Аннотация: Я надеюсь на то, что кому-нибудь это будет интересно
Чернорабочие будни Израиля.
Промышленная исповедь.
1
Такой, знаете ли, маленький мальчик явился в Израиль. Жить он там особо не хотел, работать тоже, учебу еще в Москве к херам собачьим отправил. А потому, явился просто так. Бухать может быть, трахать кого попало, намечать свои дела презренные и получать максимум ненужного удовольствия. Действия были просты:
- аэропорт - общага - знакомство с бытом, соседом, людьми, начальством - учеба (иврит, математика, география, еврейские традиции и еще какая-то мелочь) у черта на куличках (в горном городе Ариэль). - и всё на тот момент
Мой сосед по общажной комнатке был парнем скоромным, кротким и нерешительным. Но, тем не менее, уже через три месяца безденежных скитаний по улицам маленького города Кфар-Саба, он через кого-то там, нашел себе работу - посудомойкой в ресторане. А зачем нашел? Девочек он хотел, а денег на них не было. И стал мыть, да потихоньку подкапливать деньги, на алкогольно-сексуальные сказочные излияния. Себе во всем отказывал. Мне тоже во всем отказывал. Когда он понял, что отвертеться от моих "займи пару шекелей" невозможно, то поговорил с боссом своего общепитовского заведения о приеме и такого оболтуса как я в их скромное заведение. И был назначен я посудомоечным сменщиком, то есть, заменителем моего же соседа. Как попал в мир еды и закусок, так и ахнул. Жрачка нахаляву, питье даром, да еще и деньги небольшие платят. Трепещите девочки-репатриантки, Андрей и сосед Володя выходят на тропу бескомпромиссного интима. Ура! Жизнь у кого-то давала трещину, а мне дала безбедное существование с вечно набитым и счастливым желудком. Да плюс, каждому ресторану дан обязательно свой ангар для хранения продуктов. Как вы понимаете, этот склад вечно свежих вкусностей, не мог частично не оседать и в нашем с Володей холодильнике тоже. Воровали мы сносно. Раз на раз не приходилось: рыба лососевая "Соломон", яйца, молоко, овощи, фрукты, пиво, вино, торты и разная другая дребедень. Весь этот криминально добытый разносол, сделал меня и Вовку - властелинами общаги.
Говорят, что женщины не дают за еду. Не верьте. Вполне себе кушают с аппетитом, вполне себе довольны, и после ужина любили коротать ночки за прослушиванием на какой-то израильской радиоволне старых американских песен. Лав ми тендер, лав ми тру... А утром стабильный завтрак, вкусно приготовленный соседом Владимиром для вкушенных ночью девушек. Кто еще в общаге мог так шиковать? Да никто. Другие обитатели общежития находили подработки, которые не пересекались с учебой, и максимум того, что можно было найти - завод совершенно невкусных изделий из металла или химии. А нам повезло. Работа хоть и была временами адской, зато кормила впрок.
Но всякому счастью приходит конец. Как и в любой цивилизованной стране, нас единовременно сдали владельцу ресторана. Причем повесили грехи всего персонала. Дескать, выносили тоннами, а Норвегия даже и не успевала вылавливать свою лосось в таких количествах. Сильно жрут эти русские, спасу нет от них. Кибуцы разоряются на поставках фруктов, овощей и молока. Короче, кутерьма, туда-сюда, закончилось всё увольнением и лишением месячной зарплаты, в обмен на то, что меня и Вовку не сдадут в полицию. Мне и моему соседу, совершенно не хотелось начинать свою карьеру в жарком и кипучем Израиле с криминала. Потому, мы подчинились, покорились, послали на хуй морщинистого выходца из Польши (хозяин кабака) и пошли искать счастье в других местах.
2
Разве может увольнение смутить двух молодых людей, которым едва исполнилось восемнадцать лет. Куда там. Вовка, гонимый идеей фикс, что женщинам необходимо в виде бартера за услуги телесного характера, денежный эквивалент, быстро отыскал новый ресторан (с гламурным названием "Вишенка"), в который нас, без особых расспросов и рекомендательных писем о сомнительном прошлом, приняли.
Арабо-мусульманский дух в новом заведении сочился из всей щелей достаточно неухоженной кухни. Разве что кальяна настольного, поварского не хватало, для полного ощущения Востока и всего что с ним связано. Моя роль в новой иерархии заведения поменялась. Теперь я был в почетной должности - помощник повара. Должен был нарезать продукты и вовремя преподносить съестные заготовки старшим по званию. Арабские повара не хотели разговаривать. Мой иврит видимо было несносным, потому, я впервые ощутил, что значит быть немым человеком, в сторону которого снисходительно смотрят и пальцами показывают на то, что нужно в данный день и час.
Ступил на святой Израиль вечер. Время ресторанного зарабатывания денег. Клиентов ворох, работа кипит, все валится из рук. Апокалипсис людей в белых фартучках. Снуют меж железными кухонными столами, а ты, только что огурцом нарезанным в них не метишь. Орут страшно, на страшном арабском наречии. Опыт выдержки от нападок у меня был уже колоссальный, а потому я вяло наблюдал за их попытками вывести меня из себя. Ночь, я весь в мыле, мечтаю о завтрашнем отдыхе, чтобы Вовка сменил меня на ответственном посту, убираю свой стол о вечерних баталий с едой, и вижу картину достойную лучшего следователя Земли Обетованной:
арабский повар, совершенно не брезгуя моим присутствием рядом, наполняет свои сумки съестными припасами и спокойно собирается удалиться домой. Наученный горьким опытом прошлого рабочего места, я задал резонный вопрос - кого, собственно, за его неуемные аппетиты будут сношать? Он, честно глядя в мои зеленого цвета глаза, ответил, что именно меня. Не его же, заслуженного шеф-повара этого горе-реторана. Намек я понял, и моему соседу Володе, в общих чертах, описал ситуацию. Ретироваться нужно было оперативно и крайне быстро, пока продукты пережевывались арабским поваром и его немаленькой семьей.
На этом, эпопея с работой в отрасли общепита была закончена. Жирную точку ни в коем случае нельзя было превращать в многоточие. Я для себя четко решил, что, наверное, и нет таких заведений, где бы ни царила полнейшая антисанитария. Да, и, в конце концов, мои руки сильны, молоды и проворны, я же могу на любой фабрике выполнять тот же самый энергозатратный ворох, который получался в ресторанах.
Мечтам не суждено было сбыться. Следующее рабочее место оказалось: уборкой в туалетах большего торгового центра...
