Полушкин Василий : другие произведения.

Сказки Дремучего Леса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Сказки Дремучего Леса
  
   Посвящается учителю,
   который не принял меня в ученики,
   и сбежавшему от меня другу...
  
  СОЛОВЕЙ.
   На Плакучей Берёзе жил Соловей.
   Зимой Соловей просыпался и видел пушистые белые ветви и розовое морозное небо. Весной пел Плакучей Берёзе, чтобы она не забыла выпустить листочки и украсится берёзовыми серёжками. Короткими летними ночами Соловей взлетал на самую верхушку и беседовал с крупными разноцветными звёздами. А осенью плакал вместе с Берёзой о листьях, которые срывал и уносил ветер.
   Плакучая Берёза очень любила Соловья. Она была самым старым деревом в лесу, но когда Соловей пел, слушала и изо всех сил старалась не скрипеть на ветру. Она знала, что песням Соловья нельзя мешать.
   А теперь - слушайте.
   Всё началось с Рыжего Лиса. Зимним утром на глазах у Соловья прямо рядом с Плакучей Берёзой этот злодей поймал зайца. Соловей метался по ветке и кричал. Потом он прижался к белому заиндивевшему стволу и плакал. У зайца остался маленький сын - Ушастик, который бегал по лесу и всех спрашивал - где папа? Звери отворачивались, а деревья молчали.
   После обеда к Плакучей Берёзе подошёл человек. Он долго ходил вокруг дерева, хлопал ладонью по стволу и задумчиво говорил:
   - А места как раз хватит... Слышишь, Берёза? Вон туда тебе падать. Завтра с топором приду - дрова нужны, а ты как раз удачно растёшь. Ничего - ты уже старая... свой век отжила, пора и в печку.
   Человек ушёл, а на ветках Берёзы стали сверкать круглые льдинки, похожие на драгоценные камни - это замерзали слёзы дерева. Соловей из речи человека ничего не понял, но увидел, что берёза плачет, и всполошился.
   - Ну что? Ну что ты плачешь?
   Плакучая Берёза сначала молчала, а потом горестно скрипнула:
   - Уходи.
   - Как уходи? Ты гонишь меня, Берёза? Мы же так много лет живём вместе!
   - Уходи. Завтра меня убьют, и тебе всё равно придётся искать другое пристанище.
   Соловей ничего не сказал. Он снова прижался к Берёзе и стал думать. А ночью взлетел на верхушку дерева и спросил у самой большой звезды:
   - Что мне делать?
   Он не стал объяснять звезде, что если Плакучую Берёзу убьют, то он тоже умрёт от горя. И что Рыжий Лис недавно прошёл, принюхиваясь и выискивая следы Ушастика. Просто Соловей знал, что не может быть всё так несправедливо.
   Самая большая звезда поняла Соловья. Она вспыхнула, и яркий луч осветил развалины на опушке. Соловей подумал, вспорхнул и полетел. Зимний ветер нёс редкие снежинки и потаённо гудел в деревьях.
   Развалины были старые и нестрашные. Остатки какого-то строения, треснувшие стены, тёмные проёмы то ли окон, то ли дверей, которые звёздный свет не мог осветить.
   Соловей сел на белую ветку какого-то дерева, выросшего прямо на полуразрушенной стене. Посмотрел вниз. И вздрогнул.
   Из тёмного проёма шагнул на снег парнишка. Русоволосый, одетый вовсе не по зимнему - в какой-то длинной белой рубахе. Обернулся лицом к Соловью. А глаза у парнишки прямо-таки сияли - невероятно тёплое голубое летнее небо светилось в этих глазах.
   А потом парнишка запел - и Соловей замер, потому что такую песню можно услышать только один раз. И пока песня звучала, стало всё так просто и ясно - что сегодня Рождественская ночь, что развалины на опушке - это разрушенный храм, что Плакучая Берёза останется жива и Рыжий Лис не тронет зайчонка.
   Час, два ли слушал Соловей песню на морозе - а было ему тепло.
   Песня смолкла. Парнишка пригладил растрепавшиеся от ветра волосы и ушёл в храм. И на нетронутом лесном снегу не осталось ни одного следа.
   Засеребрилось зимнее утро. Плакучая Берёза шевельнулась и разбудила Соловья.
   Скрипел снег. Между кустами отчаянно петлял Ушастик, а за ним грациозно и неумолимо мчался Рыжий Лис. Прыжок... и Ушастик оказался прижат к земле рыжей лапой.
   Соловей встряхнулся... и вспомнил радостно необычайную песню, услышанную ночью от русоголового парнишки. Конечно, зимой соловьям петь не положено. Но если очень надо, то можно.
   Песня зазвенела и зажурчала в ветвях Плакучей Берёзы, дотянулась до Рыжего Лиса. Разбойник обернулся и прошипел:
   - Петь перестань!
   Но Соловей не умолкал. И пока звучала песня, Лис не мог тронуть зайчонка... потому что в рыжем сердце проснулась жалость.
   - Не могу... - потрясённо сказал Лис. И выпустил Ушастика.
   А с другой стороны к дереву шёл человек с топором. Он подошёл к Плакучей Берёзе, потоптался... поплевал на рукавицы, замахнулся...
   ...И не смог ударить, потому что Соловей пел о том, что зло бессильно, что в каждом сердце есть место добру, и поэтому ничего плохого случиться не может.
   Человек подумал, пошёл и свалил себе на дрова давно засохшее деревце.
   Все жители зимнего леса собрались к Плакучей Берёзе - песня позвала их. И когда Соловей замолчал, Рыжий Лис поднял на певца грустные рыжие глаза и сказал:
   - Это всё хорошо, Соловей... только что я есть-то буду? Зима ведь... и до весны так далеко.
   Соловей посмотрел на замёрзшую Берёзу, на лиловое морозное небо, на зверей... и запел снова. Ночная песня зазвучала теперь по новому - Соловей пел о весне. О том, как зима ушла, и на Плакучей Берёзе распустились листочки, и ручейки зажурчали в корнях, и в синем небе пронеслись ласточки...
   Звери слушали, затаив дыхание. Слушала Плакучая Берёза, Рыжий Лис и Ушастик, слушал весь Дремучий Лес. Никто не понял, сколько пел Соловей - час или два, потому что эту песню хотелось слушать бесконечно.
   А когда Соловей смолк, и звери оглянулись - на земле царила весна.
  
