--- Я запомнила тот день, мистер Джонес. Больше того, могу сказать, что это самый памятный день в моей жизни, он отпечатался у меня в памяти тем, что тогда произошло столько неожиданных событий, что просто голова от всего этого кружилась! Какой-то ужас!
--- Что же тогда произошло, миссис Клеманс?
Морщинистая старушка с полным добрым лицом зажгла новую свечу и отложила вязание в сторону, пожилой джентельмен в домашнем халате и с толстой кожаной книгой в руках с интересом глядел на свою собеседницу. Это был новый владелец Ласточкиного Гнезда*, мистер Ричард Джонес, прибывший сюда после смерти своего старшего брата, которого звали Роберт Джонес. Месяц назад брат Роберт скончался от воспаления легких, успев перед этим написать письмо Ричарду, завещая Ласточкино Гнездо и всю землю рядом со старинным поместьем ему. После мистера Джонеса-старшего на хозяйство в поместье осталась молодая девушка - его дочь Мелинда. Однако вести хозяйство мисс Мелинда не могла, потому что была слабоумной. Однажды она перенесла очень тяжелую болезнь, которая оставила после себя ужасные последствия --- несчастная девушка повредилась в уме и теперь все время говорила какие-то непонятные вещи, а один раз даже накинулась на покойного митера Роберта с кухонным ножом, который забыла в ее комнате служанка по случайности. Мисс Мелинда целые дни лежала в кровати своей комнаты на верхнем этаже дома и стонала от боли. Служанка приставленнная к ней, ухаживала за ней и готовила ей еду. Несчастная сумасшедшая не могла ничего делать сама. Мистеру Джонесу-младшему предстояло заботиться о ней.
Теперь же он беседовал с миссис Клеманс, жившей в Ласточкином Гнезде с детства и повидавшей на своем веку всех прежних хозяев дома.. Душой и телом привязанная к дому, она не представляла своей жизни без него. Для нее не существовало большего удовольствия, чем рассказывать истории про бывших хозяев Ласточкиного Гнезда, пересказывать их привычки и обычаи, их спокойную размеренную жизнь, но при этом миссис Клеманс всегда добавляла, что сам род Джонесов отмечен каким-то странным роком, в этом доме происходило столько необычайных и чудесных событий, что для того, чтобы всех их пресказать не хватит и целой жизни. А сколько всего было до ее рождения. И, надо сказать, что она сама свято в это верила, и верила в то, что над домом с давних пор висит какое-то особое, совершенно интересное по своим свойствам предзнаменование. По правде говоря, стоит лишь взглянуть на мрачные своды каменных колонн в главной зале, сделанной по типу средневековых пиршественных зал, на покрытые паутиной и вековой пылью портреты предков мистера Джонеса, изображающие прекрасных дам с маленькими собачками и мужчин грозного вида в латах, добродушых толстяков с кубками вина и сухих стариков с хищными носами и маленькими злыми глазами, на топкие болота, протягивающиеся на большие расстояния от поместья, стоит лишь взглянуть на все это, и не остается никаких сомнений, что в этом доме обитает нечто этакое, связанное с колдовством и суеверием, а может через секунду, из какого-нибудь мрачного коридора выйдет призрак одного из прежних жителей этого дома с кинжалом и горящей свечой руках. Кажется, что если это и произойдет, то ничего удивительного в этом не будет. Настолько стар и мрачен этот дом.
--- Но я думаю, сэр,--- продолжила миссис Клеманс.--- Вам будет гораздо интереснее, если я начну рассказывать вам все по порядку, с самого начала. Вы не должны забывать, что я здесь родилась и всю жизнь не видела ничего кроме этих голых стен.
--- Да, миссис Клеманс, вы правы, так будет лучше. Я хочу знать все, что можно. Все, что вы знаете. Как только я увидел этот дом, подъезжая в кэбе, мне он показался старинным замком из древних легенд о достославных рыцарях и прекрасных дамах. Мне будет очень интересно услышать историю этого обиталища привидений и духов моих предков.
--- Да, кстати, вы ведь видели портреты тех самых доблестных рыцарей и прекрасных дам в длинной картиной галерее? Это все владельцы Ласточкиного Гнезда. Не правда ли, впечатляет?
--- О, действительно впечатляет! Никогда не видел ничего подобного,--- в голосе мистера Джонеса слышались нотки искренннего восхищения и заинтересованности.--- В особенности, меня удивил портрет прекрасной леди с красной розой в руке, у нее крайне опечаленный вид, ее глаза выражают скуку и отрешенность от всего, а лицо так бледно, что кажется практически прозрачным. Кто она? Эта женщина напомнила мне образ средневековой, романтичной дамы.
--- Ее имя Эльмера Креймер. Я знаю лишь, что эта поистине несчастная женщина вышла замуж в возрасте четырнадцати лет за мистера Конна Джонеса отнюдь не по любви. Ее отец был почти разорен и, чтобы не оставить дочь доживать свои дни в нищете, выдал ее за Конна Джонеса, получив за нее богатое приданое. В последствие, она умерла...
--- Как же это произошло?--- лицо мистера Джонеса горело живым интересом.
---О, это слишком печальная история, чтобы вам рассказывать. Но все же, если вам интересно... Дело в том, что у нас в саду стоял и по сей день стоит большой дуб, ветви его мощны и тяжелы. Она повесилась на нем. Говорят, что ее призрак и сейчас появляется там. Она недолго прожила с хозяином, два года. Бедняжка. Не выдержала!.. Я помню, когда я была совсем крохотной, мать (а она, к слову сказать, тоже служила в Ласточкином Гнезде) рассказывала мне эту легенду вот, как я вам сейчас. Когда я была непослушна и баловалась, мать говорила мне, что ночью за мной придет та мертвая леди с портрета и заберет меня с собой туда, откуда возврата уже нет никогда. Должна сказать, что Конн Джонес тоже не прожил долго после ее смерти, он ее любил, и словно по какому-то злому року, он заболел оспой и умер ровно через год после этого печального события. Я всегда говорила, что над родом Джонесов висит проклятие. Если проследить всю историю нашего дома, всегда случалось что-то странное, чему предшествовал ряд еще более странных событий. Ну да ладно, мы сейчас не об этом!
