Я очнулся от чувства, что кто-то внимательно наблюдает за мной. Осколки воспоминаний упорно не желали складываться в четкую картинку, и я никак не мог понять, кто бы это мог быть. Так и не заставив себя открыть глаза, хотя это, наверное, мигом прояснило бы мои мысли, избавив от малейших сомнений, я осторожно попробовал пошевелиться.
И на меня, точно дожидаясь этого момента, лавиной свалилось все: и ощущение мягкой постели под измученным жаром телом, и запах деревянных полов и стен, присущий только деревенским избам. И аромат чего-то съестного неподалеку. И даже те упрямые воспоминания, что дотоле упорно убегали от меня.
Я должен быть в избе той седой точно снег старухи, такой же слепой как земляной крот, но на удивление сильной и упорной. Она тогда без приветствий и разговоров схватила меня за руку, затащила в избу, и лишь удостоверившись, что я не смогу уйти, плюхнулась передо мной на колени и принялась молить:
- Молодой господин, вылечи больную девочку! Все, что хочешь, забирай, хоть последнего теленка, хоть избу. Вылечи девочку! Молю, молодой господин! Помрет дитя! Вылечи!
Я тогда еще подумал, что едва ли может быть что-то легче - наверняка девчонка сломала ногу или, что несколько хуже - застудилась, купаясь с подругами в холодной реке... И дал согласие.
Кто бы мог предположить, что разум ее был захвачен демоницей...
Ну, вот и вспомнил все.
Наплевав на слабость, я рванулся вперед и сел в кровати, до боли вцепившись руками в белые простыни. Перед глазами все поплыло. Стена, что оказалась передо мной, так и норовила ускользнуть от взгляда куда-то вправо, пройтись волною... а то и выскользнуть рыбкой в окно.
Сомневаться не приходилось лишь в одном - я был жив. Справа тревожно пропели бубенцы.
- С тобой все хорошо-хорошо? - ласково спросил девичий голосок.
Я повернул голову на звук, и от резкого движения на мгновение вовсе ослеп, а тело налилось еще большей тяжестью. Захотелось сжаться в клубок, обнять колени и забыться.
Где-то рядом два по-кошачьи зеленых глаза заботливо глядят на меня. Но мне так и не удавалось сосредоточить на них внимание. И тогда кто-то ласково, но настойчиво ткнул меня в грудь. Я повалился обратно на постель, подхваченный лишь в последний момент, чьи-то руки осторожно опустили мою голову на подушку.
- Тоже мне, герой выискался! - немного сварливо проговорил все тот же голосок. - Вызвался меня лечить, а сам слег и точно совсем-совсем не живой две ночи провалялся!
Я досадливо поморщился. Мое тело и в самом деле было сейчас слишком слабым для таких испытаний. И все же мы здесь. Значит, победили...
Я улыбнулся.
Спаслись.
Второй раз проснуться оказалось много легче. Мир уже не шатался и не прыгал. За окошком светило солнце. Девочка, как и прежде, поднялась со скамейки и подошла ближе, поглядев на меня своими зелеными кошачьими глазами.
И я снова испугался на миг - вдруг она все же демоница, обманувшая меня. Вдруг она совсем завладела телом этой девочки...
Но ласковое и заботливое выражение этих глаз тут же пристыдило меня.
- Воды, - хрипло попросил я, и девчонка метнулась куда-то в угол, только бубенцы запели.
Да, я помню. Ее зовут Лития. И внутри нее живет демоница. И нужно чтобы девочка непременно сходила к знающему человеку, не такому хлипкому недоучке как я, а к настоящему лекарю. Чтобы он изгнал демоницу.
Прерывая мысли, перед моим лицом возникла глиняная чаша. Я жадно глотнул прохладной воды, после чего улыбнулся:
- Спасибо, - и безжалостно уточнил, - но мне хотелось бы больше воды, чтобы вымыть лицо и тело.
Лития задумалась, после чего кивнула и убежала куда-то.
Некоторое время спустя я получил неполное ведерко колодезной воды и крепкое домотканое полотенце.
