перед собой и отвечал. Никто не пугал спущенной шкурой! Хотя.. Хотя и в нонешней службе есть свои достоинства, конешно же. Не без того. - Тут он осторожно взглянул на Владислава, - Всё-таки, когда необоримой силе служишь - за спиной как стена стоит. Да и опять же - не мелкой придорожной швалью себя чуешь, а - СИЛОЙ. Которая землю на попа ставит, и по своему переворачивает! Опять же - не случайная добыча, когда то гуляешь, то палец большой с голодухи сосёшь, а регулярный доход! А добыча, если разживешься, лишь прибавка приятная. Ты, паря небось и не знаешь, как с голодухи то мышей ловить, да червей с пещерных стен слизывать, когда караваны сторожкими становятся! - Усмехнулся он.
- Лады! Давай зададим храпака, а там уж посмотрим что и как. А то чегось разболтались мы с тобой не по делу. Хватит!
Они вернулись к нарубленным веткам, которые уже успели хорошо слежаться. Владислав внезапно с удивлением почувствовал, что невзирая на ещё светлое время он с огромной охотой снова завалится поспать, даже на этой жёсткой подстилке. Сказывалась вся прошлая неделя непрерывного напрягу, да и почти всю прошлую ночь, по большому счёту, он ведь провёл в общем-то на ногах.
Проснулся он от грубого толчка в спину. Высунув из жаркой теплоты плаща голову наружу он увидел такую сплошную темень, что глаза в ней казались совершенно излишними.
- Вставай-вставай! - Ворчливо прорычал орк. Разлежался тут! Уж давно за полночь. На всякий случай давай, вали к берегу. И не спать там, смотри мне!
- Так ведь говорили ж, что ночью не пропрутся, - недовольно отбрёхивался Владислав, который совсем не чувствовал себя выспавшимся. Вставать, и тем более ещё и куда-то тащиться по холоду ему совсем не улыбалось.
- Говорили, говорили! - Передразнил его орк. - Что б там не говорили, а наблюдать нужно. Всяко в жизни бывает. Если точно не знаешь - то бди!
Спорить не приходилось, резоны в этом были вполне очевидные. Покряхтывая Владислав взгромоздился на ноги, покрепче закутываясь в ещё тёплый со сна плащ.
- А я тово, - сквозь отчаянную зевоту продолжал тихонько порыкивать Гришнак, - я пройдусь к холмам, изучу там местность. Когда эти-то наконец-то пропрутся, то я должен буду тут каждую кочку знать как свои пять пальцев. Особенно же у проходов. Чтоб к своим парням то без помех подобраться. А то отродья этого ведуна нам шею как цыплятам скрутят. Только поймут, что мы здесь, и что нас - раз-два и обчёлся. Лады - вали, и я пошёл. Как рассветёт, то я и вернусь досыпать. А ты - жди на берегу новых весточек!
Пробравшись наощупь в зарослях к самой воде, отмахиваясь от лезущих в лицо веток, и продираясь сквозь колючие заросли, которые рвали его одежду и ладони как собаки острыми зубами, Владислав под конец ещё и едва не загремел в темноте с обрывистого берега в реку. Ругаясь вполголоса он, кое-как, нарубил веток, накидал их под себя, и устроился почти что над обрывом, так чтобы свободно обозревать реку. "Ну да, сейчас только искупаться в одежде мне и не хватало, - сонно и раздражённо думал он, - заодно и постирался бы, нечего сказать! Хорошенькое дело - а потом сиди, дрожи здесь! Так ведь и простыть насмерть недолго!"
Темень вокруг стояла совершенно полная. Небо было совершено безнадежно затянуто низкими тучами. Да и луна - какая там сейчас луна? Слёзы. Но если б туч не было, то конечно что-то было бы всё же можно разглядеть. А так - река чувствовалась лишь по неумолчному плеску струй. "Ну и чего тут сидеть? - всё больше раздражался Владислав - вот ведь скотина этот Гришнак! Сам не спит, так и другим прохлаждаться значит нечего!" Он всё время проваливался в полудрёму, и тут же встряхивался, когда тело со свесившейся головой начинало сползать вбок.
