Аннотация: Жизнь, как коробка конфет: никогда не знаешь, какая попадется начинка. Форест Гамп
Убогий.
"Это неправда. Я не паразит и не убогий - я дитя своего времени. Я вовсе не хочу так жить. Но я же не могу иначе!" Он был действительно озадачен. Давно уже мама не разговаривала с ним так. Он привык к обычному тихому ворчанию, когда она изредка приезжала в гости. Так привыкаешь к тиканью настенных часов или автомобильному шуму за окном. Но сегодня...
Он вышел на улицу и привычно завернул за угол дома. Ему не надо было смотреть по сторонам или под ноги. Он хорошо знал этот двор - уже 6 лет он обходит дом и идет к парку. А там ежедневная прогулка. Маленький песик покрутился у его ног - он явно рассчитывал на большее внимание. Потом стремительно помчался к песочнице.
"Меня побила жизнь, покорежила. Я теперь сам не свой, другой. Я ведь не был таким раньше, еще совсем недавно не был. Или все-таки был? Да нет, это просто жизнь такая, неуклюжая..."
Странная прогулка получалась сегодня. Обычная прогулка с собакой вылилась в отчаянный спор с самим собой. Как-то совсем недавно он решил не врать. Вернее не врать себе, потому что себя он мог убедить в чем угодно. А это создавало иллюзии. А илюзии он тоже совсем недавно перестал любить.
- Кеша! Кеша! - позвал хозяин звучным голосом.
Обожаемое создание и ухом не повело, занимаясь своим делом - что-то обнюхивая и весело потявкивая на проходящих мимо.
Хозяин подождал минут пять, пока песик с попугаичьим именем не наигрался. Потом они зашагали вместе.
Годы не щадили его: разгульная молодость осела на талии и некогда узком аристократическом лице, обнажая все его 50 лет. Черные волосы когда-то были гордостью, сейчас - бедой: они поредели и поседели неровно, поэтому его желание носить их длинными было смешно и неуместно. Он выглядел неопрятным и значительно старше своих лет, но это было ему безразлично - он давно перестал следить за собой. Поначалу, когда понял, что начал катастрофически быстро стареть, это его расстраивало. Но вскоре огорчение и стыд прошли. Ему в последнее время не было стыдно ни за поношенную обувь, ни за беззубый рот, ни за грязь в комнате... Ведь не стыдно же нам за потекший кран или разбитую тарелку. Хотя и сантехника он вызывать тоже не собирался. Да и перед кем стыдиться? Друзей растерял, а женщин у него давно уже не было: нет денег - нет женщин. Это опять-таки, как данность. Это уже не исправишь. Да, родные ... Два раза в год приезжала мать и стригла его, платила за квартиру за полгода, давала деньги на еду, кофе и сигареты. Он перестал нуждаться в хорошем питании, но не смог отучить себя пить кофе и курить. И еще, пожалуй, книги. Если бы не они, спился бы, пропал совсем.
- Здравствуйте, Николай Алексеевич. Как поживаете? Как Анна Сергеевна? - навстречу семенила давняя знакомая матери.
- Нормально, Антонина Михайловна. Нормально, - отвечал он, покусывая ус.
Они всегда участливо спрашивают его, как дела, а за спиной осуждают и жалеют - "убогой", больной. "Неужели тебе наплевать на то, что о тебе люди говорят? - кричала мать. - Ты уже забыл свою совесть, когда стал иждивенцем. Именно иждивенцем. Именно так это и называется". Маме тогда было 70. Сейчас - 76, ему - 50. Она живет с младшей дочерью в Москве. А он на родине отца - в Полтаве. Когда появились проблемы со здоровьем у маленькой внучки, мать сорвалась и поехала помогать. После смерти отца разменяли 3-х комнатную квартиру - нужны были деньги. Да и зачем ему теперь 3-х комнатная - мать переехала к дочери окончательно.
И сегодня, когда ему 50, мама приехала, привезла сигареты, кофе, новую рубашку. И, конечно, деньги. Он чувствовал, что вроде бы не один на свете. И все-таки - ни семьи, ни детей. Один Кеша. Мама называет его Цуциком. Он уже не помнил, откуда это взялось. Но мама всегда была мастером на определения, одной ей приходящие на ум сравнения и ассоциации, которые впоследствии оказывались единственно верными. Цуцик - он и есть цуцик. Мелкий, шумный. Только хлопоты от него. Но без него жизнь была бы совсем пустой.
