...Я часто задавался вопросом - что значит моя жизнь? Кто я и зачем я здесь? Я жил, засыпая и просыпаясь по утрам, чтобы прожить еще один день - день, полный пустых и непонятных тревог и страхов, небольших радостей, встреч и расставаний, и часто мне было этого вполне достаточно, чтобы вечером снова уснуть. Но, как выброшенный на берег острова после крушения корабля человек будет вновь и вновь возвращаться к единственному на острове дереву, так и я, блуждая по времени своей жизни, постоянно возвращался к этому вопросу - что я есть? Мне еще удавалось на некоторое время уходить от него и засыпать в разноцветной суете общей жизни, но все чаще я начинал чувствовать некоторую отстраненность от этой суеты, словно заигравшийся актер вдруг вспоминал, что он -всего лишь актер. Какие - то срочные дела, которые ранее требовали к себе немедленного внимания, угрожая иначе перерасти в проблемы, становились вдруг непонятными и ненужными; да и проблемы исчезали, не выдерживая моего к ним невнимания. Мои знакомые отходили как - то сами по себе на задний план, а то и вовсе исчезали за горизонтом моего внимания. Я словно уходил в себя, так это казалось для окружающих, которые обижались на меня, пытались меня "спасти" от одиночества, не понимая, что тот, кого они воспринимали в качестве меня, уже не существует, и что слова их похожи на мух, бьющихся о стекло рядом с открытым окном. Впрочем, такова была и вся их, а ранее и моя, жизнь. Они не могли понять, что мое одиночество - это одиночество наполненности, и означает оно не оторванность от всего, а наоборот - вмещение в себя всего без исключения. Наверное, это раньше называли вселюбовью, когда нет ничего постороннего и чужого для тебя, а значит, нет и раздвоенности в любви на любовь внутреннюю и внешнюю, на любящего и любимого.
Когда это началось? Я могу точно указать дату, но вряд ли она что- то прояснит, дата совсем не важна. Я сидел в кафе в одном подмосковном городке, отогреваясь от проникшего в меня в этот долгий вечер холодного октября, пил кофе и смотрел в окно. Перед этим я часа два бродил по рассыпанным улочкам с одной целью - убить время, по пути зашел в небольшой, но очень уютный парк с красивыми желто - красными листьями на узких дорожках, посидел на спрятавшейся в глубине парка низкой обшарпанной скамейке, перелистал купленный от скуки муторный и пустой журнал. Несмотря на все мои ухищрения, времени было еще много, я снова, еще минут двадцать, бродил по улочкам, пока не наткнулся на это, весьма кстати подвернувшееся, кафе.
Я уже почти отогрелся, когда вдруг услышал по включенному радио эту музыку. Она приходила как бы издалека, тревожная и спокойная одновременно, божественно - печальная, словно скорбь по всем глупым грехам незрячих людей, забывших о том, кто они есть. И одновременно в ней жила любовь к тем , кто жил на земле. Так уходящая душа прозревших бросает последний взгляд на тех, кто остается жить.
Эта музыка, листопад за окном и моя неуютность в этом городе сплелись вдруг в одно целое, и впервые я заглянул в себя глубоко - глубоко, туда, где всегда жила тишина. Странная, неведомая мне до этого тоска охватила меня, словно я одинок, и во всей вселенной нет более никого. Но музыка подхватила меня - и вот я уже лечу над землей, над затерянными городами, над ниточками дорог, над прямоугольниками полей и серебристыми земными венами рек, и я чувствую, что там - люди, такие же, как я, одинокие в своей суете, но не ведающие того. И почувствовав все это, я понял, что все мы - одно, и нет между нами никакой разницы с высоты полета, с высоты этой вселенской грусти.
Музыка давно уже утихла, а я все еще сидел, боясь пошевелиться, и смотрел в окно. "Но кто Я?" - эта мысль пронзила вдруг меня с невероятной ясностью - "КТО? Зачем все ТАК?". Я смотрел на улицу и понимал, что что - то во мне перевернулось, я изменился - и изменился весь мир, словно продолжая продолжить игру. И я решил принять эту игру, сам еще до конца этого не понимая. Наверно, это был первый знак.
Все еще находясь в этом состоянии, я поднялся, вышел наружу и медленно побрел наугад вниз по улице. Она вывела меня к вокзалу, я сел в подъехавшую электричку, забыв, а вернее , решив забыть про все мои дела здесь и поехал в Москву. Вагон был почти пуст, я не помню, когда я уснул, разбудили меня контролеры. Я показал билет, оглянулся, вокруг сидели пассажиры, свободных мест почти не было. Я отвернулся к окну, электричка подъезжала к Москве. Я почти уже не помнил того своего состояния в кафе, столь неразумный отъезд был услужливо объяснен моей памятью как следствие усталости. Суета при выходе из электрички окончательно вернула меня к обыденности.
С тех пор непонятным роком эта музыка преследовала меня везде. Стоило мне задержаться ненадолго, чуть отстав от быстрой смены картинок жизни, как тут же возникала ОНА - щемящая и спокойная, проникая внутрь тихой улыбкой ангела, и все вдруг - весь мир и вся суета - опять превращалось в картон, в тени на стене бытия. Это уже и не было именно музыкой, я давно уже забыл ее мелодию, но , я думаю, именно так звучала бы тишина, если бы мы могли ее услышать.