- И надо оно тебе было? - укоризненно спрашивает девица. Проследив мой тоскливый взгляд, она еще громче и жестче заметила: - в баню не пущу! Не пущу! Свалишься, голову расшибешь. Лучше тут умоешься. И вообще! Хватит-хватит с тебя!
Хотя ее слова были обидны, я промолчал. По-матерински строгий тон казался мне забавным, и очень хотелось сказать что-нибудь не менее язвительное. Но силы приходилось беречь.
Я с опаской склонился над ведерком, ожидая увидеть в отражении перекошенное и раздувшееся лицо - каким оно бывало частенько после кабацких драк. Наверное, ощущения моего тела были схожи с тем, что я чувствовал в те моменты, оттого подсознательно ожидал видеть последствия бесчинств на своем лице.
Однако водная гладь была менее благосклонна ко мне. Видят Боги, я предпочел бы, чтобы в ней отразилась моя прежняя физиономия, даже битая и распухшая, чем вновь иметь счастье лицезреть совсем чужое лицо. Лицо маленького мальчика. Кудрявого, темноглазого, хмурого мальчишки.
Впрочем, мог бы и привыкнуть! За десять-то лет - а именно таков мой нынешний возраст. Хотя сейчас мне должно было бы быть около тридцати, судьба распорядилась иначе. И, едва прервалась моя прошлая жизнь, я родился в этом теле.
И был бы самым обычным мальчишкой, если бы не одно маленькое крайне неприятное обстоятельство.
Я помню свою прошлую жизнь. Не всю, но очень многое. И с каждым днем вспоминаю все больше и больше.
Такой вот я странный...
Жаль, теперь я уже никак не могу язвить по поводу покровительственного тона той девчонки - ведь она старше меня. Года на два, наверное. Но старше. И выше на голову.
Это было очень обидно. Нет, не то, что выше, и не то, что старше - плевать я на это хотел бы, если бы в голову пришла какая-нибудь по-настоящему достойная язвительная реплика... Но в голове было пусто и сухо, точно в пустыне. И я, в тайне надеясь это исправить, наклонился и просто окунул голову в воду.
Помогло.
И мы довольно долго и увлеченно перебрасывались язвительными замечаниями, явно получая от этого огромное удовольствие.
Как жаль, что это тело очень быстро утомляется, хотя я и пытался тренировать его, оно все же до сих пор слишком слабо. Тело ребенка.
Мне понадобится еще один день, и я снова буду в норме. Только один день.
С этими мыслями я тщательно вытер лицо и, с трудом добравшись до постели, рухнул на нее поверх одеял. Так и оставив ее последнюю реплику без ответа.
Засыпая, я еще слышал, как она радостно хлопает в ладоши - думает, что победила. Ну, ничего. Проснусь и скажу ей...
Я просыпался еще несколько раз, неизменно находя Литию сидящей рядом. Я открывал глаза и она, точно это некий ритуал, неизменно спрашивала:
- С тобой все хорошо-хорошо?
Вскоре мне стало любопытно, отчего, когда бы я ни очнулся, она рядом. И, в очередной раз придя в себя, не стал открывать глаз, а лишь, точно все еще во сне, осторожно повернул голову и скосил на нее правый глаз. Она сосредоточенно вертела в руках что-то округлое, то и дело проходилась по боку ножом и узкая длинная стружка летела на пол.
- Что ты делаешь? - не выдержал я.
- Учусь резать по дереву! - ответила она. И, не дожидаясь просьбы, сунула мне свою работу под нос. Что это было, я не понял. Но оно как-то болезненно клонилось на правую сторону, норовя свалиться с узкой девичьей ладошки. - Ну, как?
Я молча развернулся и сделал вид, что уснул и не слышал, как она поясняет, что фигурка - это на самом деле медведь. Хоть он немного и похож на зайца.
По-моему, вообще ни на что не похоже. Хотя это и не мое дело, наверное...
Но, как оказалось, отделаться от нее было не так уж и просто.
В следующий раз мне был продемонстрирован рисунок "вечная любовь".
Потом - вышивка на полотенце "птички и лисички".
Добила меня "каша для раненых по специальному рецепту от Литии Милосердной" - это она сама так ее назвала. На неизменный вопрос:
- Ну, как?
