Нужно сказать, что, в то время как буфетчик переживал свое приключение, у здания "Варьете" стояла, все время меняясь в составе, толпа. Началось с маленькой очереди, стоявшей у двери "Ход в кассу" с восьми часов утра, когда
только-только устанавливались очереди за яйцами, керосином и молоком
(придумав сеанс чёрной магии, прикрывающий плановую операцию чекистов по конфискации предметов роскоши у населения в пользу государства, М.А.Булгаков дальше ищет вариант, который мог бы определённо указывать на цель собравшихся у Театра Варьете спозаранку в очереди людей).
Примечательно появление в очереди мясистых рож барышников
(вот это слово "барышники" останется позже в тексте романа, как самое неопровержимое свидетельство того, кто и ради чего собрался в очередь на другой день возле Театра Варьете),
обычно дежурящих под милыми колоннами Большого театра или у среднего подъезда Художественного в Камергерском. Ныне они перекочевали, и появление их было весьма знаменательно
(театральные спекулянты, которых пытается как-то вписать в роман М.А.Булгаков, в реальности, только камуфлируют лица барышников, пришедших выкупать по дешёвке экспроприированное вчера барахло).
И точно: в "Варьете" было 2100 мест. К одиннадцати часам была продана
половина. Тут Суковский и Нютон
(Римский и Варенуха)
опомнились и кинулись куда-то оба. Через подставных лиц они купили билеты и к полудню войдя в контакт с барышниками, заработали: Суковский 125 рублей, а Нютон 90. К полудню стало страшно у кассы
(тут можно заметить явные нестыковки, которые будут отсутствовать позже в романе, за три часа продана половина билетов и в этом нет ничего чрезвычайного, заработки Суковского и Нютона при аншлаге может быть значительно выше, тем более, зачем руководителям Театра Варьете "входить в контакт с барышниками", отчего становится страшно "у касс").
В двенадцать часов с четвертью на кассе поставлена заветная доска "Все
билеты проданы на сегодня", и барышники, и просто граждане стали покупать на
завтра и на послезавтра. Суковский и Нютон приняли горячее участие в
операциях, причем не только никто ничего не знал об этом, /но и/ они друг о
друге не знали
(здесь автор пробует как-то уточнить продолжающуюся после реализации билетов продажу, а также выделить нелегальное участие руководителей Театра Варьете в выкупе ценных предметов своих знакомых, пострадавших во вчерашнем сеансе).
В два часа барышники перестали шептать: "Есть на сегодня два в партере", и лица их сделались загадочными. Действительно, публика у "Варьете" стала волноваться, к барышникам подходили, спрашивали:
"Нет ли?", и они стали отвечать сквозь зубы: "Есть кресло в шестом ряду
- 50 рублей". Сперва от них испуганно отпрыгивали, а с трех дня стали брать.
В контору посыпались телефонные звонки, стали раздаваться солидные голоса, которым никак нельзя было отказать.
Все двадцать пять казенных мест Нютон расписал в полчаса, а затем пришлось разместить и приставные стулья для голосов, которые попроще. Все более к вечеру выяснялось, что в "Варьете" будет что-то особенное. Особенного, впрочем, не мало было уже и днем - за кулисами
(быть может, М.А.Булгаков здесь ещё предполагал какое-то дополнительное мероприятие в Театре Варьете, которое потом отпало из-за бессмысленности?).
Во-первых, весь состав служащих отравил жизнь Осипу Григорьевичу,
расспрашивая, что он пережил, осматривали шею Осипа, но шея оказалась как
шея, - безо всякой отметины... Осип Григорьевич сперва злился, потом
смеялся, потом врал что-то о каком-то тумане и обмороке, потом врал, что
голова у него осталась на плечах, а просто Воланд его загипнотизировал и
публику, потом удрал домой
(в романе Жорж Бенгальский после освобождения через четыре месяца из лечебницы в Эпилоге будет жить 15 лет на какие-то свои эфемерные сбережения, которые скопить и сохранить в те годы после пребывания в НКВД представляется невероятным).
