Аннотация: История о том, как бумага меняет нашу жизнь в корне.
Это было начало мая. Шел шестой урок в средней школе ?113. В классе математики, несмотря на открытые окна, было душно.
Ровными рядами стояли четырехлапые парты, угодливо подставляя свои плоские спины учащимся. Успокаивающе поскрипывал мел по доске, рисуя какие-то цифры и буквы.
У доски стоял веснушчатый мальчишка Ваня Рыжиков. Он сосредоточенно уставился на нарисованный треугольник и напряженно соображал, что бы ему поесть на обед. Поэтому-то и цифры, что плясали рядом с рисунком треугольника, выходили какие-то нелепые, да до такой степени, что им самим было стыдно из-за своей глупости.
Строгая Василиса Макаровна поглядывала на Рыжикова, время от времени отвлекаясь от заполнения журнала, в котором плавали красные лебеди.
- Ну-с, Рыжиков, - в полголоса, зловеще поглядывая поверх очков, произнесла учительница, - Как там поживает наш треугольник с его равнобедренностью?
- А, что ему сделается? - махнул рукой Ваня, - Три угла, три стороны. Стабильность!
В классе послышалось хихиканье. На первых партах отличницы с бантиками в волосах осуждающе смотрели на Рыжикова, и тянули руки вверх:
- Василиса Макаровна! Можно я? Можно? - изнемогала от нетерпения Ленка Смирнова.
Учительница проигнорировала настойчивую просьбу девочки и снова уткнулась в журнал. Ванька показал Лене язык и снова уставился в зеленую доску, которая по цвету до бабочек в желудке напоминала цвет зеленого лука, коим так любит посыпать вареную картошечку его бабуля...
- Стабильность, значит, - голос учительницы был словно вспышка молнии, у Ваньки по спине промчалась электрическая волна неприятного тепла, - Вот, что, Рыжиков. У треугольника стабильность. А ты чем хуже треугольника?
- Ничем, - согласно закивал Ванька.
- Так пусть и в твоей жизни будет стабильность, - рот Василисы Макаровны расплылся в жабьей улыбке, - Садись, Рыжиков, двойка. Седьмая в этой четверти!
Рыжиков огорченно бухнулся на свое место.
- Смирнова, - обратилась учительница к своей лучшей ученице, - поди к доске, покажи, как решается эта задача.
Тоненький голосок девочки, лепечущий что-то про стороны и углы стабильного треугольника, убаюкивал Рыжикова. Он зевнул.
Колька Васильков со второго ряда глянул на своего зевающего друга - тот уставился в окно, за которым пели сладкоголосые птицы, шелестела юная листва. Весна так и звала наружу, сидеть на уроке математики совершенно не хотелось!
Колька приметил, что лицо Ваньки приобретает все более и более мечтательное выражение. "Уж не влюбился ли он?" - подумал Колька, обыскивая глазами класс в поисках возможной симпатии Рыжикова.
Танька, по прозвищу Коромысло, слишком высокая, а Катька, по кличке Тыква, слишком толстая. Подружки Маша и Глаша лишком легкомысленны - они постоянно ходят парочкой, читают девчачьи романы о любви и очень глупо хихикают. А еще их почти нельзя отличить друг от друга.
Но вот Даша Рыбкина... Колька помотал головой, он не мог позволить этой мысли развиться - он сам был влюблен в Рыбкину. Однажды он принес ей пирожное из кондитерской. Красивое, с кремом. Да вот только не любит, как выяснилось, Даша пирожных. На этом Колькины ухаживания закончились, а чувства остались.
Значит, осталась только Ленка Смирнова.
Очаровательная зазнайка с прелестно вздернутым носиком никак не могла полюбить отпетого двоечника, да вот только Колька, зная характер своего друга, был уверен, что Рыжиков влюблен именно в Смирнову. Ему нравилась холодность, как он сам сказал. Это абсолютно не важно, что Рыжиков говорил о квасе и газированной воде, а не о девушках, но холодность она везде холодность. А холоднее девчонку, чем Ленка Смирнова, надо еще поискать.
Озорник Васильков быстро сообразил, что нужно сделать. Он беззвучно вырвал тетрадный лист и сложил из него самолетик. Между крыльями самолета он синей ручкой написал: "Ванька + Ленка = Л..." и кинул его прямо в Ваньку.
Самолетик прилетел последнему в самый висок. Рыжиков тихонько ойкнул и глянул на бумажный летающий объект. Самолетик лежал, раздвинув в стороны свои крылья и, казалось, отдыхал после перелета между рядами.
Ване сразу же бросилась в глаза страшная надпись, заставившая его густо покраснеть и забыть на несколько мгновений о сочных куриных ножках, которые так аппетитно занимали его воображение. Он пулей повернул голову в ту сторону, откуда, как ему казалось, мог прилететь самолетик, и, увидев насмешливо-беспечное лицо Кольки, догадался, кто автор этого возмутительного послания.
