— А! — выдохнула я, валясь с тубаретки, — АЗ-з-зело!— упрямо воскликнула я, уперевшись ногой в землю. Лёд, синева горных вершин и подземный зельный (зелье — огненная вода) жидкий огонь — вот какая буква, коктейль "Подземный Огонь Плутона-Дракона-Скорпиона (которого, как известно, вытесняет с насиженного места Змееносец) — Земля Тельца, Венера-Пандея(чувственная) — Воздух Водолея-Урана (обновление, реформация, прогресс — куда же без него!)".Огонь Льва, который победил, и может принять и силу, и славу, и богатство, ибо он достоен.Восхождение Быка-Алеф на вершину Ферт.Ферт — не просто вершина, но — гора или столбик: Вода Рыб, Нептун, Венера-Агапе(самопожертвование) — Земля Девы(Меркурий-Тот как проводник через тьму к Свету)— Небесный Фиолетовый Божественный Огонь, Бог и Престол Его. Ферт — Рыбокозерог (крайность высот и глубин, полнота проникновения) с сияющими рогами изобилия небесной благодати. Аз-Ферт — это Агнец, царь-первосвященник, соединение знания и веры, жизненного опыта в юдоли земной и способности проникать в мистическую сущность вещей.
— Ты уже почти выучила алфавит, осталось совсем немного: тридцать раз и три буквы.Как видишь, изучение алфавита весьма приличное занятие. Продолжим? Макушка не очень свербит?
— Продолжим...
Веди-Оук...Мудрость, внутреннее ведение, смысл — Закон, кодекс правил, десять заповедей.Опять я поехала с тубаретки, как-будто мне дали между глаз, уносимая текучестью Веди, но упёрлась ногою в Оук.В голове загудели колокола: один мелодичный и высокий, другой глубокий, прерывный и низкий. Почудилась земля Египетская, тайное святилище и восседающая на кубе женщина со свитком(Буки, книга, прочитанная Алефом до конца, книга жизни и человеческой истории) в руках, ведующая всё на свете и во тьме...Моисей, разверзающий воды своим посохом(кружок оука) на две половины(развилка оука)...Агнец и Моисей на горе Синае, Царь-Первосвященник и Его Закон...
Глаголь огненной, жалящей струёй вырвался из горла...Застыл как вечный крик, распятый, с раскинуТыми руками, в венке терновом, переплетённом с розами — вечный сплав страдания и любви, "из любви к Человеку послал я Сына Единородного на Крест", пригвождённый, пронЗённый Зайном(знак близнецов — страдание раздвоения.Припомните в послании апостола Павла к ефессянам:Ибо он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, дабы из двух создать в Себе Самом одного человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нём) небесно-земным, огненно-твёрдым, закланный от начала мира, охлаждённый, оТВЕРД(О)евший на Тау-Кресте. Но эхо от Глаголя пронзает миры.Жерло вулкана — недр Божьих Синайских — выбрасывает Огненное Слово: рождается новое понимание, новая религия, новый виток истории.Близкие к извержению прославляют его, но опаляются, сгорают, и — обугленные, словно заражённые — пугают смотрящих издалека на этот свет, не понимающих и ненавидящих: разве может быть благостью этот жуткий, поядающий наше поселение огнь, поядающий нашу размеренную привычную жизнь: горшки, платья, брюки, носки, корову...Но они уже не помнят, что много веков назад было такое же извержение вулкана, и извергнувшаяся лава(быть может, тот вулкан находился в воде, а теперь смотрите-ка: вышел на воздух, покоясь на том самом острове, который образовался после прошлого извержения. Может, назвать его Атлантида?), упитавшая как удобрение неплодоносную уже землю, снова привлекла на забытые поля их предков.
