Ув Александерас : другие произведения.

Три грации

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не путевые заметки о Греции. Сказки, легенды, закуски, и греческие мифы. Мистическая псевдолирическая фантастика без оккультизма и прочей политики.

  В греческих селеньях, тех, которые подальше от главных дорог и в какие еще не добрались общественные полутораэтажные автобусы КТЕЛ с кондиционерами, телевизорами и мягкими, далеко откидывающимися назад сиденьями, еще в ходу старые легенды, мечта историков и этнографов. В историях этих, рассказываемых под бокал белого вина или стопки наполовину прозрачного, наполовину мутного узо, древность соединяется с реальностью, удивляя, как живуча древняя мифология, как вплетается она в повседневность, давно отданную другим обычаям и другим богам.
  
  
  
  Дорога окончилась так же неожиданно, как и началась. Уткнулась в заросли каких-то мерзких полуиссохших, как и вся зелень тут, колючек, расползлась среди камней и тихо приказала идти дальше без нее.
  Наврали, беззлобно подумалось Егору - и тут наврали. Кто это писал, что можно свернуть на указателе налево, в сторону от деревушки с мягким названием Лилайя и горной тропкой выйти прямо к Дросохория, не делая длинный и утомительный крюк. Ну и где все эти радушные жители на своих подержанных фордах и тойотах, подбирающие стопящих путешественников?
  Из под кроссовок полетели мелкие камешки, Егор остановился, окидывая взглядом неровные линии фессалийских горы, полосы леса, каменистые склоны и красноватое закатное солнце, такое же нестерпимо жаркое и пекучее, как и днем.
  К дороге он вышел, когда ближайшую долину уже поглотили ранние средиземноморские сумерки. Серая асфальтовая лента стекала в темноту, а другой ее конец задирался, делая бесчисленные изгибы, в поднебесье, к вершинам гор и розовым, подсвеченным солнцем облакам.
  От асфальта тянуло печным теплом и ощущением детства, в котором теряется время и становится неважно, который час - то ли пол шестого, то ли десять. А то и более, тысячи лет после чьего-то рождества, когда время исчисляется не минутами и часами, а ужинами и криками рассерженных родителей с балкона, зовущих немедленно домой. И не сейчас, а вот сию же минуту.
  Это растянутое, многомерное время детства сгустилось сейчас, обмахнуло воспоминаниями и сладко торкнулось груди.
  
  Вот тем и хорош отпуск, подумалось Егору, что в нем полно места для подобных неожиданностей: старых забывшихся воспоминаний или новых сравнений, раскрашивающих мир незнакомыми колерами. Или для совсем неведомого, с чем никогда не сталкивался раньше. Как дом, в котором изо дня в день перекладываешь с места на место одни и те же вещи, и они настолько въедаются в память, что перестаешь обращать на них внимание. И вот ты заходишь в него в очередной раз, ожидая прежнюю скуку и прежний порядок - и изумленно видишь, что кто-то за ночь содрал старые унылые обои с пятнами, выбил кирпичи из замурованного слухового окна в коридоре, раскрасил все разными цветами, перевесил полки, крючки и зеркала - и все стало иным. Непохожим на себя. Хотя, в сущности, это по-прежнему тот же дом.
  Но чтобы случилось такая метаморфоза и сознание стряхнуло с себя оцепенение повседневности, это должен быть правильный отпуск. В соответствующей, выбивающей из ритма повседневности стране. И не поверхностное плавание в туристическом автобусе, с кратким нырянием из отелей при помощи гида, а полное погружение в незнакомые чужие городки, в инородный язык, который с каждым словом медленно проникает внутрь, отвоевывая место у родного. В чужеземную вселенную, непохожую на твою.
  
  Егор втянул в легкие не желающий никак становиться прохладным воздух, прикинул, сколько осталось времени до возможной деревушки внизу, и не пройдя и ста метров увидел чуть сгорбленную фигуру, стоявшую на обочине.
  - Калиспера, - поздоровался Егор, подходя ближе.
  Несмотря на жару, дедок держал на плечах плотный плащ. Стоять ему помогала длинная узловатая палка. Большие и почти стоптанные башмаки явно были великоваты.
  Сморщенное загорелое лицо скрывало возраст, который расплывался от очень старого до просто старого.
  - Добрый вечер, - кивнул дед, продолжая смотреть в долину.
  - Далеко до деревни? - дружелюбно спросил Антон.
  - Смотря до какой.
  Похоже, грека Егор вообще не интересовал. И отвечал тот равнодушно, не отводя глаза от дороги.
  - Если до Дросохория, то нужно идти через перевал. А если до Ликотеры, то тоже далеко. Тебе какой поселок нужен?
  - Любой, где можно поесть и переночевать...
  - Автостопщик? - спросил дедок, наконец, обернувшись к Егору. - Турист?
  - Путешественник.
  - О, как,- загорелое лицо грека озарилось подобием улыбки. - Скоро Эрмис должен ехать на своей машине, он в это время домой возвращается. Подбросит. И чем же отличается путешественник от туриста?
  Последнего вопроса Егор не ожидал и ответил невпопад.
  - Ну, возможно, турист едет просто так, а путешественник - с целью.
  - И какая цель у тебя?
  Егор даже немного растерялся. Действительно, какая цель у него? Что ищет он в самом центре Греции, в патриархальной и полусонной неторопливости греческой провинции. Посреди закатного набора фантастичных цветов - розовых подсвеченных облаков, сочно зеленых крон на вершинах близких гор и сине-серых теней близкой теплой ночи.
  Хороший такой вопросец. И неважно, что задал его человек, который, небось, проводит дни в ближайшей таверне за рюмкой разбавленного узо. Глубина вопроса от этого ведь не изменится.
  - Может быть, я ищу греческих богов! - отшутился Егор.
  Ответ не из лучших, при чем здесь греческие боги, давно иссохшие как рыба-игла, привезенная с моря и заложенная между страниц учебника истории за седьмой класс. Или за восьмой. Ни за какими богами не спрячешься, если ответа нет. Короткого прямого ответа.
  Старик то ли хмыкнул, то ли хрюкнул.
  - Греки православные, тут никто не верит в богов. Только в одного.
  - Да не скажите, - оживился Егор, - Вот недавно наша фирма делала капитальный ремонт дома на Пестеля - рядом с Фонтанкой. В одной квартире сдирали обои. А там слой за слоем - газеты восьмидесятых, шестидесятых годов. И самый нижний - двадцатые годы. Прокламации, воззвания, даже плакаты были. Все сбежались смотреть, даже шеф приезжал. Чувство было поразительное - словно история никуда не девалась, не уходила вместе с годами, а жила рядом, тихо подсматривала за нами в щелочки и отверстия между слоями.
  И может быть, вера в одного бога - она ведь не просто так. Она, возможно, та самая вера в Зевса, Гефеста и Афину. Те бросили вас, скрылись в своем поднебесье, а вы, обиженные на них, обозленные, приткнулись к другому. И истово вымещаете на нем свою обиду на прежних богов.
  Пожалуй, его занесло. Егор спохватился и замолк.
  Грек тоже молчал и вид его не говорил ни о чем - то ли смеялся над глупостью иностранца, то ли осуждал за кощунство. То ли вообще, думал о том самом Эрмисе, который заводит старенькую колымагу и никак не может завести, чтобы отправиться домой в конце рабочего дня.
  А может, так оно и есть, подумалось Егору. И тянет в эти места именно из-за разлитого повсюду странного ощущения чужого присутствия. Словно попадаешь в чужую квартиру, а там накрытый стол, полные тарелки салатов и горячего, не допито вино в высоких бокалах, стулья стоят в беспорядке, играет музыка, даже доносятся голоса из-за стенки - то есть, хозяева налицо, вот буквально только что были тут, еще даже не развеялся у двери дым от сигарет. Да только ни в одной из комнат ни живой души. И в ванной нет. И на кухне. И непонятно - то ли ждать хозяев, то ли приниматься пировать дальше.
  В этой стране так повсюду. Если призакрыть глаза, чтобы не застилала взгляд современность, широкие и залитые солнцем платные автобаны, ряды отелей и апартаментов в окружении прибрежной зелени, вывески на странном полузнакомом языке, супермаркеты, таверны и автомобили, то можно почувствовать, что дело нечисто. И в журчании воды в источнике при дороге, и в парящем орле над троном Зевса, который показывают толпам туристов, и в самой атмосфере разлита древняя благодать, те самые приметы и знаки, которые приводили в религиозный восторг или религиозное сомнение греков древних.
  - И что же, нашел их? - ехидно поинтересовался старик.
  Какой-нибудь монах, не иначе, подумал Егор. Истово молится на покрытые древней краской деревянные доски, смотрит грозно на паству, не упуская случая пристукнуть посохом. Для крепости веры...
  - Пока нет. Прячутся. Возможно, обиделись на что-то. Скажите, а ваш Эрмис куда именно едет?
  - В Метеоры.
  Точно, монах, сокрушенно подумал Егор.
  - Нельзя все время жить прошлым, - не без назидания произнес грек, - иначе бы мы до сих пор враждовали с турками. А я до сегодняшнего дня помогал бы подпольщикам в горах. И поэтому твои поиски прошлого напрасны.
  - Да, - согласился Егор.
  - Да, - отозвался старик. - А если вдруг найдешь их, то что? Будешь просить о чем-то?
  Пришло время религии, подумал Егор. Время обращать иностранца-грешника в свою веру. Я отвечу, а он плавно переведет на то, что главное - молитва, что все в руках божьих, и прочее в том же благостном постно-удушающем тоне.
  - Просить не буду, - твердо ответил он. - Неприлично просить. Просто спрошу о чем-нибудь.
  - Ну и какой вопрос ты им хочешь задать, нашим греческим богам?
  Егор усмехнулся.
  - А вот спрошу, как им живется без нас и без нашей веры в них. Не зря же столько времени греческий язык учил.
  - Значит, без толку слоняешься туда-сюда, - заметил дедок. - Ясно. И дальше куда намереваешься?
  Слоняешься, пожалуй, не такой уже и неверный глаголом, подумал Егор. Ходить по местам, где тебе интересно, прислушиваться к звукам мира, к себе, при случае размышлять, как они друг с другом соотносятся, звуки и ты, - можно ли назвать подобное занятие 'слоняться'?
  - Дальше в Дельфи, - ответил он. - Побуду там пару дней, вдохну испарения, которые поднимаются из расщелины, получу пару-другую предсказаний от Аполлона и двинусь в Пеллопонес, а оттуда в Аттику.
  - Покатился котелок и нашёл крышку, - пробормотал старик.
  - Как? - переспросил Егор.
  Вдали послышался автомобиль.
  - Нет-нет, ничего, - голос старика смягчился. - А вот и машина. Тебя не приглашаю, тебе с нами не по пути. К тому же кузов забит ящиками, а в кабине втроем не уместиться. Но здесь неподалеку есть ферма, к ней ведет тропинка, она чуть дальше по дороге, слева. Увидишь среди кустов. Там живет семья, переночуешь у них. Они девушки гостеприимные, главное, не забудь сказать, что от Кифареда. Угостят узо, накормят, голодным не останешься.
  - Терпеть не могу узо, - обронил Егор.
  - Я тоже, - согласно кивнул грек. - Вино пью, а вот узо никак. И кто его придумал, узнать бы, да примерно наказать.
  Грек улыбнулся, обнаруживая приязнь и участие.
  Образ человека, пьющего по воскресеньям узо в таверне с клетчатыми скатертями на столах, а потом проповедующего с плетью в руках, пошел трещинами.
  - Как-как Вас зовут? - переспросил Егор. - Кифаред? Как...
  Он замолчал, не договорив.
  - Метров пятьдесят отсюда, слева, - еще раз напомнил грек и махнул в ту сторону посохом.
  Егор поблагодарил, на что старик не ответил, и двинулся по дороге вниз.
  
