Аннотация: Описываются разного рода приключения и злоключения произошедшие с Владиславом в процессе первого этапа его путешествия.
Звездоград
Утром Владислав еле слез с кровати. Всё тело ломило, нос был заложен, его знобило. На завтрак он поплёлся без всякого аппетита. Не успели внести кастрюли с неизменной, и уже успевшей несколько поднадоесть ему овсянкой, как с палубы раздался крик вперёдсмотрящего моряка, неизменно торчащего на носу судна - "Галера по ходу! Галера!" "Ну, слава Высшим Силам - вот и устье реки, - радостно взмахнул руками капитан, и вскочил со стула, - это галера пограничного дозора из флота Звездограда!"
Пассажиры радостно вывалили на палубу. Владислав заторможено плёлся сзади всех, кутаясь в тёплый, на меху, дорожный плащ, который он сегодня не снял даже за столом. Тучи, видимо, разошлись ещё с ночи, и на белесом, в туманной морозной дымке небе тускло светило зимнее солнце. Впереди, по ходу, действительно дрейфовало огромное военное судно, выкрашенное в черные и красные цвета. Парус на его мачте был свёрнут, вёсла подняты.
"Дельта великой реки слишком широка и разветвлена, чтобы её можно было охранять конными или пешими дозорами, - тихо сказал Многодар, наклонившись к уху Владислава. - вот королевство и держит перед дельтой галеры - проверяют входящие корабли, ловят нечистых на руку торговцев, пытающихся проскользнуть без уплаты податей на товары, да и на случай внезапного нападения вражеского флота - держат передовую линию обороны". "А что, разве вся дельта Великой реки принадлежит королевству?" - удивился Владислав.
"Ну, формально землями на юго-восток восток от реки правит хан Западной Орды. Но кочевники судов не строят, торговлей почти не занимаются, разве что - охотятся в дельте на мелкую живность и птицу. Да и то - от случая к случаю. Но ханство претендует на свою долю в дельте, тем не менее. Королевство эту охоту не то что не возбраняет, но пытается удерживать их подальше от главного русла, потому что те никогда не прочь будут лихим налётом обчистить какое неосторожное судно. И претензии ханства на дельту королевство, понято, официально не признаёт. Но и очистить от них дельту полностью просто не в состоянии. Так что дельта, особенно её восточная часть - это как бы некая "ничейная" зона. В которой постоянно случаются лихие стычки пограничных дозоров с "дикими" отрядами кочевников, вроде бы самостоятельными, и хану не подчиняющимися. У тех есть большие лодки, на которых они на острова вместе с конями переправляются, а там уже - лови их в плавнях."
Владиславу всё это было внове, и очень хотелось поподробнее расспросить господина посланника, но в голове у него шумело, а морозный воздух, казалось, пробирал под тёплой одеждой аж до самых костей.
От галеры к кораблю уже приближалась большая вёсельная лодка. Когда она подошла к борту, им спустили верёвочную лестницу, и на корабль поднялось четыре стражника в лёгких латах, с короткими мечами, сопровождающие двух чиновников пограничной стражи. Старший из них - в шубе, крытой лиловым бархатом, сапожках красного сафьяна под нежно-голубыми, шёлковыми шароварами, и округлой, тёмно-коричневого цвету медвежьей шапке с золотым галуном как старого знакомого, весело поприветствовал капитана. "Ну, успел ты, успел, - благодушно похлопал он его по плечу сдёрнув с правой руки рукавицу, - а то некоторые малые протоки уже ледком успели покрыться". "Что нового в на реке, и в городе?", - в свою очередь спросил его тот. "Да так, ничего особенного", - ответил чиновник, - разве что в городе не протолкнуться от вооруженного люда. Словно весь восток уже тронулся на запад. В общем - великое переселение народов. Цены на еду взлетели до неба. А ведь ещё зиму как-то пережить надо. Ты что-то из жратвы привёз-то?". "Да я так - больше по специям восточным, - уклончиво ответил капитан". "Да ладно, твоя пигалица погоды всё равно не сделает, - махнул тот рукой, - тут вот с восточных берегов моря продуты просто рекой идут. Корабль за кораблём, да побольше твоих - тяжеловозы!".
Капитана такого рода конкуренция, видимо, волновала мало. Он равнодушно пожал плечами. "Ладно, махнул чиновник рукой, - эти, кто на палубе, все, кого везёшь?" - Он окинул быстрым, но цепким и внимательным взглядом кучку пассажиров, стоявших поодаль, и внимательно прислушивавшихся к разговору. "Да, все тут. Вполне почтенная публика", - вежливо отозвался капитан. "Господа, прошу вашего соизволения заглянуть в подорожные", - с милой улыбкой повернулся чиновник к пассажирам. Купечески приказчики, письмоводитель Многодара и Ким тут же гурьбой покатились по лестнице вниз - в каюты за бумагами, а благородная публика окружила чиновников. Стражники, молча выстроившись у борта, взирали на происходящее отрешённо, но глаза их не теряли зоркости, а руки как бы невзначай лежали на рукоятях мечей. Что поделаешь - служба!
Чиновник внимательно, но не придирчиво изучил предъявленные ему подорожные. "Замечательно, господа, - сказал он возвращая бумаги хозяевам, - вам их ещё придется предъявить страже на берегу, в порту. Они вас там и возьмут на учёт. Моя же часть с вами завершена". Затем он повернулся к капитану - "Ну, идём, глянем по быстрому, что у тебя там в трюме. Кстати, вожатого будешь брать у нас, или сам рискнёшь по реке подняться?". "Да нет, пожалуй возьму, сейчас вода вроде низкая", - ещё услышали они ответ удаляющегося капитана.
Пассажиры же, весело переговариваясь, вернулись к уже изрядно остывшему завтраку, терпеливо ожидавшему их в котле возле стола. Но, Владиславу, которого знобило всё больше, ложка в рот попросту не лезла.
Они слышали, как отчалила лодка, и через какое-то время вернулась обратно. Когда Владислав, после завтрака, всё же вышел на палубу, на корме, рядом с рулевым, стоял человек в бараньем тулупе, меховой зимней волчьей шапке с опущенными "ушами", теплых, толстых шароварах, и кожаных сапогах, явно на меху, судя по их толщине. Оба они задумчиво глядели на стену приближающихся камышовых плавней.
Владислав быстро ушёл с палубы, так как ему стало дурно. Даже остро захотелось "покормить рыб", как и в самый первый день, хотя качка здесь уже почти не чувствовалась.
До Звездограда они дошли уже лишь к позднему вечеру. Владислав один раз, ближе к середине дня, всё же заставил себя снова выйти наверх. Погода целый день была морозной и ясной. Ветер дул злой, ледяной, кусачий, и не совсем попутный, но капитан и команда, умелым лавированием, удерживали всё время судно на самой средине протоки, благо ширина и глубина её была поразительны. Даже не верилось, что это лишь одна из проток реки, пусть и главная. Владислав постоял некоторое время на палубе, сонно вглядываясь в совершенно однообразные серо-бурые поля сухого камыша, раскинувшиеся до горизонта по обе стороны протоки. Было тихо. Только чуть журчали водные струи по ходу, плескались о борт мелкие волны, да с тоскливой однообразностью шумели обледенившие заросли под морозным ветром, посвистывающим в корабельных канатах. Время ото времени где-то в зарослях раздавался пронзительный, одинокой крик какой-то птицы - и снова воцарялась тишина, наполненная лишь однообразными шорохами. Кутающийся в морозной дымке косматый солнечный шар почти не давал теней, и всё на палубе тонуло в каком-то рассеянном, дымчатом свете.
Большую часть дня, Владислав, впрочем, провалялся в полусне, одетым, на застеленной Кимом кровати, лишь накинув на себя сверху два одеяла. Его и знобило, и прошибало потом. Под вечер он окончательно провалился в чёрную дрему, и поэтому совершенно пропустил последний этап плавания, и не видел, как корабль подошёл к городу. Ким разбудил его лишь когда судно уже притягивали причальными канатами к деревянной пристани, далеко выдающейся в реку, среди бесчисленного количества таких же пристаней.
Загремели по доскам сапоги пограничной стражи. Владислав наскоро ополоснул лицо из медной миски, заботливо принесенной Кимом с кухни, взял плоский, тесненного, бордового сафьяна кошель для бумаг, и на совершенно ватных ногах поплелся в общую каюту. Там уже сидели чиновники пограничной стражи королевства - три человека. Скинутые ими зипуны валялись в углу, на козлах для котла. Чиновники были одеты очень неброско, но, в то же время, достаточно добротно. Чувствовалось, что голодать им на своих должностях явно не приходится. В каюте стоял пар от дыхания набившихся туда людей, в котором совершенно тонул слабый свет лапы под потолком. За окнами уже было почти темно. Поэтому на столе стояли два пятисвечника, в которых ярко горели свечи. Владислав внезапно понял, что пол под ногами больше не качает.
Служивые работали споро, но тщательно и аккуратно. Купцы вежливо пропустили вперёд господина посланника и Владислава (им ещё предстояла отдельная возня по инспекции в трюме и оформлению ввозимых товаров, сопряжённая с определённого рода деликатными моментами, при которых им вовсе не нужны были лишние свидетели). Чиновники к ним обоим отнеслись с предельным почтением, хоть и, разумеется, по несколько различным причинам. Поскольку Ким прибыл без всякой подорожной (при посадке он отделался мелкой взяткой пограничной страже), то его, испросив разрешения у хозяина, тут же вписали в подорожную Владислава. Владислав и Ким были затем внесены в ежедневную отчётную грамоту, которая подавалась чиновниками в заграничный приказ короля Звездограда, где всем, въезжающим в королевство, вёлся строгий учёт. Затем заполнили грамоту на въездную подать на двух человек, в которую вписали клятвенное свидетельство Владислава о том, что никаких товаров на продажу в королевство им не ввозится. Он подписал грамоту, заплатил подать (оказавшуюся не такой уж и маленькой), и, по тихому совету господина советника, добавил сверху три мелких серебряных монеты. Господа чиновники расцвели, поставили в документах у Владислава все необходимые печати и подписи, и перешли к купечеству.
