Есенин : другие произведения.

Сергей Есенин на русском языке Часть2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сергей Есенин. Часть 2 См. также оригинальные тексты произведений Сергея Есенина http://esenin.niv.ru/esenin/text/stih-by-name.htm

Сергей Есенин

Собрание стихотворений, том  2

(маленькие поэмы)

Содержание

 

                                   * * *

 

  МАРФА ПОСАДНИЦА
 
                1
 
Не сестра месяца из темного болота
В жемчуге кокошник в небо запрокинула, -
Ой, как выходила Марфа за ворота,
Письменище черное из дулейки вынула.
 
Раскололся зыками колокол на вече,
Замахали кружевом полотнища зорние;
Услыхали ангелы голос человечий,
Отворили наскоро окна-ставни горние.
 
Возговорит Марфа голосом серебряно:
Ой ли, внуки Васькины, правнуки Микулы!
Грамотой московскою извольно повелено
Выгомонить вольницы бражные загулы!
 
Заходила буйница выхвали старинной,
Бороды, как молнии, выпячили грозно:
Что нам Московия, - как поставник блинный!
Там бояр-те жены хлыстают загозно!
 
Марфа на крылечко праву ножку кинула,
Левой помахала каблучком сафьяновым.
Быть так, - кротко молвила, черны брови
                                         сдвинула -
Не ручьи-брызгатели выцветням росяновым...
 
 
                2
 
Не чернец беседует с господом в затворе
Царь московский антихриста вызывает:
Ой, Виельзевуле, горе мое, горе,
Новгород мне вольный ног не лобызает!
 
Вылез из запечья сатана гадюкой,
В пучеглазых бельмах исчаведье ада.
Побожися душу выдать мне порукой,
Иначе не будет с Новгородом слада!
 
Вынул он бумаги - облака клок,
Дал ему перо - от молнии стрелу.
Чиркнул царь кинжалищем локоток,
Расчеркнулся и зажал руку в полу.
 
Зарычит антихрист земным гудом:
А и сроку тебе, царь, даю четыреста лет!
Как пойдет на Москву заморский Иуда,
Тут тебе с Новгородом и сладу нет!
 
А откуль гроза, когда ветер шумит? -
Задает ему царь хитрой спрос.
Говорит сатана зыком черных згит:
Этот ответ с собой ветер унес...
 
 
                3
 
На соборах Кремля колокола заплакали,
Собирались стрельцы из дальних слобод;
Кони ржали, сабли звякали,
Глас приказный чинно слухал народ.
 
Закраснели хоругви, образа засверкали,
Царь пожаловал бочку с вином.
Бабы подолами слезы утирали, -
Кто-то воротится невредим в дом?
 
Пошли стрельцы, запылили по полю:
Берегись ты теперь, гордый Новоград!
Пики тенькали, кони топали, -
Никто не пожалел и не обернулся назад.
 
Возговорит царь жене своей:
А и будет пир на красной браге!
Послал я сватать неучтивых семей,
Всем подушки голов растелю в овраге.
 
Государь ты мой, - шомонит жена, -
Моему ль уму судить суд тебе!..
Тебе власть дана, тебе воля дана,
Ты челом лишь бьешь одноей судьбе...
 
 
                4
 
В зарукавнике Марфа богу молилась,
Рукавом горючи слезы утирала;
За окошко она наклонилась,
Голубей к себе на колени сзывала.
 
Уж вы, голуби, слуги боговы,
Солетайте-ко в райский терем,
Вертайтесь в земное логово,
Стучитесь к новоградским дверям!
 
Приносили голуби от бога письмо,
Золотыми письменами рубленное;
Села Марфа за расшитою тесьмой:
Уж ты, счастье ль мое загубленное!
 
И писал господь своей верной рабе:
Не гони метлой тучу вихристу;
Как московский царь на кровавой гульбе
Продал душу свою антихристу...
 
 
                4
 
А и минуло теперь четыреста лет.
Не пора ли нам, ребята, взяться за ум,
Исполнить святой Марфин завет:
Заглушить удалью московский шум?
 
А пойдемте, бойцы, ловить кречетов,
Отошлем дикомытя с потребою царю:
Чтобы дал нам царь ответ в сечи той,
Чтоб не застил он новоградскую зарю.
 
Ты шуми, певунный Волохов, шуми,
Разбуди Садко с Буслаем на-торгаш!
Выше, выше, вихорь, тучи подыми!
Ой ты, Новгород, родимый наш!
 
Как по быльнице тропинка пролегла;
А пойдемте стольный Киев звать!
Ой ли вы, с Кремля колокола,
А пора небось и честь вам знать!
 
Пропоем мы богу с ветрами тропарь,
Вспеним белую попончу,
Загудит нам с веча колокол, как встарь,
Тут я, ребята, и покончу.
 
 
Сентябрь 1914
 
Примечания
 
Газета Дело народа, Петербург, 1917, N20, 9 апреля.
 
На основе предания о Марфе Борецкой, вдове новгородского посадника (вторая
половина XV века).
 
внуки Васькины, правнуки Микулины - Васька - Василий Буслаев; Микула -
Микула Селянинович; герои новгородских былин.
 
дикомыть - ловчая птица.
 
                                   * * *
 
  Микола
 
          1
 
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит милостник Микола
Мимо сел и деревень.
 
На плечах его котомка,
Стягловица в две тесьмы,
Он идет, поет негромко
Иорданские псалмы.
 
Злые скорби, злое горе
Даль холодная впила;
Загораются, как зори,
В синем небе купола.
 
Наклонивши лик свой кроткий,
Дремлет ряд плакучих ив,
И, как шелковые четки,
Веток бисерный извив.
 
Ходит ласковый угодник,
Пот елейный льет с лица:
Ой ты, лес мой, хороводник,
Прибаюкай пришлеца.
 
 
          2
 
Заневестилася кругом
Роща елей и берез.
По кустам зеленым лугом
Льнут охлопья синих рос.
 
Тучка тенью расколола
Зеленистый косогор...
Умывается Микола
Белой пеной из озер.
 
Под березкою-невестой,
За сухим посошником,
Утирается берестой,
Словно мягким рушником.
 
И идет стопой неспешной
По селеньям, пустырям:
Я, жилец страны нездешной,
Прохожу к монастырям.
 
Высоко стоит злотравье,
Спорынья кадит туман:
Помолюсь схожу за здравье
Православных христиан.
 
          3
 
Ходит странник по дорогам,
Где зовут его в беде,
И с земли гуторит с богом
В белой туче-бороде.
 
Говорит господь с престола,
Приоткрыв окно за рай:
О мой верный раб, Микола,
Обойди ты русский край.
 
Защити там в черных бедах
Скорбью вытерзанный люд.
Помолись с ним о победах
И за нищий их уют.
 
Ходит странник по трактирам,
Говорит, завидя сход:
Я пришел к вам, братья, с миром -
Исцелить печаль забот.
 
Ваши души к подорожью
Тянет с посохом сума.
Собирайте милость божью
Спелой рожью в закрома.
 
          4
 
Горек запах черной гари,
Осень рощи подожгла.
Собирает странник тварей,
Кормит просом с подола.
 
Ой, прощайте, белы птахи,
Прячьтесь, звери, в терему.
Темный бор, - щекочут свахи, -
Сватай девицу-зиму.
 
Всем есть место, всем есть логов,
Открывай, земля, им грудь!
Я - слуга давнишний богов -
В божий терем правлю путь.
 
Звонкий мрамор белых лестниц
Протянулся в райский сад;
Словно космища кудесниц,
Звезды в яблонях висят.
 
На престоле светит зорче
В алых ризах кроткий Спас;
Миколае-чудотворче,
Помолись ему за нас.
 
          5
 
Кроют зори райский терем,
У окошка божья мать
Голубей сзывает к дверям
Рожь зернистую клевать.
 
Клюйте, ангельские птицы:
Колос - жизненный полет.
Ароматней медуницы
Пахнет жней веселых пот.
 
Кружевами лес украшен,
Ели словно купина.
По лощинам черных пашен -
Пряжа выснежного льна.
 
Засучивши с рожью полы,
Пахаря трясут лузгу,
В честь угодника Миколы
Сеют рожью на снегу.
 
И, как по траве окосья
В вечереющий покос,
На снегу звенят колосья
Под косницами берез.
 
1913-август 1914
 
Примечания
 
Газета Биржевые ведомости, Петербург, 1915, N15047, 25 августа.
 
стягловица - стягивающая бечевка.
 
                                   * * *
 
  РУСЬ
 
            1
 
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно, на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.
 
Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей.
По дворам в погорающем инее
Над застрехами храп лошадей.
 
Как совиные глазки, за ветками
Смотрят в шали пурги огоньки.
И стоят за дубровными сетками,
Словно нечисть лесная, пеньки.
 
Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь - везде колдуны.
В злую заморозь в сумерки мглистые
На березках висят галуны.
 
 
            2
 
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что - разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
 
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.
 
Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей.
 
 
            3
 
Понакаркали черные вороны:
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.
 
Грянул гром, чашка неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небес.
 
Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.
Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.
 
Собиралися мирные пахари
Без печали, без жалоб и слез,
Клали в сумочки пышки на сахаре
И пихали на кряжистый воз.
 
По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ...
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.
 
 
            4
 
Затомилась деревня невесточкой -
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой, -
Не погибли ли в жарком бою?
 
В роще чудились запахи ладана,
В ветре бластились стуки костей.
И пришли к ним нежданно-негаданно
С дальней волости груды вестей.
 
Сберегли по ним пахари памятку,
С потом вывели всем по письму.
Подхватили тут родные грамотку,
За ветловую сели тесьму.
 
Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.
 
 
            5
 
Ах, поля мои, борозды милые,
Хороши вы в печали своей!
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.
 
Припаду к лапоточкам берестяным,
Мир вам, грабли, коса и соха!
Я гадаю по взорам невестиным
На войне о судьбе жениха.
 
Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.
 
Разгадал я их думы несметные,
Не спугнет их ни гром и ни тьма.
За сохою под песни заветные
Не причудится смерть и тюрьма.
 
Они верили в эти каракули,
Выводимые с тяжким трудом,
И от счастья и радости плакали,
Как в засуху над первым дождем.
 
А за думой разлуки с родимыми
В мягких травах, под бусами рос,
Им мерещился в далях за дымами
Над лугами веселый покос.
 
Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
 
1914
 
Примечания
 
Новый журнал для всех, Петербург, 1915, N15047, 25 авгутса.
 
На обороте автографа (ЦГАЛИ) рукой Есенина даны объяснения к ряду слов
стихотворения:
В погорающем инее - облетающем, исчезающем инее.
Застреха - полукрыша, намет соломы у карниза.
Шаль пурги - снежный смерч (вьюга) (зга) (мзга).
Бласт - видение.
 
                                   * * *
 
  УС
 
Не белы снега по-над Доном
Заметали степь синим звоном.
Под крутой горой, что ль под тыном,
Расставалась мать с верным сыном.
 
Ты прощай, мой сын, прощай, чадо,
Знать, пришла пора, ехать надо!
Захирел наш дол по-над Доном,
Под пятой Москвы, под полоном.
 
То не водный звон за путиной -
Бьет копытом конь под осиной.
Под красневу дремь, под сугредок
Отвечал ей сын напоследок:
 
Ты не стой, не плачь на дорогу,
Зажигай свечу, молись богу.
Соберу я Дон, вскручу вихорь,
Полоню царя, сниму лихо.
 
Не река в бугор била пеной -
Вынимал он нож с подколена,
Отрезал с губы ус чернявый,
Говорил слова над дубравой:
 
Уж ты, мать моя, голубица,
Сбереги ты ус на божнице;
Окропи его красным звоном,
Положи его под икону!
 
Гикал-ухал он под туманом,
Подымалась пыль за курганом.
А она в ответ, как не рада:
Уж ты сын ли мой, мое чадо!
 
             *
 
На крутой горе, под Калугой,
Повенчался Ус с синей вьюгой.
Лежит он на снегу под елью,
С весела-разгула, с похмелья.
 
Перед ним все знать да бояры,
В руках золотые чары.
Не гнушайся ты, Ус, не злобуй,
Подымись, хоть пригубь, попробуй!
 
Нацедили мы вин красносоких
Из грудей из твоих из высоких.
Как пьяна с них твоя супруга,
Белокосая девица-вьюга!
 
Молчит Ус, не кинет взгляда, -
Ничего ему от земли не надо.
О другой он земле гадает,
О других небесах вздыхает...
 
             *
 
Заждалася сына дряхлая вдовица,
День и ночь горюя, сидя под божницей.
Вот прошло-проплыло уж второе лето,
Снова снег на поле, а его все нету.
 
Подошла, взглянула в мутное окошко...
Не одна ты в поле катишься, дорожка!
Свищет сокол-ветер, бредит тихим Доном.
Хорошо б прижаться к золотым иконам...
 
