Усовский Александр Валерьевич : другие произведения.

Неоконченные хроники третьей мировой. Часть 1. Эра негодяев. Глава 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    От удара о полосу самолет развалился на части! Если вынужденная посадка - это когда мотор в двухстах метрах от фюзеляжа, а кабина пилотов по размерам приближается к кастрюльке для гуляша - то тогда это была вынужденная посадка. - То есть самолет уничтожен? - Ну, формально можно сказать, что не до конца - пол-фюзеляжа осталось в целости, и выжило два оператора РЛС. - А остальные? - Остальные ушли в страну вечной охоты...
  Глава шестая
  
  ***
   - Почему он не успел уехать? Кто мне ответит на этот вопрос? Левченко, как такое могло произойти? - Генерал Калюжный, нахмурясь, посмотрел на своего заместителя.
   - Роковое стечение обстоятельств, Максим Владимирович. В момент выстрела у охраны стоянки американских самолетов была пересменка, как раз шла проверка исправности дежурных патрульных машин. Они увидели выстрел - не увидеть его невозможно - и мгновенно бросились к месту пуска. Благо, машины у них были, как говориться, под парами. Это известно из сообщения Гёзы Надя, агента Яноша - он работает в аэропорту старшим смены носильщиков. Также известно, что Одиссей арестован, находится в тюремной больнице. Тюрьма - это следственный изолятор МВД в районе Андялфёльд. - За прошедшие с момента ареста Одиссея двенадцать дней это было все, что смогли разузнать его информаторы. Мало, крайне мало! Но это был максимум возможного, и Левченко это отчетливо понимал.
   - Американцы признали факт гибели своего самолета в аэропорту Ферихедь? - уже немного спокойнее спросил Калюжный.
   - Двенадцатого их пресс-аташе в Брюсселе сообщил, что в будапештском аэропорту совершил вынужденную посадку самолет дальнего радиолокационного обнаружения. Два члена экипажа ранены.
   - А в реальности? Нахрена мы держим в Венгрии агентурную сеть из полутора десятков человек, платим им зарплату - если ничего не знаем?
   - Ну почему же ничего? Конечно, свидетелей крушения "хокая" мы, к сожалению, не можем опросить, но тот факт, что двенадцатого в аэропорту американцы грузили в транспортный "геркулес" четыре ящика размерами два метра на метр - нам известен. Также нам известно, что в военном госпитале по улице Баттяни в данный момент находятся на излечении два американских летчика. Также нам известно, что в течении шести часов одиннадцатого апреля вторая взлетно-посадочная полоса аэропорта Ферихедь не принимала и не отправляла воздушные суда.
   - Что мадьяры?
   - Министр обороны Янош Сабо исключил использование территории Венгрии для наземной операции НАТО против Югославии. Заявление было сделано девятнадцатого числа.
   - Что ж, значит, подействовало... Ладно, что мы можем сделать для Одиссея?
   Левченко развёл руками.
   - Пока - не очень много. Мы перевели пять тысяч долларов из Загреба Кальману Лошонци - с поручением нанять толкового адвоката. Плюс к этому Фекете сейчас ищет выходы на следователя, который ведет это дело. Нам еще повезло, что Одиссей находится под юрисдикцией мадьяр - во время перестрелки он не задел ни одного из американских морских пехотинцев, и те, что играют за черных, не могут ему предъявить обвинения в убийстве или покушении на убийство американского военнослужащего. Если бы попал - хана, его бы мадьяры сдали с песнями.
   Генерал удовлетворённо хмыкнул.
   - Хоть одна хорошая новость. Ладно, надо будет поспрошать Володю Терского, он наверняка получше осведомлен. Что вообще в Югославии?
   - Дело идет к концу.
   - Это ты мне не объясняй. Ты мне расскажи, как сработала наша техника?
   - Генераторы импульса надо будет доработать. Румянцев уже готовит техническое задание заводу. Помехи для системы Джи Пи Эс мы можем ставить весьма эффективные, только надо будет немного изменить диапазон излучения. По ПЗРК - у нас есть предложения для Тулы. По изменению баланса дальность действия - мощность боеголовки. Мы хотим, чтобы они разработали систему для действия на ограниченных расстояниях - до полутора километров - но с усиленной боевой частью. Фугасный эффект боеголовки "стрелы" маловат. Из семи пусков только три окончились падением самолета. В двух случаях целям удалось уцелеть. И мы не знаем достоверно, что произошло одиннадцатого апреля в аэропорту Будапешта. Но, думаю, это - всего лишь вопрос времени.
   На сегодняшний момент мы имеем в распоряжении останки шести самолетов, сбитых над Югославией и Сербской Краиной в Боснии. Системы опознавания "свой-чужой", системы автоматического наведения на цель - в общем, хватает. Передаем соответствующей структуре ВВС.
   - Под соусом?
   - Как и в прошлый раз, как закупленные фирмой "Транстехэкспорт".
   - Там, конечно, догадываются?
   - Думаю, да, но это некритично. Народ там сидит толковый, лишних вопросов никогда не задают.
   - Ладно, будем считать, что операция "Обилич" свои задачи выполнила... ну, скажем, на оценку "хорошо". Какие варианты по Одиссею?
   Подполковник Левченко тяжело вздохнул.
   - Пожизненное.
   - Это единственный вариант?