  Тропинка, как и было обещано, обнаружилась после полуминуты ходьбы. Она повела по по склону диагонально вверх, показала сверху небольшой грузовичок, неторопливо поднимающийся из долины, потом завернула влево, повторяя формы горного рельефа.
  Через сто метров шум двигателя исчез, остались только звуки осыпающихся из-под кроссовок камней да рокот цикад.
  Тропинка, кружа и петляя, оказалась с характером, как не полагалось приличной тропке, ведущей от дороги к человеческому жилью. Скорее, это был дорожка пастухов, гоняющих козьи и овечьи стада под пристальным взглядом нимф, богов и героев.
  Впрочем, подумалось Егору, нимфы, боги и герои все в прошлом. В том самом, которым нельзя жить. А собственно, почему нельзя?
  Он не успел развить эту мысль, потому что оступился на очередном камне. Егор чертыхнулся, потом чертыхнулся снова, проклиная начинающуюся ночь, дорогу без видимого конца, греческих богов, не позаботившихся в свое время о хорошем дорожном сообщении на подведомственной территории и греческих пастухов, флиртующих с нимфами, вместо того, чтобы выбирать пастбища подоступнее...
  А потом он увидел дальний свет и ту самую ферму.
  Несколько двухэтажных зданий, центральное - повыше, с широкой террасой, на которой хорошо есть охлажденные фрукты в жару. Высокий цоколь с массивные квадратными плитами, широкие плоские греческие черепичные крыши. Какие-то черные кусты, и каменный, сложенный из плит невысокий забор, наполовину отвоеванный у ночи теплым желтым светом лампы над входом. Мощеный уютный двор с двухколёсной деревянной тачкой, прислонённой к стене. Свет в нескольких окнах.
  Ох, ведь, подумалось Егору. Какое странное чувство! Или это так лампа светит? Или это двор из неровных плоских плит так подействовал, вызывая в памяти дорогу из желтого кирпича? Или же от усталости? Или просто его так поразил уютный уголок сытости, благополучия и тишины среди ночи, полной чертовых невидимых камней и оглушительно стрекочущих цикад?
  Он даже замедлил шаг, продлевая ощущение прикосновения к, ни больше ни меньше, -волшебству, странное и даже лишнее, потому что и без него было чудесно.
  Ферма выглядела безлюдной, но едва он громко спросил, есть ли кто здесь, как захлопали двери, вспыхнул свет в ближнем окне и на террасе одна за другой возникли три девушки. Худенькая и тонконогая, лет восемнадцати, в коротких шортах и полу застёгнутой рубашке, вихрастая, со смеющимся любопытным взглядом, затем высокая и грациозная, постарше, с длинными волосами, скромная и осторожная, в длинном халате, который придерживала на груди сложенными тонкими руками. И третья, лет двадцати пяти, тоже черноволосая, с невзрачной фигурой, в джинсах и кофте на футболку, с оценивающим взглядом и беспорядочной ночном прической.
  - Доброй ночи, - осторожно произнес Егор.
  - Ой, какой миленький, - засмеялась первая девушка, по виду - младшая.
  - Кому добрая, а кому и нет, - сухо отозвалась третья, самая старшая. - Ты кто?
  Вторая улыбнулась тонкой и совершенно необъяснимой улыбкой - потому что улыбка могла обозначать и язвительное недовольство, и одобрение.
  - Я - Егор. Не приютите на ночь?
  - Ты как сюда попал? - не уменьшала градуса неодобрения старшая.
  - Тропинкой. Шел не меньше часа, пару раз оступился, один раз уж думал, не вернуться ли назад...
  - Какой тропинкой? - недоверчиво спросила третья и посмотрела на двух других девушек.
  Вторая пожала плечами, не сводя изучающего осторожного взгляда с Егора. Когда Егор смотрел на нее, она опускала глаза.
  А младшая снова засмеялась.
  - Значит, не приютите? - спросил Егор, выждал пару секунд и добавил. - А ведь Кифаред обещал гостеприимство.
  Имя произвело перемену: старшая утратила враждебность и приветливо улыбнулась.
  - Кифаред? Отправил тебя к нам? Вот забавно! И где ты ему попался?
  - На дороге там, внизу. Он ждал Эрмиса, а я спускался в долину. Вот так и познакомились.
  - И он рассказал про нас?
  - Не сразу, вначале мы мило побеседовали о смысле жизни, потом я рассказал, что немного заплутал, а он сообщил, что вы живете неподалеку. А еще - какие вы гостеприимные и как у вас хорошо.
  - Гостеприимные, гостеприимные! Еще и как! - подтвердила первая смешливая девушка.
  - Давай тогда знакомиться, - произнесла старшая. - Меня зовут Анапофектос, вот ее, - она показала на вторую девушку, - Клоси, а это...
  - Партида, - вставила младшая. - Как меня только не коверкают, но ты зови просто Партида. И не Партиба, а Партида!
  - Хорошо.
  - А как зовут тебя?
  Егор назвался.
  - Голоден с дороги? - поинтересовалась Анапофектос.
  - Не очень, только бы попить.
  - Хорошо, давай сделаем так. Партида, отведи его в дальний дом для гостей и принеси что-нибудь перекусить.
  - Ох! - встрепенулась Партида. - Поведу, а он соблазнит и украдет!!
  - А завтра утром поговорим.
  Егор довольно кивнул и двинулся за легко шагающей Партидой.
  Ему показалось, или Клоси в самом деле улыбнулась той самой улыбкой, какой обычно улыбаются девушки, когда дают понять, что можно задавать глупые вопросы о том, что она делает сегодня вечером? Или не задавать, потому что это неважно, она все равно согласна.
  
  Ему предназначался небольшой двухуровневый домик с холлом на первом этаже и спальней на втором. Спальню делили между собой большая по виду антикварная деревянная кровать и такой же шкаф, массивный и старый.
  - Ванная в конце коридора, - сказала Партида. Счастье и удовольствие лучилось из ее глаз. Просто так, без всякого усилия с ее стороны или готовности понравиться остальным. - Внизу есть еще кухня, но там полуразобрана печь и беспорядок. Хотя вода есть.
  Они вернулись на первый этаж.
  На стене холла висел небольшой гобелен, рядом располагались узкие полки с тарелками, поставленными на ребро, и полочка с глиняными кувшинами. Белые стены контрастировали с темными балками под потолком.
  - Что тебе принести?
  - Счастья, - c усмешкой ответил Егор, разглядывая диван с подушечками, деревянные стулья с высокими спинками и узкий камин-очаг с закопченными кирпичами по краю топки.
  Партида засмеялась.
  - А кроме? Нет? Ну как хочешь. Завтракаем мы в половине восьмого.
  Она оглянулась, посмотрела на него, как смотрят, наверное, на статую Венеры Милосской: 'Ну надо же, чего отчебучили! А вот тут руки были? Офигительно! Да, да, давайте теперь пройдемте в тень, к киоску с минеральной водой!' - улыбнулась и со словами 'Спокойной ночи' ушла.
  