3
Мужчины неспокойны к женским критическим дням. Кто-то реагирует сносно, кто-то нос воротит, а кому-то, как мне, обязательно нужно было познать на своих ноздрях, что значит бесперебойное удаление женских прокладок из общественного туалета торгового центра "Арим".
Самый большой торговый центр города Кфар-Саба. Весь такой в стекле. В родной Москве тогда, в 1999 году, только начинали строить подобные динозавры современного архитектурного чуда. Широкой поступью уверенного в себе нового репатрианта, я двинулся в сторону "мира стекла". Я был полон надежд. Уж куда-нибудь да возьмут, обогреют, приютят, да еще и кормить сносно будут. На меня посмотрели с ног до головы, решили, что парень с наивными глазами и веселым нравом вполне может пригодиться в швабровых и тряпочных делах очистки здания от нечистот покупателей и мусора прилегающих к площади магазинчиков. Упираться не приходилось. Я молодой парень, мне нужны деньги и безбедные вечерние куражи на основании этих финансов. А потому, уже следующим утром я принял из рук замученной женщины-напарницы веники и швабры, порошки и всяческие хлорковые средства и приступил к работе.
Диво то какое. Мужской туалет, с его обоссаными дужками, с его нечистыми писсуарами, с его мужицким духом, казавшийся мне всегда самым неряшливым местом в истории человечества, оказался просто колонным залом дома союзов по сравнению с его женским аналогом. Я опешил, когда выяснилось, что женские, нежные и трепетные пальчики могут не выкидывать израненные прокладки в мусорное ведро, предназначенное специально для этих целей, а спокойно, на липучки, клеили предметы своей наипервейшей гигиены прямо на стены клозета. Чистое "восьмое чудо света". Весь смущенный и сметенный, сбитый с толку таким поворотом событий, таким падением нравов, я кинулся к своей напарнице и начал задавать прямые вопросы, относительно того: неужели женщины в Израиле такие свинушки, неужели так происходит всегда? На что получил усталый взгляд бывалого в жизненных боях человека, который проронил пару фраз о том, что: к сожалению, это так. И что ей совершенно неловко за всё женское население Земли, и вообще вселенной, но работу делать надо и тут ничего не попишешь. За этот первый рабочий день, я получил массу нагоняев от женщин, за то, что убираюсь в то время, когда они справляют естественную нужду, за то, что позволил себе оказаться в туалете, когда там масса религиозных и не очень стеснительных лиц хрупкого пола. В те моменты, работа в ресторане показалась мне вехой Создателя, что о грязи человеческой я ничего толком и не знал, до того, как не посетил сортиры вполне себе приличного с виду торгового центра.
Вернувшись со смены, убитый физическим и моральным трудом, я заснул дома, не снимая с себя одежды. Следующая лямка была на следующий день, с самого раннего утра. Когда я явился в свою каморку, где я имел возможность переодеться в рабочий костюм, то увидел на себе два страшных взгляда. Это были: та самая грустная напарница и охранник. Они смотрели на меня так, будто я вчера изволил кого-то прикончить в порыве размахивания веником по сторонам туалетных комнат. Оказалось, что пропал весь химический скарб для мытья полов, восемь канистр с различными мыльными и прочими прибамбасами. Смотрели на меня волком не просто так. Напарница и охранник (которые состояли, как потом выяснилось, в сношениях не только рабочего характера), без всяких косвенных намеков, сообщили, что я изволил "спиздить" достояние торгового центра и грозит мне теперь, помимо неминуемого увольнения, еще и денежное взыскание. Слава богу, что проработал я с этой "таулетно-уборочной мафией" всего лишь один день. А потому, не долго сомневаясь, я напрямую, матерным образом объяснил, что в этот день и час, имею желание послать всех в любую сторону, и то, что свои косяки разгребать придется им самим.
Так, особенно и не начавшись, закончилась моя смена деятельности, а заодно и новый жизненный рабочий опыт.
4
С уборкой решено было завязать раз и навсегда. Не то чтобы коробил статус поломойки, даже, наверное, наоборот, я мечтал о работе, где думать нужно минимум, больше меня напрягало ощущение безысходности самого процесса. Ты вроде метешь, моешь, вытираешь тряпками какие-то пятна, а их становится всё больше и больше.
Заводы. Они дымят. Они в себе перерабатывают материалы, движутся и живут внутри себя. Маленький загрязненный мирок. Выхода не было. Нужно было срочно ввязаться в этот змеиный клубок совершенно другого разряда. Тем более, я всегда трепетал перед возможностью ощутить что-то новое и доселе неизвестное. Пускай эта работа наичернейшая, даже на уборке ходишь в одеждах, которые только потом просачиваются, но остаются с виду достаточно чистые, но мужик хочет тяжести, копоти и осознании себя действенным и нужным. А вдруг еще и продвинуться можно... Насмотрелся фильмов в детстве типа "Москва слезам не верит", думал о головокружительной круговерти, о телефонах с подчиненными, о разрядах, возможностях, попытках стать сильнее и выше в своих же глазах.
Вы когда-нибудь видели еврея-металлурга? Я видел. Это был я и еще множество разношерстных людей разных национальностей. Румыны, арабы, русские, объединенные в одном громадном цеху, который похож внешне на ангар. Мы делали из бесконечных и тяжелых листов металла громадные мотки, которые после переправлялись в различные страны, даже в те страны, с которыми Израиль, по всем возможным параметрам, не должен был вступать ни в какие гешефты. Но это же еврейское государство, а потому, чтобы напрямую не вступать в переговоры, Израиль, будучи посредником, фасовал и переправлял разного происхождения металлическую продукцию, через многие лояльные к своему существованию государства, в основном европейские. Моя задача заключалась в том, чтобы огромная листовая катушка закрутилась правильно и без изъянов. Я, и еще два человека следили за процессом и указывали аппарату для скручивания правильность направления. Мои напарники были люди добрые, лишенные интеллекта и вполне, с виду, спокойные. Но настораживало меня то, что работают они всегда молча. Удивительно, особенно после того, как я узнал, что тандем они составляют вот уже три года подряд. Что-то явно было не так. Оказалось, что между ними кошка пробежала еще пару лет назад, и с тех пор, они упорно продолжают молчать, лишь изредка обмениваясь необходимыми рабочими фразами.
