О княжестве Русском, в бозе почившем, а затем едва не воскресшем, и о хитроумии Его Милости князя Василия Острожского, изумлявшем не токмо врагов, но часто и друзей
Как князь Дмитрий Сангушко бежал от гнева короля Жигимонта Августа в цесарские пределы, но спасения там не нашел, и о судьбе его богоданной супруги, Гальшки Острожской
Eine Lüge kann der Wahrheit sehr ähnlich sein-manchmal sogar mehr als die Wahrheit selbst. Sie kann sehr bizarre Formen annehmen, wobei die Wahrheit als Tarnung missbraucht wird. Durch zielgerichtete Arbeit ihrer Schöpfer vermag die Lüge sich des Verstandes von Millionen Menschen zu bemächtigen. Und wenn sie Millionen Mal im Laufe der Millionen Augenblicke wiederholt wird, kann sie fast zur Wahrheit werden. Eine Lüge kann eine Menge! Bis auf eins. Eine Lüge kann nicht zur Wahrheit werden. Nie. Früher oder später, aber es kommt immer der Moment, in dem die Macht der Lüge zusammenbricht - und die Ausschau haltenden Leute, die sich den Haufen stinkenden verwesenden Lügenkadaver ansehen, reiben sich in der überraschten Verwirrung die Augen. Was war die ganze Zeit mit Ihnen los? Wie konnten Sie an diese ungeheuerliche, unwiderstehliche, lächerliche Lüge glauben? Warum? Wofür? Wer hat davon profitiert? Und sie bekommen Antworten auf alle Ihre schwierigen Fragen. Nicht immer sofort und nicht immer schnell - aber die Wahrheit findet sich einen Weg in die Köpfe der schwachen menschlichen Kinder. Es geschieht häufig, dass sie zuerst nicht einmal daran glauben wollen - so radikal anders als die üblichen Konzepte kann diese unerwünschte und stachelige Wahrheit sein. Manchmal kommt es vor, dass die Vorboten der Wahrheit selbst Opfer von denjenigen werden, die nichts in Ihrem Leben ändern wollen und die in jeder Gesellschaft die überwiegende Mehrheit ausmachen. Manchmal kommt es auch vor, dass die neugeborene Wahrheit mit Ihren Trägern verschwindet - aber nur um wieder zu kommen. Denn das Licht der Wahrheit kann nicht ausgelöscht werden. Ich kenne Dich nicht, mein Leser, der dieses Buch geöffnet hat und seine Seiten durchblättert. Ich kenn auch nicht Deine Staatsangehörigkeit, Alter, Bildung, Geschlecht und politische Überzeugungen. Aber ohne Dich zu kennen, lass mich Dir eins sagen: In dem Buch, das Du in der Hand hältst, gibt es kein Wort der Lüge. Kein Wort! Wenn Du es von der ersten bis zur letzten Seite durchgelesen und geschlossen hast, wirst Du sehr wahrscheinlich Fragen an den Autor haben. Es kann durchaus sein, dass sich diese Fragen als unparteiisch und scharf erweisen, aber ich bitte Dich nur um eins: Vergiss nicht: Wer die Wahrheit sucht, hat immer Recht. Wer nicht den Mut hat, die volle Wahrheit zu erfahren, ist sündhaft. Denn nur derjenige, der zur Erkenntnis der Wahrheit kommt, wird wirklich frei sein... Kapitel 6 1 190 Mio. sind größer als 80 Mio. Hinter einem abscheulichen und zynischen Klischee sowjetischer Nachkriegsagitprop "in der Schlacht um Moskau ist der Mythos über die Unbesiegbarkeit deutscher Streitkräfte zunichte gemacht worden" steckt gerade diese Arithmetik. Eine blutige ungeheuerliche Arithmetik des Jahres 1941. Worauf sind wir stolz, wenn wir über "die Schlacht um Moskau" reden"? Sind wir stolz, dass wir gegen November 1941 über eine Million nur als Gefangene und insgesamt fast 3 Mio. Menschen verloren, und deutsche Verluste 750000 Menschen als Getötete, Verwundete und Verschollene betragen haben? Sind wir stolz, dass unsere Verluste fast fünfmal so hoch waren wie die der Deutschen? Sind wir stolz, dass deutsche Panzer einfach in den Leichen unserer Soldaten steckengeblieben waren (Berichte deutscher Panzersoldaten aus dem "Wjasma-Kessel")? Man