Биттибальди Василий Иванович. Друг пеликана

ДРУГ ПЕЛИКАНА.

(Так как, с 16 сентября 2014 года, данное произведение опубликовано издательством "YAM" (Германия), здесь, в целях ознакомления, публикуется лишь часть произведения).

Июльское солнце достигнув зенита ослепительно сияло на чистом голубом небосклоне обильно осыпая своими яркими лучами плодородную землю, многочисленные пушистые кусты, изумрудные деревья и большой пруд лондонского Сент-Джеймс-парка - самого старинного и потрясающего королевского парка Вестминстера, большой дугой огибающего Букингемский дворец и сливающегося зеленой полосой с Грин-парком и Гайд-парком, которые в свою очередь тянулись до самых Кенсингтонских садов!

Несмотря на то, что парк располагался почти в самом центре Лондона, он был бесконечно далек от городской суеты - здесь, находясь в тени многовековых деревьев, ощущая прохладу пруда и наслаждаясь великолепным пейзажем, каждый человек, не зависимо от пола, расы и национальности, словно попадал в иной мир, в котором можно было с райской безмятежностью отдохнуть душой и телом от приевшихся однообразных будней. И действительно, здесь, как и во всех остальных парках города, почти каждый день можно было видеть массы отдыхающих людей - от вечно меняющихся любопытных туристов, до убеленных сединами старожил.

Типичный лондонский пенсионер Джеймс Фостер каждый день любил отдыхать в Сент-Джеймсе. Усаживаясь за свою любимую скамью, находящуюся под тенью огромного кленового дерева, он целыми днями напролет любовался окружающей природой и неторопливо решал кроссворды из ежедневной столичной газеты "Дейли Телеграф". Именно такой интеллектуальный отдых на свежем воздухе он считал очень полезным для своего возраста. И сегодня, даже в этот жаркий июльский день, он как обычно сидел на своей скамье со свежим номером любимой газеты и разгадывал в ней очередной кроссворд.

- Ха-ааах... - невольно отрываясь от газеты, сладко вздохнул Джеймс Фостер, ибо почувствовал в воздухе потрясающие пряные ароматы множества тюльпанов, которые вместе с прохладой пруда донес до него небольшой ветерок.

Он отложил газету на свои колени и, закрыв глаза, отдался этим ароматам - он всегда отвлекался от кроссворда, отдаваясь то удовольствию созерцания природы, то безмятежной думой о жизни, то, как сейчас, тихой радости своего острого обоняния.

С закрытыми глазами и мягкой улыбкой на устах, Фостер, жадно вдыхая ароматы тюльпанов, которые росли в огромном разноцветном количестве у входа в парк, снова забылся в сладкой неге, предавшись этому наслаждению. Лишь с новым порывом ветерка, который донес до него грохочущую музыку военного оркестра с изумительной "музыкой" чеканки солдатских сапог гвардейцев Её Величества, он невольно вышел из сладкого небытия.

Прислушиваясь к зычным голосам офицеров "медвежьих шкур", которые давали необходимые по уставу инструкции при смене караула, Джеймс Фостер вновь уставился в "Дейли Телеграф", в которой лабиринт кроссвордных клеток уже был им наполовину разгадан.

- Так, ученый открывший теорию относительности? Это Эйнштейн, - привычно забурчал он под нос, углубляясь в свое дело, тут-же записывая карандашом буквы в клетки. - Самая большая башня в мире XIX века? Конечно же Эйфелева башня. Кто написал поэму "Лара"? Естественно лорд Байрон. Бывшая столица США? Филадельфия. Вождь краснокожих? Подходит тут только Чингачкук...

С каждым отгаданным вопросом, он, забыв обо всем окружающем, с наступающим азартом истинного интеллектуального перфекциониста пытался в очередной раз разгадать весь кроссворд. И хоть уже не часто, но иногда бывало, что он отгадывал почти всё. Ответы на те вопросы, которые не смог разгадать, он находил в следующем номере газеты и записывал их к себе в небольшой блокнот, который специально всегда носил с собой. Он был сильно увлечен этим хобби, хотя большинство других людей его возраста либо предпочитали вместе играть в покер и крикет, либо одиноко прозябать в душных пабах за стаканчиком виски.

Несмотря на то, что Джеймсу Фостеру было уже шестьдесят пять лет, он, как и подобает настоящему лондонскому денди, выглядел просто потрясающе: его белую от седины голову (где короткие волосы были хорошо зачесаны назад) почти всегда покрывала белоснежная фетровая шляпа с небольшими полями; недлинное, но широкое тело было облачено в старый, но довольно стильный белоснежный пиджак, из нагрудного кармана которого элегантно выглядывал острый угол голубого носового платка; крепкие ноги были облачены в светлые брюки (затянутые на поясе светло-коричневым кожаным ремнем), а стопы были обуты в красивые кремовые ботинки 43-го размера. Последний, но емкий штрих к его простому, но в тоже время элегантному одеянию доставлял светло-голубой галстук, который немного неровной широкой "змеёй" тянулся по поверхности хорошо выглаженной белой рубашки.

Облаченный во всё белое, Фостер казалось сам источал свет в этот довольно редкий для Великобритании погожий день! Однако он имел не только хорошую одежду, но и миловидную внешность - мягкий овал лица с большим покатым лбом, глядящим из-под белесых ресниц мудрыми серо-голубыми глазами, прямым, устремленным вперед ровным носом и небольшими сжатыми губами. Высокую интеллигентность, помимо сети неглубоких морщинок, ему доставляли круглые стеклянные очки в тонкой серебреной оправе, густые опущенные вниз светлые усы и белоснежная борода, которая мягким "ковром" покрывала его худые щеки, небольшой подбородок и широкую шею. Поэтому, находясь в раздумье над очередным вопросом из кроссворда, он поразительно смахивал на античного философа из Древней Греции, которого словно некая неведомая сила пронесла через века в наше время (не забыв облачить в современную одежду!), но тот, словно не заметив этой фантастической метаморфозы, все равно продолжал верно размышлять над устройством мироздания!

Впечатление действительно мудрого интеллигентного человека Джеймс Фостер производил не случайно, ибо он действительно являлся хорошим человеком. Из своих 65 лет он почти половину отдал почтовой службе, разнося почту, телеграммы, журналы, газеты и различные извещения жителям своего участка, который начинался с Уэст-Энда и заканчивался Хемпстедом и Хайгейтом - территория небольшая, если не учитывать, что последние два района расположены на вершине одного из столичных холмов. Именно благодаря многолетним служебным разъездам на велосипеде по этому маршруту, он натренировал свои ноги и отменно укрепил своё здоровье. Однако, сохранив физическую крепость, он не избежал участи получить незаживающую душевную рану - его любимая жена Мэри Фостер, с которой он прожил в счастливом браке более тридцати лет, скончалась пять лет тому назад мучительной смертью из-за онкологической болезни. И хоть после себя она оставила не только лучшие воспоминания его жизни и очаровательную дочь Келли, он, будучи истинным однолюбом, долго не мог смириться с внезапной ролью вдовца. Именно боль о любимой жене сделала печальным взор его небольших, но некогда веселых глаз, а также отразилась и во внешности - он никак не мог нормально завязать свой галстук, ибо каждое утро с искренней заботой, веселыми штуками и теплым запахом приготовленной свежей овсянки с омлетом, это делала его любимая Мэри. После потери он стал избегать общества остальных пенсионеров, ибо, когда он видел их веселые лица и их улыбающихся жен, находящихся рядом с ними, то всегда испытывал жгучую несправедливость Судьбы по отношению к нему. И поэтому, находиться в обществе, которое если даже и сочувствует, но все равно не осознает всю глубину чужой трагедии, для него было просто невыносимо. Именно в Сент-Джеймс-парке, оставаясь наедине с природой и нагружая себя интеллектуальной работой, он пытался отвлечься от грустных мыслей о скончавшейся супруге, и это замечательное место для него в конце концов стало неким утешением.