--- Честное слово, миссис Клеманс, я так и знал, что с этой леди связана какая-нибудь печальная романтическая история. Я это понял сразу как только увидел ее портрет, такой грустный лик, мне ее действительно жаль. Это несчастная женщина! Интересно и немного необычно представлять, что с моими предками связаны такие необычайные истории!
Миссис Клеманс вздохнула, взяла снова вязание и занялась работой, приговаривая:
--- Это что еще, мистер Джонес! Это что еще! Здесь случались вещи и почище. Коль эта история вас так затронула за сердце, я вам расскажу все, что знаю. Даю вам слово, что я расскажу вещи, которые вас удивят куда больше, чем эта история! У нас здесь много чего было необычного!--- с этими словами миссис Клеманс бросила на пол клубок шерсти, чтобы он ей не мешал, а мистер Джонес расположился поудобнее в кресле и приготовился с интересом слушать ее рассказ. Вот что он услышал:
--- Я живу в этом доме уже пятьдесят восемь лет и должна признаться, дорогой сэр, что лучшей жизни я бы не пожелала. Смею заверить вас, что это мой родной дом, и я никогда не променяю его ни на какой другой. Моя мать, Мэргарет Клеманс, также служила здесь и была предана хозяевам до конца своих лет, при смерти завещала мне прежде всего уважать и любить своего хозяина, держать дом в чистоте, что я с тщательностью и выполняла до сегодняшнего дня, и буду делать дальше, поверьте мне, сэр.
Вы знаете, сэр, родилась я еще при покойном мистере Кейвене Джонесе и миссис Лиане Джонес. Матери было тридцать лет, она породила меня на свет от нашего конюха мистера Джона Миллера, однако миссис Джонес не позволила им пожениться, посчитав, что это повредит хозяйству в поместье. Она не любила, чтобы у ее слуг были какие-то отношения, превосходящие дружеские. Можете себе представить, добрый господин, как обозлилась старая миссис, когда узнала, что мать моя беременнная мною. Она даже хотела ее выгнать из дома, но мистер Миллер заявил, что коли уйдет моя мать, то и ему придется уйти. Тут уже за дело взялся мистер Джонес, и мать осталась в Ласточкином Гнезде. Вы себе даже представить не можете, как добр был покойный мистер Кейвен Джонес. Он заботился абсолютно обо всех. Включая даже слуг и дворовых, жену он уважал и не смел ей никогда слово сказать поперек, потому-то она и крутила им как хотела. Жаль мне было его, это был хороший человек, а старая миссис ругала его без конца-края, обвиняла в чрезмерном чистосердечии. Помню, любила она поговаривать, что с нами, слугами, надо пожестче да позлее, а то мы совсем разболтаемся, и будем вести себя как сами господа. Конечно, смешно было слышать это от нее. Я тогда была еще совсем маленькая и боялась старую миссис Джонес, как ту леди на портрете с розой в руке.
Однажды, я не вынесла грязную посуду на кухню посудомойке вовремя, и она ударила меня хлыстом. Мать хотела защитить меня, однако получила такой удар по голове железным кулаком миссис Джонес, что отлетела в другой конец комнаты. С тех пор я все делала как говорила миссис Джонес. Но в глубине души желала ее смерти, знаю я, что грешно думать подобным образом, но ведь я была лишь десятилетним ребенком... У миссис Джонес была дочка, Амелия, существа более прекрасного и доброго я не встречала за всю свою жизнь. Она жила в Лондоне, так как была замужем за каким-то богатым финансистом, и по женитьбе он сразу увез ее в далекий город. Она приезжала к нам каждый сентябрь. Для нас, слуг, это был настоящий праздник. Представляете, она привозила подарки абсолютно всем, даже слугам. Мне было двенадцать лет, когда она приехала и привезла мне красивое голубое платье с ленточками, настоящее, как у господ. Вот уж миссис Джонес разозлилась так разозлилась. Как сегодня помню ее грубый почти мужской голос:
--- Ты что, с ума сошла?! Дарить такие подарки какой-то дворовой девчонке! Куда ей такие платья носить, раньше такого никто никогда не дарил слугам, это просто глупо! Ведь, как ты не понимаешь, ты их разбалуешь, и они откажутся работать, будут лишь есть да спать!
Милая Амалия не смела ничего возразить матери, она была слишком добра, но я видела какое удовольствие я ей доставила своей безмерной благодарностью, когда бросилась ей в ноги и стала целовать подол ее платья. Какая хорошая леди была мисс Амалия Джонес! Но счастье длилось недолго, по истечению сентября, мисс Амалия собиралась и уезжала обратно в Лондон к мужу. А миссис Джонес становилась еще злее и еще более жестокая, и чем больше пытался мистер Кейвен защитить нас - тем больше она злилась и кричала.
Знаете какой событие моего детства запомнилось мне больше всего? Я сейчас расскажу. У нас есть внизу грязный темный подвал, где раньше складывали ненужные вещи. В то время это был еще не подвал, а обыкновенная комната, где по преданию жил некий мистер Уолсингви Джонес, зарезанный своей женой. В ту комнату никто никогда не входил, особенно после того, как однажды наш сторож спустился туда и вдруг выскочил оттуда, как ужаленный. На все расспросы он отвечал лишь, что видел призрак окровавленного трупа Уолсингви Джонеса. Старая миссис страшно разозлилась, но больше не стала посылать его туда, а велела запереть покрепче комнату и спускаться туда лишь по ее приказанию. По правде говоря, никто туда так и не совался больше. И вот миссис Джонес придумала новый способ наказания для провинившихся слуг - она оставляла их там на целый долгий день без еды и питья. Это было ужасно! Как вы понимаете, никто не идеален, и как-то раз я попала туда тоже, не помню уже, что я сделала такого плохого... Ну, вообщем, меня там закрыли на целый день. К слову сказать, это произошло в том же году, когда я получила платье от мисс Амалии.