kann darauf nicht stolz sein. Ich lese ein offiziell munteres Werk vom Landstreitkräfteoberbefehlshaber Sowjetischer Armee (1967-1980) Armeegeneral I. G. Pawlowski. Es ist ja verständlich, dass dieses weise Werk nicht allein von erlauchtem Feldherrn geschrieben wurde, es wurde von einigen von ihm ernannten namenslosen Autoren geschrieben, was übrigens den Armeegeneral Pawlowski nicht von der Verantwortung entbindet. Ich gestatte mir einige Passagen dieser Schöpfung zu zitieren: "In schwerem Sommer. - und Herbstabschnitt 1941 kam eine offensichtliche Irrealität strategischer Absichten des faschistischen Kommandos zum Vorschein. Der auf einer Idee "blitzschneller" Zerschlagung sowjetischer Landstreitkräfte am Kriegsanfang gegründeter Plan "Barbarossa" erwies sich als Bluff". Es ist schwer und bitter diesen Unsinn zu lesen. Von den fast 3 Millionen Soldaten und Offizieren der Vorkriegsarmee haben wir gegen November 1941 praktisch ALLE verloren. Darüber hinaus haben wir es fertiggebracht, noch 2 Mio. Menschen von denjenigen zu verlieren, die kurz vor dem Krieg und in den ersten Kriegstagen einberufen worden waren. Von den 18 Tausend Panzern, die am 22 Juni die Rote Armee in der Bewaffnung hatte, verloren wir zum 1 Dezember 15000 Panzer - ALLE, die zu diesem Augenblick in europäischem Teil des Landes vorhanden waren. Wenn das keine "blitzschnelle Zerschlagung" sowjetischer Landstreitkräfte ist, was soll man denn sonst als Zerschlagung bezeichnen? Das unsterbliche Werk des oben genannten Großen Feldherrn
История славной жизни Северина Наливайко, внучатого племянника Его Милости князя Василия Острожского, Рюриковича и Гедиминовича по рождению, поднявшего рокош против Берестейской унии и короля Жигимонта, но так и не ставшего князем Русским, и о его злой и лютой смерти, а также о доблести и геройстве его сотоварищей, об измене и предательстве казачьей старшины, о боях и походах, о турецкой войне и татарских набегах - однажды рассказанная проезжим шляхтичем на постоялом дворе под Дорогобужем....
На что хлопцы рассчитывали? Вряд ли просто хотели ограбить лоха ушастого. Скорее всего, думали, что этот сомнительный русский - то бишь я - припёрся сюда за кладом. С точки зрения этих кренделей - всё логично: какого ещё рожна нужно русскому в бывшем русском санатории, кроме как забрать какие-то ценности, оставленные им здесь во времена оны? Тем более - этот русский настоятельно просил расчистить вход в подвал. Тут к бабке не ходи - человек хочет что-то важное из этого подвала забрать. Стало быть, есть резон его немножко убить, а это ценное - взять себе за труды.
Человек, которого я прошу вас найти. Он украл у вашей страны пятьдесят миллионов долларов. Я хочу, чтобы вы с помощью ваших друзей помогли мне его обнаружить. Я хочу забрать у него эти деньги - нам они нужнее. Война стоит дорого.... Таким образом, предатель и вор, лишившись украденного, получит заслуженную кару, мы получим необходимые нам средства, а мой уважаемый гость - вернется домой. Всем по заслугам! - Помолчав, Хозяин добавил: - И не надо упорствовать. Ни к чему хорошему это не приведёт, уж вы мне поверьте...
...В этом кровавом кошмаре есть один, ключевой, момент - о котором нельзя говорить, не стиснув зубы и не сжав кулаки. Даже сегодня, спустя пятьдесят четыре года, рассказывая об этом эпизоде венгерского мятежа, у меня невольно выступают слёзы - и я их не стыжусь. Потому что это не слёзы страха или отчаяния - это слёзы печальной гордости за людей, принявших лютую смерть, но не поднявших руки, предпочетших смерть воина позорной гибели пленника, это дань памяти героям, отдавшим жизнь за свои убеждения. Я говорю о БУДАПЕШТСКОМ ГОРКОМЕ.