Села и прижалась, смотрит кротко-кротко...
На кого ж похож ты, светлоглазый отрок?..
А! - сверкнули слезы над увядшим усом. -
Это ты, о сын мой, смотришь Иисусом!
 
Радостью светит она из угла.
Песню запела и гребень взяла.
Лик ее старческий ласков и строг.
Встанет, присядет за печь, на порог.
 
Вечер морозный, как волк, темно-бур...
Кличет цыплят и нахохленных кур:
Цыпушки-цыпы, свет-петушок!..
Крепок в руке роговой гребешок.
 
Стала, уставилась лбом в темноту,
Чешет волосья младенцу Христу.
 
1914
 
Примечания
 
Газета Дело народа, Петербург, 1917, N37, 30 апреля.
 
Василий Ус - донской атаман, сообщник Степана Разина.
 
                                   * * *
 
  ПЕВУЩИЙ ЗОВ
 
   Радуйтесь!
Земля предстала
Новой купели!
   Догорели
Синие метели,
И змея потеряла
   Жало.
 
   О Родина,
Мое русское поле,
И вы, сыновья ее,
   Остановившие
На частоколе
Луну и солнце, -
   Хвалите бога!
 
В мужичьих яслях
   Родилось пламя
К миру всего мира!
Новый Назарет
   Перед вами.
Уже славят пастыри
   Его утро.
Свет за горами...
          ,
Сгинь ты, английское юдо,
Расплещися по морям!
Наше северное чудо
Не постичь твоим сынам!
 
Не познать тебе Фавора,
Не расслышать тайный зов!
Отуманенного взора
На устах твоих покров.
 
Все упрямей, все напрасней
Ловит рот твой темноту.
Нет, не дашь ты правды в яслях
Твоему сказать Христу!
 
   Но знайте,
Спящие глубоко:
   Она загорелась,
   Звезда Востока!
Не погасить ее Ироду
Кровью младенцев...
 
Пляши, Саломея, пляши!
Твои ноги легки и крылаты.
Целуй ты уста без души, -
Но близок твой час расплаты!
Уже встал Иоанн,
Изможденный от ран,
Поднял с земли
Отрубленную голову,
И снова гремят
   Его уста,
Снова грозят
   Содому:
Опомнитесь!
 
Люди, братья мои люди,
Где вы?  Отзовитесь!
Ты не нужен мне, бесстрашный,
Кровожадный витязь.
 
Не хочу твоей победы,
Дани мне не надо!
Все мы - яблони и вишни
Голубого сада.
 
Все мы - гроздья винограда
Золотого лета,
До кончины всем нам хватит
И тепла и света!
 
Кто-то мудрый, несказанный,
Все себе подобя,
Всех живущих греет песней,
Мертвых - сном во гробе.
 
Кто-то учит нас и просит
Постигать и мерить.
Не губить пришли мы в мире,
А любить и верить!
 
1917
 
Примечания
 
Сборник Скифы, Петербург, 1918, N2.
 
                                   * * *
 
  ТОВАРИЩ
 
Он был сыном простого рабочего,
И повесть о нем очень короткая.
Только и было в нем, что волосы как ночь
Да глаза голубые, кроткие.
 
Отец его с утра до вечера
Гнул спину, чтоб прокормить крошку;
Но ему делать было нечего,
И были у него товарищи: Христос да кошка.
 
Кошка была старая, глухая,
Ни мышей, ни мух не слышала,
А Христос сидел на руках у матери
И смотрел с иконы на голубей под крышею.
 
Жил Мартин, и никто о нем не ведал.
Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
И только иногда за скудным обедом
Учил его отец распевать марсельезу.
 
Вырастешь, - говорил он, - поймешь...
Разгадаешь, отчего мы так нищи!
И глухо дрожал его щербатый нож
Над черствой горбушкой насущной пищи.
 
       Но вот под тесовым
          Окном -
       Два ветра взмахнули
          Крылом;
 
       То с вешнею полымью
          Вод
       Взметнулся российский
          Народ...
 
Ревут валы,
Поет гроза!
Из синей мглы
Горят глаза.
 
За взмахом взмах,
Над трупом труп;
Ломает страх
Свой крепкий зуб.
 
Все взлет и взлет,
Все крик и крик!
В бездонный рот
Бежит родник...
 
И вот кому-то пробил
Последний, грустный час..
Но верьте, он не сробел
Пред силой вражьих глаз!
 
Душа его, как прежде,
Бесстрашна и крепка,
И тянется к надежде
Бескровная рука.
 
Он незадаром прожил,
Недаром мял цветы;
Но не на вас похожи
Угасшие мечты...
 
Нечаянно, негаданно
С родимого крыльца
Донесся до Мартина
Последний крик отца.
 
С потухшими глазами,
С пугливой синью губ,
Упал он на колени,
Обняв холодный труп.
 
Но вот приподнял брови,
Протер рукой глаза,
Вбежал обратно в хату
И стал под образа.
 
Исус, Исус, ты слышишь?
Ты видишь?  Я один.
Тебя зовет и кличет
Товарищ твой Мартин!
 
Отец лежит убитый,
Но он не пал, как трус.
Я слышу, он зовет нас,
О верный мой Исус.
 
Зовет он нас на помощь,
Где бьется русский люд,
Велит стоять за волю,
За равенство и труд!..
 
И, ласково приемля
Речей невинных звук,
Сошел Исус на землю
С неколебимых рук.
 
Идут ручка с рукою,
А ночь черна, черна!..
И пыжится бедою
Седая тишина.
 
Мечты цветут надеждой
Про вечный, вольный рок.
Обоим нежит вежды
Февральский ветерок.
 
Но вдруг огни сверкнули...
Залаял медный груз.
И пал, сраженный пулей,
Младенец Иисус.
 
    Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело его предали погребенью
    Он лежит
На Марсовом
    Поле.
 
А там, где осталась мать,
Где ему не бывать
    Боле,
Сидит у окошка
Старая кошка,
    Ловит лапой луну...
 
Ползает Мартин по полу:
Соколы вы мои, соколы,
    В плену вы,
    В плену!
Голос его все глуше, глуше,
Кто-то давит его, кто-то душит,
    Палит огнем.
 
Но спокойно звенит
    За окном,
То погаснув, то вспыхнув
    Снова,
Железное
    Слово:
Рре-эс-пуу-ублика!
 
1917
 
Примечания
 
Газета Дело народа, Петроград, 1917, N58, 26 мая.
 
Он лежит на Марсовом поле - 23 марта 1917 года на Марсовом поле в
Петрограде состоялись похороны борцов, погибших в дни февральской
революции.
 
                                   * * *
 
  ОТЧАРЬ
 
         1
 
Тучи - как озера,
Месяц - рыжий гусь.
Пляшет перед взором
Буйственная Русь.
 
Дрогнул лес зеленый,
Закипел родник.
Здравствуй, обновленный
Отчарь мой, мужик!
 
Голубые воды -
Твой покой и свет,
Гибельной свободы
В этом мире нет.
 
Пой, зови и требуй
Скрытые брега;
Не сорвется с неба
Звездная дуга!
 
Не обронит вечер
Красного ведра;
Могутные плечи -
Что гранит-гора.
 
         2
 
Под облачным древом
Верхом на луне
Февральской метелью
Ревешь ты во мне.
 
Небесные дщери
Куделят кремник;
Учил тебя вере
Седой огневик.
 
Он дал тебе пику,
Грозовый ятаг
И силой Аники
Отметил твой шаг.
 
Заря - как волчиха
С осклабленным ртом;
Но гонишь ты лихо
Двуперстным крестом.
 
Протянешь ли руку
Иль склонишь ты лик,
Кладешь ей краюху
На желтый язык.
 
И чуется зверю
Под радугой слов:
Алмазные двери
И звездный покров.
 
         3
 
   О чудотворец!
Широкоскулый и красноротый,
Приявший в корузлые руки
   Младенца нежного, -
   Укачай мою душу
На пальцах ног своих!
 
   Я сын твой,
Выросший, как ветла
   При дороге,
Научился смотреть в тебя,
   Как в озеро.
Ты несказанен и мудр.
 
По сединам твоим
Узнаю, что был снег
   На полях
   И поемах.
По глазам голубым
   Славлю
   Красное
   Лето.
 
         4
 
Ах, сегодня весна, -
Ты взыграл, как поток!
Гладит волны челнок,
И поет тишина.
 
Слышен волховский звон
И Буслаев разгул,
Задружились под гул
Волга, Каспий и Дон.
 
Синегубый Урал
Выставляет клыки,
Но кадят Соловки
В его синий оскал.
 
Всех зовешь ты на пир,
Тепля клич, как свечу,
Прижимаешь к плечу
Нецелованный мир.
 
Свят и мирен твой дар,
Синь и песня в речах,
И горит на плечах
Необъемлемый шар!..
 
         5
 
Закинь его в небо,
Поставь на столпы!
Там лунного хлеба
Златятся снопы.
 
Там голод и жажда
В корнях не поют,
Но зреет однаждный
Свет ангельских юрт.
 
Там с вызвоном блюда
Прохлада куста,
И рыжий Иуда
Целует Христа.
 
Но звон поцелуя
Деньгой не гремит,
И цепь Акатуя -
Тропа перед скит.
 
Там дряхлое время,
Бродя по лугам,
Все русское племя
Сзывает к столам.
 
И, славя отвагу
И гордый твой дух,
Сыченою брагой
Обносит их круг.
 
1917
 
Примечания
 
Газета Дело народа, Петербург, 1917, N151, 10 сентября.
 
                                   * * *
 
  Октоих
 
          Гласом моим
          Пожру тя, господи.
             Ц.О.
 
           1
 
О родина, счастливый
И неисходный час!
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз.
 
Тебе, твоим туманам
И овцам на полях,
Несу, как сноп овсяный,
Я солнце на руках.
 
Святись преполовеньем
И рождеством святись,
Чтоб жаждущие бдения
Извечьем напились.
 
Плечьми трясем мы небо,
Руками зыбим мрак
И в тощий колос хлеба
Вдыхаем звездный злак.
 
О Русь, о степь и ветры,
И ты, мой отчий дом!
На золотой повети
Гнездится вешний гром.
 
Овсом мы кормим бурю,
Молитвой поим дол,
И пашню голубую
Нам пашет разум-вол.
 
И не единый камень,
Через пращу и лук,
Не подобьет над нами
Подъятье божьих рук.
 
           2
 
    О дево
Мария! -
Поют небеса. -
На нивы златые
Пролей волоса.
 
Омой наши лица
Рукою земли.
С за-гор вереницей
Плывут корабли.
 
В них души усопших
И память веков.
О, горе, кто ропщет,
Не снявши оков!
 
Кричащему в мраке
И бьющему лбом
Под тайные знаки
Мы врат не сомкнем.
 
Но сгибни, кто вышел
И узрел лишь миг!
Мы облачной крышей
Придавим слепых.
 
           3
 
О боже, боже,
Ты ль
Качаешь землю в снах?
Созвездий светит пыль
На наших волосах.
 
Шумит небесный кедр
Через туман и ров,
И на долину бед
Спадают шишки слов.
 
Поют они о днях
Иных земель и вод,
Где на тугих ветвях
Кусал их лунный рот.
 
И шепчут про кусты
Непроходимых рощ,
Где пляшет, сняв порты,
Златоколенный дождь.
 
           4
 
Осанна в вышних!
Холмы поют про рай.
И в том раю я вижу
Тебя, мой отчий край.
 
Под Маврикийским дубом
Сидит мой рыжий дед,
И светит его шуба
Горохом частых звезд.
 
И та кошачья шапка,
Что в праздник он носил,
Глядит, как месяц, зябко
На снег родных могил.
 
С холмов кричу я деду:
О отче, отзовись...
Но тихо дремлют кедры,
Обвесив сучья вниз.
 
Не долетает голос
В его далекий брег...
Но чу!  Звенит, как колос,
С земли растущий снег:
 
Восстань, прозри и вижди!
Неосказуем рок.
Кто все живит и зиждет -
Тот знает час и срок.
 
Вострубят божьи клики
Огнем и бурей труб,
И облак желтоклыкий
Прокусит млечный пуп.
 
И вывалится чрево
Испепелить бразды...
Но тот, кто мыслил девой,
Взойдет в корабль звезды.
 
1917
Примечания
 
Газета Знамя труда, Москва, 1918, N174, 7 апреля.
 
октоих(лат.) - книга церковного пения на восемь голосов.
..пожру тя, господи - восславлю тебя, господи.
 
                                   * * *
 
  Пришествие
 
                 А.Белому
 
           1
 
Господи, я верую!..
Но введи в свой рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край.
 
За горой нехоженой,
В синеве долин,
Снова мне, о боже мой,
Предстает твой сын.
 
По тебе молюся я
Из мужичьих мест;
Из прозревшей Руссии
Он несет свой крест.
 
Но пред тайной острова
Безначальных слов
Нет за ним апостолов,
Нет учеников.
 
