Джалак М. : другие произведения.

Красное на белом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Зачастую инстинкт в человеке сильнее рассудка и обстоятельств, поэтому главная героиня выполняет тяжёлую работу (без которой могла бы обойтись) и ведёт двойную жизнь - в некотором роде (без которой тоже могла бы обойтись).
    Рассказ получился очень "родительским", надо сказать. :)

Красное на белом

  
   Судья огласил приговор. Я привычно смотрела на то, как осуждённый опускает взгляд на скованные руки, на то, как адвокат худо-бедно пытается утешить несчастного. Дёшево отделался - всего лишь отрубят кисть. Куда лучше потерять часть тела, нежели жизнь. Покосившись, вижу, как в глазах у стоящей рядом Клары Хидеж блестит садистское удовольствие, кончик языка нервно облизывает краешки губ. Мысленно уже отрубает, полоумная.
   - Что это ты так радуешься? - с подозрением спрашиваю я. - Из СИНа округа приказ нескоро придёт.
   Коллега не отвечает - сейчас приклеится носом к тонированному стеклу. Балкон специально так сделан - зал суда как на ладони, а нас оттуда не видно. Это, конечно, каменный век - проще установить следящую камеру с монитором в каком-нибудь удобном помещении, но они могут некстати прийти в негодность, и мы по техническим причинам пропустим слушанье, на котором обязаны присутствовать.
   - Пойдём перекурим, - вдруг предложила Клара. Голос у неё глухой и хрипловатый, как у мужчины, совершенно не подходит ей. Работа тоже не подходит этой стройной изящной брюнетке с ухоженными руками и нежным лицом. В личном деле я видела снимок её лёгких курильщицы, скоро сама наверняка заработаю такие же. Грустно. Мало того, что нервы могут сдать в любой момент, так ещё и это... А что поделать? Одно вытекает из другого.
   Иногда, признаться, чувствую инстинктивный страх перед сумасшедшими, когда стою рядом с Хидеж. Почему-то мне кажется, что она гораздо больше меня нуждается в лечении. Мне-то подлечить всего-навсего невроз надо, а ей - голову.
   Тут я получила сигнал от служебного коммуникатора, коротко переговорила и повернулась к коллеге.
   Оказалось, та уже натянула маску. То же делаю и я, но поаккуратней, чтобы не размазать макияж. Затем надеваю и оправляю перчатки. Можно выходить.
   Вот так Клара. Гордится, идиотка. Опять.
   Чёрная свободная форма скрадывает очертания её фигуры, и сразу нельзя понять, мужчина это или женщина. С определением моей половой принадлежности проблем меньше - у меня накрашены глаза и губы. Впрочем, сведущим и так ясно, что женщины - мужики на такой работе спиваются. Про одного знаю, который не пьёт, да и тот, говорят, псих. Когда у нас снова начали казнить, а не только содержать всякую мразь за счёт государства, люди успели отвыкнуть от этого, как от чего-то само собой разумеющегося и, по сути, логичного.
   Стоим с Кларой в вестибюле у открытого окна, курим - по-прежнему в масках, и все проходящие мимо косятся на нас - обвиняемые, ведомые под конвоем, приставы, обвинители и защитники, свидетели, просто родственники тех, кому не посчастливилось сюда попасть. Я щурюсь на сизые струйки дыма, поднимающиеся к потолку, и избегаю взгляда коллеги.
   - У меня ещё один. Может, у него пытаются добыть информацию, которой он не располагает? - бормочу я без особой надежды на ответ.
   От меня требуют ему пригрозить. Тогда кто угодно в чём угодно сознается, хоть в зоофилии, хоть в любом из смертных грехов на выбор. Куда надёжней детектор лжи или "сыворотка правды". Однако, ничего странного. Всё я поняла, только вслух не скажу - себе дороже.
   Выкрашенные розовой краской корпуса и обсаженные цветами белые стены, которые виднеются из окна одного из судебных зданий - это тюрьма особого режима для осуждённых на высшую меру и последний пункт их этапирования из других мест лишения свободы, в народе известная как "Замок ангелов". Как в насмешку над постояльцами, так и по количеству загубленных ими душ.
   Жильё поблизости от нашего градообразующего предприятия стоит смехотворно дёшево, так как объект портит весь вид из окна. Вопреки первому впечатлению, розовый цвет действует подавляюще.
   Подтягиваю рукав и гляжу на часы - тяжёлые, мужские, браслет великоват для моей руки. Модель старая, сейчас таких давно нет, несколько раз уже ремонтировала, но менять не собираюсь - муж говорил, что ещё дедовские.
   - Через четверть часа пора.
   - Удачи, - говорит Клара, туша окурок о край блестящей пепельницы на высокой подставке. - Жаль, меня никогда не просят.
   Резко оборачиваюсь - так, что она от внезапности отшатывается. Сквозь прорези в её маске вижу, как удивлённо расширились глаза.
   - Триша, ты чего? - с расстановкой говорит женщина.
   Меряю её взглядом и машу рукой с зажатой в ней новой сигаретой - мол, проехали. Я выше Хидеж, которая среднего роста, и кажусь больше, чем есть, но на самом деле кости тонкие.
   Время вышло. Я засунула руки в карманы и с видом хозяйки отправилась по делам - через двор, пропускной пункт, который в "Замке" не хуже, чем линия обороны, и к нижнему блоку.
   Ох, не люблю, не люблю, не люблю... Но надо - за такие вещи дополнительная плата. Хидеж туда не посылают, может увлечься и тогда неприятностей не оберёшься.
   Вот и посетитель - ждёт меня у спуска под землю в сопровождении ещё троих. Что касается внешнего вида, то так будет выглядеть бульдог или разъевшийся кот-перс, если его поставить на задние лапы и обрядить в форму следователя правоохранительных органов Полиса. Я покашляла, готовясь изменить голос.
   Заметив меня, "бульдог" протянул толстенькую руку, пожал мою в чёрной матерчатой перчатке (как только не брезгует?) и представился:
   - Майор Сельборн. А это - заключённый Эванс. - Бледный, взъерошенный парень лет восемнадцати съёжился между двумя бесстрастными типами, похожими, как близнецы. Что он натворил, интересно?
   Возможно, что и ничего. Зрачки у него огромные - отсюда вижу. Я пожала руку майору и неразборчиво назвала вымышленную фамилию - чего ради мне выдавать свою? Слово не воробей, обгадит - можно за всю жизнь не отмыться, даже если ляпнул ты собственное имя.
   - Вы покажете то, что обещал ваш начальник? Паренька надо немного взбодрить, чтобы он заговорил.
   Какие все на публике добрые, подумала я. На каждом углу кричат о гуманности и правах человека, и при этом вон какими способами ведут расследование. Интересно, а синяки гримом замазали? Ну, не моё дело в данном случае.
   Мотнула головой - пошли, мол. Осуждённые за преступления небольшой и средней тяжести отбывают наказание не здесь, а на другом конце города - как уже говорила, тут несколько другой контингент, - но для допросов и экзекуции их доставляют сюда.
   Загородив собой панель, быстро набрала код, и сверхпрочная дверь скользнула в сторону. Мы впятером двинулись вниз - переходы, коридоры, лестницы... Изоляция надёжная, никто и звука не услышит.
   - Сейчас, - заговорила я, тщательно выдерживая паузы и не оборачиваясь, - я вам кое-что покажу, синьоро Эванс.
   Нет ответа. Ну и ладно.
   Вот и камера.
   - Давайте, ребята, - преувеличенно бодро сказала я, и конвоиры втащили заключённого вслед за мной. Последним, как старый селезень, вкатился майор Сельборн.
   Теперь кругом были пластик и металл, всё блестело, как в операционной, а ближе к противоположной стене горделиво возвышалась угрожающего вида конструкция.
   Эванса - он явно уже не ждал ничего хорошего - подвели ближе. Я протянула руку и резко дёрнула рубильник на себя. Лучи дезинтегратора с гулом вырвались из гнёзд, столкнулись, испарив старый манекен, разошлись и пропали. Даже пыли - и той нет. На молекулы.
   Воцарилась такая тишина, что можно было бы услышать падение скрепки. Сельборн стоял, кажется, не дыша. Я нарочито медленно обернулась к Эвансу.
   - Вот так ты послезавтра умрёшь. Нравится?
   - Дети наверняка есть...
   При чём тут дети?
   - Не твоего ума дело. Одно время здесь было иначе - жертва идёт по коридору и получает разряд в затылок. Специально для тебя можно устроить, если такой способ, - я кивнула на машину, - тебе не нравится. Ещё я слышала, что человека оглушали электрическим током, как корову на бойне, ну а потом... И уж лучше я, нежели моя коллега с её... конструкцией мсье Гильотена. По её части опасные бандиты и массовые и серийные убийцы. Хочешь за компанию?
   Молчание.
   - Заговоришь сам или помочь? - подал голос следователь. Умник кошачий. - Ничего ещё не вспомнил?
   Эванс отрицательно помотал головой, вытаращившись на электроды и проводки в моей руке. Некоторые раскалывались при одном их виде. Я досчитала мысленно до трёх.
   - Двести вольт - и всё. Мне ничего не сделают - перегнула немного, бывает.
   Сельборн ждёт, что бедняга сейчас запоёт соловьём. Да и мальчишка не догадается в такой момент, что я его не убью и не сделаю психом, пока не расскажет - потом не расспросишь.
   - Ничего?
   Снова отрицательный кивок.
   - Привязывайте. - Я устало махнула в сторону блестящего стола.
   - Нет! Я вспомнил!
   - Что вспомнил? - Я помахала проводками.
   Тут произошло то, что иногда случается - заключённый отчаянно заорал и рванулся из рук роботов, те даже среагировать не успели. Смог даже добежать до двери, но один из них оказался быстрее и подставил подножку. Незадачливый беглец шумно свалился на пол. Похоже, этот мой жест стал последней каплей.
   Какого чёрта? Как это понимать? Чего они как замороженные?...
   Всё понятно - роботов так и не заменили и не отремонтировали, несмотря на мои просьбы. Подозрительное пренебрежение моей безопасностью.
   - Что уставились? Делайте лучше своё дело, - пробурчал толстяк и отёр платком испарину со лба.
   Парень тем временем уже кричал, что всё вспомнил и всё расскажет, только не надо больше отдавать его кому-то там... Не расслышала. Конвоиры силой поднимали его на ноги, а он всё падал и пытался уползти. Я опустилась на корточки на безопасном расстоянии. Ужасно хотелось пить. А ещё - спать.
   Гуманность и права человека, говорите?
  

***

  
   Вы можете себе вообразить, что не пахнет ничем, кроме пыли? То есть вообще ничем. Душно, пока ветерок не подует и не принесёт запах морской соли. Облака сегодня тяжёлые и низкие, цвета песка, и из-за них всё вокруг прибрело слабый желтоватый оттенок. Солнце точно каменное.
   Тюрьма дала поселению своё название вместо его номера - Кастело-де-ла-Анжелой, и первые двадцать лет в ней работала половина жителей города. С развитием индустрии андроидов необходимость в большом количестве людей отпала - теперь среди надзирателей их двое на одного человека, город разросся и стал уже просто городом со своей жизнью, как множество других. Улицы на чертежах и в реальности - одно и то же, идеально прямые, сходящиеся к главной площади. Бежевые и белые дома созданы за считанные дни при помощи специальной строительной пены. Они похожи на морские скалы в лучах рассвета - такие же гладкие и блестящие. Плавные линии, обтекаемая форма. Круглые и овальные окна - как пузырьки воздуха.
   На меня ни с того ни с сего напало чувство, будто я вторгаюсь грязными руками в общую атмосферу доброжелательности и света. Антивеществом, отрицательной энергией, если угодно. Когда я добралась до нужного здания, ощущение пропало.
   Войти в бокс, под сдувающий пыль поток воздуха. Если бы он пах, скажем, фиалками, а не дезинфекцией - было бы совсем хорошо. Вымыть руки - и можно входить в своё обиталище.
   Прихожая освещается мертвенно-бледной панелью дневного света. Она чуть слышно потрескивает и время от времени мигает. Надо бы посмотреть на досуге, что там не так.
   - Бьорн! - рявкнула я, стаскивая куртку, и оглянулась на вешалку, ища свободное место. - Ты дома?
   - Дома, дома, где же мне ещё сейчас быть? - невозмутимо отозвались из кухни. - Ужин на плите.
   Я принюхалась, но ничего не почувствовала - то есть у нас опять концентрат.
   - Спасибо, - я нагнулась, чтобы расстегнуть обувь.
   - Я ухожу, - Бьорн вышел в прихожую, - надеюсь завтра к вечеру вернуться. Сейчас передоговориться не смог.
   Мой компаньон ниже немаленькой меня на три сантиметра и немного шире в плечах. Поскольку отношения у нас скорее дружеские, нежели "подай-принеси", я и называю Бьорна компаньоном, а не предметом обихода. Те ребята, что у меня на работе, кстати, тупее - они больше выполняют приказы, чем думают сами. Думать им вообще вредно.
   - Данные в порядке?
   - Что с ними станет? И номер же есть.
   Точно - сама уже не знаю, что говорю. Татуировка-номер а-ля "узник концлагеря" у него там, где у человека на предплечье располагаются вены. У меня все мои данные - начиная группой крови и заканчивая номером счёта - вшиты в то же место, но снаружи ничего не заметно. Бьорну согласно соответствующей статье конституции достаточно номера. На улице я изредка встречала таких, как мой товарищ, с цифрами на лбу или на щеке, но прежний владелец, к счастью, не стал так его уродовать.
   - Я на всякий случай спросила. Помнишь ведь, что получилось в прошлый раз. На меня не ссылайся, если что. Оштрафуют.
   - Да не дурак, запоминаю с первого раза. Опять тяжёлый день?
   - А сам-то как считаешь? - Сам догадается, что опять сфабрикованное дело.
   - Всё ясно с тобой.
   - Иди уж.
   Когда за компаньоном закрылась входная дверь, я направилась сразу в ванную - есть совершенно не хочется после очередного такого денька.
   Есть более простые способы очистки, но я обожаю воду - и для любителей вроде меня в квартире есть внушительная ёмкость. Я блаженно вытянулась в воде и запустила пальцы в волосы на затылке. Как водорослей коснулась. Буду лить воду хоть несколько часов. Обожаю звук падающих струй, а Бьорн ворчит, что это деньги текут. Но долго лежать не получается - надоедает. Небрежно протираю запотевшее зеркало и встречаюсь взглядом со своим отражением. Глаза обведены тёмными кругами, рыжие волосы облепили голову, как плотный шлем. Не люблю смотреть себе в глаза.
   Ладно. Потуже затягиваю мохнатый махровый халат и иду на кухню. Там достаю из шкафа фужер и бутылку.
  