  Партида
  
  За пять минут до половины восьмого Егор был во дворе. Солнце еще скрывала горная гряда неподалеку и по выщербленым старым камням стелилась прохлада. В доме с верандой слышались голоса, звенела посуда, и он двинулся на звуки.
  На ступенях он встретился с Анапофектос.
  - Доброе утро, - радушно сказала она. - Проходи. Как спалось?
  Он прошел в комнату, где за большим столом, покрытым белой скатертью, уже завтракали две другие девушки.
  - Спасибо, очень хорошо.
  - Вот, - показала Анапофектос на стол, - угощайся. - Здесь кофе. Или тебе чай? Может быть, разбавленного вина?
  - Нет-нет, спасибо, кофе.
  К нему подвинули пустую тарелку. Он окинул взглядом стол, нашел на нем йогурт в глиняном горшочке, несколько видов сыра на белых тарелках, кусок твердой колбасы с жирным срезом рядом, большое плоское блюдо с белым ноздреватым хлебом, непонятно с чем запеканка, яичницу в небольшой сковородке, мед в прозрачной чаше, большой медный кувшин с кофе...
  Как ему показалось, они внимательно наблюдали за каждым его движением.
  Он оглядел их, черноволосых, красивых, подумал, что у Клоси точно такие же завитки волос и точно такой же профиль носа как у девушек на вазах времен Перикла, оглядел еще раз стол с традиционным греческим завтраком и поперхнулся кофе.
  Они в самом деле смотрели на него.
  - Полностью с вами согласен, - сказал он.
  Партида позволила своему всегдашнему удовольствию превратиться в смех.
  Клоси нежно занялась белым хлебом, принявшись намазывать на него тонкими движениями ярко-желтое, не магазинное масло.
  - Прости наше любопытство, - объявила Анапофектос, - не часто встретишь гостя в нашей глуши. Значит, ты путешественник?
  Егор, занятый обжаренным в кляре сыром, только пробормотал, что да.
  - А как у тебя со временем?
  Егор машинально посмотрел на свои часы, потом вопросительно на Анапофектос.
  - Не хочешь подработать? Мужских рук всегда не хватает в деревне. Договоримся об оплате, не обещаю, что будет много, но обиженным не останешься.
  Вот, подумал, Егор, вот они преимущества билета в одну сторону. Хорошо, что я не взял обратный, как чувствовал. А так бы пришлось урезать маршрут, подгадывать время к вылету, искать нужный автобус...
  - Ну что вы, какие обиды! Мне будет очень приятно остаться и помочь. А даже если и не заплатите ничего, я против не буду, мне достаточно одного вашего общества.
  - Какой замечательный работник, - заметила Партида.
  - Ну, разве что соблазню и украду вашу Партиду. А то вчера не получилось.
  - Надо же, мои слова запомнил! - засмеялась та.
  - Сегодня утром, - продолжил Егор, - я прошелся по вашему двору, увидел сосны, каменный забор, мраморные плиты лестниц с сосновыми иголками на них. Тут у вас странное и необычное ощущение, даже не знаю, как назвать... близости Олимпа, что ли. Предчувствие чуда. Будто бы эта тишина обманчива и в этом хрупком горном воздухе вот-вот зазвенят колеса колесницы Аполлона.
  Девушки переглянулись.
  - Вот и отлично. Завтракай плотнее, больше не будем тебе мешать. А что делать, тебе покажет Партида.
  - Покажу, обещаю, - согласилась девушка. - Подкрепляйся.
  Анапофектос, а вслед за ней и Клоси ушли. Партида же, поерзав, устроилась удобнее, а Егор принялся за запеканку и яичницу с жареными баклажанами.
  
  
  Партида нашла для него холщовые штаны, такую же рубаху, дала черную полотняную шапку, смахивавшую на турецкую феску, и привела на каменистый ровный участок, где редкими рядами поднимался виноград.
  Походив между ним, она сказала Егору.
  - Работа простая. Собирай камни и оттаскивай их на тот конец.
  Он послушно принялся за камни и камешки, а Партида занялась виноградом. Ходила между рядами, трогала лозу, смотрела на солнце, наклонялась к самой земле, а потом выпрямлялась, так что ее рубашка натягивалась, очерчивая две небольшие округлости под тканью и два плотных бугорка.
  Все же, подумал Егор, ей меньше восемнадцати. Может, даже шестнадцать. Неширокие бедра, длинные ноги, ровные, несмотря на отсутствие той самого идеального пресловутого соприкосновения в бедрах. Длинные брови, как крылья далекой птицы. Улыбка проказницы. И особая чарующая женственность, отличающаяся от манерности томных див в платьях до пола, ждущих, когда перед ними откроют дверь авто. Нет, разумеется, ее можно представить в длинном платье на каблуках, с яркой полоской помады на губах, но в отличии от жеманниц она при случае без лишних раздумий скинет туфли, подберет подол платья и полезет на соседское дерево за спелыми грушами. Нет, ну а чего?
  - Ты чему веселишься? - спросила Партида. - Мелкие тоже нужно подбирать. В этой мелочи самый смысл.
  - Представляю тебя в платье на каблуках, ворующей груши.
  - Тоже развлечение, - согласилась она, - Утомительнее всего, что вот ты их убираешь, подчищаешь, а они потом заползают вновь.
  - Камни? - уточнил Егор. - Ну да, они такие. А еще норовят убежать от своей судьбы. Вот этот уже несколько раз выскальзывает из рук.
  Партида отчего-то засмеялась.
  - Вот именно. Мечтает какой-нибудь камень, строит планы, пытается что-то совершить, потому что, как ему кажется, все в его руках, а тут р-раз, и какой-то Егор хватает его бесцеремонно и отправляет в другое место. Потому что имеется высший смысл, недоступный камню.
  Партида наклонилась. Рубашка на ее груди отошла, открывая тело, и Егор поспешно отвел взгляд.
  Или не поспешно...
  - Поэтому и нужно их собрать всех. Дабы высшая справедливость была законом, а не исключением.
  - Разумеется, - согласился Егор, думая при этом, давно ли она целовалась своими широкими рельефными губами, с которых сейчас слетает милая чушь. - А если кто-то будет протестовать и сопротивляться, мы тех приструним. У нас не будет любимчиков. Или будут?
  Партида загадочно улыбнулась.
  Они болтали и перебрасывались шутками до полудня, затем Партида сказала, все, хватит с них дуракаваляния, и повела Егора обедать.
  Ни Клоси, ни Анапофектос не показывались, возможно, их и дома не было. Егор и Партида обедали вдвоем за все тем же утренним столом, отрывали куски у громадного белого каравая, подливали в бокалы воду из высокого стеклянного кувшина, в котором плавала половинка лимона, отщипывали виноградины от огромных кистей, лежавших на большом блюде в центре, если тушеное мясо и вездесущую запеканку из баклажанов, мяса и картофеля.
  А после обеда, как порядочная греческая семья, они валяли дурака в глубине дома на на мягком диване со множеством подушечек, ожидая когда солнце закончит свои упражнения в крепости и меткости огненных лучей. Егор пытался листать сжатый до размера тоненькой книжки том академика Мартиросяня 'Путеводитель по Древней Элладе', Партида заглядывала через плечо, касалась его худым телом, смеялась над странными буквами, предлагала воду и виноград, трясла милыми космами, забывшими расческу, в результате он не прочитал и страницы текста.
  Только ближе к вечеру они вернулись к раскаленному участку, на котором пытался расти виноград.
  Партида окинула утреннюю кучу деловым взглядом, что-то ей не понравилось, - и Егор, повинуясь ей, начал перетаскивать камни на другое место, повыше.
  - Понимаю, - сказал он во время очередного короткого перерыва, - Национальные традиции катать камни туда-сюда здесь чтут и приумножают. Сизиф одобряет.
  - Нет, ну а отчего бы не использовать дешевую рабочую силу? - засмеялась Партида. - Как ты говоришь, сам Сизиф велел. Кстати, хочу тебя огорчить, если ты рассчитывал подзаработать, Анапофектос много не даст. Сам понимаешь, кризис, и все такое.
  - Про жадность, жадность не забудь.
  - Но ты в любое время можешь отказаться.
  - Ты считаешь, что я остался из-за заработка?
  - А ты в отрубях? - и в ответ на непонимающий взгляд Егора пояснила греческой пословицей, - Кто в отрубях, того и куры клюют.
  - Ага, понял о чем ты. Нет, денег бы не помешало. И очень бы не помешало...
  - Понимаю, тогда бы были пятизвездочные отели и рестораны, персональные гиды, яхты между островами...
  - Э-э, дай договорить! Тогда бы было все то же самое: ожидание попутного автобуса, билеты с открытой датой, незнакомые деревеньки, таверны у дороги, где сидят только местные. Деньги ушли бы на свободу выбора. На возможность подчиняться случаю и спонтанности: захотелось свернуть вот на ту дорогу, которой нет на плане, и на которую потянуло внезапное желание или предчувствие, и, вместо того, чтобы идти запланированным маршрутом, ты сворачиваешь, не боясь, что на твоей карточке не хватит средств. Хотя, конечно, бизнес классом не отказался бы летать...
  - На какую дорогу захотелось свернуть? - ехидно улыбнулась Партида.
  - А вот на ту, - в пику ей ответил Егор, - Так что я остался вовсе не из-за денег. Возможно из-за мраморных плит террасы, лестница на которую похожа на стоптанные ступени Пропилей, возможно, из-за сосен, нависших над плоскими крышами, из-за воздуха, который, похоже, насыщают амброзией. И из-за трех граций, одна другой краше.
  Партида засмеялась.
  - Одна другой?
  - Другой, другой, - засмеялся и Егор, чтобы не задавалась.
  - Ну, я как-бы и ничего...
  И Партида, игриво улыбаясь, коротким движением рук демонстративно приподняла свои груди.
  