           2
 
О Русь, приснодева,
Поправшая смерть!
Из звездного чрева
Сошла ты на твердь.
 
На яслях овечьих
Осынила дол
За то, что в предтечах
Был пахарь и вол.
 
Воззри же на нивы,
На сжатый овес, -
Под снежною ивой
Упал твой Христос!
 
Опять его вои
Стегают плетьми
И бьют головою
О выступы тьмы...
 
           3
 
Но к вихрю бездны
Он нем и глух.
С шеста созвездья
Поет петух.
 
О други, где вы?
Уж близок срок.
Темно ты, чрево,
И крест высок.
 
Вот гор воитель
Ощупал мглу.
Христа рачитель
Сидит в углу.
 
Я видел:  с ним он
Нам сеял мрак!
Нет, я не Симон...
Простой рыбак.
 
Вздохнула плесень,
И снег потух...
То третью песню
Пропел петух.
 
           4
 
Ей, господи,
Царю мой!
Дьяволы на руках
Укачали землю.
 
Снова пришествию его
Поднят крест.
Снова раздирается небо.
 
Тишина полей и разума
Точит копья.
Лестница к саду твоему
Без приступок.
 
Как взойду, как поднимусь по ней
С кровью на отцах и братьях?
 
Тянет меня земля,
Оцепили пески.
На реках твоих
Сохну.
 
           5
 
Симоне, Петр...
Где ты?  Приди.
Вздрогнули ветлы:
Там, впереди!
 
Симоне, Петр...
Где ты?  Зову!
Шепчется кто-то:
Кричи в синеву!
 
Крикнул - и громко
Вздыбился мрак.
Вышел с котомкой
Рыжий рыбак.
 
Друг...  Ты откуда?
Шел за тобой...
Кто ты? - Иуда! -
Шамкнул прибой.
 
Рухнули гнезда
Облачных риз.
Ласточки-звезды
Канули вниз.
 
           6
 
О Саваофе!
Покровом твоим рек и озер
Прикрой сына!
 
Под ивой бьют его вои
И голгофят снега твои.
О ланиту дождей
Преломи
Лезвие заката...
 
Трубами вьюг
Возвести языки...
 
Но не в суд или во осуждение.
 
           7
 
Явись над Елеоном
И правде наших мест!
Горстьми златых затонов
Мы окропим твой крест.
 
Холмы поют о чуде,
Про рай звенит песок.
О верю, верю - будет
Телиться твой восток!
 
В моря овса и гречи
Он кинет нам телка...
Но долог срок до встречи,
А гибель так близка!
 
Уйми ты ржанье бури
И топ громов уйми?
Пролей ведро лазури
На ветхое деньми!
 
И дай дочерпать волю
Медведицей и сном,
Чтоб вытекшей душою
Удобрить чернозем...
 
1917
 
Примечания
 
Газета Знамя труда, Москва, 1918, N174, 7 апреля.
 
                                   * * *
 
  Преображение
 
                Разумнику Ивану.
 
           1
 
Облаки лают,
Ревет златозубая высь...
Пою и взываю:
Господи, отелись!
 
Перед воротами в рай
Я стучусь:
Звездами спеленай
Телицу-Русь.
 
За тучи тянется моя рука,
Бурею шумит песнь.
Небесного молока
Даждь мне днесь.
 
Грозно гремит твой гром,
Чудится плеск крыл.
Новый Содом
Сжигает Егудиил.
 
Но твердо, не глядя назад,
По ниве вод
Новый из красных врат
Выходит Лот.
 
           2
 
Не потому ль в березовых
Кустах поет сверчок
О том, как ликом розовым
Окапал рожь восток;
 
О том, как богородица,
Накинув синий плат,
У облачной околицы
Скликает в рай телят.
 
С утра над осенницею
Я слышу зов трубы.
Теленькает синицею
Он про глагол судьбы.
 
О, веруй, небо вспенится,
Как лай, сверкнет волна.
Над рощею ощенится
Златым щенком луна.
 
Иной травой и чащею
Отенит мир вода.
Малиновкой журчащею
Слетит в кусты звезда.
 
И выползет из колоса,
Как рой, пшеничный злак,
Чтобы пчелиным голосом
Озлатонивить мрак...
 
           3
 
Ей, россияне!
Ловцы вселенной,
Неводом зари зачерпнувшие небо, -
Трубите в трубы.
 
Под плугом бури
Ревет земля.
Рушит скалы златоклыкий
Омеж.
 
Новый сеятель
Бредет по полям,
Новые зерна
Бросает в борозды.
 
Светлый гость в колымаге к вам
Едет.
По тучам бежит
Кобылица.
 
Шлея на кобыле -
Синь.
Бубенцы на шлее -
Звезды.
 
           4
 
Стихни, ветер,
Не лай, водяное стекло.
С небес через красные сети
Дождит молоко.
 
Мудростью пухнет слово,
Вязью колося поля.
Над тучами, как корова,
Хвост задрала заря.
 
Вижу тебя из окошка,
Зиждитель щедрый,
Ризою над землею
Свесивший небеса.
 
Ныне
Солнце, как кошка,
С небесной вербы
Лапкою золотою
Трогает мои волоса.
 
           5
 
Зреет час преображенья,
Он сойдет, наш светлый гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.
 
От утра и от полудня
Под поющий в небе гром,
Словно ведра, наши будни
Он наполнит молоком.
 
И от вечера до ночи,
Незакатный славя край,
Будет звездами пророчить
Среброзлачный урожай.
 
А когда над Волгой месяц
Склонит лик испить воды, -
Он, в ладью златую свесясь,
Уплывет в свои сады.
 
И из лона голубого,
Широко взмахнув веслом,
Как яйцо, нам сбросит слово
С проклевавшимся птенцом.
 
1917
 
Примечания
 
Газета Знамя труда, Москва, 1918, N179, 13 апреля.
 
Разумник Иванов, Иванов Разумник Васильевич (1878-1946), литературный
критик и публицист, печатался под псевдонимом Р.В. Иванов-Разумник.
 
Егудиил(Иегудиил) - один из архангелов.
омеж - сошник, лемех
 
                                   * * *
 
  Иорданская голубица
 
           1
 
Земля моя златая!
Осенний светлый храм!
Гусей крикливых стая
Несется к облакам.
 
То душ преображенных
Несчислимая рать,
С озер поднявшись сонных,
Летит в небесный сад.
 
А впереди их лебедь.
В глазах, как роща, грусть.
Не ты ль так плачешь в небе,
Отчалившая Русь?
 
Лети, лети, не бейся,
Всему есть час и брег.
Ветра стекают в песню,
А песня канет в век.
 
           2
 
  Небо - как колокол,
  Месяц - язык,
  Мать моя - родина,
  Я - большевик.
 
  Ради вселенского
  Братства людей
  Радуюся песней я
  Смерти твоей.
 
  Крепкий и сильный,
  На гибель твою
  В колокол синий
  Я месяцем бью.
 
  Братья-миряне,
  Вам моя песнь.
  Слышу в тумане я
  Светлую весть.
 
           3
 
Вот она, вот голубица,
Севшая ветру на длань.
Снова зарею клубится
Мой луговой Иордань.
 
Славлю тебя, голубая,
Звездами вбитая высь.
Снова до отчего рая
Руки мои поднялись.
 
Вижу вас, злачные нивы,
С стадом буланых коней.
С дудкой пастушеской в ивах
Бродит апостол Андрей.
 
И, полная боли и гнева,
Там, на окрайне села,
Мати пречистая дева
Розгой стегает осла.
 
           4
 
Братья мои, люди, люди!
Все мы, все когда-нибудь
В тех благих селеньях будем,
Где протоптан Млечный Путь.
 
Не жалейте же ушедших,
Уходящих каждый час, -
Там на ландышах расцветших
Лучше, чем в полях у нас.
 
Страж любви - судьба-мздоимец
Счастье пестует не век.
Кто сегодня был любимец -
Завтра нищий человек.
 
 
           5
 
О новый, новый, новый,
Прорезавший тучи день!
Отроком солнцеголовым
Сядь ты ко мне под плетень.
 
Дай мне твои волосья
Гребнем луны расчесать.
Этим обычаем гостя
Мы научились встречать.
 
Древняя тень Маврикии
Родственна нашим холмам,
Дождиком в нивы златые
Нас посетил Авраам.
 
Сядь ты ко мне на крылечко,
Тихо склонись ко плечу.
Синюю звездочку свечкой
Я пред тобой засвечу.
 
Буду тебе я молиться,
Славить твою Иордань...
Вот она, вот голубица,
Севшая ветру на длань.
 
20-23 июня 1918.
 
Константиново
 
Примечания
 
Литературное приложение N1 к газете Известия ВЦИК, Москва, 1918, N180, 22
августа (без строк 21-28); полностью - Сельский часослов 1918.
 
                                   * * *
 
  Инония
 
                Пророку Иеремии
 
 
           1
 
Не устрашуся гибели,
Ни копий, не стрел дождей, -
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.
 
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта.
 
Не хочу восприять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
 
Я иное узрел пришествие -
Где не пляшет над правдой смерть.
Как овцу от поганой шерсти, я
Остригу голубую твердь.
 
Подыму свои руки к месяцу,
Раскушу его, как орех.
Не хочу я небес без лестницы,
Не хочу, чтобы падал снег.
 
Не хочу, чтоб умело хмуриться
На озерах зари лицо.
Я сегодня снесся, как курица,
Золотым словесным яйцом.
 
Я сегодня рукой упругою
Готов повернуть весь мир...
Грозовой расплескались вьюгою
От плечей моих восемь крыл.
 
           2
 
Лай колоколов над Русью грозный -
Это плачут стены Кремля.
Ныне на пики звездные
Вздыбливаю тебя, земля!
 
Протянусь до незримого города,
Млечный прокушу покров.
Даже богу я выщиплю бороду
Оскалом моих зубов.
 
Ухвачу его за гриву белую
И скажу ему голосом вьюг:
Я иным тебя, господи, сделаю,
Чтобы зрел мой словесный луг!
 
Проклинаю я дыхание Китежа
И все лощины его дорог.
Я хочу, чтоб на бездонном вытяже
Мы воздвигли себе чертог.
 
Языком вылижу на иконах я
Лики мучеников и святых.
Обещаю вам град Инонию,
Где живет божество живых.
 
Плачь и рыдай, Московия!
Новый пришел Индикоплов.
Все молитвы в твоем часослове я
Проклюю моим клювом слов.
 
Уведу твой народ от упования,
Дам ему веру и мощь,
Чтобы плугом он в зори ранние
Распахивал с солнцем нощь.
 
Чтобы поле его словесное
Выращало ульями злак,
Чтобы зерна под крышей небесною
Озлащали, как пчелы, мрак.
 
Проклинаю тебя я Радонеж,
Твои пятки и все следы!
Ты огня золотого залежи
Разрыхлял киркою воды.
 
Стая туч твоих, по-волчьи лающих,
Словно стая злющих волков,
Всех зовущих и всех дерзающих
Прободала копьем клыков.
 
Твое солнце когтистыми лапами
Прокогтялось в душу, как нож.
На реках вавилонских мы плакали,
И кровавый мочил нас дождь.
 
Ныне ж бури воловьим голосом
Я кричу, сняв с Христа штаны:
Мойте руки свои и волосы
Из лоханки второй луны.
 
Говорю вам - вы все погибнете,
Всех задушит вас веры мох.
По-иному над нашей выгибью
Вспух незримой коровой бог.
 
И напрасно в пещеры селятся
Те, кому ненавистен рев.
Все равно - он иным отелится
Солнцем в наш русский кров.
 
Все равно - он спалит телением,
Что ковало реке брега.
Разгвоздят мировое кипение
Золотые его рога.
 
Новый сойдет Олипий
Начертать его новый лик.
Говорю вам - весь воздух выпью
И кометой вытяну язык.
 
До Египта раскорячу ноги,
Раскую с вас подковы мук...
В оба полюса снежнорогие
Вопьюся клещами рук.
 
Коленом придавлю экватор
И, под бури и вихря плач,
Пополам нашу землю-матерь
Разломлю, как златой калач.
 
И в провал, отененный бездною,
Чтобы мир весь слышал тот треск,
Я главу свою власозвездную
Просуну, как солнечный блеск.
 
И четыре солнца из облачья,
Как четыре бочки с горы,
Золотые рассыпав обручи,
Скатясь, всколыхнут миры.
 
           3
 
И тебе говорю, Америка,
Отколотая половина земли, -
Страшись по морям безверия
Железные пускать корабли!
 
Не отягивай чугунной радугой
Нив и гранитом - рек.
Только водью свободной Ладоги
Просверлит бытие человек!
 
Не вбивай руками синими
В пустошь потолок небес:
Не построить шляпками гвоздиными
Сияние далеких звезд.
 
Не залить огневого брожения
Лавой стальной руды.
Нового вознесения
Я оставлю на земле следы.
 
Пятками с облаков свесюсь,
Прокопытю тучи, как лось;
Колесами солнце и месяц
Надену на земную ось.
 