Николай перешел дорогу. Песик семенил за ним осторожно. И был счастлив, что любим. Потому что до Николая никто не жалел его, не ласкал. А этот взял и полюбил. Просто так, ни за что. Даже в ущерб себе - получил друга-нахлебника.
"Погода-то какая чудесная! Что может быть лучше полтавского августа! А, в общем-то, тяжело маме, вот она и сорвалась - накричала, обозвала, обругала. Они ведь с отцом из грязи, из низов выбились в элиту того времени. Она деревенской полуграмотной девчонкой была, когда замуж вышла за офицера. Институт окончила, учителем стала. И отец тоже до полковника дослужился, орденов и медалей полный ящик. А я на всем готовом и не смог жизнь устроить. Черт..."
А как все начиналось! В школе Коленька был одаренным мальчиком с аристократической внешностью. В старших классах преподаватель литературы любил говорить: "Хотите представить себе настоящего дворянина - посмотрите на Николая Короленко". Потом поступил в Институт культуры на режиссерский факультет. Все прочили успех талантливому юноше. А он проучился три года и бросил. После армии пошел работать художественным руководителем в Дом культуры. Несколько раз поступал во ВГИК на режиссерский факультет. Он проходил все творческие конкурсы, но патологическая безграмотность не давала ему никаких шансов. А как ему нравилось работать в коллективе! У него шли спектакль за спектаклем. Дети, подростки буквально смотрели ему в рот. Завести, заинтересовать было для него проще простого. Он общался с людьми, как дышал - легко, без напряжения. И общение это ему было необходимо, как книги, сигареты и кофе.
Были даже постановки на радио - с его-то голосом и артистизмом он был вполне востребован. Женщины окружали своим вниманием такого талантливого и обаятельного Николая Алексеевича Короленко. Друзья-приятели ценили общение с ним, приобщаясь к миру богемному, узкому кругу талантливых, эрудированных людей. Он был элитой, он чувствовал себя элитой.
В общем, он был почти счастлив. Почти - потому что всегда что-то мешало, что-то было не до конца. Недо-хорошо: недо-брал баллов, недо-учился, недо-говорил, недо-получил, недо-делал, недо-играл... Как-то не складывалось. Женился на любимой женщине. В народе про такие отношения говорят: "Он ее на руках носил, ноги целовал ... Она не любила, гуляла". Так оно и есть - не любила. Измены были, скандалы были, а любви не было. А после рождения сына она бросила Николай и вышла замуж.
Он женился во второй раз, но уже без любви. Женился, как осчастливил, на дурнушке с неоконченным средним образованием. Двое детей от этого брака. Но развод был неминуем. Она тоже вышла замуж - за поляка и, забрав с собой детей, уехала в Польшу. Ах да... Дети... Ему почему-то всегда легко было с детьми. Всегда легко очаровать, покорить эрудицией, заговорить... Всегда легко. Но с чужими. Со своими нет. Со своими было слишком много проблем, непонимания, скандалов. Нет, он старался. Но опять что-то мешало - видимо, не могут быть счастливы дети в семье, где родители - чужие друг другу люди. Он вспомнил, с горечью вспомнил эту свою фразу: "Чего тебе, мальчик? Попить? Ты обалдел? Иди отсюда!". А это был сын от первого брака - к бабушке пришел. И когда дверь открыла не она, а отец, в общем-то, незнакомый дядя, растерялся и воды попросил. "Сына не узнал... Сволочь я... Как я живу-то с этим вообще? А ведь живу..."
Но окончательно все пошло наперекосяк, когда распался СССР и Украина стала независимым государством. Не то чтобы хохлам не нужны были умные, творческие люди. Нужны - но не русские. Или русские, но со знанием украинского языка. А он был украинцем лишь наполовину, русскую школу закончил, до 20 лет в России жил. И в 44 года учить язык...Да и никогда он не был способен к изучению языков. Ну не мог он прилежно сидеть за учебниками, зубря новые слова и выражения! А главное, конечно, произношение, которое казалось ему варварским, деревенским, вульгарным. Он не мог и не хотел учить язык, на котором нужно было не говорить, а "балакать".
"Ну и зачем ты ездишь ко мне? Зачем? Ну и брось меня, если тяжело! Ничего мне от тебя не надо!"