Да, он никогда не был совершенно одиноким. Да, его часто навещала уже совсем зрелая тридцатипятилетняя дочь Келли Фостер, в беседах с которой он разделял радость её успехов в карьере фотомодели (он шутливо называл её преемницей таких великих див в этой сфере как Люси Пиндер и Мишель Марш), и одобрял её не менее успешную работу музыкальным администратором у самой Сары Брайтман. Да, он каждый раз с восхищением обнимал пятнадцатилетнюю внучку Викторию (которую всё реже, но всё же иногда привозила вместе с собой Келли) и был счастлив от её успехов как в обучении в общеобразовательной школе, так и в Королевской Шотландской Консерватории - то есть, в известном музыкальном колледже Глазго. Да, у него было много знакомых, и он не был беден, ибо имел два дома (каждый стоимостью не менее 400 тысяч долларов!) в одном из которых на Уэст-Энде он продолжал жить, (завещая его внучке), а другой, находящийся в Хайгейте, сдавал в аренду. И, тем не менее, он - Джеймс Фостер, всё-же был глубоко одинок. Пять лет назад лишившись всего лишь одного, но самого любимого человека в мире, он с той поры казался самому себе в нем престарелым путником в какой-то бесконечной, бездонной пустыне, которую он по решению чьей-то незримой, но великой воле, почему то ещё должен пересекать. И больше не осталось у него в этой "пустыне" отрадней "оазиса" чем этот королевский парк с любимой деревянной скамейкой под старым кленом и тихим прудом, мирно сверкающим на солнце перед его печальными глазами.

Задумавшись над вопросами из кроссворда, Фостер отвлекался не только любованием красот окружающей природы, но и с интересом следил за её обитателями. Как и все люди, присутствующие в Сент-Джеймс-парке, он всегда с великим удовольствием следил за плавающими в пруду благородными белыми лебедями, черными, как смола гогочущими гусями и дерзкими утками какого-то редкого кирпично-оражневого цвета. С не меньшим интересом он смотрел и на серых белочек, постоянно прыгающих по веткам деревьев - они, в пасмурную погоду сливаясь своими шкурами с древесной корой, казались блуждающими её частями, а в солнечные дни же, сверкали, словно серебристые молнии среди изумрудной листвы! С улыбкой на устах, он не раз находил взором в темных кустах парка черно-белые полосатые морды барсуков (прячущихся там словно партизаны) и подолгу стоял возле самых старых дубов, следя за работой копошащихся там серых зайцев, умело роющих себе норы.

В последнее же время, старик с удовольствием наблюдал и за пеликанами, которые не только зачастили в Сент-Джеймс-парк, но и уже "оккупировали" большую часть его пруда, всей стаей настроив у берегов большие гнезда из веток камыша и сухой травы, которые они хорошо скрепили собственным пометом!

- Добрый день, мистер Фостер! - вдруг услышал он рядом с собою жесткий старческий голос. - Всё решаете любимые кроссворды из "Дейли Телеграф"? Наверно ответили уже на все вопросы?

Выходя из своей думы, Джеймс Фостер медленно отпустил газету на колени и подняв свой взор увидел пожилую женщину, стоящую под руку вместе со своим не менее пожилым мужем.

Это была Джудит Джонсон - его соседка по дому, которая вместе с супругом, Джейсоном Джонсом, тоже любила часто отдыхать в этом королевском парке. В молодости она была довольно симпатичной бойкой женщиной, сейчас же это была обычная пенсионерка с седовато-русым каре, серой пижаме и неброской темно-коричневой юбке. Её, на первый взгляд миловидное бледное лицо, явно портил суровый, вечно недовольный взгляд небольших карих глаз (над которыми были нахмурены крылья вздыбившихся русых бровей) и глубокие морщины в уголках чопорно сжатых, некогда цветущих губ - признаки довольно дурного, всё ухудшающегося с возрастом характера. Её долговязый супруг же, напротив казался добродушным, милым стариканом с лысой яйцевидной головой, большими растопыренными ушами, крупным, но прямым носом и обаятельной улыбкой небольших губ. Он возвышался над супругой почти на целую голову и был одет гораздо элегантнее её (в хорошую широкую светло-серую рубаху в черную клетку, мягкие светлые брюки и блестящие ботинки из коричневой кожи), однако, совершенно было ясно, кто на самом деле в их семье был главным.

Посмотрев в бледное ледяное лицо миссис Джонсон, Джеймс Фостер в который раз невольно подумал о том, что как такая женщина могла быть лучшей подругой его милой и доброй Мэри! Ему до сих пор это казалось невероятным! Однако, она действительно была для его жены хорошей подругой - даже когда та слегла в больницу, Джудит часто навещала её.

- Здравствуйте, миссис Джонсон, - вежливо ответил он ей, кивком поздоровавшись и с её скромным мужем. - Да, сегодня я довольно успешен в этом деле. Ведь стоит прекрасная погода, а именно в такую погоду очень хорошо работает мысль!

- Погода действительно замечательная, - согласилась, иссекая легкий скрипучий смех, престарелая женщина. - Поэтому я вышла с Джейсоном на прогулку. Он в последнее время стал таким ретивым домоседом, хоть берись за плеть! Я очень рада, что сегодня вам хорошо мыслиться. Однако, если все-же будет какой-нибудь вопрос, на который вы не сможете найти ответа, то вы знаете, что можете на нас рассчитывать.

Насмешливо поглядывая на одинокого вдовца, она обнажила свои крупные желтоватые зубы в фальшивой улыбке и вновь иссякла наигранный, скрипучий смех.

"Уж чего чего, но я никогда не обращусь к тебе, старая пиранья!" - весело подумал Джеймс Фостер, смотря на показное добродушие соседки, но вежливо улыбнувшись, в слух проговорил:

- Спасибо, миссис Джонсон.

Джудит Джонсон, ещё раз одарив его неискренней улыбкой, потянула своего мужа за собою дальше и уселась вместе с ним на соседнюю скамейку.

Расположившись там, супруги, не говоря друг другу ни слова, вытащили журналы и газеты, и, уставившись в них, предались чтению - она читала какой-то журнал для домохозяек, он новостную газету "Таймс".

"Вот она, семейная идиллия по-английски!" - смотря на эту давно знакомую ему сцену, с усмешкой подумал Джеймс Фостер.

Но, несмотря на усмешку, он вновь и вновь ощутил в своем сердце пронзительную струю зависти - даже этот безвольный "подкаблучник" Джонсон и то имел радость созерцать каждый день свою суровую жену, подчиняться ей и следовать за ней повсюду как пес за хозяйкой. Фостер видел, что тот был счастлив даже в такой "идиллии", а у него никого небыло - уже 5 лет как он был вдовцом.

Джеймс понимал, почему Джудит его всегда недолюбливала - она с молодости считала, что для её подруги он был недостойным человеком. Она говорила, что Мэри, обладая дивной красотой и золотым характером должна иметь мужа не какого-то почтальона, а статусом не ниже городского чиновника! Иногда она и вовсе сулила ей в мужья парламентского пэра! Однако, когда Мэри все-же выбрала брак не по-расчету, а по-любви, Джудит, не одобряя выбор, но уважая его, всё-же надела маску добропорядочности, которую не снимала даже сейчас, как бы уже отдавая дань памяти подруге.

Задумчиво смотря на соседскую молчаливую пожилую чету, старик вдруг услышал веселый смех и юные звонкие голоса. Повернув голову назад он увидел троих молодых студенток, которые усаживались за иную соседнюю скамью - они, видимо получив перерыв на обед, решили отдохнуть от лекций в этом замечательном месте.

Словно старый художник, ищущий молодую модель, Фостер с интересом стал наблюдать за девушками - совмещать любование природой с лицезрением юной женской красоты тоже было для него великим удовольствием.

"Какие они ещё молодые, - думал он, смотря на студенток. - Их смех весел, беседы непринужденны, глаза искрятся молодостью, лица румяны, а тела упруги. Разве можно допустить мысль, что через четыре десятка лет кто-то из них будет подобен иссохшей злюке миссис Джонсон?! К сожалению можно, ибо Джудит в их возрасте тоже была не дурна собой..."

Снова покосившись на знакомую пожилую пару, затем, вновь бросив взгляд на девушек, он поразился тому, как все же сильно старость контрастирует с молодостью! Чета Джонсонов по-отношению к студенткам была подобна поздней промерзлой осени, в которой погибают остатки растительности, между тем как девушки казались ранней весной, в которой не только всё пробуждалось и росло, но и уже виднелись задатки того, что могло дать пробудиться новым жизням!

