- Бунт в Александровском централе и пересыльной тюрьме. Охрану перебили. Каторжники идут на Иркутск.
Информация по цепочке тихой волной пошла по шеренгам влево и вправо, пока не достигла последних в строю. После этого строй юнкеров вновь замер монолитом.
'Что мне известно об Александровском централе и пересыльной тюрьме, - думал я, попеременно напрягая мышцы тела, чтобы они не застывали при стойке смирно. - В принципе ничего. Не интересовался этим вопросом. О том, какие сейчас армейские подразделения есть в Иркутске для отражения данной опасности, также информации практически не имею. Как-то не сложилось узнать за время учёбы, да и не до этого было. Единственно, что могу предположить, что наш конный казачий взвод юнкеров, вернее всего прикрепят к Иркутской казачьей сотне'.
Мои размышления прервались приходом офицеров училища. В клубах морозного воздуха в коридор вошёл начальник училища в сопровождении сотенного командира войскового старшины Химули, и остальных обер-офицеров. Из комнаты дежурного по училищу появился сотник Головачев, который подал команду 'смирно' и поспешил с рапортом к полковнику Макаревичу.
Выслушав рапорт Макаревич, повернувшись к строю, и не отнимая правой руки от среза папахи, произнес:
- Господа юнкера, по приказу генерал-губернатора Горемыкина личный состав училища приведён в боевую готовность для участия в подавлении бунта каторжан Александровского централа и пересыльной тюрьмы. Конный взвод под командованием сотника Головачева поступает в распоряжение сводного отряда иркутской казачьей сотни, под общим командованием войскового старшины Химули. Пешие взвода остаются в расположении училища до особого распоряжения генерал-губернатора. Вольно!
Отдав команду, полковник Макаревич повернулся к офицерам и произнёс:
- Господа офицеры, проследуем в мой кабинет для постановки задач.
После того как офицеры потянулись за начальником училища, строй юнкеров чуть расслабился. Воспользовавшись моментом, я повернул голову налево и тихо спросил юнкера Васильева, который стоял через одного человек от меня:
- Алексей, а каторжан в централе и на пересылке много может быть?
- Тимофей, - Васильев склонил голову вперёд, чтобы увидеть меня. - Я точно не знаю, но слышал, что централ рассчитан на тысячу каторжан первого разряда. Там в основном содержаться осужденные без срока, а в пересыльной тюрьме ещё больше народа содержаться может. Оттуда в основном дальше в Сибирь каторжников отправляют. На Нерчинскую каторгу и другие.
Юнкера в строю внимательно слушали наш диалог.
- А охраны там много было? - спросил я.
- К чему этот вопрос, Тимофей? - тихо спросил старший портупей-юнкер Забелин.
- Если каторжане охрану перебили, надо же знать, сколько им оружия в руки попало, - ответил я.
Тихий гул согласия с моим вопросом прокатился по строю.
- Точно не скажу, - ответил Васильев. - Надзирателей человек пятьдесят, а сколько солдат в конвойной службе не знаю. Рота точно должна быть.
'Не слабо, - подумал я про себя. - Минимум сто пятьдесят стволов, а, вернее всего, больше'.
- Я интересовался историей Александровского центра и пересыльной тюрьмы, - раздался голос 'хорунжего' Волкова, будущего или уже настоящего первого поэта Приамурья. - Если пригнали новый этап и прибыли команды, чтобы этапировать каторжан дальше, то и две роты наберётся.
С данным юнкером, у которого опекуном был командир Амурского конного полка полковник Винников, у меня были несколько натянутые отношения. До моего поступления Леонид Волков был 'звездой' училища. Всем юнкерам было известно, что как начинающий поэт, во время обучения в Гатчинском сиротском институте императора Николая I он сочинил стихи в честь прибытия императрицы Марии Фёдоровны. Данный поэтический опус был милостиво принят августейшей особой. Кроме того, императрица порекомендовала познакомить Леонида с известным поэтом Аполлоном Майковым, который благословил будущего юнкера как начинающего талантливого стихотворца.
В своём времени в Интернете попались несколько стихотворений поэта Приамурья. Я не особый ценитель виршей, но данное четверостишье Леонида Волкова мне запомнилось:
Я видел одетый вечерним туманом
Холодный, сердитый Байкал.
Как дикий степняк под казачьим арканом, -
Он злобно и тяжко дышал...
С моим появлением в училище и распространением информации о моём авторстве нескольких песен, которые начали быстро распространяться по Приамурью и Забайкалью, 'звезда' Волкова несколько потускнела. Поэтому наши взаимоотношения, из-за некоторой ревности со стороны Леонида назвать дружескими можно было с трудом.
- Это ещё с сотню винтовок, - произнёс Забелин. - И на складах централа и тюрьмы, что-то должно быть. Однако-с, неплохой арсенал у каторжан собраться может.
- У нас если сложить казачью сотню, наш взвод, да еще ополченцев из иркутских казаков шашек двести пятьдесят наберётся. Разметаем эту сволочь в клочья, - тихо вступил в разговор 'войсковой старшина' Пляскин.
Над строем взвода пронёсся одобрительный гул.
'Порвать в клочья - это, конечно, замечательно, - подумал я. - Только как бы такие шапкозакидательские настроения не стали нам всем боком. Не знаю и не представляю, какое сопротивление могут оказать местные каторжане, но в СССР был организован спецназ внутренних войск, основной задачей которого на первом этапе являлось обезвреживание лиц, захвативших заложников. В первое время, как правило, во время бунтов на зоне.
Далее, с учётом криминализации общества задачи расширились, обезвреживались уже организованные преступные группы, ликвидировались вооруженных формирований. Страна узнала и увидела как спецназ и войска МВД пресекают массовые беспорядки, борются против терроризма и прочее. Помню, при командировке в Чечню пересекался с офицером вованом, который носил краповый берет. Много за рюмкой чая он рассказал историй про зверства и хитрости зеков, и какой он сложный противник, когда чувствует свою силу. При этом, об экзаменах на получение крапового берета какие только легенды не ходили'.
Мои размышления прервал сотник Головачев, который, подойдя к нашему взводу, скомандовал:
- Взвод, смирно! В составе сводного казачьего отряда выдвигаемся по тракту вАлександровский централ. В течение получаса осуществить полную подготовку к маршу. Портупей-юнкерам проконтролировать, чтобы все были надлежащим образом экипированы ктрех-четырёх дневному походу. Вопросы?! Вопросов нет. Вольно! Разойдись!