Когда Владислав с господином советником, сердечно попрощавшись с капитаном и попутчиками, вышли в коридор, то оказалось, что Ким и письмоводитель успели не только кликнуть на берегу извозчиков, но даже упаковали и вынесли на палубу их дорожные сундуки. Так что они даже не стали и заглядывать в свои опостылевшие за много дней каюты, а сразу же вышли на воздух.
Воздух был свеж, и весьма морозен. В княжестве температура зимой редко опускалась ниже прихватывающего воду морозца. Снег если и выпадал, то по преимуществу сырой, и лежал недолго. Здесь же, под последними лучами заходящего солнца, было видно, что у берега уже набежала кромка льда, и столбы соседнего причала тоже были покрыты ледяной коркой. Сзади, за кормой корабля, расстилалась безбрежное водное пространство, и в темноте противоположный берез реки даже не проглядывал. Впереди же, по ходу носа корабля, раскинулось безбрежное пространство города, всё сиявшее ранними огнями на фоне багрового, умирающего заката.
Берег полого поднимался от причала, и за этой пологостью стоящим на палубе не было видно той бескрайней равнины, в которой лежала дельта Великой реки. Над кромкой близкого горизонта лилово прорисовывались тёмные силуэты бесчисленных голубых куполов, исперещенных злотыми звёздами, которыми и был так славен этот город. Они чётко выделялись тёмными, прихотливыми контурами на фоне дымчатого багрового неба. Не было видно ни гор, ни холмов - тут даже королевский замок стоял, посреди города, практически на той же равнине, лишь чуть-чуть возвышаясь над нею искусственными земляными валами. Из-за небольшого подъема у берега с палубы корабля сейчас были видны лишь белая плоскость бесконечной городской стены, и самые высокие башни, основной же город пока был скрыт от глаз Владислава.
Размерами Звездоград действительно превосходил всякое воображение. Купола башен его имели самую разнообразную форму, стили зданий здесь были собраны со вех четырёх углов свет. Говорили, что по красоте, богатству и разнообразию домостроительства Звездоград соперничает даже с в Великим Златоградом - столицей Восточной Империи, лежавшей также на правом берегу Великой реки, далеко-далеко на севере, вверх по течению. Да что и говорить - здесь, в дельте Великой реки пересекались основные торговые пути как с севера и юга, так и с востока на запад. Богат и славен был Звездоград. Хотя давным-давно и канули в лету времена его кичливой самостоятельности, но даже и сейчас, хотя Восточная Империя цепко держал его в своих когтях, и король Звездогада платил дань и жил под пятой своего огромного восточного соседа, он всё ещё номинально оставался владетелем отдельного, не включённого непосредственно в земли империи королевства.
Вот родное княжество Владислава, пользуясь своим отдалённым положением, и горами с морем, оделявшими его от в общем "родственного" - почти единокровного народа империи (коренной народ Звездограда по крови и языку больше тяготел к кочевым племенам ханств востока) ходил у Империи лишь в союзниках. И, при этом, весьма своенравных и независимых союзниках. Хотя по богатству и могуществу со Звездоградом княжество, конечно же, не могло даже и помыслить соперничать. Что не мешало, впрочем, княжеской рати время ото времени устаивать мелкие набеги на юго-западные области королевства Звездограда. Исключительно - через горные перевалы. Ибо на морском берегу, в самом его узком месте, там, где горы подступали к морю, оставляя лишь очень узкий проход, с незапамятных времён стояла неодолимая твердыня баловня империи - княжества Стальновратска.
Микроскопическое княжество то имело у Империи статус независимого союзника. И империя статус этот не только уважала и поддерживала, и не только не налагала на княжество никакой дани, но ещё и снабжала своего союзника постоянным провиантом (что при их скудной почве было весьма кстати), а также огромными средствами на поддержание совершенно непропорциональных мощи княжества укреплений, протянувшихся от кромки морского прибоя до непреодолимой отвесной стены горного кряжа, подходившего в этом месте к морю почти вплотную. Взамен же княжество обязывалось стоять насмерть, и не пропускать на север никакого войска (у империи были многовековые проблемы с союзом южных халифатов, откуда, время ото времени, подымались волны великих нашествий).
По той же приблизительно причине - в качестве передового пограничного пикета, Империя терпела и родное княжество Владислава, хотя отнюдь его не баловала таким же вниманием и заботой, как Стальновратск. Их корабль, в своём плавании, ненадолго заглядывал в гавань этого города, и Владислав до сих пор с восхищением вспоминал гигантские башни, вырастающие прямо из морского прибоя, и убегающие поперёк берега к недалёкой цитадели, построенной на высоком, крутом отроге, и парящей над годом своими каменными бастионами поражающими толщиной и высотой белокаменных каменных укреплений.
Впрочем, сейчас Владиславу было не до красот заката чистого неба этого морозного дня. И не до великолепной красоты города, вечерними огнями раскинувшегося перед его взором. Его знобило, в голове всё плыло, тело качалось, а в сознании растеклось какое-то совершенно тупое, серое равнодушие ко всему, окружающему. Господин советник, внимательно к нему присмотревшись, прижал вдруг быстрым движением свою ладонь к его лбу, и встревожено покачал головой: "Да у вас жар молодой человек! Вам нужно срочно в тёплое помещение с кроватью, и лекаря какого кликнуть!"
Он повернулся к Киму: "Вы уже знаете где остановитесь?" Ким утвердительно кивнул головой - на самом-то деле Владиславу следовало, по заведенному порядку, остановится в гостинице при местном Доме Благородного Собрания, но они ещё до отъезда запланировали поселиться на известном Киму постоялом дворе в Восточном Уделе - особой части Звездограда где скученно селились выходцы с далёкого Востока, из народов, родственных отцу Кима. Ким уверял, что это вполне приличное пристанище, и уж точно там никто не станет разыскивать Владислава из числа родственников и друзей его семьи, уведомлённых дедом о его приезде. Не то, чтобы Владислав опасался того, что его силой заставят уволить Кима, и взять найденного дедом оруженосца, но - кто знает. И, во всяком случае, это уже было достаточно интересным приключением для него. Новые, совершенно дотоле не известные ему люди, новый, совершенно чужой образ жизни. Это стоило попробовать испытать.
"Ну тогда скорее везите его под крышу, - сурово распорядился господин советник, - а то как бы не случилось чего худого. На таком-то морозе!". Ким засуетился, махнул рукой, с берега прибежал какой-то мужичонка низкого роста, с огромной, распатланной бородищей, в бараньем тулупе с высоким, поднятым воротником и меховой серой волчьей шапке. Они подхватили с Кимом дорожный сундук, а свою холщёвую сумку на широком кожаном ремне, Ким забросил за левое плечо, и они потащили сундук через борт, к причалу, на котором уже стояла крытая двухколёска с впряжённой в неё, заиндевевшей на морозце гнедой кобылой. Стоявшей у трапа страже Владислав вяло показал свои бумаги, и те их без лишнего слова выпустили на причал. Сундук погрузили на двуколку сзади, на специальную полку. Свою сумку Ким засунул поверх сундука. Владислав слабо махнул на прощанье рукой господину советнику, встревожено и хмуро глядевшему вслед ему с борта, и они вдвоём с Кимом ввалились внутрь двуколки. Мужичёк влез спереди на облучок, звонко щёлкнул кнут - "Но, родимая!!", кобыла тронула, и двуколка, качаясь на рессорах постучала колёсами по доскам причала.
По дороге Владислав впал в тяжёлое, полудрёмное забытье. Его одновременно и томил жар, и терзал холод. Проснулся он от толчка Кимовой ладони - "Приехали, сходим!" Когда вылезли из повозки на узкую, кривую улочку, вокруг уже разлились сумерки. Владислав увидел только грязно-серые стены ближайших домов, странные, похожие на широкополые шляпы с задранными углами крыши, и крашенную красной краской дверь гостиницы, по краям которой свисали кованные железные фонари с масляными, чадящими на морозе лампами. По бокам двери висели две прямоугольных деревянных панели, такого же красного цвета, по которым, кажется тёмной зеленью, корячились бегущие сверху вниз знаки восточного письма. Владислав уже видел такие несколько раз в своей жизни, и даже знал, что каждый такой знак - это символ, скрывающий в себе целое слово. Но сейчас ему было не до любых возможных загадочностей. Единственное, что ему сейчас хотелось - это прилечь, просто упасть замертво, и чтобы вокруг было тепло и тихо. И ещё ему страшно хотелось пить. Пересохшие от жара губы еле шевелились, и жёсткий как тёрка язык колюче царапал во рту.
Поддерживаемый Кимом и возницей, Владислав, еле вползя по пяти ступенькам на крыльцо, поскорее вошёл в тепло небольшой залы. Двое слуг, выскочивших им навстречу, внесли следом сундук и сумку. Ким быстро сговорился с хозяином - постоянно улыбающимся и кланяющимся, невысоким и кругленьким человечком, в зелёной широкой шелковой хламиде, у которого лицо при свете ламп отливало явной желтизной, а узкие, быстрые глаза лукаво щурились. Комната, слава Высшим Силам, тут же отыскалась, и даже на втором этаже, а не под самой крышей. Владислав уж совсем плохо соображал, когда его ввели в довольно большое, квадратное помещение, освещенное светом двух подсвечников о трёх свечах каждый. Слуга уже растапливал печь. Ким помог Владиславу раздеться, и тот содрогаясь вполз под совершенно ледяные, твёрдые и чистые простыни, покрытые толстым шерстяным одеялом. Слуга принёс ещё несколько одеял дополнительно и накинул их сверху на Владислава, но тот всё никак не мог согреться. Его трясло, и колотило мелкой дрожью. В непротопленной ещё комнате было так холодно, что изо ртов вырывались лёгкие облачка пара.