Россия - это не та шайка выродков, которые предали всех, кого только можно предать, и разграбили всё, что только можно разграбить; судить по ним о России - значит, делать очень серьезную ошибку. Правители могут быть хорошими, могут быть дрянными - особого значения это не имеет. Они - не Россия. Россия - это я. Это моя жена и мои дети. Мои товарищи по оружию, павшие и живые. Моя мать, брат и племянники. Мои однополчане. Мои школьные друзья. Мои предки, которые сражались за дом, который я сегодня считаю своим, последнюю тысячу лет - и которым мне не стыдно будет взглянуть в глаза, когда... когда я с ними встречусь. Именно это и составляет мой мир, мою Россию. Это - а не сбродная масса мутных людишек с сомнительным прошлым, грязным настоящим и кроваво-бесславным будущим, объявивших себя русской элитой и сегодня управляющих - вернее, разграбляющих - мою страну. Они - не Россия, и никогда ею не станут - запомни это, Хаджеф! И сегодня на рассвете я вступлю в бой не за тех, кто последние двадцать лет сидит в Кремле - они мне без разницы, я не знаю этих людей, не знаю, хорошие они или дурные - мне нет до них дела. Но я знаю других людей там, у меня на Родине - и за тех, кого я знаю, я готов умереть. Потому что именно они для меня - Россия.
Восток - дело тонкое, прав был товарищ Сухов.... Немудрено, что во всех русско-турецких войнах верх неизменно брали соотечественники Одиссея - с таким отношением к делу, как у турков, провалить его, пусть даже самое простое - раз плюнуть. Тут даже Суворовым или Румянцевым не надо быть - главное, не мешать здешним жителям самим совершать ошибки.
Но даже если ты откажешься от продолжения операции - мы всё равно найдем дорогу в Ирак - потому что на земле должна быть справедливость. Когда практически безоружных людей убивают с вертолётов и расстреливают из танковых орудий - кто-то же должен дать им возможность ответить ударом на удар, кто-то должен дать им в руки оружие. У меня это оружие есть - и я сделаю всё, чтобы доставить их в Ирак. С тобой или без тебя - не важно. Но сделать это я обязан - и как солдат, и как мужчина. Сарыгюль молча допил свой чай, закурил, полюбовался кольцом выпущенного дыма - и, взглянув в глаза Одиссею, проронил негромко: - Я помогу тебе, брат.
Последнее, что увидел подполковник Гончаров в своей жизни - был внезапно остановившийся на нём безумный взгляд наркомана, его неуловимо быстрое движение - и направленный ему в грудь вороненый "хеклер-кох". Вспышка - и целый букет кроваво-красных огоньков, в одно мгновение вылетевших из его ствола, ослепил подполковника; грохота выстрелов он уже не услышал...
Подполковник почесал затылок. - Ну, нового ничего нет. Из старых игрушек - "фаготы", штук сорок-пятьдесят... но они уже - каменный век, управляются по проводам, работают только в ясную погоду, дальность всего две тысячи, да и по бронепробиваемости.... В общем, слабоват комплекс для современного боя, особенно - боя противотанкового, хотя в восемьдесят первом в Ливане проявил себя очень даже недурно. Но ведь прошло уже двадцать лет... - Это я не хуже тебя понимаю. Но ведь лупить из этих "фаготов" будут не по лобовухе "абрамсов", как ты понимаешь, а всё больше по бензовозам да разным "брэдли" да "хаммерам", какие наш "фагот" наскрозь прожжёт, и не закашляется - правильно?
Да, чуть не забыл - генерал просил тебя особо не зарываться, напомнить, что наступление далеко не для всех заканчивается флагом над рейхстагом, трофеями и орденами. Кому-то выпадает и фанерная звездочка на самодельном обелиске и со святыми упокой.... Запомнил? - Одиссей кивнул. - Вот и славно. Обелисков у нас за плечами и так уже изрядно, а вот взятых рейхстагов пока - ни одного. А посему - пришло время открыть им счёт!
На экране творился ад. Немец-комментатор, захлёбываясь от священного ужаса, что-то торопливо, сбиваясь и глотая окончания, вещал в прямом эфире; его репортаж время от времени прерывался документальными кадрами, которые, положа руку на сердце, больше напоминали сцену из голливудского блокбастера.
Я думаю, вряд ли нам удастся с ним поговорить. Скорее всего, в лучшем случае он сейчас в какой-нибудь больничке от травм отходит, в худшем же - уже в сырой земле. Те, что играют против нас - рубят концы наглушняк. Если водила хоть каким-то боком был в курсе - он покойник. Если же он жив, но покалечен - то нам ничего не скажет, и не потому, что, блин, такой Марат Казей, а потому что не знает. Вот такие вот дела, хлопцы...
