Трухин Игорь Алексеевич : другие произведения.

Личность как система идей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Публикую первую книгу "Личность как система идей" о том, что вопреки господствующей тенденции связывать личность с характером человека, в данной работе показывается, что содержание личности в основном зависит от убеждений человека. Проанализированы основные идеи, лежащие в основе этих убеждений. Показано, что довольно значительное количество людей являются носителями тех или иных идей, что и определяет содержание их личности.

   Трухин И.А.
  
  
  
   Личность как система идей.
  
  
  
   Рецензенты: Лушин П.В., доктор психологических наук, профессор,
   Чаусова Т.В., кандидат психологических наук, доцент.
  
  
  
   Содержание.
  
  
   1. Содержание личности как проблема. 6.
  
   Представление о личности как характере. 6.
   Теории личности с точки зрения ее ядерных характеристик. 10.
   Место когнитивной парадигмы . 12.
   Когнитивно - содержательный подход.15.
   Актуальность проблемы в связи с явлением конформизма. 19.
   Актуальность проблемы в свете общественно - политической ситуации.21.
   Соотношение потребностей, ценностных ориентаций и личностных идей. 23.
   Общие очертания личностных идей. 26.
   Обыденное сознание, принципиальные и рабочие идеи.28.
   Системность личностных идей.30.
   Проблема получения данных о личностных идеях.31.
  
  
   2. Основные системообразующие личностные идеи. 33.
  
   Группа идей величия.33.
   Психологические истоки идей величия.33.
   Идея социальной дисциплины.34.
   Идея власти. 35.
   Идея высших сил.38.
   Идея культуры.44.
   Содержание идеи культуры. 44.
   Культура как интеллектуальное, эстетическое и этическое совершенствование.45.
   Культура общения как центральная проблема. 46.
   Идея аристократизма. 52.
   Идея традиционализма. 53.
   Идея новаторства. 57.
   Идея славы. 58.
   Идея развития. 59
   Идея прогресса. 60.
   Идея ценности личности. 63.
   Группа идей справедливости.64.
   Происхождение идей 64.
   Идея долга. 65.
   Идея честности.66.
   Содержание идеи честности.66.
   Про
   блема правдивости.68.
   Идея равенства. 71.
   Идея свободы. 73.
   Степень реализации идеи свободы.73
   Свобода как вольнодумство.75.
   Группа идей гуманности. С. 77.
   Общие истоки. 77
   Идея любви 78.
   Идея дружбы 80
   Идея щедрости и гостеприимства.82.
   Идея милосердия.83.
   Идея толерантности. 85.
   Идея познания мира.87.
   Группа идей борьбы с врагами. 90.
   Что предшествовало идее борьбы. 90.
   Основание для выделения идеи борьбы 91.
   Избыточность идеи борьбы в современном мире.92.
   Идея героизма.94.
   Идея борьбы за выживание.96.
   Идея врага 99.
   Идея врага в современной модификации. 99.
   Идея наказания 106.
   Идея сопротивления109.
   Идея борьбы в целом. 111.
   Идея гедонизма. 114.
   Идея созидания.117.
   Созидание предметного мира.117.
   Творчество на уровне идеальных моделей. 119.
   Группа гендерных идей. 121.
   Идея женской роли.122.
   Идея мужской роли.123.
   Идея феминизма. 124.
   Идея гендерного антагонизма. 127.
  
   Вторичные идеи. 130.
  
   Идея демократии .130.
   Идея классовой борьбы.132.
   Идея революции. 134.
   Идея патриотизма.135.
   Идея национализма. 142.
   Влияние идеологии национализма на отдельного человека.144.
  
   Антиидеи.145.
  
