Валентин Дмитриевич осмотрелся, будто надеялся найти подходящие слова в небе, на обшарпанной стене двухэтажки или в куче битого кирпича в котловане через дорогу.
Валентин Дмитриевич третий день не мог выбрать время, чтобы заправить кондиционер. Летнее солнце пекло бесконечную вереницу машин, воздух бурлил маревом, будто в духовке. Валентин Дмитриевич отчаянно хотел попасть домой после рабочего дня. Но, похоже, никто сегодня никуда не ехал.
Сердце стучало в ушах, пот катился по лицу. Валентин Дмитриевич протер лоб насквозь промокшим платком и охнул - перед глазами потемнело. Потом отпустило, но неприятный холодок уже пробежался по спине. В груди покалывало.
На следующем квартале виднелась аптечная вывеска. Валентин Дмитриевич едва дотерпел, все порываясь бросить машину и идти пешком. Доехал, запарковался. Купил Корвалол в таблетках и бутылку какой-то минералки. В аптечном зале гудел и дребезжал старенький кондиционер. Взмокшую кожу неприятно обдувало холодной струей.
Выпил таблетки прямо в зале, все оттягивая момент выхода в духовку. Лениво взглянул через запыленное стекло витрины. Через дорогу, за скелетом стройки, виднелись обшарпанные двухэтажки и заросшее бурьяном футбольное поле с перекошенными рамками ворот.
Валентин Дмитриевич присмотрелся и по рассеянности поставил бутылку минералки на прилавок, тут же забыв о ее существовании.
Бывший район бревенчатых бараков на улице имени Розы Люксембург - теперь уже почти что центр города. Три кирпичных дома, предмет былой зависти жителей деревянных коробок, стояли, будто неприкаянные. Краска со стен облезла ветелиговыми пятнами, трухлявые кирпичи засыпали землю рыжей пылью. Бараки исчезли, будто вырванный ураганом домик канзасской девочки. Груды строительного мусора напоминали о недавно разразившейся непогоде.
Старуха на лавке в плюс тридцать восемь куталась в шерстяную кофту, и смотрела на Валентина Дмитриевича, как на злого чужака, без спросу вторгшегося в ее уцелевший под ударом реконструкционной стихии мир.
Окна первого этажа затягивал припылившийся баннер "сдается под коммерцию". Валентин Дмитриевич поднял его, привстал на цыпочки и заглянул в окно. Комната тонула в пустынном сумраке, на окне высилась кипа пожелтевших от времени газет.
- Опоздал снимать, - сказала с лавочки тётя Даша. - Снесут нас к чертям.
Голос у нее изменился. Стал тихий и визгливый, будто не смазанные дверные петли. Валентин Дмитриевич вспомнил, как она ссорилась с матерью за наметенные в подъезде кучки мусора. Казалось, что стекла дребезжат.
Заглянул в следующее окно - кухня. Торчащие трубы, сбитая со стен плитка. Перед окном больше нет обеденного стола, горшок на подоконнике пуст, даже земля исчезла.
- О! Пошла опять. Афери-истка, - сказала за спиной мама.
Валька поднял голову от кальки и посмотрел в окно. По двору мела длинной юбкой тётя Даша. В руках у нее был таз, полный стиранного белья. Косматые черные волосы развевались по ветру, блестели крупные серьги-кольца в ушах.
Тётя Даша жила через стенку, и целыми днями не утихали в подъезде звуки шагов. То и дело тренькал назойливый, будто комар, дверной звонок. Тётя Даша искала у людей родовые проклятия, венцы безбрачия, пропавших родственников. Привораживала, отваживала и припудривала мозги.
Валька помнил, что когда входная дверь соседской квартиры впускала или выпускала очередного гостя, в подъезд просачивался густой и навязчивый запах ладана. Лежа ночью в кровати можно было прижаться ухом к стене и слушать глухие голоса. Жаль только, слов не разобрать.
Тётя Даша называлась перед посетителями Мирабеллой, колдуньей из древнего цыганского рода. Сама же приехала с мужем откуда-то с севера, да тут и осела. Муж укатил на заработки года два спустя, больше и не появился. Тётя Даша мыла полы в местной школе, потом торговала в гастрономе. Водила мужчин в опустевшую квартиру, пока соседи не пригрозили милицией. Потом купила платок "с люрексом", длинную юбку, выкрасила волосы в черный цвет.
Все же приехавший по звонку соседей милиционер прошел в квартиру, побыл там часа два и ушел, сердечно распрощавшись с хозяйкой. С тех пор в милицию никто больше не звонил, а всяким соседским отношениям пришел конец.
Валька не мог вспомнить, чтобы мама называла тётю Дашу иначе, чем "аферисткой". И произносила она это слово всегда особенной интонацией, будто с удовольствием давила ногтем кусачую блоху. Дядя Сережа всякий раз добродушно посмеивался и говорил, что с соседями не нужно ссориться.
- Ты посмотри, тряпки какие. Откуда только берет?
Порыв ветра занес в окно запах стирального порошка и рванул страницы журнала "Радио". Калька улетела на пол, Валька поднял ее, снова прижал к схеме и придавил двумя ластиками.
Тётя Даша развешивала на веревке, подпертой рогатинами, чтоб белье не свисало до земли, черный халат с желтыми драконами. Валька не нашел в халате предмета зависти и снова уткнулся носом в схему. Рядом помигивало единственным диодом его первое франкенштейновское чудовище в кривом картонном корпусе. Дядю Сережу оно почему-то приводило в неописуемый восторг, мама же всегда говорила, что стоит заняться какими-нибудь другими, полезными вещами.