   - Другого пока не просматривается. Хотя... Дело пока в юрисдикции военного суда. Если сделать его гражданским, допустить публику и прессу - есть шанс побарахтаться.
   - До скольки реально скостить срок?
   - До десяти.
   - А дальше?
   - Ну, дальше процедура известная. Главное - чтобы он не попал в тюрьму для пожизненных в Шиофоке. Это ключевое условие. Оттуда нам его достать будет крайне проблематично. Если мы отыграем с толком, то он попадет в общеуголовную тюрьму в Сегеде, а это - почти дома. Во-первых, там есть наш человечек, так что позаботиться об Одиссее будет кому. Во-вторых, Сегед - в двадцати километрах от границы с Югославией, что, сами понимаете... - Левченко не стал договаривать.
   - Вот что, друг мой сердечный Дмитрий Евгеньевич. Числу эдак к десятому собирайся-ка ты в туристическую поездку. Ты, я так понимаю, уже соскучился по этому, как его.... О, холера, провалы памяти! По Рыбачьему бастиону? По Хёшек тере и прочим будапештским достопримечательностям?
   - Еще и как, товарищ генерал!
   - Ну, вот и поезжай. Отправим тебя официально, как нашего торгового представителя; заодно заключишь там один контрактик на поставку спецсталей для венгерского метрополитена - надо ж нам иногда и по специальности поработать, благо, товарищ генерал-лейтенант Третьяков подсуетился. Ну, понятно, встреться там с Яношем, продумайте, как вы сможете поработать по Одиссею. Дня на три я тебя отпускаю, погужуйся там, гуляша поешь, винишка заодно мне привезёшь. А то в наших магазинах токай бывает такого жуткого качества, что иногда плакать хочется. - Затем, хитро взглянув на подполковника, Калюжный продолжил: - И озаботься, пожалуй, вот чем. Надо бы как-то довести до госпожи Шуман, она же - Герда Кригер - что некто Александр Леваневский лежит в будапештской тюремной больнице, весь изранетый, и жаждет ее увидеть хоть одним глазком. Как ты там говорил, воссоединение любящих сердец? Вот пущай и воссоединяться; попробуйся на роль господа Бога, может, что путное у тебя и получиться...
  
  ***
   Мойка как мойка. Район, правда, бедноватенький, народ, по ходу, машины моет редко, стало быть, доходы от этого бизнеса у этих мужиков небольшие. Хм... Ладно, поддержим коммерцию...
   Левченко подогнал свой взятый напрокат "форд" к воротам автомойки, дважды требовательно посигналил. Минуты через три из калитки вышел человек, скептически осмотрел его не старый, но уже изрядно потертый "мондео" - известное дело, прокатная машина - что-то пробормотал себе под нос - но кнопку открытия ворот нажал.
   Мд-а, и оборудование у них тут далеко не первой свежести... Ладно, не за этим он в этот Ракошлигет приперся, чтобы тупо мыть прокатный "форд". А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Сиречь - уважаемого господина Кальмана Лошонци.
   Левченко призывно махнул рукой одному из работников мойки.
   - Micsoda? - работник тряпки и ведра был до крайности лапидарен.
   - Тешек Лошонци Кальман! - Мда, с его венгерским можно оперировать только максимально простыми предложениями. И то еще, как сказать...
   - Egy masodperc. - сотрудник мойки тут же удалился, чтобы через минуту вернуться с еще нестарым, но каким-то очень уставшим с виду человеком. Это и есть Кальман Лошонци? Да-а-а, неважные у него глаза... Ладно, может быть, внешность обманчива. Посмотрим.
   - Господин Кальман Лошонци? - По-русски, чтобы сразу было ясно, что прибыл он по делу, спросил Левченко.
   Человек, приведенный первым мойщиком, изумленно посмотрел на Левченко.
   - Да, я Лошонци Кальман. С кем имею честь?
   - Сергей Владимирович велел вам кланяться. Помните такого? Исерть.
   Господин Лошонци бросил на Левченко удивленный взгляд, затем, оглянувшись на своего коллегу, вполголоса ответил:
   - Ладога. Наверное, вам стоит сейчас помыть машину, отъехать на заправку - она тут рядом, в трехстах метрах направо за углом - и подождать минут двадцать. Я к вам подойду.
   - Добро. Тогда мойте!
   - Нет, вы - клиент Гёзы, я не хочу отнимать у него заработок.
   - Хорошо, хорошо. Договорились. Жду вас на заправке. - Однако, какой конспиратор! Впрочем, ему виднее, как себя вести в этой ситуации. Вряд ли его, конечно, пасут, но осторожность никогда не бывает лишней.
   Прошло уже добрых минут сорок, прежде чем в зеркале заднего вида своего "форда" Левченко увидел неспешно идущего по направлению к заправке господина Пошонци. Однако, парень не спешит... Ладно, посмотрим, что он там за эти две недели наработал.
   - Ну, здравствуйте еще раз, урам Лошонци. Или можно просто Кальман? - Левченко решил сразу определить дистанцию общения.
   - Лучше Кальман. А если Лошонци - то, пожалуй, лучше элвтарш . На господина я как-то не тяну...
   - Хорошо. Тогда к делу. Что у нас с арестованным террористом? Какие-нибудь возможности для уменьшения срока есть?
   - Есть вариант. Правда, хлипкий, но это лучше, чем ничего.