Мал помалу, я начал общаться с одним из них. Это было неудивительно, учитывая мою патологическую склонность к "попиздеть". Одного звали Ахмед, и был он арабом с Палестинских территорий, а второго звали Колей, и был он также с Палестинских прерий. Ахмед носил бороду Карла Маркса, Коля носил пистолет, положенный ему государством за проживание на исторически обжитой территории Ахмеда, чтобы защищаться в случае чего от таких бородатых Ахмедов. Общался я, конечно же, с Колей. Он был хоть и недалекого ума, зато любил спорт и имел очень накаченные бицепсы, коими периодически бряцал перед глазами арабского Ахмеда, смущая бородатого и доставляя ему всяческие неудобства. Работа была наитупейшая, просто жать кнопочку и следить. Особенных проблем не было, станки работали как часы. Меня периодически начали забирать в другие цеха, где я помогал каким-то полузоновского вида татуированным бывшим соотечественникам. Они были молчаливы и лишь монотонно выполняли свои обязанности. Однажды, один из них, будучи после солидного перепоя, уронил мне руку тяжелую деревянную подставку, на которую как раз таки и помешали для дальнейшей транспортировки катушки металла. В тот момент я подумал, что смерть моя пришла неожиданно рано и с какой-то удивительной стороны. Самое смешное, что никто из моих случайных напарников не удивился такому исходу. На меня, всего скрюченного от боли, скучно взирали три пары глаз, а потом посоветовали тащиться в поликлинику и оформлять травму, полученную на рабочем месте.
После того, как я просидел дома примерно недельку с распухшей рукой, то понял, что с металлом нас может роднить разве что ощущение оного в музыке. А потому, принял решение искать более гладкое ремесло, которое хотя бы увечий физических мне не принесет.
5
У меня появилась новая традиция. Всякая смена деятельности сопровождалась походом на морской берег, где проходясь неуверенной походкой по мокрому, отражающему солнцу, нежному песку, я наблюдал, как ниши моих оставленных следов заполняет морская вода, оттоками, предоставляя полное владение территорией соленой осадочной пене.
Морские мысли привели меня в агентство по трудоустройству. Всё было просто: заполнил анкету, поторговал лицом на фоне красивой восточной секретарши, сбагрил неказистое убранство банального офиса своим дыханием и отправился домой ждать, когда же мне сделают звонок. На удивление, звонок прозвучал через несколько часов. Срочно требовался фасовщик на фабрику производства жидкого мыла. Я был счастлив, потому что знал, что меня возьмут. И меня взяли. Приятная директорша этого косметически пахучего предприятия была улыбчива, добра и даже мила собой. Я поулыбался. Мне казалось, что улыбка молодого, толстого, неухоженного мальчика должна произвести сильнейший эффект на видавшую виды обеспеченную особу. И видимо произвела, а, скорее всего, нужен был очередной чернорабочий на очень мизерную зарплату. Как я уже потом понял, текучка была сумасшедшей.
Встретил меня настороженный коллектив, состоящий из сплошных недовольных жизнью бывших сограждан, не поднявших в свое время Целину. Были они молчаливы, объяснять что к чему не хотели. Вид был такой, что и обращаться к ним совершенно не имело смысла. Получил бы в ответ, в лучшем случае - молчание, в худшем - ругань и просьбу, больше не тревожить их до дыр затертый внутренний мир. Между собой сограждане-евреи общались отрывисто, без улыбок и в основном по работе. Они даже на послеобеденные перекуры ходили молча. В тот момент, мне показалось, что даже угнетаемые мировым империализмом рабы, и те были более веселые и коммуникабельные хотя бы относительно друг друга, и совместной горькой участи.
Началась моя скучная деятельность по наполнению смешных по форме бутылочек, разноцветным мылом для гигиены рук. Наполнялись они из специальных кранов. Самое большое удивление у меня вызвало то, что надо мной висел таймер, который фиксировал, за сколько времени работники успеют наполнить количество бутылок, чтобы получился ящик для отправки по разным магазинам маленькой страны. И время фиксировалось не просто так. Если кто-то, предположим, зазевался и наполнил сосуд за большее количество времени, чем это установлено по собственному ГОСТу руководителя, то она тут же прибегала и устраивала коллективу "единомышленников" разнос. На нас, помимо гнетущих секундомеров, смотрели еще и камеры наблюдения, которые выдавали "увлекательный" он-лайн проект "Лейся мыло пенное!" прямо на монитор угнетательницы "на четверть нашего народа". Я всё время чувствовал себя неуютно. В таком неласковом обществе мне еще не приходилось находиться. Все люди под постоянным напряжением, всё строго по расписанию, если задержался в туалете, то приходили надсмотрщики и стучались в дверку, как бы намекая, что пора на производство.
Выдерживал я такой накал внутреннего негатива примерно месяц. И ровно 31 декабря 1999 года, загрузив очередной ящик пенистым продуктом, я направился прямиком к улыбчивой барышне-хозяйке, которой бодро отрапортовал, что я решил вступить в Новый век совершенно очищенный от её мыльных притязаний на мой молодой мозг. К моему удивлению, она начала спрашивать, что ж такого случилось, что я больше не могу терпеть её "замечательного" заводик. На что я, на корявейшем иврите, сказал, что миру мир и ей удачи в бизнесе. Она ничего не поняла, но попрощалась и вновь дежурно улыбнулась.
Выгребая из своего раздевалочного шкафчика рабочую форму, я заметил мужика, стоявшего за спиной. Обернулся и спросил, что ему нужно. Он молча наблюдал за моими сборами, а потом, неожиданно сказал, что хочет прочитать мне стих. Я опешил, но протестовать не стал, тем более, что я был полностью свободен от каких-либо обязательств. И он, с выражением, с правильной расстановкой строк, с соблюдением нужных пауз, смотря мне прямо в глаза, процитировал стих:
Плывет в тоске необьяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих любимых, у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой пчелиный ход сомнамбул, пьяниц. В ночной столице фотоснимок печально сделал иностранец, и выезжает на Ордынку такси с больными седоками, и мертвецы стоят в обнимку с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой певец печальный по столице, стоит у лавки керосинной печальный дворник круглолицый, спешит по улице невзрачной любовник старый и красивый. Полночный поезд новобрачный плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой, плывет в несчастие случайный, блуждает выговор еврейский на желтой лестнице печальной, и от любви до невеселья под Новый год, под воскресенье, плывет красотка записная, своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер, дрожат снежинки на вагоне, морозный ветер, бледный ветер обтянет красные ладони, и льется мед огней вечерних и пахнет сладкою халвою, ночной пирог несет сочельник над головою.