Время тянулось, час за часом, невыносимо медленно. В довершение ко всему, к утру ещё и пошёл дождь. Невидимые в темноте капли воды ощутимо барабанили по листьям, сбегали струйками на капюшон, и скатывалась вниз по плотной такни плаща, которая моментально от воды набухла, задубела, и стала полностью непромокаемой. Наконец небо за рекой стало светлеть. В разрывах туч там пробились ярко-красные солнечные лучи, постепенно перетекавшие в различные оттенки прозрачного золота. Словно под жаром восходящего солнца облака стали редеть, распадаться на отдельные пряди, и наконец предутренний ветер совсем сдул их куда-то вверх по реке, которая в ярких лучах ещё невидного за холмами на противоположной стороне реки солнца заиграла бесчисленными белыми бурунчиками на всё ещё тёмной поверхности.
Когда солнце вышло из-за холмов на небо, и здорово потеплело, Владислав рискнул снова освежиться в холодных водах реки, справедливо рассудив, что если те ещё не появились, то вряд ли они плыли всю ночь. В любом случае ему необходимо было помыться. Он с наслаждением поплескался немного у самого берега, разложив влажную одежду для просушки под солнечными лучами на земле, сам же горлышком закутался в теплый плащ и стал прохаживаться по берегу, разминая затёкшее за ночь тело.
Сегодня он уже мог хорошо разглядеть окрестности, скрытые всё прежнее время от его взгляда тьмой или туманом. Река тут была уже, чем у перекатов, но, в конце-концов, как он помнил - это был лишь один из её рукавов. На противоположной стороне из воды вздымались крутые склоны серого камня, возносившиеся к поросшей низкой растительностью вершине острова. На острове, судя по всему, хорошо ограждённые от всяких наземных хищников его неприступными, как бы крепостными стенами, гнездилось множество птиц, которые огромными стаями с неумолчным граем носились над ним. Слева, вверх по реке, проход меж скалами, зажимавшими рукав с двух сторон, стремительно расширялся, и вдалеке просматривались воды обширного озера. Владислав вспомнил, как они тогда, ночью, пронеслись над его огромным, чёрным овалом.
Ниже по течению лежал слева достаточно обширный луг, с каменистым ложем ручья посредине, который он несколько раз пересёк вчера, покрытый яркой зеленью уже начавший пробиваться среди бурых прядей прошлогодней травы молодой её порослью. Луг серпом постепенно поднимался к скалистым холмам, густо заросшим у подножия лесом. Где-то там сейчас и шатался Гришнак. За лугом, вниз по течению, возвышалась та самая скалистая гряда, которую он вчера облазил. Рядом с нею, слева, струя реки внезапно обрывалась, и там, за этим срезом угадывалась смутно в тумане далёкая, сизо-голубая низина, убегающая куда-то до аж самого горизонта. Вглядываясь в эту сизость, туманно спадавшую туда, где находились и Крепость, и никогда им не виданный, но столь им наслышанный Белгород и земли неведомого юга с его морем, Владислав как бы отстранился на время от всего окружающего, и на сердце его снова начала постепенно наползать мутная, чёрная тоска.
И вот тут к нему, замечтавшемуся, и подкатилась снова вчерашняя корона, перепорхнувшая реку откуда-то со стороны острова. Кивнув ей, как давней знакомой, Владислав уже привычным жестом подставил ей вытянутую левую руку. То ли ворона была сегодня в лучшем расположении духа чем вчера, то ли уже постепенно к нему привыкала, но хоть она недовольно крутилась и била полусложенными крыльями, пока он доставал послание из сумки, клевать его она сегодня не стала.
На листке бумаги он нашёл, тщательно выписанные тем же аккуратным почерком следующие стоки.
"Эти выплыли с рассветом. Думаю, будут у вас ещё до темноты. Отряд из Нор хорошо за ночь продвинулся. Сейчас отдыхают. Думаю тронутся ночью. Им как раз ещё один хороший переход остался до водопадов. Думаю, утром будут уже у вас."