Ким, выяснив, глее живёт достойный доверия врач - благо, оказалось что чуть ли не в соседнем доме, тут же сбегал, и вернулся назад с высоким, худым как щепка, сурового вида восточным старцем, с какой-то странного вида, реденькой, как у козла бородёнкой, в тёплом тулупе, накинутом поверх чёрной хламиды, которой принёс с собой коричневой кожи, на позолоченных застёжках, продолговатую, раскрывающуюся сверху, как кошель, сумку на узком ремне.
Тот заставил Владислава сесть на кровати, внимательно изучил его грудь и спину, прикладывая к ним деревянную, лакированную золотистым лаком короткую деревянную трубку с широкими раструбами с обоих концов, и крепко прижимаясь ухом к противоположному раструбу. Потом просил показать язык, щупал лоб и грудь твёрдыми, узкими, холодными пальцами.
Оказалось, что у Владислава - воспаление лёгких. Врач со слов Кима видимо предполагал что-то подобное, потому что сразу же достал из сумки какие-то настои на восточных травах, и заставил Владислава их выпить. Потом он перевернул его на живот, смазал спину барсучьим жиром и достал из сумки какие-то маленькие, каменные, полупрозрачные сосуды. Остро запахло алкоголем, которым он, смачивая тампон, вымазывал сосуды изнутри, поджигая их затем от лучины, быстро опрокидывая, и ставя Владиславу на спину. Когда все сосуды таким образом впились ему в кожу, врач моментально прикрыл спину простынёй и одеялами, и оставил Владислава на какое-то время в покое.
Перед этим он строго призвал Кима внимательно следить за его действиями, потому что тому придется потом ставить эти сосуды своему хозяину самому. Они с Кимом отошли к печи, и врач долго и подробно втолковывал тому, как и что он будет делать в дальнейшем. Кошелёк свой Владислав отдал Киму ещё в повозке, и теперь тот сам со всеми расплачивался, начиная с возницы.
После того, как доктор отодрал сосуды со спины у Вадима, тот тут же провалился в черноту забытья без всяких сновидений.
На следующее утро Вадим еле проснулся, судя по всему очень поздно, ибо свет солнца во всю бил в слюдяное оконце с раскрытыми ставнями. Комната была уже натоплена на совесть - видно дров не жалели. Но Владислав этого не чувствовал. Он метался под одеялами в жарком бреду, обливаясь потом, и при этом дожа от холода.
С этого дня потянулись для Владислава долгие, ужасные, томительные недели жара, бреда, полузабытья и полного расстройства сознания. Всё это время Ким ухаживал за ним, как за родным братом. Менял ему постель, кормил с ложечки жидкими супами, отпаивал настойками на травах и медвежьим жиром, оставленными врачом, ставил несколько раз в день на спину каменные сосуды. Владислав плохо осознавал происходящее, тело его страшно исхудало за эти дни, а сознание металось в багрово-уголных кошмарах. В кошарах этих к нему являлись постоянно какие-то призрачные тени в тёмных рыцарских облачениях, с которых, словно слизь, стекало на пол синеватыми языками леденящее, могильное свечение.
Призраки приходили ближе к ночи. Они расхаживали по комнате, подсаживались к столу, становились в ногах, и с левой стороны (головой и правой стороной кровать стояла в самом углу, с внутренней стены комнаты). Они внимательно разглядывали Владислава своими мутными, тусклыми как белок варенного яйца, и, в то же время, горящими нестерпимым, жестоким багровым огнём глазами. Иногда они заговаривали с ним, и голоса их, скрипящие, тонкие, невыносимо мучительные, втекали в уши его как кипящая отрава, выворачивая мозг наружу, гася сознание, пытаясь подменить его собственные мысли, и угнездиться в голове у него навсегда.
Они постоянно его спрашивали о чём-то, что-то пыталась у него выпытать - полунамёками, не спрашивая прямо, и не говоря, что же именно им от него нужно. Душа Владислава съёжившись забиралась от них куда-то в самую глубокую пещеру его внутреннего существования, испуганно зыркая оттуда, как забившийся в нору свою кролик - на танцующую при свете полной луны вокруг норы голодную волчью стаю.
Однажды ночью к нему пришёл печальный, серый как пепел воин в доспехах, вглядевшись в которые Владислав в ужасе узнал те, что лежали сейчас в его дорожном сундуке. Он моча стал в ногах у кровати, и долго, пристально глядел в глаза Владиславу. Под конец, не промолвив ни слова, он тоскливо вздохнул, ещё раз покачал головой, и растворился в окружающей теми.
Иногда посетители вдруг срывали его с кровати чёрным, ледяным вихрем, и он уносился с ними в чёрные дали, без звёзд, без луны, лишь с мелькающими, плавающими искорками пронзительно голубого, обжигающего морозом света. И там, на сокрытых во тьме равнинах эти черные рыцари рубились друг с другом в коротких яростных схватках, в полной темноте, где лишь звенели мечи и глухо раздавались стоны пронзаемых заиндевевшими во тьме, тускло сверкающими в искорках этого призрачного сияния клинками. Владислав тогда выхватывал из ножен клинок свой, который во тьме этой вдруг загорался нестерпимо яркими, голубями языками кипящего пламени, сбегающими по его лезвию, в котором проскакивали ярко-красные молнии, словно орнамент затейливых арабесок, прихотливо вплетенный рукой искусного мастера в голубизну языков огня, и наносил удары наугад во тьму, часто отвечавшую ему криками непереносимой боли и злобным, утробным мычанием. Однажды и его самого вдруг ударил в спину выскочивший из тьмы кривой сабельный клинок, пробил панцирь и кольчугу, и от этого проникающего удара, холодком повеявшего ему меж рёбрами, у самого позвоночника рассудок Владислава развалился моментально от невыносимого ужаса и нечеловеческой боли. После чего он долго никак не мог прийти в себя во глубинах этого своего бреда.
Долгих три недели жар, бред и забытье всё никак не оставляли его сознания, держа его постоянно на грани бытия и небытия, на грани окончательного ухода в окружавшую его тьму. Но однажды, всё же, таки наступило утро, в которое жар совершенно оставил его измученное тело, и бред забытья насовсем покинул его сознание. Последовавший за сим утром день был нестерпимо солнечным, даже за тусклыми кусочками слюды, отделявшими комнату от улицы. Совершенно обалдевший от радости Ким тут же сбегал за врачом, который с довольным видом подтвердил, что точка перелома болезни пройдена. И что Владиславу суждено и дальше обитать в этом подсолнечном мире.
Но ещё почти три недели после этого Владислав всё не решался выйти на морозную улицу - зима в Звездограде была в самом разгаре, потихоньку слоняясь по комнате, выползая смутным насекомым в общую гостиничную залу, регулярно посещая столовую, и отъедаясь, с новым, зверским аппетитом, блюдами странной, восточной кухни.
В постоялом дворе проживали практически исключительно люди родственной Киму народности - узкоглазые, с желтоватой кожей, странными, козлиными бородками, или же гладко выбритые. Он был здесь, по сути, единственным не их рода постояльцем. В основном это были купцы, приехавшие в Звездоград по делам торговым. Между собой они общались впрочем, на общеязе - видимо, принадлежа к разным народностям, с несхожими между собою языками. Поэтому Владислав мог даже принимать участие в их застольных беседах, и выслушивать порой весьма затейливые байки о далёких путешествиях, и неизвестных ему землях.
Впрочем, купцы эти странствовали в преимущественно на восток и север Среднеземья. Рассказы их были занимательны, но поскольку Владислав собирался дальше двигаться на юго-запад, то они совершенно не несли для него никакой реальной пользы. Впрочем - в данный момент Владислав о дальнейших своих действиях предпочитал не вспоминать, и не думать о них вовсе. Он наслаждался жизнью, каким-то совершенно обновлённым, и обострившимся после болезни самочувствием, словно он постепенно рождался заново для этого мира, и всех его удовольствий.
Он восстанавливался всё-таки очень неторопливо после тяжкой болезни, совершенно очевидно чуть не сведшей его в могилу. Когда он впервые рискнул ненадолго выйти прогуляться рядом с постоялым двором, морозный воздух словно резанул его лёгкие. Так что он подышав, и постояв на высоком крыльце немного, тут же юркнул назад, в теплоту придверной залы. Но потом неторопливые прогулки его, в сопровождении Кима, становились всё более и более длительными. Когда светило солнышко он уже с удовольствием поскрипывал сшитыми местным портным меховыми мягкими сапожками. Ким успел себе приобрести в лавке скорняка волчью шубу, и такую же меховую шапку, а Владиславу там же пошили на заказ накидку из медвежьей шкуры - такую, чтобы можно было, в случае нужды и на доспехи надеть поверху.
Постепенно выходы их становились всё более длительными, и всё более дальними. В первые же дни Владислав с большим вниманием исходил и осмотрел Восточный Град. Град этот занимал весьма значительную территорию юго-востока Звездограда, выходя фронтом свои на набережную реки, а с трёх сторон огораживаясь от него сплошной застройкой, обращённой глухими, задними стенами наружу. Судя по толщине этих стен, они вполне могли, в случае нужды, выдержать даже не очень деятельную осаду. Из этого замкнутого пространства, исключая набережную со своими причалами, которую с внутренней стороны также ограждала сплошная застройка лишь с несколькими узкими проходами, вели в большой город только одни, с каменной аркой, и крепкими дубовыми двустворчатыми дверями ворота, которые запирались на ночь. Днём здесь процветала вовсю разного рода торговля в бесчисленных мелких лавочках, которые с охотой посещались пришлым народом, но на ночь, когда ворота закрывались, здесь оставались почти исключительно лишь местные - пришельцы с далёкого востока.