***

  
   Ночью, когда в полумраке комнаты фосфорически светятся часы и тускло светятся несколько маленьких лампочек, бессонница вползает в окно, минуя стеклопакет, и раскидывается в воздухе, готовится слушать меня. Безмолвная комната ждёт. Я бросаю взгляд на выключенный голопроектор, сажусь к столу, наливаю и начинаю пить не торопясь. В окне горят несколько звёзд, при которых можно было бы читать, будь они чуть-чуть ярче.
   Помню свою первую... практику, так сказать. Такие же конвоиры, что сейчас, втащили жертву, держа за локти скованных за спиной рук. Надёжная звукоизоляция, влажные ладони и дрожащие пальцы, сжатые на металле. Прикушенные губы щиплет, вдоль позвоночника скатывается капелька пота. Про дрожащие коленки и вакуум под ложечкой можно и не упоминать. В глазах темнеет. Как же я буду целиться?...
   Говорят, зарезал бывшую жену и двоих детей. Бытовуха - не серия, не разбой... Редкие волосы, на подбородке солидное родимое пятно, двухдневная щетина. Ему не дали даже увидеть солнце. Но не знаю - может быть, оно для него чужое.
   И глаза. Такой взгляд бывает только у загнанного животного. Надо только отключиться на минуту... Да. Только отключиться.
   Дальнейшее мне потом очень долго снилось.
   Мужчина нечеловечески взвыл, вырвался из рук конвоиров и дёрнулся в сторону дверей. Что же за силища появляется в минуту отчаяния? Что же это такое, что помогает освободиться от их хватки?...
   Те не растерялись, вовремя поймали и поставили на ноги. Я, уже не соображая, вырвала нейродеструктор и нажала на спуск.
   Роботы сразу же отдёрнули руки, и жертва рухнула с высоты своего роста. Шум от падения тела показался оглушительным. Следом за трупом осела я, ощутив, что ноги не держат, а пот градом катится по лицу. В теле была пустота, диафрагма сдавливала лёгкие. Один из конвоиров небрежно прикрыл голову несчастного, другой выудил из моих безвольных рук оружие и аккуратно вложил в кобуру, ободряюще при этом улыбнувшись. От этой улыбки на обычно ничего не выражающем лице мне едва не стало хуже.
   Ох уж мне эта имитация эмоций...
   Бьорн меня отпаивал капельками, сидел со мной ночами и на все звонки отвечал, что меня нет дома - последнее по моей же просьбе. Вся моя жизнь - сплошная ложь.
   Дома я пробыла всего три дня, потом слегла в психушку с тяжелейшим нервным срывом. Разумеется, об этом мало кому известно.
   Вино щекочет язык и горло. Я облизываю губы и аккуратно ставлю фужер на стол. Смотрю, как тонкий хрусталь переливается в скупом свете. Написать бы моей золовке Дагни - давно этого не делала. Вру в письмах, разумеется. Совершенно не обязательно ей знать, чем занимается вдова её брата.
  

***

  
   ...Мне удалось дотянуть до берега - иначе машина свалилась бы в воду. Ливень, ночь и туман сделали своё дело: видимость была практически нулевая. В неровных лучах фар я слишком поздно заметила, что аэромобиль несётся прямо на дерево, и не совсем удачно попыталась вывернуть руль. Не успела - машина повернулась только чуть-чуть и врезалась в ствол. Когда от удара вышибло ветровое стекло и погнулась передняя стойка, я лишь успела инстинктивно закрыться рукой от осколков. Стойка навылет проткнула предплечье, влажно чавкнув и царапнув кость. Я на секунду потеряла сознание от боли, хватанула ртом воздух, всхлипнула.
   Успела заслониться, но не успела отвернуться - это и спасло мою голову. Инерция швырнула аэромобиль в сторону, машина рухнула с высоты нескольких метров, опрокинулась на левый бок и вдавилась в грязь. Ударом выбило уцелевшие стёкла, и они разлетелись десятками мелких кусков.
   Сразу стало тихо-тихо. Эту тишину нарушал только шелест дождя. Он пошёл уже слабее, и его шуршание в листьях казалось зловещим - вокруг никого. И мне отсюда не выбраться, даже если бы не было аварии - топливные баки опустели практически полностью.
   Из-за ощущения нереальности происходящего я не сразу поняла, что случилось и где я нахожусь. Со стоном повела головой - больно. Это и вернуло мне способность соображать. Тогда же я поняла - если бы "Форд" врезался в дерево фронтально, меня бы просто-напросто накололо на рулевую колонку.
   Стойка прошла вскользь, зато ободрала кожу на виске вместе с волосами. Скосив глаза, я сумела рассмотреть, что покорёжившийся пластик засел в спинке сиденья, нанизав на себя приподнятую руку, которой я попыталась заслонить лицо. Здорово. Я теперь как бабочка на булавке. Только вдобавок повисла на ремне безопасности. Будь аэромобиль с левосторонним управлением, меня бы ещё и приложило о землю или корни дерева.
   Сжав зубы и стараясь не тревожить раненую руку, я под угрожающий скрип ремня (а ну как оторвётся?) дотянулась здоровой до бардачка, с грохотом разворошила содержимое и откопала аптечку с шариками обезболивающего. И тут же заорала, как раненая лошадь - случайно пошевелила пробитым предплечьем.
   Нарочно не придумаешь.
   Я с пугающей апатией думала, что больше не увижу отца живым, даже если меня найдут в ближайшие несколько часов.
   Ведь меня отговаривали садиться за руль в таком состоянии, говорили об ухудшающейся видимости и штормовом предупреждении, нет же... После звонка мамы я рвалась как можно быстрее попасть домой, даже поругалась с комендантом, который предлагал самолично меня отвезти.
   Дождь проник в разбитые окна, капли поползли по лицу, забирались под волосы, за воротник. Рука начала благополучно неметь от неудобного положения и потери крови. Что ж, если попадёт инфекция и начнётся гангрена, от этого нынче не умирают и инвалидами не остаются - ампутируют, сделают бионический протез... Протезы, конечно, не идут ни в какое сравнение с живыми конечностями, пусть с виду и не отличишь. Держать ложку или ручку я смогу, играть - уже нет.
   Лиловый отблеск молнии на мгновение осветил всё вокруг. Через несколько вдохов грянул раскат грома - уже в стороне, куда ушла гроза. Я молилась. Сначала про себя, потом вслух, в полный голос. Неизвестно кому обещала как бы то ни было спасать жизни, коли спасусь сама.
   Только к утру, уже в полубессознательном состоянии, услышала рядом с собой чей-то голос...
  

***

  
   - Опять пила? - зловеще поинтересовались над самым ухом.
   Я подорвалась с места, судорожно протирая глаза и бормоча:
   - Уснула, что ли?
   - Я задал вопрос.
   Та-ак, Бьорн, похоже, всё-таки передоговорился.
   Промычала что-то нечленораздельное, разлепила веки. Обывателю становится не по себе, если такой обладатель каменного лица, как Бьорн, вдруг хмурится или лучезарно улыбается. Особенно первое, как сейчас. Я привычная к такой скупой мимике, но сейчас у меня ощущение, будто меня поймали с поличным.
   Компаньон уселся рядом и откинулся на спинку дивана:
   - Пат, я понимаю твои чувства...
   - И не говори, - протянула я. - Это часть твоей программы.
   - Не оскорбляй меня. Я не такой идиот, как многие из вас думают.
   - Не буду.
   - Спать иди.
   Сам он редко нуждается в сне, а усталость чувствует ещё реже.
   Я кивнула, всё ещё думая о ночном кошмаре. Человечество вовсю сны заказывает, а я от кошмаров избавиться не могу, благо дело, они редки. Наверное, всё-таки правда, а не миф, что цветные сны видят или психи, или творческие личности.
   Почти пятнадцать лет прошло после той аварии, а вижу так, словно это произошло вчера. Часто это ещё и сопровождается болью в правой руке. К моему - и не только - вящему удивлению всё зажило без осложнений.
   Протестантка, а в церковь уже пятнадцать лет ни ногой. Уже давно человек со слабенькой верой в Бога. Молиться начнёт кто угодно, как припечёт задницу. Или почти кто угодно. Тогда я задавала себе наивный, в сущности детский, вопрос - если Он есть, то почему допустил то, что случилось с моей семьёй? Из-за этого я жизни теперь отнимаю, при том, что обещала защищать их. С этими мыслями я отправилась спать в комнату, по-человечески.
   А проснулась с головной болью. Это такая головная боль, которая не поддаётся обычным лекарствам, в том числе и наркотическим, парализующим соответствующие нервы. Череп будто жаром вместо мозгов набит. Вместо каждого глаза тоже по угольку.
   Сигнал телефона подействовал, как удар по темечку.
   - Да?!
   - Ты-то хоть не вопи, децибельный наш, - простонала я с софы. - Ну?! Что там ещё? Нет меня!
   - Твой начальник.
   - Который? Впрочем, без разницы - меня нету, - пробормотала я в подушку.
   - Но...
   - Немедленно слушайся человека.
   Бьорн только плечами пожал. Передал мои слова явно недовольному чем-то начальнику и едва успел повесить трубку, как телефон запищал вновь.
   - Теперь-то что?! - Ворчание Бьорна показалось мне громом, как и звонок. - Квартира Фитцпатрик, слушаю... Тебя.
   Я со второй попытки схватила протянутую трубку.
   - Да... Да, Влад, - попыталась улыбнуться я. Башка сейчас лопнет по швам, но с приятелем поговорить надо, раз позвонил. - Ничего, потихоньку. Да, как-нибудь обязательно, конечно. Целую.
   Отключила телефон и вложила обратно Бьорну в руку. Хорошо, что он не стал включать заодно визуальную связь, и Фирсов не может видеть, в каком я состоянии.
   В голове от неловкого движения снова растряслись раскалённые угли и принялись там кататься.
   - Ууу...
   - Что? - обернулся Бьорн. - Совсем плохо?
   У меня уже нет сил даже ответить - мычу. Вот так и сосуществуем - цапаемся с взаимным удовольствием, грех же обижаться. Мои угрозы перепрограммировать к чёртовой матери, чтоб он открывал рот только тогда, когда спрашивают, попадают в "молоко". Бьорн только ухмыляется и головой качает - знает, паршивец, что я ничего в этом не понимаю. По крайней мере, на таком уровне.
   - Полковник сказал, чтобы ты зашла на час-полтора раньше, а не тогда, когда собиралась.
   - Отлично. - Можно ещё немного поспать. Даже много.
   Головная боль к обеду всё-таки унялась, и я пожаловала к начальнику. Тому, который начальник тюрьмы.
   Больше не копирую мужскую походку, одета в гражданскую одежду. С моря дует влажный солёный ветер и развевает подстриженные "лесенкой" рыжие волосы. Мало ли, что я здесь забыла - никому и в голову не придёт, что иду я к начальнику. Ну а рост... Среди сильного пола я им не особенно выделяюсь, а сейчас меня никто за мужчину не примет.
   Тут я числюсь только в закрытых документах, которые могут потребовать только в случае заведения уголовного дела или по запросу налоговой полиции, указаний в моих личных данных нет. Мы с Кларой этакие "мёртвые души" - служим законно, но как бы неофициально, потому что информация не подлежит разглашению.
   Пройдя идентификацию, отправляюсь к кабинету полковника. Весёленькое место - коридоры с серым потолком, коричневыми стенами и невнятного цвета полом. Несмотря на то, что здесь есть люди, здание производит такое же впечатление, как заброшенные дома с зияющими окнами и торчащей арматурой. Часто появляется ощущение, что по коридорам и самому периметру бродят призраки. Здесь слишком много страдали, и это не прошло бесследно. Будь я более впечатлительной, могла бы и услышать что-нибудь. Что-нибудь такое, после чего невозможно заснуть до утра.
   Особенно неприятно находиться возле пустых камер с отключённым силовым полем - как открытые гробы. Когда я, уже смирившись с судьбой, шла один раз по такому лабиринту, кто-то из надзирателей тронул меня за плечо вместо того, чтобы окликнуть. Я заорала, как будто меня убивают. Какой же был позор...
   На полу возле двери кабинета лежал квадрат света, расчерченный тонкими продольными и поперечными тенями - на окнах решётки, несмотря на прочные стёкла. Вошла я без стука - сам звал, чего это ради?
   В кабинете, отделанном под светлое дерево, не умещалось ничего, кроме стола, кресла, стула и шкафа. На столе перед начальником тюрьмы лежал аккуратно нарезанный белый хлеб, исходила паром горячая варёная говядина и дымился чай.
   - Садись, - велел полковник. Он солидного вида человек среднего возраста - то есть пятидесяти ещё нет.- Угощайся.
   Ну и ну, подумала я. Что-то он больно добрый. Может, недоволен он был тем, что я не захотела брать трубку? Сразу села на продавленное сиденье, чтобы не подпирать потолок, и положила руки на стол - такая вольность мне разрешалась.
   Про себя насторожилась - человек сейчас всей позой демонстрирует власть и пока неясно, к добру это или нет.
   - О чём же ты хочешь поговорить?
   - О твоей работе.
   - И при этом есть будем?
   - Почему нет?
   Я пожала плечами и протянула руку к хлебу.
   - Тебе с сахаром?
   - Всё равно.
   Директор положил мне три ложки с горкой.
   - Речь о Хидеж.
   - Хм? - Выгнула левую бровь, опустив правую. Недаром в детстве долго тренировалась перед зеркалом.
   - Подумываю дать ей отпуск.
   Я придвинула к себе чай, взяла в одну руку ломоть хлеба, в другую - кусочек мяса и только после этого спросила:
   - И насколько долгий?
   - Ты её подруга...
   - Допустим...
   - ...у тебя хотел спросить.
   Вот как. Я отправила мясо в рот, заела ароматные волокна мягким свежим хлебушком и глотнула чаю. Превосходно. Люблю своего начальника, когда он начинает меня кормить.
   - Мне, честно говоря, - осторожно начала я, - кажется, что эта работа не для неё.
   - Ты всерьёз так полагаешь?
   - Именно, - буркнула я с набитым ртом. Угощаться за чужой счёт так угощаться. - Она ж больна. - Неопределённый жест кистью.
   "Больна" - слабо сказано, на мой вкус. Часто Клара казалась абсолютно нормальной, но стоило ей увидеть кровь - и она теряла человеческий облик. Одной из моих фобий было превратиться в такую же тварь, как Хидеж. Головой-то я понимала, что она всего лишь ловит кайф, а я... В общем, не от хорошей жизни я здесь.
   - Ты не имел сомнительного удовольствия общаться с ней длительное время. Но... Кто будет работать за неё?
   - Ты, конечно.
   Нет, я так и знала.
   - А тебе меня не жалко? - вкрадчиво поинтересовалась я.
   - Ты у нас лучший работник. - Ишь, льстить пытается. Чем же это я лучшая? Наличием совести? На всякие жуткие кнопки нажимать страшно лишь сначала - дальше уже борьба не со страхом, а с собственной совестью. Роботы не имеют права причинять вред человеку, пусть и могут. Поэтому таким занимаются люди.
   - То бишь лучший из двух? Всё может быть. - Я ещё раз глотнула чаю, промочила горло. - Но я живой человек с нервами, психикой и всем остальным. В отличие от некоторых, - добавила я, имея в виду охранников-роботов.
   - Почему же, у них тоже есть нервы и психика.
   - Незаметно, - возразила я. - И отправить бы их на отладку. Один пытался меня ударить. Странно, тебе не кажется? Предохранители сгорели, а сам не отключился.
   - Что ж ты сразу не сказала?!
   Я в ответ только вздохнула.
   - Я, знаешь ли, подумывала вообще уволиться.
   - Что, кто-то предложил место получше?
   - Нет. Нервы сдают - как обычно.
   - Увольняйся, - охотно поддержал меня шеф. - Ты же привлекательная женщина, - снова попытался польстить он. - И не годится...
   - Ага, как раз поэтому живу в одной квартире с тем, кому чхать на мою "привлекательную" в кавычках внешность, - фыркнула я. - Насчёт увольнения я не всерьёз, сам понимаешь. Кроме того, если тут останется одна чокнутая Хидеж, репутация учреждения резко ухудшится.
   - Кого-нибудь ещё найдём. А ты выйди выгодно замуж.
   Какая наглость, полюбуйтесь на него!
   - И кто же предложит свою кандидатуру? - Я обворожительно улыбнулась. - Конечно же, наш начальник, полковник... - Я сделала паузу и напыщенно выговорила: - ...Кеннет Бишоп.
   С такой фамилией только начальником тюрьмы служить. Я это ещё в день приёма на работу заметила. Епископ да пастырь душ заблудших - и смех, и грех. Что, либеральный слишком для начальника тюрьмы, а? Да знали бы вы, как он с зэками обращается! Это со мной всё иначе - где он ещё такую дуру найдёт, которая согласится, пусть даже ради денег? Казалось бы, нет ничего проще - зарплаты нереальные. Но кто хочет сойти с ума? Да и элементарную человеческую этику никто не отменял. Нет, таких, как Хидеж, естественно, полно. Однако псих на такой должности тоже никому не нужен, а Клару держат, потому что это всё-таки один псих, а не два. Меньшее зло.
   - Ой, ты меня смущаешь, Фитцпатрик, - махнул рукой полковник. Даже если бы предложил кандидатуру, для меня он староват. - Уволить, увы, не могу, но отпуск могу дать. Двух месяцев тебе хватит? Поезжай к сыну. Только учти, что потом в отпуск уйдёт Хидеж.
   - Плюс отпускные?
   - Плюс отпускные. Поезжай, а я тут пока разберусь. Не нравится мне этот твой случай с роботом.
  