Говорю тебе - не пой молебствия
Проволочным твоим лучам.
Не осветят они пришествия,
Бегущего овцой по горам!
 
Сыщется в тебе стрелок еще
Пустить в его грудь стрелу.
Словно полымя, с белой шерсти его
Брызнет теплая кровь во мглу.
 
Звездами золотые копытца
Скатятся, взбороздив нощь.
И опять замелькает спицами
Над чулком ее черным дождь.
 
Возгремлю я тогда колесами
Солнца и луны, как гром;
Как пожар, размечу волосья
И лицо закрою крылом.
 
За уши встряхну я горы,
Кольями вытяну ковыль.
Все тыны твои, все заборы
Горстью смету, как пыль.
 
И вспашу я черные щеки
Нив твоих новой сохой;
Золотой пролетит сорокой
Урожай над твоей страной.
 
Новый он сбросит жителям
Крыл колосистых звон.
И, как жерди златые, вытянет
Солнце лучи на дол.
 
Новые вырастут сосны
На ладонях твоих полей.
И, как белки, желтые весны
Будут прыгать по сучьям дней.
 
Синие забрезжут реки,
Просверлив все преграды глыб.
И заря, опуская веки,
Будет звездных ловить в них рыб.
 
Говорю тебе - будет время,
Отплещут уста громов;
Прободят голубое темя
Колосья твоих хлебов.
 
И над миром с незримой лестницы,
Оглашая поля и луг,
Проклевавшись из сердца месяца,
Кукарекнув, взлетит петух.
 
           4
 
По тучам иду, как по ниве, я,
Свесясь головою вниз.
Слышу плеск голубого ливня
И светил тонкоклювых свист.
 
В синих отражаюсь затонах
Далеких моих озер
Вижу тебя, Инония,
С золотыми шапками гор.
 
Вижу нивы твои и хаты,
На крылечке старушку мать;
Пальцами луч заката
Старается она поймать.
 
Прищемит его у окошка,
Схватит на своем горбе, -
А солнышко, словно кошка,
Тянет клубок к себе.
 
И тихо под шепот речки,
Прибрежному эху в подол,
Каплями незримой свечки
Капает песня с гор:
 
Слава в вышних богу
И на земле мир!
Месяц синим рогом
Тучи прободил.
 
Кто-то вывел гуся
Из яйца звезды -
Светлого Исуса
Проклевать следы.
 
Кто-то с новой верой,
Без крест и мук,
Натянул на небе
Радугу, как лук.
 
Радуйся, Сионе,
Проливай свой свет!
Новый в небосклоне
Вызрел Назарет.
 
Новый на кобыле
Едет к миру Спас.
Наша вера - в силе.
Наша правда - в нас!
 
1918
Примечания
 
Газета Знамя труда, Москва, 1918, N205, 19 мая (не полностью); журнал Наш
путь, 1918, N2, май.
 
 
Индикоплов Косьма - византийский купец и путшественник VI века, совершивший
поездку в Индию; его Христианская топология в средние века была наиболее
популярным в России трудом по географии.
 
Олипий - Алимпий (Алипий), первый известный по имени русский иконописец
(конец XI в. - начало XII в.).
 
                                   * * *
 
  Небесный барабанщик
 
                Л.Н.Старку
 
           1
 
Гей вы, рабы, рабы!
Брюхом к земле прилипли вы.
Нынче луну с воды
Лошади выпили.
 
Листьями звезды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
 
Души бросаем бомбами,
Сеем пурговый свист.
Что нам слюна иконная
В наши ворота в высь?
 
Нам ли страшны полководцы
Белого стада горилл?
Взвихренной конницей рвется
К новому берегу мир.
 
 
           2
 
Если это солнце
В заговоре с ними, -
Мы его всей ратью
На штыках подымем.
 
Если этот месяц
Друг их черной силы, -
Мы его с лазури
Камнями в затылок.
 
Разметем все тучи,
Все дороги взмесим,
Бубенцом мы землю
К радуге привесим.
 
Ты звени, звени нам,
Мать-земля сырая,
О полях и рощах
Голубого края.
 
           3
 
Солдаты, солдаты, солдаты -
Сверкающий бич над смерчом.
Кто хочет свободы и братства,
Тому умирать нипочем.
 
Смыкайтесь же тесной стеною!
Кому ненавистен туман,
Тот солнце корявой рукою
Сорвет на златой барабан.
 
Сорвет и пойдет по дорогам
Лить зов над озерами сил -
На тени церквей и острогов,
На белое стадо горилл.
 
В том зове калмык и татарин
Почуют свой чаемый град,
И черное небо хвостами,
Хвостами коров вспламенят.
 
           4
 
Верьте, победа за нами!
Новый берег недалек.
Волны белыми когтями
Золотой скребут песок.
 
Скоро, скоро вал последний
Миллионом брызнет лун.
Сердце - свечка за обедней
Пасхе массы и коммун.
 
Ратью смуглой, ратью дружной
Мы идем сплотить весь мир.
Мы идем, и пылью вьюжной
Тает облако горилл.
 
Мы идем, а там, за чащей,
Сквозь белесость и туман
Наш небесный барабанщик
Лупит в солнце-барабан.
 
1918
 
Примечания
 
Сборник Конница бурь, Москва, 1920.
 
Старк Л.Н.(1885-1937) - поэт и журналист, один из редакторов газеты
Советская страна (1919).
 
                                   * * *
 
  Пантократор
 
               1
 
Славь, мой стих, кто ревет и бесится,
Кто хоронит тоску в плече,
Лошадиную морду месяца
Схватить за узду лучей.
 
Тысячи лет те же звезды славятся,
Тем же медом струится плоть.
Не молиться тебе, а лаяться
Научил ты меня, господь.
 
За седины твои кудрявые,
За копейки с златых осин
Я кричу тебе:  К черту старое!,
Непокорный, разбойный сын.
 
И за эти щедроты теплые,
Что сочишь ты дождями в муть,
О, какими, какими метлами
Это солнце с небес стряхнуть?
 
               2
 
Там, за млечными холмами,
Средь небесных тополей,
Опрокинулся над нами
Среброструйный Водолей.
 
Он Медведицей с лазури -
Как из бочки черпаком.
В небо вспрыгнувшая буря
Села месяцу верхом.
 
В вихре снится сонм умерших,
Молоко дымящий сад,
Вижу, дед мой тянет вершей
Солнце с полдня на закат.
 
Отче, отче, ты ли внука
Услыхал в сей скорбный срок?
Знать, недаром в сердце мукал
Издыхающий телок.
 
               3
 
Кружися, кружися, кружися,
Чекань твоих дней серебро!
Я понял, что солнце из выси -
В колодезь златое ведро.
 
С земли на незримую сушу
Отчалить и мне суждено.
Я сам положу мою душу
На это горящее дно.
 
Но знаю - другими очами
Умершие чуют живых.
О, дай нам с земными ключами
Предстать у ворот золотых.
 
Дай с нашей овсяною волей
Засовы чугунные сбить,
С разбега по ровному полю
Заре на закорки вскочить.
 
               4
 
Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Нам горьким стало молоко
Под этой ветхой кровлей.
 
Пролей, пролей нам над водой
Твое глухое ржанье
И колокольчиком-звездой
Холодное сиянье.
 
Мы радугу тебе - дугой,
Полярный круг - на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.
 
Хвостом земле ты прицепись,
С зари отчалься гривой.
За эти тучи, эту высь
Скачи к стране счастливой.
 
И пусть они, те, кто во мгле
Нас пьют лампадой в небе,
Увидят со своих полей,
Что мы к ним в гости едем.
 
1919
 
  Примечания
 
Газета Советская страна, Москва, 1919, N4, 17 февраля.
 
Пантократор(греч.) - вседержитель.
 
                                   * * *
 
  Кобыльи корабли
 
           1
 
Если волк на звезду завыл,
Значит, небо тучами изглодано.
Рваные животы кобыл,
Черные паруса воронов.
 
Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля-смрада;
Облетает под ржанье бурь
Черепов златохвойный сад.
 
Слышите ль?  Слышите звонкий стук?
Это грабли зари по пущам.
Веслами отрубленных рук
Вы гребетесь в страну грядущего.
 
Плывите, плывите в высь!
Лейте с радуги крик вороний!
Скоро белое дерево сронит
Головы моей желтый лист.
 
 
           2
 
Поле, поле, кого ты зовешь?
Или снится мне сон веселый -
Синей конницей скачет рожь,
Обгоняя леса и села?
 
Нет, не рожь!  скачет по полю стужа,
Окна выбиты, настежь двери.
Даже солнце мерзнет, как лужа,
Которую напрудил мерин.
 
Кто это?  Русь моя, кто ты?  кто?
Чей черпак в снегов твоих накипь?
На дорогах голодным ртом
Сосут край зари собаки.
 
Им не нужно бежать в туда -
Здесь, с людьми бы теплей ужиться.
Бог ребенка волчице дал,
Человек съел дитя волчицы.
 
           3
 
О, кого же, кого же петь
В этом бешеном зареве трупов?
Посмотрите:  у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа.
 
Вон он!  Вылез, глядит луной,
Не увидит ли помясистей кости.
Видно, в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье.
 
Где же те?  где еще одиннадцать,
Что светильники сисек жгут?
Если хочешь, поэт, жениться,
Так женись на овце в хлеву.
 
Причащайся соломой и шерстью,
Тепли песней словесный воск.
Злой октябрь осыпает перстни
С коричневых рук берез.
 
           4
 
Звери, звери, приидите ко мне
В чашки рук моих злобу выплакать!
Не пора ль перестать луне
В небесах облака лакать?
 
Сестры-суки и братья кобели,
Я, как вы, у людей в загоне.
Не нужны мне кобыл корабли
И паруса вороньи.
 
Если голод с разрушенных стен
Вцепится в мои волоса, -
Половину ноги моей сам съем,
Половину отдам вам высасывать.
 
Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень.
 
           5
 
Буду петь, буду петь, буду петь!
Не обижу ни козы, ни зайца.
Если можно о чем скорбеть,
Значит, можно чему улыбаться.
 
Все мы яблоко радости носим,
И разбойный нам близок свист.
Срежет мудрый садовник осень
Головы моей желтый лист.
 
В сад зари лишь одна стезя,
Сгложет рощи октябрьский ветр.
Все познать, ничего не взять
Пришел в этот мир поэт.
 
Он пришел целовать коров,
Слушать сердцем овсяный хруст.
Глубже, глубже, серпы стихов!
Сыпь черемухой, солнце-куст!
 
1919
 
Примечания
 
Сборник Харчевня зорь, Москва, 1920.
 
                                   * * *
 
  Сорокоуст
 
                        А.Мариенгофу
 
 
              1
 
Трубит, трубит погибельный рог!
Как же быть, как же быть теперь нам
На измызганных ляжках дорог?
 
Вы, любители песенных блох,
Не хотите ль..........
 
Полно кротостью мордищ праздниться,
Любо ль, не любо ль - знай бери.
Хорошо, когда сумерки дразнятся
И всыпают нам в толстые задницы
Окровавленный веник зари.
 
Скоро заморозь известью выбелит
Тот поселок и эти луга.
Никуда вам не скрыться от гибели,
Никуда не уйти от врага.
Вот он, вот он с железным брюхом,
Тянет к глоткам равнин пятерню,
 
Водит старая мельница ухом,
Навострив мукомольный нюх.
И дворовый молчальник бык,
Что весь мозг свой на телок пролил,
Вытирая о прясло язык,
Почуял беду над полем.
 
              2
 
Ах, не с того ли за селом
Так плачет жалостно гармоника:
Таля-ля-ля, тили-ли-гом
Висит над белым подоконником.
И желтый ветер осенницы
Не потому ль, синь рябью тронув,
Как будто бы с коней скребницей,
Очесывает листья с кленов.
Идет, идет он, страшный вестник,
Пятой громоздкой чащи ломит.
И все сильней тоскуют песни
Под лягушиный писк в соломе.
О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб древенчатый живот
Трясет стальная лихорадка!
 
              3
 
Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
 
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
 
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?
По-иному судьба на торгах перекрасила
Наш разбуженный скрежетом плес,
И за тысчи пудов конской кожи и мяса
Покупают теперь паровоз.
 
              4
 
Черт бы взял тебя, скверный гость!
Наша песня с тобой не сживется.
Жаль, что в детстве тебя не пришлось
Утопить, как ведро в колодце.
Хорошо им стоять и смотреть,
Красить рты в жестяных поцелуях, -
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной аллилуйя.
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
 
1920
 
Примечания
 
Журнал Творчество, Москва, 1920, N7-10, июль-октябрь (отрывки); полностью -
сборник Исповедь хулигана, 1921.
 
                                   * * *
 
  Исповедь хулигана
 
Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.
 
Сие есть самая великая исповедь,
Которой исповедуется хулиган.
 
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потемках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
 
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня.
 
