Я прибыл поздно вечером. Город стоял во тьме. Внизу чернела вода, мост за моей спиной уходил в темноту, горели фонари на улице, ведущей в город. Сама улица была безлюдна, только справа и слева в деревянных двухэтажных домах кое-где светились окна, да впереди желтели сугробы. На излёте моста я остановился, вернее, что-то остановило меня. Некоторое время я стоял, изредка оглядываясь в кромешную тьму, но напрасно: никто не появлялся оттуда, я был на мосту совсем один. Нет, я не собирался возвращаться, самое глупое, что можно было сделать - это повернуть назад, просто мне не хотелось одному входить в город. Впрочем, возвращение было ещё и невозможным - стражник, проверяющий документы, как бы между делом предупредил меня, что ночью на окраинах неспокойно и выход из города запрещён. И если я не хотел провести ближайшую ночь в караульном помещении (а я этого совсем не хотел), мне следовало двигаться вперёд. Приближалась ночь, и нужно было искать ночлег. Улица вела вниз к заснеженному, тоже пустынному саду, в глубине которого пробивался свет, да слышались всхрапывание лошадей и человеческие голоса - видимо, там находился постоялый двор - и я пошёл туда по широкой, заваленной снегом, аллее. Аллея вывела меня на небольшую площадку, в центре которой полыхал огонь на мраморной плите, освещая стену, похожую на те, что устраивают на воинских памятниках. Я не ошибся - подойдя поближе к огню, я увидел на стене множество надписей, видимо, это были имена погибших и пропавших без вести воинов. Буквы были слишком малы, и я смог прочитать только одну надпись, наполовину занесённую снегом, самую первую: "Никто не забыт...". Долго стоял я, глядя на огонь и имена людей, которые когда-то были живы, и от которых теперь остались только эти надписи на стене. Потом я пошел к дому.
Дом - это была гостиница, которая называлась "Мёртвая Зоя", о чём говорила вывеска с надписью и профилем девушки над входом - представлял собой длинное одноэтажное строение под зелёной черепицей с бревенчатым фасадом, выложенным по цоколю булыжником, и узкими длинными, похожими на бойницы, окнами. В правой части строения располагался ярко освещённый вход, а в левой - деревянный забор с высокими воротами - наверное, там находилась конюшня. За забором, на горе, сквозь падающий снег можно было разглядеть башню, похожую на пожарную каланчу. На крыльце у входа курили и о чём-то переговаривались несколько мужчин, и я направился к ним, надеясь что-то узнать. Один из них, тот, что стоял у самой двери, окинув меня быстрым, внимательным и, в то же время, вежливым взглядом, протянул мне руку.
Обрадовавшись - я только что прибыл в незнакомый город, а уже один человек готов стать моим другом - я хотел пожать протянутую руку, но человек, отступив на шаг и улыбаясь, попросил предъявить билет. Так значит, нужен был какой-то билет - об этом я не знал. Билет нужен обязательно, улыбаясь - видимо, это было его обычной манерой - подтвердил человек - сегодня праздник и вход в гостиницу только по приглашениям. Я убрал руки в карманы. Значит, это был фарс, сплошной обман, что-то вроде театральных декораций, и я проделал долгий путь зря и теперь стоял в двух шагах от двери, за которой были музыка, тепло, свет и нарядные мужчины и женщины, среди которых мне не нашлось места. Меня ждали только холод и тьма и огонь у стены с надписями - единственное место, где я ещё мог надеяться дожить до утра. И всё это из-за приглашения, какого-то кусочка бумаги, которого у меня нет.
Но всё удачно разрешилось. Продолжая улыбаться, швейцар - это был именно он - сказал, что попытается мне помочь. Если у меня нет пригласительного билета, я могу купить входной билет и, хотя входных билетов тоже нет - странно, если бы они были - билеты на подобные мероприятия распродаются за месяц вперёд, к тому же касса уже давно закрыта, а кассир ушёл домой, но, поскольку кто-нибудь из приглашённых гостей, а все они очень занятые люди, по причине своей занятости не является на праздник, то всегда остаётся несколько свободных мест, на одно из которых он может меня провести. А деньги за билет я могу отдать прямо сейчас - он завтра сдаст их в кассу. Меня это устраивало. Отсчитав два золотых, которые он небрежным и, в то же время, бережным движением убрал в карман, жестом приказав следовать за собой, я вошёл внутрь.
Как здесь было хорошо! Тихая музыка, полутьма под низким потолком и, главное, тепло. Пробираясь между столиками с сидящими за ними уверенными мужчинами в хороших костюмах и красивыми женщинами в вечерних платьях, мы достигли дальнего угла, где действительно было одно свободное место, предназначенное для меня - швейцар сказал об этом трём молодым людям, пренебрежительно указав на меня рукой. Им было всё равно - только один из них коротко кивнул и снова повернулся к сцене, расположенной в центре зала - там уже началось представление. На сцену вышел улыбчивый мужчина в серебристом пиджаке, поприветствовал всех сидящих в зале, сказав - он подчеркнул это - что очень благодарен всем, кто пришёл сегодня на праздник, и, выждав, пока стихнут аплодисменты, приятным баритоном исполнил песню, которая начиналась словами:
"Мы каждый день думаем о вас,
Мы каждую ночь вспоминаем, как это было..."