  
  ЖАБА.
   Жила-была на свете Болотная Жаба.
   Вся она была скользкая, бородавчатая, в грязно-бурых разводах. Противная. Квакать любила тёплыми летними вечерами скрипучим старушечьим голосом.
   Правду ли, нет говорили - не знаю, но в окрестностях ходил слух, что у Болотной Жабы доброе сердце. Только она это скрывает.
   Когда весной к Жабе приплыл голодный Лягушонок, она отдала малышу весь свой запас сушёных комаров, ворчливо приговаривая:
   - Ходют тут всякие... не дашь пожрать - никакого спокою не дадут.
   Когда Мама-Утка нырнула поглубже и запуталась лапками в водорослях - только пузыри пошли по воде, и дрожащие утята притаились в осоке - Жаба прыгнула в воду, перекусила гибкую плеть и вытащила наверх кашляющую перепуганную утку, заявив:
   - Ещё не хватало, чтобы дохлые утки портили чистую воду в моём болоте...
   В этом же болоте жила длинноногая Цапля. Любимым делом Цапли было стоять в какой-нибудь болотной луже и любоваться своим замечательно изящным отражением в воде. Она даже лягушек забывала ловить в такие моменты.
   - Вы только гляньте, - обращалась Цапля к безмолвным болотным кочкам, - до чего мои пёрышки элегантны! Какой рисунок! А этот изящнейший хохолок... он придаёт мне загадочность...
   На самом деле ничего загадочного в Цапле не наблюдалось - она была обыкновенная хвастунья. И больше всех на свете не любила Болотную Жабу. Дело в том, что Жаба выросла настолько большая, что проглотить её было невозможно, и к тому же Цаплю раздражало бытующее в болотах мнение о добром сердце Жабы, поскольку о самой Цапле никто ничего подобного не говорил.
   Весна прошла по кочкам и протокам, и болото зашевелилось. Самым необычайным был настойчивый слух, что в этом году рядом с болотом будет жить семья Белых Журавлей. Это радость и честь всем окрестностям, это трубные клики и белые крылья в небе.
   Нет большего утешения для обитателей лесов, полей и болот, чем Белые Журавли. Такие это благородные и честные птицы, что рядом с ними всем жить спокойнее и веселее.
   Однажды весенним утром, когда болотные деревья оделись новою листвою, высоко в синем небе прозвучали голоса Белых Журавлей. Стая опустилась на берег озера, и весь берег словно расцвёл огромными белыми цветами.
   В зарослях на краю болота притаилась Жаба, она смотрела на Журавлей большими печальными глазами. Ну кто бы мог подумать, что в сердечке скользкой и бородавчатой Жабы таится давняя мечта - летать, и ещё - чтобы Белые Журавли приходили к ней в гости тёплыми летними вечерами и рассказывали о дальних странах и о небе, в котором хватает места для всех. Жаба понимала, что это просто мечта, - но ведь никто не мог запретить ей посидеть на краю болота и посмотреть на чудесных птиц.
   А в глубине зарослей на одной ноге стояла важная Цапля и тоже ждала гостей. Она считала, что Журавли, как ближайшие родственники, должны первые нанести ей визит вежливости и выразить своё почтение. Цапля гляделась в лужу и прихорашивалась - приглаживала элегантные пёрышки на крыльях. А Журавли всё не шли... Наверное, они просто не знали, что на болоте живёт такая замечательная Цапля.
   ...Ночью была гроза. Белка из соседнего леса торопилась домой и решила срезать угол - пробраться по краю болота. Молнии сверкали, а когда гром обрушился на землю - Белка упала с дерева в самую опасную болотную трясину. Трясина чавкнула, и наверху осталась одна беличья голова.
   На стрёкот несчастной Белки из кустов выглянула Цапля.
   - Помоги мне! - попросила Белка, - ведь у тебя такие длинные ноги, Цапля! Тебе ничего не стоит вытащить меня!
   Цапля брезгливо посмотрела на жирную грязь и встряхнула перьями.
   - Ты же грязная, - недовольно сказала Цапля, - пока тебя вытащу, все мои перья испачкаются.
   И шагнула снова в кусты.
   А потом из тех же кустов выпрыгнула Болотная Жаба, согнула куст - и Белка зубами уцепилась за ветки и выбралась из трясины.
   Вот что интересно - ночь была тёмная, все спали, но наутро болото знало.
   И гордая Цапля стояла в гордом одиночестве посреди кочек на одной ноге и напрасно ждала гостей. А когда настал тёплый летний вечер, над болотом раздался трубный клик, и заплескали белые крылья в закатном небе - и рядом с кочкой Болотной Жабы оказались семь Белых Журавлей. И Жаба сидела в траве и совсем не помнила о том, что у неё скользкая и противная шкура в бородавках, и закат отражался в её глазах, а Белые Журавли рассказывали Жабе о дальних странах и о небе, в котором хватает места для всех.
  
  
  
  РЫЖАЯ ЗВЕЗДА.
   Кузнечик был трус.
   Вообще-то среди кузнечиков трусы встречаются чрезвычайно редко, но в случае с нашим Кузнечиком никаких сомнений возникнуть не могло. Все обитатели луга, увидев блеск изумрудных крылышек в траве, вздыхали и говорили:
   - Кузнечик наш... наряд изумительный, но, к сожалению, отъявленный трус. Свет таких не видывал.
   Боялся Кузнечик всего - тёмных ночей и летних гроз, шагов на тропинке и шороха листьев. Больше всего Кузнечик боялся Дремучего Леса, который темнел сразу за луговой тропинкой. Он даже стрекотать боялся - вздрагивал от падения капли с листа и замирал в испуге, когда мимо пролетал шмель.
   Началось всё ночью.
   Кузнечик сидел в зарослях клевера, молчал и слушал тишину. А тишина стояла такая, что Кузнечик даже забыл о том, что он трус и всего боится. К тому же ночь была вовсе не тёмная, ночь была серебряная - всё небо усыпали разноцветные усатые звёзды, и отражения их дрожали в каплях росы на траве.
   А потом в этой лучистой звёздной тишине Кузнечик услышал тихий стрёкот - как будто бы тысяча бесстрашных кузнечиков запело о лете. Он прислушался... и понял.
   Стрекотали звёзды.
   На тихий их голос Кузнечик выглянул из-под листика клевера и стал смотреть в небо. Звёзд он не боялся.
   Кузнечик встретился глазами с самой маленькой, рыжей такой звёздочкой... и робко ей улыбнулся. Тут то всё и случилось.
   На лист протянулся лучик, и по нему к Кузнечику скользнула Рыжая Звезда. Она уселась на краю листа, как большой светлячок. И никто, конечно, не заметил, что в летнем небе стало на одну звезду меньше.
   Что интересно - Кузнечик не испугался. Мы же говорили, что звёзд он не боялся.
   - Здравствуй, Рыжая Звезда.
   - Здравствуй, Кузнечик, - сказала Звезда в ответ чистым высоким голосом. - Я часто смотрю на ваш луг сверху... и давно тебя знаю. У тебя крылья зелёные.
   - А я часто смотрю в небо со своего луга и тоже давно тебя знаю. Ты рыжая, а рыжих звёзд очень мало.
   - Значит, мы с тобой старые знакомые, Кузнечик. Хорошо, что мы наконец встретились.
   Кузнечик помолчал... и с мужеством отчаянья сказал:
   - Только... Звезда, ты не сердись... Звезда, я трус.
   Потому что Кузнечик был честный, и хотел, чтобы Звезда знала правду. И больше всего боялся, что она улетит обратно.
   Но Звезда никуда не улетела, только стала слабее светить. Она думала. А потом спросила:
   - А чего ты больше всего боишься, Кузнечик?
   Это был очень трудный вопрос.
   - Одиночества, наверное. И ещё смерти. Потому что смерть - это бесконечное одиночество.
   - Да нет же, Кузнечик, - прошептала Рыжая Звезда, - это бесконечная радость...
   Кузнечик изумлённо повёл усиками. Он хотел спросить о бесконечной радости, но близился рассвет, и Звезда взлетела в светлеющее небо.
   Был август, и теперь каждую ночь с неба падали звёзды. И каждую ночь в гости к Кузнечику прилетала Рыжая Звезда.
   - Скажи, - спрашивал Кузнечик, - если звезда падает с неба, то она умирает, так ведь? И навсегда остаётся лежать одиноким холодным камнем...
   - Да нет же, Кузнечик, - снова повторяла Звезда, - такое происходит только с плохими звёздами, которые не хотят светить людям.
   - Разве такие есть?
   - Есть, Кузнечик. Но обычно звезда падает, если кто-то позовёт её на помощь. И когда она умирает, зажигается новая звезда в Нездешних Небесах. Там живут все звёзды, которые светили людям и встретили смерть, когда их кто-то позвал на помощь...
   - Наверное, это очень хорошо - умереть, помогая кому-то, Звезда. Но для этого нужна смелость...
   - А она у тебя есть, Кузнечик.
   Возможно, это была правда. Ночные разговоры с Рыжей Звездой не проходили для Кузнечика даром - он потихоньку учился не бояться. А августовские дни и августовские ночи летели, и каждую ночь Рыжая Звезда прилетала в гости к Кузнечику, и никто не замечал, что в небе не хватает одной звезды.
   А потом наступил сентябрь, и холодные беззвёздные ночи, и в одну из этих ночей лил долгий ледяной дождь, а потом ударил осенний мороз - и промокшего Кузнечика сковало ледяным панцирем. Ведь кузнечик был ещё совсем молодой и не знал, что пришла пора искать зимнее убежище.
   Холодели лапки, крылья... и очень было обидно, что до весны уже не дотянуть, и не стать Смелым Кузнечиком, и не умереть, спеша кому-то на помощь...
   И Кузнечик вспомнил летние ночи и позвал - совсем-совсем тихо:
   - Звезда! Рыжая Звезда! Помоги...
   С тёмного беззвёздного неба протянулся луч - и к Кузнечику скользнула знакомая Звезда, и звёздным своим теплом растопила лёд в воду... и тут тонкий луч, который тянулся к небу, со звоном лопнул. И Кузнечик заплакал, потому что Рыжая Звезда улыбнулась ему - и погасла.
   Но теперь он знал, что Звезда погасла не зря, и он доживёт до весны, и зелёный луг и Дремучий Лес будут звать его Смелым Кузнечиком, и только очень обидно было, что в небе не хватает маленькой рыжей звезды - и никто этого не замечает, кроме него.
   Но это ничего...
   Ведь в Нездешних Небесах зажглась теперь новая Звезда... рыжая такая...
   И однажды она осветит его путь и с земной дороги он шагнёт на нездешние луга, и конечно, встретит её, рыжую и усатую. Потому что искра Рыжей Звезды горит в сердце Смелого Кузнечика.
  
