Конечно, это не моя идея, а моего отца. Человек, в общем-то, несентиментальный, он всегда относился к машинам с исключительным пиететом и непонятной мне нежностью. Во всяком случае, услышать от него ласковое слово в мой адрес всегда было редкостью - поэтому, когда он впревые произнес "моя Пчелка", я чуть не поперхнулась, а Ксюха многозначительно посмотрела на деда - будто она поняла что-то, мне недоступное.
Фыркнув "да хоть Слепень" - я этой темой больше голову себе не забивала. Отец же носился с машиной, как с писаной торбой, по сто раз на дню оглаживая ей бока мягкой фланелью, бережно открывая капот и читая какие-то свои автомобильные заговоры.
Рассказывая о произошедшем за день, начинал так: Пчелка и я... Именно в такой последовательности: эта зеленая консервная банка на колесах - и он.
Мне он пытался травить байки о том, какие у нее сегодня грустные глаза, и вот бы поэтому поменять масло, а то он вчера в миллионный раз проверил - что-то цвет ему не понравился.
Время от времени он пытался подлезть под пчелиное брюхо и с горечью вспоминал свой гараж, оставшийся на Украине: битком забитый всякими инструментами, запасами на зиму и самогоном. Правда, гараж и квартиру он не продал, решив пожить у дочки какое-то время в заграницах - что было весьма разумным решением, посольку через год он заскучал и засобирался обратно.
Вот так Пчелка перешла в мое владение. Сначала она предполагалась на продажу, но потом с моей старенькой Хондой приключилась Совсем Крупная Неприятность в виде издохшей трансмиссии и почившего в бозе двигателя - и от Хонды пришлось избавиться.
И тут начинается наша с Пчелкой история.
В первый день нашего вынужденного альянса она глохнет на светофоре. Я остервенело пытаюсь включить сипящее зажигание, стоящие позади водители раздраженно бибикают, очень вовремя начинает звонить мобильник, я опаздываю на работу, Ксюха на заднем сиденье ноет, что ремень безопасности натирает ей шею и мама, давай уже побыстрее поедем.
Мерзавка - ласково говорю я Пчелке - тебя ж на прошлой неделе проверяли вдоль и поперек для продажи, что ты себе позволяешь выкрутасы?
Машина лениво реагирует только на пятнадцатой минуте, когда я уже нарезаю круги вокруг поднятого капота и с мобильником в руке нервно пытаюсь вычислить номер аварийной помощи, погавкивая на Ксюху.
Последующие несколько дней я с подозрением подхожу к Пчелке и с некоторым замиранием сердца - с последующим облегчением - завожу.
Она себя ведет как ни в чем ни бывало до одного прекрасного дня, когда вдруг посреди дороги просто перестает реагировать на какие бы то ни было бы мои пожелания - с судорогой в желудке я чудом выруливаю на близлежащий паркинг супермаркета и ставлю Пчелку на ручник, а пользуясь отсутствием посторонних ушей - с наслаждением и отборно ругаю ее на двух языках.
Механика зовут Виктор.
Он нетороплив, жилист, осанист, у него густые брови, тяжелые морщины и полуседая роскошная шевелюра. Его сын Тэд - до пикселей точная ранняя копия отца - работает в той же семейной мастерской.
Заглянув под капот заарканенной и прибуксированной к нему Пчелки, Виктор гудит диагноз: timing chain. И что именно с цепью? - раздраженно заглядывая в пчелиное нутро, любопытствую. Порвалась, ответствует Виктор.
Я чуть не стукаюсь головой о крышку капота: Виктор, что значит порвалась? Это же не ремень, это цепь, так не бывает.
Виктор соглашается, что почти не бывает, да, но иногда - в очень редких случаях - бывает. Значит, именно у меня - редкий случай? - спрашиваю польщенно. Выходит, что так, невозмутимо констатирует Виктор.
Я в сердцах пинаю колесо Пчелки: зараза, говорю, я тебя буду кормить теперь только семьдесят шестым бензином, ибо и так сколько денег и времени на тебя перевожу.
Виктор осуждающе шевелит бровями и начинает назидательный сказ о том, что к машине следует относиться уважительно, тогда и она тебя будет любить и жаловать. Иисусе - не выдерживаю я - Виктор, и ты туда же. Это же железка о четырех колесах с механической начинкой, которую нужно лишь смазывать да чинить время от времени.