После команды сотника началась организованная суматоха. Оседлать лошадей. Набить необходимым для похода перемётные сумки. Дополучить патроны. Дополнительно утеплиться.
Во время подготовки, удалось переброситься парой слов с дядькой Игнатом, который пообещал мне, что если отряд пойдет мимо его дома, то он забросит в сани обоза, который под его руководством будет сопровождать наш отряд мой 'Гевер', все патроны к нему и ранец.
Где-то через час наш взвод в двухшереножном конном строю ожидал построения всего отряда на окраине города, откуда начинался наезженный тракт до централа. Этот путь был улучшен и расширен после того как Александровский централ сгорел около двух лет назад. И на постройку новой тюрьмы были брошены большие силы Иркутского губернаторства. Тогда и была расширена и прорублена вместо тропы практически прямая дорога от Иркутска до централа. И она была короче, чем путь по Ангаре. С учетом того, что последнюю неделю снегопадов не было, можно было рассчитывать, что ускоренным маршем за светлое время отряд сможет пройти около семидесяти вёрст до места бунта. Если кто по дороге не встретится.
Пока собирались, 'по казачьему телеграфу' дошла информация, что о бунте в Александрвском централе и пересылке сообщил прискакавший в город один из ссыльных, который уже считался 'исправленным' и жил в селе Александровское. Пересылка сожжена, тюрьма захвачена. По словам информатора, зэки перебили всю конвойную команду и тюремных смотрителей. Куда они пойдут дальше можно только предположить. Связи по телеграфу с тюрьмой нет, а сейчас и с селом Усолье прервалась. Соответственно, и со всеми городами, что по телеграфной линией за Усолье располагались, связи нет. Наш сборный отряд, как самый мобильный отправлялся на разведку.
В предрассветном сумраке отряд начал движение. Вперёд ушла иркутская сотня, за ней чуть больше полусотни казаков из собранного ополчения, потом наш взвод, за которым следовал обоз. Когда мы проезжали мимо саней нашего училища, урядник Филинов показал мне знаками, что моя просьба выполнена, всё что я просил, он взял.
Когда зимнее солнце стояло в зените на одной из полян, рядом с трактом был организован большой привал, во время которого был приготовлен и съеден кулеш, коней напоили, растопив снег, переседлали их. Через два часа отряд двинулся дальше.
Температура, не смотря на солнечный день, стала опускаться и мороз стал ощутимо пробираться под обмундирование. То и дело приходилось отрывать образовавшиеся сосульки с башлыка, там, где он закрывал рот. Темп десять минут шагом, пять минут рысью и небольшой привал через два часа уже не согревал. Говорить тоже не хотелось. Всё что можно с Васильевым, который ехал рядом со мной, мы уже обсудили. Во время привала обсосали все возможные версии бунта и наших дальнейших действий. Отсутствие достоверной информации, привело к игре фантазий, которые в основном сводились к полному разгрому каторжан, где все подвиги совершает наш взвод.
Это мне сильно не нравилось. Не понравилось и то, как был организован большой привал. Охранения поляны, где расположился отряд, практически, не было. Иркутская сотня отдельно, ополченцы отдельно, наш взвод и обоз также отдельно. Боевых задач подразделениям на отражение возможного нападения противника поставлено не было. Ни войсковой старшина Химуля, сотенный командир училища, которого назначили командиром сводного отряда, ни кто-либо из других офицеров-командиров не обозначил боевые позиции подразделений, полосы огня и дополнительные секторы обстрела.
У меня повторно сложилось мнение, что каторжан считают задохликами, которых чихом убить можно. А среди бессрочников почти все осуждены за убийство, разбой и другие тяжкие преступления. Терять им практически нечего, а наказание за бунт вряд ли будет для них суровым.
Данное мнение сложилось у меня после рассказа юнкера Васильева, единственного во взводе иркутянина, о бунте ссыльных поляков, который произошёл в этих местах двадцать пять лет назад. Тогда, по его словам, на строительстве Кругобайкальского тракта работало большое количество ссыльных из Польши. Как потом выяснилось на следствии, часть поляков-каторжан решила обезоружить конвой и пойти дальше в Забайкалье, где они хотели освободить других ссыльных, работающих на строительстве тракта, и бежать через Монголию в Китай в надежде найти английские корабли, чтобы через Америку вернуться в Европу.
Двадцать четвертого июня тысяча восемьсот шестьдесят шестого года одна из култукских партий польских каторжан численностью около пятидесяти человек напала на своих конвойных. Нападение было успешным. Завладев оружием и захватив лошадей, бунтовщики отправилась дальше по тракту на почтовую станцию Амурскую, где также разоружила солдат, испортили телеграфное сообщение с Иркутском, и с примкнувшими к ней людьми двинулась далее. По пути профессионально разрушали телеграфную связь и мосты. Все свои силы во время движения бросили на захват вооружения, повсеместно запасаясь огнестрельным оружием и боеприпасами.
Боевые действия, в которых были задействованы такие силы Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, как Иркутский казачий полк, Иркутский Губернский батальон, первая и третья конные бригады Забайкальского казачьего войска, конная артиллерия и большие отряды ополчения крестьян велись долго. Только двадцать пятого июля в долине реки Темник в последней стычке остатки бунтовавших поляков, расстреляв все боеприпасы, сдались. Ещё дольше разыскивали разбежавшихся восставших по тайге.
Перед военно-полевым судом предстало почти семьсот человек, и только семеро были приговорены к смертной казни, из которых только к четверым приговор был приведён к исполнению. Да и то, по словам Алексея, помилование и к этим четверым опоздало на месяц.
'И чего терять при таком законодательстве и судопроизводстве взбунтовавшимся каторжанам? - думал я про себя, мерно покачиваясь в седле. - А вот погулять и оторваться на неожиданной воле они могут славно и сопротивление оказать сильное. Понятно, что среди ссыльных поляков было много офицеров и дворян, но и многие урки знают за какой конец надо брать оружие'.
Ещё засветло вошли в село Александровское, которое встретило нас улицей с большим количеством изуродованных, раздетых и закоченевших трупов. Основную массу составляли мужчины, но встречались и женские, и детские тела. Несколько домов было сожжено. Далее виднелось пожарище, которое осталось от пересыльной тюрьмы. Большие двухэтажные деревянные бараки, которые были окружены частоколом со сторожевыми вышками, превратились в головёшки.