  
  
  
  СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ.
   Северный Олень искал дом.
   Он шёл по перелескам и светлым соснякам, осины шелестели медью, а по утрам под копытами трещал тонкий ледок.
   Иногда Северный Олень останавливался на какой-нибудь поляне и слушал, что говорят деревья и птицы. И понимал, что слухи летят впереди.
   - Это глупый олень, - трещали сороки, - который убежал от своих!
   - Что доброго ждать от оленя, который не смог ужиться с оленями? - осуждающе гудел камыш.
   - Говорят, - шептали осины, - что он не хранит честь оленьего племени!
   Северный Олень тяжело вздыхал и шагал дальше. Жёлтые листья шуршали и падали, и Олень понимал, что осень неумолимо обгоняет его. Он перестал считать дни, проведённые в пути - с тех пор, как он ушёл от своих. Он вспоминал родные места, гордых сородичей - и ни разу не захотел вернуться.
   Он помнил, как ещё пятнистым оленёнком он стоял перед Вожаком, понурив голову.
   - Ты позоришь нас! - говорил Вожак, - пойми, мы - олени, краса и гордость северных просторов! А ты, представитель нашего племени, дружишь и каждый день разговариваешь с воробьём! Это немыслимо...
   Оленёнок поднял недоумённый взгляд.
   - Но он добр, Вожак. И у него благородное сердце.
   - Ты непроходимо глуп. У воробьёв не бывает благородного сердца.
   И так продолжалось изо дня в день, из года в год. Северный Олень умудрялся отыскивать самых невероятных друзей - Полевую Мышь и Полярную Сову, он частенько заходил в гости к семье зайцев и вёл долгие задушевные разговоры с Одинокой Сосной.
   Он вырос высоким красавцем-Оленем с золотисто-каштановой шерстью и ветвистой короной на голове. Но не изменился. Северный Олень считал глупостью родовую оленью гордость и говорил сородичам, что раньше олени были самыми дружелюбными обитателями северных просторов. Над ним смеялись. Даже маленькие оленята, подражая взрослым, кричали ему:
   - Друг комаров и мошек!
   - Товарищ болотной кочки!
   Так оно и шло до того печального дня, когда Вожак посмотрел на грустного Оленя, стоящего недалеко от стада, и ядовито заявил:
   - Знаете, почему наш олень три дня не ест и грустит? Потому что во время ливня три дня назад потонул старый слепой Крот в своей крысиной норке!
   Стадо дружно хохотало. Это ведь очень смешно - огромный Северный Олень переживает из-за утонувшего Крота!
   Олень молчал. Ведь ни один из смеющихся не был знаком с мудрым старым Кротом, у которого было очень плохое зрение и очень большая мечта - увидеть звёзды. Ночное небо над головой было для Крота просто тёмным полотном, и он тысячи раз расспрашивал Оленя о том, какие они - звёзды? И просил поднять его повыше - ведь тогда он будет ближе к звёздам, и может быть, разглядит их.
   Олень вспоминал усатую мордочку друга и надеялся, что теперь Крот видит звёзды и радуется.
   В тот самый день он и ушёл.
   Попрощался с оленями, близкими по крови и далёкими по духу. И обошёл друзей - всех, кто не приходился ему роднёй, но был ближе и дороже гордых братьев.
   И теперь Олень шёл и бежал, прыгал через ручьи и мелкие речушки, переходил вброд широкие; дышал прозрачным холодным воздухом и старался обогнать осень... и слухи. Ведь в таком огромном мире должен был найтись для него дом - место, где никто не считает, что Северному Оленю зазорно дружить с мышами и совами, и никто не осудит его за забытую оленью гордость.
   А жухнущие травы на лугах назойливо шептали:
   - Глупый олень, который не захотел жить с оленями!
   Ночные птицы кричали:
   - Вот позор оленьего рода!
   Олень устал скитаться и слышать осуждающие голоса. Он хотел придти домой.
   А потом настал удивительный час - осенним утром Олень пересёк широкий луг, и травы, покрытые инеем, звенели что-то дружеское и простое.
   И впереди встал Дремучий Лес.
   Северный Олень сразу понял, что Лес - Дремучий, такой неприступной стеной дружные сосны и берёзы тянулись в синее осеннее небо.
   По веткам проскакала Белка и крикнула:
   - Здравствуй, Северный Олень! Мы давно ждали тебя!
   Ворон каркнул с верхушки сосны:
   - Что-то ты долго шёл!
   Олень не мог поверить ушам - он вскинул усталые глаза на ворона, и услышал, как мудрые сосны шепчут:
   - Это пришёл Северный Олень, который умеет дружить. Он совсем не похож на остальных глупых и гордых оленей.
   Берёзы шелестели:
   - Это Олень, который понял, что родство по духу важнее кровных уз.
   Ветер гудел в деревьях:
   - Дремучий Лес ждёт тебя!
   Тогда глаза Северного Оленя ликующе заблестели, он шагнул под кроны деревьев, и стволы их были стенами, и опавшая жухлая листва - ступенями, и высокое небо - крышей, потому что наконец Северный Олень обрёл дом.
  
  
  
