Они сами не знают, куда попадут. Прут напролом, как безумные, и гибнут тысячами - пропадают в "зелёнке", срываются со скал, тонут на переправах, подрываются на растяжках и минах. Их валят снайперы и захватывают повстанцы. Их поднимают группы на зачистках, а тех, кому посчастливилось прорваться в город, задерживают патрули. Они всем давно надоели - и властям и местным и нам. Большинство из них останавливают на блокпостах, допрашивают, отбирают рукописи и, настучав по задницам прикладами, отправляют домой - набираться уму-разуму. Рукописи сжигают тут же, в квадратных сварных баках из рифлёного железа. Когда идёшь на заброску ночью, сверху хорошо видно множество ярких огней - это пылают костры.
Но они всё равно идут. Обычно, по одному разу. Но иногда возвращаются. Некоторые. Эти идут осторожно, козьими тропами, в обход трасс и населённых пунктов. Их легко опознать по потрёпанной одежде, отросшей щетине и тому характерному запаху костра и немытого тела, который выдаёт человека, долго находящегося в пути.
Все тропы рано или поздно выводят на точки, вроде моей. Издали она напоминает зелёный холм, и только подойдя поближе, можно разглядеть амбразуру, замаскированную ветками. С другой стороны располагается стальная бронированная дверь. Вот и всё, что выдаёт огневую точку, а так - холм и холм - пройдёшь и не заметишь. Точка окружена серыми нависшими скалами, сквозь которые ведёт к холму неширокая расселина - прямо в сектор обстрела моего пулемёта. Ещё у меня автомат с полным боекомплектом, сухпай на неделю и Магда - чёрная немецкая овчарка, которая заступает на пост вместе со мной.
Делать особо нечего. Утром мы с Магдой обходим периметр, а потом завтракаем перловой консервированной кашей, от которой она воротит морду, если ей удаётся поймать в скалах суслика или молодого козодоя. Потом она спит, а я варю чай и возлежу на нарах с подшивкой "Огонька", оставленной десантниками, занимавшими позицию до меня. Вечером - снова дежурный обход, надоевшая перловка, почистить оружие и - спать. И так - семь дней и ночей.
Время идёт медленно и, чтобы себя занять, я набиваю пулемётные ленты. Мне скучно и я снаряжаю их не как положено, а как мне хочется - вкладывать пули с разноцветными головками: обычная, трассирующая, бронебойная, зажигательная, разрывная, две обычных, трассирующая... Кто-то идет. Магда выпрямляется, вострит уши и глухо рычит. "Магда, место", - командую я и беру бинокль. Чужой. Гражданский. Кажется, без оружия. Он выходит из тени на открытое пространство перед холмом и останавливается, щурясь от яркого солнца. Немолодой и, вроде, безобидный, хотя именно такие, от которых ничего не ждёшь...
Я беру автомат, отжимаю плечом тяжёлую бесшумную дверь и выхожу наружу.
Смотрю вверх на высокие скалы и слушаю лёгкие шаги - он идёт прямо на нас. Я передёргиваю затвор, выхожу из укрытия и беру его на мушку.
- Стой, кто идёт! - кричу я.
- Не стреляйте, - он останавливается и растерянно улыбается, - у меня нет оружия.
- Пароль! - кричу я.
- Понимаете, - говорит он, - я не знаю пароль. Но мне нужно в город. Очень нужно.
Так. Пароль он не знает. Но ему нужно в город. Им всем нужно в город. У меня приказ - без пароля никого не пропускать.
- Может, мы с вами договоримся? - тихо спрашивает он, - мы ведь здесь одни.
Я оглядываю его с ног до головы. Мы здесь действительно одни. И, может быть, договоримся. Можно пригласить его на кружку чая и танец. И оставить на ночлег, предварительно надев наручники. Я уже так делала три раза. Все они лежат в овраге за точкой. Он, наверное, уже неделю не мылся. К тому же у меня приказ - пленных не брать.
- Хорошо, - говорю я и опускаю ствол, - отгадай загадку. Отгадаешь с трёх раз, тогда я, может быть, тебя пропущу.
- Я согласен, - быстро отвечает он.
- Загадка такая: не солнце - а светит, не дождь - а плачет, не жалеет - а любимая.
- Срок?
- Нет.
- Не дождь - а плачет... Холодильник?
- Сам ты холодильник. Повторяю в последний раз: не солнце - а светит, не дождь - а плачет...