Любовь к городу проявлялась, но уже не как целое, а по частям. Я, как мог, любил свой район, когда длинный разбитый автобус вёз меня вниз по улице Полковника, да и как мне было не любить его, когда столько скрытой силы и добрых надежд мнилось в рваных рубищах будней, столько истинной веры, - мы уже пережили страшное лето и верили, что сможем пережить ещё одно - было в сердце каждого жителя города, столько терпения, ведь мы знали: ещё никто отсюда не уезжал.
Никто никогда никуда отсюда не уезжал.
Да и куда было ехать: вокруг города леса, одни леса и горы и нет больше ничего, да река, широкая плоская полоса, серая или синяя или дымящаяся в кромках припая, отчего-то она не замерзает полностью даже в самые суровые (а зимы у нас суровые) зимы, река течёт мимо города и многих как бы вообще не касается, подумаешь, река.
Ещё есть небо, всегда разное, сейчас оно синее, в мягких мятых облаках, которые не могут закрыть его полностью, и деревья с шумящей листвой, которая будто что-то говорит и уже начинает желтеть и стариться, ведь уже середина августа.
И ещё дома, серые прямоугольные дома и детский сад: стены в крошеве гравия, горизонтальный обрез крыши, жестяной вентилятор, пустота, давно некрашеные белые рамы, чёрные стёкла, длинные ступени, сырой асфальт, высокий железный фонарь с проводом - провод провис, протянулся на проволоке к крыше, а дальше, куда он идёт дальше, мне не видно отсюда.