Владислава поражала архитектура этого замкнутого града - очень яркая, очень необычная, с весьма непривычными крышами, форму которых, невзирая на своё состояние, он успел отметить ещё в самый первый день - часто замкнутыми четырьмя и более углами, у которых концы резко задирались вверх, как бы тонкими клювами. Сначала у него перед глазами аж мельтешило от разноцветных вывесок с иероглифами, но потом он к ним всё же притерпелся.
Люди здесь были неизменно приветливы, улыбались, кланялись друг другу, встречаясь на улице. На Владислава, даже когда он бродил по граду один, без Кима, после закрытия ворот, когда лицо его на улице представлял достаточно заметное исключение, явно выделявшееся из толпы, тем не менее также всегда смотрели неизменно приветливо. Он любил побродить по местным торговым лавочкам, еле удерживаясь от бесконечных покупок разного рода изящных и чудных безделиц. Заходил в маленькие уличные "обжорки", где подавали совершенно для него необычную восточную еду, часто с совершенно необычным вкусом даже знакомого вроде бы мяса, которую он впрочем уже успел полюбить и к которой успел пристраститься.
Пришёл наконец и день, когда они с Кимом, на двуколках, или же санях - совершенно для него новом и необычном виде передвижения, начали выезжать и в большой город. Снегу тут выпало видимо-невидимо. Владислав поражался огромным сугробам, ледяным ветрам, посвистывающим позёмкой в узких лабиринтах улочек. Когда они выехали как-то к реке, то Владислав с изумлением обнаружил, что она совершенно полностью замёрзла. От набережной на средину реки вела засыпаемая регулярно соломой дорога, которая выходила на середину реки, и там убегала по замёрзшему руслу куда-то на север. Вдалеке, в лёгкой дымке, еле виднелся противоположный берег. К изумлению Владислава ему сказали, что это не берег реки, а лишь берег огромного острова, за которым , впрочем, другого берега также ещё не видно.
По замёрзшей реке, на очищенных ото снега огороженных плетнями ледяных площадках народ весело катался на впервые увиденных здесь Владиславом коньках - небольших металлических полозьях, привязываемых к подошвам обуви. Они с Кимом тоже попробовали покататься (за небольшую плату коньки можно было взять попользоваться в рядом стоящих будках). Сначала непрестанно падали с хохотом, а потом доброхоты за пару мелких монет научили их держаться на этих полозьях более-менее твёрдо.
Брали напрокат на целый день возницу, и ездили осматривать город, казавшийся попросту необъятным. Он был, как лоскутное одеяло поделен на особые части, в которых жили и выходцы из эмиратов, и осевшие кочевники с недалёкого ханства, и приезжие из Империи. Осматривая княжеский замок владыки Звездограда они видали однажды выезд полномочного посланника императора - весьма представительного воина в богатой, сукном наружу шубе, расшитой по малиновому полю золотыми позументами, в высокой, похожей на толстый обрезок трубы шапке из бобровых шкурок, и очень высоким, стоячим воротником, тоже богато расшитым. За посланником проскакал конный конвой, состоявший из чуть ли не полусотни всадников, тоже в богатых шубах поверх кольчуг, и шлемах, оточенных мехом.
Посланник, по сути, выполнял роль воеводы при имперском гарнизоне, частью размещённом в королевском замке, а частью - в резиденции посланника, которая была, на самом деле, огромной твердыней, стоявшей отдельно, на берегу реки, за северными границами города. Номинально независимый, Звездоград, тем не менее был полностью подконтролен этому воеводе, игравшему роль негласного наместника императора в королевстве. Благодаря этому гарнизону Империя могла непрерывно контролировать поведение ближайшего окружения короля, и пресекать на корню возможные попытки внутреннего переворота, могущие привести к нежелательной для неё смене власти (поначалу иногда случалось и такое, почему Империя и ввела сюда на постой этот гарнизон, и построила для него отдельную твердыню).
В городе, к услаждению горожан и приезжих, было бесчисленное количество театров, музыкальных залов с оркестрами, где пила, ела и танцевала беззаботно благородная публика, а также и балаганов для простонародья, да и просто бродячих скоморохов и дудочников, веселивших толпу на площадях. Владислав, впервые оказавшись в столь благоприятном положении - никем не контролируемый, и с полным кошельком, дающим средства к рассеянной, беззаботной жизни, всею душою своею кинулся в пучину тех бесчисленных удовольствий, которые дарил всякому обеспеченному жителю и приезжему этот город. Центральная часть Звездоград напоминала один бесконечный праздничный поток, где веселье не смолкало ни днём, ни ночью.
Они с Кимом стали завсегдатаями театров и общественных трапезных при музыкальных залах. Если они, с ночных посиделок, бывало не успевали вовремя к закрытию ворот Восточного Града, то ночевали в комнате какого-нибудь постоялого двора в центре города, где за ночь с постояльца брали половинную суточную плату.
Ким часто заводил интрижки с девицами лёгкого поведения, которыми полны были театры и музыкальные залы, в которых весёлая публика до упада танцевала, дни, и особенно - ночи напролёт. Ким привозил их в прямо в гостиницу, где его кровать стояла, с противоположной стороны комнаты, за лёгкой ширмочкой из странного восточного дерева - круглого и полого, и потому необычайно лёгкого, крытой толстой бумагой с разного рода забавными разноцветными картинками. И тогда Владислав с неудовольствием обречён был слушать их весёлую возню за этой ширмочкой, совершенно не глушившей ни единого звука.
Он не раз хотел решительно прекратить эти развлечения, но всё стеснялся притеснить хоть в чём-то своего друга. Ким не раз намекал ему, что может также познакомить его с какой-либо легкодоступной подружкой этих самых девиц, чтобы ему не было так скучно присутствовать при его развлечениях. Но Владислав на эти его полупредложения лишь угрюмо отмалчивался. Сознание его давило, конечно же, стеснение молодой, горячей плоти, после болезни с новой силой потянувшийся к телесным радостям этой жизни. Но - всё пространство ума его всё ещё было заполнено лишь одним образом, а сердце его, при воспоминании об этом, вдруг поражалось как бы внезапным ударом копья, отбрасывавшего все его чувства в чёрное облако нестерпимой и мучительной боли.
Да и, кроме всего прочего, против погружения в такого рода плебейские забавы восставало и всё его воспитание. После внезапных плотских фантазий он попросту сгорал от стыда, представляя себе, как он будет себя чувствовать, и кем он будет выглядеть в глазах этой девчонки из простонародья, сорвавшей себе "благородного" кавалера, и потом радостно треплющей языком об этом на всяком перекрёстке.
В общем - минул почти месяц после того, как Владислав начал выходит на улицу, когда он, наконец, с неудовольствием душевным, всё же рискнул посетить здешний квартал западников и объявить там о своём прибытии. Деду, за всё это время, он отправил лишь одно коротенькое письмо, где в паре строк сообщал о завершении плавания, и о своей продолжительной болезни. Ответа он здесь, впрочем, так и не дождался.
Квартал западников, как обычно, располагался вне города, за его южной оконечностью, и представлял из себя совершенно отдельный город за высокими крепостными стенами. Город этот не примыкал к Звездограду, а находился от него на некотором расстоянии. Но одной своей стороной он выходил к реке, где у него были свои собственные пристани. Так что, когда рано утром он всё же, один, без Кима, направился туда, ему сначала пришлось покинуть Звездоград через южные ворота - целое отдельное крепостное сооружение, и потом проехать приличное расстояние по достаточно малолюдной дороге. За что возница содрал с него весьма хорошую плату.
Главные ворота квартала западников выходили здесь к реке, на причалы. Возница же, по просьбе Владислава, привёз его к задним вратам, выходившим на западную сторону укрепления, построенного более традиционно, чем в княжестве - прямоугольником, здесь вытянутым вдоль реки. Владислав знал, что Врата Вечного Пламени тут также, скорее всего, обращены к задним вратам квартала. Лезть в Дом через парадный вход у него не было ни малейшего желания - он хотел провести свой визит в Дом как можно тише и незаметнее. По этой причине он и решил воспользоваться именно этими вратами. И поскольку он не имел ни малейшего понятия, как там пойдут у него дела дальше, то он и отпустил возницу, рассчитывая, что с возвращением в город у него здесь проблем не должно возникнуть совершенно никаких. В крайнем случае он вполне мог тут и переночевать в гостевых комнатах.
На входе его встретили весьма сурово - в лицо его здесь никто, естественно, не знал, а одет он был скорее как местный горожанин средней руки. Но Владислав захватил с собой в поездку все документы, и прежде всего - рекомендательное письмо от Велимудра к Мастеру Агилю из рода Быстрокрылых (как это стало традиционным среди западников, и здесь они также нарекали детей именами, свойственными туземному населению, хотя родовые имена всё ещё лишь переводились на местное наречие с языка высокой древности). Вызванный стражниками начальник караула взял у него письмо, внимательно прочёл ярлык с именем получателя на холщёвом мешочке, придирчиво изучил целость шнуров и печатей, после чего провёл Владислава в караулку, и вежливо попросил обождать в общей комнате.