   - Ну-ну? - заинтересованно протянул Левченко.
   - Я переговорил с адвокатом Дюлой Шимонфи, он считает, что действия Леваневского можно - правда, с огромной натяжкой - но все же квалифицировать как произведенные в состоянии аффекта. Есть справка из белорусского консульства в Белграде, что в числе погибших во время атаки натовской авиацией поезда Ниш-Белград пассажиров числиться некто Юрий Блажевич, бывший, по показаниям обвиняемого, его старым другом. Можно попробовать развернуть эту тему. Если удастся - мы сможем направить Леваневского на медицинскую экспертизу - дабы проверить степень его вменяемости. Если комиссия подтвердит, что имел место психический срыв - есть шанс перенести слушания по делу в Будапештский городской суд. Дело будет рассматриваться в общеуголовном порядке. Тогда есть шанс избежать пожизненного.
  - А этот адвокат, как его... Шимонфи - он как, хороший специалист?
   Лошонци помолчал, затем, покачав головой, ответил:
   - Может быть, и не самый лучший. Но у него есть личная причина защищать вашего парня.
   - Какая же? - заинтересовался Левченко.
   - В прошлом году он возил свою дочку в Бостон, на операцию на сердце. Что-то там было не в порядке с митральным клапаном. Операция, в общем, не очень сложная, ее бы сделали и у нас, в Венгрии - но в клинике, где лежала его Илонка, в это время работал американский врач, который и уговорил Дюлу отвести свою дочку на операцию в Бостон. Из Бостона же адвокат Шимонфи вернулся один... Илонка умерла на операционном столе. Ей было всего пять лет!
   - Понятно... Ладно, будем считать, что вы нашли лучшего адвоката по нашему делу. Кстати, как там здоровье террориста?
   - Дюла вчера рассказывал - уже может разговаривать, встает, даже делает несколько шагов по палате. Но до выздоровления еще далеко - все же три пулевых ранения в грудь...
   - Как его кормят?
   - Я заплатил палатной медсестре, ему готовят отдельно, очень качественно, всегда фрукты, сок, плюс к этому - у него всегда рядом сиделка. Условия у вашего парня - вернее сказать, у нашего - очень даже неплохие, пожалуй, получше, чем у многих обычных больных, которых не обвиняют в уничтожении военного самолета дружественного Венгрии государства и убийстве четырех военнослужащих этого самого дружественного государства.
   - Да, кстати, что же все-таки случилось с тем "хокаем"?
   - А вы разве не в курсе? - удивлённо спросил Лошонци.
   - О том, что произошла вынужденная...
   - Дорогой товарищ, не смешите меня! От удара о полосу самолет развалился на части! Если вынужденная посадка - это когда мотор в двухстах метрах от фюзеляжа, а кабина пилотов по размерам приближается к кастрюльке для гуляша - то тогда это была вынужденная посадка.
   - То есть самолет уничтожен?
   - Ну, формально можно сказать, что не до конца - пол-фюзеляжа осталось в целости, и выжило два оператора РЛС.
   - А остальные?
   - Остальные ушли в страну вечной охоты... Американцам крайне невыгодно признавать, что их самолет был сбит над Будапештом. Поэтому они и придумали эту версию с вынужденной посадкой. Тем более - "хокаев" на полосе было несколько, они один из них слегка демонтировали и предъявили репортерам. А взрыв объявили выхлопом топлива из-за неисправности мотора. Вы же знаете, эти ребята в деле сокрытия улик - выдающиеся мастера.
   - Хорошо, Кальман. Наш парень имеет возможности принимать гостей?
   - Ну, дорогой товарищ! - Лошонци развел руками: - Вы хотите невозможного! Это все же тюремная больница, а не приют святой Эржбеты...
   - Ладно, тогда у меня будет к вам просьба. И не ищите в ней двойной смысл, это сугубо и исключительно личное дело нашего парня, к шпионским страстям оно никакого отношения не имеет. Вы поддерживаете контакт с Ференцом Молнаром?
   Лошонци скептически покачал головой:
   - У бедняги Ференца и так проблем - море. Зачем ему иметь отношения с бывшим коллегой, если он и сам в своем кресле держится еле-еле? Нет, не поддерживаю.
   - Но телефон и адрес его у вас есть?
   - Телефон есть. Адрес.... Живет где-то в Уйпалоте, в новых домах, что построены были как раз накануне краха коммунизма. Это вообще хороший район, не чета нашему.
   - Ну, вот и хорошо. Позвоните ему как-нибудь в ближайшее время, и передайте вот что. Дескать, Александр Леваневский лежит в тюремной больнице по адресу - скажете адрес - и мечтает увидеть некую фрау Шуман. И если дорогой господин Молнар посчитает возможным эти слова фрау Шуман передать - то сделает большое и благородное дело.
   Кальман Лошонци иронично улыбнулся.
   - Хм... Вы хотите взять на крючок старину Ференца?
   Левченко отрицательно помахал головой.
   - Нет, дружище Кальман. Мы хотим, чтобы у нашего подзащитного появился шанс. Шанс исправить ошибку, которую он сделал семь лет назад.... И ничего больше. Наш стрелок в свое время был неистово влюблен в эту самую фрау Шуман - не спрашивайте меня о подробностях, но поверьте на слово, это была настоящая любовь. Но в один далеко не прекрасный день они расстались. Но, насколько я знаю нашего стрелка - эта любовь у него не прошла, хуже того - за эти семь лет она стала крепкой, как выдержанный коньяк. Пусть они увидятся еще раз - может быть, последний в этой жизни...
