Дело в том, что, служа в скромной должности читальщика
(эта профессия выдумана М.А.Булгаковым; ни в литературных журналах, ни в обычных газетах так не говорят даже в шутку; корректор, ответственный секретарь, редактор - вот список сотрудников, работающих с текстом; автор так высмеивает свою невостребованность окружающей литературной средой)
в "Пароходстве", я эту свою должность ненавидел
(как можно дурно относиться к любой творческой работе в редакции, когда она открывает тебе двери в столь желанный мир литературы; такой труд для начинающего литератора даёт необходимую практику, безусловно способствующую публикациям собственных произведений)
и по ночам, иногда до утренней зари, писал у себя в мансарде роман.
Он зародился однажды ночью, когда я проснулся после грустного сна.
Мне снился родной город, снег, зима, гражданская война... Во сне прошла
передо мною беззвучная вьюга, а затем появился старенький рояль
(несколько раз упомянутый здесь музыкальный инструмент, несомненно, является символом гармонии, как прошлого, так и будущего времени, во вчерашней царской и освобождённой свободной России)
и возле него люди, которых нет уже на свете
(бесконечная тоска по ушедшему времени, по умершим во время "пожара" гражданской войны родным людям...).
Во сне меня поразило мое одиночество, мне стало жаль себя. И проснулся я в слезах. Я зажег свет, пыльную лампочку, подвешенную над столом. Она осветила мою бедность - дешевенькую чернильницу, несколько книг, пачку старых газет. Бок левый болел от пружины
(в третий раз, упоминая пружину дивана, М.А.Булгаков показывает неустроенность, неприспособленность нового мира к нормальной естественной жизни, его искусственность, утопичность),
сердце охватывал страх. Я почувствовал, что я умру сейчас за столом, жалкий страх смерти унизил меня до того, что я простонал, оглянулся тревожно, ища помощи и защиты от смерти. И эту помощь я нашел. Тихо мяукнула кошка, которую я некогда подобрал в воротах
(в СССР любое жильё было недолговечным, поэтому ясно, что кошка появилась совсем недавно, как и вдохновение писателя).
Зверь встревожился
(какую помощь может оказать бездомная старая кошка, согреть руки, ласково мурлыча потереться обо что-нибудь возле вас, нет, М.А.Булгаков подразумевает тут естественный, дарованный природой ход вещей, то есть пробуждение в С.Л.Максудове таланта писателя; кошка - это символ Матери Природы, что пробудилась в герое романа само собой, спонтанно).
Через секунду зверь уже сидел на газетах, смотрел на меня круглыми глазами, спрашивал - что случилось?
Дымчатый тощий зверь был заинтересован в том, чтобы ничего не
случилось. В самом деле, кто же будет кормить эту старую кошку?
- Это приступ неврастении, - объяснил я кошке. - Она уже завелась во
мне, будет развиваться и сгложет меня. Но пока еще можно жить
(психическое заболевание описывает автор; в конце концов меланхолия подтолкнёт Максудова к самоубийству; это та же болезнь, которая будет мучить в романе "Мастер и Маргарита" мастера).
Дом спал. Я глянул в окно. Ни одно в пяти этажах не светилось, я
понял, что это не дом, а многоярусный корабль, который летит под неподвижным
черным небом. Меня развеселила мысль о движении. Я успокоился, успокоилась и
кошка, закрыла глаза
(под многоярусным кораблём Максудов подразумевает Россию; веселье по поводу движения - это указание на то, что история пошла вспять; этим же самым кораблём назовёт свой дом Алексей Турбин, утлым кораблём, прибившимся в гавань к Турбиным назовёт свою судьбу житомирский кузен Лариосик Суржанский в пьесе "Дни Турбинных", речной трамвай гоняют свистом по реке Кот Бегемот и Коровьёв в романе "Мастер и Маргарита").
Так я начал писать роман. Я описал сонную вьюгу. Постарался
изобразить, как поблескивает под лампой с абажуром бок рояля. Это не вышло у
меня. Но я стал упорен
(сонная вьюга - это аллегория о спящем разуме огромной северной страны, лампа с абажуром и рояль - свет в конце тоннеля и гармония будущего мира).