Владислав устроился среди стражников, ему плеснули в кружку горячего, крепчайшего до горечи чёрного чаю, пододвинули деревянный жбан с мёдом, из которого торчала простая, деревянная же, и даже нелакированнная ложка, а также оловянное блюдо с кусками мясного пирога. Спиртным в караулке даже не пахло - строгость устава здесь традиционно блюлась неукоснительно. Караульные, за исключением начальника караула, были вольнонаёмными из города, и службой своей весьма дорожили.
Письмо было вручено дежурному посыльному, пришедшему, по какому-то сигналу, из Дома, и тот убежал с ним во внутренний дворик ворот, которые здесь были построены в виде отдельного овального укрепления, наполовину зарытого в монолит стены, и выступающего наружу полукругом. Владислав остался ждать в компании стражников, которые веселились, травили обычные солдатские байки, но не спускали с него, при этом, бдительного надзора. Владиславу пришлось провести в спёртом воздухе вонючей караулки не меньше получаса, пока посыльный вернулся с выписанным пропуском, снабжённым сургучной печатью канцелярии Дома.
Получив пропуск, удостоверявший его право посещать Дом в любое время дня и ночи, и на любой нужный ему срок, Владислав моментально почувствовал изменившееся к нему отношение - стражники стали предельно уважительны, а начальник караула - весьма приветлив. Тепло с ним простившись, тот приглашающее махнул ему рукой в направлении внутреннего дворика. Посыльный взялся сопроводить его к Мастеру. Они прошли под аркой внешних врат, вышли в узкий овальный дворик, замкнутый глухими стенами белого камня, исперещёнными бойницами, прошли под аркой расположенных с противоположной стороны внутренних врат, и проникли во внутрь укрепления. Как Владислав и ожидал, прямо напротив ворот, через широкий, мощёный чёрным булыжником двор, располагались Врата Вечного Пламени.
Формой и расположением Дом Мудрости здесь был совершенно таким же, к какому Владислав был привычен и в своём княжестве. Но здесь дом был гораздо обширнее, и выше - в целых четыре этажа. Посыльный провёл его, через правый проём во вратах врат, внутрь Дома. Там они поднялись по запутанным лестницам на третий этаж, к одной из малых трапезных, где в отдельной боковой нише его уже ожидал Мастер Агиль.
Мастер, облачённый в традиционную хламиду, оказался высоким человеком средних лет, с жёстким, чисто выбритым лицом, пронзительными, серыми глазами, и русыми длинными волосами, заплетёнными в небольшую косичку. Лицо его, породистое, костистое, вытянутое в длину и немного узковатое, с прямым, благородным носом и квадратным подбородком, как бы состояло из сплошных прямых выступов, словно бы вытесанных из известнякового камня. Мастер сидел на высоком стуле, рядом с небольшим чёрным, морёного дуба, круглым столиком, на котором пред ним лежало распечатанное письмо. Трапезная, впрочем, до самого потолка была зашита в панели этого же материала, и хотя потолок, меж черными перекрещивающимися балками, был и весь расписан яркими орнаментальными фресками, даже сияние бесчисленных свечей в трёх огромных позолоченных люстрах не делало атмосферу зала менее сумрачной.
На столе стоял небольшой пятисвечник, высвечивавший середину стола, и бросавший неверные отсветы на тонущие в сумраке стены небольшого квадратного помещения. Мастер отпустил посыльного, и тот, уходя, по его просьбе, задёрнул штору толстого чёрного бархата, совершенно отделив нишу от общего зала, который сейчас был, впрочем, практически пустым.
- Что ж, - сумрачно молвил Мастер глуховатым, чуть скрипучим, напоминающим трение камня о камень голосом, - мой друг подробно описал мне ваши обстоятельства в своём письме ещё осенью. Так что я ожидал увидеть вас здесь гораздо раньше.
Под его острым, испытующим взглядом Владислав совершенно смешался. И каким-то оправдывающимся, мямлящим голосом начал сбивчиво описывать все свои обстоятельства. Мастер выслушал его очень внимательно, не задавая никаких вопросов, и не перебивая его до самого конца. Лишь когда Владислав изложил всё, что смог, и смущённо замолк, он совершенно бесцветным, никак эмоционально не выражавшим его отношения к столь тщательно выслушанному рассказу голосом ответил:
- Вообще говоря, Владислав, вы поступили бы гораздо разумнее, если бы сразу же прибыли бы сюда, в Дом. Тут вам остановиться было бы гораздо естественнее. Да и с лечением вашим наши лекари управились бы гораздо лучше и быстрее. Впрочем - это дело ваше. Но вы, надеюсь, всё ещё собираетесь продолжить своё путешествие по предварительному замыслу?
Обрадовавшись, что его не собираются здесь мучить выспросами и упрёками, Владислав с готовностью подтвердил своё намерение продолжить путешествие, как только почувствует себя достаточно восстановившимся для дальнейшей дороги. Мастер изучающее заглянул ему в лицо:
- Это, конечно же, хорошо. Но если вы не хотите поспеть к шапочному разбору, то вам нужно пуститься в путь как можно скорее. Зима уже почти на исходе. А вы будете продвигаться на юг. Вот-вот начнётся таяние снегов, и дороги развезёт так, что вы рискуете застрять на средине пути чуть ли не до начала лета. А я вас уверяю, что война может начаться в любой момент. Скорее всего в Чернограде и подождут до конца распутицы, но - кто знает. Войска в общем и целом уже собраны там почти полностью. А замыслов Великого, естественно, не знает никто. Кроме того - ведь и военные обстоятельства могут измениться весьма внезапно.
От сказанного Мастером Владислав почувствовал, как его начинает пробирать неприятная дрожь. Он так расслабился за последние месяцы вольной и беззаботной жизни, так привык отодвигать в памяти куда-то на край восприятия любые размышления на тему продолжения своего путешествия по принципу - "завтра будет видно, а пока...", что сейчас он чувствовал, словно его взяли за шиворот, и быстро макнули головой в бадью с совершенно ледяными помоями. И вот он сидит, обтекает грязью под совершенно ничего не выражающим взором своего собеседника, с очевидность видящего его абсолютно насквозь, и ему холодно, неуютно и смертельно стыдно. Кроме того он и сам понимал, что решение таки нужно принимать. И как можно скорее. И что это - прежде всего в его же собственных интересах.
Он смирённо опустил глаза:
- Да, Мастер, я всё понимаю. Начну готовиться к отъеду буквально сразу же после нашего разговора.
- Я подозреваю, что дорожными и проезжими грамотами вы ещё не занимались, - примирительно сменил тему разговора Мастер, - У нас с королевской канцелярией очень хорошие и тесные отношения. Дадите мне бумаги, я передам их служке из отдела внешних сношений, и он получит в соответствующем королевском приказе все необходимые дорожные грамоты и пропуска. Бумаги, для ускорения дела, вам доставят прямо в гостиницу - оставите мне её адрес. С дорожной оправкой сами разберётесь, или нужна помощь? Конь у вас уже есть?
Владислав со стыдом должен был признаться, что пока что были лишь закуплены тёплые вещи.
- Ладно, думаю с этим вы и сами управитесь. Тут есть великолепный лошадиный рынок, рядом с северными воротами города, я дам вам рекомендательное письмо к барышнику, с которыми Дом ведёт дела. Он подберёт вам хорошего коня, а вашему оруженосцу - мула. Там же закупитесь продуктами в дорогу. Да, и зайдите там в караван-сарай при базаре, выясните, когда идёт ближайший обоз по дороге вдоль Великих гор. Самостоятельно путешествовать даже и не думайте. Заплатите караван-вожатому, и он вас включит в отряд. Скорее всего с караваном из Звездоргада вы пройдёте только часть пути, но ждать обоза непосредственно в Черноград сейчас почти нереально. Как раз во время вашего приезда ещё можно было бы прибиться к какой-либо вооружённой группе, идущей туда с востока, но все войска там давно уже собраны, как я вам только что сказал. И вы, из-за болезни, уже упустили эту возможность.
Тут штора откинулась, и вошёл разносчик с кухни, неся поднос с чайником, двумя чашками и корзинкой со сладостями. Мастер замолчал. Служка поставил всё с подноса на стол, разлил чай по чашкам, и так же молча удалился.
Чай оказался зелёным, к которому Владислав был совсем непривычен. Здесь, в Звездограде, все явно предпочитали кофею чай - даже мастера в Доме. Вкус был вяжущим, но мягким - совсем не горьким. Мёда на столе не было, так что пришлось пить в прикуску со сладостями - весьма отменными, свежей выпечки, но какими-то абсолютно незнакомыми. Действие чая тоже было незнакомым, сильно отличающимся от привычного Владиславу действия кофея, но в голове от него таки просветлялось, хотя мягче и несколько медленнее.
Какое-то время они молча пили. Опорожнив чашку мастер поставил её на стол, на специальный кожаный кружочек, и так же бесцветно, глядя не в лаза собеседника, а куда-то на средину стола, продолжил прерванную беседу.
- Припасов с собой много не берите. При обозе вы прокормитесь и так, а там купите уже по прибытии на место. Впрочем, там вам придется всё равно прибиваться к какому-нибудь каравану или отряду. Чем дальше на запад - тем безлюднее, опаснее и сложнее путешествовать. Рано или поздно - но единственным вашим шансом добраться до Чернограда останется лишь какой-нибудь продовольственный обоз, идущий в том направлении. Впрочем, обозы туда, особенно из ближних пределов, ходят сейчас часто. Такую прорву войска прокормить очень непросто. Там есть поля, на юг от Твердыни, но их и в обычное-то время бывало недостаточно. А уж сейчас... - мастер махнул рукой.
- Доспехи я так понимаю, у вас скорее всего свои, родовые, - продолжил он, - хотя это будет иметь значение только в дороге. В Твердыне вас всё равно снабдят казенными, соответственно роду деятельности - если, конечно, вы сумеете поступить там на службу (тут он слегка, весьма криво, усмехнулся).