Я в этот раз ответил честно:
- Гадость.
Литти, кажется, обиделась. И с минуту в комнате царила тишина.
После чего она все же не выдержала и тихо спросила меня, соблюдая ритуал:
- Но с тобой ведь все хорошо-хорошо, да?
Неделю спустя старуха с непроницаемым лицом потребовала плату за еду, ночлег и их с Литией заботу обо мне.
Наверное, у меня было самое удивленное в мире лицо, и девчонка искренне расхохоталась, схватившись за живот и согнувшись пополам.
И все же... если мне не изменяла память, за спасение этой девчонки старуха предлагала мне забирать все что угодно, даже ее избу. Что же теперь?
На мой немой вопрос ответила все та же старуха:
- Я тебя просила девочку вылечить, а не самого валяться без сознания! Пока ты спал, Литти сама выздоровела! Так за что мне тебя кормить?
И для вящей значимости выпятила нижнюю губу, отчего лицо ее еще больше стало похоже на старое сморщенное яблоко. Старое вредное яблоко.
Однако, странно - неужели девчонка не помнит ничего? Или просто не рассказала старухе?
В ее пробуждении моих заслуг, конечно, не много... и все же! Она могла хотя бы сказать, что я честно пытался...
Несколько позже, когда я неумело пытался подметать пол - денег у меня не было, и старуха согласилась на расплату "натурой" - я как бы невзначай спросил у девчонки:
- Ты что же, совсем ничего не помнишь?
- Нет! - Резко воскликнула Лития, даже не обернувшись. Но рука ее дрогнула, и ложка глухо стукнулась о горшок с кашей, которую она старательно размешивала. И это сразу бросилась мне в глаза - значит, что-то помнит. И зачем-то скрывает.
И тогда я, со вздохом, предложил обеим сесть, приготовившись честно рассказать все как есть.
Но меня перебила девчонка со словами: "Ой, а я вдруг все-все вспомнила!"
После чего рассказала довольно интересную историю, изобилующую сраженными драконами и прочими демонами (сражены они, как ни странно, были все героическим мной), после чего я якобы дрался с огромным чудовищем:
- И как взмахнет-взмахнет мечом, да потом еще раз-другой, и убил его! Чудовище на землю свалилось, бьется, умирает. А он, хоть и ослаб в бою против такого сильного демона, а все равно поднимался и поднимался по лестнице, на самую-самую вершину темной-темной башни, и освободил меня из заточения!
Мы с бабкой сидели, пораженные.
- Так уж и быть, мальчик, - тоскливо вздохнула старуха. А я, без всякого энтузиазма, проглотив мальчика, приготовился выслушать ее безжалостный приговор. Однако она меня удивила. - Как тебя зовут?
И я улыбнулся, сообразив, что прожил в этом доме более недели, но так и не назвал своего имени.
- Меня зовут Наэрон.
Бабка кивнула, запоминая. После чего редкозубо улыбнулась мне в ответ и заметила: Ты волен идти, Наэрон. Спасибо тебе.
Итак, долг был прощен.
Хотя избу и теленка старушка вновь предлагать все же не стала - вероятно, тоже была не так глупа, чтобы совсем поверить в россказни девчонки. Да и вообще - вдруг бы я согласился?
Тем временем я уже переоделся в дорожную одежду и, без всякого стеснения, забирал с полок хлеб и сыр, складывая их в мешок.
И только стоя на пороге, осмелился сказать правду (до этого справедливо опасался, что вновь придется подметать полы), о том, что демон в сознании девочки все еще жив. И ей следует идти к лекарю.
Старуха неожиданно серьезно кивнула и заметила, что обязательно на следующий же день отправит Литию в путь.
Я вышел из дома и с наслаждением втянул в себя тепло и запахи лета. И медленно пошел вперед. Мне еще предстояло отыскать Костолома - моего щенка. Наверное, он или носится сейчас с деревенскими собаками, позабыв обо всем, или поджидает меня где-нибудь неподалеку. Несмотря на имя, сделать из него хоть сколько-нибудь грозного пса мне не удалось.
Впрочем, от него бывала и другая польза...