***

  
   Отпускные оказались весьма кстати. Я решила себя побаловать и купила нормальной еды, а не всяких там капсул, которые удобней в течение дня. Если бы не щедрость синьоро начальника тюрьмы, такого я не видела бы ещё долго - чёрную зарплату, как обычно, почти без остатка перевела на счёт медицинского центра, а того, сколько платят там, где я числюсь официально, аккурат на хлеб с водичкой хватает. Спасибо и на том, что Бьорн без дела не сидит - он по закону тоже имеет право где-нибудь служить. Сказать по правде, чёрную зарплату даже и "чёрной"-то не назовёшь, потому что налоги я всё же плачу, чтобы не вызывать подозрений у владельцев счёта (они не интересовались, где я беру такую сумму каждый раз, а если и знали, то традиционно держали язык за зубами), а в налоговой инспекции мне как раз ничего не сделают за такой способ заработка - им всё равно, главное, чтоб платила. Это окружающим не всё равно - будут смотреть, как на врага.
   В течение дня я забежала домой, переоделась, и теперь можно отправляться на "официальную" работу. Машину брать не стала - ставить её там некуда.
   Аккурат когда вышла из рейсового такси, начался дождь. Он хлестал косыми, чуть ли не горизонтальными струями, обильно и беспощадно поливая улицы, людей и машины. Были бы здесь синтезаторы влажности, я бы подумала, что с ними что-то случилось и они решили израсходовать всю воду. Горожане спешат по своим делам, несмотря на непогоду, а среди них рыжий оборотень, хамелеон. Вся беленькая и чистая лишь благодаря тому, что никто не узнаёт - город достаточно большой, чтобы в нём затеряться. Мало кто знает меня в лицо. Начальник не в счёт, никто из надзирателей не видел меня без маски, а Клара сумасшедшая, но не дура.
   Это самое лицо я попыталась прикрыть капюшоном - бесполезно. Представляю, во что сейчас превратился старательно наложенный макияж. Свернув в один из проулков, я тут же влезла в лужу и, чертыхаясь, пустилась к неоновой вывеске паба "Мираж" уже бегом, рискуя навернуться и сломать каблук или, чего доброго, шею. Если бы вывески не было - хрен найдёшь. Действительно мираж. Местные и так знали, куда идти - трактир славился на весь район фирменным мясом с подливкой и концертами по пятницам и субботам, но наличие работающей вывески было правилом для любого заведения.
   Именно здесь я и трудилась официально, так было указано в моих данных. В тюрьме появляться надо нерегулярно, только по наличию работы. Редко, когда чаще трёх раз в месяц, а здесь - рабочий день как у всех.
   До открытия оставалось ещё около четверти часа, когда я отодвинула входную дверь и шмыгнула внутрь. Двери здесь, как обычно, автоматические, пока отключены из-за экономии энергии, и их приходится дёргать вручную.
   Почти тут же столкнулась с хозяином - очень худым человеком с длинным носом и сильно вьющимися волосами. Он стоял чуть ли не на пороге, нетерпеливо посматривал на часы, и на фоне света из кухни казался тёмным силуэтом.
   - Здорово, Эзра, - кивнула я, вылезая из насквозь вымокшего и теперь стремительно высыхающего плаща - ткань сушила сама себя. Хорошая вещь, без неё вонять бы мне, как мокрый мешок.
   - И тебе. Всю твою работу уже успели сделать, так что не волнуйся, готовься спокойно. За пятнадцать минут управишься?
   - Пожалуй. Тейлора ещё нет?
   - Пока никого не было.
   - Опаздывает. Послушай, можешь дать мне отпуск на ближайшие два месяца? Я бы хотела с сыном повидаться.
   - Валяй, - согласился он после секундной заминки. Работала я всегда честно, не увиливала, и хозяин иногда мог пойти мне навстречу.
   - Без меня справишься?
   - Если бы не мог - не отпустил бы.
   Основной зал паба с пустыми столами и льющимся из кухни неярким светом наводил на мысль о космосе с его кажущейся необитаемостью. После шума ливня здесь стояла звенящая тишина.
   Тут дверь хлопнула, и внутрь, обдав нас ветром пополам с дождём, ввалился промокший мужчина. Роста примерно метр семьдесят пять - то есть ниже меня и Бьорна, на нём чёрные брюки и такая же куртка, сапоги на шнуровке, как у полицейских. Всё это дополнено щетиной, переходящей в бороду, и серебряной цепью в мой палец толщиной, на которой болтается какой-то амулет - не разобрала, какой.
   Эксцентричный тип с великолепным голосом и мой хороший друг. Он уговорил меня выступить с ним дуэтом сегодня, Эзра поэтому и разрешил не работать.
   - Триша. Здравствуй, рыжая.
   - Здравствуй, Мэл, то есть борода.
   - Представьтесь, будьте добры.
   Тип с прибитыми дождём волосами удивлённо посмотрел на трактирщика.
   - Малкольм Тейлор - сами приглашали. Вот, - он ткнул пальцем за спину, - всё своё со мной.
   - Ясно. Времени у вас в обрез, особенно у тебя.
   Последнее - уже мне. Ограничившись кивком, я направилась в гримёрку. Густой мягкий ворс ковролина глушил стук каблуков, на которых я сегодня явилась - они добавляли мне ещё пять сантиметров. Хозяин и в самом деле уже всё за меня сделал - столы чисто протёрты и блестят тёмными крышками, салфетки разложены, стулья поставлены ровно, фонтан посреди зала работает.
   Пока я оценивала состояние трактира, Малкольм без слов обогнул меня и пошёл дальше. Его музыка, надо сказать, достаточно сильно отличалась от внешнего вида, и люди зачастую удивлялись подобному контрасту. Насколько знаю, ему всего лишь нравится так одеваться. И что в этом такого, если он поёт в разных направлениях? У него я, кстати, научилась, как правильно петь скримом и не посадить связки.
   Я опомнилась и последовала за ним. Тейлор со мной не заговаривал - он придирчиво разглядывал себя в зеркало и прикидывал, будет ли видно из зала, какой он мокрый и уставший. Беда ещё в том, что на грим у него аллергия. Если не знать, в чём дело, чудно смотреть со стороны, как мрачного вида тип вертится перед зеркалом.
   Сумку я швырнула на стул, к нему же прислонила кофр. Умыла лицо и руки, заново накрасилась, махнула расчёской по волосам - можно строиться.
   Дверь в подсобку аккуратно отодвинулась. Вот и две девушки, сёстры-двойняшки - у одной зелёные волосы, а у другой красные. У обеих - очень светлая кожа и довольно странные глаза, светло-карие, прям жёлтые с золотом. Таутиканки. Обе, разумеется. У них даже проект называется "Таутиканский дуэт". Мы с ними приготовили совместный номер - они будут танцевать, а мы петь.
   - Привет, Триша. Привет, Малкольм.
   - И вам, девочки.
   - Опаздываем?
   - Вроде того, - пожала округлыми плечами красноволосая Амалия. Если я просто тёмно-рыжая, то она - действительно красная. Вырвиглаз какая.
   Мимолётно посмотрела на меня. У тюремных амбалов взгляд поживее, но она приветливо кивнула - коммуницирует.
   Зелёненькая Саломея тем временем достала из объёмистой сумки охапки красного и зелёного полупрозрачного газа, представляющие реквизит, побросала на ближайшие стулья. Амалия возилась с инструментами.
   Пора было возвращаться в зал, скоро нужно начинать концерт. Трактирщик уже зажёг свет и включил двери. Когда семья Гиллеров только здесь появилась, я в свободное время бегала смотреть, как они устраиваются - почуяла выгодную вакансию. На прежнем месте становилось уже невмоготу. Пашешь, пашешь, как лошадка, а ешь через день. Кому я нужна без завершённого образования?
   Жорж, бармен "Миража", неслышно появился из кухни и теперь оперативно протирал стойку и расставлял кружки для пива. Поздоровавшись, я устремилась к сцене. Следом за нами с Мэлом вышёл хозяин, поправил стоящий криво стол, окинул взглядом помещение, остался доволен и начал разжигать камин. Здесь живой огонь, так даже лучше. В воздухе запах смолы и дыма, отсветы ползут по зелёному ковролину на полу, дробятся на стенках тонких стаканов...
   При свете становится видно, что основной зал паба стилизован под грот - создаётся впечатление, будто сидишь у костерка в сказочной пещере. В чём-то правда - помещение полуподвальное. Гиллер купил голые стены и всё оформлял сам. Имитация камня, мерцающие полупрозрачные "сталактиты" - всё его идеи. В полумраке зал наполнялся тенями и бликами, плеском воды в небольшом подсвеченном фонтане с цветными раковинами и гладкими морскими камнями на дне, казался таинственным и манящим.
   - Не спи, - окликнул меня Мэл. - Подай микрофоны.
   - Да. Прости.
   Он поймал коробочку с маленькими микрофончиками на липучках, кивнул. Я сходила за гитарой, попутно опять причесалась - мне казалось, что на голове у меня насадка для швабры, несмотря на то, что вымокшие под дождём волосы давно высохли.
   Певец между тем занялся настройкой большого микрофона.
   - Раз, раз. Рас-с-с! Ссс! Немного меньше. Спасибо. Раз-рассс! Всё, со звуком замечательно.
   Да, немногие станут говорить "спасибо" компьютеру.
   - Я не синюшная? - Решила воспользоваться Малкольмом в качестве зеркала.
   Тейлор внимательно всмотрелся в моё лицо:
   - Нет. А по мне как, видно, что спал всего три часа?
   - Нет.
   - Давай подключай свою - и начинаем.
   Я наладила микрофоны, потом на всякий случай проверила и подстроила инструмент, подёргала струны. Мы с Мэлом уселись каждый на своё место, в унисон взяли несколько аккордов, разом кивнули - даже смешно стало.
   Чипы, вживляемые в связки, по идее должны особым образом воздействовать на сами связки и горло, заставляя сокращаться и брать нужную ноту независимо от того, умеет человек пользоваться голосом или нет. Казалось бы, весь мир должен был без малейших усилий запеть, как де Фриз, ан нет - чипы такого рода крайне редко приживались, как надо, и люди быстро поняли, что это опасно. Нормально приживались другие - слуховые и зрительные. Кроме того, для правильного пения важно правильно дышать.