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь бога и болотных недр.
О, если б вы понимали,
Что сын ваш в России
Самый лучший поэт!
Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,
Когда босые ноги он в лужах осенних макал?
А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.
 
Но живет в нем задор прежней вправки
Деревенского озорника.
Каждой корове с вывески мясной лавки
Он кланяется издалека.
И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.
 
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клен перед костром зари.
О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой?
По-прежнему ль крепка его кора?
 
А ты, любимый,
Верный пегий пес?!
От старости ты стал визглив и слеп
И бродишь по двору, влача обвисший хвост,
Забыв чутьем, где двери и где хлев.
О, как мне дороги все те проказы,
Когда, у матери стянув краюху хлеба,
Кусали мы с тобой ее по разу,
Ни капельки друг другом не погребав.
 
Я все такой же.
Сердцем я все такой же.
Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.
Стеля стихов злаченые рогожи,
Мне хочется вам нежное сказать.
 
Спокойной ночи!
Всем вам спокойной ночи!
Отзвенела по траве сумерек зари коса...
Мне сегодня хочется очень
Из окошка луну..........
 
Синий свет, свет такой синий!
В эту синь даже умереть не жаль.
Ну так что ж, что кажусь я циником,
Прицепившим к заднице фонарь!
Старый, добрый, заезженный Пегас,
Мне ль нужна твоя мягкая рысь?
Я пришел, как суровый мастер,
Воспеть и прославить крыс.
Башка моя, словно август,
Льется бурливых волос вином.
 
Я хочу быть желтым парусом
В ту страну, куда мы плывем.
 
1920
 
Примечания
 
Сборник Исповедь хулигана, 1921.
 
                                   * * *
 
  Возвращение на родину
 
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
 
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
 
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
 
Стара, должно быть, стала...
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
 
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?
 
Татьяна...  Гм...
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?
 
Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?
 
Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!..
Ах, дедушка, ужели это ты?
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться.
Он говорит, а сам все морщит лоб.
Да!..  Время!..
Ты не коммунист?
Нет!..
А сестры стали комсомолки.
Такая гадость!  Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может, пригодится...
 
Пойдем домой -
Ты все увидишь сам.
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здорово, мать!  Здорово! -
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
 
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, -
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
 
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
 
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
 
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир...
Люблю мою семью...
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
 
Ну, говори, сестра!
 
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый Капитал,
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
 
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берет...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
 
1924
 
Примечания
 
Журнал Красная новь, Москва, 1924, N4, июнь-июль.
 
                                   * * *
 
  Русь советская
 
                        А. Сахарову
 
Тот ураган прошел.  Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.
 
Кого позвать мне?  С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница - бревенчатая птица
С крылом единственным - стоит, глаза смежив.
 
Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.
 
А жизнь кипит.
Вокруг меня снуют
И старые и молодые лица.
Но некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.
 
И в голове моей проходят роем думы:
Что родина?
Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны.
 
И это я!
Я, гражданин села,
Которое лишь тем и будет знаменито,
Что здесь когда-то баба родила
Российского скандального пиита.
 
Но голос мысли сердцу говорит:
Опомнись!  Чем же ты обижен?
Ведь это только новый свет горит
Другого поколения у хижин.
 
Уже ты стал немного отцветать,
Другие юноши поют другие песни.
Они, пожалуй, будут интересней -
Уж не село, а вся земля им мать.
 
Ах, родина!  Какой я стал смешной.
На щеки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
 
Вот вижу я:
Воскресные сельчане
У волости, как в церковь, собрались.
Корявыми, немытыми речами
Они свою обсуживают жись.
 
Уж вечер.  Жидкой позолотой
Закат обрызгал серые поля.
И ноги босые, как телки под ворота,
Уткнули по канавам тополя.
 
Хромой красноармеец с ликом сонным,
В воспоминаниях морщиня лоб,
Рассказывает важно о Буденном,
О том, как красные отбили Перекоп.
 
Уж мы его - и этак и раз-этак, -
Буржуя энтого... которого... в Крыму...
И клены морщатся ушами длинных веток,
И бабы охают в немую полутьму.
 
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая дол.
 
Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
 
Ну что ж!
Прости, родной приют.
Чем сослужил тебе - и тем уж я доволен.
Пускай меня сегодня не поют -
Я пел тогда, когда был край мой болен.
 
Приемлю все.
Как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам.
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.
 
Я не отдам ее в чужие руки,
Ни матери, ни другу, ни жене.
Лишь только мне она свои вверяла звуки
И песни нежные лишь только пела мне.
 
Цветите, юные!  И здоровейте телом!
У вас иная жизнь, у вас другой напев.
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.
 
Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, -
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким Русь.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Бакинский рабочий, 1924, N216, 24 сентября без строк 32-35, 45-48);
полностью - журнал Красная новь, Москва, 1924, N5, август-сентябрь.
 
Сахаров А.М. - товарищ Есенина, сотрудник издательства.
 
                                   * * *
 
  Русь бесприютная
 
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль
В угасшем скандалисте!
Мне вспомнилась
Печальная история -
История об Оливере Твисте.
 
Мы все по-разному
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома.
Знать, потому теперь
Попы и дьяконы
О здравье молятся
Всех членов Совнаркома.
 
И потому крестьянин
С водки штофа,
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
Как на Саваофа,
Пуская Ленину
В глаза табачный дым.
 
Ирония судьбы!
Мы все отропщены.
Над старым твердо
Вставлен крепкий кол.
Но все ж у нас
Монашеские общины
С аминем ставят
Каждый протокол.
 
И говорят,
Забыв о днях опасных:
Уж как мы их...
Не в пух, а прямо в прах...
Пятнадцать штук я сам
Зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах.
 
Россия-мать!
Прости меня,
Прости!
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
Не приголублю
И не поцелую.
 
У них жилища есть,
У них есть хлеб,
Они с молитвами
И благостны и сыты.
Но есть на этой
Горестной земле,
Что всеми добрыми
И злыми позабыты.
 
Мальчишки лет семи-восьми
Снуют средь штатов без призора,
Бестелыми корявыми костьми
Они нам знак
Тяжелого укора.
 
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль в угасшем скандалисте.
Мне вспомнилась
Печальная история -
История об Оливере Твисте.
 
Я тоже рос,
Несчастный и худой,
Средь жидких,
Тягостных рассветов.
Но если б встали все
Мальчишки чередой,
То были б тысячи
Прекраснейших поэтов.
 
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я.
. . . . . . . . . . . . . . .
Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
 
Я знаю будущее.
Это их...
Их календарь...
И вся земная слава.
Не потому ль
Мой горький буйный стих
Для всех других -
Как смертная отрава.
 
Я только им пою,
Ночующим в котлах,
Пою для них,
Кто спит порой в сортире.
О, пусть они
Хотя б прочтут в стихах,
Что есть за них
Обиженные в мире.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1925, N729, 16 ноября.
 
                                   * * *
 
  Русь уходящая
 
Мы многое еще не сознаем,
Питомцы ленинской победы,
И песни новые
По-старому поем,
Как нас учили бабушки и деды.
 
Друзья!  Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
 
Я уходящих в грусти не виню,
Ну где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться.
 
И я, я сам,
Не молодой, не старый,
Для времени навозом обречен.
Не потому ль кабацкий звон гитары
Мне навевает сладкий сон?
 
Гитара милая,
Звени, звени!
Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
Чтоб я забыл отравленные дни,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
 
Советскую я власть виню,
И потому я на нее в обиде,
Что юность светлую мою
В борьбе других я не увидел.
 
Что видел я?
Я видел только бой
Да вместо песен
Слышал канонаду.
Не потому ли с желтой головой
Я по планете бегал до упаду?
 
Но все ж я счастлив.
В сонме бурь
Неповторимые я вынес впечатленья.
Вихрь нарядил мою судьбу
В золототканое цветенье.
 
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
 
Но есть иные люди.
Те
Еще несчастней и забытей.
Они, как отрубь в решете,
Средь непонятных им событий.
 
Я знаю их
И подсмотрел:
Глаза печальнее коровьих.
Средь человечьих мирных дел,
Как пруд, заплесневела кровь их.
 
Кто бросит камень в этот пруд?
Не троньте!
Будет запах смрада.
Они в самих себе умрут,
Истлеют падью листопада.
 
А есть другие люди,
Те, что верят,
Что тянут в будущее робкий взгляд.
Почесывая зад и перед,
Они о новой жизни говорят.
 
Я слушаю.  Я в памяти смотрю,
О чем крестьянская судачит оголь.
С Советской властью жить нам по нутрю...
Теперь бы ситцу...  Да гвоздей немного...
 
Как мало надо этим брадачам,
Чья жизнь в сплошном
Картофеле и хлебе.
Чего же я ругаюсь по ночам
На неудачный, горький жребий?
 
Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею.
А я, сгубивший молодость свою,
Воспоминаний даже не имею.
 
Какой скандал!
Какой большой скандал!
Я очутился в узком промежутке.
Ведь я мог дать
Не то, что дал,
Что мне давалось ради шутки.
 
Гитара милая,
Звени, звени!
Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
Чтоб я забыл отравленные дни,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
 
Я знаю, грусть не утопить в вине,
Не вылечить души
Пустыней и отколом.
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1924, N722, 6 ноября.
 
                                   * * *
 
  На Кавказе
 
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым станам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.
 
Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной.
 
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.
 
За грусть и желчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.
 
И Грибоедов здесь зарыт,
Как наша дань персидской хмари,
В подножии большой горы
Он спит под плач зурны и тари.
 
А ныне я в твою безгладь
Пришел, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!
 
Мне все равно!  Я полон дум
О них, ушедших и великих.
Их исцелял гортанный шум
Твоих долин и речек диких.
 
Они бежали от врагов
И от друзей сюда бежали,
Чтоб только слышать звон шагов
Да видеть с гор глухие дали.
 
И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой,
Зане созрел во мне поэт
С большой эпическою темой.
 
Мне мил стихов российский жар.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр,
Поет о пробках в Моссельпроме.
 
И Клюев, ладожский дьячок,
Его стихи как телогрейка,
Но я их вслух вчера прочел -
И в клетке сдохла канарейка.
 
Других уж нечего считать,
Они под хладным солнцем зреют.
Бумаги даже замарать
И то, как надо, не умеют.
 
Прости, Кавказ, что я о них
Тебе промолвил ненароком,
Ты научи мой русский стих
Кизиловым струиться соком.
 
Чтоб, воротясь опять в Москву,
Я мог прекраснейшей поэмой
Забыть ненужную тоску
И не дружить вовек с богемой.
 
И чтоб одно в моей стране
Я мог твердить в свой час прощальный:
Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1924, N722, 6 ноября.
 
И Грибоедов здесь зарыт. - Могила Грибоедова находится на горе Мтацминда в
Тбилиси.
 
                                   * * *
 
  Поэтам Грузии
 
Писали раньше
Ямбом и октавой.
Классическая форма
Умерла,
Но ныне, в век наш
Величавый,
Я вновь ей вздернул
Удила.
 
Земля далекая!
Чужая сторона!
Грузинские кремнистые дороги.
Вино янтарное
В глаза струит луна,
В глаза глубокие,
Как голубые роги.
 
Поэты Грузии!
Я ныне вспомнил вас.
Приятный вечер вам,
Хороший, добрый час!
 
Товарищи по чувстам,
По перу,
Словесных рек кипение
И шорох,
Я вас люблю,
Как шумную Куру,
Люблю в пирах и в разговорах.
 
Я - северный ваш друг
И брат!
Поэты - все единой крови.
И сам я тоже азиат
В поступках, в помыслах
И слове.
 
И потому в чужой
Стране
Вы близки
И приятны мне.
 
Века все смелют,
Дни пройдут,
Людская речь
В один язык сольется.
Историк, сочиняя труд,
Над нашей рознью улыбнется.
 
Он скажет:
В пропасти времен
Есть изысканья и приметы...
Дралися сонмища племен,
Зато не ссорились поэты.
 
Свидетельствует
Вещий знак:
Поэт поэту
Есть кунак.
 
Самодержавный
Русский гнет
Сжимал все лучшее за горло,
Его мы кончили -
И вот
Свобода крылья распростерла.
 
И каждый в племени своем
Своим мотивом и наречьем,
Мы всяк
По-своему поем,
Поддавшись чувствам
Человечьим...
 
Свершился дивный
Рок судьбы:
Уже мы больше
Не рабы.
 
Поэты Грузии,
Я ныне вспомнил вас,
Приятный вечер вам,
Хороший, добрый час!..
 
Товарищи по чувствам,
По перу,
Словесных рек кипение
И шорох,
Я вас люблю,
Как шумную Куру,
Люблю в пирах и в разговорах.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1924, N735, 23 ноября.
 
...голубые роги - от названия литературной группы грузинских поэтов
(1916-1930).
 