  Они жарились под знойным августовским солнцем до самого вечера. И только, когда жар начал стекать с вершин вслед за закатывающимся солнцем, когда порозовели верхушки облаков, они вернулись домой, в прохладу окондиционированных комнат и к кувшину с лимонной водой.
  Партида сидела на краю кровати, когда он вернулся из душа. Водила пальцем по покрывалу, по голым коленям. Судя по мокрым кончикам волос, она тоже смывала с себя дневной зной.
  Он хотел заговорить, но она встала навстречу ему, расстегнула рубашку, сбросила ее, так что он увидел целиком то, от чего отводил взгляд половину утра, потом стянула шорты, все остальное, и прижалась к нему одновременно с долгим и яростным поцелуем.
  Он не ожидал этого и смущенно замер. А через секунду желание взорвало его изнутри, удивляя силой и нетерпением, словно он долго сдерживал себя, не давал воли, и ее поцелуй оказался той последней соломинкой, пробившей плотину внутренних нельзя.
  Желание с тем самым сладким, пьяным и дразнящим вкусом запретного плода. С тонким ароматом всех порушенных запретов. С сочащимся соком страстной и запрещенной свободы. Возможно, такой же была близость Адама и Евы, когда они, пугливо разрывая ткань обещания и стеная от нетерпения, погружались в собственную, сметающую все робкие протесты страсть.
  Девушка жадно открывалась ему, бесстыдно и откровенно, демонстрируя то, что еще днем было запретным и чужим. Но когда он давал волю своим дрожащим от желания рукам, она ускользала, отстранялась, отводила его руки, чтобы через минуту вновь, когда он сдерживал себя, жадно и ненасытно прильнуть к нему вновь, подставить свое тело под его ладони.
  Поцелуями, полураскрытыми губами, ищущим языком она гнала все его мысли о том, что, возможно, не правильно стискивать своих объятиях бьющуюся от страсти девушку, которой он старше едва ли не в два раза, впиваться губами в дрожащие бугорки и поддаваться ее ритму и ее возбуждению. Что не должен он истекать желанием снова и снова, наслаждаясь ее обнаженностью, доступностью и ненасытной готовностью продолжать, не давая передышки ни себе, ни ему.
  Он даже не помнил, когда они затихли, потому что провалился после очередного взрыва своего естества в глубокое бессонное забытье, дар мудрого и снисходительного Гипноса и стыдливой Нюкты, богини ночи.
  
  Клоси
  
  Утром Егор, проснувшись, долго лежал не вставая, смотрел в белый потолок комнаты и прислушивался к звукам во дворе. Потом долго и жадно пил воду, затем стоял под прохладным душем, закрыв глаза и подставляя лицо под сбивающие дыхание крупные быстрые капли.
  К завтраку он вышел бодрым, но немного смущенным.
  За столом сидела одна Клоси, задумчивая и неторопливая. Легко касалась вилкой тарелки, отщипывала куски хлеба и пила короткими глотками кофе.
  - Я одна, - ответила она на вопрос Егора. - Никого нет. И Партиды тоже. Кстати, она просила передать, что довольна твоей работой. И что она сделала тебе подарок.
  - А где она? - стараясь, чтобы его слова выглядели как можно нейтральнее, поинтересовался Егор.
  - Так она еще вчера уехала. В Винипуро. Потанцевать, погулять с парнями. Развлечься, в общем. Ты не знал?
  Егор неопределенно качнул головой, садясь за стол напротив Клоси.
  Уехала? Развлечься?? Погулять с парнями??? Впрочем, почему бы и не поехать погулять. Развеяться. После вчерашнего...
  - Партида у нас девушка хоть куда. Мое новое решето, куда ж тебя повесить... не удивляйся, это пословица такая. Она вчера тебя не утомила?
  Егор чуть не поперхнулся.
  - Вот смотрю, какой у тебя аппетит сегодня. Вчера ты ел намного меньше. Значит, работал хорошо.
  Егор кивал, слушая ее мелодичный негромкий голос. Мысли понемногу остывали, растворялись в черном, густом, с привкусом греческих трав кофе, смешивались с кисловатым белоснежным йогуртом и ломтями бело-красной копченой ветчины.
  - А сколько лет Партиде? - спросил он.
  - Она меня младше. Как говорит Анапофектос, на два крика.
  О, да, это многое объясняет, подумал Егор.
  Он вспомнил, кому ему напоминала Клоси. Ну, конечно же - утонченное удлиненное лицо, длинные черные прямые волосы, миндалевидные глаза. Мари Лафоре. Та самая француженка, которая пела 'Манчестер-Ливерпуль', растягивая 'Манчестер' по слогам и делая ударение на первом. Выходило протяжно и непривычно 'Ман-чес-тер и Ли-вер-пуль'. И очень грустно. Хотя песня была про удавшуюся любовь. Возможно, Мари тоже подозревала, что если поскрести любовь и надежду, то за яркой поверхностью будет скрываться печаль. И разочарование.
  Клоси допила кофе и отщипнула длинными пальцами очередную зелено-матовую длинную виноградину.
  - Ты готов? - спросила она.
  - Вполне.
  Она привела его на задворье, к низенькой деревянной дверце в широкой каменной стене цокольного этажа. Отворила ту не без усилия. Из сумрака потянуло холодком и душным плотным духом хлева.
  Егор вошел вслед за ней, стараясь не поскользнуться на гладких плитах. Ему вспомнилось полотно Бёклина, то самое, с островом, первый вариант, где светлое небо. Синеватое смазанное волнами море, освещенные валуны, одинаковые входы-двери в глубину и, безусловно, прохладу. Как сейчас. Но вот темнейшее пятно леса в центре, высоченных мрачных дерев, слившихся в суровую и молчаливую массу, придает всему оттенок зловещий и тревожный. Очень даже, что с безысходностью. И лодка с фигурами становится не просто лодкой...
  Егор покосился на темноволосую девушку.
  Она вполне могла бы стоять в той лодке, держа весло и указывая путь. В неопределенность и иномирие. С флейтой, из которой стекают невыразимо печальные ноты, превращаясь в мелодии, которые приносят тоску и растворяют надежду.
  - Осторожно, вот сюда.
  Включился тусклый цвет и Егор увидел множество больших коконов из грубой как шерсть Пана, бело-серой свитой нити.
  Почему шерсть пана, подумал Егор. Откуда мне знать, какая у него шерсть. И какого цвета густые космы вокруг его лица, длинных ушей и аккуратно загнутых - строго по эвольвенте,- рогов? И почему он держит в руке свою флейту, сирингу, не оставляющую равнодушной никого, кто ее слышал. Может, его подшерсток вовсе не такого цвета, как эти нити. И вообще, Паны не такие, как он них говорят. И за девушками не увиваются. За молоденькими. А вот интересно, почему так? Откуда молоденькие в таком почете? Почему, скажем, не хорошо прокачанная в фитнес-зале дамочка с хорошо сформировавшейся в борьбе за калории и зарплату фигурой, с активными интернет убеждениями, способная постоять за свое место в очереди и на пляже. С багажом опыта и знаний, повидавшая мир. А именно что неопытная, не знающая, не умеющая, но чистая, невиннвя и доверчивая девушка, которая если и целовалась по-настоящему, то только с помидором, да и то - непреднамеренно. По инициативе помидора. Вадь самые главные греческие богини - Афина, Артемида были девственницами. Не потому ли, что в невинности таится особое свойство? Особое состояние и особое понимание мира? Или это пустая и безнравственная жадность к новой вещи на витрине, еще не пользованной и оттого особо привлекательной?
  И ведь я не пил, удивился Егор. Чего ж меня так колбасит?!
  - А скажи, Клоси, - спросил он. - Почему в пифии допускались только невинные девушки? И почему даже Гестия, богиня очага, девушка с тонкими руками, заниженной линией бедер и третьим размером груди, девственна? Ведь семья, очаг - место, далекое от целомудрия и пропитанное вожделением, если не к запеченному окороку с картофелем, прильнувшему к хрустящей коричневой корочке мяса, не малосольным огурчикам, утопленным в рассоле с укропом и дубовыми листьями, так к чему-нибудь другому, не менее соблазнительному. Да и периодически закрываемая изнутри спальня супругов тоже место, далекое от воздержания и строгости. А взрослеющие подростки, которым все хочется знать, и которых распирает изнутри от этой самой строгости, от своего тела - не иначе, как основа для борьбы с плотью во имя разума и невинности. И на такую ответственную работу назначают молоденькую темноволосую девушку, которая смотрит на все происходящее или с осуждением, если она убежденная девственница, или с трудом сдерживаемой завистью. Это какие-то случайные корпоративные правила или нечто большее?
  - А ты не думал, - негромко ответила Клоси, - что отношения между людьми - не всегда только плотское наслаждение?
  Егор не ответил, думая о Партиде и не решаясь определиться со своим отношением к случившемуся.
  - Наверное, человек, который не властен над собственным телом, не интересен никому - ни людям, ни богам.
  - Согласен, тело должно быть усмирено, - вздохнул он.
  Вот чего ему недоставало этим утром и что тяготило, беспокоило и заставляло думать о совершенно посторонних вещах. Ему страстно хотелось продолжения вчерашнего!
  