Мистер Ричард Джонес, казалось, был крайне заинтересован рассказом старой служанки. Наклонившись ближе к миссис Клеманс, так как она вдруг замолчала, он спросил. --- Ну, и что же было дальше? Вы видели призрак трупа этого Уолсингви? Не правда ли? Ну-ну, расскажите. Что же там было-то?--- в тоне его голоса слышались нотки сарказма или насмешливости.
--- Я вижу, сэр, вы посмеиваетесь над моим рассказом и моими суеверными страхами. Что ж, сэр, возможно вы и правы. Но я, в таком случае, должна вам напомнить, что я выросла на этом суеверии, и с детства верю, что судьбой нашей вершит Господь Бог, а под землей находится ад, где грешники отплачивают за свои грехи, а по ночам просыпаются темные силы. И что же я могу поделать, раз вы находите это забавным для себя? Ведь вы образованный умный джентельмен, а я всего лишь старая женщина, не видевшая на своем веку ровно ничего, кроме этих голых стен и запертых дверей...--- голос миссис Клеманс срывался от обиды.
--- О, нет, миссис Клеманс, я ни в коем случае не желал вас обидеть своим невежеством. Поверьте, мне весьма интересно и необычно слушать то, что вы сейчас мне рассказываете. Все эти истории про привидений и прошлое этого дома меня очень занимают, можете мне уж поверить!--- мистер Джонес с таким упорством говорил это, что миссис Клеманс ничего не оставалось, как согласиться.
--- Ну чтож,--- сказала она.--- Если вы действительно честно говорите... Извините, сэр, мне казалось, что вы смеетесь над всеми этими предрасссудками. Я сама вас обидела. Давайте забудем обо всем и я продолжу свое повествование, если вы только пожелаете того.
Так как все остались довольны, и этот небольшой конфликт был улажен, то старая служанка продолжила свой рассказ:
--- Так вот, заперли меня в подвале... Ох, если бы вы знали, сэр, чего я только там не натерпелась. Вот уж страху-то было, несказанно! Отправили меня туда ранним утром, но в темном подвале вечная ночь, поэтому, хоть я и сидела там всего-то день, но мне показалось, что прошло по крайней мере, дня три. Темнота - хоть глаз выколи, ничего не видно. Можете спуститься туда хоть завтра утром, сами посмотрите, как там темно и жутко...
--- Нет уж, миссис Клеманс, навряд ли мне захочется это делать после вашего рассказа. Пожалуй, теперь я буду его обходить десятой дорогой,--- весело рассмеялся мистер Джонес.
--- Да, сэр, это будет правильнее всего. Ну да ладно, я продолжаю. Осталась я там одна. Сначала было непривычно, но потом глаза привыкли к тьме, и я начала различать предметы. Прежде всего, я заметила большой письменный стол, он был такой огромный, что занимал большую часть комнаты, на нем лежали какие-то старые пожелтевшие пыльные бумаги, давно высохшая чернильница и... часы, которые тикали! Представляете, столько лет прошло, а они все тикали и тикали, хотя так казалось, что именно в этой комнате время остановилось. И вот мне пришла такая мысль в голову, что когда-то давно эти часы принадлежали мистеру Уолсингви Джонесу, и как мне стало жутко от этой мысли. Потом и последовали другие мысли, не менее жуткие. Вы наверняка знаете, что у человека есть такое свойство накручивать страхи самому себе. Вот пришла первая мысль, от которой просто холод по коже, а за ней несомненно последует еще вереница подобных. Во всяком случае, со мной так всегда. Я подумала, что если эти часы стоят здесь, то и сам мистер Уолсингви должен быть где-то здесь, ведь это его часы! Знаю. Знаю, как это глупо звучит сейчас, но тогда, в момент страха, в момент безумия... Рассказываю дальше, возле стола стояло три стула... Да-да, именно три стула! А в правом углу комнаты. Напротив двери, большая громоздкая софа, в темноте, я не могла различить ее цвета, но мне показалось, что она была темная и очень-очень грязная. Вообще, у меня сложилось такое впечатление, что комнату только недавно покинули, оставив все вещи лежать, как и лежали. Конечно, если не считать, что все было очень старое и пыльное. Я подошла и села на софу в ожидании чего-то сверхъестественного. На софе возле тумбочки лежала груда старых дряхлых книг. Когда я нечаянно задела рукой тумбу, они все с грохотом посыпались на пол, а у меня упало сердце. Я не знаю, сколько времени я сидела подобным образом. Но, в конце концов, я начала успокаиваться и приходить в нормальное расположение духа, как где-то вдруг послышался шорох. Я вздрогнула, но не сделала ни движения, чтобы подняться с софы. Все мое тело словно сковал ужас перед чем-то неизведанным. Я посмотрела туда, откуда, казалось, исходил шум. Это был противоположный угол комнаты. Мне удалось разглядеть, что там лежало что-то, что-то темное и бесформенное. Вот, я естественно подумала, что это и есть труп мистера Уолсингви Джонеса, про который говорил сторож.