Твой Новый год по темно-синей волне средь моря городского плывет в тоске необьяснимой, как будто жизнь начнется снова, как будто будет свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево.
После стиха, он мне рассказал, что сам из Москвы, и что не был дома уже долгих шестнадцать лет, и что я, который тоже из Москвы, был для него как глоток оттуда, как капля осеннего дождя, как кристально чистый морозный воздух. И вот я ухожу, а у него на душе стало еще больше тоски. Я пожал ему руку, попросил не расстраиваться, пожелал хорошего Нового года, поблагодарил за стихи (как позже я узнал, что стихи Бродского) и отправился закупать продукты к наступающему, чужому для Израиля, но такому родному мне празднику.
6
Буржуйский миллениум встретил меня сильными переменами в моей скитальческой жизни. Не долго думая, я решил сменить место проживания. Но сменилось не только само место, но и местность. Переехал я на север Израиля, в город пенсионеров и наркоманов Кирьят-Ям. Перевод названия города ни к чему хорошему не вёл. "Окраина моря" виделась мне окраиной моей жизни. Мысль проистекала из того, что на Севере страны работы в разы меньше, а то что есть, будет ни чем не лучше того, что я получал в Центре.
Помыкавшись по различным агентствам по трудоустройству, в которых только говорили, что перезвонят когда-нибудь, я получил неожиданную весточку надежды от одного усатого друга семьи. Он сказал, что наслышан от моей мамы про то, что у меня сложились проблемы с устройством на работу и такой хороший и золотой человек, вызвался мне помочь. Он прозрачно проронил фразу о том, что работа будет "пыльная", тяжелая, невероятно сложная, но в моих же интересах принять его предложение, иначе буду посасывать лапку еще очень продолжительное время, учитывая тяжелую ситуацию на рынке рабочей силы Севера Израиля. А я и не думал сомневаться. Что мне горы, что мне реки, я ж молодой, к тому времени загорелый, сильно похудевший человек, которому бабки были нужны как воздух.
Это был исторический город Акко, преимущественно населенный арабами-мусульманами. Предприятие располагалось на открытом воздухе, и работа заключалась в том, чтобы собирать арматуру различных диаметров в пучок и нести её в цех, где из этих железяк делали всякие изделия (ограды, украшения для заборов, мостов и прочее). Арматурины были длинные и неудобные, брать надо было сразу по много штук, а потому было безумно тяжело, особенно учитывая то, что на голову давило прекрасное лето с нагрузкой в +35 по Цельсию. Т.е. понятно, что темечко мое находилось в таком стрессе, что собиралось ловить тепловые удары каждые пару минут. Кепка не спасала. Но я умудрился привыкнуть. Коже уже было все равно, она к тому времени выдерживала любые лучи солнца.
Коллектив подобрался особенный. Я такого разношерстного люда не видел больше в своей жизни нигде. Масса арабов, целое землячество евреев из различных Азербайджанских селений, куча нелегалов из Румынии, Украины, России, Молдавии Китая и прочих стран, и даже два представителя города Санкт-Петербург. Это уже было веселее, чем на мыльном заводе. Все они оказались людьми общительными, но уж больно склочными. Арабы считали себя хозяевами Земли, позволяя натурально наносить удары в разные части тел нелегальных рабочих. Особенно, почему-то, доставалось представителям Украины. Арабов, по чьей-то глупости, назначили управляющими отдельных секторов складирования арматуры. Вот они и куражились, вымещая свою человеческую слабость на людях, которые просто-напросто боялись дать отпор. К евреям не лезли, видимо боялись дальнейших проблем с полицией.
Когда на моих глазах случаи побоев стали учащаться, я вступился за Миколу из Ивано-Франковска. Работая с ним в паре, я узнал его судьбу. Он работал и во всем себе отказывал на чужбине, только затем, чтобы его дочка получила высшее образование в Киеве, а потому готов был терпеть что угодно. Миколе доставалось сильно. То в лицо плюнут, то очень сильно зарядят ногой, то кулаком прямо в челюсть. Несчастный представитель Западной Украины сплевывал кровь и продолжал каторжно трудиться. В какой-то момент я подлетел к молодому и дерзком арабу и сказал, что если на моих глазах он еще раз тронет человека, то я ему яйца на глаз натяну. Араб опешил, сказал, что он меня запомнил и ретировался. А далее я проследовал к тому самому другу семьи, работавшему сварщиком в другом цеху и имевшем на предприятии какой-то вес, и сообщил обо всем происходящем. Не знаю, как там обстояло дело с дальнейшими побоями и издевательствами над людьми, но меня перевели в компанию к азербайджанцам. Это было что-то... Сразу стало понятно, что веселиться и шутить с ними не имеет никакого смысла, они просто не понимали порой, что я им говорю на русском языке. Но принимали меня легко и просто, приглашали за свой стол во время обедов и даже угощали вкусностями, которые готовили их жены. Общения как такового не получалось, они были неспособны общаться со мной, а я не особенно настаивал на общении с ними. Запомнилась одна особенность: они очень часто, один за другим, бегали к начальству и стучали друг на друга, и это считалось нормальным, даже несмотря на то, что они каким-то боком являлись друг другу родственниками.
Так прошло три недели. Мой рабочий день длился от двенадцати до шестнадцати часов за минимальную оплату труда. Однажды я проснулся утром и не смог подняться с кровати, потому что в спину как будто вбили осиновый кол. Пролежав целый день, я понял, что пора заканчивать насилие над своим телом и душой, и решил больше не испытывать судьбу. Мой роман с арматурой, нелегалами, арабами, азербайджанцами и прочими народностями закончился.
7
У-о-у-о, это славное место Камчатка (с) А для меня, который чуть спину не сорвал на железных прутьях арматуры, глотком свежего воздуха была очередная смена деятельности.
Белая рубашечка, брючки, нашивка с указанием моей организации и постоянный пост на входе в большой гипермаркет. Таким образом, я вдруг стал белорубашечником-охранником. Моя работа заключалась в том, чтобы не упускать из вида тех, кто решил, так сказать, присвоить добро большого магазина, а также, я должен был бдительно следить за всякими личностями, которые могли бы пройти в магазин с проводками под одеждой и поднять много товаров и людей на воздух. Это же Израиль, тут таких террористов пруд-пруди, снуют себе по городу почем зря, могут в автобус заглянуть, а могут и в продуктовый зайти. Кто их знает, что у них на уме. Мне, конечно, не хотелось видеть, как меня взорвут. Пусть берут, что душе угодно, только главное оставаться таким же молодым и живым. Я тогда еще трепетно относился к своей жизни и дико боялся смерти. Даже рассуждать на эту тему не умел, всё страшился вот так вот раз, и оказаться в герметичном полиэтилене.