   Лошонци хмыкнул недоверчиво, покачал головой. Затем мягко улыбнулся и сказал:
   - Вы, русские, безнадежные романтики. Впрочем, наверное, именно поэтому я и работаю с вами. Мне, старому дураку, что-то уж очень не хватает романтизма в наше прагматичное время... Ладно, передам сегодня же. У вас все?
   - Вот десять тысяч - на услуги адвоката, на обеспечение экспертизы; хватит?
   Кальман Лошонци посмотрел на Левченко, еще раз чуть заметно улыбнулся.
   - Дорогой товарищ, если бы вы знали, сколько людей готовы помочь нашему парню просто так, из чувства дружбы - вы бы немало удивились...
  
  
  ***
   Сегодня пятнадцатое мая.... Каждый год на протяжении последних шести лет он праздновал этот день. Сегодня, впервые за все это время, он не сможет поставить на стол пять алых роз в хрустальной вазе, бутылку шампанского и тарелочку с эклерами. Герди так любила эти пирожные...
   Адвокат сказал, что, возможно, его начнут допрашивать уже на этой неделе, может быть, даже завтра - врачи считают, что он уже достаточно окреп. Ладно, будем считать, что это так и есть. Хотя голова кружится по-прежнему, стоит ему пройти десяток шагов - но все же рубцы уже затянулись, и раны уже не выглядят столь ужасающе, как всего неделю назад. Как тогда говорил доктор - "чудо Господне"? Две пули пробили левое легкое в трех и в пяти сантиметрах от сердца, одна - правое легкое в нескольких миллиметрах от артерии. Да, он действительно в рубашке родился.
   Жаль, не удалось тогда подстрелить ни одного из этих ражих детинушек, что так страстно жаждали его убить. А потом, долго и с удовольствием, били его ногами, в подкованных ботинках - били лежащего, истекающего кровью, умирающего... Животные. Если бы не подоспела венгерская полиция - хана, забили бы насмерть. Ну, ничего, суки, четверых ваших коллег я приземлил навсегда, двоих - на какое-то время. Плюс стоимость сгоревшего "хокая" - учитывая его износ - никак не меньше миллионов десяти. То есть счет и по потерям, и по деньгам - в нашу пользу!
   Интересно, что сегодня будет на обед? Опять какие-нибудь венгерские изыски; за время сидения в этой тюремной больнице он уже, кажется, всю мадьярскую кухню перепробовал - вкупе со средиземноморской. И как они умудряются кормить его чуть ли не по ресторанному меню? Видел он, чем остальных арестантов кормят - макароны, куски курицы, салат из капусты, томатный суп. Подешевле, короче. А он питается, как наследник престола... или, скорее, как король в изгнании. Впрочем, остальные арестанты поглядывают на него вовсе без всякой зависти, а, скорее, с испугом. Еще бы! У него пожизненное светит, это вам не хухры-мухры! Тут у местных косарей сроки детские - кому пятерик, кому трояк корячиться - и то они стараются как-то это дело откосить, по больничке шатаются туда-сюда, болящих изображают. А у него и обвинение - ого-го! - и срок впереди жуткий; посему ореол вокруг него мрачноватый, что и говорить. Коллеги по несчастью смотрят, как на покойника, да и врачихи нет-нет - да и кидают соболезнующие взгляды.
   Да, что и говорить, херовое дело - заканчивать жизнь в одиночной камере тюрьмы Шиофока. Предположим, ему сейчас тридцать два. В тюрьме, учитывая, что климат здесь мягкий, кормят сносно - даже если исключить нынешнее его привилегированное положение - прогулки каждый день по часу, можно заниматься спортом и читать книги - правда, на венгерском - то сможет прожить он еще лет тридцать. До хера... Языки, что ли, взяться учить? Или физику? Хм, ладно, выбор у него большой. Тридцать лет впереди, как-никак!
   Жаль только, никогда уже ему не увидеть Герди... Хоть бы фотографию мать догадалась прислать! Надо будет отписать ей, пусть достанет ту, из рамки, что висит в его комнате на стене - и отправит ему сюда, в тюрьму. Вроде ж не запрещено фотографии вешать? Вон, на двери фото Илоны Сталлер, в миру - Чиччолины - висит со всеми прелестями, и ничего, никто не против...
   Интересно, он по какой категории проходит в здешних следственных органах? Террорист? Или наемник? Или, как обещал вчера адвокат, как безумный параноик с манией отмщения? Враги, дескать, убили его друга - и он, Одиссей, впав в неистовство, поехал к аэропорту и пульнул в запале по первому попавшемуся аэроплану, а затем начал из случайно оказавшегося в машине пистолета отстреливаться... Мда, хрень редкостная, ничего глупее придумать было бы невозможно. Хотя... Чёрт их знает, мадьяр? Может, и проканает? Тогда у него есть шанс сесть в тюрьму общего режима, с обыкновенными убийцами и насильниками. Адвокат ее расписывал, словно рай земной. Ну да - по сравнению с пожизненкой...