  
  ПОЛЁТ НАД ЛЕСОМ.
   Звёзды мигнули и погасли - распахнутые крылья заслонили их, верхушки сосен уплыли вниз, и Полевая Мышь с ужасом и восторгом первый раз в жизни поняла, что летит. И даже мысль о том, что первый полёт будет и последним - отступила далеко перед потоком ветра, бьющим навстречу. Когти Сова сжимала бережно, чтобы не повредить живую игрушку для совят - а внизу проплывали макушки деревьев, а звёздный хоровод летел рядом, а ветер пел что-то широкое и печальное.
   - Как здорово, - сказала Полевая Мышь, и её слова улетели в небо. Но Сова услышала. Совам полагается слышать любой шорох в свисте ветра. От неожиданности она замерла, потоки тёплого ветра удерживали её в воздухе. Развернула голову - и Мышь бесстрашно встретила жёлтый холодный взгляд.
   - Что здорово? - прохрипела Сова.
   - Лететь. И чтобы ветер - навстречу.
   - Ты что, совсем дура, Мышь? Ты же через час станешь ужином!
   Мышь вздохнула.
   - Пускай совята порадуются... Зато я видела Небо совсем рядом.
   - И ты совсем не боишься?
   - Боюсь, Сова. Но, честное слово, умирать, увидев Небо, гораздо легче.
   Сова перекувыркнулась в воздухе и снова поплыла неслышным комочком пуха.
   - Ничего не понимаю... Ты, Мышь, больная, что ли? Если больная - ты скажи, я тебя сама съем, детям отдавать не буду. Отравятся...
   - Да вроде здорова. Нет, Сова, ты посмотри, какое оно высокое и бесконечное! Как оно смотрит на нас. В Небе живут звёзды и ангелы, только звёзды мы видим, а ангелов - нет.
   Сова сложила крылья и спикировала к земле - воздух струился, как вода, и с непривычки Мышь не могла толком вдохнуть.
   Прижав когтистой лапой к земле маленькую серую Мышь, Сова заглянула в бусинки глаз и спросила:
   - Так-так... Слушай, Мышь, а это не ты сочинила сказку о дружбе Ангела и Звезды? А песня о тайнах Дремучего Леса - не твоя? А Сказание о Северном Олене?
   Мышь промолчала. Вместо неё заговорил Дремучий Лес. Первый раз в жизни Сова слышала, как говорит Лес - высокими голосами берёз, шелестом осин и гулкими древними словами сосен.
   - Эти сказки...
   - И песни, и необычайные истории...
   - Они жили в памяти Леса...
   - Дремучего Леса...
   - Просто никто не мог их услышать...
   - А Полевая Мышь смогла...
   Сова снова заглянула в бусинки ярких бесстрашных глаз.
   - И я пою совятам песни о Дремучем Лесе... А сказку про Ангела и Звезду они заставляют меня рассказывать каждой звёздной ночью... А в общем-то, знаешь, Мышь, такие дураки рождаются на свет редко... беречь их надо.
   И Сова разжала когти и бесшумным комком пуха взлетела - мигнули и зажглись звёзды.
   ...А через неделю Дремучий Лес пел песню о звёздном небе, и ветре, который летит навстречу, о макушках сосен и берёз, проплывающих внизу, и бесшумных крыльях ночного хищника, который тоже любит сказки...
  
  
  
  
  НЕБЫЛИЦЫ ПЕВЧЕГО ДРОЗДА.
   Дрозд ёжился под порывами ветра, приносящего ледяные капли. С каждой минутой капель долетало всё больше - ветер обрывал с веток порыжевшие листья и уносил во тьму дождливой осенней ночи.
   Дрозд хмуро выглядывал из развилки дерева. Происходящее ему не нравилось.
   Каждый умерший лист он провожал взглядом и думал, что люди и листья умирают одинаково. Только что жил, трепетал на ветке, миг - и грань действительности, и полёт над бездной...
   Плюх!
   Дрозд вздрогнул от неожиданности и обернулся. Рядом на ветке отряхивался мокрый встрёпанный комок перьев. Комок фыркнул, брезгливо потряс промокшими лапами и посмотрел на мёрзнущего Дрозда неожиданно ясным взглядом.
   - Кр-расота. Прогулочная погода. Полёт под таким ливнем действует очень... освежающе.
   - Вы всё шутите, ворона, - печально откликнулся Дрозд, - большей мерзости я в жизни не видел.
   Ворона щёлкнула клювом и проводила взглядом очередной улетевший лист.
   - Все листья унесёт ветер, - глухо пробормотала она, - а потом выпадет холодный белый снег и закроет Дремучий Лес холодным белым покрывалом. И Лес будет мёртв.
   Дрозд вздрогнул.
   - Простите... Вы это совершенно точно знаете?
   - Совершенно точно. Знаю.
   - И никогда больше Дремучий Лес не будет зелёным и поющим, и у птиц не вылупятся дети? И не будет тёплых ночей под звёздным небом, и шороха листьев, и цветущих яблонь?
   Ворона мрачно усмехнулась.
   - Придумать такое мог только ты, Дрозд. Хорошее не возвращается. Ты увидишь сам - каждый следующий день будет короче и холоднее предыдущего. А через неделю на ветках не останется ни одного листа. Смотри, как стремительно они умирают!..
   ...Настало холодное осеннее утро, но рассвет не принёс облегчения. Дрозд дрожал - мокрые перья не сохраняли тепла, а широкой птичьей душе невыносимо было сознавать беспросветность грядущего.
   А ведь Ворона была права. Через неделю на ветвях действительно не осталось ни одного листа, и каждый следующий день был короче и холоднее предыдущего.
   Снова с Вороной Дрозд встретился только через месяц, когда на чёрные обнажённые ветви начали падать белые хлопья замёрзшего неба.
   Ворона разглаживала глянцевые перья и довольно щёлкала клювом.
   - Н-ну? Убедился, любитель звёздного неба и цветущих яблонь? Всё умерло. Хорошее уходит безвозвратно.
   Дрозд посмотрел в серое низкое небо с глухой тоской.
   - Знаешь, Ворона, умом я понимаю, что ты права...
   И замолчал. Ворона ехидно подмигнула и подбодрила:
   - Ну-ну...
   - А сердцем - нет, Ворона! - крикнул Дрозд. Слова посыпались из него, долго скрытые где-то под перьями, где трепетало горячее сердце, не позволяющее Дрозду замёрзнуть от холода и чёрных мыслей. - Слышишь, Ворона, пусть я неправ, но я хочу верить - и верю! - что Дремучий Лес снова запоёт птичьими голосами, и ночное небо будет смотреть тысячами звёзд, у птиц вылупятся птенцы, а у деревьев - новые листья! Потому что если это не так - то зачем жить?
   Ворона съёжилась, мигнула и проскрипела:
   - Реалистом надо быть, Дрозд. Жить настоящим. А настоящее - вот оно, - и Ворона кивнула на замерший Лес.
   - А я всё равно верю! - голос Дрозда звенел отчаянной безнадёжностью. - Я ждать буду, слышишь, Ворона? И однажды утром взойдёт огромное радостное солнце, и птицы запоют новую песню, и вылупятся новые листочки! - и тихо добавил, - я знаю, что я это выдумал, Ворона. Но лучше жить с невероятной мечтой, чем в беспросветной реальности.
   И сорвался с ветки маленькой пернатой молнией, и летел над холодным и тихим Дремучим Лесом, чтобы не думать о словах Вороны, которые вселяли отчаянье.
   - Глупая птица - Дрозд. Надо же было сочинить этакую чушь, - хмуро каркнула Ворона, а в голосе её мелькнула зависть. Может, ей тоже хотелось научиться верить в мечту?
   ...Знаете, что было дальше?
   Зима шла на убыль, и дни становились всё длиннее, а солнце всё ярче, и начал таять снег, и уже не было того беспросветного отчаянья - но Дрозд всё боялся, что мечта останется мечтой. Слова Вороны сидели в горячем сердце ледяной занозой.
   Но однажды на рассвете Дрозд проснулся от удивительного ощущения, что беды ушли, а мечты исполнились.
   Дрозд высунул голову из-под крыла, оглянулся и увидел, что взошло огромное радостное солнце, а птицы заливались и пели новую песню, а почки ночью лопнули, как яичная скорлупа, и на свет явились новорождённые листочки.
   И весь Дремучий Лес удивлённо слушал, как Певчий Дрозд не пел, а радостно кричал, кувыркаясь между веток:
   - Они вылупились! И они совершенно зелёные!
  