Днем я старался об одном - как можно меньше истратить сил на свою
подневольную работу. Я делал ее механически, так, чтобы она не задевала
головы
(разве удастся читать что-либо без включения интеллекта, скорее всего, Максудов имеет ввиду работу корректора).
При всяком удобном случае я старался уйти со службы под предлогом
болезни. Мне, конечно, не верили, и жизнь моя стала неприятной. Но я все
терпел и постепенно втянулся. Подобно тому как нетерпеливый юноша ждет часа
свидания, я ждал часа ночи. Проклятая квартира успокаивалась в это время. Я
садился к столу... Заинтересованная кошка садилась на газеты, но роман ее
интересовал чрезвычайно, и она норовила пересесть с газетного листа на лист
исписанный. И я брал ее за шиворот и водворял на место
(явно кошка выражает сравнение реального мира с фантазией писателя, соответствие первого второму).
Однажды ночью я поднял голову и удивился. Корабль мой никуда не
летел, дом стоял на месте, и было совершенно светло. Лампочка ничего не
освещала, была противной и назойливой. Я потушил ее, и омерзительная комната
(собственное жильё Максудов обозначает многократно исключительно в уничижительном смысле, что должно видимо характеризовать весь кошмар и ужас быта советской страны)
предстала предо мною в рассвете. На асфальтированном дворе воровской
беззвучной походкой проходили разноцветные коты
(сама Природа в аллегорическом олицетворении разноцветных котов ходит по российской земле при советской власти воровской походкой!).
Каждую букву на листе можно было разглядеть без всякой лампы.
- Боже! Это апрель! - воскликнул я, почему-то испугавшись
(разве может практически нищий человек бояться прихода весны; это для него самый главный праздник, когда не нужно прятаться от холода),
и крупно написал: "Конец".
Конец зиме, конец вьюгам, конец холоду. За зиму я растерял свои
немногие знакомства
(в суровые российские зимы, в 1930-ых годах, когда нет физической возможности лишний раз встретиться, в Москве исчезали сотни репрессированных людей, являвшихся знакомыми нашего героя),
обносился очень, заболел ревматизмом и немного одичал. Но брился ежедневно
(нищета героя книги никак не связана с воспитанием и привычками, но вызвана внешней средой, нуждой, присущей истинной интеллигенции того времени).
Думая обо всем этом, я выпустил кошку во двор
(такое впечатление, что Максудов всю зиму продержал кошку дома, чего быть, конечно, не может, М.А.Булгаков подчёркивает то, что гений писателя освобождён на суд читателя),
затем вернулся и заснул - впервые, кажется, за всю зиму - сном без сновидений
(так спят обычно с чувством хорошо выполненной работы).
Роман надо долго править. Нужно перечеркивать многие места, заменять
сотни слов другими. Большая, но необходимая работа!
(нет сомнения в том, что готовый роман требует корректировки, но вряд ли её потребуется много профессиональному корректору, именно по этой причине у Максудова появилась несуществующая профессия "читальщик"; в реальности М.А.Булгаков пишет о цензуре, к которой надо адаптировать текст).
Однако мною овладел соблазн, и, выправив первых шесть страниц, я
вернулся к людям. Я созвал гостей. Среди них было двое журналистов из
"Пароходства", рабочие, как и я, люди
(как понятно по содержанию, Максудова никак нельзя назвать рабочим человеком; в советской официальной иерархии он - служащий, так Булгаков смеётся над советскими делениями людей на сословия),
их жены и двое литераторов. Один - молодой, поражавший меня тем, что с недосягаемой ловкостью писал рассказы, и другой - пожилой, видавший виды человек, оказавшийся при более близком знакомстве ужасною сволочью
(чуть позже, М.А.Булгаков ещё раз обратит внимание на этого человека, оскорбительно называя его "сволочью", ясно, что он обращает внимание читателя на основного слушателя).
В один вечер я прочитал примерно четверть моего романа.