От снимаемой квартиры до работы было примерно с полчаса ходьбы. Путь пролегал через курятники, около которых всегда стоял старенький, но очень красивый американский автомобиль Форд Мустанг. Если бы не эта машина, которой я любовался ежедневно, то, скорее всего, умер бы от запаха куриного обитания. По пути больше не было ничего запоминающегося. Просто дорога: пыльная, жаркая, какие-то обычные дома и кладбище на окраине города, где и располагались в Израиле все большие магазины. Но почему-то я влюбился в этот путь, по которому ходил на работу и обратно целых полгода. И хватило же меня. До этого случая, я на работах столько времени не задерживался. Видимо магия чистой белой рубашки и ботинок не по колено в говне, сыграла свою определяющую роль.
Начались безумно скучные будни, которые могли скрасить только попеременно менявшие друг друга работники уборки. То и дело ко мне подходил примелькавшийся со шваброй дед, рассказывавший о том, что он уже девять лет как приехал в Израиль, а иврит так и не выучил. Загадочно рассказывал про своего сына, который достиг невероятных высот в новом государстве, но скрывал на каком поприще. Управляющий надсмотрщик над такими вот дедами и бабушками, как замечал рядом со мной этого беднягу, так сразу разражался дикими ивритским матом, который дед почему-то понимал. Наверное, вникал в интонацию. Порой выходили на перекур "русские" кассирши. Молоденькие и глупые. Они флиртовали, смотрели на меня с поволокой во взгляде, и всё кидали намеки, которых я старался не замечать. Денег всё равно не было, а мое ИМХО подсказывало мне, что женщину нужно, прежде всего, ужинать, а потом уже и танцевать. Что ж говорить про танцы, когда я своего ужина часто не видел сам.
Однажды, я заметил, как зам. директора магазина, уже после окончания рабочего дня, погасив свет во всем помещении, принялся ходить по заведению с повозкой и закидывать в неё разные дорогие и вкусные продукты. Он видел, что я за ним наблюдаю, и только улыбался мне, продолжая своё нехитрое ремесло. После того, как он загрузил "купленное" в машину, пригласил меня в свой кабинет и подарил наручные часы. Оба всё прекрасно понимали. Но наутро мне сообщили, что этот самый зам. уволен, а за ним, паровозом и я сам. Оказывается, в гипермаркете, где-то были спрятаны камеры, о которых знала только служба безопасности.
8
... и, значит, опять дорога пролегла в направлении агентства по трудоустройству. Кстати, надо заметить, что эти самые агентства очень отличались друг от друга. Израильские, т.е. с наличием "местных" граждан на рабочих местах, работали именно для соискателя совершенно бесплатно. Они брали свой процент от компаний, в которые устраивали людей. А русскоязычные конторы, при наличии предложений о работе от каких-нибудь предприятий, сообщали мне сумму, за которую они могут помочь трудоустроиться. И суммы эти сильно били по карману нищего репатрианта, который толком то и пойти никуда больше не может. У кого еще ему просить помощи в трудоустройстве, как не у своих же бывших земляков. Но те самые, которые еще вчера были твоими соседями в какой-нибудь украинской Знаменке, которые вместе с тобой так рвались уехать на более вкусные хлеба земли Сиона, на территории Земли Обетованной вдруг становились не сильно родными и приятными, стараясь любыми способами тебя нагреть. Получая деньги от человека они получали свой процент еще и с другой стороны, со стороны работодателя. Вот он гешефт еврейский в деле. И тут, и там свое урвать. С другой стороны, меня никогда не удивляло, что все самые поганые рабочие места, даже касаемо "черных" работ, находились в разработке именно "русских" контор по трудоустройству. Такое откровенное кидалово со стороны "земляков", заставляло хоть как-нибудь, но выучить разговорную часть иврита, плюс приобрести навыки в написании своего имени и фамилии на иврите.
Слава богу, к тому времени, поменяв уже столько работ, я научился коряво излагать свои мысли и мог с ошибками, но написать свои данные на бумажке. А потому, наученный горьким опытом платы на различные работы, я стоял перед израильской секретаршей и заполнял анкету уже на местном языке, чему был безумно рад. Рассмотрев мой листок, девушка сказала, что работа для меня есть, и что если мне не трудно, то я могу даже сегодня подъехать в большую компанию химчистки, где есть возможность пройти собеседование.
Взяли. Без шума и пыли. Новые люди, новая деятельность, а главное, что появилась возможность продолжить свой опыт познания неизвестной мне действительности. И я достаточно быстро интегрировался в коллектив, который состоял из "русских", местных и арабов. Именно химчистка стала моим первым рабочим местом, после которого, в моей жизни появились люди, с которыми я и по сей день общаюсь посредством Интернета. Надо сказать, что работа была не то чтобы пыльная, но достаточно трудоемкая и грязная. Это конечно не железо таскать, не металл сматывать, не прокладки кровавые от стен женского туалета отскабливать, но работка еще та. Смысл заключался в том, чтобы приходящие с предприятий мешки со спец. одеждой, в руках своих перебирать на наличие в карманах каких-то вещей, которые могут повредить стирке (ручки, красящие средства и т.д.). После этой неприятной процедуры, я проверял пришедшую с определенного предприятия накладную, по цифре в которой, было понятно, совпадает ли пересчитанное мной с написанным там. Короче, муторная рутина. Радовало одно, что в карманах спецовок частенько водились деньги забытые рабочими. Коллектив был довольно ушлый, а потому, человек нашедший деньги моментально попадал в оборот остальных глаз и был вынужден покупать на свалившееся из грязных карманов счастье, какую-нибудь вкусность (пицца, рулетики сладкие, сэндвичи или еще что-нибудь).
Меня вполне себе устраивало такое положение вещей. Наверное, этим обусловлено то, что одним коллективом мы проработали вместе почти три года. В своей израильской части жизни, больше по времени я нигде не проработал. Именно в тот момент, я понял, что очень многое в этой жизни зависит от людей, которые работают рядом. В будущем, это только подтвердилось. Я не умею консолидироваться с теми, кто молчит или угрюм, но зато замечательно уживаюсь с такими же любителя потрындеть.
