Мнусь под дверью. Валентина Георгиевна плывет ко мне по коридору. Женщина тучная, высокая, всегда в строгих костюмах одного и того же кроя: острые плечи, широкие борта, юбка ниже колена. Блузка иногда рябела мелкими горохами, но чаще была просто однотонной от белого до тёмно-синего. Она стягивала свои волосы неопределенного цвет в тугой пучок и никогда не пользовалась косметикой. Лицо было вполне себе миловидным, только вот грустные и усталые глаза, оплетенные узорами мелких мимических морщин, придавали образу печали в последней стадии отчаяния. "Служебный роман" в лучших традициях.
Валентина Георгиевна, мягко кивнула на моё "Доброе утро", открыла ключом аудиторию и жестом пригласила меня проходить, пока сама замешкалась, выдергивая непослушный ключ из старого заржавелого замка. - Проходите, Елена Владимировна. Доставайте зачетку и ручку, почти неслышно прошуршала она. Голос Валентины Георгиевны был очень своеобразным. На факультет её звали "шуршалка", потому что она разговаривала очень тихо через почти закрытые губ так, что каждое новое слово становилось результатом странного акустического явления. Как-будто её сомкнутые губы резонировали звук или она прожевывала слова с полностью расслабленными мышцами лица. "Шуршалка" в общем, это нужно было слышать.
- И так, Елена Владимировна, - преподавательница выложила из своего большого портфеля какие-то тетради, ручки, стопку бумаг, мой взгляд выхватил одну нужную из всей стопки - "зачетную ведомость", - Что вы приготовили?
- Всё, - замялась я, - По списку вопросов, всё, Валентина Георгиевна. Я прямо посмотрела в серые усталые глаза, стараясь придать своему убогому после бессонной ночи виду уверенности. Валентина Георгиевна, глубоко вздохнула и откинулась на спинку неудобного деревянного стула. Они в университете все неудобные, чтоб "служба мёдом не казалось" и даже если очень замученному учебой и просто жизнью студенту очень хочется спать - на таких стульях не уснуть. Валентина Георгиевна смотрела куда-то в сторону, на стену, покрашенную изуверской лазурной краской. Иногда глубоко вздыхала.
- Лена, - начала она своим спокойным тоном специалиста в узкой сфере, - Я не сомневаюсь, что вы ответственно подготовились. Но, сейчас не об этом..., - она перевела взгляд на меня. Я бы тоже не смогла долго смотреть на это бирюзовое убожество. - Мой предмет очень важен для меня, как вы уже, наверное, поняли. Я вся в нём. Из своей работа я черпаю жизненные силы в каком-то смысле, - она тяжело втянула в легкие воздух, перебирая в руках ручку, - Я никого не заставляю разделять моё увлечение, но элементарное уважение к интересам других людей, к их работе и их выбору - вам следует этому учиться. Валентина Георгиевна смотрела на меня почти с состраданием.
- Вы еще молоды, и вам кажется, что ваша жизнь сейчас наполнена куда более важными событиями, чем монотонная учёба, чем сессия. Вы вероятно влюблены. Я вспыхнула. - Новые эмоции, - она продолжила, - Новые ощущения. Так вот для кого-то эти ощущения могут быть результатом усердной кропотливой работы, и радовать это будет не меньше романтического свидания или похода в кино. Некоторые люди черпают свою радость, собирают крупицы своего счастья в чём-то таком маленьком и незначительном как этот зачет. Я слушаю своих студентов на зачете с совершенно отвлеченным видом. А на душе птицы поют. Потому что я вижу результаты своей работы, уверена, что мои знания в один день помогут вам в профессиональной жизни. Выведут из затруднительного положения, просто приучат вас трудиться и ценить труд других. Привычка неустанно работать над собой - дорогого стоит.
Мне сделалось так стыдно и неудобно. Перекрыть доступ кислорода в мозг! Я мяла зачетку и больше не смотрела в глаза Валентины Георгиевны, бирюзовое изуверство становилось всё более живописным, я начала изучать части потрескавшейся дешевой эмали. - Я вас ни в чём не обвиняю, я даже ни на чем не настаиваю, лишь хочу поделиться личным опытом. Со временем, Лена, вы поймете, что настоящих радостей в жизни совсем мало, и большинство из них связано с заботой о других, Забота и помощь не обязательно громкие, кричащие о себе высокопарными словами. Старания другого человека могут казаться вам жестокими, болезненно надоедливыми. Лена, учитесь смотреть глубже, дальше. Не всё так однозначно, как любит говорить Ветров на своих семинарах. Не стоит хвататься за все, то лежит на поверхности и притягивает вас восторженной непосредственностью. Труд, серость и грусть могут греть куда сильнее напыщенной подмены искренности, - на последней фразе привычный шуршащий тон сорвался почти на визг. Валентина Георгиевна, оправилась сидя на неудобном напоминании о вечных страданиях студента. Внезапный блеск в глазах померк и передо мной была её привычная маска профессионального равнодушия. Но теперь я точно знала, что за уродливым костюмом скрывается человек с ранимой доброй душой. А артикли, артикли - это часть сложной конструкции хрупкого мира человека, который просто старается быть нужным в своей доброте и участии.