Иркутская сотня ушла на рысях к тюремному посёлку Александровского централа, который был огорожен кирпичной стеной. Ополченцы, наш взвод и обоз остались в селе. Казаки быстро разбились на пары, тройки и разъехались по селу проверять дома. Мы же по команде сотника Головачева выехали на центральную площадь села, где спешились и занялись осмотром копыт лошадей, состоянием сбруи. Вид у юнкеров был мрачный, лица некоторых, включая юнкера Васильева, выделялись синюшной бледностью. Кое-кто давил в себе рвотные позывы. Мне и самому, честно говоря, было неуютно. Такого количества трупов в одном месте я давно не видел.
Очищая копыто своего коня от ледышек, набившихся под подкову, я продолжал осматриваться по сторонам. И в какой-то момент увидел между двумя избами, как из-за ближайших к селу деревьев, которые росли метрах в трехстах от плетней, разделяющих земельные участки, показалась большая группа людей, одетая в каторжанскую одежду. Хотел предупредить взводного, но в этот момент услышал громкий свист нескольких человек и обнаружил, как в сторону каторжан, растягиваясь в лаву, из-за изб выметнулось казачье ополчение. Несмотря на глубокий снег, продвигались, охватывая каторжан полукругом, казаки достаточно быстро.
Головачев, увидев это, вскочил в седло, поднялся на стременах и приложил к глазам бинокль. Через несколько секунд, сотник облегчённо выдохнул и произнёс:
- Слава богу, сдаются!
Вскоре на площади стало тесно от скопившегося народа. Ополченцы привели около двухсот человек каторжан, большинство из которых были с обритыми на половину головами. Как пояснил кто-то из казаков, такую стрижку носили каторжане, осуждённые без срока, при этом казак был удивлен отсутствием на бритых кандалов.
Прискакавший Химуля дал команду Головачеву сводить взвод юнкеров в централ. При этом сотенный командир выглядел бледноватым. Буквально через десять минут мы поняли, по какой причине войсковой старшина имел такой вид.
Въехав двумя колонами на тюремный двор, мы увидели на двух створках входной двери в главный тюремный корпус тела двух распятых человек. Руки у них были подняты вверх и чуть разведены чуть в стороны. Ладони были прибиты к дубовым створкам большими, коваными гвоздями. Такими же гвоздями были прибиты ноги в районе щиколотки. Судя по форменным штанам, это были сотрудники тюремного ведомства. Мундиры отсутствовали, а нательные рубашки убитых были в крови на местах разрезов и ожогов. Головы были опущены на грудь, У одного покойного волосы на голове были длинные, с красивою проседью, второй был лыс.
'Судя по потёкам замерзшей крови на двери, прибивали живыми', - подумал я, оглядываясь вокруг. Картина была настолько ужасна, что даже я с трудом сдерживал рвотные позывы. Некоторые юнкера не выдержали и, сползя с седла, метали на землю обеденный кулеш.
Кроме распятых на двери, во дворе лежало кучей огромное количество трупов солдат, большинство которых были раздеты до исподнего. Сверху на трупах лежали кандалы.
'Что-то я не помню про такие зверства каторжан в Сибири, - металось у меня в голове. - Хотя об Александровском централе и пересыльной тюрьме узнал только здесь, когда поступил в училище. О восстании поляков-каторжан в шестьдесят шестом году впервые услышал сегодня от Алексея. Но такое количество жертв, да ещё убитых с таким зверством, точно бы отразилось в учебниках моего времени. Ленский расстрел вошёл. А здесь, чувствую, будет беспощадное уничтожение бунтовщиков'.
Ко мне на негнущихся ногах подошёл Васильев, вытирая тыльной стороной перчатки рот, и, задрав голову вверх, спросил:
- Тимофей, как можно такое сотворить? Они что - звери?
Я склонился с седла и, еле сдерживая гнев и ярость, тихо произнёс:
- Алексей, в каждом человеке сидит зверь. Если ты умеешь его сдерживать и им управлять, то тебя можно считать нормальным человеком. А если нет?! Если нет, то получаются вот такие ужасы!
Я обвёл рукой полукруг, предлагая юнкеру Васильеву ещё раз осмотреться вокруг.
- И наша задача, как я считаю, таких людей-зверей уничтожить. Уничтожить, как бешенных животных.
Я почувствовал, что сам готов сорваться в истерику. Пару раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Наш дальнейший диалог прервала команда сотника Головачева 'подготовится к движению'. Через минуту взвод покинул тюремный двор.
До глубокой ночи к селу и централу из леса выходили каторжане, поселенцы, которых опрашивали, сортировали, приставляли к работам. Ситуация была критической. На пожарище пересылки, в полусгоревшем селе и из-за разгромленных помещений централа практически не осталось мест, где можно было бы разместить и обогреть более полутора тысяч человек. Так же их чем-то надо было накормить, напоить, включая дополнительно почти двести лошадей. При этом, около двухсот солдат, вмести с работниками тюремного управления были убиты восставшими. Конвойной службы и надзирателей не осталось.
Поздно вечером, после того как разместились в одной из камер централа, узнали от Забелина и Сафонова, которые были приглашены на совещание при командире сводного отряда Химули последние новости.
Бунт поднял новый этап, который прибыл несколько дней назад. В данном этапе почти все были осуждены без срока, в основной своей массе за убийства и разбой. Присутствовала даже целая шайка из сорока человек, которая больше двух лет третировала Костромскую, Ярославскую и Вологодские губернии. Сожженные поместья, зверски убитые помещики, крестьяне. Бандиты не жалели никого. Эта банда и стала зачинщиком бунта, когда по распоряжению начальника тюрьмы Лятосковича с прибывшего этапа сняли кандалы.
Еще при бывшем начальнике тюрьмы, а теперь иркутском тюремном инспекторе Александре Петровиче Сипягине в Александровском централе произошла своеобразная революция в системе содержания каторжан. Вместо розог, карцеров и кандалов тогда еще надворный советник Сипягин предложил арестантам работу, не только интересную, но и выгодную: две трети доходов шло на улучшение быта, а третья часть копилась и выдавалась при освобождении. Естественно, из Александровской никто не пытался бежать. Большие партии отправлялись с одним-двумя надзирателями на работы в отдалённый Николаевский завод, на строительство дороги. И жили там как совершенно вольные люди.
В прошлом году Александр Петрович получил чин коллежского советника и был назначен иркутским тюремным инспектором, а начальником Александровской каторжной был назначен его верный преемник, в прошлом участник польского восстания надворный советник Лятоскович.