Чиркнув пару слов в ответ, и отпустив с этим ворону, которая тут же и упорхнула к остову, он задумался немного. Что ж - ситуация предельно прояснилась. Можно было бы возвращаться, и пробовать задать храпака до вечера, в возмещение пропавшей ночи. Но - всё же нужно было прежде таки дождаться Гришака. Владиславу вовсе не улыбалось проснуться от хорошего пинка в спину - с этой твари ведь станется!
Он подождал, пока солнце, добравшееся уже почти что до середины небосклона, окончательно высушило одежду, и с удовольствием облачился в тёплые, сухие, пусть и грязноватые тряпки. Плащ к тому времени тоже полностью отдал ночную влагу, но он не стал его надевать, а лишь свернул аккуратно, и присел, положив его сверху, на какой-то валун у берега, продолжая греться на солнышке. И наблюдать за верхним течением реки, вполне полагая, что если там что-либо, вопреки всякому смыслу, и появится, то он вполне успеет скрыться в зарослях.
Впрочем, так спокойно посидеть ему долго не дали. Вскоре из зарослей послышался знакомый недовольный рык, подзывавший его. Внимательно выслушав новости с другого берега, и довольно покачав головой, Гришнак поделился тем, что ему удалось вынюхать в лесу:
- Там достаточно широкая, вымощенная тропа. И всё ещё в неплохом состоянии. Возы не пройдут, но караван на вьючных лошадях - вполне. У самого входа на тропу стоят развалины небольшого укреплённого поста - людишек на десять, так, я думаю. По тропе я далеко ходить не стал. Но - кумекаю, что-то подобное есть и с той стороны. Так что пройти мимо будет невозможно. Даже если они и не знают о тропе, то на неё выйдут быстро. Я там облазил окрестности. Знаю теперь все подходы, лазы, скрытые места для наблюдения. Кумекаю, где они, скорее всего, кинут днёвку, когда появятся. Мы там их и перехватим, значит. А дальше - по обстановке.
Тут он с неудовольствием посмотрел на столбы света, пробивающиеся сквозь листву, и продолжил:
- Те, если только к вечеру прибудут, ночью лодки ну никак не смогу по волоку проволочь. Дело это для людишек невозможное. Так что будут ждать утра. Но даже если утром начнут перетаскивать, то хорошо, если за день управятся. Так что раньше следующего утра никуда они не выйдут. А брать их как раз хорошо когда таскать начнут. Там они непременно разделятся. Да и с поклажей в руках особо не навоюешь. В общем - если ударить неожиданно, то успех будет за нами. Тут нам главное с теми, из нор сорганизоваться. И - к ногтю бандитов этого ведунишки взять. А это будет ой как нелегко, паря, ой как нелегко! - И он недовольно поморщился. - Тут главное - на них так выйти, чтоб у их главаря времени на раздумья не оставалось. Обстановки они не знают, места - тоже. В этом наше перед ними преимущество. Тут главное убедить их, что до разгрома того отряду мы им во как нужны - и он решительно провёл ребром ладони по горлу - до зарезу!
- Лады, устал я, и светунец это меня утомляет - он кивнул в сторону невидимого за листвой солнца. Да нам ведь и в любом случае отдохнуть нужно. Идём, всхрапнём ещё пару часиков. Чтоб к вечеру, значит, быть готовыми ко всему.
- А если те прибудут? - Тревожно поинтересовался Владислав.
- Ну, чего нам, встречать их хлебом-солью, что ли? - досадливо отмахнулся орк. - Прибудут себе, и прибудут. И ладноньки. По окрестностям они шарить не станут, с чего бы это? Разобьют лагерь у реки, скорее - там, возле ручья. И себе отдыхать станут. Нам же до подхода наших парней всё равно с ними лучше не пересекаться. А те раньше конца ночи в точняк не объявятся. Так-то.
Они вернулись в своему лагерю и наскоро перекусили влажноватыми сухарями и вялениной из слегка промокшего мешка. Ветки тоже были всё ещё чуть влажными от дождя, но Владислав с удовольствием растянулся на этой полевой "постели", и им тут же овладела сладкая дремота. Так он и прокунял до времени, когда на землю легли густые тени, от скрывшегося за холмами на их стороне реки солнца.