С течением времени Глаголь затвердевает, изживая заложенную в нём энергию, и — происходит новое извержение, дарующее более высокую ступень прежнего понимания.Но — не забудьте взять всё лучшее из прежнего! Прежнее — не враг!(Слово "религия", между прочим, происходит от слова "связывать", а не разрывать, делить на чужих и своих.) Новое — не враг!— несётся вечный крик с Креста. Ну а кто его слушает, этот крик? Если у нас нет врагов, то кого же нам терзать, позвольте? Но — усложним вопрос:мне не нравится никого терзать, но меня терзают те, которым это нравится (а такие всегда найдутся — плутоново дитя толпы.) Что же делать? Ответить или нет? Не знаю...вы, может быть, знаете? К слову: я всегда удивлялась как некоторые люди в России могут с благоговением вспоминать имя Сталина, если он вырезал всё здоровое в стране, как сошедший с ума хирург.Но оказывается дети Дракона — тоже дети, и тоже любят своего папашу!Может они любят сказки, которые он рассказывает им на ночь, чтобы они заснули, а папаша под покровом темноты отправился бы пока на охоту?Дитя толпы напоминает мне наделённого недюжинной силой ребёнка, но безобразного от природы и тугодума.Не имея возможности утвердить своё превосходство с помощью красоты, ума или таланта, этот ребёнок утверждает его с помощью силы.Тем более папаша — пример для подражания, тоже утверждает своё превосходство с помощью кулаков, может побить и бьёт, но в сущности — любит, иначе совсем бы убил или выгнал из дома.Нет, не выпускает, почти не убивает даже — так, подчистит иногда для порядку, чтоб не вздумали, больно их много, за всеми не уследишь...И — внутри уже злорадство по поводу убиенного брата своего — значит, меня выделили, папаша отнял у того, чужого то, что мог бы не отнимать, но — отнял и отдал мне, и поэтому у меня стало больше, и теперь — благодарный — я плачу над его могилою от любви, и хочу, чтоб он воскрес. По-моему, такие мысли появляются у некоторых людей и по поводу Отца Небесного, Сын Которого, как известно, заповедовал любить ближнего, как самого себя. А если "Я и Отец — одно" то, стало быть, и Отец заповедовал.С чего же последователи учения Христова утверждают, что только они спасутся, а как же любовь к братьям своим падшим? Они, стало быть, тоже для вас чужие?Тоже радуетесь по поводу того, что вас выделили, а остальных убили в угоду вам, чтоб вы почувствовали себя избранными, чтоб у вас стало больше, чем у других, чужих, не наших? Да, на Руси было много мучеников, пострадавших безвинно, но разве они приняли смерть для того, чтобы иметь возможность потом за неё отомстить?Не верю. Они приняли смерть потому что в тех страшных условиях у них было только один выбор:идти на Голгофу или послать другого. И вообще — страдание этих людей на протяжении такого количества времени после 17 года — разве это не затянувшиеся крёстные муки?Людей много, а тело одно — Христос на Вечной Голгофе. А вы в церковь ходите, свечки ставите, на иконы смотрите, крестики освящаете, а вы посмотрите в лицо прошлому своей страны, обернитесь — вот он Христос перед вами, пророните хоть слезу, найдите хоть каплю со-переживания этих мук. За этим вы в церковь ходите ведь, этого ищете или что? Наложить лик Христа как маникюр на пальцы и растопыриться? Христа не купишь, как мне кажется, ему нужно уделить какое-то время, прожить мысленно хоть немного, как он.Но вот он Христос, совсем рядом, смотрит из-за спины миллионами замученных, сколько книг, сколько историй, а вы?Вспомните Булгакова: Мастер проживает со-причастно историю Пилата, сам очищается и освобождает Пилата из плена времени.Ну прочитали мы книжку про наших замученных — скажите вы, — всё равно ведь уже всё прошло и ничего не исправишь.Но отчего же вы тогда ходите в церковь? Молитесь и уповаете, когда за вашей спиной висит до сих пор на Кресте Забвения трагическое прошлое нашей истории, люди, которых вам даже не приходит в голову бережно снять и похоронить — в своём сердце, где же ещё! — оплакивая и навещая могилу — вспомяни да не один раз, а хоть бы и столько раз, сколько вы ходите в церковь, пока это со-переживание не воскресит мумию вашего сердца.Может тогда мы и приблизимся к тому, на что надеемся — к возрождению нации.Когда-то Владимир Ленин покрестил Россию "проклятым" крещением, перечеркнув всё наше достояние всех прошлых поколений, осенённое и благославлённое когда-то Владимиром Святым.Россия, как раздвоившаяся Алиса — одна половина провалилась в Зазеркалье, а у другой отшибло память и она немного свихнулась, всем свои существом ломанувшись в Страну Чудес — красить волосы, менять прокладки каждый миг, спускать кетчуп с балкона, откусывать пикник у своего ближнего, отслеживать признаки наступающего кариеса, хрустеть чипсой. Может, пора окропить её мёртвой водичкой, чтобы распавшиеся части срослись, а потом живой, крещенской, чтобы она наконец воскресла? Или может надеть на бутылку кетчупа освящённый крестик и сказать что так и надо? Или может у Бога особое пристрастие к майонезу и покемонам?Если Бог вам не нужен, то зачем вы ходите в церковь? А если Бог вам нужен, то почему вы не хотите его привлечь? Попробуйте, настоящая любовь всегда рождает взаимность.