Но об этом другим людям знать не обязательно.
- Мальчик! - кажется, окликнули именно меня.
Я обернулся и без всякого удовольствия отметил, как ко мне несется Лития. Зеленые глазищи таинственно сверкали, косица бодро подпрыгивала вверх-вниз. Она бежала под горку, а потому так разогналась, что остановиться сумела, лишь пробежав с десяток лишних шагов. После чего резко развернулась, вернулась назад, встала прямо передо мной и серьезно поглядела в глаза.
Я решил честно подождать минуту, выжидая, когда же она восстановит дыхание. Но вот прошли две минуты, прошли пять...
Я не выдержал и двинулся вперед.
Она это увидела, дернулась вперед и вцепилась в мою руку, всем своим видом что-то показывая. Но что - я так и не сообразил. Толи я должен остаться, толи нечто другое... Ясно только одно: что бы здесь не происходило, результат этого мне заранее не нравился.
Я сделал шаг вперед, протащил ее за собой еще с десяток шагов, но вовремя вспомнил, как слабо теперь мое тело. И тогда я решил, что лучше выслушать ее, не пытаясь сопротивляться.
Кажется, зря - лучше бы мне не слышать того, что она сказала после.
- Я иду с тобой! - выдала, наконец, Лития, ощутив, что я жду ее слов.
После чего мило улыбнулась, и я сообразил, что никуда я от нее теперь не денусь. Она из тех людей, от которых невозможно просто так отделаться.
- Я иду с тобой! - повторила она еще увереннее.
Судьба распоряжается мною как хочет - это я понял давно. И все же попытался взбрыкнуться:
- С чего это ты взяла?
- А я одна-одна не пойду! - спокойно возразила мне Лития. - Ты сказал бабушке, чтобы я шла к лекарю. Значит, ты виноват в том, что завтра она скажет мне уходить.
И повторила. Видимо, чтобы я лучше понял:
- Я не пойду одна!
- Почему это? - последняя попытка. Внутренне я давно сдался, но гордость не позволит мне просто смириться. Надо отвоевать хотя бы последнее слово. - Почему я должен с тобой возиться?
Но я снова проигрывал в нашем с нею споре.
- Потому что я спасла тебе жизнь. Я не дала тебе умереть, попросила ее не убивать тебя. И даже решила вернуться сюда, хотя она очень расстроилась. И после этого ты говоришь, что ничем не обязан мне?
- Она? - заинтересовался я. - Ты говоришь, она расстроилась? Кто она такая?
И, вопреки моим ожиданиям, она не стала и пытаться выкрутиться.
- Ты же сам знаешь. И поэтому ты возьмешь меня с собой. Ведь так?
- Да.
Я не стал ей говорить, что беру ее с собой не потому, что знаю о живущей внутри нее демонице. И не оттого, что чувствую себя ее должником. А просто оттого, что она упорна и настырна, как ослица.
Знать ей это пока ни к чему. Когда-нибудь отыщется достаточно смелый человек, чтобы сказать ей это в лицо. А пока пусть думает, что ей угодно.
Это очень странно, когда маленькому мальчику начинают сниться сны, в которых чужие люди называют его своим сыном, другом, а после и женихом. Когда ночь за ночью ты видишь чужую жизнь, переживая ее как свою, а на утро каждый раз поражаешься достоверности и реальности этих снов. Когда влетающий в окошко робкий ветерок не способен остудить разгоряченного тела.
И как страшно вдруг становится, когда понимаешь, что это вовсе не сны. Все это было. На самом деле было. И люди, окружавшие тебя, тоже были. И ты очень любил их.
А потом была боль. Горечь, страх и резкая боль, иглой входящая в твое сердце.
И вдруг, совершенно неожиданно, тебя не стало. Тебя больше нет.
Все так просто. Так просто приходит к тебе понимание того, что никогда ты больше не увидешь любимых людей.
И вот уже мать отрешенно гладит тебя по мягким русым кудрям, не понимая твоего тихого испуганного лепета.
И только разум маленького мальчика никак не может во всем разобраться. Не может смириться ни с тем, что происходит сейчас, ни с мыслью о том, на самом деле он не должен быть сейчас жив.