«Если это и труп, то он мертв, и шевелиться не может, он же мертв, но мне послышалось, что он шевелится,--- думала я, чувствуя, как нарастает страх, проникающий во все частички тела. Не забывайте, что я была всего лишь четырнадцатилетним ребенком. Но, если бы меня сейчас заперли там, я думаю, я боялась бы ничуть не меньше. Но вот, я опять отвлеклась. В тот момент я думала: «Нужно пойти и посмотреть, что это. Если это действительно труп Уолсингви Джонеса, то нужно позвать кого-нибудь и рассказать, что здесь. А если нет, то нечего так дрожать и пугаться. Да нет! Это скорее всего какой-то старый ковер или еще что-нибудь в этом духе.» Но тут мне вспоминались слова сторожа, и уже новые мысли приходили мне в голову: «Да, все же это мертвец лежит, там, в углу комнаты. Старая смерть...» Мне даже показалось, что я почувствовала ужасный запах разлагающейся плоти, и от этого ужас захлестнул меня всю, до кончиков пальцев, и я чуть не закричала. Я не нашла в себе сил подняться, а вместо этого забралась на софу с ногами, и сжалась в комочек, но шорох все нарастал и нарастал, и вот это был уже не шорох, а какой-то грохот у меня в ушах, от которого даже болели уши. Так прошло долгое время, дальше на некоторое время от напряжения я задремала, не буду рассказывать, что мне приснилось, это было страшнее реальности.
Проснулась я в холодном поту все на той же грязной софе, и мой взгляд сразу упал в тот угол комнаты, где лежал труп. Он там все еще лежал, но в воздухе повисла мертвая тишина. Я собрала последине остатки храбрости и подошла туда. На более близком расстоянии я рассмотрела, что это был лишь чем-то набитый мешок. Представляете, сэр, какое облегчение я при этом испытала? И, надо сказать, что больше меня ничего не могло напугать. Когда я увидела, что это был лишь мешок, мне захотелось смеяться над собственными глупыми страхами, такую легкость я вдруг ощутила, такое спокойствие. Ну, как вы понимаете, остальное время наказания я уже провела спокойно, и ничего уже не могло вывести меня из равновесия. Через несколько часов за мной пришла служанка и выпустила меня из того ужасного подвала. Но я еще долго вспоминала со смехом то свое приключение.
Я думаю, сэр, что я слишком много внимания уделила этому происшествию, по своей сути оно довольно мелкое и незанимательное, потому, я буду рассказывать, что же было дальше. А дальше, ровно через год, произошла действительно важное событие , которое, можно сказать, перевернуло всю нашу жизнь. Умерла миссис Лиана Джонес. Не смею говорить, что я возрадовалась, ибо это грешно, скажу лишь, что на сердце у меня стало вдруг легко и просто, как не было уже давно. У нее произошел сердечный приступ, она умерла в собственной постели. То есть, однажды утром ее нашли мертвой в постели. Недолго прожил после нее и сам мистер Джонес. Ведь он так любил ее, и даже вместе со всеми ее недостатками. Вот уж по кому действительно горевал весь дом, а я как плакала, добрый мой сэр! Что ни сказать и словом, так уж я плакала по этому почтенному господину, который не раз защищал нас, несчастных слуг, от злобы и ненависти совей жестокой жены, и одаривал своей щедростью.
Как вы понимаете, дом остался без хозяина. Узнав о смерти матери, к нам приехала молодая мисс Амалия Джонес со своим мужем, мистером Челзвином Стивенсом. Они поселились в доме, и жили там до самой своей смерти, мисс Амалия тогда была еще совсем молоденькой девушкой, лет двадцать-двадцать пять, не помню... Возможно вы видели ее портрет в нашей галерее, там изображена девушка с прелестным венком на голове и букетом полевых цветов в руке, на фоне бескрайней пустоши. Это и есть наша мисс Амалия Джонес. Вас, наверное, удивляет, почему она не взяла имя мужа - Стивенс. Я объясню: таково было пожелание матери, которая знала, что когда она умрет, мисс Амалия приедет сюда, в дом. Миссис Лиана Джонес хотела, чтобы их древняя фамилия осталась, чтобы в дом не селились люди с другой фамилией. Обязательным условием брака было, чтобы ребенок мисс Амалии носил фамилию матери, а не отца. Не удивительно, что мистер Стивенс согласился на это. Он был довольно слабохарактерным безвольным человеком. Да и в Ласточкином Гнезде его почти никогда не было. Он все время проводил в Лондоне, а сюда приезжал только дней на десять, мисс Амалия унаследовала от матери твердость характера, а от отца - доброту и милосердие, потому при ней у нас в доме царили порядок и благоденствие. Все ее очень любили да к тому же уважали. Хотя бедняжка страшно скучала сама в поместье, ведь мужа большую часть времени не было в доме.
Я не стану рассказывать вам о нашей жизни при мисс Амалии, опустим эти неинтересные для вас подробности и перейдем сразу к главному событию того времени. Дело в том, что у мистера Стивенса был двоюродный брат, которого звали мистер Вольтер Хагген. Никто не знал о его существовании, пока он как-то раз не объявился сам. Выяснилось, что он жил во Франции, где получал образование, он был младше мистера Стивенса на десять лет. Конечно, мистер Стивенс не раз рассказывал о том, что у него есть брат, живущий во Франции, но в действительности об этом никто не помнил. Все началось с того, что однажды осенним вечером, кто-то постучал в двери. Все были в то время в большой, но уютной гостиной на первом этаже, кроме господ там была моя мать, я (в то время мне было уже шестнадцать лет), и мистер Кронсен, грум мистера Стивенса. Всем нам было очень весело сидеть возле камелька, где весело трещали дрова. Наша мисс Амалия страсть как любила подобные вечера - на улице стояла холодная сырая погода (не редкость для нашего края), моросил противный мелкий дождик, облетали листья, а мы все устроились в теплой уютной гостиной, и горе нам было мало. Мисс Амалия сидела у самого огня, она вышивала какие-то там невообразимые узоры на скатерти, ей это занятие всегда нравилось, мистер Стивенс молча уткнулся в одну из его любимых биржевых газет, мистер Кронсен чистил сапоги хозяина, а моя мать вязала - ее спицы то и дело мелькали в воздухе, сверкая на фоне огня, и от этого на стене отбрасывались причудливые тени, меня же все время навевало на сон от этого монотонного спокойного вечера.