  Эти коконы с нитями, которые рядами лежали в погребе, надлежало частью перенести дальше, а частью - выгрузить в небольшой грузовичок, который Клоси подогнала к самому входу.
  Когда набралось достаточно, девушка позвала его в машину, сема села за руль и они поехали узкой извилистой горной дорогой в долину. Мимо островков леса и голых склонов с сухой, выжженной и обесцвеченной травой.
  Это была другая дорога, не та, на которой Егор повстречал Кифареда. И привела она их к небольшому поселку и развилке перед ним.
  - Подожди меня в поселке, - сказал Клоси. - А я пока съезжу к нашему поставщику. Нет, твоя помощь пока не нужна.
  Она вывернула на развилке влево, а Егор двинулся по дороге дальше.
  Окна под длинными скатами крыш были заперты ставнями. Плескалась водой в ближайшем дворе автоматическая поливалка. И были открыты двери небольшой таверны, в которую Егор и вошел.
  Немногочисленные столики покрывали клетчатые матерчатые скатерти, а из открытой двери кухни несло запахом жареного мяса. Скудную небогатую обстановку дополняли тарелки на стенах вместо картин.
  - Калимера, - сказал он толстоватой хозяйке в простом красном платье с клеенчатым передником поверху.
  - Доброе утро, - радушно, как и все в этих краях, ответила женщина. - Что будешь?
  Кошелек, конечно же, вместе с паспортом и остальным деньгами остался в рюкзаке, во внутреннем кармане. Но зато в кармане брюк отыскалась смятая и скрученная пятиевровая банкнота.
  - Минеральной воды.
  - И все?
  - Что-нибудь сладкое у вас есть? - немного подумав, спросил Егор.
  - Йогурт с медом.
  Жуть какая, подумал Егор. Нет, чтоб предложить какие-нибудь пирожное с пышным белым и липким кремом, хрустящим безе и слоем повидла внутри. Так дают простейший йогурт, кислый причем, с ложкой меда. Национальное блюдо, однако.
  - Хорошо.
  - Полтора евро.
  Егор протянул банкноту.
  - Вот незадача, - сказала женщина. - Больше ничего заказывать не будешь?
  - Охи, нет.
  Порывшись в карманах, она ушла на кухню, долго там переговаривалась с кем-то, а вернувшись, протянула Егору две монеты.
  - Вот, пока нашлось. Если подождешь, я схожу к соседям. Или, если хочешь, дам тебе лахио скратс.
  Лотерея, вспомнил Егор. Одна из тех, какие так любят греки. Ибо какой грек... впрочем, национальность можно подставить любую другую, не любит быстрой халявы.
  Видя заминку Егора, хозяйка пошла к прилавку и вернулась с желтой пластиковой карточкой, богато разрисованной, с рядом горшочков по центру.
  Никогда не везло, подумал Егор. И нет никакой причины, по которой должно повезти в этот раз. Ладно, не буду доставлять ей лишние хлопоты. Евро туда, евро сюда.
  Он кивнул и принял карточку. Это была мгновенная лотерея - шесть горшочков надлежало стереть монетой и найти под ними надежду на то, что в следующий раз точно повезет.
  Егор отпил воды и без интереса стер первой изображение. Подкова. Под горшочком была подкова. Под вторым горшочком - еще одна.
  Пустышка, подумалось Егору.
  - Что означает подкова? - спросил он.
  - Какая подкова? Ты нашел подкову? А цифры, цифры какие?
  Он стер защитный слой по всей карточке и увидел шесть подков.
  - Ого, - удивилась хозяйка. - Да тебя мойры любят! Дай-ка подсчитаю: пятьдесят, триста, сто... еще пятьдесят... ого, шестьсот евро.
  - Сколько, сколько? - опешил Егор.
  - Да, - подтвердила женщина. - Подкова означает выигрыш. А цифра над ней - сумма. Вместе получается шесть сотен. Ты их можешь получить в любом офисе лайки скратс. Ближе всего, в Амфисе.
  - Однако!
  Хозяйка довольно покачала головой и пошла за стойку. И в этой удовольствии было столько простой радости, чистой, без всякой зависти, что Егор смутился. Ему подумалось о мелочи, которую приходится собирать по соседям, о жителях, которые приходят сюда по вечерам и долго сидят за одним стаканом вина, ценой меньше евро.
  А шестьсот евро эти... неправильный это выигрыш, случайный, не его, не выстраданный и внезапный. Не вяжущийся ни с тремя девушками, которые его приютили, ни с настроением. Ни с этим днем, продолжением дня вчерашнего.
  - А я могу расплатиться этой карточкой, если закажу что-нибудь еще?
  Хозяйка поначалу не сообразила. Потом задумалась.
  - Нет-нет, - перебил он чужие мысли, где найти такую большую сдачу. - Я просто хочу оставить эту карточку вам. Мне сейчас деньги не нужны. Будем считать, что я оставлю вам чаевые.
  Хозяйка смутилась. Потом внимательно всмотрелась в лицо Егора. Ей не верилось. И ему пришлось вложить карточку в ее руки.
  - А у вас есть какое-нибудь варенье? Все утро тянет на сладкое.
  И целых полчаса, до гудка автомобиля с улицы он купался в обходительной заботе, ни в какую не соглашался попробовать самого лучшего во всем муниципалитете мавродафни, черного вина, ни паститсио, макаронной запеканки, которая вот-вот подойдет, ни тем более еще йогурта с медом. Он даже не доел тарелку варенья из черешни. Восхитительного густого джема с плотными кусочками черешни и тоненькими ломтиками лимона.
  Хозяйка провожала его до самой машины. На ее лице заметно читался вопрос, не пошутил ли он с выигрышем, и он помахал ей рукой, что все нормально.
  - Что тут у вас такое? - спросила Клоси, переводя внимательный и цепкий взгляд с хозяйки на Егора и обратно.
  Егор не удивился. Обычно такие девушки, скромные, молчаливые, все видят, все запоминают.
  И используют в своем тихом омуте...
  Он рассказал. Клоси какое-то время молчала, только крутила туда-сюда руль своими тонкими руками, следуя изгибам дороги.
  - Понравилось?
  - Очень, - ответил он.
  Ну, какой вопрос, такой и ответ.
  - В самом деле, - негромко и рассудительно продолжила Клоси, - шестьсот евро не такая уж большая цена за то, чтобы прочувствовать собственную значимость и насладиться обожанием со стороны других людей. Хотя, на такое и никаких денег не жалко, да?
  А годам к сорока такие девушки, подумалось Егору, наплескавшись в омуте, становятся, как правило, образцовыми язвами, желчными и языкатыми.
  - И впрямь, я затупил, - ответил он. - Нужно было собрать побольше народу и развеять купюры над толпой. А потом милостиво позволять целовать себе ноги, лелея чувство собственной значимости, которое сразу же поднимется на уровень выше.
  - Чего не развеял?
  По ее лицу невозможно было понять, издевается она, шутит, или просто ведется на его дурашливые слова.
  - Ногти на ногах недостаточно фигурно обстрижены. Сама понимаешь, чувство собственной важности с неровными ногтями высоко не поднимается.
  - Она поедет в Патрас, - сказала Клоси, помедлив, - с выигрышем, на радостях накупит всяких ненужных вещей, потратит еще и свои деньги. Потом долго будет ждать обратный автобус на остановке. И не заметит парня, мигранта из Сирии, который будет следить за ней от самого торгового центра. В результате, до дома она доедет без своей сумки и гораздо беднее, чем была утром.
  - Нет, нет, не так, - возразил он. - Все будет иначе. Она поедет в Патрас, там увидит, как богатые туристы сходят на берег с огромного белоснежного круизного лайнера. Ей что-то кольнет в сердце, она сравнит свою маленькую таверну с этим необозримым лайнером. А потом купит билет в Италию, уедет туда, там попадет в руки мафии, станет уличным дилером, потом - правой рукой босса, уедет с ним на Сицилию, и все будут бояться ее за крутой нрав и йогурт с медом, который она будет сбывать школьникам и который вызывает привыкание уже после второго раза.
  - Ты веришь в судьбу? - спросила Клоси.
  - Не верю. Как можно верить в то, что тебе непонятно? Верить - значит, отказываться понять. Признавать - признаю. Как еще назвать полосу невезения, когда перед тобой раскупаются все билеты, опаздывает поезд, и ты не попадаешь на следующий рейс. А твой багаж уходит непонятно как в Дубай. И все только потому, что ты собираешься приехать и сделать ей предложение.
  Или, когда вдруг оказывается, что в этой компании зам генерального - твой однокурсник, а ты даже думать не мог про такую удачу. И им срочно нужно директор представительства в Анкару. А в самолете рядом садится девушка, которая училась в 'А' классе и которая, как выясняется, в тебя втюрилась еще в восьмом. И которая с полгода как развелась. И совершенно случайно попала на этот рейс, потому что бла-бла-бла и так далее.
  Это все странно, очень странно - когда какие-то вещи вдруг сцепляются и выводят тебя на определенную дорогу. Ровную и без выбоин, ведущую к цели, о которой ты не думал и которая вот, совсем рядом. Или когда природа начинает ставить палки в колеса, чтобы ты ну ни в какую не смог совершить задуманное.
  А с тем, что я своими спонтанными причудами что-то там нарушу и призову мировое зло - ерунда. Я такой же винтик, что и остальные. И давным-давно уже прописано, на какой именно минуте я решусь подарить свой выигрыш, и с каким именно выражением лица. И если захочешь спросить, что я на этот счет думаю, не терзаюсь ли неудовлетворенным чувством собственной важности оттого, что моя судьба не полностью мне принадлежит, отвечу - не терзаюсь. Пусть те, кто плетут нити судьбы, продолжают их плести дальше, если им так нравится.
  Клоси пожала плечами.
  - Нравится быть ведомым? Раскачиваться на нити туда-сюда?
  - А есть иные варианты?
  - Тот, кто способен такую нить оборвать, совсем оборвать, заслуживает и уважения, и любви.
  - Оборвать, это наплевать на брошенные чемоданы, отдать все деньги за такси в другую страну, жениться и долго жить в бедности и несчастьи? Да, в этом что-то есть.
  - На что только мужчины не пойдут, чтобы увильнуть от брака, - сказала она. - Может, ты в глубине души боялся и не желал встречи. В той глубине, которая не просматривается с поверхности. И все случилось так, как хотел - чемоданы убегали, поезда опаздывали.
  Вот взять ее, подумал беззлобно Егор, и зацелова... тьфу, не зацеловать, а всыпать по первое число розгами... хотя нет, розгами негуманистично, а мы же все гуманисты - лучше веником. Всыпать, а потом зацеловать... нет, бред... вовсе я не хочу ее целовать!
  - А Света встретила меня только потому, что точно так же желала встречи внутри себя? - спросил он.
  Клоси повела бровями, мол, она ничего не говорила, не собиралась, и вообще, мало ли что он тут ей наговорил.
  Помоги мне разгрузить фургон, - попросила она, останавливаясь.
  Первое, что увидел Егор, соскочив в пыльную землю с выцветшей и высохшей как в гербарии травой - скомканную сине-фиолетовую двадцатку.
  Он поднял ее, осмотрел дорогу, никого не увидел и сунул банкноту в карман рубашки. А затем, когда Клоси вернулась и они поехали вновь, спросил осторожно у Клоси.
  - Помнишь, ты говорила, что Партида сделала мне подарок. А что за подарок, она не сказала?
  Клоси покачала головой.
  - Кто знает, что в голове у этой ветреной девчонки.
  Егор согласился, что мало кто знает. И думал об этом до первого городка. В котором попросил остановиться у киоска "периптеро", где спросил лотерею Скратс.
  Ему дали иную карточку, синего цвета с девятью знаками евро - их нужно было стереть. Выигрыш считался по трем одинаковым числам. Киоскер еще говорил, что правила получения изменились, но Егор его уже не слушал, стирал защитный слой.
  Их было три. Три цифры пятьсот. Пятьсот евро выигрыша.
  Он купил воды, сунул карточку в карман и вернулся в машину.
  