  
  
  
  ОДИНОЧЕСТВО.
   Одинокий Камень смотрел на низкое серое небо и пел.
   Главная беда всех камней - что их песни никто не слышит. Ликующие каскады звуков и великие древние слова, гармонии и диссонансы, неизвестные людям и зверям - всё это мы называем "тишина".
   Ещё беда камней - что никто не видит те художественные полотна, ту радугу цвета, что скрыты в каждом камне. Неведомые птицы и заросли сказочных деревьев - всё прячется под обветренной серой шкурой и выгоревшим на солнце мхом.
   А камни петь любят.
   Одинокий Камень пел о жарком лете, о солнечных лучах, пробивающихся сквозь листву, о ящерице, которая грелась на его боку... и об одиночестве, к которому Камень привык давным-давно.
   Но вообще-то вокруг была зима - серенький февральский день без единого лучика солнца, так что Одинокий Камень начинало тяготить его одиночество.
   Но Камень знал, что следует просто ждать - он видел не меньше тысячи зим с такими вот серенькими низкими облаками, готовыми обсыпаться снегом. И тысячу раз меняло серую ночь года лучезарное утро с пением птиц, мокрыми ветками деревьев и разливом реки.
   И утро пришло.
   Заливались птицы, пронзительно синее небо смотрело на землю, а у Одинокого Камня невыносимо чесался правый бок - как будто кто-то безостановочно водил по нему невесомым пёрышком.
   Камень довольно длительное время посвятил размышлениям о своём каменном здоровье - и с немалым удивлением однажды утром обнаружил зелёный росток, который проклюнулся из трещины в правом боку. И уже выпустил первый листок. Камень смотрел-смотрел и не мог понять, чей это малыш. Рядом с ним никогда не росло деревьев с такими листьями...
   А росток коснулся Одинокого Камня листиком-ладошкой и робко спросил:
   - Кто вы?
   Он был ещё маленький и не знал, что нужно говорить "здравствуйте".
   - Одинокий Камень. А вы кто?
   - Горькая Рябина. Видите, какой листик? Такие бывают только у рябин.
   - Никогда не росло рядом ничего похожего, - пророкотал Камень.
   - Вы помните, Камень, как в начале весны свиристель уронила ягоду... красную?
   Камень всегда притворялся, что у него плохая память. Он любил, чтобы окружающие думали о нём, как о древнем старике, хотя тысяча лет - не самый старый возраст для камней.
   - Нет, Рябина, не помню.
   - Жаль... Можно я вас попрошу, Одинокий Камень... я пока побуду рядом с вами, ладно? Я понимаю, что вы привыкли быть один...
   - Главная ваша задача - не мешать.
   - Я не буду мешать, Одинокий Камень, честно!
   Так началось совместное существование старого мудрого камня и глупого молодого дерева. Назвать это дружбой язык не повернётся.
   Налетал ветер, и Рябина шелестела листиками, а Одинокий Камень чуть раздражённо просил её помолчать - а потом скучал без этого шелеста. А иногда Камень учил Рябину жить - потому что за долгие века в его памяти скопилось множество смешных и грустных историй, которые рассказать было, в общем-то, некому - а хотелось...
   В бурю Рябина пряталась за спину Камня, а потом говорила, что вовсе даже ничего не боится. Камень слушал глупости молча и недовольно пыхтел. С позиций тысячелетней мудрости трудно оценить слова и поступки подростка.
   В общем, встретились два одиночества, просто слишком уж разных. Да и что общего может быть у Камня и Рябины?
   Между тем Горькая Рябина подрастала, и настал срок, когда правый бок у Одинокого Камня стал невыносимо болеть - корни дерева проросли в каменную плоть. А у Рябины начали вянуть листья, потому что той горсти земли в трещине стало не хватать для жизни растущего дерева.
   Самое печальное, что больной Камень всё больше молчал. Скучно же, когда молчат - ни привычного ворчания, ни ехидных замечаний, ни поучительных историй...
   И тогда однажды поздним вечером, когда туман опустился на поляну, Рябина, как в детстве, коснулась Камня листиком-ладошкой и сказала:
   - Камень, а Камень... я знаю, что я лишняя здесь. Но если меня пересадить, то я засохну.
   - Это вам так кажется, - проворчал Одинокий Камень.
   - Но послушайте, мои корни проросли ваш правый бок, и безболезненно нас не разорвать. Остаётся либо мне засохнуть, либо вам рассыпаться на куски. Но я не хочу, чтобы вы рассыпались. И засыхать боюсь...
   Камень молчал. Он обдумывал, долго и мучительно, что же делать с глупым деревом, которое так некстати выросло рядом. Всё-таки Камни не совсем бесчувственны, и за долгие месяцы он по-своему, по-каменному привязался к неуёмному дереву-подростку.
   И в зарослях травы зазвучала скрипка, и на Камень вспрыгнул Кузнечик.
   - Знаете, - прострекотал Кузнечик, - в одном вы очень похожи, Одинокий Камень и Горькая Рябина.
   - Чем это? - возмутился Камень.
   - Вы оба не научились настоящей дружбе. Друзья - это когда каждый готов отдать кусочек себя, чтобы другому было хорошо. Чтобы сохранить дружбу...
   Простая, вроде бы, истина.
   Кузнечик поклонился Одинокому Камню и Рябине:
   - Я вернусь. Может быть, всё можно исправить.
   Наивные, конечно, существа - кузнечики. Исправить уже ничего было нельзя. Потому что должно было остаться одно одиночество из двух, которые вместе не были одиноки...
   ...К ночи набежали нехорошие тучи, и буря прошла по Дремучему Лесу. Выл ветер и шумели деревья, а подросшая Рябина уже не могла спрятаться за широкой спиной Камня, и её тонкие ветви и ствол гнуло и перекручивало потоками воздуха.
   И раздался треск, который даже заглушил шум ветра.
   Рябине на миг показалось, что её вырвало из земли и она летит - и падает... и она только успела обрадоваться, что Камень остался жив - потому что без Одинокого Камня белый свет стал бы скучнее и серее.
   А Одинокому Камню показалось, что он рассыпается на бессмысленные каменные куски - и он холодно подумал, что это правильно, что осталась жить Горькая Рябина, которая видела слишком мало, чтобы умереть... да и горько бы было без неё на свете...
   Так вот - когда Кузнечик появился на поляне после бури - в правом боку Камня зияла дыра, а на каменном сколе виднелись в свете луны неведомые птицы и заросли сказочных деревьев. А у корней Горькой Рябины горьким соком кровоточила глубокая рана, шрам от которой останется на стволе навсегда.
   Но зато, как и прежде, Рябина шелестела листьями на ночном ветру, а Камень ворчал, что эта болтовня невыносима - и очень скучал, если Рябина замолкала. А потом рассказывал ей смешные и грустные истории, которые некому больше рассказать.
   А в октябре на ветках Горькой Рябины поспели красные ягоды. Сладкие-пресладкие...
  
  
  