   У Малкольма, между прочим, никаких чипов - всего лишь истинно лужёная глотка. Не опера, но и того вполне хватает. Мне такая штука в связках лишь позволяла не испортить голос курением. Это как с очками - их давно не используют по прямому назначению. Зачем, когда достаточно сделать простую и доступную всем операцию по исправлению зрения? И всё-таки даже сейчас можно увидеть людей в очках. Некоторые, например, считают, что это стильно.
   Фруктовые коктейли с никотином, кстати говоря, тоже не особо прижились - сигареты они и на Луне сигареты, как говорят. Сама дымлю, если вы успели заметить, как допотопный паровоз, а парочку коктейлей ношу с собой на случай, если где-то нельзя курить, а мне приспичит.
   Эзра между тем встретил посетителей. Жорж, в принципе, симпатизировал мне, и хорошо, что сегодня на его плечи из-за меня не легла двойная работа - заказы стала разносить одна Линда, с которой мы сегодня даже не поздоровались. Она в отличие от Бьорна в основном молчит, но я не интересуюсь, почему - потому что не считает необходимым много говорить или всего лишь прошита жёстче, чем он. Я соблюдаю то, что они называют "социальной дистанцией", да и не хочу знать правду.
   Малкольм крутился сейчас у барной стойки и выпрашивал для нас двоих чего-нибудь попить. Люди входили, садились, осматривались. Мэл быстренько залез на сцену, поставил рядом с нашими стульями, судя по цвету, апельсиновый сок и обернулся к залу:
   - Добрый вечер. Сегодня с вами я - Малкольм Тейлор.
   - И я, Патриша Фитцпатрик, - добавила я. Голос почти не дрожал.
   Повезло, что не родилась мальчиком - как пить дать стала бы "Патриком" и вышло бы ещё смешней, чем есть.
   - И сыграем, и споём, - продолжил Мэл. С этими словами сел рядом со мной и взял гитару. Мне лучше не вставать, чтобы люди меньше обращали внимание на нашу разницу в росте. - Мы очень рады всех вас видеть сегодня. Прежде всего надо поблагодарить нашего многоуважаемого хозяина, Эзру Гиллера...
   Думаю, он чувствовал, насколько я нервничаю, и будто бы случайно положил руку мне на плечо, пока говорил.
   - ...Приветствуются записки. Думаю, можно начинать.
   Открыл программу он - собственным хитом. Я, подавляя нервную дрожь, тронула струны - Малкольм играл мелодию, а я перебор.
   Вместе с первыми аккордами специальная машина с шипением выпустила белый дым, и на сцену с разных сторон выплыли двойняшки, с характерной для таутиканцев плавностью и грацией движений. Амалия и Саломея закутаны в почти прозрачный газ - одна в красный, другая в зелёный, по цвету волос, при этом грудь и бёдра остаются прикрытыми. Запястья и щиколотки украшает множество браслетов, и всё это шумит, постукивает и звенит. Таутиканки исполняют какие-то свои национальные танцы, однако перкуссию используют вполне земную. Возможно, она везде та же самая. У Саломеи в руках кастаньеты, у Амалии - "палочка дождя". Это неплохо сочетается с нашими двумя гитарами - если что, девушки где-нибудь и сымпровизируют, но не выпадут.
   Юпитеры заливали сцену ярко-красным и изумрудно-зелёным огнём, в котором вокруг нас с Мэлом плыл и кружился этот колоритный дуэт. Все движения они проделывали зеркально - наверняка долго тренировались.
   Из своей природной гибкости двойняшки сделали своего рода фишку номера - это как традиция некоторых рокеров разбивать гитару. Когда я присутствовала на выступлении сестричек в качестве зрителя, мне вместо двух тоненьких девушек упорно представлялось нечто чешуйчатое и крылатое, стоило закрыть глаза или моргнуть дольше обычного. Все движения и жесты то излишне текучие, точно в теле отсутствуют кости, то дёрганые. Определённо есть что-то змеиное.
   Я была поражена, а Малкольм, проще говоря, обалдел - на внешние раздражители вообще не реагировал. Однако он мужчина, а я нет. Саломея и Амалия потом заявили, что мы не видели массовых представлений у них на родине - там дрожь по коже даже у самых непробиваемых гостей.
   Из зала раздались жидкие неуверенные хлопки, следом за ними посыпались аплодисменты. Мэл поблагодарил слушателей, поулыбался и сделал знак соблюдать тишину.
   Он обвёл взглядом притихший зал. Здесь я была свободна, так что свесила руку через деку и тоже приготовилась послушать. Мысленно считая, услышала, как рядом, доиграв вступление, глубоко вдохнул Малкольм.
   - Гроза похожа на взгляд палача, ливень похож на нож...
   Пел он гортанным хриплым голосом, играя при этом боем и слэпом. Я слышала старую-престарую запись, ещё в исполнении автора слов, с совсем другой, чуть ли не мажорной музыкой и не таким драматичным настроением, с каким исполнял Тейлор.
   Текст был написан давно, ещё моя прабабушка пешком под стол ходила, а до сих пор актуально всё. Наука и техника, может быть, и ушли вперёд, а люди какие были, такие и остались. Впрочем, сомневаюсь, что присутствующие понимают больше трёх-четырёх слов. Может, им интересно было бы послушать, как лирический герой сердце выблёвывал в унитаз?
   Краем глаза я заметила, что из кухни с любопытством выглянула Ариэла Гиллер. Часть посетителей повставали с мест и подтянулись поближе к сцене. За их спинами было плохо видно, но похоже, остальные перестали разговаривать и повернулись к нам. Малкольм не просто пел - он создавал настроение, делился энергией со всеми вместе и с каждым в отдельности, и никто не чувствовал себя обойдённым в этот вечер. В перерывах между песнями Тейлор говорил со слушателями, у него даже хватало сил шутить.
   Словом, публику мой друг, как всегда, не разочаровал.
   Довольно необычный, очень сексуальный тембр голоса, глубокий и вместе с тем резкий. Певец как-то сказал, что кабы оперный - был бы драматический баритон.
   На третьем куплете Малкольм так хищно взвыл, что у меня мурашки по хребту побежали. Я чуть не упустила на пол медиатор, которым поигрывала от бездействия, только вряд ли кто-нибудь обратил внимание - все были поглощены харизмой моего приятеля и чужеродным обаянием таутиканок.
   Секунду после окончания песни в зале висела тишина, затем неожиданно, как летний дождь, грянула овация.
   - Спасибо! - выдохнул Тейлор, ухватив микрофон. Потом принял из чьих-то рук записку, прочитал, чуть ли не уткнувшись в неё носом, кивнул сам себе и без слов показал мне - читай, дескать. Я кивнула - поняла.
   Я снова взялась аккомпанировать, к своему удивлению попадая в ноты. Впрочем, чему там удивляться? На репетициях мы работали честно, чтобы предельно сыграться. После травмы руки и за время учёбы у меня был длительный перерыв, я могла многое подзабыть, но это как с языком - попав в разговорную среду, сразу вспоминаешь все нужные слова, если когда-то учил. Вспомнить-то вспомнила - четыре года играла в свободное время под метроном и просто так, но нужно же как-то в ноты попадать, если играем вдвоём, правильно?
   С чем с чем, а уж с грозой мой взгляд никогда не сравнивали.
   Дальше... Дальше Тейлор встал, отодвинул стул и прислонил к нему гитару. Дёрнул микрофон вверх и, нагнувшись ко мне, сказал название и велел приготовиться. Я быстро кивнула и взяла медиатор - пальцами сыграть не выйдет. Двойняшки достали бубны. Кажется, именно к этой песне Мэл прислал только мои ноты, а не партитуру.
   Словами я была неприятно удивлена. Приятель пел о том, как любовь становится расплатой, а тому, кто дошёл до такого, возврата назад уже нет. Голосом он пользовался прекрасно.
   Что ж, ещё четверть часа позора - и я свободна.
   Я увлеклась грозным риффом, сплетая его со звоном колокольчиков на бубнах. Малкольм рядом со мной взмок - вряд ли от лучей юпитеров. Я могла это заметить, скосив глаза, люди в зале - нет. Если только не начнут приглядываться специально, а им не до этого. Я почти физически ощущала нервную энергию друга, так и хлещущую через край, сама же чувствовала лишь нарастающую усталость, боль в руках и то, как затекает спина от долгой неподвижности. Низкий голос, усиленный динамиками, взмыл под потолок яростным вокализом и слился с моим последним аккордом.
   Последние две композиции были мои. Тейлор, негодяй, заключил, что здесь я могу прекрасно обойтись без него, и решил отбыть и подождать меня, о чём мне и сообщил в перерыве между песнями.
   - Заканчивай - и приходи, посидим, - сказал Мэл, вставая.
   Я, не прерывая игры, наклонила голову в знак согласия. Таутиканки на прощание огладили Тейлора длинными рукавами.
   Допев последнюю песню, я встала, поклонилась, из-за свесившихся волос наблюдая за реакцией слушателей. Всё страшно лишь сначала. Абсолютно всё.
   Танцовщицы замерли где-то у меня за спиной, затем эффектно обыграли мой уход - так же, как уход Малкольма, поклонились и тоже скрылись за сценой. Думаю, Жорж или Эзра приглядят за инструментами - будет жалко, если кто-нибудь сопрёт. С этой мыслью я отправилась в гримёрку умываться. Тщательно протёрла воспалённые глаза, смыла чёрные потёки с щёк - всё, краситься сегодня больше не буду, надоело.
   Я с облегчением плюхнулась на стул рядом с замызганным столом, откинулась на спинку и потянулась, почувствовав, как блаженно хрустнул позвоночник. Что ж, отпахала свою часть концерта и теперь можно расслабиться за счёт заведения. Девушки, похоже, не были намерены отдыхать - Саломея умывалась, отфыркиваясь и свесив в раковину зелёные, как водоросли, лохмы, а Амалия принесла наши с Мэлом инструменты и теперь укладывала их в кофры.
   - Не перепутай, Ами, - вяло сказала я.
   Таутиканка, не оборачиваясь, кивнула красной причёской.
   Через минуту Тейлор принёс пиво и присоединился ко мне. Двойняшки переодевались, ничуть не стесняясь мужчины, и о чём-то переговаривались на своём языке.
   Не знаю, как Малкольм, а я сразу, как села, начала ощущать себя выжатым лимоном и испытывать острую необходимость пойти и лечь спать. Тем не менее, нужно было соблюсти традицию и посидеть. Кроме того, мы относительно давно не виделись.
   Познакомились мы на его же концерте несколько лет назад.
  