Но Виктор упрямо гнет свою линию, так что в конце концов я делаю ехидный вывод о том, что у мужчин, очевидно, это предрасположение к машинам от боязни подобного отношения к женщинам.
Через пару дней после ремонта я начинаю замечать зеленые лужицы в гараже.
Эта саботажница еще и метит территорию, мрачно констатирую я Виктору. Он не находит никаких поломок и утечек охладителя, Пчелка по-пионерски отстаивает в мастерской двое суток под наблюдением, не вызвав никаких нареканий от семейства механиков. В это время я мыкаюсь на рентованных машинах, выкладывая ежедневно круглую сумму.
Забрав Пчелку, я подъезжаю к бензозаправке и с садистским удовольствием тыкаю в кнопку А-76. Клянусь, у меня создается ощущение некой брезгливости на машиньей морде.
Ты не Пчелка, прочувствованно говорю я ей, ты трутень - я на тебя извела уже тучу денег, времени и нервов. И мыть я тебя вручную не буду, саранча, даже не надейся.
В следующие четыре месяца мои автопроблемы становятся притчей во языцех в моем оффисе. Все сослуживцы сочувственно вздыхают: что, опять; а начальство недовольно хмурится, когда я в очередной раз беру отгул, потому что не на чем доехать до работы и надо оттарабанить это металлическое горе луковое в мастерскую.
Пчелка ночует на улице под всеми возможными метеорологическими условиями и моется исключительно раз в месяц на автомойке, во все остальное время я просто посылаю иногда Ксюху слегка протереть лобовое стекло - самостоятельно совершить подобный акт милосердия мне не позволяет моя щепетильность. Ксюха, как всякий нормальный восьмилетний ребенок, порывается отдраить машинные бока под шлангом, но я подобные поползновения строго пресекаю. Но я все равно знаю, что дедушкина внучка украдкой протирает Пчелке боковые зеркала, что-то нашептывая.
Виктор относится ко мне уже как к своей, предлагая мне щедрую скидку за свою работу и ланч в тесном семейном кругу, пока остывает двигатель для проверки.
Меня спорадически посещает мысль о новой машине, но, вбухав в эту уже почти такую же сумму на ремонт, пчелиный вопрос становится для меня принципиальным.
Время от времени Виктор снова затягивает волынку о том, что все мы немножко автомобили, я брюзжу, что мне остается только в багажник Пчелку поцеловать при всех, чтобы убедить его во вздорной сказочности подобных размышлений. А в это время окружающие будут крутить пальцем у виска.
Виктор опять сурово двигает бровями, но ничего не отвечает, ремонтируя или заменяя: тормозные колодки, термостат, аккумулятор, коробку передач, не считая таких мелочей, как радиатор, всяческие шланги, крепления, фильтры и разного рода жидкости.
А потом начинается Великая предрождественская лихорадка. Я отрезаю от выходных один день - ибо шоппинг терпеть не могу и стремлюсь втиснуть все возможные покупки в четкий почасовой график с учетом томления в магазине игрушек, откуда Ксюху можно выдернуть, только как морковку из грядки.
По случаю всеобщего маниакального потребительского экстаза все парковки вокруг молла забиваются до немогубольше, и я едва нахожу паркинг где-то на выселках, впритык к высокой зеленой изгороди.
Мы с Ксюхой вполне успешно убиваем день на подарки и сладости и утомленно движемся перед самым закрытием молла по направлению к Пчелкиной парковке, волоча непомерное количество бумажных и пластиковых пакетов с сантами и оленями.
Загрузив чадо и покупки, я с облегчением плюхаюсь на сидение, предвкушая душистый глинтвейн в уютной домашней обстановке. Ксюха позади меня прилаживает себе на голову игрушечные оленьи рожки с колокольчиками, пытаясь посмотреться в зеркало заднего вида.
Я выбираю ключ на связке и подношу к зажиганию, но в этот момент дверь на противоположной пассажирской стороне рявкает и в салон вваливается какой-то хомбре растрепанного вида и начинает орать на меня на жутком сленге.
Поначалу я не успеваю даже испугаться, сознание отстраненно фиксирует неприятный чужой запах, странную одежду, блестящие глаза, темный рот, выкрикивающий ругательства и, наконец, нож - я не разбираюсь в ножах, но эту штуку он держит у горла моей дочки.