Все было замечательно, пока этот кто-то не постучался в двери. Мистер Стивенс в раздражении крикнул:
--- Ну, кто там? Кого принесла нечистая сила? Кронсен, поди открой? Да не пускай в дом, покуда не узнаешь, кто там!
Мистер Кронсен отправился в холл, не менее раздраженно, чем хозяин, ворча что-то себе под нос. А мы все замерли в ожидании чего-то необычного. У всех в голове мелькал один и тот же вопрос, не дававший покоя: «Кто же это может быть в такую позднюю пору и в такую погоду?» Из холла послышался удивленный голос Кронсена, и еще какой-то незнакомый мужской голос. Все переглянулись, и даже мать бросила свое вязание и посмотрела на дверь. Еще момент - и дверь открылась, еще момент - и появился незнакомая мужская фигура, а затем мистер Стивенс, до этого сидевший спокойно и удивлявшийся этим визитом не менее других, вдруг сорвался с места, и как ужаленный бросился к незнакомому молодому человеку - да-да, именно молодому человеку, так как на вид ему нельзя было дать и девятнадцати лет. Надо сказать, что все удивились пуще прежнего, но продолжали в недоумении переглядываться. Только вот мисс Амалия оказалось более сообразительной и, повернувшись к моей матери, прошептала:
--- Я думаю, это брат моего мужа, больше быть некому. Вы помните, именно тот, котрый жил до этого во Франции.
Мать покачала головой и хоть она и была незнакома с братом мистера Стивенса, ей тоже стало интересно взглянуть на него.
Наконец, когда излияния чувств братьев, как мы это позже узнали, закончились, оба они подошли к нам и мистер Стивенс с самым торжественным видом, на который был только способен, заявил всем сидящим, в том числе и мне, и матери, и мистеру Кронсену, который к тому моменту успел запереть двери и войти к нам в комнату:
--- Это мой дорогой и любимый младший брат, о котором я вам столько рассказывал. Хоть он мне и не родной брат, а только двоюродный, но люблю я его от этого не меньше, чем если бы он был моим родным братом. Итак, мистер Вольтер Хагген!
Я бы хотела сказать вам пару слов об этом необычном молодом человеке. На вид я бы ему дала лет восемнадцать - не больше, одет он был очень элегантно, я бы даже сказала - щегольски, хоть в моде я и не разбираюсь, но природный вкус ко всему изящному и красивому в нем чувствовался при одном только взгляде на его одежду. Лицо у него было несколько вытянуто, но все же довольно правильной формы, небольшие, но выразительные черты лица, крупный нос и светлые волосы, аккуратно подстриженные --- все это вызывало симпатию к мистеру Хаггену у всех присутствующих. Да уж, его нельзя было назвать красавцем. А кроме того, что-то было в нем такое притягательное и манящее. Все мы с интересом разглядывали его, так как в комнате, несмотря на поздний вечер, было довольно светло.
Мистер Стивенс подвел Вольтера (позвольте мне его называть именно так, позже я объясню почему) к своей жене и сказал, раскрасневшись от гордости:
--- Это, брат - моя жена, мисс Амалия Джонсен, самая красивая и приятная девушка на всей земле. Мы поженились три года назад, и недавно поселились в ее доме, так как обстоятельства обязали нас поступить именн так.
--- Мне очень приятно встретить женщину, которую так любит мой брат, мисс Джонсен. Если Чезлвин почитает вас, то я не могу поступить иначе,--- мисс Амалия зарделась от таких слов, как прекрасная роза, и подала руку Вольтеру, приговаривая:
--- Чезлвин немало рассказывал мне о ваших достоинствах, но теперь я вижу, уважаемый мистер Хагген, что он не описал и половины всех тех замечательных качеств, которыми вы на самом деле обладаете. Надеюсь, вы поживете с нами какое-то время и порадуете нас своим присутствием,--- ее речь была настолько непринужденна и в тоже время торжественна, что моя мать даже прослезилась.
Как раз в это время мисс Амалия повернулась на нас и улыбнувшись своей ангельской улыбкой, сказала:
--- Это моя лучшая помощница во всем по дому и ее прелестная дочь - миссис Клеманс и Мэри. Я их обоих очень люблю и ценю, мистер Хагген.
Мне было очень неудобно, что мисс Амалия по своей доброте представила нас как каких-то господ, но в тоже время очень приятно. В особенности, потому, что Вольтер очень учтиво нам поклонился и сказал мне:
--- Я еще не встречал такой прелестной девушки, как вы, Мэри. Надеюсь, мы с вами подружимся? Если мисс Джонсен не будет возражать, то я бы с удовольствием остался погостить у вас в Ласточкином Гнезде,--- последние слова были обращены к мисс Амалии, но произнося их, он то и дело поглядыввал на меня.
Я заметила его взгляд и покраснела от удовольствия и опустила лицо, боясь, как бы кто-нибудь не заметил моего легкого замешательства. Надо сказать, мистер Джонсен, что это был первый раз, когда на меня обращал внимания молодой человек. Да и еще такой красивый и благородный. Скажу вам по секрету... Честно говоря, мне крайне неудобно вам это говорить, но сразу по уходу из гостиной я бросилась в свою комнатушку на верхнем этаже, и достала из старого маминого сундука небольшой осколок от зеркала, и, выставив его перед свечой, стала смотреться в него, стараясь найти что-либо привлекательное в своей внешности, казавшейся до этого мне абсолютно непритягательной и самой посредственной. Теперь же я обнаружила в себе столько замечательных качеств, как, например, большие голубые выразительные глаза, маленький аккуратный ротик, темные волнистые волосы и так далее...
С тех пор в моей жизни, да и жизни в Ласточкином гнезде, началась новая пора.
*Ласточкино гнездо --- название поместья;
Глава номер два.
