Частная клиника называлась "Витасурс", неизвестно, правда, на каком языке. По - русски это означало "Источник жизни", как объясняла нижняя надпись на солидной вывеске.
В клинику Константина Петровича Смирнова поместила дочь, когда врачи, наконец, объявили диагноз - рак желудка. Наслушалась разговоров о чудо-хирургах онкологах, замечательном оборудовании и внимательном персонале. Еще бы! За такие-то деньжищи. Впрочем, сколько именно заплатила дочка врачам, Смирнов не знал.
Михаил, главврач и хозяин клиники, говорил с Константином Петровичем покровительственно, доброжелательно, но сверху вниз, как обычно разговаривают с больными хорошие врачи. Зато перед дочкой, финансовым директором известной в их небольшом южном городке строительной компании, откровенно лебезил. До Смирнова доносились обрывки разговора:
-Поймите, Станислава Константиновна.....шестьдесят девять лет... такая болезнь Никто вам гарантии не.... Можем пойти навстречу... половину, но если после операции....
Все было ясно.
-Ну и стоило выбрасывать такие деньги! - ворчливо сказал Константин Петрович, когда врач, наконец, ушел, и они с дочкой направились по коридору в палату.
-Перестань, папа! - немного слишком резко огрызнулась Стаська, потом извиняющимся тоном добавила: - Зато условия какие! Как в санатории. Отдохнешь до операции недельку, обследуют полностью. А хирурги, говорят, здесь делают чудеса!
Растратчица. Такой и мать была. Но вот только дочь теперь могла себе многое позволить. И причины для спешки у нее были. Смирнов отлично понимал дочь.
Стася до сих пор не могла себе простить смерти мужа. Тогда, пять лет назад, за операцию на сердце с нее запросили шесть тысяч, но "без гарантии". Она заколебалась, написала в Москву, долго ждала ответа, но московские врачи неожиданно отказали - "не довезете, больной нетранспортабелен". А тут вдруг и Николай почувствовал себя лучше, занялся домашними делами, отремонтировал стиральную машину, нагнулся включить и упал - чтобы никогда больше не встать.
Смирнов даже немного позавидовал зятю - легкая смерть. Вот только слишком рано, и до пенсии не дотянул.
И Зина, жена Константина Петровича, ушла легко. Уснула, а утром не проснулась. Врачи долго разводили руками - без всяких видимых причин, загадка. Для Смирнова никакой загадки не было - после отъезда обеих внучек в Германию жена просто не захотела дальше жить. Устала, не видела смысла. Ей тоже не нравился этот мир.
В смерти Николая и матери Стася без всяких причин обвиняла себя, а сейчас пыталась спасти хотя бы отца, без разбора швыряясь деньгами. Как будто жизнь можно купить!
Константин Петрович верил - сбудется то, что суждено. Но условия в Витасурсе и впрямь были хороши - просторная уютная палата на троих, огромные окна, балкон. Больше всего Смирнову нравилось то, что от балкона на втором этаже прямо из палаты вдоль стены спускалась наружная лестница к парку на склоне холма. Вернее не к парку, а скорее заброшенному одичавшему саду, раскинувшемуся в нескольких шагах от больничного корпуса.
Сад не входил в территорию клиники, но, по всей вероятности, не принадлежал никому и был на удивление пустынным. Центральная дорожка петляла по склону, прихотливо сворачивая то вправо, то влево на каждом ярусе, но от нее вниз бежало множество узких тропинок, уводивших в тенистые, скрытые деревьями, непроходимые заросли. А может быть и проходимые. В первый день Константин Петрович не стал рисковать. Он немного посидел на скамейке у центральной дорожки, ни о чем не думая, просто наслаждаясь одиночеством и покоем, и вернулся в больницу.
Серьезную вылазку Смирнов предпринял на второй день, уйдя вниз рано утром, чтобы не слышать стонов и жалоб соседей по палате, не поддаваться тяжелым и бесполезным мыслям, не улыбаться искательно врачам, с жадной надеждой расспрашивая о чудесных исцелениях.
На этот раз Константин Петрович сразу выбрал самую запутанную тропинку среди кустов ежевики, скрытых пологом вишен, среди кизила, усыпанного красными ягодами, и алычи с зеленоватыми мелкими плодами.
Внизу, ближе к подножью холма, справа виднелись ухоженные огородики и несколько бревенчатых домишек, и потому старик сразу же свернул налево. Там была она, Поляна Фей. Идти пришлось довольно долго.