  Значит, везение, подумалось ему. Которое раньше старательно обходило стороной. Если они и встречались, то случайно, как бывает случайным ненамеренный толчок пассажира в автобусе. Толкнул и извинился. Везение поступало точно так же. Извинялось, и проходило дальше.
  Жизнь, в которой, тебя полюбили мелкие и крупные купюры, как отечественные, так и чужие, казалась странной, непривычной и загадочной.
  - О чем так улыбаешься? - перебила его мысли Клоси.
  - О будущем. Неизвестное будущее, про которое хотелось бы знать если не все, то многое.
  Девушка усмехнулась и покачала головой, как показалось Егору, почти осуждающе.
  
  Ближе к вечеру их нагнал ливень.
  Начался с редких капель по ветровому стеклу, потом усилился, покрыл стекла и каменистую, всю в щебне дорогу тонкой текучей пеленой воды.
  Они проехали немного, а потом в старый двигатель попала вода, залила там что-то, и мотор тихо заглох.
  - Все, приехали,- сказала Клоси. А мне остался один моток.
  Струи воды за окном образовывали полупрозрачную стену.
  - Переждем? - предложил Егор.
  - Нет, там ждут. Подожди меня в машине, я быстро.
  - Ну, уж нет, - вслед за ней он открыл дверь и выбрался под теплый поток воды.
  Клоси задержала на нем взгляд. Дождь тут же намочил ей волосы, по лицу потекли крупные капли.
  - Это не обязательно. Вообще не обязательно. И твоя галантность нисколько не пострадает, если ты...
  - Пошли, - сказал он и, скрестив руки на груди, побрел по дороге.
  Когда они добрались до нужного дома, на нем не осталось ни единого сухого места. Но дождь бы теплый, без всяких мерзких холодных струек за шиворот и по животу, просто текла теплая и мягкая вода, приятно освежая после августовского жара.
  Он подождал еще пять минут, пока Клоси куда-то заходила. Как он заметил, она так делала каждый раз - и каждый раз он забывал спросить, почему она не входит через главный вход. Забыл и на этот раз.
  Их заметили еще со двора, быстрая, захлопотанная хозяйка выскочила навстречу, потом кинулась в дом и встретила их уже с полотенцами.
  - Ну и дождик! А как одно к другому идет! Cоседская Димитра только что родила, и тут же гости пожаловали. А ведь как мучилась, как мучилась, девочка, еще с обеда - никак родить не могла. А из наших краев пока куда-нибудь доберешься! Ну, все уж... да вы вытирайтесь, сейчас я что-нибудь сухое найду.
  Клоси спросила про машину, может ли кто отбуксировать, но хозяйка отрицательно качнула головой. Она говорила, говорила, про Василиоса, который еще с утра уехал, про то, что давно уж следовало бы перебраться поближе к людям, про Димитру, которая собиралась ехать рожать только к концу недели, да так неожиданно вышло, и схватки еще утром начались, а вот же только сейчас разродилась, знать для ребенка нить судьбы мойры утром еще свить не успели.
  И в результате они получили одну комнату на двоих, и приглашение переночевать до завтра. Да, как же не помочь, конечно найдется комната, особенно для такой красивой пары.
  Хозяйка ушла к соседям, оставив их в большом пустом доме.
  Они осмотрели свою комнату и большую двуспальную кровать, про которую Егор стоически подумал, что ляжет как можно ближе к краю.
  Затем перекусили тем, что оставила хозяйка, долго уступали друг другу ванную комнату, и, наконец, затихли, отпустив от себя этот длинный день.
  Клоси плескалась в душе, а Егор вытирал полотенцем чистые волосы, смотрел в высокое оконце, чуть ли не под потолком, в котором были виден только дождь и размытый в стиле 'горы-воды' силуэт далекой горы, прислушивался к плеску воды в ванной, к плеску воды за окном и вспоминал книгу академика Мартиросяна. Про богов и героев Древней Эллады.
  Когда Клоси вышла из ванной, он уже лежал на своей половине кровати, прикрывшись одеялом и тщательно обозначив пустоту между ее частью и своей,
  Клоси обошла комнату, утираясь концом полотенца, которое укрывало ее фигуру, и которого не хватало - ни на грудь, ни для того, чтобы дотянуться до всех волос. Она нагибала голову к этому краю и периодически подпрыгивала, держа равновесие.
  Она взглянула в окно, через которое не стало видно даже далекой горы, вернулась к кровати и, отбросив полотенце, завалилась на кровать.
  А потом повернулась в его сторону.
  - Помнишь, - негромко проговорила она, - утром ты говорил о Гефестии, хранительнице очага.
  - М-м-м, да.
  - И ты сказал, что она черноволосая, с третьим размером и еще какой-то вздор.
  - Это я сказал?
  - Почему?
  В самом деле, почему, спросил он себя, думая о ее тонких руках, длинных черных волосах и полной груди.
  Она улыбнулась, проследив его взгляд.
  - Думаешь, я позволю нам накинуться друг на друга, как сделали вы вчера с Партидой?
  Он замер.
  Клоси сполна насладилась его смущением, а потом бесцеремонно сдернула с него тонкое одеяло.
  - Это при засухе и град хорош. Другие предпочитают пить напиток, который смакуют боги.
  Она придвинулась к нему ближе.
  - Когда в винограде достаточно силы для брожения, и эту силу не выпускать, сок превращается в вино. Когда желание не утихает, но не имеет выхода, оно превращается в амброзию.
  Она провела рукой по его животу и опустила ладонь правой руки ниже, еще ниже, так что он невольно отпрянул.
  - В чем и заключен смысл, - сказала она, перебирая пальцами. - Не сдерживать себя. Но и не позволять животной силе овладеть рассудком.
  Он несмело коснулся ее. Потом еще.
  Клоси подхватила его робкую руку и медленно повела ее по своему телу, обходя все ложбинки, все изгибы.
  - Не сдерживай себя, - шепнула она, касаясь губами его губ, - видишь, я готова позволить тебе все. Но только не забывай...
  Она сдавила его тело, и он охнул от неожиданности.
  - А если я не удержусь? - спросил, перехватывая ее руку.
  Она засмеялась и села, демонстрируя, как хороша. Как ладна, как хороша кожа без единой складки.
  Это удавалось с трудом - ласкать, принимать ее ответные касания и бороться с подступающим зовом тела. А она все делала для того, чтобы сильнее распалить его.
  Он трепетал в ее бесстыдных руках, сдерживался, переводил дыхание, закрывал глаза и снова погружался в ее темные волосы, в горячее дыхание, в нежную упругость ее форм. Не понимая, ради чего они себя так раззадоривают - на самой границе наслаждения и истомы, не пересекая, а только касаясь ее легонько, чтобы тут же отступить. И начать сначала. И снова отступить... А потом в какой-то миг, похожий на все предыдущие, что-то произошло. Бешеное желание растворилось в плотном воздухе, вдруг открылись все поры и через них начало истекать плотное и грязное - как истекает из труб ржавая вода, перед тем как хлынет чистый и сильный напор.
  Точно так же тело исторгло из себя то, что накопилось ранее, все внутренние кипения, суетливые размышления, пошленькие мыслишки, нечистые желания, соки его заблуждений, излило и открылось миру пустое, готовое впускать в себя его свет и его чистоту.
  Его залило сладостью, невыразимой чувственной сладостью, пришедшей извне, оттуда, наполнило до краев и пролилось в ладони, в губы, в сладкую слюну, заполнившую рот.
  Желание овладеть ей животно и низменно, погрузиться в ее тепло ушло, растворилось в мягкой нежности, в волнах блаженства совершенно иной природы.
  Он с новым ощущением провел рукой по ее бедру, поддерживая в себе сладкое чистое волшебство - пик наслаждения, достигнутый вне тела и без помощи тела. Все другое казалось ничтожным и низким, вызывающим отвращение, как вызывает отторжение грязноватый пруд у дома, в тине, с мутной водой и илистым дном после белоснежного песка и лазоревой прозрачной - до самого горизонта, - воды Кариб.
  - Почувствовал? - прошептала она.
  Он кивнул, прикрывая глаза и находя ее руки. Их пальцы скрестились.
  - Хочешь по-старому?
  Он только усмехнулся и коснулся ее шероховатых и горячих губ своими пальцами...
  