***

  
   Концерт не был сольным, в нём участвовали несколько исполнителей. Прыгать под музыку я не любила даже в юности, пить одной было опасно, поэтому на концерты ходила просто слушать. Попрыгать можно и дома под запись, если уж на то пошло.
   Я специально нашла такое место, на котором бы никто не толкался и не фальшивил прямо в ухо, стараясь подпеть, поэтому могла насладиться тем, за чем пришла.
   Тейлор поиграл немного - я, кстати говоря, не очень оценила, - а потом поинтересовался, хорошо ли его слышно. Получив утвердительный ответ, сказал, что хоть на сцене он и поглощён музыкой, но зал достаточно освещён, а глаза открыты, так что Малкольм видит, как люди во время песен не стесняются обсуждать свои дела и поворачиваться к нему спиной. И петь здесь он больше не будет, так как ему обидно. С этими словами ушёл и утащил гитару.
   Тейлора я нашла поблизости от бара вяло пролистывающим меню, а набравшись смелости, подсела рядом. Музыкант смерил меня хмурым взглядом исподлобья - тебе чего?
   - Пива хотите, синьоро? - без предисловий спросила я.
   - Пожалуй, фраулино, - кивнул он после недолгих колебаний. Я-то ни в чём не виновата.
   Сидит, представьте себе, баба и предлагает выпить пива известному, пусть даже в узких кругах, артисту.
   - Какое?
   Разговорились.
   - Не сердитесь на них. Кроме них же есть люди, которым вы нужны.
   - Безусловно! - с горячностью воскликнул он, как будто я сомневалась в том, что говорю. - Я не злюсь и не обижаюсь - жизни не хватит на всех дураков обижаться. И всё ж досадно. Думаю, понимаете.
   - Ну ещё бы. Прошу вас вернуться и спеть для меня.
   Мэл интеллигентно вытер усы и бороду салфеткой. Наверно, настолько поражён моей наглостью, что не знает, что сказать.
   - Так, как меня зовут, вы знаете. Вы?...
   - Патриша.
   Я протянула руку, ожидая, что певец её пожмёт. Тот вместо этого деликатно чмокнул мои костяшки и улыбнулся. Не то плакать, не то смеяться - старой и респектабельной я не выгляжу.
   - Туда я не вернусь, раз ушёл, но прямо здесь спою для вас с удовольствием.
   И что вы думаете, спел. Сначала старался не мешать немногочисленным посетителям бара, потом увлёкся. К моему удивлению, тишины никто не потребовал, наоборот - вокруг нас собралась небольшая группка. Я сидела, приклеившись к стулу, и боялась пошевелиться, пока песня не кончилась. Пробрало, как говорится, до костей. С таким голосом и петь по прокуренным клубам!
  

***

  
   Некоторое время висело молчание - говорить не хотелось, глотки и лёгкие просили пощады, и мы "восстанавливались" в тишине. Тяжело пахло ящерицей, гримом и нашим собственным трудовым потом, но я была довольна. Пригнулась к столу и втянула аромат хорошего пива. Наверно, это моя генетика ему радуется.
   Сёстры давно попрощались и уехали домой. Окончательно разомлев и растёкшись по стулу, Малкольм заявил:
   - Я думаю, нам надо собрать коллектив. Лично мне до чёртиков надоело петь одному.
   - Не знаю, как тебя, - я поднесла стакан к губам, - а меня точно забросают чем-нибудь несвежим.
   - Сегодня же не забросали.
   - Откуда ты знаешь, что не хотели?
   - Я ж не слепой. Брось, мы оба пока находимся с нужной стороны от сороковника, ещё не поздно. Займёмся серьёзно, найдём ещё кого-нибудь, а перкуссионистками возьмём наших двух ящериц. У их племени удивительное чувство ритма.
   - Да ты пьян.
   - Мне намного больше для этого надо.
   - Ну тебя... Руки совсем не чувствую.
   - Дай-ка её сюда.
   Друг старательно изучил протянутую ладонь, аккуратно согнул мне пальцы, сообщил, что постановка руки у меня неправильная, оттого они и не сгибаются сейчас.
   - Мэл, у меня к тебе просьба.
   - Слушаю.
   Я закусила губу, полюбовалась на пузырьки пены в стакане. Может быть, сейчас имело бы смысл перейти на какой-нибудь английский, чтобы случайный свидетель ничего не понял. Только откуда здесь взяться случайным свидетелям?
   - Не пой больше эту последнюю песню. Можешь написать что-нибудь про меня, про мою непутёвую судьбу, - я неопределённо покрутила кистью в воздухе, - про тяжёлую жизнь никому не нужной женщины или ещё что-нибудь придумай. Можешь петь эту песню про палача, я не обижусь. О Шеймусе не пиши и не пой.
   Он не стал ничего уточнять - просто коротко кивнул.
   - Как жизнь-то у тебя? Расскажи, как ты.
   - Спасибо, не жалуюсь. Вчера - очередное сфабрикованное дело, а я даже вякнуть не имею права, - зло пробормотала я и сделала большой глоток. Пиво показалось слишком горьким. - Если меня просят пригрозить кому-то - дело пахнет взятками и фальшивыми обвинениями.
   Тейлор пару секунд смотрел на меня молча.
   - Триш, может, помочь тебе чем надо?
   - Мило с твоей стороны, но не надо, - подобралась я.
   Он один из немногих, кто в курсе, чем я иногда занимаюсь в свободное от работы время. Острожничаю, разумеется, и не кричу об этом на каждом углу. Я вообще человек скрытный. Начнёшь тут осторожничать, если провисишь целую ночь, пришпиленный стойкой к сиденью.
   Малкольм разгружает сухогрузы в порту, женат уже второй раз, старший сын пошёл в школу в прошлом году. Может быть, полковник Бишоп в чём-то прав и мне тоже надо сделать личную жизнь стабильней?...
   - Ты хочешь сказать, что всем довольна? - уточнил певец, проницательно глядя на меня.
   В ответ на это я только вздохнула.
   - У тебя всё ещё Фирсов?
   - А у тебя всё ещё жена? - поддела я в тон ему. - Почему это ты интересуешься?
   - Ты всё ещё морочишь ему голову?
   - Это наше дело - уж извини, дорогой друг.
   Приятель криво ухмыльнулся и спросил:
   - Как Шеймус?
   - Всё так же, - ответила я почти равнодушно. - Как же может быть ещё?
   Оба знаем, как ещё может быть. Ещё как может, если не действовать. Я вижу, что приятель не находит нужных слов. Он и не мог их найти.
   - Ты и сам в роскоши не купаешься.
   - Но и не нуждаюсь.
   - У тебя самого семеро с ложкой.
   - С ложкой, но не семеро... Точно помощь не нужна?
   - Нет.
   - Что ж, смотри, - покачал головой Малкольм и вернулся к пиву. "Во гордыня!" - так и читалось на лице. Вдруг он сказал заметно тише: - Фитцпатрик, ты, конечно, права по поводу моего не самого лучшего материального положения. Но если что-нибудь будет нужно - обращайся, всегда рад помочь.
   - Спасибо, - искренне ответила я.
   За столом воцарилась тишина, которая продлилась не больше двух минут.
   - Мне иногда страшно, Мэл, - наконец сказала я. - Когда я начинаю неосознанно желать гибели неизвестным мне людям - тоже.
   - Это как раз можно понять, - хмыкнул он. - Кроме того, какому-нибудь маньяку я пожелал бы того же самого. А много народу?...
   Я вдохнула поглубже и процитировала статьи из уголовного права о присуждении высшей меры наказания и не только высшей, вроде "вору отрубить руку и выгнать его из города, как нарушителя общественной дисциплины". Средневековье, зато на впечатлительных цивилизованных людей временами действует. М-да.
   - Да уж, не знал, что за это тоже... - без особых эмоций отметил друг и поднёс стакан ко рту. - Ты законником стать не думала?
   - Учиться некогда. А так стараюсь по мере возможностей. Случались моменты, когда надо было сначала думать, а потом делать, даже если выполняешь поручение. Одно время я даже вякнуть могла, если видела, что человека банально топили.
   - И тебе это сходило с рук?
   - Прежде сходило. А теперь меня на слушания не пускают - чтобы не пикнула невзначай. Автограф-сессию устраивать будешь?
   Он задумался на секунду.
   - Пожалуй. Люди хотят.
   - Тогда бывай. Бьорн ждёт.
   - Бывай. Удачи.
   Я с благодарностью пожала крепкую ладонь Мэла, встала, подхватив гитару, и отправилась за плащом.
  

***

  
   В руках у Бьорна горела любая работа - польза от него определённо есть.
   - Входи! - крикнул он мне, услышав, что я вернулась. - У меня всё готово.
   Кухня сияла, на полках и ковре - ни пылинки. Хороший парень Бьорн. Чуть не ляпнула - "человек". На человека он, что странно, никогда не пытался походить, никогда не комплексовал и даже не затрагивал эту тему. Только иной раз не понимал людей.
   Поужинать удалось в спокойной обстановке, и на том спасибо. Не то чтобы этот день тяжёлым выдался, но уж точно не из лёгких. Я второй раз за сегодня наслаждалась едой из натуральных продуктов, которые сложно здесь достать. Не чета концентрату, который довольно гадок, зато дёшев.
   Голопроектор что-то бормотал, Бьорн за одним столом со мной читал книгу. Бумажные книжки любит, эстетствует. Надо будет потом спросить, что читает - а то будет обидно, если станет умнее меня. Впрочем, он и так умнее.
   - У меня на службе неприятности, - вдруг поделился он, закладывая пальцами страницу. - А у тебя как?
   - Что? - нахмурилась я, проигнорировав вопрос. - Неужели ты опять начистил рыльце какому-то вору, который потом сказал ментам, что, мол, ты его, бедняжку, так несправедливо обидел? Я же просила, Бьярни!
   Он, видите ли, работает сторожем, нередко в ночную смену. Удобно, кстати - посиживай себе, кроссворды разгадывай, книжку читай или научную работу пиши. Бьорн и пишет время от времени - только какие-то программы или ещё что-нибудь, и продаёт от моего имени, потому что от своего невыгодно.
   Автоматическая система охраны? Что вы, любую можно взломать и отключить, абсолютно любую.
   Если она, вроде Бьорна, не думает сама.
   Залезли как-то воры на территорию вверенного моему дражайшему компаньону объекта, получили на орехи, одного Бьорн скрутил, а другой ушёл, сволочь, да ещё и имел наглость в полицию заявить. Тут, конечно же, выяснилось, что я дала разрешение, и по шапке получила уже сама - на людей, мол, бросается, куда смотрю? Работодателю тоже досталось.
   - Да нет... Гиллеспи где-то услышал, что я нестабильный.
   - А ты такой?
   - Конечно, нет. Что у тебя?
   - Уволиться пригрозила. А Бишоп накормил-напоил, по душам поговорил и предложил отпускные - наверно, боится, что сбегу. Ясно, как день - наше общее с ним начальство тоже его по головке не погладит, ежели уйду.
   - Больно уж легко он тебя отпустил. - Это правда.
   - О, слышу голос пессимиста.
   Лицо у Бьорна стало растерянно-непонимающим.
   - Что делать будем, если он меня выгонит? Может, что-нибудь продать? А давай, милый Бьорн, мы тебя продадим?
   Он, как обычно, понял всё буквально и посмотрел на меня, как на телёнка о двух головах:
   - Давай лучше помогу тебе собраться, а о моей продаже подумаем в другой раз.
   Вдвоём мы складываем одну-единственную сумку - особо брать с собой нечего, да и не нужно. Тащить лишнюю тяжесть я не собиралась.
   - Успокойся - завтра ещё в транспорте выспишься, - сказал мне компаньон.
   - Напрасно ты так думаешь, - отозвалась я.
   - Как концерт?
   - Чудесно.
   - Ладно, слушай. Номер шаттла - ноль-пять-семь, Кастело - Острова, отправление в девять тридцать две.
   - Билет?
   - Оплачен.
   Заснуть не удавалось до двух часов - мешали мысли, что наконец-то увижу Шеймуса. Я вертелась с боку на бок, дважды ходила пить чай - Бьорн пригрозил, что если ещё хоть раз увидит меня с бутылкой, отошлёт в больницу. Ему, дескать, было велено меня защищать и охранять. Я ответила, что сама кого угодно защищу и охраню.
  