                                   * * *
 
Баллада о двадцати шести
 
                С любовью -
         прекрасному художнику Г.Якулову
 
Пой песню, поэт,
Пой.
Ситец неба такой
Голубой.
Море тоже рокочет
Песнь.
Их было
26.
26 их было,
26.
Их могилы пескам
Не занесть.
Не забудет никто
Их расстрел
На 207-ой
Версте.
Там за морем гуляет
Туман.
Видишь, встал из песка
Шаумян.
Над пустыней костлявый
Стук.
Вон еще 50
Рук
Вылезают, стирая
Плеснь.
26 их было,
26.
Кто с прострелом в груди,
Кто в боку,
Говорят:
Нам пора в Баку -
Мы посмотрим,
Пока есть туман,
Как живет
Азербайджан.
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Ночь, как дыню,
Катит луну.
Море в берег
Струит волну.
Вот в такую же ночь
И туман
Расстрелял их
Отряд англичан.
 
Коммунизм -
Знамя всех свобод.
Ураганом вскипел
Народ.
На империю встали
В ряд
И крестьянин
И пролетариат.
Там, в России,
Дворянский бич
Был наш строгий отец
Ильич.
А на Востоке
Здесь
Их было
26.
 
Все помнят, конечно,
Тот,
18-ый, несчастный
Год.
Тогда буржуа
Всех стран
Обстреливали
Азербайджан.
 
Тяжел был Коммуне
Удар.
Не вынес сей край
И пал,
Но жутче всем было
Весть
Услышать
Про 26.
 
В пески, что как плавленый
Воск,
Свезли их
За Красноводск.
И кто саблей,
Кто пулей в бок,
Всех сложили на желтый
Песок.
 
26 их было,
26.
Их могилы пескам
Не занесть.
Не забудет никто
Их расстрел
На 207-ой
Версте.
 
Там за морем гуляет
Туман.
Видишь, встал из песка
Шаумян.
Над пустыней костлявый
Стук.
Вон еще 50
Рук
Вылезают, стирая
Плеснь.
26 их было,
26.
. . . . . . . . . . . .
Ночь как будто сегодня
Бледней.
Над Баку
26 теней.
Теней этих
26.
О них наша боль
И песнь.
 
То не ветер шумит,
Не туман.
Слышишь, как говорит
Шаумян:
Джапаридзе,
Иль я ослеп,
Посмотри:
У рабочих хлеб.
Нефть - как черная
Кровь земли.
Паровозы кругом...
Корабли...
И во все корабли,
В поезда
Вбита красная наша
Звезда.
 
Джапаридзе в ответ:
Да, есть.
Это очень приятная
Весть.
Значит, крепко рабочий
Класс
Держит в цепких руках
Кавказ.
 
Ночь, как дыню,
Катит луну.
Море в берег
Струит волну.
Вот в такую же ночь
И туман
Расстрелял нас
Отряд англичан.
 
Коммунизм -
Знамя всех свобод.
Ураганом вскипел
Народ.
На империю встали
В ряд
И крестьянин
И пролетариат.
Там, в России,
Дворянский бич
Был наш строгий отец
Ильич.
А на Востоке
Здесь
26 их было,
26.
. . . . . . . . . . .
Свет небес все синей
И синей.
Молкнет говор
Дорогих теней.
Кто в висок прострелен,
А кто в грудь.
К Ахч-Куйме
Их обратный путь...
 
Пой, поэт, песню,
Пой,
Ситец неба такой
Голубой...
Море тоже рокочет
Песнь.
26 их было,
26.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Бакинский рабочий, 1924, N214, 22 сентября.
 
Написано в Баку к шестой годовщине расстрела двадцати шести бакинских
комиссаров.
 
Якулов Г.Б. (1884-1928) - художник и скульптор, автор проекта памятника
26-ти бакинским комиссарам в Баку.
 
                                   * * *
 
  Письмо к женщине
 
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
 
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
 
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
 
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
 
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
 
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
 
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
 
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
 
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
 
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...
. . . . . . . . . . . . . . .
 
Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
 
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
 
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
 
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
 
Простите мне...
Я знаю:  вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
 
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
             С е р г е й   Е с е н и н.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря востока, Тифлис, 1924, N733, 21 ноября.
 
                                   * * *
 
  Письмо от матери
 
Чего же мне
Еще теперь придумать,
О чем теперь
Еще мне написать?
Передо мной
На столике угрюмом
Лежит письмо,
Что мне прислала мать.
 
Она мне пишет:
Если можешь ты,
То приезжай, голубчик,
К нам на святки.
Купи мне шаль,
Отцу купи порты,
У нас в дому
Большие недостатки.
Мне страх не нравится,
Что ты поэт,
Что ты сдружился
С славою плохою.
Гораздо лучше б
С малых лет
Ходил ты в поле за сохою.
 
Стара я стала
И совсем плоха,
Но если б дома
Был ты изначала,
То у меня
Была б теперь сноха
И на ноге
Внучонка я качала.
 
Но ты детей
По свету растерял,
Свою жену
Легко отдал другому,
И без семьи, без дружбы,
Без причал
Ты с головой
Ушел в кабацкий омут.
 
Любимый сын мой,
Что с тобой?
Ты был так кроток,
Был так смиренен.
И говорил все наперебой:
Какой счастливый
Александр Есенин!
 
В тебе надежды наши
Не сбылись,
И на душе
С того больней и горше,
Что у отца
Была напрасной мысль,
Чтоб за стихи
Ты денег брал побольше.
 
Хоть сколько б ты
Ни брал,
Ты не пошлешь их в дом,
И потому так горько
Речи льются,
Что знаю я
На опыте твоем:
Поэтам деньги не даются.
 
Мне страх не нравится,
Что ты поэт,
Что ты сдружился
С славою плохою.
Гораздо лучше б
С малых лет
Ходил ты в поле за сохою.
 
Теперь сплошная грусть,
Живем мы, как во тьме.
У нас нет лошади.
Но если б был ты в доме,
То было б все,
И при твоем уме -
Пост председателя
В волисполкоме.
Тогда б жилось смелей,
Никто б нас не тянул,
И ты б не знал
Ненужную усталость,
Я б заставляла
Прясть
Твою жену,
А ты, как сын,
Покоил нашу старость.
. . . . . . . . . . . . . .
Я комкаю письмо,
Я погружаюсь в жуть.
Ужель нет выхода
В моем пути заветном?
Но все, что думаю,
Я после расскажу.
Я расскажу
В письме ответном...
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря востока, Тифлис, 1924, N747, 7 декабря.
 
                                   * * *
 
  Ответ
 
Старушка милая,
Живи, как ты живешь.
Я нежно чувствую
Твою любовь и память.
Но только ты
Ни капли не поймешь -
Чем я живу
И чем я в мире занят.
 
Теперь у вас зима.
И лунными ночами,
Я знаю, ты
Помыслишь не одна,
Как будто кто
Черемуху качает
И осыпает
Снегом у окна.
 
Родимая!
Ну как заснуть в метель?
В трубе так жалобно
И так протяжно стонет.
Захочешь лечь,
Но видишь не постель,
А узкий гроб
И - что тебя хоронят.
 
Так будто тысяча
Гнусавейших дьячков,
Поет она плакидой -
Сволочь-вьюга!
И снег ложится
Вроде пятачков,
И нет за гробом
Ни жены, ни друга!
 
Я более всего
Весну люблю.
Люблю разлив
Стремительным потоком,
Где каждой щепке,
Словно кораблю,
Такой простор,
Что не окинешь оком.
 
Но ту весну,
Которую люблю,
Я революцией великой
Называю!
И лишь о ней
Страдаю и скорблю,
Ее одну
Я жду и призываю!
 
Но эта пакость -
Хладная планета!
Ее и Солнцем-Лениным
Пока не растопить!
Вот потому
С больной душой поэта
Пошел скандалить я,
Озорничать и пить.
 
Но время будет,
Милая, родная!
Она придет, желанная пора!
Недаром мы
Присели у орудий:
Тот сел у пушки,
Этот - у пера.
 
Забудь про деньги ты,
Забудь про все.
Какая гибель?!
Ты ли это, ты ли?
Ведь не корова я,
Не лошадь, не осел,
Чтобы меня
Из стойла выводили!
 
Я выйду сам,
Когда настанет срок,
Когда пальнуть
Придется по планете,
И, воротясь,
Тебе куплю платок,
Ну, а отцу
Куплю я штуки эти.
 
Пока ж - идет метель,
И тысячей дьячков
Поет она плакидой -
Сволочь-вьюга.
И снег ложится
Вроде пятачков,
И нет за гробом
Ни жены, ни друга.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1924, N747, 7 декабря.
 
                                   * * *
 
  Стансы
 
                Посвящается П.Чагину
 
Я о своем таланте
Много знаю.
Стихи - не очень трудные дела.
Но более всего
Любовь к родному краю
Меня томила,
Мучила и жгла.
 
Стишок писнуть,
Пожалуй, всякий может -
О девушке, о звездах, о луне...
Но мне другое чувство
Сердце гложет,
Другие думы
Давят череп мне.
 
Хочу я быть певцом
И гражданином,
Чтоб каждому,
Как гордость и пример,
Был настоящим,
А не сводным сыном -
В великих штатах СССР.
 
Я из Москвы надолго убежал:
С милицией я ладить
Не в сноровке,
За всякий мой пивной скандал
Они меня держали
В тигулевке.
 
Благодарю за дружбу граждан сих,
Но очень жестко
Спать там на скамейке
И пьяным голосом
Читать какой-то стих
О клеточной судьбе
Несчастной канарейки.
 
Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений дивных свет.
 
Я вижу все
И ясно понимаю,
Что эра новая -
Не фунт изюму вам,
Что имя Ленина
Шумит, как ветр, по краю,
Давая мыслям ход,
Как мельничным крылам.
 
Вертитесь, милые!
Для вас обещан прок.
Я вам племянник,
Вы же мне все дяди.
Давай, Сергей,
За Маркса тихо сядем,
Понюхаем премудрость
Скучных строк.
 
Дни, как ручьи, бегут
В туманную реку.
Мелькают города,
Как буквы по бумаге.
Недавно был в Москве,
А нынче вот в Баку.
В стихию промыслов
Нас посвящает Чагин.
 
Смотри, - он говорит, -
Не лучше ли церквей
Вот эти вышки
Черных нефть-фонтанов.
Довольно с нас мистических туманов,
Воспой, поэт,
Что крепче и живей.
 
Нефть на воде,
Как одеяло перса,
И вечер по небу
Рассыпал звездный куль.
Но я готов поклясться
Чистым сердцем,
Что фонари
Прекрасней звезд в Баку.
 
Я полон дум об индустрийной мощи,
Я слышу голос человечьих сил.
Довольно с нас
Небесных всех светил -
Нам на земле
Устроить это проще.
 
И, самого себя
По шее гладя,
Я говорю:
Настал наш срок,
Давай, Сергей,
За Маркса тихо сядем,
Чтоб разгадать
Премудрость скучных строк.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1924, N713, 26 октября.
 
Чагин Петр Иванович (1898-1967) - журналист; в годы знакомства с Есениным -
редактор газеты Бакинский рабочий.
 
тигулевка - холодная, арестантское помещение.
 
Демьян - Демьян Бедный (Е.А.Придворов, 1883-1945).
 
                                   * * *
 
  Письмо деду
 
Покинул я
Родимое жилище.
Голубчик!  Дедушка!
Я вновь к тебе пишу...
У вас под окнами
Теперь метели свищут,
И в дымовой трубе
Протяжный вой и шум,
 
Как будто сто чертей
Залезло на чердак.
А ты всю ночь не спишь
И дрыгаешь ногою.
И хочется тебе
Накинуть свой пиджак,
Пойти туда,
Избить всех кочергою.
 
Наивность милая
Нетронутой души!
Недаром прадед
За овса три меры
Тебя к дьячку водил
В заброшенной глуши
Учить:  Достойно есть
И с Отче Символ веры.
 
Хорошего коня пасут.
Отборный корм
Ему любви порука.
И, самого себя
Призвав на суд,
Тому же самому
Ты обучать стал внука.
 
Но внук учебы этой
Не постиг
И, к горечи твоей,
Ушел в страну чужую.
По-твоему, теперь
Бродягою брожу я,
Слагая в помыслах
Ненужный глупый стих.
 
Ты говоришь:
Что у тебя украли,
Что я дурак,
А город - плут и мот.
Но только, дедушка,
Едва ли так, едва ли, -
Плохую лошадь
Вор не уведет.
 
Плохую лошадь
Со двора не сгонишь,
Но тот, кто хочет
Знать другую гладь,
Тот скажет:
Чтоб не сгнить в затоне,
Страну родную
Нужно покидать.
 
Вот я и кинул.
Я в стране далекой.
Весна.
Здесь розы больше кулака.
И я твоей
Судьбине одинокой
Привет их теплый
Шлю издалека.
 
Теперь метель
Вовсю свистит в Рязани,
А у тебя -
Меня увидеть зуд.
Но ты ведь знаешь -
Никакие сани
Тебя сюда
Ко мне не завезут.
 