  
  НЕВИДАННАЯ ПТИЦА.
   На самом деле в Дремучем Лесу никто не знал, что это за птица. Видели её часто - много лет назад птица поселилась на краю леса и как-то незаметно прижилась. Но никогда в окрестностях не встречали птицы, похожей на эту - с широкими крыльями цвета вечернего синего неба и хохолком, отливающим червонным золотом.
   А ещё Невиданная Птица не говорила.
   Неизвестно - то ли она вовсе не умела разговаривать, то ли просто была чересчур молчалива. Наверное, именно поэтому все втайне считали, что у Птицы холодное сердце. И за все годы жизни в Дремучем Лесу у неё не появились друзья...
   По вечерам Невиданная Птица летала над лесом, крылья её отблёскивали далёким закатом и расплавленное золото уходящего солнца плескалось в глазах. Потаённое Озеро дремало в зарослях ивняка и камышей, сосны смотрели в вечернее небо и распускались на полянах белые ночные цветы.
   Заросли захлёбывались ликующими песнями - трели и чириканье, звонкая россыпь щелчков и гулкое уханье. Лесные птицы пели о корабельных соснах, белых ночных цветах и высоком небе, в которое издавна стремится каждое птичье сердце.
   И только Невиданная Птица молчала. Отражение звёзд в ручьях и шум деревьев - ничто не могло заставить её запеть вместе со всеми ликующую вечернюю песню Дремучего Леса...
   - Удивительное равнодушие! - говорил Филин, заметив крылатую тень над озером.
   - Я не могу удержаться, - восклицала Малиновка, - потому что поёт сердце! А у Невиданной Птицы его, наверное, нет вообще...
   Каждый год Невиданная Птица исчезала осенью из леса на несколько дней - и возвращалась измученная дальней дорогой и по-прежнему молчаливая. Любопытные сороки видели, как она что-то прячет в траву на окраине Леса, прикрывая клочками мха - и всё такой же тихой и холодной тенью летит над рыжим шелестом осин и облетающим золотом берёз. И молчит...
   И в следующие годы прилёт Невиданной Птицы из её загадочных отлучек встречала целая болтливая стая. Сороки перехихикивались и обменивались мнениями о Невиданной Птице - одно нелестнее другого.
   - Ты принесла нам кусочек льда, Птица?
   - А ты сама не из льда сделана - а, холодное сердце?
   - А родина твоя - северный полюс, да? Что ты забыла в наших краях?
   - Выплюнь свой кусок льда - всё равно здесь не будет вечной мерзлоты. Солнце сильнее.
   Но Невиданная Птица молчала - и вновь крестила синими крыльями вечернее небо, и тень её дрожала в глубинах Потаённого Озера. Видимо, основной чертой Птицы было потрясающее упрямство.
   Не знаю, в какую весну Малиновка вылетела на окраину Дремучего Леса - там, где зелёные волны луговых трав подкатывались к подножию старых деревьев. Там, где Невиданная Птица каждую осень прятала кусочки льда - а может, и не льда?
   ...Потому что из зелёных волн поднимались дружно мохнатые зелёные лапы. С длинными-предлинными иголками. Это рос кедровник, за много лет по орешку посаженный Невиданной Птицей на краю Дремучего Леса, где никогда не видели кедров. Но сколько же вытерпела молчаливая Птица, которая даже не знала, кто она.
   Это потом уже болтливые сороки щёлкали кедровые орешки и хвалили трудолюбие Птицы - забыв о холодном сердце, которое много лет подозревали в ней.
   Это потом огромные кедры беседовали с ветрами и птицами, и только одна, притаившись в ветвях, слушала и молчала - ведь она не виновата в том, что не умела говорить.
   Это потом Филин и Малиновка встречали её из ежегодных отлучек и помогали садить новые кедры, и все трое по вечерам летели над притихшим лесом, и глаза их светились расплавленным золотом, а в глубинах Потаённого Озера догорало вечернее небо... невиданная Птица молчала по-прежнему, но им никогда не было скучно вместе.
  
  
  
  НЕДРУГИ.
   - Недоразумение колючее!
   - Сам лопух мелколиственный!
   Когда Ёжик проходил мимо Папоротника, они обязательно обменивались мнениями друг о друге.
   - Топаешь, как стадо коров!
   - Зато ты на одном месте торчишь уже сколько лет!
   День за днем, год за годом... даже мудрым соснам надоело уже слушать бесконечные перепалки, ядовитые замечания Папоротника и фырканье Ежика.
   - Их что, мир никогда не возьмет? - спросила Ящерица у Филина, выслушав очередную серию любезностей, которыми обменялись старые недруги.
   Филин глянул на встопорщившего иглы Ежика насмешливо ухнул.
   -Да они жить друг без друга не могут... только не знают, как об этом сказать.
   А снизу доносилось:
   - Репейник на лапках!
   - Пустоцвет бородавчатый...
   Ящерица Филину, конечно не поверила. Вылезла на камень, грея бока, и наблюдая за фиолетовой тучей, которая подбиралась ближе и ближе и, наконец, затянула все небо над Дремучим Лесом.
   А потом ударил проливень - все кусты и деревья скрылись за серебряными струями дождя.
   Конечно, Ящерица не видела, как по мокрой траве прошлёпал опоздавший спрятаться Ёжик и юркнул под широкие листья Папоротника.
   Папоротник сдвинул листья поплотнее, помолчал и застенчиво спросил:
   - Не мочит, Ёжик?
   - Не-а... - тихо откликнулся тот, - хорошо... Смотри, какой дождь серебряный!
   - Люблю смотреть на серебряные дожди... только они редко бывают. Ты приходи, когда дождь, а, Ёжик?
   - Я и когда солнце могу приходить.
   - Здорово... Я тогда ждать буду. А то очень скучно жить на одном месте и ругаться с прохожими.
   И оба засмеялись.
   Из развилки сосны выглянул мудрый Филин, посмотрел вниз и расхохотался.
   Ёжик сидел под Папоротником и рассказывал о рассвете над озером. Дождь давно закончился, и только двое в Дремучем Лесу этого не заметили...
  
  
  
  ОКНО В ЛЕТО.
   Осенью сгорело сразу три избы, и к зиме деревня окончательно опустела. В начале декабря, когда был обклёван последний куст калины, стайка свиристелей потянулась над белым полем - всё-таки в Дремучем Лесу с его кедрачом и рябинами уютнее, чем на продуваемом ветрами завьюженном пепелище.
   И грянула зима, которой не было ещё в Дремучем Лесу.
   Выли безжалостные ветра, по ночам трещали деревья, молчало сизое холодное небо; свиристели теснее жались на ветке друг к другу.
   Речь у нас пойдёт о Желтоклювом - вылупился он только весной, и прозвище своё получил за откровенные цыплячье-жёлтые закраинки вечно открытого клюва... в силу крайней молодости, он был ещё и очень любопытен. Несмотря на морозы, Желтоклювый частенько улетал от дружно держащейся стайки свиристелей - тайны Дремучего Леса манили его.
   Конечно, Старший не одобрял блужданий Желтоклювого - в такую пору надо держаться всем вместе. Очень уж холодная была зима...
   В самые лютые Крещенские морозы на краю леса раздалось бодрое чириканье, и Желтоклювый вылетел на опушку. Ледяное солнце освещало заснеженные развалины, никогда прежде свиристелью не виданные.
   Желтоклювый влетел в пронизанный лучами полумрак через проём от дверей - перья топорщатся, клюв изумлённо распахнут... потому что древнее и незабытое было рядом - тёмные фрески на полуразрушенных стенах и арках. Росписи, видимо, тщательно соскребали со стен, а по лицам стреляли. Лишь кое-где просвечивали на выщербленных заиндевелых кирпичах кусочки небесной лазури купола, и ещё - строгие глаза святых... да в вышине у окна без стёкол стоял крылатый парнишка в белых одеждах - а вместо ног серела оббитая штукатурка. В сохранившейся руке крылатый держал зелёную ветку, простёртую над оконным проёмом.
   Желтоклювый порхнул под нарисованной веткой в окно...
   ...И вывалился в головокружительные запахи летнего вечера, в изумрудное зарево между берёзами, и кто-то необыкновенный щёлкал и переливался в ивняке. Дремучий Лес был узнаваем - разве что небо казалось выше, закат ярче и необычайнее, а трава - зеленее, чем в обычное лето.
   Желтоклювый оглянулся - за спиной окошко без стёкол темнело морозной синевой декабрьского вечера.
   Он совсем не испугался - сердце ухнуло и застучало ликующей дробью, и, конечно, он снова забыл закрыть клюв.
   ...А потом он летел по холодному лесу вестником радости, вестником удивительной дороги, вестником Окна в Лето...
   Но Старший скептически глянул на рассказывающего небылицы птенца и принялся доклёвывать замёрзшую ягоду.
   - Старший, вы полетите, да?
   - Уймись, Желтоклювик. Сейчас зима, и до лета не полчаса лёта, а пять месяцев голода и холода.
   - Но... там Окно в Лето... оно открыто... и над окошком мальчик с зелёной веткой на стене.
   Чем больше говорил Желтоклювый, тем меньше ему верили.
   Он летал к знакомым развалинам ещё дважды - и каждый раз находил Окно в Лето открытым, и Дремучий Лес приветливо шумел, и сияло невероятно синее небо, которого не бывает в жизни.
   А потом началась вьюга... нет, неправильно, что вьюга написана с маленькой буквы. Это была Вьюга.
   Выло и свистело, несло колючие снежинки и скрипело нечто первобытно страшное и непредсказуемое.
   Вьюга...
   Через пять дней этого воя и свиста стайка сдалась. Ослабевшие, голодные свиристели летели к краю леса, к опушке с развалинами, где жила птичья мечта - Окно в Лето, где зелёный Дремучий Лес грелся под необыкновенным небом.
   Первым упал Старший.
   Он был очень хороший Старший, хоть и не верил в мечты - все дни Вьюги он отдавал скудные запасы ягод остальным...
   Стая замерла в нерешительности - ведь впереди всех ждала мечта, а сзади Старшего заносило колючим белым снегом. Мечта звала и манила, Окно в Лето было открыто... и Желтоклювый решительно развернулся, подлетел к Старшему и прижался к его холодному боку.
   - Сейчас ты согреешься, и мы все вместе полетим в Лето... слышишь, Старший?
   И вся стая стянулась к двум маленьким мужественным свиристелям, слушая слова Жнлтоклювого о синем необычайном небе, о прохладе Потаённого Озера и зелёных ладонях берёз...
   ...Здесь можно было бы и закончить рассказ о свиристелях, потому что их история завершилась вьюжным вечером на краю Дремучего Леса. До развалин не долетел ни один - Вьюга была безжалостна и не прощала неподвижности.
   Но это была бы неправда.
   ...Сначала открыл глаза Старший.
   Он ни разу здесь не был, но сразу понял, где он находится - потому что Желтоклювый рассказывал об этом синем-пресинем небе, и о траве, зеленее которой вы нигде не встретите... и о Дремучем Лесе - он казался куда более настоящим, чем тот, оставшийся в прошлой реальности; где выла злая вьюга и где замёрзла стайка свиристелей, не долетевших до цели...
   Впрочем, почему не долетевших?
   Старший оглянулся - Желтоклювый оправлял перья, неразлучные братья Пушистики пели хором, чирикали и прыгали свиристели, замёрзшие рядом со своим другом и предводителем в зимнем лесу.
   Вот так. И было Лето.
   Желтоклювый потом несколько раз подлетал к знакомому окну - за тонким стеклом виднелись заиндевелые расстрелянные фрески, но пролететь туда было невозможно.
   Обратная дорога - в зиму, вьюгу и бедствия, была закрыта навсегда.
  