Рибби
(этот персонаж позже будет автором упразднён, как избыточный и ненужный)
уверял всех, что это действительно гипноз и что такие вещи он уже двадцать раз видел в Берлине. На вопрос, а как же собака объявила:
"Сеанс окончен"? - и тут не сдался, а объяснил собачий поступок чревовещанием. Правда, Нютон сильно прижал Рибби к стене, заявив клятвенно,
что ни в какие сделки с Воландом он не входил, а, между тем, две колоды
отнюдь не потусторонние, а самые реальнейшие тут налицо. Рибби, наконец,
объяснил их появление тем, что Воланд подсунул их заранее.
- Мудрено!
- Значит, фокус?!
Пожарный был прост и не врал. Сказал, что, когда голова его отлетела, он видел со стороны свое безголовое тело и смертельно испугался. Воланд, по его мнению, колдун.
Все признали, что колдун - не колдун, но действительно артист первоклассный
(тут очень трудно отделить сознательные мистификации автора от каких-то реальных существовавших, но неиспользованных идей).
Затем вышла "Вечерняя Газета" и в ней громовое сообщение о том, что Аполлона Павловича выбросили из должности в два счета Следовало это сообщение непосредственно за извещением, исходящим от компетентного органа, укорявшего Аполлона Павловича в неких неэтических поступках. Каких именно - сказано не было, но по Москве зашептались, захихикали обыватели: "Зонтики... шу-шу, шу-шу..."
(история Аркадия Апполоновича Семплеярова позже поселит его жить возле Каменного моста, в многоэтажном Доме на Набережной, в котором были расселены высшие руководители СССР и самые уважаемые люди страны в тот период, обозначив незаметно лицо высокопоставленного персонажа)
Вслед за "Вечерней Газетой" на головы Библейского и Нютона обрушилась "молния".
"Молния" содержала в себе следующее:
"Маслов уверовал
(очевидно, что в романе автор переименует его в Степана Лиходеева).
Освобожден. Но под Ростовом снежный занос. Может задержать сутки. Немедленно отправляйтесь Исналитуч
(какой-то сатирический вариант аббревиатуры, явно подразумевающий определённые слова, которые могли бы вычислить московские архивариусы),
наведите справки Воланде, ему вида не подавая. Возможно преступник. Педулаев"
(позже в романе эта телеграмма приобретёт вид: "Доказательство мой почерк моя подпись Молнируйте подтверждение установите секретное наблюдение Воландом Лиходеев", - этого было в те годы вполне достаточно, чтобы быть обвинённым в организации контрреволюционной группы, чего и добивался М.А.Булгаков).
- Снежный занос в Ростове в июне месяце
("снежной занос" слишком нарочито, да и в конце апреля он всё же крайне редко, но возможен, Ялта гораздо мистичнее и невероятнее),
- тихо и серьезно сказал Нютон, - он белую горячку получил во Владикавказе
(сама логика писателя заставляет всех читателей путаться в хитросплетениях развития сюжета, подозревая автора в желании мистифицировать свой роман невероятными событиями; конечно, Маслов, он же Лиходеев, запойный алкоголик, и Владикавказ просто спасительная выдумка с точки зрения пьяницы).
Что ты скажешь, Библейский?
(следующий вариант фамилии Римского)
Но Библейский ничего не сказал. Лицо его приняло серьезный старческий
вид. Он тихо поманил Нютона и из грохота и шума кулис и конторы увел в
маленькую реквизитную. Там среди масок с распухшими носами две головы
склонились.
- Вот что, - шепотом заговорил Библейский, - ты, Нютон, знаешь, в чем дело...
- Нет, - шепнул Нютон. - Мы с тобой дураки.
- Гм...
- Во-первых: он действительно во Владикавказе?
- Да, - твердо отозвался Нютон.