Жены до того осовели от чтения, что я стал испытывать угрызения
совести. Но журналисты и литераторы оказались людьми прочными. Суждения их
были братски искренни, довольно суровы и, как теперь понимаю, справедливы
(в этом месте Максудов даёт конкретную характеристику критике, которой подвергли его работу приглашённые гости).
- Язык! - вскрикивал литератор (тот, который оказался сволочью), -
язык, главное! Язык никуда не годится.
Он выпил большую рюмку водки, проглотил сардинку. Я налил ему вторую.
Он ее выпил, закусил куском колбасы.
- Метафора! - кричал закусивший.
- Да, - вежливо подтвердил молодой литератор, - бедноват язык.
Журналисты ничего не сказали, но сочувственно кивнули, выпили. Дамы
не кивали, не говорили, начисто отказались от купленного специально для них
портвейна и выпили водки
(дамы, что отказываются от портвейна в пользу водки, либо опустившиеся больные женщины, либо очень напуганные пьют для храбрости; очередное неявное указание на антисоветский характер читаемой работы).
- Да как же ему не быть бедноватым, - вскрикивал пожилой, - метафора
не собака, прошу это заметить! Без нее голо! Голо! Голо! Запомните это,
старик!
(стоит обратить внимание на знаки препинания, расставленные Булгаковым; выражения "язык" и "метафора" стоят отдельно и с восклицательным знаком, что говорит о восхищении, мастерство использования слов в переносном значении не похоже на послушное домашнее животное, оно диктуется природным, диким талантом автора; обращение "старик" свойственно признанию вас равным)
Слово "старик" явно относилось ко мне. Я похолодел.
Расходясь, условились опять прийти ко мне. И через неделю опять были
(любые посиделки того времени подразумевали угощение вскладчину, слушатели идут, чтобы читать дальше роман; здесь несомненно Булгаков подчёркивает именно это).
Я прочитал вторую порцию. Вечер ознаменовался тем, что пожилой литератор
выпил со мною совершенно неожиданно и против моей воли брудершафт
(разве можно пить брудершафт против чьей бы то ни было воли; тут описан восторг самого заслуженного и известного из присутствующих при читке людей литератора)
и стал называть меня "Леонтьич".
- Язык ни к черту! Но занятно. Занятно, чтоб тебя черти разорвали
(чертями, как обычно, Булгаков обозначает советскую власть).
На третьем вечере появился новый человек. Тоже литератор - с лицом
злым и мефистофельским
(в соответствии с логикой автора - это секретный сотрудник НКВД, специально подосланный органами для наблюдения),
косой на левый глаз, небритый. Сказал, что роман плохой, но изъявил желание слушать четвертую, и последнюю, часть. Была еще какая-то разведенная жена и один с гитарой в футляре. Я почерпнул много полезного для себя на данном вечере. Скромные мои товарищи из "Пароходства" попривыкли к разросшемуся обществу и высказали и свои мнения.
Один сказал, что семнадцатая глава растянута, другой - что характер
Васеньки очерчен недостаточно выпукло. И то и другое было справедливо
Примечание.
Семнадцатой главы в "Записках покойника" нет, в романе всего шестнадцать глав.
Под Васенькой можно предположить либо Василия Петровича, деверя Агапёнова из Тетюшей, либо отца Торопецкой, так как она по имени-отчеству Поликсена Васильевна, либо папу Ивана Васильевича, так как других Вась в романе нет. Скорее всего, М.А.Булгаков имел в виду деверя, потому что иначе получается, что Иван Васильевич и Поликсена Васильевна - брат с сестрой, чего быть, конечно, не может.
Теперь, предположим, что речь идёт о романе "Мастер и Маргарита".
Семнадцатая глава в нём называется "Беспокойный день" и вся она посвящена перемещениям бухгалтера театра Варьете Василия Степановича Ласточкина.
Четвертое, и последнее, чтение состоялось не у меня, а у молодого
литератора, искусно сочинявшего рассказы. Здесь было уже человек двадцать, и
познакомился я с бабушкой литератора, очень приятной старухой, которую
портило только одно - выражение испуга, почему-то не покидавшее ее весь
вечер
(кого бы кроме советской власти могла бояться бабушка в то время, когда внуки читают книжку, что есть крамольного в чтении в семье литератора?).