   Общий характер антиидей. 145.
   Идея превосходства. С.146.
   Идея лжи. C. 149.
   Содержание идеи.149
   Ложь и "коммунальность". 150.
   Богатство техники лжи. 151.
   Поступки, поддерживающие идею лжи.152.
   Идея деградации человеческого общества.154.
   Энтузиазм идеи деградации. 154.
   Идея деградации и реальность.156.
   Вездесущность идеи деградации. 158.
   Идея деградации и "отрыв от природы". 161
   Причины популярности идеи деградации. 163.
  
   Идеи - недоразумения. 164.
  
   Характер идей - недоразумений. 164.
   Идея сильной личности. 164
   Варианты проявления личностной силы. 16.
   Составляющие идеи сильной личности.165.
   От самоутверждения к сильной личности.167.
   Идея сильной личности на отечественных просторах. 169.
   Два варианта сильной личности.171.
   Постсоветский портрет сильной личности. 173.
   Идея уникальности личности.178.
   Истоки и содержание идеи. 178.
   Что дает идея уникальности личности? 180.
   Плюрализм - светлое будущее всего человечества.184.
   "Могучая поступь" идеи плюрализма. 184.
   Плюрализм в области морали. 185.
  
      -- Эффекты искажения идей. 190.
  
   Фетишизация идеи. 193.
   Эффект надситуативной активности.196.
   Демонизация идеи.200.
   Демонизация в форме идей - порывов. 204.
   Инерция действия идеи.206.
   Эффект наложения идей. 207.
   Вульгаризация идеи. 209.
   Метафоризация понятий и идей. 211.
   Романтизация идеи 213.
   Демонизация плюс романтизация плюс фетишизация. 215.
  
      -- Потребность, вокруг которой структурируется
   личность. 216.
   Общие очертания потребности в самоутверждении.216
   Отношение общества к потребности в самоутверждении.218.
   Жизнестойкость потребности в самоутверждении.218.
   Удовлетворенность и неудовлетворенность самоутверждением. 221.
   Пути конструктивного самоутверждения.222.
   Самоутверждение с помощью социальной солидарности. 227.
   Самоутверждение с помощью моды. 229.
   Самоутверждение с помощью цинизма. 230.
  
   5.Системная конструкция личности. С.232.
  
   Общий характер системности личностных идей. 232.
   Одноосновные личностные системы. 235.
   Положительное содержание одноосновных личностных систем.237.
   "Люди борьбы" как одноосновные личностные системы. 239.
   Вторичные идеи и одноосновные личностные системы.241.
   Двухосновные личностные системы. 242.
   Многоосновные личностные системы.244.
   Личностные системы с автономными подсистемами. 245.
   Личностные системы с механизмом противостояния идей. 246.
  
   6.Основные типы личности по признаку ведущей
   идеи. 247.
  
   Личности с ведущей идеей социальной дисциплины.247.
   Личности с ведущей идеей власти. 251.
   Тщеславие плюс артистизм.251.
   Центрированность на идее порядка.253.
   Личности с ведущей идеей высших сил. С.255.
   Религиозный вариант идеи высших сил. 255.
   Светский вариант идеи высших сил. 259.
   Личности с ведущей идеей традиционализма. 261.
   Типичные личностные варианты. 261.
   Личности с ведущей идеей культуры. 263.
   Люди долга.268.
   Личности с ведущей идеей свободы. 271.
   Психологические предпосылки личностной идеи свободы.271.
   Идея свободы как идеологическая и психологическая ценность.272.
   Идея свободы, исходящая из протеста.273.
   Идея свободы на почве творческой деятельности.274.
   Личности, центрированные на идее милосердия. 276.
   Личности с ведущей идеей любви. 277.
   Вариант идеи половой любви. 277.
   Вариант идеи родственной любви. 281.
   Личности с ведущей идеей дружбы. 285.
   Личности с ведущей идеей познания мира. 288.
   Люди борьбы. 290.
   Основные детерминанты идеи и психологии борьбы. 290.
   Конструктивные варианты людей борьбы. 292.
   Личности с ведущей идеей врага. 293.
   Личности с ведущей идеей наказания. 296.
   Личности с ведущей идеей сопротивления. 299.
   Люди с ведущей идеей сильной личности. 301.
   Гиперкомпенсация и базовая тревога как объяснительные факторы.301.
   Когнитивные предпосылки формирования идеи сильной личности.303.
   Личности с ведущей идеей гедонизма. 307.
   Личности с ведущей идеей созидания . 310.
  