Хоть девушки были одеты в уже давно приевшемся современным дизайнерам стиле унисекс, они были очаровательны. Всё трое имели длинные распущенные волосы: блондинка, шатенка, и имеющая каштановый цвет волос. Блондинка, имеющая широкое скулистое лицо и длинную нефертитискую шею (на которой висели какие-то крупноватые темно-бурые бусы) была одета проще подруг - на ней была взятая видимо с блошиного рынка небольшая, грубая темно-коричневая куртка (имеющая всего три но довольно крупные пуговицы, и красочные заплаты на рукавах), блеклая фиолетовая майка, темно-серые брюки и серые туфельки из потрескавшейся кожи на невысоком каблуке. Миловидная шатенка, обладающая мягким овалом бледного лица с веселыми темными глазками и пухленькими розово-молочными губами, была одета уже более ярко - в широкий пуловер (в красно-черную полоску), голубые джинсы, подпоясанные широким черным кожаным ремнем (усеянным целым рядом серебристых заклепок), и блестящие черные туфельки на высоком каблуке. Девушка с немного крупным носом, дерзким взглядом мелких зеленых глазок, но роскошными каштановыми волосами, была одета в молочную куртку, темную футболку, голубые джинсы, и в белые туфельки на невысоком каблуке.

У блондинки и девушки с каштановыми волосами крутки были с капюшонами, а у шатенки в пуловере естественно этого не было.

Заметив эту особенность, Джеймс Фостер усмехнулся - он понял, почему именно самая красивая из них не надела крутку защищающую от дождя. Именно благодаря воде из небес, она рассчитывала на то, что пуловер промокнет где-нибудь во дворе университета и её крупная грудь соблазнительнее выделиться на зависть сверстницам и на восхищение парней! Иначе как объяснить то, что даже сейчас наушники-"улитки" от CD-плеера девушки "случайно" покоятся именно на её уже созревшей крупной груди, своей упругостью натягивающей вперед полосатый пуловер?!

"А как невинно выглядит! - поразился Фостер. - И как бы даже не пользуется отдыхом - пока подруги уплетают за обе щеки сэндвичи, она изучает конспект! Хочет казаться умницей-скромницей, (ибо видимо знает что "зеленым" мальчишкам нравятся такие!), а сама ещё та плутовка!"

Он улыбнулся сам себе не столь тому, что "раскусил" хитрость одной из студенток, а столь тому, что именно она ему понравилась. Невинная бледность овального лица двадцатилетней девушки, её красивые темные глаза, глядящие из-под тонких черных ресничек глубоким умным взглядом, прямой круглый нос и молочные губы, заставили биться сильнее сердце даже его, шестьдесят пятилетнего старика!

"Ах, бес в ребро! - продолжал улыбаться Джеймс Фостер, который хоть и не изменял жене, но даже и при её жизни не мог не покоситься на прелести иных девиц и женщин. - Кажется, теперь я хорошо понимаю, почему скульпторов и художников Ренессанса даже в преклонном возрасте не покидала Муза! Благодаря вот таким молодым нимфам, которые возможно и были далеки от морали, но зато своей любовью, великолепным телом и страстью побуждали творить самое высоко-духовное, бессмертное искусство, на которое только был способен человеческий гений!"

После этой мысли, он сразу же образно представил сидящих студенток лесными нимфами из древнегреческих мифов. Теперь они были уже не в простецкой, неженственной одежде унисекс, а в коротких золотых туниках, с золотыми и серебреными диадемами в волосах, драгоценными фибулами вонзенными в район едва не вываливающихся наружу грудей, коротких юбках, подпоясанных бархатными поясами и в сандалиях с обивающими их великолепные ноги кожаными ремешками. В их ушах звенят грозди золотых и изумрудных сережек, а на тонких запястьях побрякивают золотые браслеты. Вся их молодость и красота подчеркнута металлом, алмазом и шелком, и поэтому стала способна свести с ума не только любого недалекого козлобородого сатира, но и умного седовласого философа, ибо любовь к женщине способна ослепить даже таковых!

Джеймс Фостер обомлел от следующего видения - нимфы, сидя под тенью большого дерева на зеленой лужайке, ласково щебеча между собою, стали нежно обнимать друг друга, через игривые поцелуи передавая спелые темно-фиолетовые оливки! С застывшей в жилах кровью, он видел, что шатенка и вовсе стала неписанной красавицей, королевой среди подруг, которая в свою очередь, заметив его изумленный взгляд, улыбнулась, и будто случайно наполовину обнажив упругую белоснежную грудь с туманно-перламутровым соском, стала зазывать к себе плавными движениями своей бледной руки! И тут-же, как завороженный смотря на порхание этой её ладони, он вдруг почувствовал как его небольшая борода начала разрастаться в буйный козлиный поток, фетровую шляпу пронизать крепкие темные рога, тело наливаться какой-то неведомой силой, мускулатурой разрывая рубашку вместе со старым пиджаком, ниже пояса всё охватывать буйной шерстью, а кремовые ботинки рваться от увесистых копыт!

Охваченный необыкновенным чувством, что он, при виде этих молодых нимф превратился в старого похотливого сатира, Джеймс Фостер в исступлении закрыл глаза, сделал очень глубокий вдох и... раскрыв их вновь увидел что всё осталось по-прежнему - он был обычным пенсионером, а молодые девчонки современными университетскими студентками!

- Ох, что-то я видимо сегодня утомился с жары... - пробормотал про себя он, и, вытащив из нагрудного кармана пиджака синий платок, протёр им выступившие на лбу капли пота.

Ещё взволнованный, он вновь взглянул на шатенку с длинными волосами - она продолжала что-то заучивать в конспекте, перекидываясь короткими фразами с подругами, которые никак не могли уговорить её съесть хоть один сэндвич до наступления очередной лекции. Смотря на понравившуюся девушку, он инстинктивно почувствовал то, что легко бы мог избавить себя от участи старого одинокого вдовца - обладая немалыми средствами и высоким умом, он мог бы покорить эту студентку и сделать своей любовницей.

"Я бы дал ей свое интересное общество, она бы мне свою молодость, - задумался Джеймс Фостер, проходясь взором от темных сосредоточенных на чтении глаз девушки, до её алых молочных губок, шевелящихся в беззвучном чтении словно лепестки молодых роз на ветру. - Я бы подарил ей квартиру, давал бы деньги на платья, косметику и духи - она бы мне свою заботу и тело. Если бы она даже забеременела от меня, то я бы признал ребенка и оставил ему наследство. Хотя уже то, что этот ребенок имел бы от меня здоровые гены и хорошую расположенность к быстрому интеллектуальную развитию, тоже в каком-то роде неплохое "наследство".

Фостер размышлял об этом, но сам же понимал, что никогда не сделает этого. И не из-за того, что он был так верен своей жене даже после её смерти (он знал, что Мэри, как истинная христианка, обладая добрым сердцем, простила бы ему любые измены), а потому, что не хотел избегать одиночества, портя жизнь другому, да ещё такому молодому человеку. Да, он допускал, что для девушки было бы на первых порах и не плохо получить такого богатого покровителя. Он допускал, что возможно своей добротой он бы даже смог искренне влюбить эту студентку в себя, и в благодарность за это оставить в наследство ей второй дом на Хайгейте. Но он чувствовал, что это будет все равно не совсем хорошо. Тем более, в конце концов, он осознавал и то, что никто и никогда ему не станет в мире более духовно близок и сильнее любим чем Мэри, даже если пред ним сейчас предстала не только какая-то молодая симпатичная студентка в полосатом пуловере, а сама Келли Брук - зрелая дива британского подиума, супермодель, обладающая великолепным телом!

- Старый садовник не должен срезать молодую розу, - проговорил он про себя, окончательно успокоившись от возбуждения, но, продолжая смотреть на студентку. - Даже ради того, что бы в последний раз в жизни вдохнуть её аромат...

Фостер снова уткнулся в "Дейли Телеграф", однако на сей раз, в его мыслях воцарился такой хаос, что он уже не мог размышлять над оставшимися нерешенными вопросами - недавнее видение ещё сильно смущало его, тем более он продолжал улавливать веселый смех и звонкие голоса молодых "нимф".

Бесцельно смотря в газету с полным мыслительным штилем в голове, Джеймс Фостер вскоре услышал тихий равномерный звон спиц колесиков детской коляски, которая приближался к нему всё ближе и ближе вместе с неторопливым цоканьем женских каблуков.