Я знаю -
Ты б приехал к розам,
К теплу.
Да только вот беда:
Твое проклятье
Силе паровоза
Тебя навек
Не сдвинет никуда.
 
А если я помру?
Ты слышишь, дедушка?
Помру я?
Ты сядешь или нет в вагон,
Чтобы присутствовать
На свадьбе похорон
И спеть в последнюю
Печаль мне аллилуйя?
 
Тогда садись, старик.
Садись без слез,
Доверься ты
Стальной кобыле.
Ах, что за лошадь,
Что за лошадь паровоз!
Ее, наверное,
В Германии купили.
 
Чугунный рот ее
Привык к огню,
И дым над ней, как грива, -
Черен, густ и четок.
Такую б гриву
Нашему коню, -
То сколько б вышло
Разных швабр и щеток!
 
Я знаю -
Время даже камень крошит..
И ты, старик,
Когда-нибудь поймешь,
Что, даже лучшую
Впрягая в сани лошадь,
В далекий край
Лишь кости привезешь...
 
Поймешь и то,
Что я ушел недаром
Туда, где бег
Быстрее, чем полет.
В стране, объятой вьюгой
И пожаром,
Плохую лошадь
Вор не уведет.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Бакинский рабочий, 1924, N297, 2 декабря.
 
Стихотворение обращено к деду Есенина Ф.А.Титову (?-1927).
 
                                   * * *
 
       Ленин
  Отрывок из поэмы Гуляй-поле
 
Еще закон не отвердел,
Страна шумит, как непогода.
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода.
 
Россия!  Сердцу милый край!
Душа сжимается от боли.
Уж сколько лет не слышит поле
Петушье пенье, песий лай.
 
Уж сколько лет наш тихий быт
Утратил мирные глаголы.
Как оспой, ямами копыт
Изрыты пастбища и долы.
 
Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
Не сон, не сон, я вижу въявь,
Ничем не усыпленным взглядом,
Как, лошадей пуская вплавь,
Отряды скачут за отрядом.
Куда они?  И где война?
Степная водь не внемлет слову.
Не знаю, светит ли луна
Иль всадник обронил подкову?
Все спуталось...
 
Но понял взор:
Страну родную в край из края,
Огнем и саблями сверкая,
Междоусобный рвет раздор.
. . . . . . . . . . . . . . .
 
Россия -
Страшный, чудный звон.
В деревьях березь, в цветь - подснежник.
Откуда закатился он,
Тебя встревоживший мятежник?
Суровый гений!  Он меня
Влечет не по своей фигуре.
Он не садился на коня
И не летел навстречу буре.
Сплеча голов он не рубил,
Не обращал в побег пехоту.
Одно в убийстве он любил -
Перепелиную охоту.
 
Для нас условен стал герой,
Мы любим тех, что в черных масках,
А он с сопливой детворой
Зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
Что льют успех на женщин томных, -
Он с лысиною, как поднос,
Глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс...
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей.
. . . . . . . . . . . . . . .
 
Была пора жестоких лет,
Нас пестовали злые лапы.
На поприще крестьянских бед
Цвели имперские сатрапы.
. . . . . . . . . . . . . . .
 
Монархия!  Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь...
И он пришел.
. . . . . . . . . . . . . . . .
 
Он мощным словом
Повел нас всех к истокам новым.
Он нам сказал:  Чтоб кончить муки,
Берите все в рабочьи руки.
Для вас спасенья больше нет -
Как ваша власть и ваш Совет.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
 
И мы пошли под визг метели,
Куда глаза его глядели:
Пошли туда, где видел он
Освобожденье всех племен...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
 
И вот он умер...
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громадин
Салют последний даден, даден.
Того, кто спас нас, больше нет.
Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.
 
Для них не скажешь:
Л е н и н умер!
Их смерть к тоске не привела.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
 
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела...
 
1924
 
Примечания
 
Альманах Круг, Москва, 1924, N3 (строки 1-87); журнал Красная новь, Москва,
1924, N4, июнь-июль (строки 82-96); полностью Страна советская, 1925. 102,
2 мая.
 
                                   * * *
 
  Метель
 
Прядите, дни, свою былую пряжу,
Живой души не перестроить ввек.
Нет!
Никогда с собой я не полажу,
Себе, любимому,
Чужой я человек.
 
Хочу читать, а книга выпадает,
Долит зевота,
Так и клонит в сон...
А за окном
Протяжный ветр рыдает,
Как будто чуя
Близость похорон.
 
Облезлый клен
Своей верхушкой черной
Гнусавит хрипло
В небо о былом.
Какой он клен?
Он просто столб позорный -
На нем бы вешать
Иль отдать на слом.
 
И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной:
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать
Стране родной.
 
Я не люблю
Распевы петуха
И говорю,
Что если был бы в силе,
То всем бы петухам
Я выдрал потроха,
Чтобы они
Ночьми не голосили.
 
Но я забыл,
Что сам я петухом
Орал вовсю
Перед рассветом края,
Отцовские заветы попирая,
Волнуясь сердцем
И стихом.
 
Визжит метель,
Как будто бы кабан,
Которого зарезать собрались.
Холодный,
Ледяной туман,
Не разберешь,
Где даль,
Где близь...
 
Луну, наверное,
Собаки съели -
Ее давно
На небе не видать.
Выдергивая нитку из кудели,
С веретеном
Ведет беседу мать.
 
Оглохший кот
Внимает той беседе,
С лежанки свесив
Важную главу.
Недаром говорят
Пугливые соседи,
Что он похож
На черную сову.
 
Глаза смежаются.
И как я их прищурю,
То вижу въявь
Из сказочной поры:
Кот лапой мне
Показывает дулю,
А мать - как ведьма
С киевской горы.
 
Не знаю, болен я
Или не болен,
Но только мысли
Бродят невпопад.
В ушах могильный
Стук лопат
С рыданьем дальних
Колоколен.
 
Себя усопшего
В гробу я вижу
Под аллилуйные
Стенания дьячка.
Я веки мертвому себе
Спускаю ниже,
Кладя на них
Два медных пятачка.
 
На эти деньги,
С мертвых глаз,
Могильщику теплее станет, -
Меня зарыв,
Он тот же час
Себя сивухой остаканит.
 
И скажет громко:
Вот чудак!
Он в жизни
Буйствовал немало...
Но одолеть не мог никак
Пяти страниц
Из Капитала.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1925, N770, 4 января.
 
В автографе (ГБЛ) Метель и Весна объединены под общим названием
НадКапиталом.
 
                                   * * *
 
  Весна
 
Припадок кончен.
Грусть в опале.
Приемлю жизнь, как первый сон.
Вчера прочел я в Капитале,
Что для поэтов -
Свой закон.
 
Метель теперь
Хоть чертом вой,
Стучись утопленником голым, -
Я с отрезвевшей головой
Товарищ бодрым и веселым.
 
Гнилых нам нечего жалеть,
Да и меня жалеть не нужно,
Коль мог покорно умереть
Я в этой завирухе вьюжной.
 
Тинь-тинь, синица!
Добрый день!
Не бойся!
Я тебя не трону.
И коль угодно,
На плетень
Садись по птичьему закону.
 
Закон вращенья в мире есть,
Он - отношенье
Средь живущих.
Коль ты с людьми единой кущи, -
Имеешь право
Лечь и сесть.
 
Привет тебе,
Мой бедный клен!
Прости, что я тебя обидел.
Твоя одежда в рваном виде,
Но будешь
Новой наделен.
 
Без ордера тебе апрель
Зеленую отпустит шапку,
И тихо
В нежную охапку
Тебя обнимет повитель.
 
И выйдет девушка к тебе,
Водой окатит из колодца,
Чтобы в суровом октябре
Ты мог с метелями бороться.
 
А ночью
Выплывет луна.
Ее не слопали собаки:
Она была лишь не видна
Из-за людской
Кровавой драки.
 
Но драка кончилась...
И вот -
Она своим лимонным светом
Деревьям, в зелень разодетым,
Сиянье звучное
Польет.
 
Так пей же, грудь моя,
Весну!
Волнуйся новыми
Стихами!
Я нынче, отходя ко сну,
Не поругаюсь
С петухами.
 
Земля, земля!
Ты не металл, -
Металл ведь
Не пускает почку.
Достаточно попасть
На строчку,
И вдруг -
Понятен Капитал.
 
1924
 
Примечания
 
Газета Заря Востока, Тифлис, 1925, N770, 4 января.
 
                                   * * *
 
  Письмо к сестре
 
О Дельвиге писал наш Александр,
О черепе выласкивал он
Строки.
Такой прекрасный и такой далекий,
Но все же близкий,
Как цветущий сад!
 
Привет, сестра!
Привет, привет!
Крестьянин я иль не крестьянин?!
Ну как теперь ухаживает дед
За вишнями у нас, в Рязани?
 
Ах, эти вишни!
Ты их не забыла?
И сколько было у отца хлопот,
Чтоб наша тощая
И рыжая кобыла
Выдергивала плугом корнеплод.
 
Отцу картофель нужен.
Нам был нужен сад.
И сад губили,
Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко...  Семь...
Иль восемь лет назад.
 
Я помню праздник,
Звонкий праздник мая.
Цвела черемуха,
Цвела сирень.
И, каждую березку обнимая,
Я был пьяней,
Чем синий день.
 
Березки!
Девушки-березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод.
 
Сестра!  Сестра!
Друзей так в жизни мало!
Как и на всех,
На мне лежит печать...
Коль сердце нежное твое
Устало,
Заставь его забыть и замолчать.
 
Ты Сашу знаешь.
Саша был хороший.
И Лермонтов
Был Саше по плечу.
Но болен я...
Сиреневой порошей
Теперь лишь только
Душу излечу.
 
Мне жаль тебя.
Останешься одна,
А я готов дойти
Хоть до дуэли.
Блажен, кто не допил до дна(1)
И не дослушал глас свирели.
 
Но сад наш!..
Сад...
Ведь и по нем весной
Пройдут твои
Заласканные дети.
О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили...
 
Чудаки на свете.
 
1925
 
1 - Слова Пушкина (Прим. С.Есенина)
 
Примечания
 
Газета Бакинский рабочий, Москва, 1925, N102, 2 мая.
 
Стихотворение обращено к Екатерине Александровне Есениной.
 
 
О Дельвиге писал наш Александр, /О черепе выласкивал он/ Cтроки. -
Стихотворение Пушкина Послание Дельвигу (Прими сей череп, Дельвиг).
 
                                   * * *
 
  МОЙ ПУТЬ
 
Жизнь входит в берега.
Села давнишний житель,
Я вспоминаю то,
Что видел я в краю.
Стихи мои,
Спокойно расскажите
Про жизнь мою.
 
Изба крестьянская.
Хомутный запах дегтя,
Божница старая,
Лампады кроткий свет.
Как хорошо,
Что я сберег те
Все ощущенья детских лет.
 
Под окнами
Костер метели белой.
Мне девять лет.
Лежанка, бабка, кот...
И бабка что-то грустное
Степное пела,
Порой зевая
И крестя свой рот.
 
Метель ревела.
Под оконцем
Как будто бы плясали мертвецы.
Тогда империя
Вела войну с японцем,
И всем далекие
Мерещились кресты.
 
Тогда не знал я
Черных дел России.
Не знал, зачем
И почему война.
Рязанские поля,
Где мужики косили,
Где сеяли свой хлеб,
Была моя страна.
 
Я помню только то,
Что мужики роптали,
Бранились в черта,
В бога и в царя.
Но им в ответ
Лишь улыбались дали
Да наша жидкая
Лимонная заря.
 
Тогда впервые
С рифмой я схлестнулся.
От сонма чувств
Вскуржилась голова.
И я сказал:
Коль этот зуд проснулся,
Всю душу выплещу в слова.
 
Года далекие,
Теперь вы как в тумане.
И помню, дед мне
С грустью говорил:
Пустое дело...
Ну, а если тянет -
Пиши про рожь,
Но больше про кобыл.
 
Тогда в мозгу,
Влеченьем к музе сжатом,
Текли мечтанья
В тайной тишине,
Что буду я
Известным и богатым
И будет памятник
Стоять в Рязани мне.
 
В пятнадцать лет
Взлюбил я до печенок
И сладко думал,
Лишь уединюсь,
Что я на этой
Лучшей из девчонок,
Достигнув возраста, женюсь.
. . . . . . . . . . . . . .
 
Года текли.
Года меняют лица -
Другой на них
Ложится свет.
Мечтатель сельский -
Я в столице
Стал первокласснейший поэт
 
И, заболев
Писательскою скукой,
Пошел скитаться я
Средь разных стран,
Не веря встречам,
Не томясь разлукой,
Считая мир весь за обман.
 
Тогда я понял,
Что такое Русь.
Я понял, что такое слава.
И потому мне
В душу грусть
Вошла, как горькая отрава.
 