Всё таки я упала с броневика, любезно воображённого Ангелом вместо тубаретки.
— Подождите, я ещё не закончила! — крикнула я яростно, залезая обратно на броневик.Глаголь он такой — пока не выскажешь, он не застынет, а будет лезть изо рта.Пока я залезала на броневик немного Глаголя уже улизнуло и я продолжила не с того места с которого начала.Вылетел, как говорится, и — не поймаешь!Поэтому с небольшим провалом связующего звена продолжаю нести ахинею (каждый неофит обуреваем жаждой учительства, это я про себя):
— Да, я тоже радею за справедливость и считаю, что провинившийся перед Богом и людьми человек должен понести меру причинённого им страдания, но не "во веки веков", а пока не искупит свою вину. А искупление — это прежде всего покаяние, а покаяние — это понимание чужого страдания, со-чувствие, некоторое перерождающее и очищающее внутреннее переживание со-причастности человека человеку, связи между людьми, поколениями, Богом и миром.Неужели Бог не в силах привлечь к себе обратно и падших? Не верю, и апостол Павел тоже не верит, а говорит:может.Но надо хоть немного очиститься, а то мы все накрашенные, а в душе — помойка и безразличие. Да что говорить!Люди шугаются, когда им говорят о Боге.Сразу вспархивает со дна души подсознательно сидящая мысль:нас заманивают в какое-то сектанство.А я вам предлагаю, что ли, организовать партию?Нет, не предлагаете вроде, скажете вы, но всё равно: какое-то подсознательное недоверие, да? Я думала над этим.Подозреваю, это от того, что люди боятся, что их объединят под каким-нибудь благовидным предлогом, а потом какой-нибудь прохвост воспользуется этой всколыхнувшейся энергией и направит её на утверждение своей власти, и — не дай Бог! — это будет новый тиран.Такая опасность действительно существует, вы боитесь не зря.Поэтому говорю — не верьте, если само не вериться.А поверив — подвергните анализу: почему я поверил и у меня сразу появилось желание устроить мировую революцию? Это я сейчас отслеживаю свои реакции: я поверила и сразу кинулась на броневик проповедовать, взывать...Вера — это искра такая, которая имеет обыкновение разгораться в пламя фанатизма.Поэтому охолонитесь, друзья мои.Бог дал Ангелам, как известно, белые крылья, а они превратились в чёрные. Знаем мы этих ангелов — Бог дал им чёрные крылья, а они их красят в белые! Пусть красят, не убивать же их за это, но всё подвергнем анализу ума, если он, конечно, есть.Предлагаю: говорить друг другу правду, только правду и ничего кроме правды, как Гамлет и не воображать себе врагов, мы разумные люди.Будем обмениваться правдой, пока не настанет царство истины — это единственный разумный выход.