--- Вы еще не устали слушать меня, мистер Джонес? Уже довольно поздно,--- миссис Клеманс зажгла новую свечу и уже совсем собралась уходить, видя, что ее слушатель засыпает в кресле, однако мистер Джонес моментально вскочил с кресла и воскликнул:
--- О, нет! Миссис Клеманс, прошу вас, останьтесь еще хоть на немного. Поверьте, спать я еще совсем не хочу. Не можете ли вы посидеть со мной еще хотя бы часок?
--- Ну что ж, сударь, если вы так милостиво просите, я не смею вам отказать... Пожалуй, я останусь и расскажу, что случилось дальше,--- с этими словами миссис Клеманс послушно села обратно в кресло и принялась рассказывать дальше.
--- Как я уже сказала, уважаемый сэр, с момента приезда мистера Хаггена в нашей жизни резко произошла перемена, трудно судить в какую сторону... для меня, думаю, в лучшую. И сейчас я объясню почему.
--- О, миссис Клеманс, я, кажется, начинаю уже понимать, в чем дело. Неужели у вас были влюблены в этого мистера Хаггена, а он, судя по всему, отвечал вам взаимностью? Не могу в это поверить, что же было на самом деле? Вы его полюбили преданно и нежно, и он разделял ваши пылкие чувства, не так ли? Так почему же вы сейчас не с ним?--- мистер Джонес произнес это все за доли минуты, с такой невероятной быстротой, что миссис Клеманс в растерянности не знала, с какого вопроса начать первым.
--- Мистер Джонес, сэр, должна признаться, что вы оказались очень догадливым, но я не могу отвечать на такое количество вопросов сразу. Вы совсем запутали меня. Поэтому, я думаю, я начну все с самого начала.
Мистер Джонес, должна признаться, что когда я увидела Вольтера, то внутри у меня что-то екнуло и мне подумалось: «Это он! Это именно тот человек, которого я полюблю! Он пришел!» Конечно, вам это слышать сейчас презабавно, учитывая то, что мистер Хагген был благородным джентельменом, а я лишь служанкой, учитывая мой юный возраст и многие другие причины, которые, казалось, должны были помешать нашей взаимной симпатии... Однако, как видите, сэр... Между прочим, я повторю это слово - именно «взаимной». О другом в данном случае и речи быть не может. Мы действительно понравились друг другу с первой минуты общения. Я сразу заметила тот заинтересованный взгляд, которым он окинул меня. Я же, как всякая приличная девица моего возраста, смутилась и отвела глаза в сторону, дабы больше не встретиться взглядом с Вольтером. Но у меня появилось такое странное чувство, какого не было никогда. Конечно, я увлекалась мальчишками-оборванцами, служившими в доме у мисс Джонес и у покойной миссис Лианы Джонес, но это было не похоже на то, что я испытала именно в тот момент, когда увидела мистера Хаггена.
Знаете, бывает такое чувтво (только раз в жизни!), что вдруг понимаешь, что ты все это время искала. Внутри себя я, конечно, еще не могла понять это, но что-то нашептывало мне, что произошел переворот в моих мыслях, в моей душе и в моей жизни, в моем сердце...
С тех пор в моей жизни началась совсем новая пора - пора любви и восторга. Утром я просыпалась с мыслью о мистере Хаггене, спать лажилась с той же самой мыслью, ночью же во снах я видела только его и только его. Днем, когда я встречалась с ним в коридорах, то краснела и отворачивала глаза в смущении. Думаю, он это замечал. Но я была слишком молода и глупа, чтобы знать, как просто себя скомпрометировать в галазах всех. Я была по-настоящему влюблена, и этого мне было достаточно. Мне казалось, что я витаю в облаках, где-то в поднебесье. Такого чувства у меня еще никогда не было, все это было так странно и удивительно.
К моему счастью, мистер Хагген тоже проявлял ко мне интерес, что совсем не свойственно для джентельменов его склада. Мистер Джонес, я имею в виду то, что это совсем странно, если такой благородный, красивый и замечательный во всех отношениях джентельмен заинтересовался обыкновеннй пятнадцатилетней девчушкой, да и еще служанкой! Представьте, как его внимание льстило мне! Тем не менее, хочу вам сказать, что в скором времени, когда мистер Стивенс в очередной раз уехал в Лондон, мистер Хагген остался у нас. Естественно, что предллгом он назвал тот факт, что миссис Джонес будет здесь очень скучно самой. Но я видела, как он при этом посмотрел на меня.
Удивительно, не правда ли - стоило лишь мистеру Стивенсу скрыться из виду, как почтенная и добродетельная миссис Амалия Джонес просто перестала давать мистеру Хаггену прохода. Все слуги в доме, разумеется, стали шептаться. Хоть я и догадывалась, что именно я понравилась мистеру Хаггену, но мне было страшно, что это мне лишь показалось, а на самом деле он затаил тайную страсть к жене брата. Да уж, все в поведении хозяйки резко менялось, стоило лишь ее супругу ступить за порог дома. Я ведь говорила, каким бесхарактерным и слабым человеком был мистер Стивенс. Никогда бы он не стал вяснять отношения с миссис Амалией, и никогда не стал бы углубляться в размышления, что происходит с его женой.
Кроме того, миссис Джонес переменилась в общении со мной, по каким-то неведомым причинам я вошла у нее в немилость, она стала избегать моего общества. Когда раньше всегда задаривала меня чудесными подарками, баловала и ласково со мной разговаривала, теперь уже мое общество ей было неприятно. Также меня оградили от любых проявлений дружелюбия мистера Хаггена. По вечерам, миссис Джонес любила читать вслух книги в кабинете отца, мы же с матерью ее слушали. Теперь же к нашему обществу также присоеденился мистер Хагген, я поняла, что читает она только для него. Расскажу вам один эпизод, который положил конец моим страданиям и сомнениям. Это вам будет интересно послушать.