Иван Ипполитович меньше чем за год организовал такие порядки в централе, что пище и одежде каторжан завидовали окрестные крестьяне, а также школе, театру и оркестру, которым дирижировал сам начальник тюрьмы. При Лятосковиче также не использовались розги, кандалы и карцеры. При нем никогда не закрывались двери камер в тюрьме. И главное, чего он достиг за это время, все арестанты трудились. Кто-то был занят на хозяйственных работах, кто-то шил по заказу военного ведомства. Даже 'Иваны' централа не противопоставляли себя новому начальнику тюрьмы. Именно Лятоскович, с длинными волосами с проседью, и был одним из распятых на створках двери в централ. Второй - начальник пересылки.
Сплоченная общим разбойным прошлым шайка варнаков под руководством своего главаря с кликухой Могила некоторое время потратила на уточнение местных порядков, а двое суток назад бандиты как-то смогли снять часовых на вышках, перебить всех солдат в караульном помещении. Захватив в заложники начальника пересыльной тюрьмы, заставили сложить оружие оставшихся солдат-конвоиров, которых было ещё более шестидесяти человек.
После захвата пересылки варнаки, прикрываясь заложниками из офицеров и руководства пересыльной тюрьмы, добились того, что бы к ним на переговоры вышел Лятоскович и офицеры гарнизона централа. Их бандиты также взяли в заложники и заставили отдать команду на разоружение солдат.
Когда солдаты сложили оружие, начался кровавый кошмар. К новому этапу, состоящему из трёхсот человек, изстарожил централа и пересылки для бунта практически никто не присоединился. Но и этих трёхсот хватило, чтобы убить в общей сложности почти четыреста человек. Весь гарнизон централа, большинство жителей села Александровское и многих каторжан, которые попытались остановить непотребные зверства.
Сегодня утром эта банда, собрав небольшой обоз из имевшихся в селе и тюрьмах саней, нагрузив их продуктами, ушла в сторону большого села Усолье, где хочет пополнить обоз, побольше вооружиться за счёт сельчан, а потом прорываться вдоль Сибирского тракта в более обжитую часть России.
К этой банде присоединилось около пятидесяти человек из политкаторжан. Эти хотят через цинскую Монголию и дальше через империю добраться до моря. Дежавю истории двадцати пятилетней давности. И ещё пятьдесят с чем-то каторжан из бессрочников пошли на реки Илим и Лену, чтобы стать свободными старателями.
Всю эту информацию от каторжан, которые не поддержали бунт, получил коллежский советник Сипягин, который прибыл в централ вместе с иркутской казачьей сотней. Он же и руководил дальнейшим распределением вернувшихся в централ каторжан, которые засели в ближайших лесах, боясь, что их могут не за что пострелять солдаты и казаки, которых бросят на подавление бунта.
Ранним утром, пережив в камере не лучшую ночь, мы вместе с иркутской сотней и обозом, еще в темноте направились в Усолье. С Сипягиным осталось ополчение из казаков, которое должно было после прихода роты из резервного батальона, отправиться на поиски каторжан ушедших на Илим и Лену.
До Усолья напрямую через замершую Ангару было около двенадцати вёрст. От Васильева узнали, что данное село большое, имеется солеваренный завод, где работают и каторжные и наемные работники. Этот завод дает основной доход. Есть много производств по обработке кожи. Часть жителей занимаются крестьянским хозяйством, извозом, лесным промыслом, а наиболее зажиточные держат постоялые дворы на Московском тракте. Есть почтовая и телеграфная станция. В общем, есть где и чем поживиться зэкам. А мы идём почти с суточным опозданием.
Как я, да и другие предполагали, в Усолье мы пришли к шапочному разбору, а точнее опять к головёшкам и трупам. Поселение, которое находилось на острове Красное, было практически полностью уничтожено. Солеваренная каторга на острове Варничный, обнесённая высоким забором, где работали 'испытуемые' в кандалах, а 'исправляющиеся', жившие в селе на левом берегу Ангары выстояла.
Начальник каторги рассказал Головачеву и взводным портупей-юнкерам, а потом эта информация дошла и до нас, что попытку напасть на острог они отбили легко. Когда в Усолье ночью начался грабёж и разбой, начальник острога попытался организовать нападение с частью конвойной команды на бунтовщиков, надеясь на то, что жители села поднимутся, но отряд попал в грамотную засаду. Потеряв десять человек, были вынуждены вернуться в острог. Совершенно не ожидал начальник тюрьмы такого от бандитов. Кто-то ими грамотно командовал.
Не смотря на то, что в селе и округе проживало больше трех тысяч жителей, отпора почти никто не дал. Больше половины жителей из ссыльных и отбывших срок каторжан. Те просто не поняли сначала, кто к ним пожаловал. Отдельные выступления коренных сибиряков и казаков, а также охраны купеческих домов подавлялись бандитами беспощадно. В общей сложности больше ста двадцати человек убито, около двухсот девушек и женщин изнасиловано. Больше всех не повезло благородным дамам и их дочерям в санатории 'Усолье'. Их потом всех убили.
Та часть банды, которая заявила о себе как о политической, в составе чуть больше полсотни человек, в разбое и убийствах не участвовала. Быстро собрали обоз из полутора десятка саней, вооружились тем, что нашли в ближайших домах обывателей, загрузились всем необходимым для дальнего похода и ушли в сторону Иркутска почти двое суток назад. К ним присоединилось несколько ссыльных из участников Кругобайкальского восстания шестьдесят шестого года. Особенно опасным было то, что двое из ушедших ссыльных раннее были офицерами войска польского. Именно по их указанию были срублены телеграфные столбы и увезен с собой провод. Четверть века чёртовы пшеки жили здесь, почти родными стали, а появился шанс, не смотря возраст и семьи, ушли. Узнали мы о возмущениях начальника каторги.
Связи нет. Сообщить об обстановке по телеграфу нет возможности. Рано утром, ещё по темноте, отправили посыльных в Иркутск. К вечеру должны добраться. Большая часть бандитов, около трёх сотен вчера к вечеру ушла по Московскому тракту в сторону Красноярска. Народ в Усолье от увиденных зверств, стал заводиться. Варнаки своим звериным чутьем почувствовали, что им может стать плохо, вплоть до летального исхода, ушли из села от греха подальше. Как начальнику сказал, кто-то из местных ссыльных, эти бандиты пошли на село Голуметь. Дорога по рекам Белая, Большая Белая и Большая Иреть наезжена. А Голуметь намного богаче Усолья. Там только купцов сорок восемь человек числиться, из них половина первогильдейские. Богатство Голумети происходило от торговли с монгольскими купцами, которые обменивали в селе кожи и ткани на мыло и соль с Усольского солеваренного завода.