  
  
   Дремучему Лесу.
  В хорошее хочется верить...
  Там стаей летят облака,
  Там водятся птицы и звери,
  И Ангелы - наверняка...
  
  Под кронами сказочных сосен
  Для грусти положен предел.
  И смотрят в небесную просинь
  Леса, что забыли людей.
  
  О Лесе Дремучем не пишут,
  И песен о нём не поют...
  А в дебрях - прислушайся! - слышишь?
  Дремучие сказки живут...
  
  
  
  
  
  НОЧНЫЕ ВСТРЕЧИ.
  
   Ночь струилась лунным светом по озёрной ряби, дышала в камышах неслышным ветром, летела бесконечностью звёздного неба.
   Летучая Мышь возникла откуда-то из густых еловых лап совершенно бесшумно. Если бы не звезды, светящие в глазах - её никто бы не заметил.
   Мышь повисла вниз головой на ветке ивы и засвистела. Высвистывала она что-то до ужаса знакомое - только фальшиво до омерзения.
   В камышах сверкнула капля ртути - стремительно и неуловимо, серебристый взмах прозрачных крылышек - и на ту же ветку прилетела Изумрудная Стрекоза. Зелёный отсвет её глаз был виден даже в свете луны.
   - Ты что свистишь? - шёпотом спросила Стрекоза.
   - Сонату Потаённого Озера.
   Потаённое Озеро молчало, лунная дорожка дрожала на воде.
   Стрекоза и Летучая Мышь шептались на ветке, и взгляды их неотрывно скользили по тёмной глади. Потом плеснуло что-то большое и тяжёлое, и на прибрежный камень выполз Рак-Отшельник.
   Двое на ветке подозрительно притихли. Рак-Отшельник шевельнул глазами на стебельках и щёлкнул хвостом. Ветка шевельнулась, и в ночи закружились Изумрудная Стрекоза, похожая на произведение искусства, и неуклюжий курносый зверёк, который стукался обо всё подряд.
   - Многоуважаемый Рак-Отшельник! Как себя чувствует ваш больной хвост?
   - Пока вас не вижу - нормально.
   Стрекоза сверкнула изумрудной молнией.
   - Добрая ночь... ветер шуршит в ивах - слышишь, Рак?
   - Ночь-то добрая, - брюзгливо ответил Отшельник, - но пейзаж безнадёжно портит мохнатое недоразумение с отсутствием музыкального слуха. Вы ведь зверь, Летучая Мышь?
   - Я не птица и не зверь, - Мышь перевернулась на ветке, - я просто ловлю кусачих лесных комаров и учусь петь!
   И она издала дикий визг с отвратительными переливами на грани слышимости, так что Рак-Отшельник ринулся в воду, а Стрекоза зацепила крылом озёрную гладь.
   Это была традиционная ночная встреча.
   Мысли Рака-Отшельника остаются загадкой по сей день. Он переругивался с Мышью и Стрекозой с удивительной регулярностью, он возмущался и негодовал - но тем не менее каждую ночь выползал на прибрежный камень и искал двоих на ветке ивы.
   Летучую Мышь, которая и сама не знала - птица она или зверь, Рак понять даже не пытался.
   Она занималась самым бесполезным делом на свете - она училась петь. Те ужасные скрежещущие и скрипящие звуки, которые нарушали покой Потаённого Озера по ночам - издавало мелкое недоразумение с курносым носом и коготками на крылышках.
   Почему с Летучей Мышью и Отшельником подружилась Изумрудная Стрекоза - вообще неясно. Но тихими ночами она прилетала на берег и рассказывала о том, что на свете есть день - когда всё вокруг светло, и солнце лучится и греет во всю мочь, и совсем другие птицы и звери выходят на тропы Дремучего Леса, а деревья радуются и тянут ветви вверх.
   - Ерунда, - заявлял Рак-Отшельник, задумчиво хлопал хвостом по воде и смотрел в загадочную переливающуюся высоту. И никак не мог поверить в то, что эта высота может сиять ослепительным и неведомым светом.
   А Летучая Мышь смотрела вверх искристым взглядом и свистела что-то несусветно фальшивое, а Отшельник страдальчески сползал с камня в прибрежное мелководье и лечился от мышиных воплей привычной ночной прохладой Потаённого Озера.
   - Мышь, только не пой! Летай, виси на ветке, только не надо петь! Это невыносимо...
   Летучая Мышь повисала вниз головой и довольно затихала. Она втайне радовалась, когда Рак начинал возмущаться - это свидетельствовало, что и в нём под твёрдым панцирем прячется что-то тёплое и забытое.
   Вообще-то история Рака-Отшельника длинная и грустная.
   Знаете, когда он был маленьким, он не умел врать. Совсем. Говорил только правду и верил в справедливость.
   Ещё на маленького Рака была одета нежная скорлупа - такая мягкая, что любой, кому хотелось толкнуть дитёныша, оставлял на скорлупе вмятину.
   Конечно, теперь Рак-Отшельник стар и мудр - панцирь на нём не пробить и камнем, а врать он умеет мастерски. Глупые караси, ленивые улитки и вечно ругающиеся между собой пиявки частенько обращаются к нему за разрешением спорных вопросов, отчего Рак с каждым годом устаёт всё больше. Только Изумрудная Стрекоза и Летучая Мышь никогда не спорили и не приставали к Отшельнику с мелочными дрязгами. Наверное, когда умеешь летать, ругаться не очень хочется....
   А потом случилось неожиданное и страшное.
   Рак-Отшельник в очередной раз выбрался на камень, проследил незаметно и восторженно за зелёной искрой стрекозиных крылышек и прочитал непутёвой Мыши нотацию о том, что главное в жизни - это уютная норка на дне озера и благодарное потомство. И что пора бы и Летучей Мыши остепениться и завести дом, перестать наконец болтаться по Дремучему Лесу и противно вопить.
   Вот тут-то и произошло то, чего никто не ждал.
   Отшельник потёрся окаменевшим давным-давно панцирем о камень, и с ужасом почувствовал, что панцирь прогибается, как нежная скорлупка, в которую одеты рачьи дитёныши.
   Рак смолк, повёл усами и бултыхнулся в воду. Состояние его было непередаваемо - никогда он не чувствовал себя так глупо и беззащитно.
   Поразмыслив на дне Потаённого Озера, он решил, что во всём виновато его общение с Летучей Мышью и Изумрудной Стрекозой. Кто ещё мог вывести Рака из состояния душевного равновесия? Когда внутри что-то потеплело и зашевелилось, то и панцирь его стал мягким, как в далёком детстве.
   Рак представил, как глупые караси, ленивые улитки и вечно ругающиеся между собой пиявки будут потешаться над ним, мягкотелым и слабым... и принял решение.
   Напрасно ждали друга двое на ветке ивы. Если Отшельник и всплывал, то поводил вокруг равнодушным взглядом и молчал, и не смотрел незаметно и восторженно на Изумрудную Стрекозу, не возмущался немузыкальными мышиными воплями. Зато панцирь его стал по-прежнему непробиваем.
   Закончилось лето, минули дождливая осень и снежная зима.
   Отшельник всплыл вверх, под струящийся звёздный свет в холодную ночь весеннего половодья и замер.
   Ива пела. Певцов не было видно, но дерево щёлкало и свистело, и звенело Сонатой Потаённого Озера, которую каждый житель Дремучего Леса знал с детства и которую каждый пел по-своему.
   Потом Рак разглядел поющих, и знакомый неуютный холодок защекотал каменный панцирь. На ветке сидели только что проснувшиеся от зимнего сна Изумрудная Стрекоза и Летучая Мышь, которая наконец научилась петь.
   Отшельник чувствовал, что каменный панцирь вновь мягчеет, как в детстве, и спокойствие зимнего одиночества уходит навсегда - но всё медлил нырнуть в глубину, потому что в знакомой Сонате звучала повесть о том, как долго ждали эти двое ушедшего друга... И плевать было Раку на глупых карасей и ленивых улиток - он проиграл долгую битву с самим собой и был этим счастлив.
   А потом все трое, так долго не видевшие друг друга, встречали рассвет. И даже Рак-Отшельник, увидев розовые и изумрудные облака над горизонтом, начал верить, что уютный домик в глубинах Потаённого Озера - не самое главное в жизни.
  