Как-то раз мы сидели в кабинете покойного мистера Джонеса и слушали чтение миссис Джонес. Когда она закончила, мистер Хагген выразил свои чувства по поводу услышанного; мы же, слуги, как всегда, молчали. Миссис Джонес не согласилась с ним, и между ними завязался небольшой спор, который разрешился самым необычным способом - внезапно мистер Хагген повернулся в мою сторону и спросил:
--- Милая Мэри (он всегда так меня называл, что невыразимо льстило моему самолюбию), вы ведь слушали чтение миссис Амалии, не так ли?
Я согласилась и замерла в ожидании.
--- Тогда наверняка у вас есть своя точка зрения. Возможно, вы согласитесь со мной или миссис Амалией? Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение по поводу прочитанного. Я думаю, что ваше слово положит конец нашему спору с миссис Амалией.
Я взглянула на миссис Джоенс и увидела, что она покраснела от злости, ее глаза сверкали ненавистью и отвращением, я смутилась от такого взгляда и не знала, что мне ответить, так как стоило мне согласиться с мнением мистера Хаггена, и я бы еще сильнее укрепила неприязнь, которую миссис Джонес испытывала ко мне в последнее время, а если бы я согласилась с ней, то у мистера Хаггена это вызвало бы обиду. Я должна внести в мой рассказ небольшое замечание - дело в том, что моя мать к тому времени ушла на кухню, чтобы помочь посудомойке, и мы сидели в комнате втроем. Я говорю это лишь потому, что при матери я навряд ли посмела бы вообще открыть рот. Но вернемся к моему рассказу.
Я залилась вся краской, но все-таки пробормотала что-то вроде того, что я не совсем поняла «что является предметом спора господ, но насколько я понимаю, более близким для меня есть мнение миссис Джонес». Ну, в любом случае, злости у миссис Джонес не поубавилось, если только не увеличилось, а мистер Хагген сидел невозмутимо, как будто бы я ничего такого не сказала. Ясное дело, мистер Джонес, что понимала, что мнение обыкновенной служанки не учитывается в данном случае, и мне задали этот вопрос лишь из вежливости. Потому, мне стало крайне неприятно и я опустла голову, и замолчала. Когда через несколько минут я ее подняла, мистер Хагген смотрел на меня с нежностью и лаской, очень-очень по-дружески, я бы сказала. Быть может, он понял, какое неприятное чувство я испытываю. Но зато миссис Джонес готова была убить меня своим уничтожающим взглядом. В следующию минуту она уже говорила, а точнее шипела следующие слова:
--- Мисс Клеманс, не кажется ли вам, что пора сходить на кухню и проверить - возможно, вашей матушки нужна помощь. Вместо того, чтобы сидеть здесь с нами и бездельничать, сходили бы и занялись делом, какое соответствует вашему здесь положению!--- последние слова она почти прокричала.
Вот уж, сэр, не думала что миссис Амалия Джонес быть такой злой и невыносимой -ведь всегда она была сама доброта и благосклонность. Если уже ее сердце полно такой невыразимой злобы, то что можно сказать о других? Когда я услышала последнюю фразу, мое сердце наполнилось слезами горечи и обиды, но я не позволила чувствам одержать верх над разумом. И хоть я готова была расплакаться, мне не оставалась ничего, как молча встать и покинуть комнату. По правде говоря, насколько я припоминаю, это было сделано мною в считанные секунды, я буквально выбежала из кабинета в страхе, чтобы мистер Хагген не увидел, что я плачу.
Конечно, я не пошла к матери на кухню, я решила отправиться в свою комнатку и выплакаться, как следует. Уж кто-кто, а я знаю, что когда наплачешься вволю, то всегда на некоторое время наступает облегчение. Я бы это даже назвала не облегчение, а апатия - равнодушие ко всему, что окружает и даже к собственным чувствам. Это намного легче, нежели все время чувствовать, как какой-то холод сковывает все внутри.
Но вот удивительный случай! Через несколько минут, не успела я еще дойти до своей комнаты ( а моя комната находилась на самом верхнем этаже дома, где были крайне темные и грязные коридорчики), как я услышала шаги позади себя. Я боялась обернуться, потому что вспомнила все те истории, которые мне рассказывала мать про то, что на чердаке водятся привидения бывших хозяев дома. По ее словам, когда очередной хозяин дома умирал, то его душа, навеки привязанная к дому, отлетала наверх, задерживаяясь навечно в подвале. К слову сказать, как вы видели, рядом с домом находится кладбище, где покоятся все ваши предки. Там, по ночам, нередко можно наблюдать души наших несчастных хозяев... Но это мы, сэр, снова отвлеклись... Я остановилась на том, что услышала позади себя шаги. Я не обернулась, а ускорила шаг, все думая, что стоит только добраться до комнаты - а там, я быстро забегу и запру за собой дверь. Но до комнаты нужно было добираться еще долго всякими там коридорчиками и лестницами, и вот я уже почти у своей двери, как вдруг услышала голос, который я узнала сразу:
--- Мисс Мэри, куда вы так бежите?! Подождите хоть секунду? Я уже Бог знает сколько иду за вами в надежде догнать вас... Но должен признаться, это практически невозможно...--- с этими словами мистер Хагген, а это был именно он, остановился рядом со мной, и хоть было темно, сэр, но я могу покляться, что он глядел на меня с нежностью в глазах -- да! И в его взгляде было столько доброты и ласки, что я еще не видела ни в чьем взгляде, сэр. О, мистер Джонес, каков хорош был Вольтер, даже вспоминать больно, но все это в прошлом...
Я остановилась тоже и смогла лишь выдавить из себя:
--- О, мистер Хагген, это вы? А я испугалась, решив, что это призрак Уолсингви Джонеса за мной бежал. Померещилось!
--- Кто такой мистер Уолсингви Джонес?--- полюбопытствовал мистер Хагген, но я видела, что ему это отнюдь не интересно, просто ему хотелось продолжить начатый разговор.