Сначала Смирнов вышел к давно заброшенному полуразрушенному фонтану. Вряд ли кто-то помнил о его существовании. Густой полог деревьев и колючие кустарники надежно защищали неожиданную находку. Маленький бассейн окружал щербатый бетонный барьер, в центре на постаменте стояла темная статуя обнаженной девушки, девочки с одной отбитой рукой. Нимфа или наяда. Наверное, когда-то богиня держала кувшин или чашу, из которой изливалась вода, и выглядела иначе. Сейчас фигурка девушки, поддерживавшей уцелевшей рукой искалеченную, казалась воплощением страдания. Источник боли, - понял Константин Петрович. Боль, тупая, ноющая, вернулась, как только Смирнов подошел к источнику.
Мокрый мусор, скопившийся в фонтане, к счастью ничем не напоминал о людях. Всего лишь желтые и коричневые подгнившие ивовые листья, обломки веток, камни, струящийся из-под барьера тонкий ручеек. Ручей и вывел Константина Петровича на небольшую, спрятавшуюся среди зарослей поляну. Узнать ее не составляло труда.
Поляны фей хорошо знает каждый, кто когда-либо в жизни путешествовал на поездах или автобусах, внимательно глядя в окно. Это те, покрытые сочной травой и яркими цветами манящие прогалины, которые внезапно появляются вдоль лесной дороги в местах, где не бывает никаких остановок, и заставляют мечтать о том, как когда-нибудь, когда, наконец, ты не будешь никуда спешить, ты специально приедешь сюда, выйдешь из машины и пойдешь по траве. И будешь идти долго вперед, ни о чем не задумываясь и ничего не страшась, пока не дойдешь до выложенного белыми камнями в центре поляны круга. Небо над ним всегда прозрачное, похожее на зеркало, ведущее в иной мир. Это и есть место, где могли бы танцевать феи.
На найденной Смирновым поляне такой круг был. Среди травы, помятых жестких листьев одуванчика и крохотных голубых цветов отчетливо выделялись крупные белые камушки, обкатанные как морская галька, но почему-то треугольной формы. Образуя идеальный круг, камни приманчиво посверкивали, приглашая улечься на спину, подложив руки под голову и, поглядев немного в голубое прозрачное небо, закрыть глаза. И тогда, Константин Петрович ничуть не сомневался, прилетят веселые крылатые плясуньи и унесут твою свободную душу в далекие светлые края, где нет ничего кроме волшебных полян и танцующих фей.
Искушение было почти непреодолимым, но Смирнов не стал спешить. Оставил эксперимент на предпоследний день, перед операцией.
А пока старик каждый день приходил на поляну и сидел на траве, глядя на магический круг, чувствуя, как успокаивается и уходит боль, а потом возвращался в палату выслушивать мягкие упреки медсестер - вот уж беспокойный больной! - и лицемерные уверения врачей - прекрасные анализы, все будет хорошо, даже удивительно в таком возрасте.
За день до операции Константин Петрович привычно спустился в парк. Уже возле фонтана он почувствовал запах дыма, но не забеспокоился, не заподозрил, пока не прошел до конца вдоль ручья.
Поляны фей больше не существовало. Трава была истоптана, середина лужайки выжжена костром, вокруг пепелища разбросаны обрывки бумаги, пустые бутылки, окурки, остатки пищи. Кто-то из местных жителей, возможно, даже обитателей деревянных домишек, устроил на полянке пикник. Люди повеселились, пожарили шашлыки, оставили за собой запах дыма. Константин Петрович поискал взглядом разбросанные белые камни, но не нашел ни одного. Словно никакого волшебного круга на поляне никогда не было.
Смирнов не испытывал ни ненависти, ни возмущения. Отчего бы? Эти люди не сделали ничего плохого. Ничего такого, что выходило бы за рамки обычного человеческого поведения. Константину Петровичу не было больно, ему просто все стало безразлично.
Старик безропотно вынес унизительные и мучительные предоперационные процедуры. С усталой улыбкой, ничего не слыша, кивал в ответ на успокаивающие бессмысленные слова. Его беспокоил только неотвязный, раздражающий запах дыма. Запах исчез только тогда, когда, наконец, Смирнову дали наркоз, и огромные блистающие металлические стены, похожие на органные трубы, поплыли, громоздясь, над прекрасной Поляны Фей.
Константину Петровичу повезло. Он умер под наркозом на операционном столе, не приходя в сознание.