- Добрый день, мистер Фостер! - раздался совсем близко мягкий женский голос, который был ему знаком и приятен. - Как ваше здоровье? Отдыхаете? Мы вот тоже решили выйти в этот замечательный день в парк.

Фостер поднял глаза и увидел Алисию Уилсон - тридцатиоднолетнюю женщину соседку, которая вывезла на прогулку своего полугодовалого малыша Ричарда.

- Добрый день, Алисия, - в ответ поприветствовал он, ей мягко улыбнувшись. - Спасибо, пока на здоровье не жалуюсь. Тьфу, тьфу, тьфу! А день сегодня хоть и не много душный, но действительно замечательный. Ты бы почаще выходила сюда гулять, дочка...

Фостер с более широкой улыбкой взглянул на молодую женщину - ему всегда нравилось проявление смущения на её лице, когда он обращался с ней по-отцовски. И это не было случайно, ибо её он знал почти самого рождения.

Хоть Алисии Уилсон уже немного перевалило за третий десяток, она выглядела значительно моложе своих лет. Высокая, статная, лишь чуть-чуть полноватая, она была красивей даже тех девушек, которые были намного младше её! Шикарные длинные волосы с рыжими кончиками и темными корнями красиво обрамляли её овальное лицо с немного пухленькими щеками, большими выразительными серо-зелеными глазами (глядящими из под могучих крыльев темных густых бровей) прямым, чуть вытянутый вперед кругленьким носом, пухлыми, хорошо накрашенными губами и немного вытянутым круглым подбородком. Она была облачена в короткое но, непромокаемое темное платье (без длинных рукавов, но немного круглыми пышными плечами) и очень длинную, тянущуюся даже чуть ниже колен черную юбку. Её ровные ножки покрывали очень плотные черные чулки, а стопы были обуты в блестящие черные туфельки на высоком каблуке, но с тупыми носами.

Всей этой темной гаммой, из-за которой хорошо выделилось её немного красноватое лицо, светло-огненные волосы и бледные тонкие руки, замужняя женщина выдавала свой скромный характер. Словно в тон её одежде, вторила и хорошая компактная черно-белая детская коляска, которая имела удобную толстую рукоять для матери, комфортную мягкую люльку с непромокаемым навесом и небольшим матерчатым отделением под ней у колес, где виднелись различные тары с питательными смесями и пачки ещё неиспользованных подгузников "Хаггис".

Джеймс Фостер, взбодренный смущением Алисии, которое ещё больше молодило её, поднялся со скамейки и заглянул в люльку - там, свободно развалившись на мягком белом покрывале под сенью висящих разноцветных погремушек, мирно спал младенец Ричард. Его круглое личико, обрамленное в кружевной белоснежный чепец, было таким пунцовым, что смахивало на спеющий помидор.

- Как сладко спит... - улыбнувшись, прошептал Джеймс Фостер, и медленно отстраняясь, глядя уже на его симпатичную мать, также тихо добавил. - Ладно, не буду вам мешать отдыхать...

Алисия Уилсон, смущенно улыбнувшись, учтиво кивнула ему головой, и, поглядывая на спящего сынишку безмерно счастливым взором своих больших глаз, медленно покатила коляску дальше по парку - она вела её к одному большому дереву у пруда, где часто отдыхала под его тенью возле прохладной воды.

Джеймс Фостер, закинув руки за спину, с удовольствием смотрел ей вслед. Хоть женщина с коляской отходила всё дальше к пруду, он продолжал ощущать в воздухе невероятный бархатисто-карамельный аромат её духов, от которого у него словно сразу что-то зацвело в душе, и вновь возбужденно забилось в груди уже не молодое сердце!

"Всё же женщины невероятные существа, - с улыбкой, подумал он, втягивая ноздрями сладкий аромат духов. - Ибо там, где они просто прошлись, даже воздух словно становиться чище и слаще!"

Уже с неким воодушевлением, он снова сел за свою скамью и взял газету. Однако, не смотря ни на что, продолжал наблюдать за Алисией Уилсон. Он видел, как она приветливо поздоровалась с четой Джонсонов, заметив, что старый Джейсон ответил вежливым приветствием, а Джудит просто бросила молчаливый ядовито-презрительный взгляд - она не любила Алисию ещё с тех лет, когда та была подростком.

"Ах, пиранья, ты всё продолжаешь скалить свои острые зубки, - подумал Фостер, с иронией взглянув на старую соседку. - Тебе всегда не нравилась Алисия, потому что ты чувствовала к ней двойную зависть - ты не имела такую цветущую красоту молодости и ангельскую чистоту души! Когда Алисия была подростком, ты относилась к ней как к девушке "легкого поведения". Ты со злостью обзывала милую девочку ирландским "отбросом"! Когда же Алисия удачно вышла замуж за морского офицера Джека Уилсона, ты и тогда не унялась, обильно распространяя сплетни о том, что та вроде не любит детей, и пока муж находится в разъездах по службе, тайно водит к себе многочисленных любовников. Да, именно так ты чернила эту бедную девушку, даже не думая о том, что она наоборот, ещё именно с подростковых лет очень хотела иметь детей, и много переживала по поводу того, что ей никак не удавалось забеременеть в барке. И вот теперь, когда Бог наконец послал ей ангелочка Ричарда, тебе сейчас лишь остается молча глотать свою собственную желчь и сгорать от злости, ибо после этого уже просто нелепо больше что-то наговаривать дальше! А почему? Потому, что в сравнении с тобой, Алисия в конце концов оказалась подобна Пресвятой Деве!"

С этими мыслями он не без удовольствия следил за недовольной Джудит Джонсон (которая, ища выход своей злости, стала "срываться" различными претензиями на мужа), но через некоторое время снова бросил взгляд на свою молодую соседку - Алисия Уилсон уже подвела коляску с Ричардом под тень кленового дерева на зеленом лугу, который не крутым откосом шел прямо к водной глади пруда. Как обычно, она стала мягко покачивать коляску взад-вперед, молча любуясь как своим малышом, так и красотами окружающего парка. Возле неё, окруженный свитой из темных небольших синиц стоял один из белоснежных лебедей - недавно выйдя из воды, он, ловко изгибая свою шею, чистил свои "снежные" перышки, и иногда поглядывал на красивую женщину. Белки резвились над ней в ветвях и грызли лесные орешки, умело держа их в своих лапках. Чуть поодаль от неё, словно прячась от посторонних глаз за прибрежным камышом, плавали ещё два лебедя - было видно, что это влюбленные, ибо их головы соединялись в своеобразном объятии, делая белыми дугообразными шеями контур "сердца", символа своей любви. Ещё неподалеку на берег выскочило несколько хохлатых розовых пеликанов, которые зашагали вразвалочку по изумрудному берегу, будто заправские моряки после долгого плавания.

Алисия Уилсон следила за всей этой окружающей живностью и испытывала настоящее счастье - у неё был любимый, долгожданный сын и поэтому ей казалось, что и повсюду царила только радость, мир и спокойствие, которыми всегда был пронизан весь Сент-Джеймс-парк.

Хоть Джеймс Фостер держал в своих руках "Дейли Телеграф", но так и не приступал к продолжению своего интеллектуального хобби, в свою очередь, засмотревшись на Алисию.

"Да, она ангел, - снова начал размышлять он про себя. - Ещё будучи глуповатой бледнолицей девчонкой-подростком с большими наивными глазами и длинными развевающимися золотисто-рыжими волосами, я уже заметил то, что она резко отличается от своих сверстниц. В отличие от них, она всегда была скромна, молчалива и держалась в стороне, словно и впрямь пришла в этот мир из высокоморальной викторианской эпохи. Пока остальные девчонки уже в свои неполные пятнадцать лет вовсю хвастали перед друг другом "накоплением" сексуального опыта, Алисия продолжала в одиноком целомудрии просиживать за книгами Шекспира и Байрона. Но, несмотря на замкнутость, я помню она всегда с великим удовольствием помогала по дому как своим родителям, так и моей Мэри. Уже тогда, смотря в её добрые глаза, слушая её тихий голосок (подобный журчанию молодого горного ручья) мне она казалась ангелом небес!"

Продолжая смотреть на молодую соседку, Фостер ещё более ушел в воспоминания о прошедших годах.