- Ну а так - что ж. Карты вы наверняка изучали, прежде чем пуститься в дорогу. Дальше уже не будет ни наших Твердынь, ни Домов, ни поселений западников. Вплоть - до самого Чернограда. Это всегда была пограничная зона между нами и королевствами отщепенцев. Ничейная земля. Когда-то нам удалось существенно продвинуться с юга аж до берегов их реки, почти что до столицы Южного Королевства. Но вот северяне из младшей расы никогда не праздновали ни нас, ни западников. Впрочем, их силами, и не без нашей помощи всё же рухнули когда-то Северные Княжества отщепенцев. И на том - что называется спасибо.
- А разве король из Железных Прибежищ был не нашего рода? - С изумлением спросил Владислав.
- Нет. Это всего лишь легенды, - криво усмехнулся Мастер,- На самом-то деле он лишь когда-то долго был в обучении у наших Мастеров на юге. И когда он отправился на север, то с ним туда проникли и наши советники. Но он, взяв от нас всё, что смог, в конце-концов частично изгнал их, а частично обратил в своих пленников и рабов. Негодяй был тот ещё, с самого начала. Ни чести, ни слова, ни благородства. Он ведь всегда ненавидел нас, как представителей старшей расы. Да, он многого достиг - никто не спорит. Из младшей расы никто и никогда не поднимался до тех вершин, на которые ему удалось вознестись, хоть и не без нашей помощи. Но - много ли пользы это принесло ему в результате? Стать рабом Кольца - не самая весёлая участь.
- Но я всегда думал.. Разве Колценосцы вышли не из нашей расы?..
- Нет. Конечно же нет. Кольценосцами стали лишь выходцы из младшей расы. Мы, люди Запада, всегда служили Высочайшему добровольно, и - осознано. По нашей доброй воле. Которую мы всегда в себе берегли пуще ока. А Кольценосцы - они лишь его рабы. Даже не его собственно, а Великого Кольца. Он - господин кольца, но они служат не ему непосредственно, а именно Кольцу. И - только ему. Так что - никогда не завидуй их участи. Они не мёртвые, но они и не живые. Они - лишь дух Великого Кольца, воплощённый в человеческие формы. Внутренности которых этот дух выел совершенно. У них нет ни свободы воли, ни свободы выбора. Хоть при этом они полностью и сохраняют все свои способности к мышлению, и даже все составляющие своей личности. Но они находятся в ловушке, из которой их никто и никогда уже не сможет освободить. Так что не завидуй участи Кольценосцев.
- Но.. Ведь - они, они всё же бессмертны? А не личное ли бессмертие было именно тем, что и составляло главное стремление наших предков на Острове, поднявшее их на восстание против Владык Запада?
- Бессмертие.. Да, бессмертие, - голос Мастера приобрёл тут определённого рода эмоциональный окрас, суть которого для Владислава осталась всё же не очень понятой - то ли тщательно скрытая ирония, то ли ирония, смешанная со столь же тщательно сокрытой ноткой тоскливого, почти звериного сожаления, - да, мы всегда стремились к бессмертию. К бессмертию здесь - во зримом, чувственном мире. Но вот то, что обрели Кольценосцы - это отнюдь не бессмертие. Отнюдь. Они бесконечно длятся - да, но они, при этом - не существуют. Их внутреннее время, их бесконечное развитие остановлены навсегда. Они соприкасаются с нашим миром, с миром времени, пространства, жизни - в конце концов, лишь опосредовано. Они здесь - как оледеневшие, недвижимые монолиты тьмы, омываемые вечно изменяющимися волнами непрерывного потока света. Они навсегда обречены пребывать в тех границах существования, в каких они были в момент окончательной победы Кольца над сущностью жизни в них. Так что не завидуй Кольценосцам, Владислав. Не завидуй!
В этом последнем слове прежде бесцветный голос Мастера поднялся почти что до отчаянного, и в то же время тихого, как шепот вскрика. После чего он вновь замолк надолго.
Они опять разлили основательно уже остывший чай по чашкам, и молча принялись попивать его маленькими глоточками. Владислав, проголодавшись после раннего завтрака, основательно приложился к сладостям, Мастер же к ним лишь едва притронулся. Когда чашки опустели, Владислав как бы невзначай задал ещё один вопрос.
- Вот вы, Мастер, сказали, что до самого Чернограда уже не будет ни убежищ наших, ни Домов, ни Мастеров в них. Но в самом-то Чернограде, там-то, можно сказать, наше главное убежище? Там ведь есть и Мастера, и их обиталище? Можно ли сказать, что в цитадели Чернограда есть наш главный Благородный Дом?
Мастер, внимательно выслушав его вопрос, отнюдь не поспешил с ответом. Он поднял свой взгляд на лицо Владислава, и долго, внимательно вглядывался тому в глаза. Его совершенно бесцветные зрачки, в которых всякий проблеск чувства был словно бы глубоко похоронен под толстым слоём мёртвого, серого пепла глядели внимательно из немигающих, почти совиных глаз, словно он пытался высмотреть что-то в сознании своего собеседника, сокрытое даже от собственного того разумения. Потом он снова опустил свои глаза долу, и начал медленно цедить, словно взвешивая внимательно предварительно каждое слово на каких-то своих внутренних весах.
- В Чернограде, мой дорогой Владислав, наше главное упование, и - наша главная надежда. Там много сейчас наших, западников. Но там они служат сейчас совсем другой иерархии. И там лишь один-единственный Мастер - сам Величайший. Все другие - лишь слабые тени, кружащиеся вокруг него, как ночные мотыльки вокруг горящей лампы. После его неизбежной победы - мир изменится. Раз и навсегда. И наше положение в этом мире тоже измениться - раз и навсегда. И в этом новом мире, вполне возможно, уже не будет ни Домов, ни Мастеров в них. Не будет ни Владетелей, ни Всадников. В этом новом мире всякий займёт своё место в вечной иерархии Чёрного Властелина, и - лишь согласно тому, какое служение он тогда сможет ему оказать, и в каком деле тот сможет его использовать. Так что там, если ты там всё же окажешься, не вздумай искать себе места в привычных тебе отношениях, ни судить людей на основании оных. Там единственным твоим прибежищем будет Недремлющее Око. И единственным твоим местом и положением то, которое Око это тебе предначертает. Вот так-то.
Тут он резко поднялся, давая понять, что на этом разговор окончен.
- Хорошо, - подвёл он итоги беседы, - давай мне свои бумаги. Я передам их кому надо, и тебе их вернут со всеми нужными дополнительными постановлениями приказа внешних сношений королевства. И напиши там где-нибудь куда тебе их доставить.
Слегка растерянный от такого резкого поворота дела, Владислав быстро черканул карандашом на маленьком бумажном листочке адрес гостиницы, вложил его в кошель для документов, и передал его мастеру, оставив при себе лишь пропуск для городской стражи, и свежеполученный пропуск в Дом.
- Хорошо, - мастер даже не взглянул в кошель. - думаю, это не займёт много времени. И - постарайся быть готовым тут же оставить город по получении бумаг. И кстати - если у тебя есть какие денежные поручительства, то обрати их в звонкую монету до того, как покинешь город. В тех краях, куда ты едешь они превратятся лишь в пустые и бесполезные бумажки.
- Да - вот ещё, если ты голоден, а я думаю, что голоден - то закажи служке какую-нибудь еду. Что хочешь. Дом угощает. Ну - прощай, и дай Высшая Сила нам ещё как-нибудь встретится!
Не подавая руки на прощанье Мастер резко раздвинул штору и растворился в ринувшемся в комнату свете люстр из трапезной. Владислав остался за столом в одиночестве, растерянно глядя на пламя свечей. Через какое-то время пришёл служка, и Владислав, выспросив того, что у них есть на обед сегодня, испросил себе хаш, плов и жареного карпа. К этому моменту, невзирая на сладости, перебившие аппетит, он чувствовал, что живот у него уже подвело окончательно.
Еда оказалась отменной. Сначала Владислав хлебал и жевал ни о чём особо не думая. Но уже доедая рыбу, и пережёвывая внимательно мясо, чтобы не подавиться бесчисленными косточками, он начал рассматривать случившуюся беседу так и эдак, и всё более изумлялся произошедшему.
Ладно - общая предупредительность Мастера могла быть вызвана и просьбами его покровителя в княжестве. Хотя Владислав отнюдь не вынес из разговора впечатления о Мастере Агиле, как о человеке, способном хоть на какую-то дружескую отзывчивость. Но - допустим. А вот содержание разговора было просто невероятным. Опять же - его собеседник отнюдь не производил впечатления беспечного болтуна. И тем не менее он поделился с Владиславом такими сведениями, которые просто так, в дружеской беседе, даже очень доверительной, ну никак не могли всплыть. А тут - такие вот дела. Между всем прочим, ему невзначай были сообщены вещи удивительнейшие, и скорее всего - весьма сокровенные. К чему бы это? И вот этот последний ответ на его, в общем-то глупый и бестактный вопрос! Ведь Мастер мог его попросту грубо заткнуть. Или отделаться общими неопределенностями. А ведь он ответил! Но как!! Что-то во всём это было, какой-то скрытый намёк! Но вот на что?!
Тут в голове у Владислава внезапно всплыл его последний разговор на палубе с господином советником. Ведь что-то тут таки было! Намёк на то, что существование западников уже никогда не будет прежним, после победы Высочайшего. Но - каким же оно тогда будет? "Участь надзирателей над рабами всеобщего господина" - вдруг вспомнил он с внезапным содроганием. Не о том ли намекал и Мастер в их разговоре? Правда, совершенно без всякого отрицательного оттенка, при этом. Даже скорее наоборот. Нет, тут не так всё просто, как это представляется господину советнику. Совсем не так просто. Но вот на что же уповают тогда Мастера? В чём ИМ видится наша самая высочайшая надежда? И почему, почему в разговоре с ним, мимохожим Всадником, в общем - ещё просто-таки безвестным молокососом, если смотреть правде в глаза, Мастер вдруг позволил себе так разоткровенничаться, пусть и полунамёками? Какую он при этом держал цель в голове?