Химуля, как командир сводного отряда принял решение с иркутской сотней преследовать основную банду, а наш взвод отправился за меньшей частью. Догоняем её уже четвертый день. Собрав, что можно для длительного похода в Усолье вышли ещё до полудня. Через час были в Тельме, где каторжане хорошо пограбили суконную мануфактуру, найдя на складе все необходимое для зимних переходов. Сожгли телеграф, срубили столбы, провод опять забрали с собой. Убитых и изнасилованных, слава Богу, не было.
Начальник суконной мануфактуры, поглядев на наше обмундирование, дал указание выдать юнкерам, завезённые на склад для снабжения Забайкальского войска, длинные тёплые полушубки, в которых можно ездить верхом, теплое нательное бельё, портянки и самое главное, унты. Это было очень кстати. Морозец кусал серьёзно, и в шинельках, да в сапогах очень быстро зубы начинали выбивать чечётку. В сани обоза дополнительно было загружено несколько больших отрезов парусины, которые можно было использовать для изготовления мест для ночлега на свежем воздухе. А по моей просьбе кинули небольшой рулон белой марлевой материи. Пригодится для маскировки, да и на бинты, если что пойдёт.
Потеряв в Тельме где-то часа два на дополнительные сборы, двинулись дальше по тракту. Вскоре следы показали, что бунтовщики свернули с тракта на дорогу к Елани. Дойдя до большого села, узнали, что политические особо не зверствовали и не наглели. Основная масса села из ссыльных. Сопротивления не оказало, даже помогло. Бандиты забрали оружие, боеприпасы, которое смогло найти, и ушли в сторону села Большежилкино.
До этого села мы добрались уже в сумерках. Вой и плач, доносившийся из множества домов, сказал нам, что в данном месте всё прошло не так гладко, как в предыдущих. Сложившуюся обстановку разъяснил староста села. Варнаки два дня назад вошли в село и встали на постой с целью переночевать. Всё бы обошлось спокойно, да кому-то из бандитов сладкого захотелось. Полез на дочку одного из Жилиных, а их семья вместе с родственниками пятьдесят две избы в селе занимают.
В общем, когда Якова, который за дочь заступился, убили, то вскинулись остальные его родственники, да и другие сельчане поддержали. Только не готовы были убивать, а каторжане готовы. В результате почти сорок убитых селян, есть и раненые. Пару десятков девок бандиты в отместку за нападение на них попортили, да и жёнкам многим досталось.
Варнаки же поутру забрали всё оружие, которое ночью реквизировало, навалили добра на сани и ушли. Обоз у них большой получился. Почти три десятка саней. Ушли в сторону заимки Салоты, как её называли буряты или Целоты, как прозвали русские.
С учетом того, что во многих домах отпевали покойников, и эта ночь оказалась для отряда нерадостной. Хорошо хоть в тепле спали. И лошади под крышей ночь провели. Мне вообще повезло. Так как я весь день провёл в головном дозоре, на ночь меня в караул не поставили. Выспался.
С утра к сотнику Головачеву, который контролировал нашу подготовку к отправлению, подошёл один из сельчан - крепко сбитый мужик лет сорока.
- Ваше бродие, дозволь слово сказать.
- Обращайся.
- Ваш бродь, - мужик снял папаху с головы. - Дозволь мне с сыном с вами пойти. Хотим отомстить варнакам. И ещё мужики хотят. Вы не бойтесь, мы обузой не будем. На санях пойдем. Заодно и овса с сеном на прокорм вашим лошадкам возьмём, да и для господ юнкеров хороших продуктов прихватим. Нас два десятка набирается. На десяти санях и пойдем.
Я стоял рядом, слышал весь разговор и увидел, как пропали морщины на лбу командира. Это была отличная для нас новость. Обоз взвода состоял всего из четырех саней. А овса и сена надо было много. По нормам в сутки коню приходилось овса два гарнца, это около шести с половиной литров, да сена шестнадцать фунтов, а это хорошая охапка весом в семь килограмм. Посчитайте, сколько надо только фуража на тридцать пять коней в сутки. В общем, с нашим обозом, мы могли продержаться трое, максимум пять суток. При этом даже на пятые сутки риск потери лошадей был почти сто процентный. А за бандитами мы должны будем, вернее всего, идти по территории, где населения нет. Нет населения - нет фуража для лошадей и продуктов для нас. Так что предложения сельчан было не то, что в тему, а спасением для нашей миссии.
- Ваше бродие, вы не бойтесь, - продолжил мужик. - У нас лошадки крепкие. И груз увезут, а если понадобится, и под седлом могут ходить. Можем, даже по две запрячь в сани.
'Вот это дело, - думал я про себя, слушая монолог сельчанина. - С таким обозом, у нас есть возможность догнать зэчар. Если кто-то думает, что сани будут задерживать передвижение отряда, тот глубоко заблуждается. Ещё в детстве узнал в своём мире от старых настоящих казаков-кавалеристов, друзей моего деда, что всадник на коне едва ли сможет догнать конную повозку или сани, как это мы нередко видим в фильмах. Если только на очень короткой дистанции. А если тележка или сани пароконные (что обычно и бывает), то и вовсе никогда. Не верите? Возьмите тяжеленный рюкзак, килограмм этак на тридцать, взгромоздите его на себя и попытайтесь посоревноваться с товарищем, который тянет за собой такой же груз или даже в два раза больше, но на тележке или санках. Не сомневаюсь, что он оставит вас далеко позади'.
- И ещё, Ваше бродие, - мужик понизил голос чуть ли ни до шепота. - Сельчане слышали, что варнаки между собой гутарили и пшекали, что пойдут по реке Китой до Тункинской долины и Тункинского острога, там у них какой-то важный политкаторжан сидит из пшеков.
- Расстояние большое? - поинтересовался сотник.
- Вёрст сто пятьдесят будет. Может чуть больше. Если метели, аль пурги не будет, дня за три дойдём, - ответил первый доброволец, почёсывая макушку под папахой.
Сборный отряд выдвинулся через час. Вперёд в головной дозор, как и вчера, Головачев оправил портупей-юнкеров Пляскина, Хорина и меня. Потом взвод, за ним обоз из пятнадцати загруженных саней. Ещё раньше на тройке Головачев отправил посыльного в Иркутск с сообщением о возможном нападении политкаторжан на Тункинский острог. Если подмога и не успеет прийти по тракту через Култук и далее вдоль реки Иркут, то хоть по телеграфу предупредят конвойную команду в остроге.