Он вспомнил ту трагедию, которая разразилась в семье Алисии, когда ей, ещё не достигшей шестнадцати лет, пришлось пережить гибель отца - автогонщика "Формулы-1" Джека Макговерна, насмерть разбившегося на Гран-при Бельгии. Он вспомнил, как бедная девушка, ещё не успев оправиться от этой потери (а отца, хоть видела редко, она очень обожала), затем лишилась и своей матери Элизабет, которая и так долго хронически болела, но после потери мужа быстро "сгорела" от горя. Он вспомнил, как вмиг осиротевшую Алисию взяла под опеку какая-то тетка из Ливерпуля. Однако, эту тётку он видел всего пару раз (та взяла на себя только финансовые обязательства над племянницей), а так, в основном Алисия уже с семнадцати лет осталась в своем доме совершенно одинокой сиротой. Фостер вспомнил, как его добрая Мэри пыталась отвлечь Алисию от грусти и одиночества - она всячески звала девушку помогать по дому, всегда приглашала на ужин и даже на ланч на лоне природы. Он вспомнил, как Мэри пыталась также сдружить их дочь Келли с Алисией, но хоть девушки и охотно общались друг с другом, но так и не стали близкими подругами. Он вспомнил, как и сам искренне пытался отвлечь девушку от мыслей о трагедии.

Когда он лишился жены, а повзрослевшая дочь покинула его, уехав работать в Глазго, он сам стал одиноким - Алисия, помня его заботу и внимание, в свою благодарность стала больше проводить с ним время. Одиночество сплотило старика и женщину - она стала для него вроде второй дочерью, он же был для неё новым отцом. Она сама стала покупать ему каждый день "Дейли Телеграф", на День Отца дарила всякие подарки (причем покупала их не на тётины деньги, а на свои, ибо помимо обучения в институте, находила время подрабатывать официанткой в одном из ресторанов столицы), каждое Рождество пекла ему любимый малиновый пирог и заваливала открытками с собственными стихами! Такую усердную заботу Фостер не получал даже от собственной дочери и поэтому был очень признателен ей. Рождественский пирог от Алисии, её открытки и различные ручные изделия из дерева и ткани ему было гораздо приятнее получать, чем какие-то бесполезные дары в виде фарфоровых хряков-копилок, статуэток и прочих безделушек от четы Джонсонов!

Фостер вспомнил, как он проводил наедине с молодой женщиной в этом Сент-Джеймс-парке многие дни и вечера: как они обсуждали различные темы из своей и общественной жизни; как она тоже помогала ему над решением кроссвордов; как они молча смотрели на плавающих в пруду лебедей; как вместе кормили хлебом забиячливых гусей; как взявшись за руки просто бродили по парку, словно действительно близкие люди. Он вспомнил, как именно здесь, Алисия, смотря на него взором своих огромных серо-зеленых глаз, даже призналась в том, что влюблена в него с самого детства! Это признание тогда сильно вскружило ему голову, и как он все же смог избежать великого искушения поцеловать её сочно накрашенные, трепещущие девственные губы, Фостер не понимал и теперь. Он лишь сказал тогда влюбленной женщине, что относится к ней только как к дочери. Как взрослый он мысленно понимал, что правильнее сказать это, хотя на самом деле испытывал к ней вполне естественное мужское желание. Ему казалось что он говорил ей ту самую ложь "во спасение", хотя на самом деле внутренне боялся, что такой "нежный, невинный цветок" возможно и не найдет себе более достойную пару в этом жестоком мире. Однако, его страхи всё-же оказались напрасными - в один прекрасный день, гуляя по Сент-Джеймс-парку, Алисия случайно познакомилась с Дейлом Уилсоном, за которого вскоре и вышла замуж, этим вынося окончательный "смертельный" приговор своему одиночеству, так долго преследовавшему её с юных лет. Фостер вспомнил, как был искренне рад этому, (ведь именно он повел Алисию под венец!) убедившись, что ей достался действительно хороший ответственный мужчина. Он был также несказанно счастлив и тогда, когда она попросила стать для её Ричарда крестным отцом. Однако, это счастье молодой соседки снова сделало его одиноким - теперь Алисия, уделяя время мужу и ребенку, очень редко проводила его с ним. Даже в то время, когда её муж, по службе где-то бороздил моря и океаны на авианосце "Королева Елизавета", она, выходя в этот парк уделяла внимание уже не ему, а лишь своему малышу.

Глубоко размышляя над всем этим, Джеймс Фостер, словно озабоченный старикан, продолжал впиваться мелкими серо-голубыми глазами в Алисию Уилсон. Женщина же, не замечая пристального взгляда своего "второго отца", в этот момент что-то тихонько напевая своему малышу, немного склонилась над люлькой. В тени кленового дерева её большие глаза казались темно-серыми, а губы более сочными. Одна прядь её густых прямых светло-рыжих волос красиво накрыла ей полщеки и чуть-чуть шеи, этим придав ей некое кокетство. Овал её лица, обрамленный этим роскошным рыжим "золотом", казалось мягко сиял - от молодой женщины действительно веяло светлой одухотворенностью, которое ей придавало счастье материнства.

"Всё-же как она поразительно похожа на Алисию Сильверстоун! - вспыхнула в голове Джеймса Фостера периодически возникающая у него мысль. - Она и сама подчеркивает свое сходство с этой актрисой, хорошо ухаживая за своей внешностью. Да, звездная Алисия действительно прекрасна, и может она не столь талантлива как остальные, но зато гораздо высоконравственнее их, ибо избегает всяких светских раутов, редко дает праздные интервью, имеет только одного единственного мужа и воспитывает новорожденного ребенка, которого тоже не могла иметь длительное время! Однако, моя Алисия хоть немного и корректирует свое сходство, но никогда не любила говорить о ней - фамилия Сильверстоун напоминает ей об одноименной автогоночной трассе, коротая в свою очередь о трагичной для её отца "Формулы-1"..."

Смотря на Алисию, он покосился и на студенток, внутренне оценивая красоту молодой девушки с их красотою.

"В сравнении с ними, Алисия словно ангел света, - с улыбкой констатировал он. - Если у тех лишь свет внешней красоты, у моей же "дочки" она есть ещё и внутренняя, более глубокая. Такие женщины как Алисия никогда не вызовут у нормальных мужчин похотливых "сатирских" чувств, они могут вызвать у них лишь искреннее рыцарское восхищение!"

Он всё же оторвал свой взгляд от молодой соседки, и сразу же увидел Криса Котмана - знакомого художника-пейзажиста, который привычно ставил свой станок со свежим холстом напротив вида на пруд, в то время как его подмастерье продолжал продавать туристам готовые шедевры у входа в парк.

Фостер улыбнулся художнику Сент-Джеймс-парка и кивком головы поприветствовал его - тот тоже ответил соответствующим жестом.

Хоть Крису Котману было уже далеко за сорок, он был высок и худощав словно спортсмен-подросток. Он имел худое вытянутое, но симпатичное лицо с большими голубыми глазами, прямым немного остреньким носом и небольшими вечно сжатыми губами. Мягкость его внешности предавали светло-русые волосы (которые имели прическу смахивающую на женское каре), тонко подстриженные опущенные усы и небольшая квадратная бородка, ещё более удлинявшая его лицо. Как всегда он был одет в просторную, непромокаемую куртку цвета морской волны, белоснежную рубашку, темно-коричневые брюки, и темные лакированные ботинки.

"Крис мог бы нарисовать Алисию в образе Мадонны с младенцем, - вдруг подумал Джеймс Фостер, следя за приготовлениями художника. - Если бы обращал внимание не только на пруд и деревья, но и на тех, кто находится в парке".

Старик улыбнулся своей мысли. Он сразу вспомнил те многие вечера в пабах, когда они, вместе с футбольными фанатами, опустошая кубки с темным прохладным "Гинессом", бурно болели перед мониторами за родной футбольный клуб "Челси". Уже тогда он понял что Котман явно не испытывает никаких естественных желаний в отношении представительниц прекрасного пола.

Держа в руках распахнутую "Дейли Телеграф", Фостер ещё раз оглядел знакомых людей, отдыхающих в королевском парке - ссорящуюся чету Джонсонов, счастливую Алисию, качающую своего малыша в коляске под сенью громадного дерева, художника Котмана, уже приступившего к своей творческой работе, и некоторых остальных знакомых, вместе с туристами мирно прогуливающихся по большой дуге светлой каменной дороги. Наблюдая за всеми ими, он вдруг пришел к неожиданному выводу - многие были здесь друг с другом знакомы, но при этом никто по настоящему не был с кем-то духовно близок!