Пошевеливайся, леди! - орет хомбре и я ощущаю брызги слюны, долетающие до меня. Не то сейчас в машине будет один маленький труп - давай двигай, куда я скажу, и без глупостей, а то будет еще один труп, но уже побольше - он нервно ржет, показывая белые-пребелые зубы.
Мой желудок сжимается в точку, а сердце слегка пульсирует. Мне все равно, что я не мужчина, не смогу отжаться ни разу и не качаюсь каждый день в спортзале. Я убью тебя вот этими вот голыми руками, раздавлю между пальцев, я знаю, что могу.
Похоже, хомбре читает мои мысли, потому что он скалится и подпирает ножом подбородок Ксюхи, она вздергивает голову и колокольчики тихо звякают - я перевожу взгляд на ее глаза и вся моя ненависть куда-то улетучивается.
Мне становится страшно - так страшно, что хочется выть. От полного бессилия и невозможности побыть Богом хоть одну секунду: одну-единственную, которую хватило бы на то, чтобы выставить Ксюху из машины, Господи, ну пожалуйста, я ведь ничего у Тебя не прошу, не для себя, ну что Тебе стоит - пусть у меня будет эта одна секунда.
Я медленно отворачиваюсь и, смотря прямо перед собой, включаю зажигание. Пчелка урчит и трогается с места. Ксюха начинает тоненько всхлипывать.
Быстрее, леди, черт тебя возьми, орет хомбре - вот сюда, потом направо.
Я знаю, что грабители всегда так давят на психику жертвы, еще вспоминаю, что в подобных случаях рекомендуется разогнаться и врезаться куда-нибудь. Но там же Ксюха и нож возле ее горла, а эта сволочь тоже пристегнулась - ученый, подонок.
Я выруливаю с парковки и понимаю, что еще немного - и мы будем уже на трассе, а там врезаться во что-нибудь можно лишь с заранее известным результатом, а если нет, то два обещанных трупа все равно будут, как ни крути.
Я смотрю в зеркальце заднего вида и вижу ксюхины круглые глаза, из которых текут слезы. Прости меня, моя девочка, мысленно плачу я в ответ - и неистово вцепляюсь в руль, вдавливая педаль газа в пол.
Пчелку дергает, как скакуна - будто в замедленной съемке, я вижу несущиеся все быстрее и быстрее навстречу стены молла, как хорошо, что нет сейчас пешеходов, пальцы вросли в руль, хомбре орет что-то, хватая меня за волосы и тыкая ножом мне в затылок, какое счастье, что - мне, а в голове стучат когда-то давно читанные слова горца-аксакала к своему ружью: ну ,если ты сейчас мне не поможешь, моя кремнёвка, то можешь и вообще не помогать.
Что-то гулко хлопает, сильно ударив меня по скуле, потом - слишком громкий скрежет и звон, я крепко зажмуриваю глаза, отчаянно повторяя: Ксюха, Ксюшенька...
Медленно наползает реальность. Я обнимаю руками взорвавшуюся подушку безопасности. Сзади тихо и мне сейчас проще умереть, чем оглянуться. Шея болит нестрепимо, но я заставляю себя поднять голову и выдавливаю себя из машины.
Где-то в районе капота Пчелки валит белый дым, занавешивая все непривычным запахом и глотая видимость. Шатаясь, я целую вечность добираюсь до задней двери и открываю ее. Мама, говорит оттуда Ксюха. Мама - и наконец-то начинает в голос реветь.
Подбегают какие-то люди, я вижу невредимую перепуганную Ксюху у кого-то на руках, кто-то еще задает мне идиотские вопросы типа все ли в порядке с вами, мэм, да, конечно, со мной все о'кей. И вспоминаю о хомбре.
Руками по капоту я кое-как переползаю к носу машины: каким-то образом мы умудрились въехать в тривиальный столб. Голова болит до слез, я плохо вижу, но различаю неподвижную фигуру в ошметках лобового стекла перед бампером: кто-то склонился там, щупает пульс, полицейские огни все ближе и ближе.
Он же был пристегнут, говорю я вслух. Так бывает, кто-то отвечает мне - в очень редких случаях, но бывает.
Я перевожу взгляд на побитый дымящийся передок, где - чудом - немножко уцелели фары.
Пчелка смотрит на меня умными глазами.
И тогда я развожу руки - так широко, как только могу, пытаясь обнять необъятную машинью морду - и целую горячий капот.