Чувствуя, что отдохнул уже вполне достаточно, Владислав потихоньку слез с веток - так, чтобы не потревожить своего неприятного соратника. Ибо общаться с ним лишний раз у него не было никакого желания. Затем он осторожно спустился к реке - там где к воде подступали деревья, и аккуратно пристроился на той же груде веток, на которой просидел прошлую ночь.
Место для наблюдения оказалось попросту идеальным. Отсюда просматривалась почти что вся вода вверх по течению, а сидящего полностью скрывали густые заросли с едва проклюнувшейся молодой листвой.
Палевое бирюзовое небо ещё светилось, но на воду легли уже тёмные тени наступающей ночи. Поплыли над водой первые лёгкие клочья вечернего тумана. Плескалась вовсю рыба на своей вечерней кормёжке. Птичий грай же как раз угасал - птицы на ночь уходят рано. Поставив руки на высоко поднятые колени, и собрав их ладонями в чашу, Владислав поместил туда свой подборок, и бездумно глядел на реку. Он уже начал потихоньку привыкать к долгим, терпеливым ожиданиям, столь свойственным его нынешней службе.
Вдруг что-то привлекло его внимание. Присмотревшись - он увидел, что там, на воде, как серое, движущееся по чуть более тёмному, появилось какое-то движение. Оно становилось всё ближе и ближе, к тому же постепенно прибиваясь к берегу. И вдруг, под уже почти угасающим, палевом свете небосклона, на котором проступили первые звёзды и слабый серпик луны, он увидел, что это гуськом, тесно друг за другом по поверхности скользят, почти неслышно, три небольшие лодочки. Владислав аж задержал дыхание, стараясь ничем не выдать тем, на лодках, своего присутствия.
Лодки постепенно приближались, уже почти прижимаясь к берегу. Сидящие не переговаривались, а лишь внимательно, напряжённо смотрели вперёд, и поглядывали временами вправо, на рядом проплывающий берег. Когда лодки почти уже поравнялись с ним, то Владислав смог в угасающем свете хорошо разглядеть даже лица там сидящих. Лодки и плащи были светло-серой, как бы ускользающей от взгляда расцветки. Но головы и лица на этом фоне выделялись совершенно отчётливо.
В первой из лодок он увидел сидящего ровно посредине высокого человека с льняными, длинными, спадающими широкой гривой сзади волосами, и такой же русой, чуть завивающейся бородкой, с низко обвисавшими, немного закрученными усами. Кожа благородного, идеального овала лица его была совершенно белой, и на ней ярко, как звёзды, сверкали его светлые глаза - то ли серые, то ли голубые - в темноте сложно было определить. Меж его коленями, на носу, почти скрывшись за высоким бортом, так что только голова торчала, пристроился как бы ребёнок, но при этом очень плотного телосложения, с тёмными, "под горшок" стриженными волосами, и совершенно хмурым, внимательным, подозрительным взглядом. Из-за плеча этого человека, когда лодка проплывала мимо, выглянула другая такая же маленькая фигурка. Но у того волосы были подлиннее, более благородной формы, лицо чуть поовальнее. И - глаза. Тёмные, как бы отрешённые ото всего окружающего, но, в то же время, с необыкновенно зорким, чуть застывшим взглядом, словно бы высматривающим напряжённо в окружающем какую-то скрытую подложку этого мира. Высокий человек, и седок за его плечами умело гребли небольшими вёслами.
Во второй лодке посредине сидел такой же высокий человек, но с волосами, чёрными как смоль, хотя и такими же длинными, как у первого человека, тёмной от многолетнего загара кожей округлого лица, и такой же чёрной, курчавящейся бородищей, расходившейся лопатой. Его тёмно-карие глаза, которые изнутри словно бы подогревало мрачноё, чёрное пламя тщательно скрываемого безумия, вцепились неподвижно в спину последнего, сидящего из сидящих в первой лодке, хотя руки его при этом весьма умело и ловко орудовали веслом. Меж его ног, и за его спиной тоже сидели эти, как бы, дети со взрослыми, угрюмыми лицами, весьма похожие на того, первого им увиденного.