В Целотах были через два часа. Сделали последний привал в условиях жилья. Варнаки и здесь отметились. Клубничка, видимо им понравилась. На заимке из сорока домов идейные преступники перепробовали всех симпатичных женщин и девиц. Пополнили обоз и двинулись дальше. Питание 'клубникой' сократил временной разрыв между нами на пять-шесть часов. И к нам присоединилось еще трое саней с десятью мстителями. Ночь провели уже на реке Китой, пройдя по ней вёрст тридцать. Бандиты, какие на хрен борцы за свободу, после того, что они сотворили, своим обозом пробили хорошую дорогу в снегу.
До острога варнаков за трое суток от села Большежилкино не догнали, но разницу в расстоянии сократили с двух суток до четырёх часов. Именно через четыре часа наш отряд прибыл к острогу, считая с того момента, как он был захвачен каторжанами. Точнее по требованию бунтовщиков, начальник небольшой крепостицы вынужден был выпустить за стены двадцать семь политических преступников, которые отбывали ссылку в посёлке Тунка. В случае невыполнения этих требований подошедшая банда обещала спалить посёлок, который вырос вокруг острога и перебить всех жителей.
Начальник острога - коллежский асессор Никитин, извещённый по телеграфу о тех зверствах, которые сотворили бунтовщики в Александровском централе и в Усолье, принял решение выполнить требование бандитов. Выпихнул за ворота даже тех политических, которые выходить не хотели.
- Представляете, господа, - обращаясь больше к сотнику, Никитин рассказывал громко, чтобы слышали стоящие рядом юнкера, - Я Брониславу Шварцу, который был одним из организаторов январского восстания в Царстве Польском в шестьдесят третьем году, говорю - выходите, господин революционер, за вами друзья прибыли. А тот не хочет. У него через три месяца ссылка заканчивается. Правда, еще один с кличкой Зюк, выбежал за ворота с радостью. А ему отбывать ссылку всего два месяца оставалось.
- Александр Павлович, о подмоге есть какая-нибудь информация, - спросил начальника острога Головачев.
- Мне телеграфировали ещё два дня назад, что к нам вышел сводный отряд из Иркутского пешего батальона. Но когда он подойдёт?! Местные казаки из бурят в количестве трёх сотен вышли в долину день назад. Но и бунтовщики и ваш отряд с ними разминулись. Где они сейчас, не знаю. Надеялся, что они перехватят каторжан. А то у меня в гарнизоне всего четыре десятка человек осталась. Половина почитай, как раньше бы сказал 'инвалидная команда'. Косые, хромые, и такое прочее. Вот такие у меня бойцы.
Начальник острога, который вышел к нашему отряду, когда мы заехали за стены крепостицы, продолжал вещать:
- Даже не знаю, что и делать. Варнаки ушли около часа назад. Двигаются по дороге, которая их выведет на тракт вдоль Иркута. По этому тракту в основном бурятские улусы Нурай, Хабарнуты, Тутхул, Хэлтэгэй, Улан-Горхон, а дальше дацан 'ДэченДаржалинг' на реке Кырен. Ну а после дацана еще верст шестьдесят и граница с империей Цин, куда тракт уходит и заканчивается у озера Хубсугул. Там в основном идет обмен и торговля с китайскими и монгольскими купцами.
- Ваше благородие, а другая дорога есть, по которой можно обогнать бандитов? - задал я вопрос, понимая, что нарушаю правила субординации. Но иначе данный асессор будет перечислять свои беды и сомнения ещё полчаса.
Никитин от моего вопроса, как будто споткнулся и завис. Через десять секунд, он обернулся и, найдя глазами надзирателя, попросил:
- Голубчик, найдите мне Бургеда, - после чего пояснил сотнику. - Это наш местный лучший охотник. Он здесь все местные тропки знает.
После этого, начальник острога продолжил повествование, из которого выходило, что он просто не имел возможности оказать сопротивление бунтовщикам, и сделал всё возможное, чтобы кровь не пролилась. Хорошо, что вызванный охотник нашёлся быстро. И через десять минут мы знали, что есть дорога через замершее болото, но пройти там можно только одноконь. Зато выйдем к улусу Жэмhэг часа через полтора-два, даже раньше, а там есть удобное место, где можно перекрыть тракт. А бандитам в обход по тракту до этого места часа четыре-пять идти. Они же со скоростью пешехода пойдут. Сани грузом заняты. Половина варнаков пешком идёт. Но это если беглые по тракту в Китай двинутся. А могут и по реке Иркут пойти. Но это вряд ли. Кони у них сильно устали, да и бандиты многие поморозились, кашляют.
Я смотрел на сотника Головачева и мысленно сочувствовал ему. Тяжело принимать решение, выбирая или, или.
- Бургед, а Иркут мы перейдём раньше, чем там смогут пройти беглые? - спросил охотника сотник.
- Раньше, ваше благородие. Если они с дороги свернут, чтобы по реке идти, то на месте, где мы Иркут переходить будем, появятся самое раннее через два час, а мы если сейчас выйдем, то через полчаса доберемся.
- Тогда поступим следующим образом, - сотник нашел глазами старшего из приставшего к нам обоза 'мстителей' Акима Жилкина. - Аким, распрягайте сани и верхами следуете за нами, как перейдём реку, хоронитесь на берегу и ждёте пару часов. Если варнаки мимо вас не пройдут за это время, возвращаетесь обратно. Если же пойдут, то обстреляйте их издалека и по нашим следам идёте за нами, чтобы сообщить.
Подошедший Жилкин, молча выслушал сотника, после чего произнёс:
- Ваш бродь, я посыльного пошлю, а сами за варнаками следом пойдём. Будем их пощипывать. А если за три часа не пройдут, то вам на помощь двинемся все. Всё же их теперь под сотню набралось.
- Господин сотник, я с вами отделение нормальных солдат под командованием унтер-офицера отправлю, - вступил в разговор начальник острога Никитин. - Десяток лошадок мы найдем. Не всех бандиты увели. А шагом они за вами поспеют.
Минут через двадцать отряд двинулся вперёд. Я ехал за проводником Бургедом и думал о том, что сегодня эта гонка за беглыми закончится. За три дня, если считать от села Большежилкина, мы почти догнали эту партию каторжан, но далось нам это ох как нелегко, даже учитывая, что шли по их следу. Особенно тяжело было лошадям. Идущий подо мной жеребчик по кличке Чёрт, прозванный так юнкерами за свой зловредный нрав, еле перебирал ногами. Пятые сутки в пути, начиная от Иркутска. По всем нормам всем нашим лошадям был нужен минимум суточный отдых, а лучше двое суток. Заболевших среди юнкеров не было, но человек пять обморозили кто нос, кто щёки, а кто-то и то, и другое. Спасибо опыту обозников, которые прихватили гусиный жир. А то пострадавших было бы больше.