Одиссей даже не успел удивиться - прозвучал выстрел, и пуля, попавшая в грудь, свалила его на дорогу. Милиционер, немедленно спрятав пистолет, огляделся вокруг, подобрал гильзу - и, бегом добежав до своей машины, тут же рванул с места. На пустынной трассе осталась лишь сиротливо бубневшая на холостых "копейка" - и тело гражданина Украины Бондаренко Александра Мирославовича, лежащее у распахнутой водительской двери...
Одиссей, не имея возможности говорить - рукой указал Славе на стоящую в углу урну, и, когда тот поднёс её поближе - старательно, в три приёма, повыплёвывал изо рта чёрные сгустки крови и костяное крошево, стараясь уберечь язык от торчащих во рту обломков бывших зубов. Алекс подал ему здоровую железную кружку с тепловатой и отдающей каким-то лекарством водой - и Одиссей прополоскал рот, выплёвывая розовую пенящуюся воду в ту же урну. Ну что ж, вроде полегчало, хотя рваные лохмотья ткани внутри ротовой полости продолжали сочиться кровью; Одиссей поставил урну у своих ног, чтобы иметь возможность эту кровь сплёвывать. Блин, хоть бы не все зубы вынес ему этот фанат "Леха"... А кстати, интересно, чем закончилась драка? Он осмотрел своих товарищей - кроме фингала у Славы, других видимых повреждений у них не наблюдалось. Интересно, а что с противоположной стороны? - А где наши... оппоненты? - спросил он у Алекса, едва ворочая языком в непривычной для того среде; пока рваные раны во рту заживут, да пока удастся как-то решить вопрос с протезированием - он знал, что ему еще придётся намучиться, сплёвывая кровь и раня язык об осколки зубов... Алекс улыбнулся. - А в больнице!
Он не был предателем по натуре, майор Звягинцев; но впереди маячил вывод в голое поле, где-то в русской глубинке - без надежд на будущее, без самого этого будущего. Может быть, с боем будет вырвана худосочная двушка в панельном доме - где-нибудь в Вязьме или Богучаре; а может быть, не будет и её. А старший, заканчивающий университет в Ставрополе - в каждом письме умолял не дать умереть с голоду; а младшая, в этом году поступившая - не без изъятий из семейного бюджета, да еще каких изъятий! - в Щукинское - мягко намекала папе с мамой, что без минимально возможной ежемесячной поддержки в двести марок единственное, что сможет удержать ей от падения в бездну нищеты - это первая древнейшая; да и супруга, несмотря на все, что приносил в дом майор - оставалась при своём особом мнении, заключавшемся в том, что вернуться из Германии нищими - двенадцать тысяч марок, потом и кровью добытых Звягинцевым в нелегком ремесле продавца краденного, она деньгами отнюдь не считала - было бы верхом идиотизма. Майор Звягинцев не был предателем - предателем его сделала жизнь (как он потом оправдывался перед самим собой).
Пока я дышу, пока в силах ходить, думать - я не приду в отчаянье и не поддамся страху. Он ползёт за мной по пятам, словно тень, и подстерегает каждое колебание в моих мыслях, всякое малодушие. Страх ждёт моего одиночества. И он льнёт ко мне. Я физически ощущаю его, как живое существо - и тогда я стараюсь вообразить, что я не одинок, что меня окружают толпы людей, и вокруг звенит тишина. Сначала этот шум непонятен, но вскоре в нём начинают выделяться звуки, похожие на стоны и жалобы, я слышу слова, полные отчаяния и горя - и тогда я вступаю в спор с плачущими, разочарованными детьми человеческими, говорю им правду об этой войне. Три кроваво-красных стрелы ... должны внушить людям неверие в торжество правды, навеять предчувствие безвременной гибели близких, которых они ждут, которых они любят. Я думаю о тех, кто стоит здесь и сокрушенно смотрит на вашу карту и на три кроваво-красные стрелы, которые нагоняют страх. Здесь никто не разговаривает, никто не кричит, здесь царит торжественная тишина. Приходите послушать её! И если бы вы на миг отбросили свое презрение и просто пришли бы сюда, вы поняли бы эту тишину и горе нашего народа. Я слушаю и всё понимаю. Я горжусь этой убитой горем толпой, у которой сердце исходит кровью, оно стонет от боли, а смятённый ум не находит выхода. Эта карта - развёрстая могила; но вы забыли, что над развёрстой могилой познается истинная ценность жизни
Вот как иссякнут на Руси солдаты - так ей и конец, в этом и есть вся альфа и омега нашего военного искусства. На солдате Россия держится, и только на нем! А все остальное - блажь и лишняя морока.