"Да, таковы реалии современной европейской жизни, - с некой грустью начал размышлять старик. - Все вроде бы со многими знакомы, но при этом все равно остаются глубоко одиноки! И даже более чем одиноки! Ибо одиночество, которое испытываешь в толпе людей, наиболее острое, суровое одиночество, нежели то, когда находишься один дома забившись в темный угол, всю ночь слыша лишь гулкий стук собственного сердца и надрывный плачь ревущей за окнами грозы! Да, мы все имеем много знакомых, но редко кому из нас выпадает счастье встретить действительно родного по-духу человека. Это кошмарное духовное одиночество есть даже во многих супружеских парах - ведь не случайно же, соцопросы показывают, что мы самая неудовлетворенная в сексе нация, несмотря на то, что девочки-подростки, в погоне за огромными пособиями, (благодаря которым сейчас стало очень модно жить на изждевении у государства) у нас рожают уже в 15-16 лет! Социологи списывают нашу неудовлетворенность на частую ненастную погоду, однако, каждый мудрый человек Соединенного Королевства понимает, что главная причина не в погоде, а в духовной пустоте. О, одинокие люди Британии, Франции и Германии - сколько вас на самом деле? В Лондоне вас великое множество - и это во втором по-численности городе Европы! А ведь сюда, в поисках лучшей жизни, всё продолжают и продолжают стекаться эмигранты от Восточной Европы, до Индии! Они приезжают сюда, а у нас, в свою очередь, самые лучшие деятели культуры ещё с эпохи "Роллинг Стоунз" стараются сделать карьеру в США! Какой поразительный круговорот! Эмигранты едут сюда в поисках стабильной работы и житейского счастья, хотя именно у нас, лондонцев, полно своих проблем. Эти проблемы, словно подводные камни, будто коварные рифы, они ещё пока скрыты от большинства, но грозят в любое время грозно всплыть на поверхность. Эти "подводные камни" нашей Британии поражают своим разнообразием: радикально настроенные ирландцы всё-же хотят освободить свою часть острова, и из года в год всё чаще грозят нашему городу терактами; шотландские националисты в свою очередь грозят парламенту тем, что отсоединят свою Шотландию от королевства; исламисты грозят терактами из-за присутствия наших солдат в Афганистане (и судя по тому, сколько уже мусульман овладело нашими пригородными кварталами, вытесняя местных жителей, кто-нибудь из них вполне может это сделать; многотысячные скинхеды ещё с 70-х годов, словно ретивые анархисты выступают вообще против любого правительства и всё чаще проявляют свои вандальные акции на улицах столицы под маской "антиглобализма"; даже далекие австралийцы уже открыто намекают нам что выведут Австралию из протектората Британии как только скончается Её Величество Елизавета II! И все эти разношерстные люди выбирают своей целью именно Лондон! Разве это не может не внушать нам беспокойство?! Да, у нас самые профессиональные спецслужбы в мире, высококвалифицированные агенты Скотланд-Ярда, но разве стражи порядка и видеокамеры наблюдения способны уследить за всеми людьми, которых с каждым годом становится всё больше и больше?! Наш Лондон словно бочка, которая начинает уже трещать по швам из-за все большего количества прибывающего пороха! И только то, что у нас действительно истинная демократия, делает пока этот порох сырым. Ибо, в какой другой стране есть такая демократия, которая лучше нашей британской? Некоторые скажут, что в США. Однако, я лишь усмехнусь на это, ибо Америка это страна незыблемых законов, а не демократии. Даже самый нелепый закон какого-нибудь американского штата (например такой, что нельзя спать без трусов в своем же доме или целовать жену по воскресеньям!) там всегда будет выше трезвого мнения какой-либо "демократии"! Вон сколько было трагических случаев использования огнестрельного оружия в публичных местах, что вроде бы даже хотели принять закон о его запрете. Разве приняли? Нет. Закон там не рушим, тем более если этот закон касается того, что каждый гражданин США имеет право носить оружие для самообороны. Страна законов! Нет, только у нас в Британии истинный пример настоящей демократии, ибо только тут может спокойно уживаться как опальный миллиардер-олигарх, так и фанатичный оборванец-религиозник!"

От собственных размышлений Джеймс Фостер вновь вспотел. Снова стерев со лба выступившие грозди пота носовым платком, он уткнулся в газету, и на сей раз постарался больше ни на что отвлекаться. Вскоре, от его усердия, вопросы кроссворда были решены им почти на 94%. Оставалось лишь не более пяти-шести незаполненных клеток.

- Так, кличка любимого коня Александра Македонского, с которым великий полководец шел во все походы? - прочитал Фостер один из оставшихся вопросов. - Имя коня? Из-за разгаданного слова по-вертикали, первая буква Б. Хех. В моей молодости когда-то считалось уровнем образованности именно то, знает ли, или не знает человек кличку любимого коня этого античного полководца! И хоть я, выпускник Стэндфордского университета, конечно раньше знал, то сейчас стыдно признать то, что уже запамятовал это. Хотя что-то на языке вериться... Битипал? Буцелат? Нет, что-то не то...

Он так погрузился в раздумья, пытаясь вспомнить кличку коня великого полководца, что даже не заметил того, что к нему подошла одна из тех студенток, которые сидели на соседней скамейке!

- Мистер! Прошу прощенья мистер! - вдруг услышал он возле себя женский голос, который подлетел к нему с внезапностью блуждающего звонкого эха. - Простите мистер, но могу ли я к вам обратиться за помощью?

Джеймс Фостер поднял глаза на вопрошающую и чуть было не раскрыл рот от изумления - перед ним стояла именно та студентка-шатенка в полосатом пуловере, которая ему понравилась с первого взгляда и невольно пробудила откровенные образы в его воображении!

"Что это?! Флюиды что-ли?!", - мысленно поразился он, смотря на неловко улыбающуюся перед собой студентку, и едва скрывая свое удивление, проговорил:

- Да, я с радостью готов помочь вам, юная леди. В чем у вас проблема?

- Сейчас, на лекции мы изучаем развитие экономики в Британии... - неуверенно начала девушка, вроде бы стесняясь его, хотя хитрый взгляд темных глазок выдавал то, что она на самом деле не из робкого десятка. - И мне стыдно это признать, но я не знаю кто был главным реформатором 1832 года в нашей стране. Подруги тоже не знают. А ведь очень вероятно то, что лектор может спросить нас и об этом на экзамене. Он у нас очень придирчив и всё время пытается на чём-нибудь да "подловить"...

Просяще смотря на старика, студентка многозначительно замолчала.

Фостер смотря в её овальное чистое лицо, невольно взглянул и на выпирающий в районе груди пуловер - её грудь действительно была крупна и упруга. Она хорошо растягивала красно-черные полосы пуловера, и "улитки" от наушников спокойно блуждали по ней.

Дабы не смущать девушку, он быстро перевел взгляд на соседнюю скамейку - её подруги прижавшись к друг к дружке словно птицы, наблюдали за ними и о чем-то перешептываясь, издавали веселые хихиканья.

- Юная леди, - вновь устремляя свой взгляд на хитрую шатенку, с улыбкой проговорил он. - Вы правильно сделали, что обратились ко мне - главной фигурой в проведении реформы 1832 года был Томас Эттвуд. Он был не только ведущим экономистом Бернингемской школы, но и хорошим политиком, занимавшимся также и публицистикой.

- Ой, спасибо большое! - воскликнула девушка, которая в искреннем восторге от знаний старика, даже сомкнула свои ладони у крупной груди. - Вы очень мне помогли! Мне действительно повезло с вами, мистер... мистер...

- Джеймс Фостер.

- Спасибо, мистер Фостер!

Хитро смотря на старика темными глазками, студентка, быстро пригнувшись к нему, смело коснулась его небритой щеки молочно-розовыми губами в благодарственном поцелуе! Фостер просто замер от изумления, в первый миг даже не поверив произошедшему, а девушка, с проявившимся румянцем на бледных щеках уже легко бежала к своим расхохотавшимся подругам.

- Дочка, как зовут тебя то?! - не удержавшись, спросил он убегающую "нимфу".

Он хорошо чувствовал как её поцелуй ещё мягко "жег" щеку и это ощущение взволновало его.

