Коммунизм в тёмной-тёмной комнате. Умствования и вопли.
Умствование и вопль 1. Азбука коммунизма
Из букв без звуков,
из звуков без букв,
избзв, извбб,
из букв и звуков,
избвзв, извзбв.
От "а" до "я".
От "я" до "а".
Умствование и вопль 2. Коммунизм "А"
Перспектива древесных стволов ускользает вниз, уютная бесконечность зовёт со дна древесного колодца, колдовская глубина лесной бездны синеет туманной поляной под ногами - упасть, жизнь лететь и приземлиться в детском сне, где среди миллионноглазой травы зреет ожидание чего-то необыкновенного, что раскроет тысячи троп в чаще, миллионы путей везде - и ну давай шагать, вдыхая изначальный запах, вбирая первородные цвета и слушая все ответы на все вопросы: почему растут травы? Где начинается небо? Куда уходят мёртвые? Что на уме у вечности? Как зовут бога? Куда подевались плюшевые медведи?
А?
Умствование и вопль 3. Картография коммунизма
Мы рассматривали карту, пытаясь разглядеть коммунизм. Среди зелёной тайги расползались прямоугольники деревень, окружённые фигурками кустарников; чёрные дороги вползали на псевдотрёхмерные кляксы холмов, кружили вокруг оврагов, похожих на гусениц, свивались с другими дорогами, голубыми реками, обтекали синие запятые озёр. Коммунизма не было.
"Где коммунизм?" - спросили мы друг друга.
"Где коммунизм?" - спросил сердитый бог из памяти.
Где коммунизм?
Мы подумали: раньше коммунизм назывался по-другому.
Мы плутали по тёмным улочкам, стучали в окна и выспрашивали у людей, не видел ли кто коммунизм - получали в ответ шутки и оскорбления; мирки квартир больше походили на коридоры с входом-окном, куда втекал вечный ветер, и выходом-дверью, откуда ветер вытекал, наполнившись запахом супов, домашних цветов, запылённых книжек, дерьма и мочи, медпрепаратов, работающих электроприборов, табака, потных тел, неясных надежд, прошлогодних сновидений, алкоголя, небольших верных радостей, разнообразной одежды, детских песенок, живых игрушек. Ветер выливался на улицы - домашние запахи оседали на дома, тротуары, дороги; ветер нёсся дальше, пронизывал город, разметая запахи и всегда храня что-то своё - ветренное, но уже, обессиленный и оттого не полностью сбрасывая груз человеческого; ветер ждал весну, когда придут новые ветра - наступит его, ветра, чистый озоновый Коммунизм, и, может быть, придёт брат Огонь, который под руками Ветра слепится во что-то грандиозное настоящее мировое коммунистическое.
Коммунизм придёт? - спросили мы у земли. Сквер превратили в автостоянку.
Коммунизм настанет? - спросили мы у воды. Водопроводный кран закрутили.
Коммунизм грядёт? - спросили мы у огня. Сигареты потухли.
Коммунизм явится? - спросили мы у ветра. Флаги поникли.
Коммунизм наступит? - спросили мы у единовременного и неизменямого-в-корне. Предметы стянулись в ком реальности.
В карманах осталась пустота.
Мы подумали: коммунизм сменил имя, называясь теперь по-иному.
Умствование и вопль 4.Слово о зайке
Попал бедный зайка в застенки. Темно, только сквозь небольшое окошечко размером с кулачок серый свет льётся.
Упал заяц в застенки, лежит поскуливает: лапки отбил. На полу - влага: то ли кровь, то ли вода. Поплакал зайка, попереживал и к окошку пополз посмотреть, что там. Ткнулся мордочкой в стекло - оказалось, непробиваемое, словно сталь твёрдое. Глянул, за окном - солнце такое серое и тоскливое, что лучше в застенках сидеть. Плюнул на стекло и вокруг огляделся. Увидел он крохотную комнатушку размером в тысячу зайцев, плотно подогнанных друг к другу.
Посмотрел на пальцы - пять штук, глянул на хвостик - одна штука, в лужицу всмотрелся, там его отражение - глазки на месте; носик, а в нём дырочки; зубки торчат. "Всё при мне, - кинул думку заяц, - кавалер по-прежнему, можно подумать". Подпрыгнул, хвостиком махнул, на спинку упал - лапками подрыгал. "Славно". Встал и снова вокруг огляделся. Тут только заметил дырку в стене. "Что там в темноте?" - подумал зайка и мордочку в дыру сунул. "Темно" - констатировал. Лапку внутрь пихнул - "Тепло". Весь в дырку забрался, лапками пошарил - стена вглубь уходит.