На кой мне черт,
Что я поэт!..
И без меня в достатке дряни.
Пускай я сдохну,
Только...
Нет,
Не ставьте памятник в Рязани!
 
Россия...  Царщина...
Тоска...
И снисходительность дворянства.
Ну что ж!
Так принимай, Москва,
Отчаянное хулиганство.
 
Посмотрим -
Кто кого возьмет!
И вот в стихах моих
Забила
В салонный вылощенный
Сброд
Мочой рязанская кобыла.
 
Не нравится?
Да, вы правы -
Привычка к Лориган
И к розам...
Но этот хлеб,
Что жрете вы, -
Ведь мы его того-с...
Навозом...
 
Еще прошли года.
В годах такое было,
О чем в словах
Всего не рассказать:
На смену царщине
С величественной силой
Рабочая предстала рать.
 
Устав таскаться
По чужим пределам,
Вернулся я
В родимый дом.
Зеленокосая,
В юбчонке белой
Стоит береза над прудом.
 
Уж и береза!
Чудная...  А груди...
Таких грудей
У женщин не найдешь.
С полей обрызганные солнцем
Люди
Везут навстречу мне
В телегах рожь.
 
Им не узнать меня,
Я им прохожий.
Но вот проходит
Баба, не взглянув.
Какой-то ток
Невыразимой дрожи
Я чувствую во всю спину.
 
Ужель она?
Ужели не узнала?
Ну и пускай,
Пускай себе пройдет...
И без меня ей
Горечи немало -
Недаром лег
Страдальчески так рот.
 
По вечерам,
Надвинув ниже кепи,
Чтобы не выдать
Холода очей, -
Хожу смотреть я
Скошенные степи
И слушать,
Как звенит ручей.
 
Ну что же?
Молодость прошла!
Пора приняться мне
За дело,
Чтоб озорливая душа
Уже по-зрелому запела.
 
И пусть иная жизнь села
Меня наполнит
Новой силой,
Как раньше
К славе привела
Родная русская кобыла.
 
1925
 
Примечания
 
Журнал Город и деревня, Москва, 1925, N3-4 и N5, 5 и 20 марта.
 
Лориган - марка французских духов.
 
                                   * * *
 
  Сказка о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве
 
Пастушонку Пете
Трудно жить на свете:
Тонкой хворостиной
Управлять скотиной.
 
Если бы корова
Понимала слово,
То жилось бы Пете
Лучше нет на свете.
 
Но коровы в спуске
На траве у леса,
Говоря по-русски,
Смыслят ни бельмеса.
 
Им бы лишь мычалось
Да трава качалась, -
Трудно жить на свете
Пастушонку Пете.
 
        *
 
Хорошо весною
Думать под сосною,
Улыбаясь в дреме,
О родимом доме.
 
Май все хорошеет,
Ели все игольчей;
На коровьей шее
Плачет колокольчик.
 
Плачет и смеется
На цветы и травы,
Голос раздается
Звоном средь дубравы.
 
Пете-пастушонку
Голоса не новы, -
Он найдет сторонку,
Где звенят коровы.
 
Соберет всех в кучу,
На село отгонит,
Не получит взбучу -
Чести не уронит.
 
Любо хворостиной
Управлять скотиной,
В ночь у перелесиц
Спи и плюй на месяц.
 
        *
 
Ну, а если лето -
Песня плохо спета.
Слишком много дела -
В поле рожь поспела.
 
Ах, уж не с того ли
Дни похорошели, -
Все колосья в поле,
Как лебяжьи шеи.
 
Но беда на свете
Каждый час готова,
Зазевался Петя -
В рожь зайдет корова.
 
А мужик, как взглянет,
Разведет ручищей
Да как в спину втянет
Прямо кнутовищей.
 
Тяжко хворостиной
Управлять скотиной.
 
        *
 
Вот приходит осень
С цепью кленов голых,
Что шумит, как восемь
Чертенят веселых.
 
Мокрый лист с осины
И дорожных ивок
Так и хлещет в спину,
В спину и в загривок.
 
Елка ли, кусток ли,
Только вплоть до кожи
Сапоги промокли,
Одежонка - тоже.
 
Некому открыться,
Весь как есть пропащий.
Вспуганная птица
Улетает в чащу.
 
И дрожишь полсутки
То душой, то телом.
Рассказать бы утке -
Утка улетела.
 
Рассказать дубровам -
У дубровы опадь.
Рассказать коровам -
Им бы только лопать.
 
Нет, никто на свете
На обмокшем спуске
Пастушонка Петю
Не поймет по-русски.
 
Трудно хворостиной
Управлять скотиной.
 
        *
 
Мыслит Петя с жаром:
То ли дело в мире
Жил он комиссаром
На своей квартире.
 
Знал бы все он сроки,
Был бы всех речистей,
Собирал оброки
Да дороги чистил.
 
А по вязкой грязи,
По осенней тряске
Ездил в каждом разе
В волостной коляске.
 
И приснился Пете
Страшный сон на свете.
 
        *
 
Все доступно в мире, -
Петя комиссаром
На своей квартире
С толстым самоваром.
 
Чай пьет на террасе,
Ездит в тарантасе,
Лучше нет на свете
Жизни, чем у Пети.
 
Но всегда недаром
Служат комиссаром:
Нужно знать все сроки,
Чтоб сбирать оброки.
 
Чай, конечно, сладок,
А с вареньем - дважды,
Но блюсти порядок
Может, да не каждый.
 
Нужно знать законы,
Ну, а где же Пете?
Он еще иконы
Держит в волсовете.
 
А вокруг совета
В дождь и непогоду
С самого рассвета
Уймище народу.
 
Наш народ ведь голый,
Что ни день, то с требой, -
То построй им школу,
То давай им хлеба.
 
Кто им наморочил?
Кто им накудахтал?
Отчего-то очень
Стал им нужен трактор.
 
Ну, а где же Пете?
Он ведь пас скотину -
Понимал на свете
Только хворостину.
 
А народ суровый
В ропоте и гаме
Хуже, чем коровы,
Хуже и упрямей.
 
С эдаким товаром
Дрянь быть комиссаром.
Взяли раз Петрушу
За живот, за душу,
 
Бросили в коляску
Да как дали таску...
.....................
Тут проснулся Петя.
 
        *
 
Сладко жить на свете!
 
Встал, а день что надо, -
Солнечный, звенящий,
Легкая прохлада
Овевает чащи.
 
Петя с кротким словом
Говорит коровам:
Не хочу и даром
Быть я комиссаром.
 
А над ним береза,
Веткой утираясь,
Говорит сквозь слезы,
Тихо улыбаясь:
 
Тяжело на свете
Быть для всех примером.
Будь ты лучше, Петя,
Раньше пионером.
 
        *
 
Малышам в острастку,
В мокрый день осенний,
Написал ту сказку
Я - Сергей Есенин.
 
Октябрь 1925
 
Примечания
 
Журнал Пионер, Москва, 1925, N23.
 
                                   * * *
 
  ПЕСНЬ О ЕВПАТИИ КОЛОВРАТЕ
 
За поемами Улыбыша
Кружат облачные вентери.
Закурилася ковыльница
Подкопытною танагою.
 
Ой, не зымь лузга-заманница
Запоршила переточины, -
Подымались злы татаровья
На Зарайскую сторонушку.
 
Не ждала Рязань, не чуяла
А и той разбойной допоти,
Под фатой варяжьей засынькой
Коротала ночку темную.
 
Не совиный ух защурился,
И не волчья пасть оскалилась, -
То Батый с холма Чурилкова
Показал орде на зарево.
 
Как взглянули звезды-ласточки,
Загадали думу-полымя:
Чтой-то Русь захолынулася,
Аль не слышит лязгу бранного?
 
Щебетнули звезды месяцу:
Ой ты, желтое ягнятище!
Ты не мни траву небесную,
Перестань бодаться с тучами.
 
Подыми-ка глазы-уголья
На рязанскую сторонушку
Да позарься в кутомарине,
Что там движется-колышется?
 
Как взглянул тут месяц с привязи,
А ин жвачка зубы вытерпла,
Поперхнулся с перепужины
И на землю кровью кашлянул.
 
Ой, текут кровя сугорами,
Стонут пасишные пажити,
Разыгрались злы татаровья,
Кровь полониками черпают.
 
Впереди сам хан на выпячи,
На коне сидит улыбисто
И жует, слюнявя бороду,
Кус подохлой кобылятины.
 
Говорит он псиным голосом:
Ой ли, титники братанове,
Не пора ль нам с пира-пображни
Настремнить коней в Московию?
 
              *
 
От Олышан до Швивой Заводи
Знают песни про Евпатия.
Их поют от белой вызнати
До холопного сермяжника.
 
Хоть и много песен сложено,
Да ни слову не уважено,
Не сочесть похвал той удали,
Не ославить смелой доблести.
 
Вились кудри у Евпатия,
В три ряда на плечи падали.
За гленищем ножик сеченый
Подпирал колено белое.
 
Как держал он кузню-крыницу,
Лошадей ковал да бражничал,
Да пешневые угорины
Двумя пальцами вытягивал.
 
Много лонешнего смолота
В закромах его затулено.
Не один рукав молодушек,
Утираясь, продырявился.
 
Да не любы, вишь, удалому
Эти всхлипы серых журушек,
А мила ему зазнобушка,
Что ль рязанская сторонушка.
 
              *
 
Ой, не совы плачут полночью, -
За Коломной бабы хныкают,
В хомутах и наколодниках
Повели мужей татаровья.
 
Свищут потные погонщики,
Подгоняют полонянников,
По пыжну путю-дороженьке
Ставят вехами головушки.
 
Соходилися боярове,
Суд рядили, споры ладили,
Как смутить им силу вражию,
Соблюсти им Русь кондовую.
 
Снаряжали побегушника,
Уручали светлой грамотой:
Ты беги, зови детинушку
На усуду свет Евпатия.
 
              *
 
Ой, не колоб в поле катится
На позыв колдуньи с Шехмина, -
Проскакал ездок на Пилево,
Да назад опять ворочает.
 
На полях рязанских светится
Березняк при блеске месяца,
Освещая путь-дороженьку
От Олышан до Швивой Заводи.
 
Прискакал ездок к Евпатию,
Вынул вязевую грамоту:
Ой ты, лазушновый баторе,
Выручай ты Русь от лихости!
 
              *
 
<A NAME="0kuma">У Палаги-шинкачерихи
На меду вино развожено,
Кумачовые <A HREF="#kuma">кумашницы
Душниками занавешены.
 
Соходилися товарищи
Свет хороброго Евпатия,
Над сивухой думы думали,
Запивали думы брагою.
 
Говорил Евпатий бражникам:
Ой ли, други закадычные,
Вы не пейте зелена вина,
Не губите сметку русскую.
 
Зелено вино - мыслям пагуба,
Телесам оно - что коса траве,
Налетят на вас злые вороги
И развеют вас по соломинке!
 
              *
 
Не заря течет за Коломною,
Не пожар стоит над путиною -
Бьются соколы-дружинники,
Налетая на татаровье.
 
Всколыхнулось сердце Батыя:
Что случилось там, приключилося?
Не рязанцы ль встали мертвые
На побоище кроволитное?
 
А рязанцам стать -
Только спьяну спать;
Не в бою бы быть,
А в снопах лежать.
 
Скачет хан на бела батыря,
С губ бежит слюна капучая.
И не меч Евпатий вытянул,
А свеча в руках затеплилась.
 
Не березки-белоличушки
Из-под гоноби подрублены -
Полегли соколья-дружники
Под татарскими насечками.
 
Возговорит лютый ханище:
Ой ли, черти, куролесники.
Отешите череп батыря
Что ль на чашу на сивушную.
 
Уж он пьет не пьет, курвяжится
Оглянется да понюхает -
А всего ты, сила русская,
На тыновье загодилася.
 
1912
 
Примечания
 
Газета Голос трудового крестьянства, Москва, 1918, N156, 23 июня.
 
О Евпатии Коловрате и его дружине рассказывается в памятнике
древнерусской литературы Повесть о разорении Рязани Батыем.
 
Зарайская сторонушка - Город Зарайск, между Рязанью и Коломной.
допоть - татарское нашествие.
пешневые угорины - видимо, раскаленные ломы.
лонешний смолот - лонешний: прошлогодний; смолот: смолотое зерно.
журушка - ласкательное обращение, от жура - журавель.
кумашницы - сарафаны.
 
                                   * * *
 
  Права на этот электронный текст принадлежат Публичной электронной
библиотеке (Евгению Пескину), 1994-1996 год. Разрешено свободное
распространение при условии сохранения целостности текста (включая данную
информацию). Разрешено свободное использование для некоммерческих целей при
условии ссылки на источник.
  Публичная Электронная Библиотека - товарный знак и знак обслуживания,
принадлежащие Евгению Пескину.
 
E-mail: eugene@eugene.msk.su
 
Copyright  1996 Совам Телепорт
 
 
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"