- Валя, - сказала тётя Даша.
Валентин Дмитриевич отвлекся от мутных окон, обернулся к старухе. Порыв ветра понес пыль с брошенного школьного стадиона, швырнул в глаза.
Из окна спальни виднелся заводской элеватор и школьный стадион, широкий, как космодром. Серебристый цилиндр элеватора стремился в небо, будто готовая к старту ракета. Валька не пошел гулять во двор. Сидел у окна и читал книгу о космолетчике Быкове, и жирное алоэ в горшке тянулось над его головой, словно невиданная лиана с далекой безымянной планеты.
Мама ушла в ночную смену, дядя Сережа еще не вернулся с работы. Днем в подъезде опять ругались с тётей Дашей, и теперь за стенкой царило непривычное затишье.
Валька поднял голову от книги и увидел дядю Сережу, плетущегося по двору. Хотел помахать рукой, но тот не смотрел в окна. Прошел на крыльцо, в подъезде загрохотали шаги и звякнул комариный звонок соседней квартиры. Послышался зычный голос тёти Даши, хлопнула дверь.
Валька попытался вернуться к книжке, но строчки ускользали из головы. Он с любопытством прижал ухо к стене, слов было не разобрать. Что-то стукнуло, скрипнуло раз - другой. Тётя Даша приглушенно вскрикнула и засмеялась. Валька слушал, затаив дыхание.
Полчаса спустя он вышел из квартиры и позвонил в соседнюю дверь. Долго не открывали, только слышалась возня. Наконец, дверь распахнула тётя Даша. Лохматая, в наскоро запахнутом халате с желтыми драконами.
- Чего тебе? - сказала она, глядя на Вальку, как на выскочившего из-под земли черта.
- Папу позовите, - ответил он.
Мама вернулась с работы необычно бледная, с решительно поджатыми губами. Велела Вальке собирать вещи и ехать к бабушке. Дядя Сережа курил на кухне, давя окурки в консервной банке. Мама сидела в комнате, и наблюдала за Валькиными сборами.
В ссылке у бабушки Валька пробыл два дня и вернулся в полупустую квартиру. Не было вещей дяди Сережи, пропала из тумбочки вся аппаратура и детали, и даже приемник в картонном корпусе. На полке не было подшивки журналов "Радио".
- Нечего дурью маяться, - сказала мама.
Валька не стал спорить. Ночью ему приснился франкенштейновский приемник, одиноко мигающий диодом где-то на помойке. Приемник тщетно пытался связаться с космолетом капитана Быкова, чтобы сообщить ему, что со школьного космодрома уже стартуют ракеты, летящие на помощь погибающей Радуге.
- Валя, это ведь ты?
- Что? - рассеянно спросил Валентин Дмитриевич.
- Валя!
Обвисшее лицо тёти Даши разгладилось, загнутые книзу уголки рта поднялись, у глаз пролегли морщинки.
- А я все думала, как вы там, как поживаете...
Валентин Дмитриевич стоял у лавочки, глядя на старуху сверху вниз, и все пытался понять, зачем же пришел в этот старый двор. Над головой с криком носились ласточки, парусами надувалось белье на подпертых рогатинами веревках. Дома ждал ужин и уютный диван перед телевизором.
Тётя Даша, темноглазая потомственная цыганка в шелковом халате с драконами, ушла туда же, куда годами раньше улетели космолеты и район заводских бараков. Источенные ветром обломки мерзли и разрушались, все еще стараясь подновить фасад слоем косметики.
- Неплохо поживаем. А вы все гадаете?
- Куда уж там! - усмехнулась тётя Даша. - Все равно никто не ходит.
Махнула рукой со скрюченными артритом пальцами, и в закатном солнце блеснули массивные кольца с гранеными камнями.
Валентин Дмитриевич тяготился, не зная, чем продолжить разговор. Все стало пустым и неловким, да и что он мог сказать? Развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Миновал заросшее сорняками поле с покосившимися футбольными воротами - маленькое и тесное, совсем не похожее на космодром. Ракета элеватора куда-то делась, как и весь заводской корпус. На их месте высилась стройка.
Валентин Дмитриевич обогнул глухой, оклеенный истрепавшимися и выцветшими объявлениями забор, вышел на улицу. Проезжая часть гремела и дымилась выхлопными газами. Раскаленные железные крыши тянулись к кольцу-развязке и дальше, с глаз долой. Белый фольксваген отъехал с аптечной парковки и влился в общий поток, растворившись в нем бесследно.
Тётя Даша зябко повела плечами, крепче закуталась в шерстяную кофту. Во дворе было пусто и тихо. Ни единой машины, ни одного человека. Шлепала на ветру приклеенная к дверям подъезда бумажка.
"В связи с постановлением... исполнительные действия по сносу... просим освободить помещения..."
Тётя Даша рассматривала пустыри и кучи мусора, и видела в них дворы, бараки, стайки носящейся по улице детворы. Перепаханный бульдозерами район обезлюдел, только блестел вдалеке стеклянный фасад строящегося торгового центра. Из окон его верхних этажей можно было рассмотреть еще стоящие кирпичные домишки. Скоро они исчезнут, превратившись в прожаренное асфальтовое море парковки. Тётя Даша сидела на лавке перед опустевшим домом и мечтала, чтобы на этом месте вырос сад.