У Вадима от всех этих размышлений снова неприятно заныло в душе. Он опять почувствовал себя лишь деревянной куклой в чьих-то очень умелых, ловких, и хорошо спрятанных руках. Нет, недаром этот Мастер с ним был так обходителен и откровенен. Что-то он пытался вложить ему в голову. Но вот только зачем? Что этот мастер знает такого о Владиславе, что совершенно неведомо ему самому?! Вот ведь треклятые вопросы!
Допив остатки чая Владислав прошёл ко выходу из трапезной. Там, в отдельной кабинке стоял бронзовый умывальник с куском мыла, где он тщательно отмыл жирные после рыбы руки. Кивнув с благодарностью издали служке, который уже выносил пустую посуду из ниши, он покинул трапезную, и не теряя времени спустился вниз, на первый этаж. Тут он вышёл тем же боковым проходом, каким и вошел в здание, в ворота Вечного Пламени, но повернул направо, и проследовал через обширный, восьмиугольный двор, середину которого занимала высокая многогранная башня, к противоположной стороне дома. Там не было сквозных ворот, и ему пришлось снова войти внутрь через один из боковых выходов во двор, взбежав для этого по невысокой, но достаточно широкой каменной лестнице с перилами.
Покинуть Дом он решил через главные ворота, выходившие к реке. Там было гораздо больше шансов найти попутный экипаж, а после разговора с Мастером он уже и не видел никаких особых причин "не светиться" широкой публике. Совершенно очевидно, что личностью его оруженосца здесь никто особо не озабочивается.
Парадные врата Дома выходили наружу, из фасада его, обращённого к реке, на высоте второго этажа, и вниз здесь вела широкая мраморная лестница, обрамленная по краям высокими, весьма прихотливыми в своих плавных извивах парапетами, украшенными, на тумбах, статуями разного рода мифологических персонажей из истории Запада. Покинув лестницу, Владислав с тоской оглянулся назад, на громаду Дома. А ведь он так рассчитывал посетить ещё его книгохранилище, слава которого гремела по всему Среднеземью, и там - в тихих гостевых залах пообщаться с местными мудрецами и книгочеями - в неторопливых, задушевных беседах, в которых знающие и ведающие обмениваются друг с другом сокровищами, собранными ими в своих умах. Послушать чужое, может быть - поделиться своим. Но Мастер, безусловно, совершенно прав - времени уже действительно нет совсем и медлить не стоит. Так что вряд ли ему, без совсем уж крайней необходимости, хоть ещё раз придется воспользоваться пропуском на посещение Дома - мелькнула у него тут весьма грустная мысль.
От лестницы парадного входа широкая мощёная площадь уступами выводила прямо к главным, речным вратам квартала. Врата были распахнуты настежь - видимо, с этой стороны особых неприятностей не ожидалось. Хотя стража бдела и тут. Караул в воротах тщательно проверил его пропуск, и Владислав вышел на набережную, которая, впрочем, сейчас плавно переходила плохо расчищенными сугробами в заледеневшую, скованную морозом плоскость ленты реки. На площадке перед воротами действительно сновало множество прибывающих и убывающих экипажей. Короткий солнечный день клонился к закату, и у многих из них по бокам уже горели зажженные фонари.
Владислав без труда сговорился с каким-то, одних лет с ним, молодым студентом, возвращавшимся из Дома с занятий у своего Мастера. Тот с охотой взял в свою двуколку попутчика, и они весело проболтали всё дорогу до города. Его спутник даже любезно согласился подвести Владислава приямком к его гостинице -, пока не закрыли внутренние ворота в Восточный Град. И вообще - Владислав из этой беседы вынес массу приятных впечатлений. Всё-таки это был человек ЕГО круга. Его расы. При расставании с ним Владислава даже непроизвольно вдруг кольнула мысль, что ведь у него сейчас мог бы быть оруженосец и попутчик в путешествии в дальние края вот вроде этого студента. Ибо при всём своём дружеском расположении, он, всё же, никогда не чувствовал себя с Кимом настолько свободно, и столь на одной ноге, как вот с этим своим, в общем совершенно случайным попутчиком.
Но когда в придверной зале Гостиницы его радостно приветствовал сбегающий вниз по лестнице, как всегда весёлый, благожелательный и дружески обнявший его Ким (видимо отследивший его приезд из открытого для проветривания окна комнаты), Владислав немедленно устыдился этих своих размышлений. Они тут же отправились поужинать в соседнюю "обжорку", где было чуть дороже, чем при гостинице, зато еда - на в пример вкуснее. За столом Владислав, не входя в подробности, сообщил Киму выслушанные им от мастера резоны к немедленному отъезду, на что тот отреагировал весьма серьёзно. В общем - решили немедля же с утра отправится в северную часть города, чтобы не откладывая закруглить все дела для как можно скорейшего отбытия.
Утром они первым делом заехали в меняльную контору, и Владислав обратил оставшиеся при нём денежные обязательства, взятые в дорогу, в золотые монеты. Получилось не такое уж и маленькое их количество. Владислав пересыпал деньги в специальный нательный кожаный пояс с бесчисленными маленькими отделениями, который прятался весьма незаметно под одеждой. В городе здесь он носил с собой только кинжал на поясе под шубой, а у Кима всегда был сверху, на особых прицепах, его недлинный "уличный" тесак. Стража здесь своё дело знала. По крайней мере в деловой и приличной части города. Так что они себя чувствовали здесь вполне безопасно. Но вот сейчас Владиславу, с таким солидным запасом, стало несколько неуютно, и он даже пожалел о том, что не надел под шубу кольчуги, и не захватил с собой более солидного клинка.
Затем они проследовали в северную, торговую, доселе ими не посещавшуюся ещё часть Звездограда. Тут, теснясь в пределах городских стен, раскинулись огромные торжища, с караван-сараями при них. Найдя лошадиный рынок, они отыскали там указанного Владиславу барышника. Услышав, от кого они к нему были направлены, и прочтя писульку от Мастера, присланную Владиславу вместе с остальными его бумагами, тот проявил максимальную предупредительность. Владиславу было предложено на выбор несколько добротных боевых коней, за которых барышник совершенно ручался как за объезженных, и животных вполне спокойного и дружелюбного нрава. Но и цены он тоже выставил вполне солидные. В конце-концов Владислав подобрал себе достаточно приличного вороного коня, которого барышник согласился отдать за приемлемую для Владислава сумму денег. Конь прибыл для продажи из Империи, и поэтому носил имя Ладушко. Владислав заглянул ему в глаза, дал с ладони слизать сладость, специально поданную торговцем, и конь сразу же проявил к нему расположение, со временем перешедшее у них в крепкую взаимную привязанность.
Для Кима, по сходной цене, у того же барышника сторговали великолепного, большого и мощного, коричневого по цвету мула местного происхождения, по кличке Асхан - тоже вполне смирное и выносливое животное.
Выплатив торговцу часть суммы, они пошли, по совету продавца, на соседнее торжище - поискать сбрую. Там была просто сказка. Бесчисленные лавчонки, торговавшие как новыми, так и подержанными вещами казалось - со всех концов света. Цены были иногда просто до уморительности ничтожными. В лавке оружейника они подобрали Киму по более чем сходной цене старую, латанную, но в прекрасном ещё состоянии кольчугу, которую тот тут же надел под шубу, и великолепный, тоже пользованный, и малость битый жизнью, но с новым кожаным подшлемником полукруглый шишак с кольчужной брамицей. Тут же они приобрели и два прекрасных копья для конного боя, тоже с наконечниками не новыми, но очень хорошей сохранности.
Сбрую Владислав всё же предпочёл взять новую, добротную, хотя и самую простую. Что обошлось ему всё же не в малые денежки. Он с грустью смотрел на то, как быстро уменьшались его денежные запасы, и начал с тревогой задумываться, не слишком ли он беспечно разбрасывался деньгами на развлечения в предыдущие недели.
В общем, к барышнику они уже вернулись сгибаясь под тяжестью покупок. Выплатили ему оставшееся, и служка, по его указанию, тут же взнуздал лошадь и мула. Сделав для пробы несколько кругов по площадке торжища, и убедившись, что животные вполне покорны и спокойны в узде, они отправились к ближайшему к рынку караван-сараю. И тут выяснилось, что им необычайно повезло - не далее как через четыре дня отсюда выходил небольшой караван, костяк которого составляли купцы идущие с возами аж до Пригорска - столичного града княжества Альтистан, граничащего с землями Чернограда. А уж Пригорск был тем местом, где пересекались все дороги, ведущие к Твердыне с севера, востока и даже частично (через перевалы Великих Гор) с юга. Там уже несложно было бы отыскать караван для дальнейшего путешествия прямиком к их конечной цели.
Посмотрев на их экипировку, и убедившись, что имеет дело с крепкими молодыми вооружёнными людьми, а не с купеческой братией, ведущий каравана ломить цену не стал, понимая, что в их лице он приобретает себе в конвой также и дополнительную вооружённую силу. Хотя, уразумев, что в лице Владислава он имеет дело с западником, и проявил известную холодность. Видно было, что западников он, по меньшей мере, не весьма долюбливает. Но - что делать? В общем - они сговорились, что утром четвёртого дня, с рассветом, их уже будут ждать у северных городских ворот (как раз в это время открывавшихся с ночи), и там они присоединяться к каравану по его выходе из города. С питанием сошлись на том, что будут кормиться, за те же деньги, из общего котла для конвоя каравана.