  Неотвратимость.
  
  Утром он проснулся раньше Клоси.
  Она лежала рядом с ним на спине, раскинув руки и склонив голову набок.
  Вчерашнее еще переполняло его. И поддаваясь этому странному чувству полнейшего совершенства, согласия с миром и полнейшей любви к миру, Егор провел сухими губами по ее телу, приподнял ладонями ее округлости, придавая им форму, задержался на них, пробуя губами их нежность и одновременную твердость, а потом соскользнул к животу.
  - Калимера, доброе утро, - произнесла сонно Клоси.
  - Калимера, - ответил он, возвращаясь к ее губам, чтобы запечатлеть на них то, что не сказал вчера - благодарность, приязнь и тихое наслаждение.
  Поцелуй без грамма плотского нетерпения, чистый и сладкий. Как амброзия, которую пьют олимпийские боги.
  Она ответила ему касанием губ, в котором читалось, что она все поняла, и довольна.
  
  Они расстались сразу после завтрака.
  - Пока ты умывался, звонила Анапофектос, - сказала Клоси. - Она тебя заберет.
  - Да, но, ты...
  - Я останусь с автомобилем. Дождусь, когда приедет автосервис, не впервой. Только Анапофектос просила, чтобы ты спустился к Карпениси, она подберет тебя на выезде, у заправки. Не хочет сюда заезжать, чтобы не повредить покрытие, я рассказала, какая тут дорога.
  - Ладно.
  - Хозяйка еще сказала, что тут можно пройти напрямик.
  Они немного постояли, смотря друг на друга приязненно и нежно, и только затем Егор развернулся и пошел прочь.
  
  Указанная тропка провела его среди елей и деревьев с выгоревшими желтыми листьями, по каменистому склону, который то опускался, то поднимался. Под ногами приятно шуршала хвоя, твердая почва не доставляла неудобств.
  Когда он прошел по ощущению половину дороги, появилась мыслишка пойти быстрее. А затем еще быстрее.
  Он ничем не сдерживал ее, не пытался препарировать, с чего это его потянуло ускориться, просто пошел, как потянуло. Мысль выросла, повзрослела и оформилась в ощущение, что там, по дороге, на которую он должен выйти, едет машина.
  Вздор, подумал он. Фантомное отражение вздумавшего пошалить будущего. С которым он давно перестал играть в кто-кого. Будущее всегда оказывалось в выигрыше, вываливая в настоящее неожиданные и непредсказуемые события. Не то, чего он ждал.
  Но сегодня предчувствие заметно билось среди его мыслей. Влекомый им он пошел еще быстрее. И успел - когда скатился по каменистому склону на ровное асфальтовое полотно, отъевшее место у горы, из-за поворота выехала серая "БМВ".
  В полной уверенности, что делает это не зря, Егор поднял руку.
  Все оказалось так, как ему представлялось - его согласились подвезти пару километров.
  Водитель, молодой загорелый парень с курчавыми волосами, что-то спросил, Егор ответил невпопад, пытаясь не спугнуть явное ощущение близкого грядущего.
  Еще вчера такого не было. Как не было и чрезмерного устойчивого везения, нарушающего законы вероятности.
  Проверяя новое нежданое умение, Егор попытался подумать о том, что может ждать его на развилке у Карпениси, и внутри осветился и стал почти видимым - на самой грани заметности - пологий склон, бабочка асфальтовой развилки, фонари совещения, бедые дома вдали под красными черепичными крышами и буквы "Авис" на красном фоне.
  
  Через пару километров серпантина, узкой дороги, к которой подступали деревья, металлические изгороди и кованые решетки низких оград, он увидел развилку: разбегающиеся в разные стороны дороги, расчерченный асфальтом пологий склон, красные знаки "Стоп" и заправку "Авин" с красной полосой по карнизу.
  Значит, еще и будущее, подумал Егор, прощаясь с водителем.
  
  Анапофектос подъехала через минуту, в полном соответствии с ощущением, что долго стоять на солнцепеке он не будет.
  Подъехала на массивном мотоцикле с хищными формами осы, серо красной "Хонде". Поначалу Егор и не понял, что это Анапофектос, и узнал только, когда она сняла шлем и протянула ему второй.
  - Удивился?
  - Еще бы.
  - Надевай и забирайся сзади.
  Он послушно исполнил. На узком сиденье не имелось ни ручки, ни упора, чтобы держаться.
  - Обхвати меня. Да не так, плотнее, еще. Да обними, как парень девушку! Я должна чувствовать вес.
  Он почти соединил руки на ее животе, чуть дернувшись оттого, что предплечье коснулось ее груди.
  - Хорошо, вот так. А теперь держись.
  
  Она рванула с места, и Егор поспешил забыть свои мысли про объятия. На такой скорости иначе удержаться было бы невозможно. Только прижавшись всем телом к водителю.
  Анапофектос гнала не просто быстро. Она гнала чертовски, безрассудно быстро, проскакивая перед встречными автомобилями, едва не падая в ущелья на крутых поворотах. Она вводила мотоцикл в виражи, словно это был боевой истребитель, атакующий противника. Ускорялась на закрытых участках и влетала на перекрестки, почти не тормозя. Резко тормозила и так же резко, до рывка во всем теле ускорялась.
  Когда через полчаса безумной поездки они въехали на знакомую дорогу и она сбавила скорость, Егор перевел дух. А на землю он ступил на негнущихся ногах, с почти успокоившимся сердцем, но с остатками холодного пота на спине.
  - Ты с ума сошла, - только и сказал он. - Так же очень опасно!
  - Со мной - нет, - усмехнулась она. - Что, душа в пятки ушла?
  - Положим, ушла. Пару раз, думал, разобьемся.
  Она похлопала его по плечу.
  - Пошли завтракать.
  