Пошёл зайка вперёд, лапками по стене перебирая, ножками перед собой ощупывая. Под ногами хрустит что-то. Страшно. Но интересно. До угла дошёл, лапкой пощупал - стена за углом продолжается. Но страшно ему стало, назад попрыгал. Заскочил в комнатку свою, трясётся: мысли о вампирах и прочих чудищах в головушке бродят. К тому и за окошком совсем темно стало. Лёг зайка поспать, да не спится - холодно. Лежит он, с боку на бок переворачивается, лапками помахивает - всё равно холодно. Подумал-посоображал и в дырку пополз. Залез - там тепло, хоть и вампиры вокруг крылышками шелестят, под мышками щекочут, клювики в вены пускают. "Хрен да морковка с вами" - подумал зайка и уснул.
Проснулся - заглянул из дырки в комнату, где уже посветлело. Выполз он, лапками помахал, ножками подрыгал - живой вроде, не всю кровь вампиры выпили. Кровь и воду с пола хвостиком вытер, чтобы не так сыро; с окна пыль смёл. Глядь, перед ним на полу капустка и морковка лежит. "За труд благостный, - подумал зайка, - за облагораживание территории и придание ей цивилизованного вида". Съел.
Полежал-отдохнул и снова в дырку полез - любопытствовать, что там за углом находится. Дошёл, повернул и так вдоль стенки до следующего угла добрёл. Постоял-подумал и в сторону шагнул. Чувствует, там находится что-то. Лапками ощупал, носиком обнюхал: Камень. Потрогал снова и нащупал у камня ушки, глазки, носик. "Заяц каменный, - понял. - Он хоть неподвижный, всё же заяц, даром, что морковку не ест да в угол не писает. Животное известное". Веселей себя почувствовал. Дальше от зайца в темноту шагнул. Ещё что-то нащупал. "Волк" - определил. Потом и других зверей каменных обнаружил - медведя, собаку и даже крокодила.
Вернулся назад. В комнате уже темно стало. Смотрит: на полу морковка с капустой лежит. Начал морковку есть, вдруг видит - надпись на ней выгравирована: "Присуждается великому учёному Зайцу за успехи в изучении Неведомого и открытие новых горизонтов". Морковку ест и думает: "Я ведь, оказывается, исследователь! Миклухо-Маклай, Ньютон или даже Эйнштейн!".
Поужинал и в дырку залез, спать приготовился. Слышит, вокруг вампиры крылышками шуршат. "Не боюсь вас, - зайка сказал, - поскольку знаю, кто вы есть такие, каково ваше имя и вообще". Чувствует зайка: вампиры - хоть знает он всё о них - клювики в вены пускают, кровушку пьют. "Хрен и редька с вами" - подумал зайка и уснул.
Утром - та же история: как убрался, так еду сразу получил. Снова в дырку полез - горизонты открывать, науку пополнять. Прошёл внутрь - уверенно так, как и положено настоящему исследователю. Вдруг слышит - шум. "Странно, - подумал, - вампиры днём не летают". Стоит. Боится. Нежданно словно бы кто-то в нос ему дунул, в ухо плюнул и врезал по косоглазой физиономии. Упал зайка, лежит не жив, не мёртв. Трясётся. Чувствует, что стоит над ним кто-то большой как скала и жирный. "Смерть пришла, - думает зайка, - Убьёт и не помилует..."
Чихнул неведомый зверь и в темноту ушёл. "Пронеслось вроде", - подумал зайка. Вскочил и назад понёсся.
Сидит зайка в комнате, трясётся. "Вжисть больше в темноту не пойду, - думает. - В комнате буду находиться, территорию в цивилизованный вид приводить и зарплату за это получать. Проживу как-нибудь".
Так и прожил всю жизнь в комнате. Где и умер.
А то был другой заяц. Может и не заяц, а тигр. Тигр - зверь сильный, но в темноте какой прок от его силы? Хоть когти перед собой вытянет, мышцы напряжёт, так его сзади по голове чем-нибудь долбанут. Попал то ли заяц, то ли тигр в застенки. Территорию также облагораживал, новые горизонты открывал, за что кормили его. И по голове в темноте получал. Только в отличие от первого зайца снова в темноту пошёл. Приспичило: может, холод в комнате не вытерпел, может, горизонты больше жизни открывать хотелось. Кто-то и назад не вернулся...
Умствование и вопль 5.Коммунизм всеобщего равенства
Сидя в тёмной-тёмной комнате, я копался в своих карманцах и нашёл несколько занимательных вещиц.
1. Обломок косточки доисторического человека.
2. Засохший цветок гвоздики, взятый с могилы одного хорошего человека - стебель с тонкими, словно ниточки, листиками, блекло-розовый цветочек с восково-старческими прожилками.