- И я говорю - да, он во Владикавказе
(позже Римский практически сразу исключит возможность перемещения Лиходеева в город Ялту).
Пауза.
- Ну, а ты понимаешь, - зашептал Робинский
(новый вариант фамилии будущего Римского),
- что это значит?
Благовест
(вариант фамилии будущего Варенухи, Нютон и Благовест - это попытки внести в фамилию некое положительное звучание, обозначающее первооткрывателя и спасителя рядовых зрителей Театра Варьете)
смотрел испуганно.
- Это. Значит. Что. Его отправил Воланд
(безусловно, что это утверждение - специально подброшенная читателям мистификация с целью возникновения в литературном интеллектуальном сообществе путаницы, заблуждений).
- Не мож...
- Молчи
(молчать о том, что быть того не может, чтобы люди перемещались со скоростью света).
Благовест замолчал.
- Мы вообще поступаем глупо, - продолжал Робинский, - вместо того, чтобы сразу выяснить это и сделать из этого оргвыводы...
(то есть, надо отказаться от сомнений и принять действия Воланда на веру, без объективной критики)
Он замолчал.
- Но ведь заноса нет...
Робинский посмотрел серьезно, тяжко
(он смотрит глазами опытного человека, который понимает, что перечить Воланду и его сотрудникам опасно для жизни)
и сказал:
- Занос есть. Все правда.
Благовест вздрогнул
(он понял, почему противоречит логике его собеседник).
- Покажи-ка мне еще раз колоды, - приказал Робинский.
Благовест торопливо расстегнулся, нашарил в кармане что-то, выпучил глаза и вытащил два блина. Желтое масло потекло у него меж пальцев
(это неудачный, но смешной и путающий вариант развития сюжета).
Благовест дрожал, а Робинский только побледнел, но остался спокоен.
- Пропал пиджак, - машинально сказал Благовест. Он открыл дверцу печки и положил в нее блины, дверцу закрыл. За дверкой слышно было, как сильно и
тревожно замяукал котенок
(возможно, из этого котёнка родился потом образ несчастных репрессированных котов по всему Советскому Союзу?).
Благовест тоскливо оглянулся. Маски с носами, усеянными крупными, как горох, бородавками, глядели со стены. Кот мяукнул раздирающе.
- Выпустить? - дрожа, спросил Благовест...
Он открыл заслонку, и маленький симпатичный щенок вылез весь в саже и скуля
(мистика и недоговорённость в черновиках выполняет функцию отвлечения внимания читателей от реального развития действия в романе).
Оба приятеля молча проводили взорами зверя и стали в упор разглядывать друг друга.
- Это... гипноз... - собравшись с духом, вымолвил Благовест
(как бы сами персонажи не могут разобраться среди перевоплощений и фокусов Воланда, вызванных нечистой силой).
- Нет, - ответил Робинский.
Он вздрогнул.
- Так что же это такое? - визгливо спросил Благовест.
Робинский не ответил на это ничего и вышел.
- Постой, постой! Куда же ты? - вслед ему закричал Благовест и услышал:
- Я еду в Исналитуч. Воровски оглянувшись
(он явно опасается наблюдения со стороны сотрудников НКВД, понимая, что они в данный момент пристально наблюдают за перемещениями руководителей Театра Варьете).
Благовест выскочил из реквизиторской и побежал к телефону. Он вызвал номер квартиры Берлиоза и с бьющимся сердцем стал ждать голоса. Сперва ему почудился в трубке свист, пустой и далекий, разбойничий свист в поле. Затем ветер, и из трубки повеяло холодом. Затем дальний, необыкновенно густой и сильный бас запел, далеко и мрачно: "...черные скалы, вот мой покой.. черные скалы..." Как будто шакал захохотал. И опять: "черные скалы... вот мой покой..."
(мрачная каторжная песня иллюстрирует по замыслу автора, что телефон уже поставлен на "прослушку")
Благовест повесил трубку. Через минуту его уже не было в здании