   Ладно, хватит, погулял. Как-никак - восемнадцать шагов! Это вам не коников из говна лепить.... Если каждый день он будет делать на шаг больше - то к августу уже будет свободно доходить до конца коридора и возвращаться обратно. Он уже все подсчитал! Как раз к этому времени назначен суд... Следствие какое-то мадьяры ведут. Вещдоки осматривают, глубокомысленные версии строят. Умора.... Взяли его с поличным, на трубе - только его отпечатки, на пистолете - опять же, аналогичная картина. Морские пехотинцы из охраны американского авиационного контингента - в наличии, все допросы с них сняты, все к делу пришиты. Какое следствие? Прикалываются пацаны. Ну, положим, пойдет он в глухой отказ. Не я, ничего не знаю, пошли все в жопу. Хороший вариант - только гиблый. Следаки тут же, как дважды два, докажут, что стрелял и из ПЗРК, и из "стечкина" именно он, и добрый прокурор попросит у уважаемого суда пожизненный срок. И судья, видя, что обвиняемый ни хера не раскаялся в содеянном, а наоборот, издевается над высоким судом - тут же этот срок ему и впаяет. Хм.... А, пожалуй, адвокатишка был прав! Только очень бы не хотелось вмешивать в это дело покойного Юрку. Не по-людски это как-то, не по-русски... Хотя, если строго разобраться, ведь он реально мстил убийцам своего друга? Святая правда. А зачем, спросит следователь, он в Будапеште околачивался, ежели его дела уже две недели, как закончились? А затем, чтобы денежку собрать за пианины - вот зачем! И друг сердечный Янош Шепечек этот факт подтвердит, у него и все документы на руках....А затем, после передачи CNN, где он увидел тело друга - башню у него и снесло. Ну, и не выдержал! А где, скажут, взял ракету? До этого все было более-менее логично, а в этом месте придется что-нибудь соврать... скорей всего, не поверят. Здесь у него прокол конкретный. На остальные вопросы у него какие-то внятные ответы найдутся. Например - как узнал, как стрелять? Так в армии ж служил! В общем-то, не лишено здравого смысла. А зачем от охранников отстреливался, "хаммер" угробил? А уже в запале. Жизнь была не дорога. Тут на суде хорошо бы рубаху рвануть - для достоверности. А что? И рванем! Вот только...
   - Разрешите, Александр Владимирович? - в дверях показалась физиономия дорогого и любимого адвоката господина Шимонфи, спасителя и хранителя.
   - Да, входите, Дюла! Очень рад вас видеть! - И действительно, рад, чего уж скрывать.
   Адвокат вошел, шелестя пакетом.
   - Дюла, что вы на этот раз принесли? Меня ж тут кормят четыре раза на дню!
   - А ничего, Саша, не помешает. Тем более - это не только фрукты.
   Адвокат поставил на стол пакет, торжественно, придав лицу подобающее выражение - достал из него укутанный в белую блестящую бумагу букет махровых, ярко-бордовых роз.
   - У вас сегодня праздник. Я звонил вашей матери, она попросила, чтобы в этот день на вашем столе стояли розы. Я не буду излишне любопытен, если спрошу, по какому случаю эти цветы?
   Одиссей не мог отвечать - его душили слёзы. Мама, мамочка...
   Адвокат проявил деликатность - когда Одиссей справился с нахлынувшими эмоциями, и вытер глаза - господина Шимонфи в его палате не было.
   - Дюла! Вы где там? Заходите! - Что он, в самом деле? Тоже мне, нашел время и место деликатность демонстрировать. Перед кем? Перед преступником, который может быть осужден на пожизненное...
   И тут в его палату вошла Герди.
   Бешено закружилась голова, лицо вдруг полыхнуло огнем. Этого не может быть! Где воздух? Ему нечем дышать! Остановите стены! Да что ж это твориться...
   Очнулся он от того, что по его лицу возили чем-то мокрым - лоб, щеки, глаза. Ага, он лежит на своей кровати, а на краю ее, в накинутом на плечи белом халате - сидит Герда Кригер. И это не сон. Ему нужно встать! Ну, хотя бы приподнять голову...
   - Лежи, лежи. Приходи в себя. Террорист... - голос Герди. Ни у кого в мире нет больше такого голоса, и ни у кого в мире нет таких ласковых, таких нежных рук, которые протирают ему лицо. Герди.... Не может быть, это сон!
   - Герди? Это действительно ты? Ты мне не снишься? - хотя чего спрашивать, слава Богу, он не слепой. Она самая, собственной персоной - сидит у него на кровати, мнет в руках платочек, закусила губу...
   - Так, девушка, мы тут что, плакать надумали? - в этот момент надо с ней построже, ему ли этого не знать...
   Подействовало. Смахнула пару слезинок, вытерла глаза, чуть вымученно улыбнулась.
   - Ну, здравствуйте, фройляйн. И что вы тут делаете, позвольте узнать? Или это меня в бессознательном состоянии перевезли в Берлин? - надо, чтобы она улыбнулась по-настоящему, эта ее вымученная улыбка никуда не годиться: - Негоже плакать у постели раненного международного террориста. Персонал может подумать, что вы разделяете наши взгляды. - И, с трудом, но выговорил искомое слово: - Человеконенавистнические.
   Вытерла глазки, еще раз через силу улыбнулась.
   - Здравствуйте, молодой человек. Как же вы позволили себя подстрелить? И с каких это пор вы стали международным террористом, позвольте узнать? Когда я видела вас в последний раз, вы собирались стать воротилой овощного рынка в вашей стране. Планы изменились? Или вы охотились на конкурентов?