В последней из лодок, на куче багажа, пристроилась, впереди, гибкая человеческая фигура с невероятного совершенства чистым овалом лица, чуть покрытым лёгкой, золотистой бородкой, и длинными волосами цвета чистейшего, желтейшего золота, ниспадающими на покатые плечи. На лице этом горели два золотистых глаза совершенно идеальных очертаний, и их золотистые зрачки сияли как, как новоотлитые золотые монеты в лучах полуденного солнца. При всех его вполне человеческих пропорциях, сразу же чувствовалось, что перед тобой вовсе не человек, а существо совершенно иного, высшего порядка. Из-за его спины выглядывала голова на коротком, кряжистом туловище, слово рубленная из коричневого камня, с волосами и бородой, напоминающими тёмную, пыльную паклю, и тяжёлыми, чёрными глазами в глубочайших глазницах, под низко нависающими бровями.
Оружия у сидящих в лодках не было видно, видимо оно лежало на дне, или скрывалось под плащами. Но от этого явное ощущение скрытой силы, и тревожной опасности, исходившее от этого отряда, не становилось ничуть меньше. Сразу же было видно, даже если б Владислав о них прежде ничего и не слышал, что эти за себя сумеют постоять в случае чего.
Лодки, тесно, друг за другом проплывали прямо перед глазами у Владислава, и его вдруг начало преследовать наваждение, что лодки эти плывут в реке совершенно другого мира, отделённого от его собственного какой-то несоизмеримой пропастью времени и пространства. Что там, у них, какие-то иные свойства всей материи, и они вплывают в жизнь его фантомом солнечного света, к которому он не сможет ни прикоснуться, и даже приблизиться. И тут он внезапно почувствовал, что в левое плечо его уже давно впилась подрагивающая, когтистая лапа, и радом раздаётся еле сдерживаемое, сиплое, вонючее дыхание. Он покосился вбок, и увидел совершенно рядом с собой оскаленное, испуганное лицо Гришнака. Наваждение тут же отступило, и он почувствовал, как ужас и паника орка передаются и ему.
- Видал? - Прошипел тот еле слышно в самое его ухо, когда лодки уже удалились на достаточное расстояние, - Видал, говорю? Какой ужас! А их тесаки, ты видал, какие клинки-то у них?!
- Какие клики? Там всё сокрыто было? - Изумился Владислав.
- А! Так ты ничего не видишь? Сопляк! - Досадливо махнул рукой орк. И кто только тебя в Крепость-то взял? Ты ж как обычный хуторянин, ни проникновения, ни саблей работать не умеешь! Только и толку, что буквы разбираешь. И то - кто знает?
- Ну, Тайновед, по крайней мере, знает. - Обиделся не на шутку Владислав.
- Ну да, ну да. Писать ты умеешь, спорить не буду. А вот ВИДАТЬ! Не, ты слаб тут. Если б ты видел, какие у них клинки! Я-то на перекатах не разглядел - далеко было, и не до того. А тут - аж мороз по коже! Вот этот - северянин, что в первой лодке. Там что клинок, что ножны - особенно же клинок! В нём, парень, древняя, как этот мир, сила. Этот клинок, паря, давно уж считался сгинувшим, а нет же - выплыл! Кто бы мог подумать! Клинок этот в древности крови самого Владыки попробовал! Жуткий клинок! И крысёныши эти! Я хорошо разглядел - там кинжалы, вроде и небольшие. Но сила! Смотреть больно! А как представишь, что таким тебя ткнут! Поджилки трясутся. И где же они такие себе раздобыли, спрашивается?! Особенно тот, второй, в первой-то лодке! Там, паря, такой клинок, из древней древности, что и с клинком того северянина кое в чём поспорить может! Тут тебе не сталью махать. Тут, парень, магия! Страшная, древняя магия! Эх! Надобно в Крепость о клинке северянина сообщить! Им это ой как интересно будет! Надо же! И всплыл ведь! А говорили - сломан. Сломан, и навсегда сгинул! Ан нет!