Наконец-то переход закончился и вышли на наезженный тракт. Позади на Иркуте остались все 'народные мстители'. Отделение солдат с посадкой на коне, как собака на заборе, замыкало колонну. Я осматривался по сторонам, пытаясь определить, где можно сделать засаду. О том, что мы обогнали варнаков, говорило отсутствие следов на тракте, покрытого небольшим слоем наметённого ветром с обочин дороги снега.
Догнав проводника-охотника, благо на тракте можно было и двум саням разъехаться, спросил:
- Бургед, а где место удобное для нападения на обоз каторжан, о котором ты говорил?
- Шагов через пятьсот балка пологая будет, там летом небольшой ручей протекает. Идет поперёк тракта и дальше к вон той рощице, - проводник указал на виднеющуюся слева от тракта метрах в трехстах вперёд и в метрах ста от дороги небольшую группу деревьев. - Там можно будет укрыться. А позёмка за пару часов наши следы скроет.
'Грамотно. Хорошая фланговая засада получается, - подумал я, прикидывая, где разместить группы нападения, прикрытия, наблюдателей и зону полного огневого поражения. - Только, кто мне даст возможность командовать? Но своё мнение Головачеву обязательно доведу. Всё-таки мы с ним столько времени провели в училище, разрабатывая различные тактики действия малых групп казаков в тылу врага. И где Бургед такому научился?! На дорогах пошаливал?'
Действительность оказалась еще лучше. Балка была пологой, но глубокой. Шла не только до рощицы, но и дальше. На фланге можно было разместить двадцать пять человек с интервалами метров по пять, что позволяло организовать зону уверенного огневого поражения метров в сто пятьдесят - двести по тракту. Как раз на такое расстояние растянется обоз. До дороги от места засады было метров двести. И располагался тракт чуть ниже небольшого холма, за которым проходила балка. Стрелять сверху вниз всегда удобнее, чем наоборот. В общем, 'молот' хоть и с одной стороны, но получался внушительным. 'Наковальня', в которой оставалось ещё пятнадцать стрелков, считая отделение солдат, позволяла не пропустить бандитов вперёд по тракту. А заметить, что её, что 'молот' будет проблематично. Я хотел предложить Головачеву накинуть сверху на папахи юнкеров и солдат куски белой материи, рулон которой заблаговременно прихватили с собой.
По моему мнению, противник, попавший в такую засаду, может предпринять только следующие действия. Первый вариант - увеличить скорость движения, организовав огневой отпор, и попытать выйти из зоны сплошного поражения. В этом случае противник с ходу попадает под удар 'наковальни', а разгром завершает 'молот', нанося удары с фланга по противнику. Тем более, если поразить лошадей в санях, которые рванут на прорыв, то можно закупорить тракт. По снежной целине особо не ускачешь. А если поразить лошадей в конце обоза варнаков, то получится классический огневой мешок.
Второй вариант у бунтовщиков - организовать оборону, принять бой и попытаться уничтожить засаду с фланга. Второй вариант, обычно, имеет место при существенном перевесе противника в огневой мощи сил и средств, как в нашем случае, при этом свои боевые порядки противник организует в сторону 'молота'. В решающий момент, когда силы противника связаны 'молотом', 'наковальня' наносит сокрушительный и неожиданный удар в тыл боевых порядков противника. Бежать по целине в сторону от тракта, где нет засады, значит умереть уставшим. Пулю не обгонишь.
Сотник Головачев, которому я нарисовал на снегу схему засады и рассказал о возможных вариантах наших действий и противника, принял её без каких-либо изменений. Разместил юнкеров вдоль балки, обозначил каждому сектора обстрела. Я раздал куски материи и показал, как лучше всего повязать их на голове поверх папах. Командовать 'наковальней' сотник оставил унтер-офицера с его отделением и ещё пятёркой юнкеров, сам он разместился в середине фланговой засады. Спутанные лошади остались на дне балки, пережёвывая овёс из подвешенных торб. Оставалось только ждать и молить Бога, чтобы бунтовщики не пошли по реке Иркут.
Лежу в первой ячейке, которую оборудовал в корнях деревца, выкопав небольшой окоп в снегу. С другой стороны вторая позиция. Ещё через три метра третья. До всех можно добраться ползком через прорытые в снегу неглубокие траншеи. Перед выходом из Тункинского острога получил разрешение от Головачева взять с собой мой 'Гевер 88', сотню патронов в пачках и ранец. Свою казачью винтовку отдал Васильеву и патроны к ней. Его ствол остался в обозе. Дядька Игнат и остальные сверхсрочники училища, которые нас сопровождали, остались в Тунке.
Протёр холстиной затвор, убирая образовавшийся иней. Потом почистил все патроны, доставая их из пачек. Снарядил магазин. Остальные пачки сложил в подсумки. Холодновато, но полушубок, унты и тёплое бельё позволяло не стучать зубами. Тем более на дно ячеек положил нарубленного лопаткой лапника. Нашлась парочка низкорослых елей. Лежал и с легкой грустью вспоминал свой гибрид из шкур красного волка, который был у меня. Жалко всё сгорело на хуторе. В нём было бы куда теплее. Время тянулось медленно. Но, наконец-то вдали по тракту показалось пятно, которое, увеличиваясь в размерах, говорило о том, что идёт большой обоз.
'Кажется, нам повезло, - подумал я. - Сейчас наш длительный забег закончится. Надоела эта погоня. Надеюсь, что будем просто уничтожать этих зверей. Слава Богу, в это время толерантностью в Сибири не пахнет. А, насмотревшись всех тех ужасов, которые совершили бунтовщики, вряд ли у кого из юнкеров дрогнет рука. И сотник - наш человек! У него даже в мыслях не возникло, что надо выйти и предложить бунтовщика сдаться. Команда от него была - огонь на поражение'.
Я через целик и мушку отслеживал проходящих мимо меня каторжан. Скоро первые сани достигнут отметки, после которой мы откроем огонь. 'Даже головной дозор вперёд не отправили, - подумал я. - Совсем нюх потеряли ребята'. Ещё чуть-чуть и можно стрелять. Я взял на мушку возницу десятых по счету спереди саней. Первые сани пересекли, обозначенную Головачевым линию открытия огня. Выстрел! Возницу вынесло из саней. Его тело упало между оглоблей и сани остановились. Справа и слева от меня заговорили винтовки юнкеров. Огонь был убийственным.