Я стал задумчив и спокоен. Правда, если бы кто - нибудь спросил меня, о чем я думаю с такой отрешенностью, я вряд ли бы смог что - нибудь ответить. То, что рождалось внутри меня, не имело названия, да и не могло его иметь, это было что - то эфемерное и робкое в своей изначальности, инь и янь одновременно, и в то же время ни то, ни другое. Но это было прекрасно, и этого было достаточно.
Жизнь, а вернее суета, ее обозначающая, иногда все еще касалась меня своим жарким пульсом, правда уже не проникая внутрь. Мои дела как - то вдруг сами собой пришли к стройности и налаженности, средств на существование вполне хватало, и я решил отдаться на волю волн, захлестнувших меня. Я все таки разыскал ту музыку, что слышал тогда в кафе, это оказалось "Адажио соль - минор" Томазо Альбиноне. Я купил и послушал кассету, но того чувства, что было в кафе, я тогда не испытал. Волшебство этой музыки растаяло во мне в тот вечер, и больше уже не нуждалось во внешних источниках - оно жило внутри меня. Я грезил наяву и ждал продолжения волшебства. И однажды это случилось.
...Город жил своей жизнью, непонятной для его жителей. Он готовился к зиме, поплотнее укрывая листвой парки, смотрел по ночам на звезды и думал о чем - то далеком. Я всегда любил больше ночь, чем день, именно за ее тишину и спокойствие, за огни фонарей и редкие машины на дорогах, за прохладу летом и за уютный полумрак медленно падающего снега зимой. Когда было тепло, и небо было чистое, я часто поднимался на крышу, вымытую до стерильности дождями, ложился на спину и смотрел на звезды и на редкие облака, плывущие по небу. Я мог так лежать часами, забыв обо всем и чувствуя себя невероятно малой пылинкой под взглядами чистых и далеких звезд.
Когда же было прохладно, я бродил по едва освещенным редкими фонарями и горящими окнами улочкам, дышал свежим ночным воздухом и неторопливо перебирал разные мысли. Точно так - же я гулял и в тот вечер, когда встретил его. Я все еще пытался понять, ощутить ту пуповину, что связывала меня со всем остальным в этом городе, да и вообще на этой земле, но все чаще приходил к мысли, что это невозможно ПОНЯТЬ, можно только ОЩУТИТЬ. А, впрочем, нужно ли это понимание? Ведь любое понимание всегда частично и однобоко и никогда всего целиком не охватывает.
В таких раздумьях я бродил по улочкам, пока не вышел к реке. Несколько секунд я постоял, глядя на разноцветные огни, отражающиеся в спокойной воде, потом вдруг что - то, какая - то мысль, которую я не успел осознать, промелькнула в моей голове, и я внезапно рассмеялся, поняв внезапно всю напыщенность своих недавних размышлений. Затем, с легким чувством, я пошел дальше, через мост, решив перейти на другой берег.
Дойдя до середины, я вдруг увидел, что кто - то сидит на перилах, лицом к реке. Сначала я подумал, что он собирается спрыгнуть вниз, но потом, чуть приглядевшись, я понял, что сидит он так уже давно. Он чуть покачивал ногами, и по его виду чувствовалось, что ему очень нравится вот так сидеть и смотреть вдоль реки. Осознав все это, я почти физически ощутил, что просто пройти мимо него, не сказав не слова, я не смогу и остановился, решив начать разговор. Однако все слова и фразы вдруг показались мне чрезвычайно глупыми и неуместными здесь и в этот момент, и я просто встал недалеко и стал тоже смотреть на воду.
Так прошло несколько минут. Он вдруг обернулся, кивнул мне и улыбнулся очень светлой и располагающей улыбкой. Его лицо показалось мне невероятно знакомым, хотя я точно знал, что раньше его нигде не встречал. Его улыбка была удивительной, моя неуверенность разом исчезла, и все вдруг приобрело необычную ясность, как будто невидимый дирижер взмахнул своей палочкой, и все события, случившиеся со мной до этого, вся моя прошлая жизнь вдруг приобрела единство оркестра, играющего этот осенний вечер, этот мост и его, ангела, смотрящего на отражение звезд в реке. Я вдруг понял все: кто я есть, зачем я здесь, и что будет со мной позже, но это знание не легло на меня тяжелым грузом, нет, наоборот, я вдруг почувствовал необычайную легкость и спокойствие. Я забрался на перила и сел рядом с ангелом.
Мы сидели так долго, я тоже болтал ногами и смотрел, как в медленно двигающейся воде отражаются разноцветные огни фонарей и звездное небо, и мысли мои были удивительно невесомыми, это уже были даже не мысли, а маленькие щекотные звезды, я дул на них, и они радостно мерцали теплым зеленовато - голубым светом. Так мы сидели молча, пока не стало светать, и звезды не перестали отражаться в воде. Ангел посмотрел на меня и опять улыбнулся, и я понял, что уже пора. Я в последний раз посмотрел на еще сонный город, на так любимый мной свет фонарей, на воду реки, вспомнил всех тех, кто был и не был рядом со мной и пожелал им всем счастья. Затем встал на край моста и шагнул вперед, вслед за ангелом, и, не оглядываясь, полетел вверх, туда, где меня давно уже ждали.