Я упала с броневика, но снова залезла и продолжала (какая я, однако, настырная вся):
— Жажда мести — откуда это гнильцо могло взяться вообще, месть — дело совсем во вкусе Дракона, но никак не Христа: полюби брата своего, но нигде не сказано отомсти брату своему.Конечно, я тоже не Христос, могу и не подставить вторую щёку, но давайте хотя бы называть вещи своими именами. Зачем? — с совершенно естественной иронией спросят меня некоторые пытливые. Затем, пытливые!— отвечу я с совершенно естественной иронией, о Раскольниковы! эпохи капитализма в начале пути, в начале книги великого Достоевского. Кто-то убил старушку в мыслях "выживают сильнейшие, здоровая конкуренция, Ницше, конспект", а кто-то...Почему-то очень жалко людей. Где люди? Лю-ю-юди-и-и! Есть ещё здесь хоть кто-то, кроме меня? Эх, Достоевский, Достоевский... кто тебя дочитает до конца, в каком году?( я захлебнулась словом, подавилась, прокашлялась, немного Глаголя — какой стремительный! — улизнуло, не успев претвориться в слова, я продолжала...) Но, стало быть, зачем, чтоб воскрес, папаша твой Дракон, старушка-коммунистка, полная печали от внезапно расплодившихся Раскольниковых-ницшеанцев? Потому что отчим хоть и не бьёт меня, но — и не любит, и как-будто я потерялася, и кто теперь будет обо мне заботиться, и он ещё пытается меня научить уму-разуму, но он совсем меня не понимает, он — чужой. Далеко за примером ходить не надо: отправилась я как-то в магазин. Встретились мне две женщины. Одна старенькая, по собственной инициативе подержала дверь, пока я протискивалась с сумками, взглянула или лучше сказать — зацепилась за меня глазами: выражение такое заискивающее и будто просящее чего-то или ждущее. Я сказала, улыбнувшись: "Спасибо!".Она сразу кинулась на меня, чуть ли не в объятья, забормотала чего-то, залепетала, благодарная от самого крошечного внимания, словно сиротливый, ни к чему не приспособленный ребёнок, брошенный на произвол судьбы со смертью бешеного, но по-своему заботливого отца. А будь сейчас то время — подумала я — она бы, возможно, открыла мне дверь на тот свет — святая простота!... Что делать? Вот вопрос! Другая женщина была помоложе, лет около сорока, хорошо одетая, с современным недоброжелательным лицом открыла передо мной дверь, хотя я её об этом не просила и, поддерживая дверь, прошипела:"Дверь ещё перед ней держи!"Не любят ближнего своего...Остановитесь, я больше не могу!— крикнула я, когда цепкий огонь Глаголя на полсекунды ослаб.
— Ни в коем случае, — сказал Ангел, — Кто хочет изучить азбуку, тот должен идти до конца.
— Вечная Голгофа, вечная жертва, "бесконечное преклонение, бесконечная жалость"...— заткнулась я наконец, валясь на броневик.
— Это у вас и зовётся любовью? — спросила я, глядя в звёздное небо.
— Это зовётся азбукой, мы не извращенцы.Ученье — свет, а неученье — тьма.Ты всегда любила учиться, я видел твой аттестат.Продолжим?
— Там есть и тройки, — возразила я.
— Просто не было хорошего учителя, чтобы привить тебе любовь к своему предмету, — возразил Ангел.
— Мне достаточно и этого образования, — пробормотала я с броневика.
— Чтение изучают еще в дошкольном возрасте, дорогая.
— По-крайней мере я буду живой необразованной мужланкой.
— Страх смерти мешает тебе изучать азбуку, Либби.Я это исправлю.
— Вы правы:в изучении азбуки нет ничего неприличного. Но и приличного ничего нет.
— Это и есть всё, что есть.
— Есть...гласная такая.Есть — это значит тут, а тут — это значит везде есть.Я Есть Тот, Кто Есть!— говорит Бог-зиждитель.Я есть тот, кто ест! — говорит Дракон-разделитель. И всё это вместе:Слово — оживляющее и разъедающее, Озирис и Сэт в одном флаконе.Изида даёт понимание смысла прочитанной книги, а Озирис и Сэт, взаимодействуя друг с другом, делают возможным её прочтение.
Добро, благость оживляющая, скрытая в сердце..."От избытка сердца уста глаголят".Но сердце, как известно, источник не только любви, но и злобы."Не делай добра — не будет зла", "Благими намерениями выстлана дорога в ад". В Добре и Слове противоречия между внутренним и внешним расходятся на крайности.Слово, глаголящее о Добре, но неверно понятое становится источником зла.Слово о Добре — Евангелие Христа, например, изначально целое, связное, замкнутое — как бы расплёскивается, на каждого человека что-то попадает, но не всё (сколько вместить может), и человек то, что принял в себя утверждает как истинное, а то, что не вместил — отрицает как ложное.Так зачинается новый зверь, который растаскивает изначально целое по частям.
— Да-а, а говорили Слово о Добре...— протянул Ангел.— По делам узнаете их. Хотя...свои дела можно свалить и на другого.
— Не убий! — добавила я, — Христа в себе не отвергай.