  Когда он брал кувшин с кофе, руки его еще тряслись. Анапофектос же была в прекрасном расположении духа. Наставила тарелок, нарезала хлеб. Последний кусок намазала маслом, снабдила ломтем сыра и протянула Егору.
  - Будешь с джемом? А я буду.
   Как жена, которая завтракает с мужем, мельком подумал Егор, столько в ее жесте было раскованности. Без стеснения и осторожности, словно они прожили в браке с десяток лет.
  - Ты всегда так ездишь? - спросил он. - По твоему виду осторожной и рачительной хозяйки никогда бы не подумал, что ты можешь так гнать.
  Анапофектос засмеялась.
  - Неожиданно, да? Человек создает себе иллюзию, привыкает к ней, а потом, бац, она разрушается - просто потому, что мало совпадала с действительностью. И человек растерян, все внутри смешалось. А ведь я хотела тебя растрясти.
  - Тогда тебе это полностью удалось.
  Она закончила перекусывать, поднялась и ласково взъерошила его волосы.
  Он снова замер, так это было похоже на движение жены, довольной мужем.
  - Идем.
  Она привела его в дальнюю комнату, отворила двери и он увидел библиотеку, уходящую, как казалось, в необозримую глубь склона. Стены, обшитые деревянными панелями, не имели окон, а полутемное пространство заполняли длинные ряды стеллажей с массивом одинаковых книг.
  - Ого, - удивился он.
  Анапофектос вопросительно посмотрела на него.
  - День назад я входил в похожее помещение с Клоси. И мне тогда подумалось, что я вхожу в Аид. В темную холодную туманную пустоту с проступающими нечеткими силуэтами предметов и тишиной, в которой усыхают и падают оземь звуки.
  - Забавно, - сказала Клоси. - Граница с Аидом неощутима, ты бы не понял, что папал в настоящий Аид. Это твое воображение так играется с разумом. Видимо, я сильно его потревожила своим мотоциклом.
  И она улыбнувшись, продолжила.
  - Тут у нас всякая бухгалтерия и полным-полно древнего старья, никому не интересного. От него нужно избавиться.
  Она набрала стопку, вручила ее Егору и показала, куда выносить.
  Чтобы разбавить монотонность, он заглянул в несколько книг, но нашел только бесчисленные столбцы имен, дат и примечаний, коротких или длинных.
  - А они не пригодятся? Даты прошлого и позапрошлого века, может историкам будет интересно.
  - Ай, пустяки, - отмахнулась Анапофектос. - Не стоит цепляться за прошлое, если в нем только даты начала и даты окончания. А в середине - пустота. Приходы и уходы на работу, воскресный отдых. Недели, сотворенные под копирку. Множество копий короткого предложения, не имеющего особого смысла.
  Она подошла к Егору и обняла за талию.
  - Использованные батарейки не хранят, не так ли? Или, как в поговорке: честная жизнь - плохое завещание.
  Он растерялся вначале, но потом решился на ответный обхват ее талии. Так же дружески.
  - Да, душечка. Ты сегодня с самого утра в ударе.
  Она усмехнулась и высвободилась.
  - Дурачишься? Оттого, что не знаешь, что сказать?
  - Оттого, что ты ставишь меня в тупик. Нет, с твоими словами я согласен. Тут и думать нечего, жизнь должна состоять из событий, а не из пустых дней календаря. Из движения, чувств и событий. Из объятий и сомнений, нужно ли было обниматься. Из бурной любви и мучительных раздумий, стоило ли так поступать. Нет, я в недоумении от другого. От твоих как бы случайных жестов. Ты, часом, не соблазняешь меня?
  Она улыбнулась.
  - А ты об этом только и мечтаешь?
  - Не думаю. Точнее, не знаю. И вообще, не уверен, что понимаю себя после вчерашнего дня. И позавчерашнего, тоже.
  Анапофектос сочувственно кивнула, нагружая его новой кипой макулатуры.
  Но через какое-то время утомилась и она.
  - Ладно, хватит заставлять себя делать вещи, которые не нравятся. Пошли, пожалеем себя и искупнемся.
  Она привела его в зал, о котором он и не подозревал. Под стеклянной крышей, в окружении колонн находился вместительный бассейн.
  Анапофектос скинула с себя платье, затем все остальное и плюхнулась в воду.
  - Присоединяйся!
  Он ждал нечто подобного. Поборовшись секунду с чувством смущения, он последовал за ней. Тоже голым.
  Прохладная вода смыла остатки неловкости, он расслабился, наслаждаясь атмосферой: бассейн, мраморные плиты на стенах с барельефом под самым потолком, колонны дорического ордера и голая девушка, плавающая рядом.
  Минут пять они плавали почти наперегонки, потом ныряли до дна, соревнуясь, кто ловче, а потом обессиленные, устроились рядом на каменных плитах, сходящих на дальней стороне бассейна до самого дна.
  - Что будем на ужин? - спросила Анапофектос, наклонив голову и вытряхивая из ушей воду. - Чтобы ты хотел?
  - Из твоих рук - что угодно.
  Она засмеялась, затем прильнула к нему, так что их головы соприкоснулись, и положила руку на живот.
  - Так оно и есть... - задумчиво проговорил Егор.
  - Ты о чем?
  - Вот об этом. У меня такое чувство, словно мы прожили вместе сто лет. Сто лет не одиночества, а совместности, когда вместе все выходные, все отпуска, сто лет общих обедов, полуночных перекусов у холодильника, снов, удовольствий, и все без склок, скандалов и обид. Потому что полное совпадение во всем. В велосипедах, машинах и фильмах. Желаниях, принципах и мнениях, как воспитывать детей, котов и соседей. И это так неожиданно приятно - такой странной полной приятностью на грани выполнения всех желаний, - так нежно, словно после близости, что хочется запеть.
  - У тебя хороший голос? - спросила Анапофектос, кладя голову ему на грудь.
  - В душе, особенно, если сделать воду посильнее, очень даже приятный, но вне ванной - ужасный фальцет.
  - Тогда лучше говори.
  - Вообще-то, я уже все сказал. А о чем говорить?
  - Хотя бы о будущем. Как будешь жить дальше? - Она хмыкнула. - С моей совместимостью.
  - Не знаю. С тем, что привалило за эти два дня, столько всего можно сделать. Для себя и для остальных, как это не кажется пафосным. Проехаться по местам, о которых столько читал, узнать, что половина написанного - вранье. Открыть для себя заново мир, утратив при этом иллюзии, гнусно созданные телевизионными передачами и ведущими, слоняющимися по другим странам в поисках не приключений, а рейтинга. Вложить деньги в перспективу - науку или космос, и влезть в это с головой. Попробовать изменить к лучшему - если не свою жизнь, так хотя бы жизнь других, тех кто рядом, и тех, кто тебе незнаком, случайных людей, вдруг зацепивших твою душу. Но с другой стороны, меня не покидает ощущение, что это хоть и важно, но все не то. Не главное. Понять бы ваши мотивы. Понять бы, какое касательство я имею к свалившимся на меня дарам. И насколько значителен и самостоятелен я сам. А еще мне хотелось бы не потерять вас. Всех троих. Но вы же не согласитесь?
  Анапофектос отстранилась от него, села и провела рукой по его носу и губам. А потом нежно чмокнула в щеку.
  - Пожалуй, я соглашусь с девочками. Ты отработал плату.
  Егор молча слушал.
  - Я тоже сделаю тебе подарок, о нём узнаешь завтра. И, пожалуй, тебе пора, оставаться здесь больше нет смысла. Я подвезу тебя к Дельфи - красивое и правильное место для расставаний. Не против?
  - Нет.
  - Тогда пошли одеваться.
  
  Она пришла в его комнату, когда он еще складывал вещи. Посмотрела на его рюкзак, на том 'Путеводителя по Древней Элладе', раскрыла на закладке.
  - Мойры, - усмехнулась она. - И когда ты начал о них читать?
  - Сразу после встречи с Кифаредом. Ведь Кифаред - прозвище Аполлона, не так ли?
  - О да, он любитель музыки. И проказ. И тоже сам не поет. Разве что в душе...
  Егор засмеялся.
  
  Они вышли из дома, когда солнце начинало садиться. Он снова сел сзади Анапофектос, надел шлем.
  - Я опять буду гнать, готов?
  - Я знаю, ведь слово Анапофектос переводится как неотвратимость. В твоем присутствии ничего случайного не произойдет.
  Она только коснулась его шлема своим и повернувшись, взялась за руль. Мотоцикл взревел.
  
  Они расстались на дороге за Дельфами, почти перед самой горой, в том месте, где ровным рядом стоят высокие узкие кипарисы, а чуть выше по склону продавливают весом двадцати веков серые колонны бывшего святилища.
  Сняли шлемы, недолго посмотрели друг на друга, Анапофектос - с улыбкой, а Егор - с трудом скрываемой грустью, обнялись, и Анапофектос, взревев двигателем, помчалась по дороге.
  
  Он ночевал в Дельфи, в первой попавшейся гостинице, где имелся свободный номер. Заснул, словно провалился, и почти проспал завтрак. Когда спустился в ресторан, подбирали остатки с полупустых тарелок такие же заспанные как и он туристы-англичане.
  Чуть позже выяснилось, что будущее закрылось от него серой непроницаемой завесой. Он перестал предчувствовать близкие события. После чего пустая карточка лотереи, купленная в догадке, что это не одно открытие на сегодня, не стала разочарованием. Удача ускользнула от него вслед за будущим. Возможно, они ушли вдвоем, будущее и удача, обнявшись и непринужденно насвистывая 'А нам все равно'.
  Вот в чем заключался ее подарок. Она лишила его всего, что на него просыпалось ранее.
  Он дождался первого Ктеловского автобуса, идущего в сторону Патры, нашел пустое место в конце салона и всю дорогу до Патры дремал, отгоняя мысли. Даже знаменитый мост в Пеллопонес не вызвал его интереса и желания фотографировать.
  И только перед самым городом, когда в автобусе люд зашевелился, готовясь к выходу, Егор стряхнул сонное оцепенение и начал вспоминать свой прежний план, восстанавливая утраченные смысл и желания: Патра, потом Олимпия, потом Эпидавр...
  Чуть позже он вспомнил слова Анапофектос, сказанные ею вчера, перед тем как они вышли из дома: 'Я сделаю тебе подарок, который лучше того, что надарили Партида и Клоси. Намного лучше. Тебе будет это трудно понять и принять, но это так. И вот когда ты поймешь это, поймешь, почему я одарила тебя именно так, сможешь вернуться. Мы будем ждать...'
  
  
  В греческих селеньях, тех, которые подальше от главных дорог и в какие еще не добрались общественные полутораэтажные автобусы КТЕЛ с кондиционерами, не работающими телевизорами и мягкими, не всегда откидывающимися назад сиденьями, еще в ходу старые легенды. И одна из них повествует, что мойры - три прядильшицы, что управляют судьбой, и которых прозывают Дающая жребий или просто Жребий, Прядущая и Неотвратимая, в старом произношении - Лахесис, Клосо, и Атропос, время от времени встречаются людям. По странному недоразумению, прихоти судьбы или вследствие забавы различных сил. Встречи эти не всегда опасны, но и не всегда благоприятны, поскольку мойры - они и есть мойры, кто из людей способен разгадать, что из них на уме? Мы-то уж точно не можем. Что, впрочем, не лишает нас способности желать таких встреч - то ли из-за собственной безрассудности, самоуверенности то ли просто из-за вредности или желания раскрасить свою жизнь цветными красками...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"