***

  
   До порта я добралась в одиночестве на машине. Было около девяти утра, наконец-то распогодилось, и солнце выползло из-за горизонта - оранжево-золотистый диск, на который вовсе не больно смотреть. Перистые листья пальм трепетали под морским бризом, а вода залива приняла бледно-фиолетовый оттенок. Прислонившись к боку автомобиля, я пощурилась на море, поглазела на чаек, а затем подхватила сумку и футляр и неспешно побрела к причалу.
   Шаттлов было мало. Среди тех, что покачивались на воде, ожидая пассажиров, я выбрала пятьдесят седьмой, с маршрутом дальнего следования и нужной мне остановкой, и прыгнула на ступеньку. Кроме меня и молодого пилота-наблюдателя - никого. Мы обменялись приветствиями, и я заняла полку поближе к кабине. Корабли, как и городской транспорт, водят компьютеры. Человек здесь присутствует, чтобы за этим компьютером следить и в случае отказа электроники перевести машину на ручное управление. Многие не решаются полностью доверять свои жизни технике - и правильно делают.
   К счастью, полки в шаттлах достаточно большие, чтобы там мог поместиться человек с моей длиной ног и длиной тела. Время шло, а салон так и оставался угнетающе пустым. Пилот с тоской посмотрел на меня. Очевидно, что не хочется ему гонять рейс почти порожняком.
   - Поехали? - с надеждой спросила я.
   - Осталось ещё десять минут, - последовал ответ. - Что-то сегодня маловато народу, только вы и летите на Острова Отчаяния.
   - Ни на них, ни дальше? - Поверить в первое ещё можно - людей бог миловал и на Острова им просто-напросто незачем ехать. Но удивительно, будто дальше по маршруту никому не нужно.
   Потекли десять минут. Я причесалась лишний раз, с разрешения покурила у открытой двери, понаблюдала за стайкой мальков у борта.
   В салоне появилась одна-единственная дама с кошкой в клетке. Только животных и не хватало.
   - Десять минут прошло, - заметила я. - Девять тридцать две.
   - Ладно, полетели. Кто не успел - тот опоздал.
   Автоматически хлопнула дверь. Шаттл отвалил от причала, разрезая днищем голубую гладь и распугивая рыб, которые торопились убраться подальше, чтобы не оказаться сваренными в уху. Транспорт легко оторвался от поверхности, чайки брызнули в разные стороны. Чуть поодаль взлетел ещё шаттл, уронив с киля сверкающие в лучах солнца капли солёной воды.
   Через минуту колония осталась внизу, а я на всякий случай приготовила платок и приложила к носу - к перегрузкам я привыкла, но мало ли что. Кот заорал, чувствуя их влияние, дама запричитала, пытаясь успокоить зверька. Я высунула голову со своего места, пытаясь рассмотреть, всё ли в порядке, но ничего не увидела и решила, что это не моё дело.
   Снаружи всё затопило холодной чернотой, которая бывает на большой глубине в океане, только без частых белых точек звёзд. Обычно к иллюминаторам прилипают те, кто летит транспортным рейсом впервые. Я это видела уже много раз.
   Я открыла ППК, включила питание и принялась коротать путь за книжкой - лишь бы не уснуть. Когда Бьорн давал мне совет выспаться на корабле, то не учёл, какой после такой дороги бывает неавантажный вид. Несмотря на нежелание, так и задремала с ППК в руках, но потом проснулась, будто кто толкнул. Оказалось, прошло пять часов.
   - Через пять минут входим в атмосферу, приготовьтесь.
   Планета, на которой построили закрытый медицинский центр, называлась Лахесис, название "Острова Отчаяния" было неофициальным, но употребительным. Её звезда значилась в справочниках и астрономическом реестре под порядковым номером, который ничего мне не говорил, и была жёлтой, говорят - аналогом Солнца.
   Отключив ППК, я повернулась к иллюминатору, чтобы видеть приближающиеся Острова, и пристегнула ремень. Он имелся тут как раз для этого - чтобы не улететь в потолок. Не теряя времени, намазала лицо и защитила оба глаза специальной микроплёнкой - излучение жёстче, нежели дома, и что будет с кожей и глазами без привычки, у меня никогда не было желания проверять.
   Дёрнуло, когда нас захватила гравитация планеты. Шаттл разорвал плотный слой облаков, как синтепон, и понёсся над бескрайними водами океана, распахнувшегося внизу. Суша здесь занимает не больше одной десятой всей поверхности. Материк - одно название, окружённый тысячами островов, островков и скал. Потому и "Острова". А почему "Отчаяния" - немудрено догадаться, когда узнаёшь, что здесь находится. Те, кто видит планету в первый раз, зачастую не могут сдержать восторга - какой океан! Голубой, зелёный, золотой... Или красно-золотисто-розовый, если прибытие приходится на местные закаты.
   Полис создал здесь приемлемые условия жизни, однако на мой взгляд, "приемлемые" - немного не то слово.
   Было похоже, что здесь сошёл ледник, протащив за собой камни и целые скалы. Борозды со временем заполнила океанская вода, и они превратились в длинные глубокие фьорды. Но это, скорее всего, было предусмотрено программой терраформирования - после того, как планету-океан "разморозили", со дна подняли частички суши, а остальное вырезали искусственно.
   Туман окутал прибрежные скалы и зелёные, поросшие земными деревьями холмы. Сквозь полупрозрачный покров пробивались копья солнечного света, золотя корпуса центра за лесом. Сколько здесь сейчас времени?
   - Похоже, шторм будет. - Пилот указал на черноту у горизонта. - Поторопиться бы вам.
   - Постараюсь.
   Шторм сюда доберётся ещё не скоро, но парень прав.
   Внизу мелькнуло ровно вырезанное устье реки и показался маленький порт. Место есть, только чтобы взлететь или сесть - большой здесь не нужен. С мягким толчком шаттл приводнился на плёсе, по инерции рассёк воду и остановился у причала. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем с шумом разгерметизировалась дверь и можно было покинуть шаттл. Я взяла вещи и аккуратно спрыгнула на причал.
   Подождав, пока я отойду на безопасное расстояние, транспорт захлопнул дверь, тронулся и разогнался. Я молча смотрела, как он отрывается от воды в клубах брызг и пара из дюз планетарных двигателей и набирает высоту, идя дальше от устья и моря, к горам, в противоположную от надвигающегося шторма сторону.
   Глядя вслед шаттлу, я почему-то вздохнула, потом пошагала к сканерам. Для них предусмотрено даже не здание, а небольшая пристройка, здесь ни одной живой души, всё автоматическое. Компьютер отреагировал на появление человека, "поприветствовал" загоревшимися экранами и лампочками, мгновенно рассеявшими темноту бокса, и начал проверять моё физическое состояние. Я со скучающим видом дождалась конца сканирования, в очередной раз посмотрела на свои чёрные лёгкие и сколиоз слабой степени. Затем машина бесцеремонно ухватила манипуляторами обе мои руки, подержала и отпустила.
   Теперь наномолекулы расправятся с любым подозрительным инородным телом, попавшим в организм. Как только срок их "жизни" подойдёт к концу, наступит время валить из зоны риска, то есть с этой планеты. Известно, что бояться обычно нечего, но от накладок никто не застрахован.
   Пройдя через терминал и получив отметку в личном файле, я направилась вверх, к лесу, за которым и расположилась клиника - холмы были гораздо выше уровня моря и виднелась над щетинистой линией деревьев. Такое я видела на полотне кого-то из художников: изумрудно-зелёная трава и множество крыш на склонах залитых солнцем холмов. Из-за разросшихся садов были видны только крыши.
   Дорогу не потрудились построить - здесь проедет разве что вездеход, человеку же придётся лезть так. О шторме за спиной и о том, что будет, если он меня застигнет в лесу, я старалась не думать. Гораздо лучше подумать о том, что мне сейчас предстоит. Однако это зависит от того, с какой стороны посмотреть.
   Пока лезла, дышала по возможности полной грудью, до острой боли в бронхах. Разница просто ошеломляющая по сравнению с местами обитания большинства людей. Экологически чистый транспорт, экологически чистые электростанции и промышленность. Но всё не то.
   Промышленность, между прочим, была очень недовольна тем, что ей пришлось убирать там, где она напачкала - так всегда и бывает.
   Вскоре я остановилась передохнуть, утёрла лоб внешней стороной ладони. Ещё раз осмотрелась и прислушалась. Вот зелени-то кругом...
   И жизни. Сквозь глухие удары пульса в ушах пробились шум листвы и сливающиеся голоса крылатых обитателей. Похоже, птицы пока не чувствовали приближающейся бури. Я прислушалась к свисту и щебету и различила чириканье зяблика, заунывный плач кроншнепа и трели славки.
   Как говорится, только дятел и стучит. Он где-то рядом, лёгок на помине. Оставив сумку у края тропы, я полезла посмотреть. Подлесок густой, пожара здесь не боятся, и, пока шла, я успела получить веткой по глазам и остановиться, чтобы вычесать паутину из волос.
   Раздалась ещё одна короткая дробь, не дольше секунды, и я наконец-то увидела дятла - птица сидела на терракотово-оранжевом стволе сосны прямо напротив меня. Я постояла, сравнила с отбойным молотком - в самом деле похоже - и, как всегда бывает, спугнула хрустнувшей веткой. Дятел тут же вспорхнул и скрылся в чаще - только чёрно-белые крылья мелькнули.
   Я выбралась на тропу, нехотя подняла сумку и продолжила восхождение. Разве подстриженный газон сравнится с разнотравьем луга, а городской парк - с сосновым бором? Воистину по-царски - пока мы задыхаемся в стерильности, люди здесь имеют возможность гулять по лесу и птичек слушать.
   Лесная полоса кончилась сравнительно быстро, и когда я вышла из-под тени деревьев, пришлось заслониться рукой - так ударило после полумрака светом. Туч здесь пока не было - они собирались над морем. Вокруг после многоголосия леса очень тихо, и создаётся обманчивое впечатление, будто здесь вообще никого нет. Не видать ни взрослых, которых здесь больше, ни детей. Лишь когда добралась до ворот, уселась на сумку, поставив её прямо в грязь, и отдышалась после долгого пути. Ладно, нечего рассиживаться.
   - Я Фитцпатрик, мать Шеймуса. - С этими словами я приложила ладонь к сканеру.
   Створы ворот бесшумно скользнули в стороны, и я проникла в печальную обитель. По-прежнему тихо - должно быть, уже было штормовое предупреждение. Никаких звуков человеческого жилья - только отдалённые крики чаек да шум листвы в лесу, до которого было рукой подать. Но вот светлое пятно у одной из калиток. Сердце у меня опустилось на уровень желудка.
   - Мама? Мама!
   Мальчишка кинулся ко мне. Я поспешно поставила багаж на землю и протянула к сыну руки. Рыжий, как я, только глаза отцовские. На курносом носу - несколько золотистых веснушек.
   Я поспешно отвела взгляд.
   Расцеловав Шеймуса, ещё раз его оглядела. Четырнадцать лет человеку, а как вытянулся. Вроде бы он, да уже и нет.
   - У тебя слишком длинные волосы. - В голову не приходит ничего лучше. - Может быть, подстричь?
   - Нет, - мотает головой сын. - Хочу так.
   Парень аж светится - это очевидно, что он несказанно рад моему приезду, ведь кроме меня у него, считай, никого нет. Для других родственников он умер.
   Пока мы идём к дому, мальчик рассказывает:
   - Сейчас увидишь, где я теперь живу! Это даже лучше, чем отдельная комната.
   Держа сына за руку, я заново осматриваюсь. Даже не скажешь, что больница. Как тихая деревня. Для пациентов прекрасные условия, но содержание и лечение пропасть сколько стоит. Я подавила вздох.
   Зелени здесь много, и у каждого дома сад. Сад Шеймуса был густым, ведь никто особо не ухаживал за растениями, и они росли, как хотели. Красные маки разрослись самосевом по всему участку, черёмуха и сирень напоминали лесную чащу, в которой можно было заблудиться и встретить там, скажем, медведя. Единственным, на что ребёнок не махнул рукой, являлись дорожки - Шеймус регулярно посыпал их гравием и выравнивал. Проходя мимо двухметровой белой сирени, я задела плечом пушистые ветки и на полминуты остановилась посмотреть, нет ли в кистях бутонов с пятью лепестками - кто-то до сих пор верит, что на счастье. Если бы она цвела одновременно с черёмухой, здесь наверняка было бы не продохнуть, как Шеймус выдерживает?
   Домик скрывался в самой глубине. Деревянный, выкрашенный в травяной цвет, с двускатной крышей. Оконные стёкла плоские, сами окна оправлены в резные наличники, как в кружево. Деревянные постройки я обычно видела только на картинках. Помню, как меня удивили двери на петлях - такие двери я видела последний раз на Земле в Белфасте, в старых домах.
   Крыша веранды оказалась увита лохматым, как укроп, диким виноградом, а решётка - каким-то растением с густо-бордовыми и вечерне-синими цветками, напоминающими колокольчики. На небольшой площадке у веранды росла только обычная трава и, кажется, подорожник. Этот открытый пятачок похож на небольшой дворик. Здесь не разрешают держать животных, а то наверняка была бы ещё будка для собаки.
   - Да неужели клематис? - Я недоверчиво наклонила голову и приподняла бровь.
   - По почте заказал, - отозвался сын.
   Ничего себе. По почте заказал.
   Шеймус живёт здесь, как король, и горя не знает. Так и должно быть. Ему не положено знать, чего мне стоило так всё для него устроить. Тут же вспомнились подвалы с великолепной акустикой, звуконепроницаемыми стенами и заряженным воздухом. Чтобы прогнать некстати, мягко говоря, всплывшее воспоминание, я резко тряхнула головой и сказала:
   - Тебе привет от Бьорна.
   - Ему тоже от меня. Мам, а где ты сейчас работаешь?
   - Далеко отсюда.
   - Здесь же всё очень дорого.
   - С чего ты взял?
   - Мариоля рассказала. Мы с ней часто ходим гулять, когда не надо уроки делать и процедур никаких нет.
   Отшлёпать бы маленькую болтушку. Интересно, а её кто-нибудь навещает? Или просто присылают чек?
   - Вечером придёт, если шторма вдруг не будет, и ты с ней познакомишься. Классная девчонка!
   Я с улыбкой кивнула. Растёт. Даже здесь люди живут.
   Всего полторы тысяч из пятнадцати.
   - Сегодня, если ты не против, я буду спать, - сказала я и сонно взмахнула ресницами - это должно было заодно изобразить улыбку. - Весь день. И весь вечер. И всю ночь, наверно, тоже.
   Я была счастлива его видеть, однако согласитесь, что больше пользы я могу принести, будучи выспавшейся.
   Посмотрела в сторону моря. Фронт отнесло в сторону, и шторм прошёл мимо. Мы сидели на веранде, глядя на далёкие синие горы с белыми шапками на вершинах, а Шеймус упрашивал меня завтра же отправиться туда - не взбираться, но хотя бы прогуляться в том районе.
  