"Я мать, и не хочу пережить своего сына", - повторяет, как заклинание.
Хорошо, когда есть сигареты, кофе и деньги, но он надеялся, что мама не приедет. Знал, что не избежать разговора. Но чтобы она так с ним говорила... Видимо, совсем сдает мать, тяжело ей... "Я ведь стараюсь, ищу, подрабатываю, где смогу". Но он признавал, что без нее был бы уже на помойке или на кладбище.
Он вспомнил, как вчера ходили на могилу отца. Он часто туда ходит один - не проведать даже, а просто тишины хочется, покоя. А где же его еще искать, как ни там. Почти безлюдно, спокойно. Там вечность рядом. Вчера они сидели на лавочке, разговаривали, вспоминали тех, с кем уже не поговоришь, тех, кого не встретишь случайно в магазине или на базаре. Тихо. Обычный тихий кладбищенский день. Августовское небо в облаках. Розы, что мать посадила еще 4 года назад, цветут белым. Этот район кладбища старый уже, здесь и мест-то свободных нет. А рядом с могилкой отца пустует кусочек земли, что для мамы был куплен, чтобы с мужем рядом. Николай задумался: этот участок 1,5 на 2 метра уже, наверное, ему достанется. Куда он отсюда? А мать посмотрела на него долго и пристально, видно, о том же подумала, и расплакалась.
И была в его жизни женщина... Елена Васильевна... Елена... Лена... Леночка... Он повстречал ее, когда мать только-только разменяла квартиру и были еще деньги. Повстречал в библиотеке. Единственной страстью его всегда оставалось чтение. Он читал все подряд, как ел и пил - детективы, и классику. Все ему было интересно. Библиотеки посещал регулярно. В одно из таких посещений он повстречал ее. Леночка работала учителем в школе. Получала второе высшее образование заочно. Училась. А он читал. Маленькая (не выше 160 см), худенькая - карманная женщина, с черными волосами и пронзительными карими глазами. А он был в своих белых джинсах и пуловере, большой, сильный и умный - она не могла устоять перед обаянием. И не устояла. И они поняли, что вместе им не страшна старость. Она разведена и без детей. Он разведен, и у его детей другие отцы. Оба одиноки. Он старше лет на 10, но это не мешало.
Они любили делать вместе множество вещей. И то, что раньше было обычным, приобретало особый смысл. Николай любил ее взгляд - серьезный и вдумчивый, а порой мягкий и трогательно юный. Он любил ее голос - сильный и с хрипотцой (она много курила). А еще родинка на груди, маленькая, чуть выпуклая - ее нельзя было не любить. Ей доставляла огромное удовольствие его мимика, его артикуляция. Она любила его слушать, смотреть ему в лицо, когда он запальчиво рассказывал о людях, книгах, спектаклях, о музыке. Да и просто о том, кого повстречал на остановке. А главное, он любил и умел мечтать. Мечтать. А еще, им было просто хорошо вместе. Слово-то какое - "вместе" - магическое. "Пока мы вместе, - говорил он ей, - нам ничего не страшно. Мы все преодолеем, все сможем. Пока мы вместе, только хорошее будет происходить с нашими жизнями. Только хорошее". Николай и Елена. Елена и Николай. Они произносили эти слова, как молитву. Вместе.
Но заканчивались деньги... Мда... денег становилось все меньше и меньше. И тогда Николай решил перехитрить всех и в пору повального дефицита на Украине занялся коммерцией. Он взял деньги в долг, купил продукты по дешевке и стал торговать на рынке. Все казалось так просто, так близко. Вот уже мерещилось обеспеченное будущее с любимой женщиной, но ... Оказалось, что для того, чтобы иметь успех в бизнесе, нужна определенная коммерческая жилка, сметка, хватка, если хотите, четкий трезвый расчет. А вот как раз этого и не было у аристократа Николая Алексеевича Короленко. Оказалось, что ничего у него не было, кроме аристократической внешности и тонкой душевной организации, которые тоже со временем куда-то исчезли. Был Коленька, талантливый человек, да весь куда-то вышел. Вышел.