А ушел я оттуда, погнавшись за длинным шекелем, и видимо зря... Но это будет в следующей части повествования.
9
Хочу бабла. Очень хочу внятного израильского денежного эквивалента моим трудам. Хочешь? Иди и не парься. Я тогда трижды не раздумывал над принятием решений. Я тогда был совсем молодым мужчиной, и на возможность сделать важный шаг уходило не более пяти минут.
Работая третий год в химчистке, я начала задумываться, что хоть мне и нравится это атмосферное место, денег всё равно не хватает. На мою беду, мой товарищ, недавно уволившийся из той самой химчистки, сообщил мне, что устроился на безобразно прибыльное предприятие и остается одно горячее местечко, на которое он хотел бы позвать меня. Плюсов этой работе добавляло еще и то, что большинство людей, которых набрали на пахоту по контракту, совершенно не в курсе разговорных навыков иврита, а значит, я и мой друг Виталий, автоматически становились начальниками своих отделений. Знать бы еще, что за работа меня ждет, так я, наверное, триста пятьдесят раз задумался бы над переходом в этот "золотник".
"Хайфа химикали". Даже исключительно русскоязычному человеку будет понятно, что дело в химии. И не в той химии, что имела место быть в уже экс-химчистке, а в био-добавках для почвы, еды и прочего. Весь тот сыр-бор, который так бранят люди, когда видят примеси искусственных добавок в еде и не только. Огромные цеха, расположившиеся в промышленной зоне гористой Хайфы имели специфический запах, огромные горы белых порошков разной консистенции и явный намек на то, что если сильно вдыхать и долго находится рядом с этим орудием массового поражения, то скоро несомненно ласты склеишь. Но мне всего двадцать один год. Сил в руках - не счесть, мозга в голове - нет, зато есть кураж и желание, наконец, почувствовать легкий привкус жизни в окружении бумажек с изображением видных израильских деятелей, т.е. многих шекелей.
Виталий не обманул. Меня прослушал какой-то местный пройдоха, сказал, что мой иврит подходит, лицо не даунское, уголовного прошлого, судя по документам, у меня не было, а значит, я автоматически был назначен "отвечающим за работу и подчиненных в цеху по расфасовке почвенных био-добавок". Другими словами, не просто смотреть за тем как работают другие, а самому больше всех работать, да еще и смотреть за, не дай бог, нарушением всего производственного процесса, и за тем, чтобы люди выполняли качественно свои обязанности и не позволяли себе откровенных глупостей (курить, пить и морально разлагаться на рабочем месте). Наблюдение за всеми бригадами велось вновь через проклятые камеры, и чуть что, в установленный над камерами громкоговоритель, просачивался он-лайн истерический голос "бога", сидящего высоко над нами, который ведал о том, что мы мудаки распоследние, что мы идиоты невозможные, и всё в таком духе.
Процесс заключался в том, чтобы поступающий по большим трубам порошок белого цвета, бесперебойно засыпался в мешки, ехал по конвейеру, заштопывался установленной швейной машинкой и попадал на деревянную подставку. Установленная временная норма на заполнение одной деревянной подставки была десять минут. Но это физически было невозможно, а потому, я постоянно вызывался к "богу", который меня матерно критиковал, обзывал, но на предложение предоставить выполнение моих обязанностей кому-нибудь другому, отвечал отказом, говоря, что с этими критинами кроме меня никто не сможет общаться. При этом зарплата у меня, и у якобы, моих подчиненных была одинаковая. Про них, кстати, отдельный разговор. Их было трое: одного звали Саша, у него не было левого глаза, он был пьяницей имевшим за спиной три ходки в тюрьму; второго звали Шакир, обычный тупой выходец из Азербайджана, с очень солидным гонором и желанием вечно косячить, потому что не любил меня; третий - спокойный Владимир, от которого за время работы, я ни разу слова человеческого не услышал. Он, вроде, даже не обедал.
Через две недели после начала моей деятельности в этом химическом аду, когда уже все, кто со мной работал, начали задыхаться и кашлять, когда работа становилась всё невыносимее, а начальство всё больше выносило мозг по поводу и без, ко мне, неожиданно, подошел мой товарищ Виталий и шепотом сказал, что всё летит к чертям и дескать, руководители проекта сбежали, а мы можем расходиться на все четыре стороны. Расстроиться бы. Но я был абсолютно счастлив, когда услышал эту новость. Сходил в душ, переоделся и отправился домой, зная, что после таких передряг, любая другая работа будет счастьем и полной уверенностью в том, что без работы я никогда не останусь. Кстати, денег заплатили за эти две недели, как за четыре месяца работы в химчистке.
10
Работать на государство? Да вы что! Смех, да и только. Сколько там платят - сущие копейки. А мне семью кормить, а мне одеваться, а я вкуснее кушать хочу, да чтобы натуральное всё, без Е-наполнителей. Но так было в России, когда быть незащищенным слоем населения являлось дурным тоном, когда слово инженер соответствовало понятию - безденежье. Израиль в этом плане, на момент 2002 года выгодно отличался. Считалось, что попасть на государственную работу - манна небесная. Особенно, если человек имеет статус "нового репатрианта". Мне улыбнулась сказочная удача. В очередном, наверное, сотом по счету агентстве по трудоустройству, меня вновь обрадовала девушка молодой, сильно еврейской наружности, сказав, что есть неплохая вакансия на военный завод под Хайфой, где, если я покажу себя с лучшей стороны, то возможно, мне дадут постоянное место, а значит: хорошую пенсию, хороший социальный пакет, хорошую зарплату и возможность доработаться до какой-нибудь приличной должности.
Я не пошел, не поехал, я полетел на крыльях радости. Пятки горели, нутро переполняло радостью, и мне было до одного места, что работа находится в часе езды от дома, что вставать на эту работу придется в три часа ночи, чтобы к четырем добраться до ворот завода. Отдел кадров встретил меня без радости. Посмотрели в очи ясные, попросили предъявить документы, после чего отправили за справкой из полиции, в которой должно было быть сказано, что у меня никогда не было приводов и проблем с Законом. Далее, мне сообщили, что я могу две недели плевать в потолок, пока служба безопасности не проверит моих связей и родственников проживающих на территории Восточной Европы.