***

  
   Снился мне снег - бескрайняя целина, раскинувшаяся на километры окрест. Как это часто бывает в снах, я парила над ней, и не видела ничего, кроме ровной белой поверхности.
   Человек. Следы начинались ниоткуда, точно он взял и прилетел, как и я. Приблизившись, я поняла, что это женщина, а мгновение спустя узнала Клару Хидеж, одетую не по погоде легко. Чёрные волосы растрепались и кое-где свились в ледышки, в руке она несла полное ведёрко.
   Остановилась, покрутила головой, что-то высматривая. Поставив свою ношу на снег, обмакнула руку и начала рисовать. Капли оросили белый наст, и я почувствовала, как к горлу подступает тошнота: ведро полно крови.
   Клара резко поворачивает голову, видит меня и приветливо улыбается, махнув окровавленной рукой. Затаив дыхание, я наблюдаю, как она выводит на снегу моё имя. Кровью.
  

***

  
   Проснулась я от ощущения, будто мне не хватает воздуха - так всегда бывает, когда снится кошмар. Сначала села, придерживая тонко звенящую голову, а уже потом пришла в себя. Всё внутри скрутилось в тугой комок, расслабить который стоило немалых усилий. Не сразу поняла, что сухой треск на улице - это кузнечики. Сад полон кузнечиков.
   Я протёрла глаза и попыталась проморгаться. Так, ладно. Время на эмоции кончилось. Всего лишь кошмар. Сюрреализма в этом сне хватает, что и говорить. Странная реакция, если честно - чем-чем, а кровищей меня впечатлить сложно. Я сползла к кровати и осторожно вошла в соседнюю комнату, к Шеймусу. Тот спокойно спал. Здесь треск кузнечиков не был так сильно слышен, и я смогла различить ровное дыхание. Слава богу.
   Вернувшись к себе, нашарила халатик, влезла и запахнула поплотней. Натянула на плечи шаль и вышла через холл на веранду, в приятный, но удушающий аромат сирени. Лицо обожгло ледяной свежестью местной ночи. В вышине парила созданная Полисом спутник-луна - естественного спутника планета не имела. На небе над двориком и крышей живого места не было от звёзд.
   Сотни невидимых насекомых наяривали так, что перекрывали все прочие шумы, если таковые были. Я остановилась у лестницы, прислонилась плечом к одному из столбиков, поддерживающих крышу веранды, прислушалась к ночному оркестру. И почти сразу же вздрогнула от неожиданности - к скрипкам добавился солист.
   Раздавшаяся трель сложно поддавалась описанию. Какое-то монотонное звонкое жужжание.
   Не двигаясь с места, я чуть-чуть повернула голову на звук, всмотрелась в густую тень от здания и активировала инфракрасные рецепторы. Никогда не делала этого без нужды, а тут любопытство взяло. Тем не менее, мне не сразу удалось разглядеть на перилах веранды птицу - она сидела не поперёк перекладины, а вдоль.
   Козодой, всего один.
   Суеверной я никогда не была - простой народ забоялся бедную птицу после психоделики Босха. Козодой замолчал и бесшумно, как сова, снялся с перил, когда я прошла мимо, к саду. Зрение вернула в первоначальное состояние, теперь видела самое большее - очертания предметов, поэтому внимательно смотрела под ноги. По всему посёлку выключили свет, не горело ни единого фонарика, а дорожки еле-еле светились в свете звёзд. Сад я могла бы пересечь шагов в десять - маловато будет, но хотя бы что-то. Растительность, море и не изгаженная экология - лучшее для жизни моего ребёнка. А как я смогу это ему обеспечить... Уже мне отвечать, если будет, перед кем.
   Здесь, насколько я могла судить по справочнику и личным впечатлениям, было создано подобие Земли в лучшие времена. На самой Земле, к сожалению, это невозможно - экология загублена подчистую. Были проведены работы по восстановлению экосистемы, за счёт, кстати говоря, самых больших "грязнуль", но размеры нашей родной старушки-планеты - сами понимаете. Гораздо выгодней терраформировать вновь открытые. Эта была выбрана по некоторым другим причинам.
   Поначалу колония служила местом отдыха военных, уволенных в запас, потом по другую сторону гор построили медицинский центр - климат подходящий. Поскольку я не астроном, параметры вроде эклиптики и массы относительно массы Земли я просмотрела бегло и не особо запомнила.
   Словом, рай. Только чтобы сюда попасть, надо сперва побывать в аду.
   По сравнению с концом двадцатого - началом двадцать первого века к нашему времени медицина значительно ушла вперёд. Многие считавшиеся неизлечимыми болезни успешно лечили, заменяли протезами ампутированные конечности... Можете продолжить логический ряд. Правда, человечество слишком размножилось и принялось расползаться. Чтобы выжить и не угробить попутно Землю, пришлось колонизировать для начала две другие планеты. Природа в ответ на это придумала новую заразу.
   Даже не придумала, а пустила в ход имеющуюся.
   Муж работал на "Эридане" инженером, а я проходила ежегодную практику, когда меня отозвали домой - умерла мама. Она сдала уже тогда, после смерти отца и моего попадания в больницу. Брать на похороны одиннадцатимесячного ребёнка я не захотела и оставила на станции. Это спасло меня, но не других.
   Нам не сказали, что в этот сектор впору посылать только смертников, а семьям с детьми там подавно делать нечего. Последствия были такими, что непонятно, как виновные во всём этом действе, напоминающем фильм ужасов, смогли отмахаться от разъярённого народа - у погибших были родственники. К их числу относилась я - я и подумать не могла, что в одночасье останусь вдовой. Вот ни с того ни с сего, казалось. Инсульт на ровном месте.
   Я долго не могла с этим смириться, Шеймус не плакал только когда спал, и дело кончилось моими нервным истощением. Я целыми днями не вставала с постели, литрами потребляла чай и смотрела прямые трансляции с места демонстраций, прекрасно понимая, что в моём состоянии это вредно. Результат не заставил себя долго ждать - волосы выпадали клоками, а сама я похудела так, что как стекло светилась насквозь. Бьорн тогда меня несказанно удивил - оказалось, что он способен не только книжки читать, быстро вычислять и встречи планировать, а ещё и следить, чтобы я ненароком не убилась.
   Наши власти, как обычно, выходили сухими из воды и всячески отрицали свою причастность к распространению болезни инопланетного происхождения, с которой неизвестно как бороться. Глаза уставали. Я закрывала их и старалась представить, что это всё только кошмарный сон.
   Нетрудно было догадаться, что те, кто стоял за всем этим, занимали ответственные посты, и эти люди не решались покидать свои дома даже под охраной взвода солдат - "экспериментаторов" просто линчевали бы на месте.
   В ходе следствия выяснилось, что некто Ян Ллойд выполнял задание - пронёс неизученные чужеродные организмы на станцию, но вместо того, чтобы в целости и сохранности передать заказчикам, запустил в воду. Это и объясняло проникновение паразитов на станцию - сами они никогда бы туда не попали. Личинки оказались довольно агрессивными и живучими - их не взяла дезинфекция и не смутили фильтры. Среди обитателей "Эридана" оказалось несколько наиболее контактных таутиканцев, и о них паразиты обломали-таки зубы. Почему - никто так и не признался. Узнать удалось разве что о непричастности к инциденту Таутики - ящеры были изумлены не меньше нашего.
   Ллойда судили, но не успели привести в исполнение приговор - один из главных виновников умер в тюрьме. Тогда я пожелала ему попасть в ад, на самое дно - даже не знала ведь, что им двигало. Возможно, что не собственная воля вообще, шантажом мало кто гнушался. Результаты следствия были обнародованы, и мотив настолько безрассудного поступка стал ясен - бедняге уже нечего было терять и он решил отомстить всем и вся. Простить его я так и не сумела. И не думаю, что кто-то сумел.
   Тем временем маленькие правительственные перевороты всё-таки произошли - кто-то не поскупился на киллеров. Наконец за деревьями всё-таки увидели лес и начали помогать пострадавшим. Не особо существенно, но лучше, чем ничего.
   Худо-бедно оправившись, я с ребёнком на руках бегала по врачам, сдавая с ним бесконечные анализы и проводя тесты. Несколько раз это сделал Бьорн, но потом объяснил мне, как к нему относятся, и пришлось опять везде ходить лично.
   Сама сдала на всякий случай. На месте мальчика могла оказаться я, и тогда подумала - жаль, что не оказалась. Однако, с большим трудом успокоившись, охолонула - зато нас двое, а так он бы остался один. Здоров, но один. Все его анализы были положительными, и я с содроганием думала, почему же зараза тянет с приговором и почему мои результаты - отрицательные.
   Тут зашевелились даленианцы. У них в резервациях тоже газеты выходят, а головидение и общая Сеть есть везде, где только можно.
   Они опередили нас, землян, на значительный отрезок времени, и лишь поэтому некоторые из них рычали на нас через плечо - их цивилизация, мягко говоря, в руинах, а наша пока держится.
   Неожиданные помощники уже встречались с такими паразитами на одной из планет земного типа, где были приматы. Проведя из природного упрямства опыты и наблюдения и убедившись, что маленькие твари неопасны для самих даленианцев с их привычкой дышать кожей и плохо реагировать на пониженную температуру окружающей среды, исследователи успокоились.
   В результатах наблюдений я разобралась с трудом, ведь я не медик и не биолог - в своё время передумала работать в этих областях. Оказалось, что попав к промежуточному хозяину, паразиты вели себя на удивление тихо, то есть не калечили и не убивали. Сразу не убивали. Они исподволь подтачивали организм, вытягивая из него всё, что было необходимо им для собственного роста, за какие-то недели. Причём это должна быть не то чтобы взрослая особь, но уже умеющая самостоятельно питаться и передвигаться. Шеймус оказался просто слишком маленьким, и они ждали.
   Жили паразиты в кровеносной и лимфатической системах, ничем их нельзя было оттуда выцарапать - даже нанороботы не справились с задачей. Паразиты продолжали размножаться, пока не захватывали организм целиком, затем останавливались и начинали пожирать человека заживо. Кого-то медики успели спасти, догадавшись погрузить в стазис.
   Сомнения брали по поводу того, что это вообще примитивные организмы вроде вирусов или простейших - те так себя не должны вести. Однако, как говаривал Эзра, "они никому ничего не должны", и не имеет значения, что это такое на самом деле, если похоже на безобидных жгутиконосцев. И надо же их как-то называть в конце концов.
   Создавалось впечатление, что паразиты обладают каким-то непостижимым для нас разумом, куда более чуждым, чем у таутиканцев или даленианцев, или коллективным инстинктом, как муравьи. Может быть, это даже какое-то единое существо. В детстве я читала про сказочное чудовище, которое называло себя, кажется, "Многий". Состоял он из множества отвратительных насекомых и был в довершение ядовит. Болезнь напоминала как раз Многого - его части по отдельности не могли причинить особого вреда.
   Здоровые люди могли не бояться как угодно контактировать с больными - это не чума и не сифилис. Паразиты не передавались от носителя к носителю и вновь откладывали яйца только незадолго до смерти больного, чтобы иметь возможность найти уже не промежуточного, а окончательного хозяина. На Земле таковых не оказалось.
   Даленианцы также поделились соображениями по поводу того, чем можно паразитов если и не убить, то ослабить на манер введения в тот же стазис. Под действием лекарств они оказывались парализованными прямо в теле пациента, словно засыпали, но не погибали. Больше даленианцы не могли сказать ничего - только разводили руками да головами качали. Их вклад в борьбу с бедой и без того был неоценимым, новоиспечённые члены правительства даже одарили братьев по разуму новыми правами и позволили работать во всех областях, в которых смогут. То, что областей будет много, никто не сомневался, основной проблемой была не компетентность, а умение сидеть на обыкновенном стуле.
   Однако вернёмся к терапии. Такой способ продления жизни - или страданий, кто что видит уже - был эффективным, но с одной маленькой оговоркой: поблизости обязательно должен находиться врач, готовый провести необходимые процедуры или, на крайний случай, пациент сам должен это уметь. Иначе конец. Даже теперь, когда средство спасения было найдено, не обошлось без летальных исходов. Мужчина пропустил всего один сеанс, и тогда очнувшиеся паразиты, точно разозлившись, убили носителя едва ли не мгновенно. В средствах массовой информации шуму было - не передать. Мне же добавилось бессонных ночей. Я не могла сомкнуть глаз при постоянных мыслях о том, что сыну где-то далеко не успеют вовремя сделать инъекцию.
   Академию пришлось бросить. Я приходила с работы и обосновывалась на диване напротив голопроектора. Бьорн пытался как-то меня увещевать и стоически терпел мои матюки и брань, где весь смысл сводился к тому, что он ничего не понимает в этой жизни и не может понять, так как детей у него нет. Навряд ли он разумел, при чём здесь конкретно дети и мерзкий скандал на весь Полис. Потом мы обнимались в знак примирения и снова начинали думать, где бы достать денежку - рано я обрадовалась, всю жизнь нам помогать не собирались, только относительно небольшой срок.
   Государству, как и следовало ожидать, было плевать на нас с Шеймусом, и не только на нас: раз нет денег - мы-то тут при чём, бери, где хочешь. У нас теперь есть проблемы поважней, никуда они и не исчезали. Например, должны ли у сокола в гербе быть когти. Или права и ассимиляция даленианцев. Или правильно ли поступают представители Полиса, вторгаясь на планеты земного типа. Или вопрос о том, стоит ли к таутиканцам соваться с оружием или всё-таки не пороть горячку для своей же пользы.
   Точнее, не совсем плевать - первый год помощь была, не изверги же у нас в правительстве, а уж потом мы с Бьорном крутились, как могли. Что он с его отсутствием прав, что я немногим лучше - кому я была нужна без диплома, при высокой конкуренции? Даже если бы конкуренции не было, заморенное привидение без половины волос лицом уважаемой фирмы быть не может. Рабочие места, где платят так, чтобы хватало на дорогущие лекарства, существовали, но не про меня. При этом надо самой с голоду не помереть, а выступая по трактирам хоть семь дней в неделю, прожить невозможно.
   На очередное собеседование я пришла к начальнику тюрьмы. Тот уже откуда-то узнал о моих проблемах и предложил совсем не то, что было написано в объявлении, то есть обратиться в окружную Службу исполнения наказаний.
   Малкольму я ничего не ответила на его вопрос, на самом ли деле я всем довольна. Лучше промолчу, чем скажу неправду или честно признаюсь. Всё страшно лишь поначалу - ведь выдержала я почти двенадцать лет благодаря феноменальному упрямству, при этом не заработав алкоголизм или какую-нибудь пакость из области психиатрии.
   Всё ни шатко и ни валко, однако иногда всё ж хочется, чтобы эта проклятая жизнь закончилась. Или проснуться и обнаружить, что это всё - лишь кошмарный сон. А ещё говорят, что судьба не даёт нам таких испытаний, с которыми мы не можем справиться, а коли человек сдался, это уже его личные проблемы.
   И если бы мне тогда предложили грузить плутоний голыми руками, я бы не дрогнув согласилась.
  