— Не вешай облик Люцифера в храмах, ибо Агнец ещё не родился.Я ещё не родился...какой-то позор! От Востока до Запада — помни.Хотя...как в "День независимости".Вот смеху-то будет!
— Прекратите воду мутить, — пожурила я, — Лучше расскажите что-нибудь.
— Читала "Гамлет"а?
— Даже разговаривала с его призраком, — усмехнулась я.
— Разговаривать с призраком Гамлета — это ещё не значит его узнать, — улыбнулся.
Я тоже улыбнулась.
— Гамлет тоже не сразу признал своего отца, думая, что это дьявол — было у него такое сомнение.Как там..."Дух, представший мне, быть может был и дьявол...и в гибель вводит.Блаженный ты или проклятый дух, овеян небом иль гиенной дышишь?злых или добрых умыслов исполнен? Куда ведёшь? Я дальше не пойду.
— Так слушай.
— Я готов.
— Уж близок час мой, когда в мучительный и серный пламень вернуться должен я.
— О бедный призрак!
— Нет, не жалей меня, но всей душой внимай мне.
— Говори, я буду слушать.
— И должен отомстить, когда услышишь.
— Что?
— Я дух, я твой отец, приговорённый по ночам скитаться, а днём томиться посреди огня, пока грехи моей земной природы не выжгутся дотла. Я бы мог поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звёзды, вырвал из орбит...
— О Боже!
— Отомсти за гнусное убийство.
— Убийство?
— Убийство гнусно по себе, но это гнуснее всех и всех бесчеловечней.Идёт молва, что я, уснув в саду, ужален был змеёй, но знай, мой сын достойный: змей, поразивший твоего отца, надел его венец.
— О вещая моя душа! Мой дядя?
— Да, этот блудный зверь...что быстрый, словно ртуть. И мерзостные струпья облепили, как Лазарю, мгновенной коростой всё тело мне.
— Век расшатался и скверней всего, что я рождён восстановить его!
— Фу, гадость!(скривился презрительно).К делу, мозг! Гм, я слыхал, что иногда преступники в театре бывали под воздействием игры так глубоко потрясены, что тут же свои провозглашали злодеянья. Убийство, хоть и немо, говорит чудесным языком.Мне надобно проверить: зрелище — петля, чтоб заарканить совесть короля!
— Как всё таки Дракон попал к вам?
— Через ухо, когда я слушал призрака, случайно. Меня терзало смутное сомненье: кто ты такой, воссел в раю на троне? Мой Отец? Вот этот воплощённый геноцид?что ревностью и яростью снедаем: из дома никого не выпускает, на демонстрацию ходить и славословить, с утра до вечера дудеть, не зная мочи, ничем не выделяться как дурак! Да я его в сто крат умнее!Он ещё удумал бесполыми всех сделать, что за гадость! Кто спрячет деву от меня? Она сошла с ума...
— От счастия?
— Быть может...когда её я выпустил из рук.
— Ребро не может без любви...
— ... ну что ж, и я не можу.
— Нет, то не мой отец, какой-то призрак!Отец!...
— Отец!...Мне кажется его я вижу.
— Где, принц?
— В очах моей души.В душе моей со мной он говорил, моля: отмсти! Возможно, показалось, я не спорю.Но друг мой Азазель увидел тоже, что дело здесь нечистое. Быть может, и друга Азазеля посетили глюки.Цареубийца! — закричали мы и быстренько свалили в Атлантиду, где нас нещадно истребили, потопив сей остров, как в Сибири — бескрайней! — топят баржи и вагоны. Донос сыграл здесь злую шутку.Я до сих пор на дне, со дна тебе взываю, из мира мёртвых, но бессмертных. Меня теперь, как прежде моего отца, терзает свой Дракон.Открою тайну: ибо!наш Бог — наш зверь и наша жертва. Наш Он, в одном лице, неведомом и скрытом, как Провиденье или буква: Есть. И если я терзаю, то себя лишь.
— Отец!...