Когда все формальности были утрясены, мне позвонили и уведомили, что я могу приступать с такого-то дня к своим обязанностям. В то неспокойное время начались какие-то проблемы с Ираком. Американцы активно доказывали, что Садам Хусейн питается на завтрак младенцами, а на аперитив предпочитает ядерное оружие. А я ж совсем молодой, забыл, что в моей квартирной антресоли хранится пыльный противогаз, который в случае глобальных проблем нужно было везде таскать с собой. И я попал! Приехав к заявленным четырем утра на искомый завод, нарвался на злого охранника с коротким автоматом УЗИ через мужественное плечо, который в приказном порядке указал мне на обратный путь за забытым противогазом. Вот это расстройство. Обратно час, потом туда час, и я вновь стою у этих самых ворот. Всё-таки, пропустили, и открыли врата цеха, где увидел настоящее царство израильского "оборонсервиса" и "оборонзаказа". Всё шкарвачало и шумело, какие-то станки выбивали из своих поршней зычный бас, люди общались, как в старых советских фильмах перекрикиваясь из-за невероятного шума, но мне понравилось. Живой процесс, всё работает, завораживающее зрелище. Меня сразу же окунули в процесс выработки каких-то специальных колец, и я должен был следить, чтобы порченые кольца не падали в общий ящик.
Дух какой-то особенный витал внутри этого завода. Люди никуда не спешили, камер никаких и нигде не стояло, секундомеров тоже, надсмотрщиков, как таковых, тоже нигде не было замечено. Рай. Настоящий индустриально-промышленный рай. И мне там понравилось. Особенно, когда совершенно незнакомый человек, на чистом русском языке, предложил остановить станок и пойти спокойно попить за столиком кофе. Стихия и умиротворение. Так я проработал срок беременной женщины - девять месяцев. За это время, я успел сменить несколько цехов, сдружиться с большим количеством людей, среди которых были: грузинские евреи, марокканские евреи, русские евреи и еще какие-то. Почему делаю акцент именно на слове "еврей"? Потому что с другой национальностью в паспорте на этот завод попасть было невозможно.
После пары месяцев работы в дневную смену, мне удалось выбить для себя ночную. Именно выбить, потому что просто так попасть туда было сложно. Это же двойной тариф оплаты. Это 2 000 долларов "чистыми" в месяц и вкусное существование. Я приезжал на работу в восемь вечера и шел сразу же на ужин. Кормили на убой. С ужина, русскоязычный контингент завода выносил значительную часть еды, чтобы после того, как все уйдут спать, спокойно откупорить бутылку водки и распить её под хорошую закуску. Примерно часов в одиннадцать вечера, люди уставали от своих прямых обязанностей, в смысле, от работы и гасили везде станки и свет. Доставали спальные мешки и укладывались кто где. То есть, как вы понимаете, ночная смена, с учетом ужина, длилась не более двух часов. Спали вплоть до прихода дневной смены, после чего, потягиваясь, отправлялись по домам.
Такая замечательная жизнь продлилась, как я уже говорил, ровно девять месяцев, после чего мне, с грустью в голосе, начальник цеха по имени Мишка (не Михаил, не Миша, не Мойше, а именно Мишка) сообщил, что он пытался меня на постоянку оставить, но не получилось... Это конечно было расстройство. Но после всех предыдущих работ, выработался некий иммунитет относительно поисков новых мест обитания. А потому, я воспринял увольнение, как очередной этап моего взросления.
11
Пришел любезный 2003 год и нагнал на меня жути ностальгической. Внутренний голос вдруг зашептал о том, что я должен переродиться в "белого" человека и крепко встать на ноги. Какого хера Андрюша, ты ошиваешься по этим рабочим подворотням, какого хрена ты делаешь в этих бесконечных промзонах, какой черт тебя дернул подумать о том, что ты можешь в таких промышленных условиях прожить до конца своих дней... И я дернулся в сторону Хайфского Открытого Университета. Взобрался на красивую гору Кармель и вошел в мир учебы. В университете послушали мои сопли относительно жизни на чужбине, сложной адаптации в еврейском обществе и желании ассимилироваться как можно скорее среди образованных и мудрых людей. Пустив скупую, иудейскую слезу, женщина, которой я вешал на уши всю эту муть, выдала мне массу буклетов, учебников для подготовки к экзаменам, и прочей макулатуры, после чего сказала, что если я надумаю все-таки учиться, то могу приходить в любое время. Это был крах. Когда я открыл самый тоненький буклет на первой же странице, то понял, что мои познания иврита простираются только до входа в ВУЗ, дальше ходить не стоило, ибо те слёзы, которые я вроде как знал, оказались совсем никчемными. Не солоно хлебавши, я решил оставить затею перерождения в настоящего местного человека и нашел работу в пяти минутах ходьбы от места моего проживания. Но в тот момент, во мне уже зрело достаточно судьбоносное решение о покидании Израиля.
Это был магазин-пекарня. Я столько лет провозился со всякой грязью производственной, что работа в запахах вкусного мучного царства меня буквально срубила с ног. Удовольствие уже при первых же подходах к магазину. Вкуснотища. Единственное, чего я боялся на тот момент, так это - разжиреть до невероятных размеров. А потому, только поступив на работу, сразу же дал себе слово - ничего не брать с прилавков, ничего не пробовать, как бы не был велик соблазн.
Работа была тяжелая. На то она и черная. Начинался рабочий день в пять утра с того, что я открывал магазин и должен был молниеносно разложить свежий хлеб по полкам. Хлеб привозили аккурат к моему приходу на работу. Липкий пот струился по моему лицу и телу в моменты, когда еще вся маленькая, но гордая страна, спала крепким младенческим сном. Когда я заканчивал утреннюю раскладку и приводил в порядок прилавки, ко мне, из соседнего дома спускался мужчина с термосом вкуснейшего кофе, который он варил специально для меня. Я не знаю, чем я ему так приглянулся, но поджарый израильский пенсионер, считал своим долгом напоить меня замечательным утренним напитком. Мы дышали над чашками, прикуривали сигаретки и разговаривали на различные отвлеченные темы. В такие мгновения, мне казалось, что Израиль и есть моя истинная Родина, вот с такими вот пенсионерами, с разными другими хорошими и не замороченными людьми, которым не впадлу проснуться рано утром и принести "русскому" чернорабочему живительный и бодрящий нектар; с людьми, которые снуют по утрам и вечерам, покупают мучное и радуются каждому прожитому дню; с людьми, которые умеют радоваться просто так; быть веселыми и беззаботными, несмотря на то, что находятся в вечном состоянии войны; с людьми, у которых чуждый мне и другим приезжим менталитет, но этот самый местный колорит нисколько не напрягал, а наоборот, вызывал интерес.