От удара о полосу самолет развалился на части! Если вынужденная посадка - это когда мотор в двухстах метрах от фюзеляжа, а кабина пилотов по размерам приближается к кастрюльке для гуляша - то тогда это была вынужденная посадка. - То есть самолет уничтожен? - Ну, формально можно сказать, что не до конца - пол-фюзеляжа осталось в целости, и выжило два оператора РЛС. - А остальные? - Остальные ушли в страну вечной охоты...
Что-то нервничать я стал в последние дни, жду эту войну, прям как неопытная невеста дня свадьбы... И хочется, и колется. Старею, наверное. Шестая война на моем веку - и, насколько я понимаю, еще совсем не последняя
То есть бесчеловечные сербы расстреляли ни в чем не повинных мирных селян, а потом, кряхтя от натуги, стали переодевать покойников в неповрежденную пулями одежду. Надо полагать, в надежде, что случайные свидетели подумают, что все сорок пять покойников ушли в мир иной из-за острой сердечной недостаточности. Те, что играют за черных, или вообще разучились работать, или полагали, что и так сойдет. Любая экспертиза, конечно, докажет, что убитые - комбатанты (по характерным синякам на правом плече, по остаткам пороховой гари на пальцах, и еще по десятку признаков), и что убиты они в бою; но разве кому-нибудь на той стороне нужна экспертиза? Нахрена эта ерунда, когда вся мировая печать в их руках! При таких исходных любая, даже такая топорная работа, сойдет за первый сорт.
А взлетает супостат с базы в густонаселенной стране - других в Европе нет. Стало быть, падает - ежели ваши монтенегры попадут в него, конечно - на нее же. Скажем, в центр небольшого уютного баварского городка. Двадцать тонн алюминия, керосина и взрывчатки; в самолете невзрывоопасного вещества нынче всего килограмм восемьдесят - тушка пилота. И вся эта музыка взрывается со страшной силой. Как насчет невинных жертв?
А способны мы на что? Правильно, на активные действия в тылу врага. Это ничего, что войны нет - враг, он все равно в наличии. Просто пока затаился, выжидает; от того, что активных боевых действий сегодня, положим, против нас он не ведет - врагом он быть отнюдь не перестал.
Мы все остались живы - но мы перестали быть солдатами. И в тот день, когда наши вожди склонились в угодливом поклоне перед доселе ежечасно и ежеминутно проклинаемым врагом - Время Солдат закончилось. Наступила Эра негодяев...
С севера продолжала доноситься (хотя с каждым часом всё глуше и реже) артиллерийская канонада, перемежаемая редкими раскатами грозы. Грузные темно-свинцовые тучи наплывали с моря на прибрежную часть полуострова, неся влажную удушающую тяжесть. Джунгли, обступавшие шоссе, накатывали на людские колонны густой, исступленно-пряный запах разложения. Казалось, сама природа стремилась изгнать из цветущего некогда Каодая разгромленную и бегущую армию. Вот уже второй день через город Пейракан под непрерывным моросящим серым дождем шли отступающие войска, густо разбавленные беженцами. Пронзительно и жалко скрипели колеса интендантских повозок, натужно ревели моторы расхлябанных грузовиков и артиллерийских тягачей с бесполезными уже пушками на буксирных крюках, иногда по кое-где сохранившейся брусчатке лязгали гусеницы немногих уцелевших танков бригады Лорендейла. Сражение было проиграно, и остатки армии маршала Креббса покидали северный Каодай. Солдаты, измученные недельными бессмысленными маршами, угнетенные гибелью товарищей и последние два дня не получавшие довольствия, угрюмо и отрешенно тащились бесконечной серо-зеленой лентой по шоссе. Шли туземные стрелки и егеря, шли гренадеры и зуавы войск метрополии - все одинаково грязные и измученные, многие - без оружия и знаков различия. Чудовищное поражение начисто уничтожило разницу между когда-то столь разными частями.