Этот экзамен не сулил ему каких-либо неожиданностей. Студент четвёртого курса, он сдал уже почти три десятка экзаменов и всегда с неизменной оценкой "отлично". Главной причиной таких успехов было его отношение к учёбе, которую он считал р а б о т о й, не допускавшей недобросовестного отношения. Мало того, как-то само собой и ещё со школы у него возникло и потом укрепилось убеждение, что учиться должно не просто хорошо и старательно, но, н е ж а л е я с и л. Этот добровольно принятый императив он реализовал в жёсткой методе подготовки к экзаменам. Конспекты лекций, а их он никогда не пропускал, выучивал практически наизусть, обращаясь к учебникам лишь в тех случаях, когда требовалось прояснить места, недостаточно чётко изложенные лектором. Впрочем, такое случалось редко: лекторы были знающими и опытными. К тому же свои курсы они читали не первый год, следовательно, имели достаточно времени для детальной их отработки. И, конечно, на экзаменах преподавателей располагали ответы студентов, представлявшие собой дословное изложение текстов лекций.
Хотя на этот раз было иначе. Лекции по второй части большого курса им читал, кстати, совсем неплохо, молодой свежеиспечённый кандидат наук. Но объём материала оказался существенно меньше, чем в первой части, да и сам он проще. Уже никакой сложной математики, только описания принципов построения и блок-схем. Тем не менее и в данном случае он не дал себе послабления, не изменил подтвердившей свою эффективность методе. Выучил всё, как обычно, назубок.
Экзамен поначалу шёл без неожиданностей. Уверенно ответив по билету и на пару дополнительных вопросов--готовясь к экзаменам, он старался предвидеть логичные дополнительные вопросы по каждому билету и заранее обдумывал ответы на них, не надеясь на собственную сообразительность особенно в экстремальных условиях за столом перед экзаменатором,--т.е. в общепринятом объёме и качественно выполнив с в о ю часть работы, он с полным основанием ожидал того же от преподавателя. По правилам, пусть и неписаным, тому надлежало взять зачётку, проставить в ней "отл" и расписаться. Однако молодой кандидат наук, видимо, забывший время, когда сам был студентом, отступил от этих правил и задал ещё один дополнительный вопрос, который, надо признать, имел отношение к сдаваемому курсу, но для ответа на него необходимо было вспомнить совсем другой курс, читавшийся двумя годами раньше и, конечно, даже в памяти отличника сохранившийся лишь в некоторых общих моментах, без деталей.
Такой удар ниже пояса возмутил нашего студента. Вдобавок он был не без гонора, чему способствовали прежние успехи. А потому ответил дерзко, мол, сейчас сдаёт экзамен по данному предмету и гарантирует правильные ответы только в рамках его курса. То был явный намёк на некорректность заданного вопроса. Преподаватель намёк понял, но, имея гонора не меньше, несправедливым своё поведение не счёл и вопроса не снял. В итоге вместо привычного "отл" в зачётке появился первый "хор". И когда её владелец, выйдя из аудитории, сообщил об этом ребятам из своей группы, толпившимся у двери в ожидании очереди на экзамен, случилась сенсация.
Сам же он был не столько расстроен, сколько растерян. Произошло событие, нарушившее привычный порядок, его душевное равновесие. Да и в бытовом плане оно повлекло за собой серьёзную неприятность. На четвёртом курсе приказом по Министерству, к которому относился их ВУЗ, ему единственному в институте была назначена именная стипендия, бывшая значительно больше повышенной, получаемой отличниками, не говоря уже об обычной. Но дело было не только в деньгах. Он не оправдал звания лучшего студента, хотя своей вины за случившееся не чувствовал, считая его несправедливостью.
Размышляя таким образом, он пошёл прочь от аудитории, где продолжался экзамен, и буквально чуть не столкнулся с Селивановым, заведующим кафедрой, на которой работал его обидчик. С этим человеком он был лично знаком. Тот одновременно возглавлял партийное бюро их факультета, и когда в позапрошлом году понадобилось сменить секретаря комсомольского факультетского бюро, именно он "сосватал" нашего героя занять это место. К счастью, на следующих перевыборах удалось освободиться от досадной нагрузки. (Вместе с тем и справедливости ради нужно заметить, что год секретарства, безусловно, сыграл свою роль, когда рассматривались кандидатуры на именную стипендию). Однако уход из комсомольских начальников не изменил отношения к нему Селиванова. При встречах в институтских коридорах этот симпатичный и приветливый человек здоровался, как со знакомым. Вот и сейчас он не только поздоровался в ответ, но и, остановившись, спросил:
--Как дела? Уже отстрелялись?--он показал на дверь аудитории, на которой висело объявление с номером экзаменующейся группы и фамилией экзаменатора.--И с обычным результатом?
--Нет, Борис Павлович. На этот раз четвёрка.
--Да что Вы! Помню, на экзамене по первой гораздо более сложной части курса Вы мне отвечали очень хорошо.
--Ну, Михаил Агапович не Вы.
--Золотцов слишком строг? Это всегда бывает с молодыми преподавателями. Этап самоутверждения. Со временем такой экстремизм проходит. Не расстраивайтесь, просто пересдайте экзамен.