- Амелия Томпсон! - радостно воскликнула студентка, и с озорством глядя на него поверх плеча, умудрилась послать ему ещё и воздушный поцелуй.

Она вернулась в компанию хихикающих подружек и сразу стала записывать в конспект полученные от него сведения.

"Плутовка! - только и подумал Фостер, хотя и ощутил, что ему было приято это внимание "королевы нимф". - Но с красивым именем. Оно ей подходит..."

Он вспомнил, что ему уже знакома одна девушка с таким именем, а именно певица Амелия Брайтман, которая была младшей сестрой знаменитой Сары - она вместе с Келли часто гостила в его доме на Уэст-Энде. Она понравилась ему с первого знакомства, ибо покорила его не только красивым сопрано, но и довольно скромным характером. Он помнил, как она совсем по-детски смущалась, когда он называл и её своей дочерью (при этом со смехом обнимая сразу обеих девушек в своих широких объятиях), и признавался в том, что является больше её поклонником чем старшей сестры. И он не лукавил в словах - Амелия нравилась ему ещё с той поры, когда она выступала под псевдонимом Вайолет. Теперь же он был искренне рад её успешной карьере в составе ставшей уже культовой англо-немецкой хоровой группы "Грегориан" - ему нравилось как Амелия не только красиво поет ангельским голоском под григорианские хоралы этих "монахов" (дизайн одеяний которых она, кстати, сама разрабатывает!), но и разбавляет их средневеково-целомудренный антураж своими откровенными нарядами!

Думая о милой Амелии Брайтман, Джеймс Фостер как обычно уткнулся в "Дейли Телеграф". Хоть он искренне задумался над нерешенными вопросами в кроссворде, однако, больше не мог разгадать их. В особенности непреодолимым препятствием для него оказался именно конь Александра Македонского, который словно специально дразнил его мысли известной первой буквой клички, но никак не приводил к правильному ответу. Этот конь мелькал у него в голове, блуждал всякими образами, но всякий раз ускакивал во тьму неизвестности.

Продолжая перебирать в голове все возможные варианты клички коня, Фостер вскоре услышал возле себя некое движение. Взглянув по верх своих очков, он увидел, что студентки встали с места и всё же двинулись из парка на лекцию в университет. Шатенка, проходя мимо его скамейки со скромной улыбкой на устах, хитро покосилась на него, а подружки, сдерживая ладонями смешки, все же постеснялись посмотреть на мудрого старика столь откровенно.

"Все же эта леди хитра, - смотря в след уходящей со "свитой" "нимфе", с улыбкой подумал Фостер. - Она точно не похожа на тех девушек, которые стремятся жить на иждивении государства, "случайно" залетев от первого попавшегося на вечеринке кавалера".

Проводив девушек веселым взором, он уткнулся в "Дейли Телеграф", вновь задумавшись над неразрешенными вопросами. Их было всего несколько, и не смотря на то, что благодаря другим отгаданным ответам в клетках зияли некоторые буквы, они все равно казались ему трудными. Он хотел взять блокнот и записать их, дабы в следующем номере, как обычно узнать и внести ответы, но всё же то, что он не знал кличку коня великого полководца, все равно его сильно смущало.

"Н-н-да, - только и вздохнул Джеймс Фостер, смотря в "Дейли Телеграф". - Конь Македонского на букву Б. Возможно только Джоди Фостер, обладающая IQ в 132 пунктов, правильно ответила бы здесь на все вопросы не потратив и минуты! Эх, как жаль что сейчас нет со мной моей далекой племянницы!"

Он легко рассмеялся - привычка "делать" всех либо "дочерями" либо дальними "родственницами", иногда смешила даже его самого. Знаменитая голливудская кинодива в этом у него тоже давно не была исключением. Помимо неё, он считал своим "родственником" и знаменитого архитектора Нормана Фостера.

- Ничего, ничего, - тихо пробурчал под нос старик, утешая себя. - В большинстве своем мы, мужчины, все равно значительно умнее представительниц прекрасного пола. Такие как Джоди просто редкое исключение...

Он, озадаченно проведя пальцами по своей бородатой щеке, вновь уткнулся в газету и стал что было сил напрягать свои мозги. Близко приблизив лицо к страницам с кроссвордом, он так усердно принялся за дело, что со стороны казалось, что он вот-вот сейчас "пробуравит" их одним только взглядом!

С упорной задумчивостью смотря на неразрешимые клетки, старик вдруг заметил как на страницах газеты стала быстро мелькать светотень - кто-то явно копошился над ним в зеленой листве ветвей кленового дерева! Придерживая рукой свою фетровую шляпу, он поднял голову вверх и действительно увидел забавную серую белку, которая ловко прыгала с одной ветки на другую, используя в воздухе свой хвост как парашют!

"Эх, я всё-же стар, как и этот клён, - подумал Джеймс Фостер, с улыбкой следя за пушистохвостой "акробаткой". - И к тому же я ещё и старомоден. Возможно, что я последний из британцев, кто до сих пор носит одежду из 70-х годов прошлого века! Да, всё со временем меняется. Все идут в "ногу с прогрессом". Даже Её Величество сейчас уже имеет не только особую водяную кровать (которая может подстраиваться под любое положение тела, и имеет специальный термальный датчик, регулирующий температуру воды не только для дня и ночи, но и учитывая данное время года!!!), но и благодаря своим замечательным внукам Уильяму и Гарри, приобрела даже собственную страницу в социальной сети! Лишь я в Британии так и остался старомодным, со своими неизменными привычками и хобби. Только я - старый одинокий Джеймс Фостер..."

Он вновь вернулся к своему неизменному многолетнему интеллектуальному хобби, задумчиво смотря на оставшиеся нерешенные вопросы. Однако всего через несколько минут спустя его отвлек уже сильный плеск воды, доносящийся из пруда парка. Подняв голову и устремив туда свой мудрый взор, он увидел довольно редкую, потрясающую картину - начавшуюся коллективную охоту пеликанов на рыб!

Семь розовых пеликанов, выстроившись в пруду полукругом загнутым к берегу, вовсю хлопали по воде своими большими крыльями и при этом ещё стучали по ней могучими клювами! Поднимая неимоверные снопы брызг, летящие от них во все стороны, они казалось выполняли какой-то свой ритуальный танец, хотя на самом деле использовали эту шумовую атаку на рыбу дабы загнать её к мелководью, чтобы затем спокойно набить ею там свои горловые мешки.

Фостер присмотрелся - все пеликаны-охотники были довольно крупноваты и имели на рыхлом оперении бело-розовую окраску, которая на солнце переливалась легким золотистым оттенком. Их розовые хохолки, похожие издалека на своеобразные короны немного сдвинутые на затылок, и довольно длинные ярко-желтые клювы с такими же желтыми большими горловыми мешками, не оставили у него сомнений в том, что это были все самцы - самки, следящие за этой охотой у камышовых берегов, не были такими большими и не имели яркого окраса.

Бросив взор в сторону темно-изумрудных берегов, Фостер заметил, что возле одной группы самок стоят и несколько молодых пеликанов-самцов. Он догадался об их "молодости" по серому и вовсе грязно-бурому цвету оперения, ибо молодые пернатые этого вида птиц всегда имели невзрачные цвета.

В этот момент красивые пеликаны-самцы, которые были очень неуклюжими на суше, но в воде и воздухе всегда очень быстры, все-таки взбудоражив шумом рыбу в пруду, стали медленно подплывать к берегу сужая полукруг, этим практически не оставляя той никаких шансов на спасение. Прошло всего пару минут и... крупные бело-розовые пернатые, словно решив вдруг умыться, начали поочередно запускать свои хохлатые головы в воду, под которой, раскрывая свои горловые мешки, стали пытаться зачерпнуть ими как можно больше рыбы. Первые из них, кто поднял свою голову из воды и стал ею мотать из стороны в сторону, словно категорически отказываясь от чего-то, на самом деле уже ухватили улов и просто так отцеживали воду из горлового мешка (в котором она набивалась аж до пяти литров!), оставляя себе только рыбу. Хватая добычу, одни из пеликанов-охотников стали тут-же заглатывать её, другие, держа ещё живую болтающуюся в горловых мешках, сразу поплыли к берегу, дабы поделиться со своей самкой и потомством, и лишь несколько дальновидных эгоистов оставили себе на запас.