   - Герди, любимая моя. Как же давно я тебя не видел... - Ну вот, опять слёзы! Куда это годиться?
   Он взял ее за руку, погладил ладонь, задержал между своими.
   - Руки у вас, фройляйн, ничуть не изменились. Как бархат... Куртку бы сшить из такой кожи - цены б ей не было! - Ага, подействовало. Слезы мгновенно высохли, в глазах заплясали озорные огоньки.
   - У вас, юноша, кожа ничуть не хуже. Отлично пошла бы на седло для моего коня!
   - Батюши-светы! Да у вас уже верховые лошади имеются? Может быть, и экипаж цугом?
   - И экипаж. В двести десять лошадей!
   - Да вы миллионерша! Как же мне, нищеброду, отверженному наёмному убийце, да так подфартило - лежать рядом с вами?
   - Положим, я рядом с вами не лежу! - и гордо так носиком!
   - Да если б и лежали - что толку? Их бин старый солдат... - тут надо поджать губы и изобразить отчаяние. По сценарию.
   - И уже ни на что не годен? - А в глазах - такие знакомые чертинки!
   - Увы мне! Впрочем, простите, фройляйн, за забывчивость. Понимаю, что бездарно опоздал, но, как говорит наша пословица, "лучше поздно, чем заранее"!
   С этими словами он, слегка покачиваясь - но решительно отстранив ее руку - поднялся, подошел к столу, взял лежавший на нем букет - и, преклонив колено, церемонным жестом преподнес его своей гостье.
   - С днем рождения, любимая!
   Покачнувшись, поймал кресло за спинку, медленно встал - и, уже стоя в полный рост, повторил:
   - С днем рождения, свет моей души!
   Герди взяла букет, посмотрела на него - и опять разрыдалась. Господи, да сколько ж можно!
   - Девушка, если вы пришли сюда, чтобы рыдать навзрыд, то, смею вас уверить, этим вы дух раненого воина нисколько не поддержите. А наоборот.
   Вытерла слёзы, посмотрела на него ласково. Затем опять отчаяние в глазах. И тревога в голосе:
   - Саша, ты знаешь, что тебе грозит?
   Тут надо улыбнуться. Трудно - но надо; негоже, чтобы она видела отчаянье в его глазах...
   - Еще бы я не знал! Административный штраф в тысячу форинтов и общественные работы! Эти венгры - сущие звери...
   - Если очень повезет, то десять лет заключения.
   - Если очень повезет, то ты передашь мне в пироге напильник и веревочную лестницу, и мы на следующий же день воссоединимся, чтобы уже никогда не расставаться! - Еще не хватало, показывать любимой женщине свой страх.
   - А ты хочешь... воссоединиться? - а в глазах такая мольба, что дрожь по телу и холодный пот на затылке. Ого!
   - Герди, когда-то давно, в другой жизни, я не смог сказать тебе всего одно слово. Не будем выяснять, отчего это произошло; сегодня я хочу тебе сказать: если бы ситуация была чуток другой - я не сидел бы в тюрьме, и мне не грозил бы пожизненный срок за теракт - я, не задумываясь, произнес бы это слово, и был бы счастлив, если бы ты согласилась.
   - Саша, с того вечера прошло семь лет. Я стала старой...
   - Ты немного повзрослела, только и всего!
   - Я замужем, и у меня сын...
   - Ты разведешься, а сын будет нашим общим. Сколько ему, кстати? И как его зовут?
   - Ему шесть с половиной лет. И его зовут Александр.
   - Уже такой большой? А...
   СТОП!!! СКОЛЬКО??? Не может быть! Боже, пусть это будет правдой!
   - Герди.... Получается, я перед тобой законченный мерзавец! Это... это НАШ сын?
   Она подняла на него глаза, чуть устало улыбнулась.
   - Наш. Твой и мой. И давай не будем тут каяться. Я сама решила его рожать, а после ... ну, после того разговора - я подумала, что не буду тебе ни о чем говорить. Вот и все.
   - А у тебя есть его фотография?
   - Да, конечно. Сейчас покажу.
   Она порылась в своей сумочке - как обычно, самое нужное было на самом дне - и, наконец, достала изящное кожаное портмоне.
   - Вот. Это мы с ним перед Бранденбургскими воротами, когда ему было шесть лет.
   Одиссей взял в руки снимок. Вихрастый мальчишка, по всему видать - начинающий задира и хулиган. Его сын... Его и Герди. У них есть сын.... С ума можно сойти! А главное - что ж делать дальше? У него впереди - десять лет тюрьмы, по самому минимуму. Это ж сколько будет сыну, когда он выйдет? Шестнадцать, почти семнадцать... Ничего себе, хорош папаша! Всё детство сына в тюрьме просидел!
   - Саша! Саша! Ну ты что, оглох? - она теребила его за рукав.
   - А? Да, слушаю. Извини, что-то навалилось; я сейчас, по ходу, малость не в себе. Извини, слушаю тебя.
   - Мне пора. Я и так еле выпросила пять минут свидания, а уже просидела пятнадцать. Ты мне что-нибудь хочешь на прощание сказать?
   - Да. Конечно. Сейчас. - Он провел ладонями по лицу, выдохнул, мотнул головой: - Герди, мы сможем видеться? В ближайшее время?