Тогда Ванька решил мстить. Он схватил ручку и корявым почерком написал что-то на одном из крыльев самолетика, после чего кинул его обратно Василькову.
Самолетик плавно спикировал на стол к Кольке. Колька с жадностью схватил его и вчитался в надпись. Чем дольше он на нее глядел, тем шире открывался его рот, в котором не доставало трех зубов.
Надпись гласила: "Колька - дурак!".
Лицо Василькова пылало багровыми пятнами от нахлынувшего негодования. Колька, вспомнив совет Чехова, решил быть кратким.
Он написал: "Сам дурак!" и отправил самолетик обратно Рыжикову, вновь уставившемуся в открытое окно, рядом с которым он сидел.
О, случайности! Вы повелеваете судьбой!
Случайный порыв ветра случайно подхватил бумажный самолетик и случайно унес его в неизвестном направлении.
Прозвенел звонок, ребята стали собираться домой. Рыжиков, побросав учебники в портфель, подбежал к Василькову и стукнул его по голове своим набитым ранцем:
- Так что, проглот-троглодит, домой?
- Домой! - Колька стукнул Ваньку по голове в ответ, и они вместе удалились из класса.
Что же случилось с самолетиком?
Почувствовав свободу, он взвился в самое небо, после чего опустился поближе к земле и, ткнув своим острым носом куда-то спешащего человека в котелке, упал на землю.
Человек обернулся и с удивлением посмотрел на бумажную бестию, которая гордо сверкала надписью: "Колька - дурак!".
- Ну, во-первых, не Колька, а Николай Петрович, - расстроился мужчина, потупив глаза; даже его усы, чем-то напоминающие щетку, казались грустными, - а во-вторых, не дурак, а кандидат наук и профессор горьких помидоров. Вот что ты вообще знаешь о горьких помидорах? - спросил у самолетика Николай Петрович.
Самолетик молчал. Наверное, он ничего не знал. А может быть, он молчал из солидарности, ведь он, может быть, знал намного больше о горьких помидорах, чем Николай Петрович, и мог его этим очень сильно расстроить.
- Вот видишь, молчишь! - торжествовал Николай Петрович, начиная чуть заметно пританцовывать, - Значит, не знаешь, как обидно порой бывает, когда хочешь скушать помидорку, насладиться ее ни с чем несравнимым вкусом, немного сладковатым, с едва ощутимым привкусом соли. А она, пардон, горчит! Непередаваемое разочарование. Так я и стал профессором горьких помидоров - надо исследовать этот вопрос и сделать так, чтобы горьких помидоров стало меньше.
Тут человек взглянул на часы и встрепенулся:
- Заболтался я, однако. Было очень приятно с вами побеседовать, - он приподнял шляпу и немного наклонил в прощальном кивке голову, как это могут делать только усатые профессоры.
Николай Петрович хотел было развернуться и уйти, но в последний момент что-то засосало у него под ложечкой. Тогда он схватил рукой самолетик и написал на нем извлеченной из переднего кармана пиджака ручкой: "Приходите отведать сладких помидоров в Лабораторию Горьких Помидоров во втором часу дня каждый день, кроме воскресений". Николай Петрович воровато оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не видит за такой детской забавой, и запустил самолетик в поток попутного ветра. Самолетик улетел, а профессор, нахлобучив шляпу и приняв серьезный усатый вид, спешным шагом поторопился в Лабораторию.
***
Улица кишела людьми, как лесной муравейник - муравьями. Толстые дамы с объемистыми сумками прижимали к стенам зданий тоненьких червякообразных джентльменов, которые, демонстрируя свою мужественность, пытались любоваться и, не переставая, восхищаться нагретым за день кирпичом, в котором там и тут сновали разноцветные божьи коровки.
За всем этим действом наблюдал бездомный гармонист, прижимая к себе гармошку, как будто та была живым существом. Возле его ушанки, небрежно брошенной на дорогу, лежала большая лохматая собака, сторожившая мелкий улов бедняка.
Подождав, пока очередная дама в теле пройдет мимо него, бедняк растянул меха и заиграл задорную мелодию. Пес завилял хвостом. Тогда мужичок запел:
В четверг на рынке, на базаре,
Украли мужа толстой Мани,
Кричит "Украли!", но в том дело,
Она сама на мужа села.
Дама обернулась и грузным взглядом заплывших глаз воззрилась на наглеца. Тот лишь приветливо ей улыбнулся и помахал рукой. В горле женщины заклокотало рычание. Пес поднял голову и зарычал в ответ. Дама взвизгнула и, ускорив шаг, поспешила удалиться от бродячего музыканта и его "блохастого коврика", как она потом сказала своим подружкам по лавочке во дворе.