***

  
   На сей раз я проснулась на заре, опередив будильник, и ещё десять минут валялась и сонно хлопала ресницами, пока табло часов не показало нужное время. Будильник тихо-тихо, постепенно усиливая громкость, заиграл Грига. Казалось бы, под такое невозможно проснуться, однако я неизменно вскакивала.
   И сейчас вскочила, потёрла кулаком глаз и принялась одеваться. Шеймус умудрился встать раньше меня - из кухни доносились звон посуды и невнятное пение.
   По привычке активировала ППК. Оказалось, получила письмо от Малкольма - он писал, что некоторые наши слушатели расстроились и немного обиделись, что он вышел один, спрашивали, куда я подевалась. С ППК в руке я прошла в ванную, не глядя потянулась за зубной щёткой. Мэл советовал мне ещё раз подумать над его предложением - как первым, так и вторым. Бла-го-род-ный...
   Из кухни повеяло запахом кофе. Я промокнула очищенное лицо полотенцем, блаженно вобрала воздух и растрогалась: хозяйственный ребёнок у меня. Свеженькое письмо от Влада чуть не сбило весь настрой - приятель желал увидеться, провести время вместе, и мне пришлось признаться, что в ближайший месяц это невозможно. Пока писала ответ, аромат кофе стал просто невыносимо притягательным, и я устремилась на кухню.
   - Мать, - строго сказал Шеймус вместо ответа на "доброе утро", - я надеюсь, ты готова к тому, что сегодня мы на весь день пойдём гулять?
   - А где "доброе утро" или хотя бы "привет"? Давно я тебя не наказывала.
   Мальчишка виновато посмотрел на меня и тут же исправился.
   Сесть мы решили на веранде, за столом, покрытом алой скатертью. Шеймус принёс нарезанный хлеб и любовно выложил привезённое мной яблочное варенье в хрустальную розетку. Смотрелось даже красиво - золотая прозрачная жидкость с плавающими в ней кусочками яблок, так похожими на полированный янтарь. Я перестала разливать кофе, с интересом посмотрела в сторону калитки:
   - Кто-то пробирается сквозь джунгли.
   - Иди сюда! - крикнул Шеймус. И уже мне: - Познакомитесь.
   Гостья поднялась по ступенькам к нам, когда я как раз заняла своё место за столом. Бойкая конопатая девчушка лет двенадцати, с двумя пшеничными косичками и большими голубыми глазами.
   - Мариоля, - звонко представилась девочка, стараясь держаться "по-взрослому". - Вишневская, - уточнила она. - Приятно познакомиться, синьорино Фитцпатрик.
   - Можно просто Патриша.
   У Шеймуса другая фамилия, отцовская.
   Мариоля шагнула ближе и протянула мне ладошку через стол. Я подалась вперёд и пожала. И вот эту малышку тоже пожирает изнутри космическая дрянь. Что, интересно, сделали родители, чтобы держать дочь здесь? Продались в рабство?...
   - Садись с нами, - пригласил сын по праву хозяина и подвинул Мариоле свободный стул. - Мам, может, споёшь нам что-нибудь?
   - Твоя мать поёт? - укоризненно посмотрела на приятеля девочка. - Почему ты раньше не говорил?
   - Не видел смысла.
   - Смысла он не видел...
   - Хорошо, - прервала я. - Кофе вот только допью.
   Шеймус, пожалуй, стал излишне деятельным - он вприпрыжку побежал в комнату и приволок гитару. Допить мне не дадут.
   - Можете из "Полярных медведей" что-нибудь?
   Я отрицательно покачала головой. Неохотно покачала - известная нынче музыкальная группа. Какой конфуз. К следующему приезду надо будет смочь хотя бы одну песню.
   - Они здесь собираются дать благотворительный концерт, - добавил Шеймус. - У таких, как мы, тоже должен быть досуг, раз уж у заключённых в тюрьмах он есть.
   У меня хватило сил не перемениться в лице от такого сравнения.
   Может быть, попросить Малкольма выступить здесь, раз он так желает мне помочь? Дура я, дура - почему сразу не догадалась?
   Скоренько прикончив кофе, Мариоля попрощалась и оставила нас. Сын выжидающе смотрел на меня, и стало даже как-то неловко.
   - Я доем.
   - Хорошо, - согласился Шеймус, будто ожидал чего-то другого.
   Паренёк сидел в кресле рядом, сложив руки на коленях. Серые отцовские глаза изучали что-то на стене дома. Внешне такие люди кажутся абсолютно здоровыми - никаких симптомов. Но стоит инопланетному ужасу очухаться - и кровь начнёт сворачиваться прямо в жилах. Я даже вкус кофе перестала чувствовать. Мэл прав - мне давно нет возврата.
   Стараясь не вспоминать о том, в какую ловушку загнала себя и мальчика, я сказала, что готова отправиться на прогулку, а уж там пусть не беспокоится - водить вездеход я умею. Я могла водить и аэромобили, они даже были тут, но сын упросил ехать по земле, сверху смотреть не так интересно. Ехать приходилось медленно, огибая многочисленные серые валуны и громадные деревья.
   - ...На Таутике я не была ни разу, - медленно говорила я, стараясь рассмотреть хоть что-то сквозь лобовое стекло. Шеймус рассказывал мне, как смотрел фотографии, только на них было плохо видно. - Но среди тамошних уроженцев у меня есть знакомые.
   - И какие они?
   - Странные, - я пожала плечами, не выпуская штурвал. - Сразу понятно, что не из наших. И они вообще не приматы. По крайней мере, так говорят.
   - А кто?
   - Считается, что они рептилии, дорогой.
   - Да ладно - совсем на ящериц не похожи.
   - Я не проверяла, так ли это. Я же не скажу: "Салли, высунь язык, пожалуйста - может, он у тебя раздвоенный?"
   Кабина огласилась нашим дружным хохотом, и после этого, после мимолётного единения, я поняла, что никакого отчуждения между нами нет, что мне только показалось, показалось из-за того, что я слишком давно не видела маленького светлячка. Возникшая было стена рассыпалась безвредной пылью.
   - Фоток с ними мало, я тоже интересовалась. Ящеры не любят, когда их снимают и тем более - когда у них дома появляются инопланетяне вроде нас.
   - У нас все просто балдеют от них - красивые.
   - Красивые. О себе они тоже мало рассказывают, но Бьорн говорил, что по данным исследователей они как-то владеют материей и энергией.
   - Я хотел спросить, почему он не с тобой?
   - Он работает. Соскучился?
   - Ещё бы - он всегда что-нибудь интересное рассказывает.
   Машина проползла мимо одной из бухт. Две горы вулканического происхождения, охраняющие выход в океан, были обляпаны пятнами леса, как камни - лишайником. У берега виднелась желтоватая мель, отражения облаков дрожали на морщинистой поверхности воды.
   - Поворачивай здесь, - сказал Шеймус, высунув правую руку из окна. - Мы взберёмся во-о-он на ту горку...
   При виде "горки" я сумела смолчать и не присвистнуть. Ладно, можно и потерпеть ради такого случая, как встреча с отпрыском.
   Я повесила за спину футляр, как рюкзак, и сказала, что готова.
   - Мам, зачем ты гитару с собой тащишь, я всё хотел спросить?
   - Сам же потом захочешь послушать.
   - Проигрыватель же есть.
   - Это другое.
   Совсем я отвыкла от таких долгих прогулок - каждая жилочка безмолвно молила о помощи. Шеймус как ни в чём не бывало лез по тропинке вперёд, заодно показывая мне дорогу, следом карабкалась я. Сын чувствовал себя очевидно лучше меня, смотрел сочувственно, но ничего не говорил. Что мы забыли на вершине этой горки, заваленной буреломом, я даже не пыталась спрашивать - берегла дыхание.
   Шеймус ухватился за какой-то голый корень, ловко подтянулся и оказался наверху. Подал руку, которую я проигнорировала - я тяжелее, и лучше не рисковать. Шлёпнулась прямо на землю и попыталась отдышаться.
   Прислушалась. Океан вздыхал, плюхался, ворочался с боку на бок, как огромное животное. Глотка всё-таки заболела от частого дыхания через рот, ноги ныли, однако я встала и осторожно прошла вперёд. Здесь сосны подступали к самому краю обрыва, а если выглянуть сквозь просвет между стволами, открывался вид на бухту. Дальние скалы были бархатно-чёрными на фоне утреннего неба и обрывались сразу в тёмно-зелёную воду. Возле них серебристо-белыми чёрточками скользили чайки, ветер доносил их крики.
   Я задумчиво погладила кору дерева. На пальцах осталась смола, которую я тут же оттёрла салфеткой. Так похожа на жидкую карамель, что я её попробовала, когда была маленькой. На вкус совсем не карамель, сами понимаете.
   Справа маячила рыжая голова Шеймуса - он искал место для отдыха. Когда-то здесь прошла буря, вывернув с корнями тщательно высаженные деревья - сами они бы так выросли лет за пятьдесят-восемьдесят.
   Сын наконец нашёл, что искал, и позвал меня. Поваленный ствол оброс пушистым мхом, в оголившихся местах был прохладным и скользким на ощупь. Я отряхнула мох и уселась на него, как на мягкую подстилку. Шеймус притулился рядом, а я обняла его одной рукой за плечи. Похоже, прилюдно он стесняется меня обнимать или как-то ещё проявлять свои сыновние чувства, даже перед Мариолей. Тем более перед Мариолей, мысленно поправилась я.
   На протяжении тех нескольких минут, что мы сидели бок о бок, я не могла определиться со своими чувствами. Не хватает ведь ему моего участия и внимания, не хватает. Посылать чек и быть рядом - совершенно разные вещи, не находите?
   - Дай обниму, - сказала я. Парнишка с видимой готовностью обхватил меня за шею. Я сомкнула руки у него на спине.
   - У меня метастазы, - кротко сказал он. Смысл слов никак не сочетался с тоном и "ломающимся" голосом. - И я не знаю, как перенесу.
   - Эти твари вызывают ещё и это? - тупо уточнила я. То ли плакать, то ли смеяться, то ли пойти и сразу прыгнуть с обрыва.
   - Как обычные земные паразиты. Тебе не сказали?
   - Нет. - Я нахмурилась. Сказать ему, не поставив в известность меня, могли, поскольку в четырнадцать лет человек по законам Полиса уже считается взрослым гражданином. - Но мне интересно, откуда узнал ты?
   - Из собственной истории болезни, - вздохнул Шеймус. - Решил, что лучше тебе скажу я. Мам, спой чего-нибудь, - попросил он так тихо, что я едва расслышала за рёвом прибоя.
   Спеть так спеть. Песня, которую я выбрала, была неторопливой, но перекрыть шумы я смогу. Щипок, два подцепа, два хлопка ладонью по деке. Ещё раз. Глиссандо. И напевным речитативом:
   - Fatshe leso lea halalela... Uli-buse le lizwe...
   Шеймус слушал, глядя попеременно то на мои руки, то мне в рот, точно пытался уразуметь, как можно одновременно играть и петь. Вряд ли он понимал язык регионального значения.
   Если я соглашусь с бредовой идеей Малкольма собрать коллектив, надо попробовать сделать эту песню. Будет хрустальная и медитативная композиция. Правда, не знаю, сможет ли он спеть мягко. Когда надо грозно и зловеще - пожалуйста, обращайтесь к Мэлу Тейлору. Впрочем, нежно могу и я.
   Даже возвращаться назад отчего-то не хотелось. Мы бродили по лесу, шутливо возились в мокрой от прошедшего дождя траве, распугивая коричневых в чёрных пятнах лягушек. Даже пиявка, свернувшаяся под сердцем, на какое-то время успокоилась, задремала и вытащила из меня свои присоски.
   И тут же болезненно цапнула вновь. Парень может и не перенести дальнейшую терапию. Дай-то бог, если перенесёт операцию. При этой мысли сразу руки опускались - я достойна жизни гораздо меньше.
  
  
  
   17
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"