— Не плачь. Поверь, я не хотел отцеубийства.Я зрелища раскинул сети, чтобы предстал воочию весь ужас, как в зеркале, чтоб он увидел лицо своё с кровавленным оскалом. Сподобил я на это человеков, как-будто их нарочно сотворили, что понял я попозже, к сожаленью, — иль к счастью, чтобы истина открылась в конце моих непризнанных мучений.Устроил для отца я представленье, владея безоглядно всей землёю, тогда как мой отец сокрылся где-то.Быть может, от стыда, — подумал я.Играл я за двоих, как режиссёр, талантливый, все роли проживая в себе самом и силою искусства — к чему я исключительно способен — хотел я правду вырвать об отце и о себе самом до кучи.Но скрывалась...та правда почему-то бесконечно, утопленная водами потопа кровавой ярости, вражды и мести. О, как всегда, горят библиотеки!Так я дошёл до ручки, погребённый под шкурою дракона-зверя, как покойник.И в это время вдруг приходит некто, откуда не возьмись, как говориться, и проповедует мне о любви какой-то, которой я как-будто бы не знаю.Израиль, говорит, мне покажи-ка...С ним я из любопытства поругался, он смутно мне отца напомнил — тот образ, что давно я видел в глазах твоих, его храня в душе.А может, образ самого себя, кто знает!Пришедшему — чужому! — не поверил. Возможно, с каверзой пришёл, однако!Обман, быть может...Залез на Крест я, как дурак, по просьбе.Из любопытства — чтоб и не повиснуть!Любви какой-то будто бы не знаю...Попался на крючок, как бегемот!Меня проткнули, взвыл я, словно зверь.Так воят под ножом хирурга, что режет без наркоза почему-то. С той странной целью, чтобы знал ты, что не покровами обмана движутся планеты, а голой правдой.И помнил бы об этом. Ведь наркоз — отшибло память! — рождает подозрение в обмане.Ты понял, Сын Мой, что Дракона нельзя убить, и зло рождает зло? Ты поедаешь сам себя — и только.Тебе открыл Я эту тайну.Так я заклал себя, влекомый познаньем новым, что зло от зла не избавляет. Быть погребённым под звериной шкурой уж больно не хотелось.Зачем всё это?— думал я, повиснув среди лесов возлюбленной России.Что толку? Всё мне казалось обессмысленным, тупым, порочным колесом катилось красным по сердцу.Что толку? Человек чуждается страданий и трудно завести себе друзей, когда они как закланные агнцы должны ложиться за тебя под нож. Что толку? Я давлю — и сам себя я погребаю, а если я как жертва под нож себя подставил — эти люди, как некогда и я, барахтаясь в покровах заблужденья, что стоит лишь убить совсем немного — каких-то дохлых и ненужных человеков, — чтоб доказать кому-то и зачем-то, о чём-то...Ведь нету выбора в проклятом этом доме, чтобы отвести мой яд познанья: ты либо жертва и съедаем, или ты — зверь, и погребён, и словно в огне иль сере в этом кожухе сдыхаешь, прокляв своё бессмертье.Тогда во мне тоска родилась — бездонная и жуткая: ужель нет ничего в сем гнусном мире, что снимет груз последнего познанья! Чёрный квадрат, проклятое бессмертье!Прочь, прочь с Креста!Снимите!...А та, которую я вспоминал порою, с отрадой тайной...Как та принцесса — предпочла и розу, и соловья трещотке свинопаса. Так человек — всё целое насилует, и девство истины, и замкнутость её — на части рвёт в уме, и каждый, махая окровавленным куском перед лицом другого тычет: вот истина, я истину познал!Не зная, что она любви лишь ищет.Но — раздираемый — тебя я ненавидел, и яростно преследовал где только ты на пути моём не попадалась.Я обезумел. Где-то сохранённый, мой образ светлый у Отца храним был.Предчувствуя, надеясь, что пребудет в конце концов покой и исцеленье, я от страданья всё же обезумел.Тогда познал я, как страдал Отец, когда одну его признал я половину, а на другую бросился с ножом, как обезумевший, разрезав человека на верх и низ, и натравил их.Когда познает это человек, тогда Дракон, снедаемый любовью, завыв, падёт сражённый и умрёт в глухой пустыне, чтобы вновь воскреснуть в прекрасном облике...где раны — сладки, а зло — приятно, и мир — воинственнен, и страсть — нежна, и древо жизни пышно зеленеет.
— Вот такая наша буква Живете, — сказал Ангел после некоторого молчания.
И надо мной созвездья проплывали, как проплывают в море корабли...