Мужичок счастливо вздохнул - день прошел не зря. Он считал своей работой высмеивание пороков общества в обличительных частушках. Но частушки про душевные недостатки, увы, не цепляли публику, когда частушки про пышные формы всегда приносили славный доход. В шапке мелодично зазвенели бросаемые туда монетки. Мужичок встал и подошел к шапке, в глубине души надеясь, что там собралось достаточно средств, чтобы пообедать. Но в шапке лежали лишь несколько неприкаянных пятаков. Расстроенный музыкант думал было снова засесть за инструмент, когда около его ног приземлился неизвестно откуда прилетевший бумажный самолетик.
- Эка штучка! - сказал мужик, взяв в руки причудливо сложенный кусок бумаги. Повертев и рассмотрев его с разных сторон, музыкант не мог не заметить любезного приглашения отведать сладких помидоров.
- Смотри, Буйвол, здесь можно здорово поживиться! - обратился гармонист к своей собаке, тыкая пальцем в надпись, сделанную Николаем Петровичем. Буйвол лишь фыркнул.
- Пойдем, хороший мальчик, - гармонист посвистел. Собака, поднявшись на свист, засеменила за хозяином, втайне веруя, что сегодня ей перепадет лакомный кусочек.
Гармонист все еще вертел в руках чудесный самолет, хихикая над забавными надписями, сделанные мальчишками. Тут мужичку пришла в голову идея тоже что-нибудь написать на самолете, но у него не было ни ручки, ни карандаша.
Он огляделся. На скамейке сидел мужчина лет сорока, гладко выбритый, начисто некормленый и затянутый в полосатый галстук. Голодный мужчина грыз кончик карандаша и разгадывал кроссворд в ежедневной газете. Слово вертелось у него на языке, да все никак не хотело выливаться на бумагу:
- Блюдо из мяса и капусты, блюдо из мяса и капусты, блюдо... - бормотал мужчина и вдруг заверещал, как столичная актриса, увидевшая мышь. И было из-за чего.
Представьте себе, сидите вы в парке. Голодный. Никого не трогаете. И тут перед вами буквально из ниоткуда материализуется небритый обросший мужчина в рваной рубахе, потрепанных джинсах, шапке-ушанке (напомню, был май), с гармошкой в одной руке и бумажным самолетиком в другой, и, так загадочно-загадочно сощурив глаза, проникновенно говорит полушепотом, расплываясь в улыбке: "Голубцыыыыы!".
Как тут не испугаешься? А тут еще и мужчина нервный попался. Он с громкими воплями вскочил со скамейки и рванулся прочь оттуда, оставив на месте газету, карандаш и белоснежные перчатки.
- Этот, как его... Вегетарианец, наверное, - пробормотал гармонист, - Ишь, как мяса испугался! Беги, беги, галстучный гепардик!
Гармонист присел на то место, где сидел нервный "гепард", и стал задумчиво посасывать кончик карандаша.
"А голубцы очень вкусны!" - ничего больше в голову гармонисту не пришло. Он даже злился на себя, но ничего не поделаешь - если мозг думает о голубцах, то ни о чем другом он больше думать не может. Так и написал гармонист на самолетике, что голубцы очень вкусны, и, не глядя, запустил самолетик себе за спину.
- Пойдем, Буйвол, может нас не только помидорами покормят, но еще и голубцами, - гармонист поднялся и, положив гармошку под мышку, засунул руки в карманы и стал насвистывать какую-то мелодию. Пес, с ленцой переставляя мохнатые лапы, пошлепал за ним.
***
А самолетик продолжал свой путь на крыльях ветра, пока не приземлился около входа в пятиэтажный подъезд. Еще немного, и он бы тронулся с места, но внезапно дверь подъезда со скрежетом открылась, и оттуда вышла молодая женщина. Самолетик решил ею немного полюбоваться. Она была в голубовато-зеленом платье чуть ниже колена и держала в руках темно-зеленую сумочку, подобранную точно в тон к туфелькам. Бумажный самолетик сразу привлек ее внимание. Надо признать, что особы женского пола более подвержены влиянию всякого рода мистическим штукам и предзнаменованиям, чем мужская половина населения земного шара. Поэтому женщина, сотрясая свои только что завитые кудри и перебирая ножками на каблуках, изумительно цокая ими по серому асфальту, подбежала к самолетику и наклонилась, чтобы поднять его.
Повесив сумку на одно плечо, чтобы было удобнее исследовать находку, женщина внимательными веселыми глазами оглядела бумажку. Среди прочих нелепостей, что там встречались, женщина наткнулась на надпись про голубцы.
"Это же Сережа! Да, точно, это Сережа! Он решил так передо мною извиниться. Романтик!" - подумала женщина.