Денег занял много, да еще с процентами. Отдать не смог. Кредиторы отобрали паспорт, избили - он перестал выходить на улицу. Боялся. Страх заполнил все. И поселился в нем навсегда. Именно страх поселился в нем - в серых, выцветших глазах, в унылой неуверенной улыбке, в суетливых жестах его большого тела... Страх выгнал из него любовь. Он просто перестал любить. Не разлюбил. А именно перестал любить. И та, с которой хотелось быть всегда, ушла. И вскоре даже это стало безразлично.
- Кеша, куда же ты! Осторожнее - дорога! - сильный голос звенел от тревоги.
И уже более спокойно, когда взял того на руки:
- Куда же ты, дурило, побежал? А если машина?
Он вспомнил последнюю встречу. Они стояли на берегу Ворсклы. Была ранняя осень - теплая и яркая, как бабий шерстяной платок. Она разулась и прошлась босиком по песку... Он попытался возразить, но уже скорее по инерции, не от заботы о ней ... Она посмотрела пристально и цепко, как умела смотреть и видеть, и он замолчал - понял, что никакого права на нее уже не имеет. Он хотел что-то еще сказать, оправдаться, исправить, но получалось так невыразительно, неубедительно, и ему стало стыдно. А она все смотрела, проницая, как будто хотела запомнить, выучить навсегда... Запомнить его таким - слабым, беспомощным, предателем, как она помнила его умным, чутким мужчиной. Смелая женщина, она пила всю чашу до дна, понимая, кого любила, все еще любит.
Потом для Николая начались черные дни - безденежье совсем, окончательно и безнадежно. Страх тоже насовсем.
Но приехала мать. Открыла окна. Проветрила комнату. Заплатила долг. Дала деньги на восстановление паспорта... И с тех пор он перестал искать работу. Ему даже нравилась его настоящая жизнь. Он был избавлен от проблемы зарабатывания денег, от постоянных нотаций, слез и просьб, от стыда - потому что никто не знает, а чужим можно сказать что угодно, даже если не поверят - проверить сложно будет. Вот только его одиночество... Да, одиночество. Он безнадежно одинок. Общения со случайными людьми во время прогулки было мало. Он любил быть душой компании, чтобы его слушали, им восхищались. Но время прошло, и Николай изменился. "Я привык быть один, мне это нравится. Я ведь даже не люблю, когда ко мне приезжают". Он вспомнил, как вчера мама обиделась, когда он отказался с ней поужинать: "У тебя День рождения. Я приехала специально, чтобы поздравить... Почему ты такой черствый? Никогда доброго слова не скажешь... - Я привык есть один. И закончим разговор на этом. Ну, привык я так. - Ты как дикий какой-то. Может ты от одиночества с ума сошел? - вот тогда-то и прозвучали те самые слова. - Убогий ты стал, больной на голову... Паразит ты, Коленька, и тебя это вполне устраивает".
"Ничего понять я не могу. Я не бегу от людей. Я же по природе своей общителен. Я с удовольствием разговариваю на улице, в очереди, со случайными знакомыми... А с родной матерью даже пообедать не смог". Николай раздраженно подцепил кроссовкой корягу и швырнул в кусты. "Что же я такое, черт возьми, что же со мной?"
- Кеша! Ну, куда же ты опять бежишь, негодяй! - и он побежал к песику, который, отчаянно лая, преследовал девушку с овчаркой на поводке.
Он взял его на руки и тут как-то особенно отчетливо понял, что Кеша был, пожалуй, единственным созданием, которого он любил безоговорочно, не требуя ничего взамен. Любил больше, чем детей. Николай подобрал его щенком на рынке. Была поздняя осень и как-то промозгло. Щенок был таким безобразным, что даже почти не вызывал жалости у прохожих. Он сидел в мокрой коробке, из которой сильно воняло тухлой рыбой. Ему был от силы месяц. Раньше Николай никогда не встречал такого беспомощного, катастрофически несчастного создания. Тот тихо скулил, не понимая, почему ему так холодно и голодно. И Николай, который никогда не хотел иметь животных в доме, взял его к себе. С тех пор началась его любовь к этому псу. Любовь особая, как ему казалось, потому что он мог стерпеть и простить ему любую шалость и проказу, нечистоты и грязь вокруг миски. Он вставал утром, когда нужно было погулять с ним, хотя именно это всегда было тяжело. Короче говоря - он любил. Любил и понимал, если что-нибудь случится с этим маленьким нелепым созданием - ему незачем будет жить.
- Кеша, шустрый ты мой, пойдем домой, малыш, пойдем ...