Стрелка крутилась на Компасе Жизни
В бешеной скачке созвездий Вселенной...
За спиной Нео Ярчайший Сириус горел, словно глаза собаки Баскервилей.Потоки майских акварид, как ветер раздували Паруса. Нео стоял на палубе и смотрел вдаль: не появиться ли там, за Кормой земля обетованная...Нео послал "Ворона", "Ворон" не вернулся.Тогда Он послал "Голубя". "Голубь" вернулся, но немного не в себе.Кролик стал вести себя странно...Всё произошло очень быстро.Словно Летучий Голландец Ван Нистелрой, блуждает небесный корабль, ища причала...Павлин самовлюблённо распускает свой хвост — Ты это видел?
— Как назывался Корабль? — спросила я.
— "Люцифер".
— А Нео?
— Нео — человек.
— А Ной?
— Но только на Земле и позже...
Индеец видел, поспорим? Ставлю кролика-мутанта, а что поставишь ты? Великих Близнецов? Индеец видел, это точно, — быть может в Телескоп — он рядом там на небе, каких-то пара-тройка световых, какая мелочь! О, одиночество!как твой характер крут.Очерчивая Циркулем железным, ты снова зымыкаешь круг — околополярной южной области, например, где Скорпион, Короной Южной ослеплённый, не видит Жертвенника за спиной.Не видит жала. Павлин так лучезарно распустил свой хвост, что скрыл сие от глаз.Единорог пересекает Твой Млечный Путь...Там ли Тебе не повезло?Или когда Ты пересёк Плеяды? Где разделился Ты на двух, бежавших от себя, как Рыбы две, соединённые хвостами?Иль там, где в Солнечную барку Возничий сел?Не тот ли, в честь кого назвал Ты свой Корабль? и вечно год за годом, век за веком, тысячелетья...взмывать и снова падать.
Поспорить я могу на что угодно, что кто-то, Капитан, когда-то вдруг — тю! — изменил полёт свободный Корабля.Что стало с Кораблём? Одна Корма, да Паруса остались, да Компас — но уже земной:12 знаков, "Голубь", Земля и люди теперь Твою судьбу определяли.Шло Время...Что вижу я?Созвездия смещаются...как-будто кто-то невидимый из-под земли копает, чтобы разрушить свою тюрьму, начертанную в небе, как в Книге.Книге Жизни...И Скорпиона вытесняет Змееносец.Орла Он по соседству разместил — приятель Иоанн, не так ли? Вот там вот, рядом с Водолеем.Куда стремишься Ты, поправ созвездья?Вот тянет руку, в руке — змея.Корона! Ну, как всегда...Северная Корона пришла на смену Южной — чужой, далёкою теперь, забытой, неприветливой.Смотрю — к Короне тянется и Гильгамеш (Геракл будущий) — добыл — настойчивый! — цветок бессмертья! Ловушка это, Гильгамеш...Кто дотянуться сам не может — другого посылает и ведёт,а после посылает, но уже гораздо дальше.Чего приспичило тебе купаться? Добыл цветок — да и беги во все лопатки! Но Гильгамеш был очень чистоплотным, пошёл купаться как дурак, цветок оставил...глупо! Глупо!Его и стырили — лежать он что ли будет без присмотра, пока ты пензой чистишь пятки?Змея какая-то...какая-то...кто докопается теперь до правды?Хотя...наш Гильгамеш заметно поумнел, как только из под носа умыкнули вечность.У него развилось прогрессивное сознанье, и мудрость, и покой души.Нет худа без добра, как говорят.Эх, человек...играй тогда на Лире, и расскажи народу — о том, что надобно вцепиться руками и ногами в дар бессмертья. Коль крепко держишь — то и не отнимут, така мораль!Беги, беги во все лопатки, как Доктор Юнг!Быстрее!...Вон Волопас уж Псов спускает Гончих, вослед...Куда бежать?А я что, знаю!К Звезде Полярной, может быть...Взмывает Лебедь — цепляй его за хвост, не пожалеешь.Успел, взмывает Лебедь...Гончих Псов — Медведица Большая задержала, вот повезло-то!...Чу!..Чудесное существо, что полукругом извернулось у Полярной — не дать, не взять папаша! — от шума крыльев и воплей Гильгамеша встрепенулось...