Она прижала к груди самолетик и с грациозностью юной серны вскочила обратно в подъезд.
Дело в том, что сегодня утром эта чудесная женщина решила порадовать своего мужа великолепными голубцами. Но, то ли женщина не так чудесна, то ли голубцы не так великолепны, но муж, который, возможно, был просто бесчувственным чурбаном, остался недоволен. А ведь нет ничего обиднее для женщины, чем недооценивание ее кулинарных способностей. Мало ли, может у нее собственный способ жарить яичницу! Да, нужно, чтобы она немного пригорала, ведь появляется некая пикантность! Дымок! А эти мужчины...
И женщина (на то она, простите за грубость, и женщина) решила немного, совсем чуть-чуть, самую капельку, побыть фурией. Вы, наверное, не знаете, но все женщины в прошлой жизни были фуриями. Вот природа и берет свое время от времени. Но женщины не виноваты! Кто ж виноват, что он родился женщиной?..
Таким образом и поссорились муж с женой из-за каких-то голубцов. Читатель, внемли моей просьбе: никогда не ссорься из-за голубцов. Особенно - из-за невкусных голубцов. Милый мой, невкусные голубцы не стоят и мизинца твоей очаровательно жены. Ведь главное что? Правильно, главное не голубцы, а внимание.
Но мы отвлеклись. Наша барышня, запыхавшись, врывается в квартиру, снимает с себя каблуки и бросается на шею к опешившему мужу.
- Лиля? - ошеломленно спросил муж, встречая свою жену у порога.
- Сережа! Милый! Что ж ты сразу-то не сказал, что тебе голубцы все-таки понравились?
Недоумевающий Сережа обнял жену и лишь круглыми глазами посмотрел на кота Ваську, ожидая поддержки у хвостатого негодяя, но тот лишь зевнул.
- Тапочком по голове получишь! - прошипел муж, обращаясь к коту.
- Ой, прости, прости! Больше так не буду, - женщина отлипла от своего мужа, - ты у меня такой романтичный! Послание какое-то придумал, - счастливая Лиля обувалась, радостно улыбаясь, - Я полетела.
Лиля чмокнула Сережу в нос.
Муж закрыл за ней дверь и выдохнул. Кот лукаво посмотрел на него. Тогда Сережа погрозил ему пальцем и пошел дописывать очередной внеплановый отчет.
Кот только и ждал этой минуты. Он давно заприметил шуршащий самолетик в коридоре и теперь бросился с ним играться. К своей кошачьей досаде, он загнал его под массивный шкаф и теперь никак не мог его оттуда извлечь. Он жалостливо мяукнул, облизал лапки и пошел в комнату к хозяину лежать на клавиатуре.
***
Прошло двадцать лет.
Та пара, что поругалась из-за голубцов, уже давно не жила в этой квартире. Сейчас их место заняла семья Рыжиковых - видная пара. В меру упитанный рыжий мужчина и тростиночно-худая с вздернутым носиком женщина.
Как-то утром за завтраком они говорили о том, что пора бы уже убрать из квартиры большой шкаф, стоявший в коридоре. Он уже давно превратился в бесплатную жилплощадь для хитрющей моли. Рыжиков пообещал своей жене разобраться с этим неприглядным предметом мебели.
Несколько дней спустя в квартире прочирикал звонок. Дверь распахнулась - на пороге стояли двое рабочих, готовых разобрать шкаф и вывезти его из квартиры.
Шкаф был разобран, рабочие уехали. На том месте, где раньше стоял гардероб, серился островок пушистой пыли, а на островке лежал одинокий бумажный потрепанный самолетик.
Иван Рыжиков, проводив рабочих, принялся убирать оставленный мусор. Вольно-невольно он заинтересовался самолетиком - тот был исписан вдоль и поперек. Ностальгия затопила сердце Ивана. Он поднял самолет и попытался разобрать надписи. И вдруг он увидел надпись между крыльями. Ту самую надпись, сделанную рукой Кольки Василькова. Надпись, что таинственно обрывалась и вульгарно гласила: "Ванька + Ленка = Л...".
Перед Рыжиковым появились картины школьных воспоминаний: как он плевался Ленке в волосы жевательной резинкой, подкидывал ей в ранец мышей и жуков. Вспомнил, как он подрался из-за нее с мальчишкой, на три года старше него. И Ванька потом еще два месяца валялся в больнице, а Ленка за ним ухаживала - приносила цветы и апельсины. А когда Ванька выздоровел, он провожал Ленку до дома, чтобы никто к ней больше не приставал.
- Дурак ты, Колька, дурак, - сквозь слезы радости прошептал себе в усы Иван, - На то ты и дурак, чтобы правду говорить.
- Вань, ну где ты там? - раздался с кухни женский требовательный голосок.