3. Хрестоматия с кусочками религиозных текстов - Библия, Ваджра-сутра, Коран и прочие.
4. Пожелтевшая фотография умершего друга.
5. Кое-что-ещё-о-чём-не-скажу.
Тщательно рассмотрев их, понял, что они так или иначе связаны со смертью. После старательного раздумья вдруг открылось - ничего больше о смерти я не знаю, пока доверяю своим глазам, ушам, рукам, носу, языку.
Передо мной лежало несколько достоверностей проговоривших коротенькие и ёмкие принципы:
1) мёртвых - нет, как нет того древнего человека, обломок кости которого лежит передо мной; 2) религия буковками Священных текстов говорит, что мёртвые - живы; 3) я стану мёртвым - тело иссохнет, разложится; 4) я превращусь в траву, деревья, воздух и прочее сущее.
Ещё лежали слова и представления, которые рассыпались в прах, едва я пристальнее смотрелся в них: слова и представления говорили о мёртвых, которые вдруг явились в плоти и стали говорить, целовать, пахнуть потом. Я засмеялся. Ты слышал мёртвых? Дай послушать. Ты видел мёртвых, кроме как в соответствующих фильмах? Покажи. Ты вдыхал их, шевелящихся силой мышц, запах? Дай нюхнуть. Ты сможешь предъявить мне/ему/им мёртвого как живого здесь и сейчас? Сомневаюсь. Предъявишь, тогда и поговорим. У меня в карманах тоже есть мёртвые, но я не могу показать их тебе, на этом основании категорично заявляю: их нет. Иначе лишусь рассудка. Сомневаюсь, что и ты останешься в своём уме.
Мёртвых было слишком много, о смерти много говорили, когда-нибудь придётся и мне стать мёртвым, пройдя благословлённые жизнью этапы - старение, старость, дряхление, дряхлость. И пришлось думать. В моих карманах слишком мало вещиц, ничего другого нет, значит, больше исходить не из чего - всё прочее из разряда религиозного умствования, едва-едва прикрывающего корневую иррациональность лохмотьями логичности и - чаще - мажорной самоуверенностью, чередующейся с минорной претенциозностью. Но религия не могла появиться на пустом месте, значит, нужно переваривать возможное бессмертие рядом с очевидной бесповоротностью смерти от шевелящегося живого к неподвижному мёртвому, - бесповоротностью, лазейки откуда также напоминают ходы религиозные - я не умру, но - ах! - стану травой, ветром, деревом, камнем, в общем, чем-нибудь сущим.
Наблюдения говорили о совокупной черте во всех линиях движения от жизни к смерти, от смерти к жизни, включая, конечно, саму линию: уход.
Что испытывает мёртвый, который уходит? - Утрату. Что испытывает живой, который уходит? - Утрату. Что может произойти с мёртвым, который умирает окончательно и бесповоротно, исчезая оттуда и отсюда? - Исчезает.
Я неизбежно стану мёртвым. Значит, имею полное право рассуждать об этом. Вот я - живой, вот... умер. Пока я - живой, смотрю на мёртвое и думаю: "Это - не я. Расслабься и радуйся, поскольку на его месте мог бы находиться ты". Знаю, чем стану, если умру окончательно и бесповоротно там и здесь - землёй, червями, деревьями, другими, но что мне, мёртвому, до всего этого?
Я неизбежно стану мёртвым. Значит, имею полное право рассуждать об этом. Вот я - живой, вот... я не умер. Вместо этого я потерял - своё тело, родственников, друзей, детей, имущество, возможность общаться, физиологические радости. Проще задуматься, что я не потерял, однако об этом я не могу рассуждать, поскольку ещё не умер. Что-то осталось. Что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось, что-то осталось. Что именно? Какая разница для меня - такого когда-то живого, весёлого, разного? Потерянного - больше. Потеряно - всё. Чтобы при этом называться собой, нужно заиметь хоть малое от утраченного, скажем, своё тело, если же - нет, тогда мёртвый - уже не я.
Не знаю, кто такой я, который, может быть, воскреснет; может, умрёт окончательно, растворившись в сущем, но исходя из знаемого здесь и сейчас - это нечто иное, чем я.
Ключевое слово относительно известного-неизвестного - утрата, потеря.
Иное-другое.
Ты можешь сказать, глядя на другого, что это - ты? Сомневаюсь. Докажешь?
Если воскресну, то буду другим. Если умру, тоже стану - другим. Произойдёт изменение во сто крат мощнее, чем самое большое потрясение у живого. Ты потерял любимую игрушку? Близкого? Родного? Отца? Мать? Сошёл с ума? Побывал на войне? Посмотри на себя "до" и "после" - ты остался прежним? Сомневаюсь. Теперь соотнеси изменения в мире живых, перетершие тебя, погрузившие в хаос боли, утопившие в инфернальном порядке теневых механизмов и выплюнувшие в порядок обычности - работы, любви, семьи с изменением в/от смерти.