   - Саша, я не хотела тебе говорить, но... Я работаю в контрразведке, в ведомстве федерального канцлера. Только поэтому мне удалось уговорить здешних чинов спецслужб дать мне пять минут для твоего допроса. Прости меня...
   - Глупости. Ладно, ты где в Берлине живешь?
   Она вскинула на него удивленные глаза.
   - А.... Зачем тебе?
   - Ну надо, раз спрашиваю!
   - Я тебе сейчас на фотографии напишу. Но отдай ее адвокату, не держи у себя! Я тебя очень прошу!
   - Пиши, не боись.
   Она лихорадочно вытащила фотографию из портмоне, схватила первое, что попалось под руку - карандаш для век, кажется; ему в этих женских прибамбасах никогда не удавалось разобраться - и на обратной стороне фотографии написала адрес. И вдруг замешкалась.
   - А... Саша, ты понимаешь, что делаешь?
   - Герди, у нас осталось пару секунд времени. Поэтому подумай не спеша, вдумчиво и серьезно. Я задам тебе вопрос. И хочу получить на него четкий, ясный, недвусмысленный ответ. Ты готова?
   - Я? Да.... То есть, нет.... Задавай, задавай!
   - Ты хочешь быть со мной? Всю оставшуюся жизнь? Прожить со мной все, что нам осталось, в горе и в радости, вместе - до самого конца?
   Застыла в недоумении. В глазах - искры, как будто обухом по голове приложились. Ну, давай, думай быстрее! Решай! Ну же!
   - Да! - выдохнула отчаянно. Молодец!
   - Все, отлично. Жди меня в ближайшее время! Я буду где-то к шести, сиди в это время дома.
   - К шести вечера? Или... Саша, что ты несёшь? У тебя суд в августе, а потом...
   - А потом - суп с котом! Все, иди, и не забудь, что я тебе сказал!
   В дверях замаячил какой-то незнакомый дядька, нетерпеливо тыкая в циферблат своих часов. Герди оглянулась, ойкнула, а затем, встав с кровати, сказала виновато:
   - Все, Саша, время. Прощай.
   Я тебе покажу "прощай!" Ишь, взяли моду!
   - До свидания. И не забудь то, что я тебе только что сказал. В шесть!
   Дверь закрылась, в палате воцарилась тишина. Как будто ничего и не было... Одиссей взял в руки фотографию, еще раз посмотрел на сына. В груди разливалось какое-то неведомое тепло, сладко заныло под ложечкой. Пожизненное? Десять лет? Они что, смеются над ним? Нет, ребята-демократы, никаких астрономических сроков! Он и так, по всем расчетам, лишних дней десять здесь уже чалиться. Какая тюрьма? У ребенка должен быть отец! Чему хорошему русского парня обучит немецкий отчим? Да ничему!
   Не-е-е, ребята, так дело не пойдёт. Ему надо в Берлин, решить кое-какие мелкие вопросы, и, взяв жену и сына - домой. С ума они, что ли, сошли - сажать его за колючую проволоку? С такими делами не то, что Шиофок - тут и Сегед никак не пляшет. Ему надо к сыну!
  
  
  ***
   Ференц Молнар, осторожно поддерживая фрау Шуман за локоть, спускался вместе с ней по ступеням здания следственного изолятора, частью которого была тюремная больница, сгорая от любопытства. Его спутница как-то необычно дрожала, все время оборачивалась - и, наконец, когда они уже подошли к машине, господин старший советник не выдержал:
   - Юля, может быть, вы расскажете мне, кто для вас этот человек? Согласитесь, я приложил некоторые усилия, чтобы ваша сегодняшняя встреча состоялась...
   Фрау Шуман обернулась к нему, и так радостно улыбнулась, что господин Молнар даже слегка опешил.
   - Да, Ференц, расскажу. Это самый лучший человек на земле, и я люблю его больше жизни. Надеюсь, вам этого достаточно?
   Старший советник недоумённо пожал плечами.
   - Хм... В иных условиях я бы этим и удовлетворился. Но, может быть, вы забыли, что этот человек обвиняется в террористическом акте, и, кроме того...
   Фрау Шуман его торопливо перебила:
   - Нет, Ференц, я все это помню. Более того, я очень надеюсь, что вы предпримете все возможное, чтобы этот человек получил минимально возможное наказание, а если случится чудо, и вы поможете каким-нибудь его друзьям организовать его... исчезновение из этой мерзкой дыры, то я буду вам признательна вечно. Вечно, Ференц!
   Мда-а-а, дела... Девушка явно не в себе.
   - Юля, но откуда вы знаете этого... Леваневского?
   Фрау Шуман опять улыбнулась.
   - Мне кажется, я знала его всю жизнь, с тех пор, как себя помню. Когда мы с девочками играли в невесту - я воображала его своим женихом. Когда, чуть повзрослев, мы вырезали из журналов фото киноартистов - я рисовала его, и он был мне милее и Гойко Митича, и Вячеслава Тихонова. И когда однажды, уже будучи студенткой пятого курса, на перерыве между парами я случайно столкнулась с ним на лестнице главного корпуса БГУ - я поняла, что ждала его всю жизнь. Вот так, Ференц! Мы поедем?
   - А? Да, конечно. Садитесь!