--- О, мистер Хагген, вы не знаете этой истории? Мистер Уолсингви был хозяином Ласточкиного гнезда после Эльмеры Креймер и Конна Джонеса, он был зарезан своей женой, Мэйбл Джонес за предательство, он изменял ей со служанкой, которая потом повесилась после смерти мистера Уолсингви...
--- Наверное, она его любила?--- продолжая внимательно рассматривать мое лицо, прошептал мистер Хагген.
--- Не заню, мистер Хагген, я правда не знаю,--- пролепетала я.--- Но моя мать говорит, что призрак этой служанки и мистера Уолсингви до сих пор живут здесь, они обитают вон там, в подвале, там раньше была опочевальня мистера Уолсингви, где он и нанес оскорбление своей жене, там она его и зарезала, и...--- я говорила от волнения быстро, все время сбиваясь и испуганно поглядывая на мистера Хаггена, я очень боялась, чтобы ни сказать какую-нибудь нелепость.
--- Хорошо. Мэри, но мне совершенно все равно, что там произошло с этим Уолсингви... Я хотел попросить тебя, чтобы ты не называла меня мистером Хаггеном. Ты ведь знаешь, что мня зовут Вольтером. Вот так и называй меня, а я буду называть тебя Мэри, если ты не будешь возражать...--- его голос был таким мягким и добрым, а взгляд таким нежным, что когда я стояла рядом, у меня кружилась голова и подкашивались ноги, и я собой не владела.
--- Мистер Хагген... Ой, извините... Я имела в виду Вольтер,--- его имя звучало, как музыка у меня в ушах.--- Простите меня за то, что я сказала только что в кабинете... Я не хотела вас обидеть... Простите, пожайлуста...
Он не сводил с меня своих глаз и я безумно смущалась, то краснея, то отводя глаза в сторону, и чувствовала себя в крайнем замешательстве. Даже теперь, сэр, рассказывая все это вам и вспоминая былые времена,я чувствую некоторое смущение... Я заикалась, пугалась своих собственных слов, а он был неизменно добр.
--- Милая моя Мэри, вам не за что извиняться, вы поступили очень благородно, и я полагаю, что вы достойны всякого уважения и почета. Это я должен извиняться перед вами, я знаю, что должен был защитить вас от бессовестных замечаний миссис Джонес, она оскорбила вас, поступила крайне низко и бесчеловечно. Я видел, что вы готовы были расплакаться от обиды, но гордо промолчали и вышли из комнаты... Я вышел сразу за вами, потому что хотел принести вам свои извинения за все происшедшее...--- Вольтер не отрывал от меня глаз ни на секунду.
А потом произошло что-то совсем из ряда вон выходящее, сэр; такое, чего я совсем не могла ожидать и была поражена до глубины души: он дотронулся до моих волос, точнее провел рукой по волосам, столько в этом движении было ласки и томления, что у меня защемило груди. Как странно! Знаете, что я подумала в этот момент? Смешно , но я думала о том, что такая дама как миссис Джонес, замужняя дама, сходит по мистеру Хаггену с ума, а он здесь, со мной... Так близко... Все это было как во сне. В один момент я даже засомневалась, не сплю ли я. Вы ведь знаете, наверное, что такое бывает, когда вдруг на тебя наваливается какое-то неожиданное счастье, как снег на голову. Так было и со мной. Мне вдруг почудилось, что это все ненастоящее, что это не мистер Хагген, а может это просто не я стою рядом с ним, а миссис Джонес? А может, это я лежу на своей маленькой бедной кроватке в своей комнатушке, и все это придумываю? Все возможно. Но я чувствовала его прикосновение всем своим существом, такое со мной было в первый раз, мистер Джонес!
Я не могу вам точно сказать, сколько времени мы так стояли вдвоем, но что могу я сказать точно, так это то, что это были самые прекрасные моменты в моей жизни - первая любовь всегда самая прекрасная и памятная... В общем, через некоторое время мы услышали, что внизу миссис Джонес зовет мистера Хаггена по имени, и он, наскоро попрощашись, спустился вниз, а я осталась стоять сама. Пораженная в самое сердце стрелой Амура. Больше я не спустилась вниз тем вечером, а вместо этого отправилась в свою комнату, где сразу легла в постеть и предалась самым сладострастным мечтаниям, которые только могут посещать голову пятнадцатилетней девчонки. Чего я только не передумала в ту ночь, мистер Хагген, чего только не перемечтала. Словами не передать! Но утром я встала самым счастливым человеком и мне больше не были страшны обидные упреки миссис Джонес.
С тех пор наши тайные свидания все время повторялись, никто не знал об этом, но мы с Вольтером то и дело встречались в коридорах, на темных лестницах как будто случайно, но и он, и я все время искали встречи друг друга. Когда мы «случайно» встречались где-нибудь в темном коридорчике, то оба останавливались с начала в нерешительности. А потом смущенно улыбаясь начинали беседу, не касающееся нечего особенного, которая затем переростала в более интимный разговор. Но, сэр, поверьте мне, что наша симпатия (любовью назвать это мне не хватает духу) была лишь платонической, ничего кроме этого. Я ни о чем не могла даже помышлять, особенно находясь в обязующем положении служанке в доме своих господ. Мистер Хагген тоже не смел даже думать о чем-то большем, хотя он и делал постоянно мне намеки, что любит меня открыто и истинно. Кроме того, в доме начали догадываться о наших взаимоотношениях, которые уже тянулись почти полгода. Слуги шушукались по углам, миссис Джонес еще сильнее возненавидела меня, а мать никуда не выпускала дальше собственной комнаты или кухни.
Я чувствовала, что намечались какие-то перемены, перемены в обстановке в доме, и, прежде всего, в наших взаимоотношениях. И они действительно произошли. И способствовал этому возвращение мистера Стивенса из Лондона в Ласточкино Гнездо.