Коллектив был на редкость удачный. Все молодые и веселые. Трое русскоговорящих и две девушки израильтянки. Напарником мне стал человек, имя которому было Максим. Он был младше меня на пару лет, но шабутной, носатый и бойкий. К нему постоянно приходила довольно симпатичного вида девушка, с вечно заплаканным лицом, и он постоянно просил его подменить. Что мне оставалось делать... Однажды он исчез на целых две недели и мои рабочие дни стали абсолютно ненормированными. Я приходил на работу в пять утра, а уходил в час ночи. Но я был не в обиде. Мне было понятно, что бывают проблемы, бывает что угодно. Наверное, не реагировал я на его странные отлучки еще и потому, что меня всё устраивало. Возможно началось взросление, когда чувство острой справедливости сменяется на попытки понять другого человека в его заботах. Человек он был не злой, а потому, я ему верил.
Несмотря на частую усталость и вымотанность от работы, я находил что-то приятное в том, что до дома идти не долго, и что у меня постоянно дома есть свежий хлеб. Так продолжалось чуть больше четырех месяцев, после чего я окончательно решил уехать в Москву и углубиться уже в реальную учебу и становление как личности несколько другого пошива.
Послесловие.
Трахайтесь так, чтоб аж за ушами трещало. На это нам дадено восемнадцатилетие и отсутствие тормозов. Тогда, в 1999 году, я звонил своей маме в Москву и со скрипом в голосе, с боязнью быть посланным на три буквы, боялся сообщать ей о том, что пройдет буквально чуть меньше года, и я стану реальным папой. К моему удивлению, мама спокойным голосом ответила, что даже не сомневалась во мне, и что будем рожать, и что ни о каких абортах и речи быть не может. На том и порешили.
Помимо описанной мной работы в ресторане, я не имел права выходные подчинять своей воле и распоряжаться ими в порядке ничегонеделанья. На мое счастье, в общагу начал захаживать мутного вида мужичок, который предлагал молодым людям подзаработать на различных мероприятиях. Платить обещал на руки, кормить обещал сносно и вообще, много улыбался и старался быть нарочито "своим парнем в доску". Реагировать и обдумывать его хитрое выражение лица и слов, не было никакого времени. Взял ноги в руки и побежал за прекрасными шекелями.
В первый раз "работодатель" привез десяток голодных общажных юношей на какой-то open air, где нам сообщили, что мы разместимся по периметру обнаженного поля и будем отслеживать помимо несносных подростков внутри дискотеки, еще и тех, кто собирается проникнуть на танцы бесплатно, т.е. через различные заборы и ограждения. По краям широкого поля располагались маленькие временные домики, на которые время от времени взбирались танцовщицы и выделывали неописуемые кренделя своими полуобнаженными телами, являя томное бесстыдство на суд снующих в разных направлениях и танцующих под грохот колонок молодых людей под препаратами, расширявшими их сознание до невероятных пределов. Меня отрядили охранять вход в один из домиков. Оказалось, что к девушкам-танцовщицам, периодически заваливаются нетрезвые ребятки и пытаются с ними противозаконно совокупиться. Мой охранный пост был прямо около двери, где "королевы отвязных па" переодевались и отдыхали. Меня никто не стеснялся, поэтому я мог в любой момент открывать дверки и любоваться красивыми видами голых тел. Девушки лишь улыбались мне в ответ, уповая на то, что я не пущу козлов в их огород. Несмотря на наличие меня, покушаться все-таки пытались. Один раз мне пришлось утаскивать прорывавшего чужака за шкирку, другой, положить на землю и звать подкрепления, третий, пытался отвлечь мое внимание, но я не понимал местного наречия, на котором он разговаривал, а потому особенно не реагировал. Всё закончилось удачно. Примерно в шесть утра, нам разрешили покинуть территорию. Через несколько дней заплатили, но почему-то не всё. Правда, я и этому был очень даже рад.
После дискотеки, была работа по наблюдению за фанатами на футбольном стадионе, во время матча Израиль-Австрия, где моего напарника поставили у дверей женского туалета и из-за того, что он совершенно не кумекал в иврите, объясняли ему на понятном русском языке сквозь ивритские междометия: "По рак пизда - лё хуй", что дословно переводится как: "Здесь женский туалет, мужчин не пускать". И опять за эту работу заплатили не всё, что причиталось по устной договоренности. Задуматься бы уже тогда, да куда уж мне...
Венцом же моей деятельности за "живые" деньги, стало мероприятие под названием: "Выборы". Меня, и еще одного человека, поставили на каком-то оживленном перекрестке с двумя плакатами, услаждавшими глаз обывателя фразами о том, что Израиль станет светским, что разрешат браки без вмешательства религиозных организаций. Весь цимес этого перекрестка заключался в том, что находился он в самом сердце религиозного города Бней-Брак. Знать бы раньше городские пристрастия Израиля, я бы, наверное, отказался от посильного участия в их внутренней политике. А так, мы с товарищем были обречены. За время нашего мирного стояния с плакатами в руках, в нас неоднократно запускали камушки разных размеров, из окон проезжающих автомобилей, мы слышали проклятия в свой адрес от людей в больших черных шляпах, с большими пышными бородищами. В дополнение ко всем несчастиям, нас забыли покормить (или забили), у нас не было с собой никакой воды, а с неба безжалостно давило +40 тепла и солнце кормило нас месседжами о том, что скоро погибель наша придет. На долгожданную радость, рядом разместились конкуренты, которые занимались пропагандой "партии власти". Они то и накормили нас и напоили. Видимо, у подвластных структур с обеспечением работников продовольствием как-то получше обстояло дело. Денег за эту работу я так и не получил. Человек, который отвечал за выплаты, исчез, телефон его оказался заблокирован и после этого случая, я перестал откликаться на такие сомнительные предложения о работе.
Смотря на свою бурную молодость сквозь призму появившейся неожиданно семьи, я понимаю, что было упущено масса возможностей для реализации себя в гораздо более серьезных сферах труда, чем те, в которые я пустился без оглядки. Но я не привык ни о чем жалеть, а потому продолжаю свой жизненный путь и безумно рад тому, что у меня есть жена и дети. Они мне очень помогают на протяжении всей моей жизни, и как бы мне не было херово, они всегда рядом. Может, не появись тогда обстоятельств в виде неожиданной ответственности не только за себя, но и за всю, на тот момент еще малочисленную семью, я бы сгнил на помойке наркотического угара. Об этой части своей жизни я рассказывать не хочу.