О пересдаче сам он ещё не успел подумать. Но теперь, вспомнив допущенную по отношению к нему, как он считал, несправедливость и представив новую встречу с Золотцовым, тут же решил--нет, к нему не пойдёт. Но пересдать экзамен другому преподавателю, даже и Селиванову, ему, конечно, не разрешат. Корпоративная этика, блин. А что если?..
--Борис Павлович, я бы хотел пересдать, только не Золотцову. Мы с ним сейчас расстались, мягко говоря, недовольные друг другом. Нельзя ли мне пересдать на кафедре?
--Нет, так не принято. По крайней мере я не помню прецедентов. А что между вами произошло? Вы вроде не из тех студентов, которые в своих неудачах винят преподавателей.
--Спасибо, надеюсь, что так. Но о нашем конфликте Вам лучше спросить Золотцова.
--Хм... Ну ладно. Я с ним поговорю. Во всяком случае постараюсь разобраться. Понимаете, этот случай касается не только лично Вас. Ведь выбить именную стипендию было не просто. Наши московские и ленинградские институты-конкуренты привыкли всё брать себе, пользуясь своим столичным положением и имея связи в Министерстве не в пример нашим. Так что терять стипендию очень бы не хотелось. Да и выглядеть неловко тоже. Но само собой разумеется, что даже ради сохранения лица института ни о каких поблажках Вам и речи быть не может.
--Они мне и не нужны. Просто я хочу пересдавать экзамен не одному Золотцову, а всей кафедре.
--Хорошо, посмотрим, что тут можно сделать. Позвоните мне завтра часов в десять или зайдите, если будете в институте.
На этом они расстались.
Когда он позвонил на следующий день на кафедру, Селиванова там не оказалось, но секретарша, узнав, кто того спрашивает, передала сообщение, что экзамен состоится через день в три часа.
После обсуждения всех запланированных вопросов повестки дня заседания кафедры Селиванов попросил присутствовавших задержаться:
--Коллеги, нам предстоит сейчас ещё одно дело. Наверное, вы знаете студента, нашего именного стипендиата. На экзамене у Михаила Агаповича он получил четвёрку, отказавшись отвечать на дополнительный вопрос, сочтя его не относящимся к сдаваемому курсу. И я с ним согласен. Хотя формально студенты должны знать всё пройденное, но практически это невозможно, в чём нет их вины. Поток новой информации неизбежно вытесняет полученную раньше, от которой в памяти остаются только узловые моменты. Не буду спрашивать вас, но сам признаюсь, что сейчас, без подготовки не смогу доказать ни одной теоремы матанализа, не говоря уже о решении дифференциальных уравнений. Понятно почему--нет постоянной практики. Отметки в зачётной книжке фактически условны и свидетельствуют лишь о степени знаний конкретных предметов в м о м е н т с д а ч и соответствующих экзаменов. Это порок системы образования. Повторяю, студенты здесь ни при чём и потому не должны за него расплачиваться. Мы, преподаватели, тоже просто обязаны соблюдать правила игры.--Он сделал паузу и затем продолжил,--если есть желающие высказаться, прошу.
--Разрешите мне,--поднял руку Золотцов.--Я согласен с тем, что Вы сказали, Борис Павлович. И всё же считаю, что о т н о с я щ и е с я к теме вопросы из прежде прочитанных курсов на экзамене задавать можно.
--Такие вопросы, если они действительно важны, Вы обязаны рассмотреть на своих лекциях. Вот тогда недоразумений не возникнет. Ещё кто-нибудь хочет выступить? Нет. Тогда идём дальше. Сейчас нам нужно принять пересдачу экзамена у нашего гордого отличника, который отказался пересдавать только Михаилу Агаповичу. Света,--он обратился к секретарше кафедры,--позовите его. Он должен быть в приёмной.
Организатор пересдачи намеревался придать ей форму обычного экзамена, однако экзаменуемый, выбрав билет, заявил, что может отвечать сразу, без подготовки. К чести собравшихся, они правильно это оценили, не как самоуверенность, но всего лишь как желание сберечь их время. И ответы на вопросы билета показали, что студент отлично разбирается в материале, т.е. подготовка ему в самом деле была не нужна. Дополнительные вопросы по прочитанному курсу лекций также не вызвали у него затруднений. Однако когда Селиванов обратился к коллегам с предложением поставить за экзамен высшую оценку как вполне заслуженную, Золотцов не удержался и спросил у экзаменуемого:
- Вы разобрались с тем вопросом, на который отказались отвечать у меня на экзамене?
- В тот же день. В спокойной обстановке подумал и сообразил. Но в условиях цейтнота и нервного напряжения я соображаю плохо. Что поделаешь - тугодум от природы. Впрочем, как я понимаю, на экзамене проверяются знания, а не сообразительность. Сейчас я готов ответить. Это быстро.
Действительно, сформулировав злополучный вопрос, ответил на него коротко и вместе с тем исчерпывающе и ясно. Больше вопросов не было, и по единогласному решению присутствующих Золотцов как преподаватель, читавший курс, поставил в зачётке "отл".
По иронии судьбы младший брат нашего студента и двоюродная сестра Золотцова, учившиеся в том же институте и даже в одной группе, но двумя курсами младше, приглянулись друг другу и поженились, так что участникам той давней истории время от времени приходилось встречаться у своих родственников. И хотя оба не показывали виду, что помнят её, их общение всегда оставалось лишь формально-вежливым.