Эта стремительно начавшаяся коллективная охота, сплотившая птиц ради добычи пищи (второй раз их сплачивало только строительство гнезд для потомства), также быстро и кончилась, продлившись всего несколько минут - пеликаны снова разбрелись по пруду кто куда, непринужденно сортируясь в зависимости от того, кто принадлежал к одиноким-охотникам или к семьянинам.

Те из находящихся в королевском парке людей, которые успели запечатлеть произошедшее на фотокамеры, бурно ликовали от такой удачи, остальные же ещё просто находились под сильным впечатлением.

Джеймс Фостер, благодаря своему хобби давно став эрудированным человеком, знал, что каждый из этих крупных пернатых мог съесть до килограмма рыбы в день. Он сам наблюдал, как они совместно строят гнезда в прибрежных кустах, но тоже, как и большинство людей только сейчас впервые увидел их коллективную охоту!

"Да, это был просто какой-то "блицкриг" на всю рыбу в пруде! - пораженно подумал старик, следя за удачливыми пернатыми охотниками. - Молодцы! Чего только не сделаешь ради пропитания! Хотя чего тут удивляться? Этим розовым пеликанам, как и многим остальным из их вида, достаточно тяжело добывать пищу. Ведь они, обладая легкими перьями, могут лишь запускать под воду лишь голову, и надеяться только на то, что в горловой мешок попадет побольше рыбы. Но видимо надежды эти не слишком оправдываются, раз они решили теперь разработать совместную стратегию охоты! Ведь из семи видов этих пернатых, только американский способен полностью уходить под воду, ныряя в неё сразу с воздуха! Только американскому это дано, остальные же выкручиваются в этой жизни как могут!"

Он с добродушной улыбкой посмотрел на тех розовых пеликанов, которые уже кормили птенцов, из мешков выбрасывая рыбу к ним прямо в гнезда!

"Всё же интересные птицы, приятно их стало видеть в Сент-Джеймс-парке, - смотря на пернатых, продолжал размышлять Джеймс Фостер, снова позабыв о газете. - У мусульман они считаются священными, ибо какой-то пеликан, помогал строить храм в Мекке, нося строителям в горловом мешке камни. Да и в польском шляхетском гербе тоже изображен пеликан. В Скандинавии он всегда оставался и остается эмблемой донорства. Сейчас же довольно модно стало изображать этих птиц в гербах различных просветительских учреждений. А в Средние века они довольно долго считались символом самоотверженной любви - почему-то тогда считали, что пеликаны кормят птенцов своей плотью! Да, почему-то так считалось тогда. Поэтому, в каком то смысле и для нас, христиан, они тоже священны".

Размышляя, Фостер с интересом стал следить и за пеликанами-эгоистами, теми, которые не с кем не поделились своим уловом - выйдя вразвалочку на берег, они, подставляя сушиться намокшие перья летнему солнцу, стали искусно выжимать из крыльев воду своими длинными клювами!

Следя за этим интересным действом забавных пернатых, старика снова что-то заставило бросить свой взор на пруд и... он увидел что там, на середину выплыл тот пеликан, который хоть и не участвовал в произошедшей совместной охоте, но своим нестандартным поведением давно был уже известен не только завсегдатаями Сент-Джеймс-парка, но и многим работникам ближайших лондонских зоопарков!

Фостер в первый миг даже не поверил глазам, что это был именно тот пеликан, однако, вскоре у него не осталось никаких сомнений, ибо спутать этого пернатого с остальными было просто невозможно.

- А вот и он, наша знаменитость - Pelecanus crispus, - только и проговорил про себя старик, напрягая своё уже далеко не зоркое зрение. - Наш кудрявый пеликан.

Хоть пеликан находился довольно далеко, любой пытливый наблюдатель смог бы различить, что это был самый большой пернатый этого парка, ибо в отличие от остальных своих сородичей имевших 120-150 см длины тела, этот был не менее 180 см! Грозность его размеру придавал и полуметровый клюв с большим оранжевым мешком! Однако, при всем своем солидно-внушительном виде, он имел довольно смешной кудрявый хохолок, который был небрежно растрепан будто у небрежного человека давно не посещавшего парикмахера!

Беспечно сложив свою лохматую голову на спине формой буквы S, этот кудрявый пеликан, словно своеобразный бело-серебристый корабль медленно и чинно рассекал водную гладь на середине пруда.

Неотрывно смотря на крупного гордеца, Джеймс Фостер вновь поразился тому, что только этот пеликан осмеливается не только вероломными приставаниями брать у посетителей парка что-нибудь съестное, но и в отличие от добросовестной охоты сородичей, в наглую крадет уже пойманную рыбу из зоопарков у других своих пернатых собратьев, дельфинов и морских котиков!

Думая об этом, Фостер заметил, что возле кудрявого пеликана плавает ещё и какая-то небольшая темно-коричневая уточка, которая явно заигрывала с ним, ибо не только быстро плавала вокруг него, но и играючи шевеля хвостиком, черпала клювиком воду, брызжа ею несколькими каплями на пернатого! Казалось меланхоличный гордец не обращает никакого внимания на мелкую задиру, как вдруг, всего лишь на долю секунды, огромный клюв его широко раскрывается и... он ловит её сначала в свой мешок, а через иную секунду, опрокинув свою кудрявую голову назад, лихо заглатывает, не уступая в этом деле какому-нибудь удаву!

Глаза Фостера просто расширяются от изумления! Он просто в шоке, ибо только что этот пеликан сделал новую непредсказуемость - пока остальные гонялись за речной рыбой, он просто съел пернатого поменьше! Фостер даже протер очки, снова присмотрелся, но факт был фактом, рядом с пернатым небыло уточки, а его горловой мешок был снова сдут - кудрявый пеликан все-же сожрал мелкую птицу!

Это заметили и какие-то туристы из Японии (с покрытыми головами светло-серыми панамами-мисками, одетые в синие рубахи и шорты цвета хаки), которые сразу же возбужденно что-то затараторили по-японски, и Фостер окончательно понял, что произошедшее ему не привиделось. Однако сей факт ему показался просто неслыханным - он знал, что где-то произошел случай, когда пеликан по-ошибке съел голубя, но чтобы кто-то из них проглотил средь бела дня и утку, это было что-то новое!

В этот момент, кудрявый гигант, словно пробудившись от "дремоты" своей внезапной "трапезой", расправил огромные крылья, разминаясь, немного подвигал ими, и явно собираясь взлететь начал разбегаться по воде. Умело опираясь серебристыми широкими ластами о водную гладь, он пробежал по ней как посуху около десятка метров и легко взмыл в воздух. Свободно воспарив в пространство, он сделал один большой круг над прудом, стремительной тенью пронесшись над отдыхающими розовыми пеликанами, и покинул приделы королевского парка - видимо утка только разогрела в нем аппетит, и он как обычно полетел за провиантом в ближайший зоопарк!

"Действительно какой-то ненормальный пеликан!" - только и поразился Фостер.

Ошеломленный, он вновь взялся за "Дейли Телеграф", однако произошедшее так взбудоражило его, что он никак не мог сосредоточиться на своем хобби. Перед глазами, словно в очень замедленной съемке ещё стояла картина, в которой кудрявый пеликан лихо проглатывал уточку. От неё в его мыслях воцарился настоящий хаос, а уже не молодые руки предательски задрожали в невольном волнении.

(Май-Июль. 2011 г.)

Комментарии: 1, последний от 03/07/2011. © Copyright Биттибальди Василий Иванович (vasily.bittibaldi@yandex.ru) Размещен: 03/07/2011, изменен: 03/07/2011. 94k. Статистика. Рассказ: Проза Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Джеймс Фостер - типичный лондонский пенсионер обожающий коротать дни в королевском Сент-Джеймс-парке. Неожиданно став вдовцом, он именно в этом прекрасном месте смог найти утешение после потери любимой супруги. Здесь, находясь под сенью многовековых деревьев и ощущая прохладу великолепного пруда, он, с безмятежным спокойствием мог философствовать о жизни и заниматься своим интеллектуальным хобби - решением кроссвордов из любимой газеты. И ни что не мешало ему придаваться заслуженному отдыху, пока в один из летних дней к нему на скамейку не подсел самый большой и нестандартный пеликан этого парка...

Биттибальди Василий Иванович : другие произведения.

Друг пеликана