Совершенно непонятные для Владислава бессвязные причитания орка потонули наконец в неразборчивом бормотаньи. Магия, значит? Тут он вспомнил свои стрелы, как свалился на землю тот сильный и гордый горец, как он сполз, словно мягкий червяк со своего коня. А ведь, если подумать, что там вся магия его стрел? Так - жалкие потуги необразованного молокососа, слепо идущего по чужим следам! Так какая же магия может быть сокрыта тогда в этих клинках, которые там, сейчас, могут обратиться против них в любое мгновение? Ему аж нехорошо стало от этих размышлений.
- Ладно, паря, встал с корточек наконец успокоившийся немного Гришнак. - В обчем - встретили. И - проводили. Ну и ладно. Пойдём, посмотрим, где они и что делать собираются.
Стараясь шуметь как можно меньше, они прокрались к зарослям на самом краю поляны. Владиславу в наступившей тьме было мало что видно. Раздавались весёлые голоса, смех, какие-то неразборчивые шутки. Там говорили на общеязе, но слова различались плохо. Видимо - разгружали лодки. Потом вспыхнул ярко-красный огонёк пламени - развели огонь. Впрочем - костерок был так себе - только на подогреть еду, и его быстро загасили. Постепенно там, у них в лагере, всё замокало, видимо все поукладывались для сна.
- Намаялись за день, значит! - Глумливо отозвался Гришнак. Ну да и ладно. Нам тут делать нечего - ночью к ним вряд ли подберёшься, опасно, да и только всполошим лишь понапрасну. Лучше пошли к тропе, будем там поджидать наших. Всё что могли, мы тут уже разнюхали и увидели. Тронулись. Только - как можно тише!
- А.. А ветки, на которых спали, мы что, убирать не будем? - Спросил Владислав.
Да зачем это? И куда? - Удивился Гришнак. В реку, что ли покидать? Так на них же вынесет. Только хуже сделаем. Да и не полезут они сюда, что им тут делать? Как раз тут ветки оставить безопаснее всего и будет.
Они углубились в заросли, чтобы не продираться через ежевику, которая заняла подлесок рядом с открытым пространством, и Гришнак, видимо видевший в темноте как днём, повёл Владислава как слепого, за руку, вверх по склону. Благодаря такому поводырю тот шёл как по открытому пространству, только лишь иногда спотыкаюсь на торчащих корнях, чем вызывал неизменно злобную реакцию орка, резко и болезненно, но молча дёргавшего его за руку. Сам орк двигался по лесу совершенно бесшумно, как кошка.
Они взбирались достаточно долго. Потом Гришнак сказал, уже не таясь - "здесь". Они встали среди каких-то густых кустарниковых зарослей, но - не колючих, нарубили веток, причём Владислав действовал совершено вслепую - ему не было видно ни зги. Кое-как собрав ветки, они тут же завалились спать - снова спинами друг к другу. Гришнак захрапел немедленно, но Владислав ещё долго никак не мог уснуть, вспоминая глаза тех двоих, сидевших в первой лодке. И при всей потрясающей силе глаз эльфийских не они грезились ему в полудрёме, и даже не царственный взор северянина, а глаза того полуребёнка, что сидел у северянина за спиной. Словно была меж ними какая-то внутренняя связь. С самого рождения была. А тут вдруг, при встрече лицом к лицу, и проявилась. Да только никакой радости связь эта не несла обоим, как ясно чувствовал Владислав. Что-то в ней было запредельно тёмное, за гранью всего человеческого, где-то в льдах нездешних провалов в самое ничто.
Постепенно нелёгкий сон погрузил его в самую трясину непонятного беспокойства, и он, медленно проваливаясь в его холодные, липкие объятия, вдруг, перед самым лицом своим увидел колесо белого, ослепительного огня, во внутренности которого кружились жуткие чёрные тени, одновременно и смертельно опасные для всего живого, и бессильные хоть как-то изменить свою страшную участь. И тут сон, глубокий, и безнадёжный как смерть в одиночестве, поглотил его окончательно и бесповоротно.