Теперь будем выполнять поставленную Головачевым задачу - отстреливать наиболее активных каторжан. Если по моим утверждениям выбивать офицеров в первую очередь при засадах в тылу врага, когда мы с ним разрабатывали тактику ведения боя в этих условиях, сотника корёжило, то по каторжанам он сам мне поставил такую задачу и разместил рядом с собой в цепи ячеек засады.
Смотрим, кто начал проявлять активность. Жаль, рядом нет корректировщика. Но отсутствие оптики на винтовке, позволяло самому оценивать ситуацию.
Ага, вот кто-то замахал руками, что-то выкрикивая. 'Наш клиент!' -Подумал я, навел мушку и мягко потянул на спуск. Выстрел. Одним руководителем стало меньше.
Кто ещё? Мой взгляд начал скользить вдоль обоза бунтовщиков. Ещё один стал что-то кричать и показывать рукой на наши огневые позиции. 'Нет, организованной атаки нам не надо!' - успел подумать я, пока тело на автомате делало свою работу. Выстрел и каторжанин, получив пулю в лоб, разбрызгав затылком, слетел с обочины тракта, на которую успел забраться.
А дальше понеслось. Каторжане с ядрёным русским и польским матом через снежную целину попёрлись на нас по пояс в снегу, стреляя из всего, чем были вооружены. 'Наковальня' сработала отвратительно. Десяток солдат и пятёрка юнкеров стреляли во фланг бунтовщикам, но их точность была нулевой.
Я слился со своей винтовкой в одно целое и долбил, как из пулемёта, пытаясь охватить, как можно больший сектор и, еле успевая менять пачки патронов и передёргивать затвор. Каторжане под плотным огнём залегли метрах в ста от нас. Но потом будто по чьей-то команде, а может быть, она и прозвучала, но я не услышал, враз поднялись и пошли вперёд.
'Близко, слишком близко', - подумал я, быстро меняя расстрелянную пачку и вновь открывая огонь. Остановился только после того, как целей не осталось. Последних бил уже чуть ли не в упор, метрах в двадцати. Проверил подсумки. Осталось пять пачек от двух десятков. 'Семьдесят пять выстрелов. За двадцать пять-тридцать попаданий могу голову отдать. - Подумал я. - Тридцать-сорок процентов пораженных целей. Обалденный для скоротечного боя результат'.
Я, расслабившись, растянулся на лапнике и прижался горящей щекой и лбом к холодному прикладу винтовки, вдыхая запах сгоревшего пороха. Давно я так не стрелял. Спасибо, винтовочка, выручила. Могли нас смять каторжане. Ещё чуть-чуть и смяли бы. Очнулся от голоса сотника.
- Ермак, оглоблю тебе в ...., - Головачев, застыв заиндевевшей фигурой надо мной, поперхнулся и продолжил. - Много видел хороших стрелков, но то, что творил сегодня ты...
Сотник снял с усов иней и лёд, откашлялся и продолжил:
- Теперь верю, что можешь, стреляя, буквы рисовать на мишенях. Спасибо, тебе. Если бы не ты, могли бы и потерпеть поражение. Чуть-чуть варнаки до рукопашной не дошли.
- Ваше благородие, отбились и, слава Богу, - ответил я, вставая и попытавшись принять стойку смирно.
Сотник, ничего не говоря, сграбастал меня в объятия.
- На награду обязательно представлю, - прошептал мне на ухо Головачев. - Молодец! Спасибо тебе!
Пошли доклады от портупей-юнкеров. Отделались можно сказать легко с учётом трехкратного превосходства каторжан-бунтовщиков и хренового действия 'наковальни'. Трое убитых и пять человек раненых юнкеров. Мой 'казак' Васильев, благодарю тебя Господи, остался жив. В ранце у меня было три комплекта перевязочных материалов. Использовал их для тех, кто, по моему мнению, мог выжить.
Не дай вам Бог, делать такой выбор. Перебинтовать нормальным перевязочным набором, а не куском тряпки того, кто, возможно, выживет и не сделать этого с тем, кого 'списал' из живых. Впервые, за всю свою жизнь в этом мире попросил закурить. Затянулся папироской и ничего не почувствовал. Грамм бы двести неразбавленного спирта! Чувствую, и это не поможет. Всего полгода прожил с ребятами, а как тяжело их терять!
После оказания помощи, цепью двинулись к тракту, проверяя по пути убитых или раненых бунтовщиков. Заметив, как старший портупей-юнкер Забелин склонился над одним из лежащих каторжан и достал кинжал, выстрелил по телу бандита на вскидку. На мой выстрел сбежались юнкера, которые были рядом, и подбежал, продираясь через сугробы, сотник Головачев.
- Что случилось? - спросил взводный.
- Ваше благородие, лучше будет, если все каторжане погибнуть от пуль. Не к чему резаные раны. Найдётся много защитников нашим борцам за свободу. Чтоб их черти жарили...
Головачев задумался, а потом выдал конкретный приказ:
- Живой, не живой, проверять стреляя!
Когда добрались до тракта, прозвучало еще пара-тройка выстрелов контроля. На дороге встретились с солдатами и юнкерами, которые были в 'наковальне'. Если юнкера имели бледный вид, то солдаты конвоя выглядели героями Советского Союза. Как же участвовали в уничтожении противника.
Я подошел к пшеку, который пытался организовать и, можно сказать, организовал атаку на засаду. Рядом остановился унтер, старший над отделением конвойных и, глядя на труп лет двадцати пяти-тридцати мужчины, во лбу которого было отверстие от моей пули, а затылка не было, произнёс:
- Дурачок! Ему оставалось два месяца до окончания ссылки! А теперь Юзеф Пилсудский - покойник! Зачем ему это надо было?
- Кто? - ошарашено произнёс я.
- Юзеф Пилсудский, он же Виктор, Мечислав и Зюк. Какие-то ещё есть клички. Хороший в принципе парень, но свёрнутый на Польше от моря до моря.
'Неужели это будущий маршал Пилсудский - глава возрождённого Польского государства, основатель польской армии, победитель Тухачевского, - мысли в моей голове метались со скоростью пули. - Это что, я завалил автора конференции 'Междуморья', которая должна была простираться от Чёрного до Балтийского моря, благодаря чему должно было избежать в Центральной Европе доминирования Германии или России. Охренеть... Кажется, история началась усиленно меняться. Я, что убрал с доски истории будущего диктатора Польши?!'
- А ты чего такой, как будто апостола или саму Богородицу увидел? - спросил меня унтер.