Увлечённый происходящим на сцене, я не сразу заметил женщину, уже какое-то время стоявшую рядом со мной. Она что-то у меня спрашивала. Женщина была молодая и очень красивая, в праздничной белоснежной блузке, светлыми волосами, украшенными белой наколкой. Особенно меня поразили её глаза - не обращая внимания на шум вокруг, она пристально смотрела только на меня, и, поскольку я не ответил, ей пришлось повторить вопрос: она спрашивала, чего я хочу. Медленно вглядываясь в её глаза (разговор со швейцаром уже научил меня не спешить), вдыхая запах волос - аплодисменты зрителей звучали так громко, что ей пришлось наклониться к моим губам, чтобы услышать ответ - я спросил, что она может предложить. Всё, что угодно - она всё так же неотрывно глядела на меня: холодные закуски, разнообразные горячие блюда и спиртные напитки - карту вин она сейчас принесёт. Отрицательно покачав головой - не пить ни вина, ни пива я решил еще на мосту - я попросил принести мне какое-нибудь здешнее мясное блюдо, чёрного хлеба и большую бутылку воды - очень хотелось пить. Согласно кивая и не отрывая от меня взгляда на тот случай, если я откажусь, она посоветовала мне заказать медвежье мясо, запеченное с картофелем - излюбленное в этих краях блюдо и розовое крепкое трёхлетней выдержки. Сразу же согласившись - пусть будет медвежье мясо, я ещё раз отказался от вина и, помедлив несколько мгновений, она бережно переспросила, значит - только воду, записала что-то в маленький блокнотик, повернулась и медленно пошла по залу, покачиваясь на высоких каблуках.
Спустя некоторое время она вернулась, осторожно неся перед собой поднос с кушаньем и извинившись за то, что заставила меня долго ждать - хотя ожидание только казалось долгим из-за жажды и желания увидеть эту девушку рядом - стала выставлять на стол угощение - горшочек с мясом, тарелочку с хлебом и высокую бутыль, наполненную водой. Оглядев стол, девушка пожелала приятного аппетита и улыбнулась - если мне ещё что-нибудь будет нужно, пусть я только позову - она всё для меня сделает.
- А вы никуда не уйдёте? - спросил я и стиснул зубы от стыда: получалось, что я говорю, будто маленький мальчик, который не хочет оставаться один и просит тётю или старшую сестру не оставлять его.
- Нет, я всю ночь буду здесь, вон там, за стойкой, - понимающе кивая, сказала девушка. - Меня зовут Зоя. А если вдруг ненадолго отлучусь, то меня подменит другая девушка. Её тоже зовут Зоя.
- Тоже Зоя? - спросил я, чтобы хоть на мгновение удержать её возле себя.
- Да, Зоя. Всех девушек в гостинице зовут Зоями. Только одну зовут иначе, - тут она чудесно улыбнулась, - её зовут Таня.
Между тем, на сцену снова вышел весёлый мужчина в серебристом пиджаке и закричал: "Друзья! Сегодня День рождения "Мертвой Зои"! "Мертвой Зое" - двадцать! И все эти двадцать лет мы вместе! Одна! Большая! Дружная! Семья! А теперь для вас споёт несравненная... - тут он выдержал эффектную паузу и закричал протяжно, как перед боем, - Евгения-а А-а-а-адинцова!"
На сцену быстрыми шагами вышла ослепительной красоты рыжеволосая женщина в длинном платье - тяжелая дорогая ткань струилась по ногам, выбиваясь в коленях при каждом шаге - остановилась на краю сцены, обеими руками сжав микрофон. Погас свет, софиты осветили одинокую фигуру в синем платье, зазвучала тихая музыка и женщина запела. Это была песня о храброй девушке, вступившей в годы войны в боевой отряд, чтобы сражаться с врагами. Однажды командир приказал ей вместе с другими бойцами пойти в село и жечь дома, чтобы врагам негде было укрыться от холода лютой зимой. Бойцы подожгли несколько домов, но врагов в них не оказалось, а сгорели лошади. А когда вернулись враги, они схватили храбрую девушку, пытали, а потом жестоко казнили её. И когда пришли наши и прогнали врагов, девушка уже была мертва... Песня заканчивалась словами:
"Оглянись, постой -
Мертвая Зоя идет за тобой!"
Я смотрел на певицу, слушал её волшебный голос и представлял, как Зоя получала приказ, как готовила оружие к боевому выходу, как вместе с бойцами ночевала в зимнем лесу, не разжигая костра, прямо на снегу, подстелив по себя только еловый лапник, как подбиралась к захваченной деревне, как обливала керосином и поджигала дома, как бились в огне запертые лошади, как схватили и истязали Зою враги, как казнили её на перекрестье дорог за селом, как отбросили врага наши части, и бойцы, сняв девушку с креста, долго стояли вокруг бездыханного тела, с непокрытыми головами, онемев от горя и гнева, а потом, подняв оружие, клялись отомстить...
Песня уже закончилась, и певица в синем платье раскланивалась перед рукоплещущей публикой, когда я заметил огонь. У дальней стены, справа от сцены горел потолок. Красиво переплетаясь, языки пламени стремительно и бесшумно пожирали соломенную обшивку. Как завороженный смотрел я на огонь, было странно видеть его здесь, в уютном зале, среди нарядных веселящихся людей. Мелькнула мысль, что нужно крикнуть, что-нибудь сделать, привлечь внимание, но я не шевельнулся, а продолжал молча глядеть на огонь, который приближался всё ближе. Теперь уже и некоторые гости заметили пламя и стали подниматься со своих мест. Ведущий тоже всё увидел и весело, громко произнёс: "Господа! Мы горим! Выходим и зала!"
Мы встали и пошли, а потом побежали к выходу, а потом погас свет, и мы бежали в полной темноте, прижавшись друг к другу плечами, не проронив не слова, в едином порыве рвались наружу, туда, где были холод и тьма.