Он ее разрисовывал разноцветными карандашами. Когда ему хотелось, чтобы она была веселой, рисовал яркими красками, когда грустной - темными, хмурыми .
Ему нравилось пить чай над ней, не задумываясь о том, что проливает горячие капли на нее, прожигая ее. Бумага намокала, буквы расплывались. Он ее высушивал и жирно обводил ручкой в тех местах, где текст был поврежден. И страничка обретала новую жизнь. Только... Только с каждым разом она становилась тоньше и мутнее...
Ему нравилось комкать страничку, когда был не в духе.... Слушать, как она жалостливо хрустит под его огромными сильными руками. Потом, когда меланхолия пропадала, он ласково начинал разглаживать страничку. Под его нежными любящими руками, она становилась податливой и быстро приобретала былую форму и гладкость. Только... Только на нее оставлялись еле видимые рубцы в тех местах, где он особо сильно надавил.
Однажды он устал от странички и вырвал ее безжалостно из книги своей жизни. Только.... Только не смог он без нее долго... Вернул, разгладил, приклеил...
Страничка вроде снова ожила... И даже улыбнулась... Он снова начал рисовать. Проводить карандашом по ее поверхности, врезаясь острием в старые, незажившие рубцы. Чем шире она ему улыбалась, тем больше он раздражался и с еще более сильным рвением продолжал рисовать.
Когда он закончил рисунок, понял, что странички нет....