  
  
  
  
  СЛЕД МОХНАТЫХ ЛАПОК
   Мохнатенькая и толстенькая Пчела неуклюже вывалилась из цветка. На её шёрстке светилась желтизной цветочная пыльца.
   Майский Жук выглянул из норки на знакомое жужжание.
   - Опять, Пчела, да? Куда такую тяжесть потащила?
   Пчёлы вообще летают вопреки законам аэродинамики, а с таким количеством груза... Пчела нырнула к земле, с трудом выровнялась и зацепилась лапками за ромашку - передохнуть. Ромашка согнулась в дугу под её тяжестью.
   - Здравствуй, Майский Жук! Я очень рада...
   - А я - нет, - парировал Жук. - Видеть не могу эти бесконечные полеты с грузом на благо неизвестных едоков. Сколько раз говорил тебе, дуре - запасай мёд для себя. И надрываться так не придётся, и жить безбедно будешь!
   - Не могу. Не привыкла, - Пчела раскачивалась на ромашке. - Да ты и сам живёшь не только для себя. Так что не надо меня воспитывать.
   - Я живу для себя, - категорично ответил Майский Жук, - занимаюсь только своей норой - и с пользой для норы! Не то что некоторые избыточно толстые наивные пчёлы...
   Это была не совсем правда, но Жук говорил её с искренней убеждённостью. Хотя эгоистом сроду не был - прикармливал из своих запасов вечно голодных мотыльков и с удовольствием помогал муравьям таскать веточки для муравейника - благо сил ему было не занимать.
   Пчела полетела к дому - заваливаясь в воздухе, как перволёток. Она, как всегда, перегрузилась нектаром и пыльцой.
   Но много тяжелее пыльцы давила её какая-то глухая и непонятная тоска. И как всегда в долгом полёте, она вспоминала перепалку с Майским Жуком - каждую интонацию и взгляд, и жест глянцевых лапок и шевеление усов. Ей всё казалось, что за неприветливым его взглядом и недобрыми словами прячется что-то очень хорошее... только уж очень качественно оно спрятано.
   Как и все майские жуки, наш отличался необоримым упрямством.
   Каждый день Пчела пролетала над его домом на луг. Зависнув над норой Жука, она звала:
   - Жук! Майский Жук!
   Жук вылезал не всегда. Иногда он только высовывал длинные усы и сердито кричал:
   - Я занят! - и прятался обратно.
   Иногда появлялся целиком, читал Пчеле надоедливые нотации и обзывался. Пчела не обижалась.
   - Ведь ты всё притворяешься, правда, Жук? На самом деле ты не такой. Ты должен...
   Жук яростно топорщил усы и перебивал:
   - Я никому ничего не должен, кроме жены и детей! А все твои теории о бескорыстии и самопожертвовании, о том, что надо кормить неизвестных тебе едоков - это бабские сказки, слышишь, Пчела?
   Пчела горестно улыбалась.
   - И вообще... достали меня следы твоих мохнатых лап около моей норы! Летай другим маршрутом! До сего дня никто не раздражал меня так своим существованием...
   - А если я упаду, - спросила Пчела однажды, - вы протянете мне лапку?
   Жук аж задохнулся от возмущения.
   - За-ко-ле-ба-ла! Я же ясно сказал - я помогаю только близким. А ты не в их числе, конечно. Мы вообще с тобой даже дальними родственниками не являемся...
   - А летать-то оба умеем. Да и телосложение у нас одинаково круглое...
   И Пчела улетала, довольно прислушиваясь к возмущённым воплям Жука, летящим вслед ей. Не думайте только, что она испытывала к Жуку неприязнь - просто надо же было достойно ответить на жучиные реплики...
   Это не мешало им жить - Жук оставался примерным семьянином и благоустроителем жучиной норы. Пчела собирала мёд и её не интересовало, кто съест его в долгую зиму.
   ...А однажды утром жужжания над норой Жук не услышал. Он вылез, огляделся... Пчелы не было.
   Жук заполз обратно в нору, поговорил с домочадцами... выполз вновь. Никто не жужжал надоедливую пчелиную песню. След мохнатых лапок не пятнал зелёные листики около жучиной норы. Жук заполз в нору... и выполз опять. Расправил жесткие крылья и взлетел, пересёк пролесок и на бреющем полёте стал кружиться над цветочной поляной.
   Пчела лежала, запутавшись в травинках, задние лапы облепляла паутина. Паук топтался в отдалении - ждал, пока опасная жертва ослабнет окончательно. А Пчела даже не барахталась уже - лежала неподвижно, смотрела на недоступные цветы и вспоминала почему-то Майского Жука. Каждое слово, каждый жест глянцевых лапок... и всё ей казалось, что за неприветливостью его прячется кто-то очень добрый и хороший, с кем ей уже никогда не придётся познакомиться.
   Жук раздражённо загудел, спикировал вниз и принялся выпутывать обессилевшую Пчелу из травы и паутины. И непрестанно ворчал что-то о безмозглости, и безответственности, и авантюризме некоторых, и о том, как его достали все пчёлы вообще и данная Пчела в частности...
   Пчела встряхнулась, не вполне осознавая реальность происходящего. Глянула на Майского Жука всепонимающе, и всю её до кончиков крыльев защекотал неслышный и радостный смех.
   - А спасаешь-то меня зачем?
   Жук не ответил, конечно. Не мог же он признаться, что когда утром не обнаружил следов мохнатых лапок около норы, день показался ему странно серым и печальным...
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"