- По поводу услышанного вы можете не высказываться, но вот по предмету я могу заслушать ваши мысли. Выбирайте тему.
- Давайте про артикли, у меня перед ними моральный долг.
- Начинайте, Елена Владимировна, - мне показалось, что уголки губ Валентины Георгиевны задержались приподнятыми чуть дольше обычного. Это была улыбка.
У Валентины Георгиевны был сын, поздний, болезненный, о того столь желанный. Брак не удался, работы шла тихо и ровно, сын, ожидаемо, стал центром вселенной. Очень тонкий, звонкий и светлый мальчик вырос у Валентины Георгиевны. Школа с отличием, университет. Сын шёл вперед большими уверенными шагами, пока на третьем курсе не влюбился, и всё пошло прахом. Тонкие и звонкие ведь только снаружи такие привлекательные, притягательные для чужих глаз. О том, что такой человек внутри может быть нерешительным и ранимым возлюбленная парня не знала и знать не хотела. В общем сердце сыну Валентины Георгиевы разбили в самых лучших чувствах. И парень камнем пошёл вниз. Валентина Георгиевна старалась вытащить его из депрессии, старалась поддержать, обогреть как могла, благими намерениями... На четвёртом курсе тонкий и звонкий сын Валентины Георгиевны тихо повесился в ванной. Его сломала неопытность, незрелые чувства и пустые надуманные переживания трагедии которую он сама себе придумал и старательно переживал в деталях.
А Валентина Георгиевна вместо того чтобы выдернуть ребенка из скользких лап отчаяния, продолжала его утешать и обещать, что всё наладится. Всё бы и наладилось, если бы ненаглядное чадо не стало замыкаться на гипертрофированном личном горе, а оглянулось вокруг начало расти и развиваться, меняя свой взгляд на жизнь и пустышку, которая разбила его нежную душу. Но тогда Валентина Георгиевна не знала этого. Свою ошибку она поймет позже. Не стоит подогревать вымученную трагедию неопытного человека. Трагедии нужно разбивать о трудолюбие и стремление стать лучше. Тогда они перестают быть такими трагичными и меняют свои оттенки на комичные. А потом и вовсе кажутся нелепой выдумкой.
После потери сына Валентина Георгиевна решила вбить эту мысль каждому студенту на её потоке. Чтобы молодые люди не страдали в прямом смысле от безделья и времени на вымышленные трагедии у них не было. Лучше, вон, грамматику изучать, чем локти грызть от неразделенной любви. Эту историю я узнаю на третьем курсе от своего научного руководителя. А пока мы сидим в сырой и холодной, после выходных, аудитории и я от души делюсь с Валентиной Георгиевной своими впечатлениями о проведенной с артиклями ночи. Серые глаза играют довольным блеском, или мне так кажется из-за линз очков. Валентина Георгиевна рада, что я хотя бы старюсь работать в указанном направлении. Я же, пристыженная, не могу развивать мысль о проекции внутренних мотиваций. Мне просто хочется порадовать преподавательницу, что не только её мир сошелся клином на артиклях. Я, кончено, прониклась, но ещё ничего не поняла. Так, черпаю с поверхности, чтобы знать глубину, нужно упасть на дно.
Без хвостов. Допуск получен. Мне легко и хорошо, я собой довольна без лишней скромности, Александр Победитель, спускаюсь вниз по лестнице второго корпуса полупустого университета. На последнем пролете останавливаюсь перед белым пластиковым окном, его ставили как попало, поэтому со швов тянет сырым ветром. На подоконнике в муках скончалась фиалка, батарея еле тёплая, я чувствую еле пробивающееся через крашеный белой краской чугун, тепло. За окном идёт тихий снег: тяжелые влажные хлопья налипают одно на другое и рыхлой массой падают на землю, окутывают голые ветки куцых деревьев, вороны каркают у мусорных баков, их птичий лай отражается от корпуса, который стоит буквой "П", и уходит в серое небо. Мне нравится, что зимой быстро темнеет и нравится пасмурная снежная погода, когда непонятно утро это или вечер.