Не плачь напрасно, Герда, ты же знаешь, что он не вернется. Твой Кай давно вырос и там, где стеклянные замки, среди таких же как он, с льдинкой. В бокале с виски не плавится лед, и запах ментола дрожит на холодных и тонких пальцах. И в наших, таких не детских снах, мы видим мальчика, с лицом не то Кая, не то Каина. В далеком южном порту остановится судно. Трюм доверху битым стеклом, в парусах запутался ветер. Седой у висков капитан в задымленном трактире меняет сломанный комАс на старые сплетни. И, прикуривая от огнива, чешет за ухом собаку, вырезая на спинке стула 5 букв, римских. Слепо светит луна, бьют полночь куранты. Мыши и лошади в стойле, тыква у парадного. Девушке все равно, она давно уже спит в объятиях принца, а платье в углу зарастает злой. Королева не терпит замерзшей воды и на праздники запрещает катания. Никому не нужные вянут в сугробах подснежники. Золотом в этот век никого не удивить - оно в часах и браслетах. А лисы в зоологических парках уже разучились смотреть вверх. И только юноша в куртке кожаной, зябкими пальцами щелкает зажигалкой, в пустыне-миллионнике глупо надеясь, что мотор сломается и кто-то, с глазами как небо, попросит ласково:
- Нарисуй мне барашка...