Кроме того, видел няньку, спавшую на сундуке
(наличие няньки, которая явно живёт вместе с семьёй, подсказка автора о том, что у молодого литератора барские корни).
Роман был закончен. И тут разразилась катастрофа. Все слушатели, как
один, сказали, что роман мой напечатан быть не может по той причине, что его
не пропустит цензура.
Я впервые услыхал это слово и тут только сообразил, что, сочиняя
роман, ни разу не подумал о том, будет ли он пропущен или нет
(любой нормальный человек пишет свою книгу, ориентируясь лишь на внутреннюю собственную цензуру, иначе на свой вкус).
Начала одна дама (потом я узнал, что она тоже была разведенной
женой)
(судя по повторению появления свободных разведённых женщин в компании, Булгаков пишет о несчастных одиноких судьбах жертв гражданской войны и последующих катаклизмов в СССР; кому ещё может быть так интересен роман, который явно не пропустит цензура).
Сказала она так:
- Скажите, Максудов, а ваш роман пропустят?
- Ни-ни-ни! - воскликнул пожилой литератор. - Ни в коем случае! Об
"пропустить" не может быть и речи! Просто нет никакой надежды на это.
Можешь, старик, не волноваться - не пропустят.
- Не пропустят! - хором отозвался короткий конец стола
(здесь Булгаков обращает внимание читателя словом "короткий" на малочисленность представителей власти, людей, определённо знающих, что пропустит цензура, а что нет).
- Язык... - начал тот, который был братом гитариста, но пожилой его
перебил:
- К чертям язык! - вскричал он, накладывая себе на тарелку салат
(вероятно, наличием "салата" Михаил Афанасьевич демонстрирует изобилие, изыск угощения у молодого литератора, который искусно приспособился писать в стиле социалистического реализма; у самого Максудова была только выпивка с сардинками на закуску; одновременно автор едой прикрывает истинный интерес к произведению Максудова).
- Не в языке дело. Старик написал плохой, но занятный роман. В тебе, шельмец, есть наблюдательность. И откуда что берется! Вот уж никак не ожидал, но!.. содержание!
(плохой не в смысле бездарный, а в смысле антисоветский, очернительский)
- М-да, содержание...
- Именно содержание, - кричал, беспокоя няньку, пожилой, - ты знаешь, чего требуется?
(знает молодой литератор)
Не знаешь? Ага! То-то!
Он мигал глазом, в то же время выпивал. Затем обнял меня и
расцеловал, крича:
- В тебе есть что-то несимпатичное, поверь мне! Уж ты мне поверь. Но я тебя люблю. Люблю, хоть тут меня убейте! Лукав он, шельма! С подковыркой человек!.. А? Что? Вы обратили внимание на главу четвертую?
(в "Записках покойника" нет героини в четвёртой главе, в романе "Мастер и Маргарита" Иван Бездомный произносит фразу "Ах, развратница!.."; никаких других слов, обращённых женщине, в главе 4 нет)
Что он говорил героине? То-то!..
(целая россыпь комплиментов для автора сатирического романа)
- Во-первых, что это за такие слова, - начал было я, испытывая
мучения от его фамильярности.
- Ты меня прежде поцелуй, - кричал пожилой литератор, - не хочешь?
Вот и видно сразу, какой ты товарищ! Нет, брат, не простой ты человек!
("товарищами" в те годы называли вполне определённую категорию людей)
- Конечно, не простой! - поддержала его вторая разведенная жена.
- Во-первых... - начал опять я в злобе, но ровно ничего из этого не
вышло.
- Ничего не во-первых! - кричал пожилой, - а сидит в тебе
достоевщинка! Да-с! Ну, ладно, ты меня не любишь, бог тебя за это простит, я
на тебя не обижаюсь. Но мы тебя любим все искренне и желаем добра! - Тут он
указал на брата гитариста и другого неизвестного мне человека с багровым
лицом, который, явившись, извинился за опоздание, объяснив, что был в
Центральных банях
(дело происходит глубокой ночью, какие бани, это подъехал "воронок", подвёз милицию).