   Они выехали на Хунгария керут, и, влившись в поток машин, в этот солнечный майский день заполонивших все будапештские улицы, с черепашьей скоростью поползли в сторону Варошлигета.
   - У вас самолет только вечером, посему я взял на себя наглость предложить вам немного погулять по парку. - Ференц с легкой тревогой ожидал, что ответит его гостья.
   - Ах, Ференц, как вы замечательно все придумали! Парк! А там мороженое продают?
   - Ну конечно, конечно. Там можно пообедать, и вообще - сегодня суббота, выходной. Сколько можно работать?
   - Ференц, я не буду выглядеть невежей, если немного помолчу и подумаю? Сегодня столько всего произошло...
   - Я с удовольствием помолчу с вами в унисон.
   Оставшиеся до парка двадцать минут дороги каждый из них думал о чем-то о своем. Старший советник Молнар не мог знать, о чем думает его гостья, но сам пребывал в думах, весьма далеких от умиротворенных. Хм, однако... Что происходит с этим миром? Высокопоставленная сотрудница германской контрразведки мчится в Будапешт для того, чтобы пять минут пробыть в обществе страшного убийцы и террориста - и, выйдя из его палаты, признается ему в том, что безумно любит этого террориста! Мир, вне всяких сомнений, сошел с ума. Всерьез и надолго.
   Мало того. Эта особа предлагает ему, старшему советнику Ференцу Молнару - причем предлагает прямым текстом! - участвовать в организации бегства этого террориста. Немыслимо!
   Хотя, собственно, почему немыслимо? Террорист этот никакого ущерба Венгрии - если не считать десятка выбоин на взлетной полосе аэропорта - не причинил, венгерских граждан не убивал. Вообще, строго рассуждая, он является комбатантом и должен иметь статус военнопленного, а вовсе не террориста. В конце концов, американцы в данную минуту ведут войну против его братьев. То, что он посчитал нужным добровольно встать в строй, взять в руки оружие и сражаться за своих единоверцев - ничего, кроме уважения, вызвать не может. Тем более - весьма благородно выглядит его решение отомстить за друга, это вообще - достойно восхищения. Как будто вернулись героические времена Миклоша Юришича и Яноша Хуньяди! Однако и рассуждения у старшего советника Службы национальной безопасности! - поймал себя на крамоле Ференц Молнар.
   Слава Богу, вот и Варошлигет!
   - Милая Юля, мы приехали!
   - Что? А, да.... Очень хорошо! Пойдемте, Ференц!
   Они вышли из машины, и, не спеша, двинулись к замку Вайдахуньяд - вернее, к его уменьшенной копии.
   - Ой, Ференц, а что это?
   - Это, Юля, копия замка семейства Хуньяди, который был ими построен в Трансильвании.
   - Трансильвания - это сейчас Румыния, я права?
   - Сейчас - да, но раньше это была Венгрия. Как и Закарпатье, как и Словакия, как и Воеводина, как и Хорватия... Сегодняшняя территория Венгрии - только треть от того, чем она была до Первой мировой войны.
   - Как ужасно.... Скажите, Ференц, а вы любили когда-нибудь? По-настоящему? - Видно было, что фрау Шуман абсолютно не интересуют бывшие (да и нынешние!) границы Венгрии. Что поделать, женщина!
   Старший советник Молнар задумался. Хм, однако...
   - Пожалуй, да. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, в городе Куйбышеве. Ее звали Маша, у нас был потрясающий роман.... Увы, он ничем не закончился. Она не захотела ехать в Венгрию, я не решился остаться в Союзе. Потом, в восьмидесятом, я женился на Марианне Надь, но через шесть лет мы развелись.... И до сих пор я одинок.
   - А вы не думали съездить в Самару - так ведь сейчас называется Куйбышев? - и поискать эту вашу Марию? Сколько ей сейчас?
   - Увы, уже очень много...
   - Много - это сколько?
   - Ну, мне сорок семь, она на три года моложе... Сорок четыре года.
   - А вы бы не хотели прожить остаток дней вместе с ней?
   - Я никогда не задумывался над этим. Как-то все было не до того...
   - А вы задумайтесь! Я вам скажу под страшным секретом - не вздумайте никому это выбалтывать - любовь никогда не умирает! Умирают люди - а любовь вечна. Запомните это, Ференц!
   - Вам хорошо это говорить, Юля. Вы молоды, влюблены.... А если этого вашего террориста осудят на пожизненное? Если вы никогда его больше не увидите? Будете ли вы продолжать его любить?
   - Ференц, вы можете посмеяться с моих слов - но я уверена, что очень скоро увижу его у дверей своего дома. В шесть часов. И, вы знаете, я буду каждый день в это время сидеть у окошка - чтобы, не дай Бог, не прозевать его появления.
   Старший советник скептически ухмыльнулся и покачал головой.
   - Уж не ваша ли любовь разрушит замки его темницы? Случиться чудо?
   Фрау Шуман серьезно посмотрела в глаза своему собеседнику, а затем не менее серьезно произнесла:
   - А вы, господин Молнар, очень напрасно не верите в чудеса. Иногда, знаете ли, случается так, что любовь становится материальной силой и разрушает любые, самые толстые, стены, и крушит любые, самые чудовищные, запоры. Любовь все еще движет миром - поверьте мне на слово, Ференц. Любовь - и ничего больше! И не верьте тем, кто будет утверждать, что это не так - просто эти люди никогда не любили...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"