И наступил коммунизм, который лозунгами и плакатами провозгласил: "НЕВАЖНО". Неважно, произошёл ли переход в потусторонний мир по канонам религии - ты перешагнул в иное и стал другим. Это называется смерть, даже если ты назовёшь её воскресением.
Неважно, умер ли ты бесповоротно по канонам окончательной смерти - ты перестал быть собой и скоро станешь чем-нибудь из сущего. Это - смерть.
И наступил Коммунизм, который табличками на могилках провозгласил: Для смерти неважны твои воззрения - она безразлична к воскрешению и умиранию, потому что она - корень изменения.
Для изменения важна смерть, для смерти важно изменение, множество крохотных и гигантских трансформаций готовят к главному разрыву твоего лепого-нелепого существования. Назвать его ещё раз? Коммунизм сказал уже это имя - СМЕРТЬ.
Но Кое-что-ещё-о-чём-не-скажу шевелилось в карманцах. Нехотя, я нашел коммунизм, оставшийся без имени... Ты слышал мёртвых? - Может, те, кто приходят оттуда просто молчат? Ты видел мёртвых восставших? - Может, те, которые приходят оттуда, просто невидимы? Тебя целовали мёртвые как живые? - Может те, кто приходит оттуда, просто не могут целовать? Ты вдыхал запах мёртвых как живых? - Может, те, которые приходят оттуда, просто не пахнут? Ты можешь предъявить мне мёртвых восставших в плоти? Я уже ответил себе на этот вопрос: 5) мёртвые, которые приходят - невидимы, неслышимы, неосязаемы, необоняемы. Но это не отменяет изменения, поскольку те, которые приходят оттуда, - ДРУГИЕ.
Умствование и вопль 6. Коммунизм в доме с окнами, дверями, подпольями и - без стен
Я видел ближние, за ними проглядывали дальние, затем была только темнота, состоящая из них - толстых и тонких, крепких и непрочных, извивистых и прямых, разноцветных. Я назвал их проводами, кто-то как-то ещё. Потом всё это назвали сыром, и я согласился. Словно биллионы сырных нитей, провода свивались в единый, неподъёмный ком, весом подобный составу из миллиона гружёных свинцом поездов квадрате бесконечности, при том, что вес одного провода - самого длинного, ветвистого и толстого - равен нулю.
У меня не было работы, только увидеть, как они растворяются в темноте, - шевелящемся мраке безмерной густоты, бесчисленного сверхприсутствия. Так темно - я назвал бы это смертью. Провода были бесконечностью, и бесконечность состояла из проводов. Это всё, что я сделал, но - хватило. Пришёл коммунизм - стена рухнула. Стена развалилась, и полился свет, проникая в нутро проводов, озаряя их бесчисленные извивы. Свет проговорил, что стена была всего лишь тёмной плоскостью, ловко поставленной за проводами, отчего рождалась иллюзия бесконечности, бывшей только фоном - для сыра, для кома, для непомерно громадного, но всё же не-бесконечного мира, который словно бы не существовал для за-предельного бесконечного сияющего океана.
Умствование и вопль 7. Коммунизм "Я"
Мне приснилась ненависть.
В карманах разом зашевелилось: маленькие плюшевые мишки выглянули наружу и зарычали на злобу, весёлые тряпичные олени агрессивно тряхнули рогами в сторону предательства, розовые крокодильчики настороженно раззявили пластмассовые рты на подлость.
И мне приснилась ненависть.
Я сидел в машине типа Джип, огромной лоснящейся машине и курил сигареты по доллару за штуку. Я принимал звонки: любовницы жаждали моей страсти, деловые партнёры хотели заключить со мной выгодные контракты. Я раздумывал, как дороже продать и дешевле купить. Мимо проходили люди с завистью поглядывавшие на меня - я провожал их презрительным взглядом.
И мне приснилась ненависть. Мои зверушки ненавидели меня, я ненавидел людей, люди ненавидели моих зверушек.
И тогда я проснулся. Зверушки поглубже закопались в норы карманов и настороженно притихли. Смогу ли я ненавидеть? Себя в Джипе, себя с деньгами? Есть ли во мне эта ненависть к себе возможному? К себе, которого не будет? И к себе, которого - нет. Пока я могу ненавидеть себя будущего, которого не будет, я могу ненавидеть вообще. Я ненавижу вообще, пока могу ненавидеть себя, которого не будет, и ненавижу тех, которые есть. Значит, я победил - мой маленький коммунизм восторжествовал.