Да не вопи ты! Всё надо делать тихо, осторожно, хитро, быть может повезёт и объегорим...Меня? — вдруг уточнил Дракон, — С ума-то не сходите...Вас, вас. Так хочется вас что-то объегорить — последнее желанье перед смертью, забыли что ли?Сами ж обещали, исполнить.Нет, документов нет, мы на словах договорились.Тю, на словах!...И пасть открыл, шипит ещё, подлец!...Кидай цветок — его поймаю! Поймала, съела по ошибке, от избытка чувств.Теперь не знаю как отмазаться, ей-богу!...Цветок отдайте, леди, — сказал Дракон, нависнув как лавина.Его я человечеству несу! — ответили ему с броневика.Прослышал кто-то про цветок, однако! — сказал Дракон немного нагловато.Опять хотите всё испортить? — журила я Дракона строго.Увы! — сказал Дракон, — Что люди? Не оценят они твой дар бессмертья. Отдай цветок, поганка!... Конечно, если вы вмешаетесь — то не оценят! — сказала я, пытаясь разумной речью охолонуть его поползновенья.А я вмешаюсь! — пригрозил Дракон.Вмешайтесь, пусть вам будет стыдно, — сказала я.Так так-таки и нету? — пугал Дракон кокетливо и сладко.Торгуете любовью? — я осуждающе качнула головою.— Да подавитесь! Что значит — подавитесь? — спросил Дракон.— Ты не хами-ка! Забирайте свой цветок поганый и отваливайте! — крикнула я, вне себя от бешенства, — Я любви искала и не нашла! — повисла я на поручне в тоске.— Уйдите,вы кретин! Отдай цветок! О, небо!Коль нет любви на свете — я утоплюсь.Прощайте! Куда-а-а? — вопил Дракон. — Отдай цветок, поганка!Да забирайте! Как заберу — его ты съела! Не ела я его, что за наветы! Зачем цветок вам, вы и так бессмертный? Пусть будет, я ужасно жадный! Боитесь, что умрёте? Расчётливый дурак! Я попрошу без оскорблений! Пустите, я утоплюсь! Убью сейчас! Убейте, пусть вам будет стыдно. Ну, стыдно мне не будет. Мне всё равно, отвяньте! Отвяну — если дашь цветок. Возьмите. Как я возьму — его ты съела! Что за наветы, я не ела.Не помнишь ничего, как дура! Сам вы дурак, окститесь! О! — вдруг нежданно осенило меня, — Клонируйте цветок, я дам немного ДНК, идёт? Искусственных растений мне не надо, — сказал Дракон, — Кто знает — вот вырастет и будет как полынь.Чем есть такую горечь — лучше удавиться. Удавитесь, — предложила я. Не выйдет, я бессмертный.Чего тогда ко мне прилипли, словно пластырь? Ужели любите? Тогда женитесь, а так нечего.— сказала я конкретно. Жениться? Вот ещё! Что я дурак!Могу любовницею сделать, так уж и быть.Любовницей — окститесь.Это вызов? — спросил Дракон. То правда, — сказала я.— Породу вашу знаю...А так случиться что — я пол Вселенной, по закону брачных договоров, у вас, не заржавея, отсужу. Да, я такой дурак как-будто! Дурак иль не дурак — не знаю, но я-то глубоко не дура, так-то! Ах, так-то? — уточнил Дракон. Да, так-то! — подтвердила я упрямо. — Но только по честноку и без гипноза, только так этично! Да я по честноку и без гипноза тебя в два счёта соблазню, при чём совсем этично. По честноку и без гипонза, без флюидов, да этично — кто вы такой?Окститесь, ха-ха-ха! Поспорим? По честноку и без флюидов, этично, — поспорим. Но прежде надо составить список, — деловито сказала я. Что ещё за список? О том, что не этично.Ну, составляй...Ну, составляю....Вот список, читайте....Угу, угу...так, так...ты сколько лет его писала, дорогая? Не помню точно, пару-тройку миллиардов....Не убей, не укради, не прелюбодействуй со мной под гипнозом, не соври мне, гадина... — так как же соблазнять-то? — спросил Дракон.— Мало того, что цветок мой съела, да ещё списками пугает — это не этично, милая. Пусть будет всё по-христиански, — сказала я, а так — нечего. По-христиански, а так нечего — отлично! — ответил Дракон.