Поскольку Владислав отнюдь не был уверен, что к этому сроку он успеет получить назад свои документы, то вперёд денег давать не стал, ограничившись лишь устным договором, и обещанием заплатить при следующей встрече. В конце-концов никаких особых обязательств пока что ни одна сторона в этом договоре на себя не брала.
Пообедали они в харчевне при караван-сарае, неожиданно оказавшейся весьма приличной. Пища была простая - тот же хаш и плов из баранины, но очень вкусная, и самое главное - горячая - прямо с огня. Что в морозный день было весьма кстати. Запивалось всё это кумысом - лёгким хмельным напитком, вроде пива, но из кобыльего молока. Кумыс Владислав здесь попробовал впервые, хотя раньше о нём и много слышал. Питьё ему скорее даже понравилось. Потом они долго ещё пили из глиняных пиал горячий зелёный чай, разливавшийся из огромного общего чайника, и с удовольствием слушали разноголосые гомоны по всем признакам весьма бывалой публики, заполнявшей харчевню.
День уже клонился к закату когда они, осоловевшие и отяжелевшие, пустились в обратный путь через весь город к своей гостинице. Надо сказать, что хотя Владислав и обучался, как и всякий юноша из западников, навыкам верховой езды, но своего коня, и, соответственно, постоянного навыка в этом деле у него никогда не было. Поэтому даже в неторопливом движении по городским улицам он чувствовал себя в седле не очень уверено, и с беспокойством думал, как оно всё пойдёт в настоящей скачке, или, упаси Высшая Сила, в настоящем конном бою. Ким, судя по всему, испытывал весьма похожие проблемы. "Непременно надо будет потратить ещё толику времени и денег, и взять пару уроков верховой езды - для себя и для Кима", - с тревогой размышлял Владислав.
Коня и мула они разместили в небольшом стойле при гостинице. Весь вечер они, как дети, бегали туда, и носили своим новоприобретённым друзьям чего-нибуть такого сладенького с кухни. Так что гостиничный конюх, из местных, даже начал что-то неодобрительно ворчать на своём языке.
Следующие три дня пролетели как одно непрерывное лихорадочное метание туда и сюда - оказалось, что им необходимо было ещё подготовить и закупить сотни разных мелочей к отъезду. Впрочем, время нашлось и для нескольких многочасовых уроков верховой езды, которые им дал в поле за гордом опытный наездник, любезно указанный хозяином гостиницы. После чего Владислав и Ким начали себя чувствовать в седлах гораздо увереннее.
Самым тяжёлым, в моральном смысле, оказался именно третий день. Уже после раннего обеда, который был ими по-быстрому проглочен в трапезной при гостинице, после возвращения с утреннего урока верховой езды, они сидели в гостинце, паковали вещи, и с тревогой ждали гонца из Дома. С хозяином гостиницы они сговорились о том, что расплатятся с ним по утро следующего дня, но комнату он оставить за ними, и не будет обещать никому, на тот случай, если им всё же таки не удастся ухать из города, что в этот день уже казалось практически неизбежным.
Бумаги доставили в самый последний момент, буквально перед закрытием внутренних ворот Восточного Града, когда они уже потеряли всякую надежду их в этот день получить. Гонец из дома прибыл верхом, постучал в двери, вызвал Владислава вниз, в залу, и там, под расписку, передал ему его кошель, опечатанный печатями канцелярии дома. Он заставил Владислава вскрыть при себе печати, и убедиться в целости всех грамот, а также и просмотреть новые, с разрешениями и подорожными по землям Урустана и Альтистана, с правом как проезда, так и бессрочного пребывания там. Эти княжества, хоть и номинально независимые, находились однако же практически под протекторатом королевства. А по сути - конечно же, Империи, которой однако выгодно было опекать их лишь опосредовано, через королевство.
Утром следующего дня они поднялись ни свет ни заря (за предыдущие недели они привыкли вести весьма рассеянный, по преимуществу - ночной образ жизни, и поэтому такое раннее вставание ни Владиславу, ни Киму не далось особо легко). Основательно, но быстро помылись в дубовой бадье, в гостиничной банной комнате, уже ждавшей их наполненной чуть ли ни кипятком - понимая, что неизвестно когда им ещё удастся помыться снова, проглотили ждавший их весьма обильный и сытный - как нужно перед дальней дорогой, завтрак, одели на себя весь свой доспех, пристегнули поверх шуб на поясах мечи, и вышли наружу, где их уже ждали приведенные конюхом, ухоженные, недовольно фыркающие со сна конь и мул, а также, как сговорились с вечера, двуколка.
В двуколку погрузили дорожный сундук и сумку, оседлали коней, которых вывел на двор зевающий конюх, и попрощались с неизменно любезным хозяином гостиницы, вышедшем проводить их, и для этого накинувшего сверху на свою хламиду тёплый бараний тулуп до пят, не застегивая впрочем его. Ким помог Владиславу, чувствующему себя в непривычной ему броне неудобно и тяжело, взгромоздится на коня. Взяли в руки копья, на которых уже болтались присланные вчера от портного чёрного шёлка треугольные флажки с вышитым цветными нитками родовым гербом Владислава, поставили их торчмя, уперев основанием в особые пятки на стременах, и пустились в путь. Двуколка последовала за ними.
Было очень холодно, с севера задувал сухой, жесткий ветерок. Дальний конец улицы уже окрасился в ярко-красный цвет ещё едва видимой полоски восхода. На кристально чистом небосклоне постепенно блекли звёзды, и склонившийся к горизонту серпик молодой луны. Кода подъехали к воротам из Восточного Града, они всё ещё были закрыты. Ким деликатно постучал тупым концом копья в ставни караулки. Через достаточно продолжительное время оттуда вылез заспанный караульный, распаренный со сна, с распатланной, огромной бородищей, и залипшими, щурящимися глазками, в тулупе, явно накинутом поверх голого тела и в валенках на босу ногу. Убедившись, что солнце вот-вот взойдет, он молча снял с ворот поперечную клямку и распахнул створки.
В большом городе на улицах было уже достаточно людно - развозчики с товарами на санях и возках, молочники, пешие разносчики с корзинами, мелкие ремесленники и торговцы, спешащие в свои лавочки и мастерские - в общем, весь тот занятой люд, которого встававшие обычно весьма поздно Владислав и Ким на улицах раньше попросту не встречали. Заспанные дворники гасили шестами с большими колпачками уличные масляные фонари на перекрёстках, скребли улицы большими деревянными лопатами.
Владиславу вдруг стало грустно и жалко покидать вот так вот немедленно этот город, к которому он уже успел таки прирасти за это время - всем тем и плохим, и хорошим, что он здесь успел пережить. Кто его знает - вернётся ли он сюда хоть когда-то, и если вернётся, то каким он тогда будет? Он оглянулся на Кима, у которого тут, к тому же, оставалось немало новоприобретённых друзей и подружек (Ким с людьми сходился легко, и тут уже успел стать своим в некоторых компаниях завсегдатаев молодежных виньярен и пивнушек), но лицо того по обыкновению выражало лишь здоровую, улыбчатую бодрость.
Проехали через центр, где уже хлопали ставни открывающихся лавочек и распивочных. Городской театр, и самый известный танцевальный зал на центральной площади были погружены в сонную тьму, от которой они начнут просыпаться только ближе к вечеру. У здания городской управы как раз происходила смена караула. Гремели барабаны, ревели трубы, ржали кони, разносились хриплые крики команд. В торговой части, куда они проследовали, жизнь уже кипела во всю. Улицы шевелились, как разворошенный муравейник, и верховым через эту человеческую кашу было пробраться не так-то и просто.
Когда край солнца выглянул в вышине над краем городской стены, они, наконец, добрались до северных ворот. Площадь перед воротами была забита возами, тягловыми животными, конниками и просто пешим людом. Все ожидали открытия внутренних ворот в приватном укреплении, которое, само по себе, выглядело как отдельная крепость. К их прибытию створки ворот как раз медленно отворялись наружу.
Владислав стразу же увидел своего караван-вожатого, высокого человека на прекрасном, светло-гнедом жеребце, в медвежьей шубе, судя по толщине накинутой поверх доспеха, в лёгкой дорожной мисюрке, и с длинным , красного цвета древка копьем в руках, и с чёрно-красным платяным треугольным флажком, которое он держал стоймя. Увидев Владислава с Кимом тот молча кивнул, и показал знаками - присоединяйтесь. Возы их каравана как раз подтягивались к открытым уже воротам - восемь огромных, едва пролезающих туда громадин, нагруженных с горой, и влекомых каждый парой мощных тягловых быков. Возглавлял караван отдельный воз поменьше размерами, принадлежащий обслуге каравана, и в основном нагруженный дорожными шатрами, котлом и провиантом для охраны. Хотя товары там тоже, наверняка были. Охрану каравана составляли пятнадцать тяжело вооруженных воинов, доспехи которых были лишь едва прикрыты мехами.
Сундук и сумку с двуколки тут же перекинули на воз обслуги, и двуколку отпустили, расплатившись. Пропустив весь караван, Владислав, а за ним и Ким втянулись в длинный мрачный, тёмный каменный туннель, насквозь пронизывавший всю толщу привратного укрепления, и внутри перегораживаемый на ночь несколькими решётками - деревянными, окованными железом, сейчас впрочем уже поднятыми. При выезде из туннеля в лица им ударил острый, ничем уже не умеряемый встречный ветер, и буквально преодолевая его сопротивление они вынеслись наружу - на распахнутую, совершенно необъятную заснеженную равнину, плоскую как стол, и раскинувшуюся перед их глазами во все стороны.