   Заключение. 312.
   Литература. 316.
  
  
  
  
  
   1. Содержание личности как проблема.
  
  
   Представление о личности как характере.
  
  
   На уровне обыденного сознания не очень часто употребляют термин "личность", а психологическое своеобразие чаще всего связывают с понятием "характер". Житейские характеристики кратки, но нередко они схватывают наиболее заметные и устойчивые психологические качества индивида. Когда о человеке говорят, что он волевой, твердый, мягкий, безвольный, доброжелательный, скрытный, доверчивый, жизнерадостный, добрый, рассудительный, справедливый, поверхностный, вдумчивый, вспыльчивый, беспечный, упрямый и т. д., то в большинстве случаев называют что - либо из набора волевых, эмоциональных, интеллектуальных или моральных качеств характера. Влияние на поведение этих черт, в частности, у очень своеобразных, акцентуированных или психопатических личностей, создает особенно наглядное и убедительное впечатление.
   В психологической науке личность является важнейшим объектом исследований, результаты которых отражены во множестве публикаций. Существуют известные школы, авторитетные имена и теории. Однако, несмотря на это, понятие "личность" во многих случаях имеет весьма расплывчатый смысл, что происходит в результате нечеткого разделения двух значений этого термина.
   В первом из них личностью называется человек как общественное существо, продукт социализации, носитель социально сформированного сознания. Но, поскольку это происходит с каждым человеком, начиная с раннего детства, и за исключением случаев глубокого клинического слабоумия, то практически все люди, независимо от интеллектуальных, моральных и прочих особенностей, являются личностями. Хочет индивид или нет, но жизнь наделяет его сознанием и социальными навыками. Получается, что данное значение "личности" практически незначительно отличается от понятий "человек" или "индивид" и в реальности является их синонимом. В выражениях "права личности", "неприкосновенность личности", "установить личность", "роль личности в истории", "формирование личности" речь идет просто об отдельном человеке.
   Второе значение отражено в выражениях типа "личность этого человека", "меня интересует его личность", "его личность полна противоречий", "личностные изменения", "личностные расстройства". Здесь речь явно идет о внутреннем содержании т. е. о каких - то компонентах психики человека. В "Большом психологическом словаре" 2005 года пишется: "В общественных науках личность рассматривается как особое качество человека, приобретаемое им в социокультурной среде в процессе совместной деятельности и общения" ( 6, с.263). Особое качество - это все то, что формируется в процессе социализации, т.е. характер, способности, привычки, установки, интересы, отношения, предпочтения, представления, убеждения во всем многообразии их форм и содержания. Говоря предельно просто, для психологии "личность" означает не человека, а совокупность его психических свойств, сформировавшихся под влиянием социальных условий. Представляется, что данное значение наполнено емким содержанием и делает термин совершенно необходимым.
   Путаницу в смыслах вносит также появившаяся с некоторых пор пафосная манера наделять "личность" каким - то возвышенным содержанием, что, возможно, выглядит оправданным для публицистики, но неправомерно в психологических исследованиях. Имеется в виду, что личность - это не просто человек, но такой, каким он должен быть с позиции предъявляемых к нему высоких требований. Конкретный же человек, хотя он часто и не удовлетворяет этим требованиям, носит в себе задатки идеала и потому как бы авансом и из уважения к эталону заслуживает столь пафосного наименования. Вдохновителями этой традиции стали авторы экзистенциальной и гуманистической литературы. Их намерение заслуживает уважения, но, к сожалению, способствует бессодержательному словоупотреблению.
   В данной работе, кроме термина "личность" в значении личностных качеств будет использоваться выражение "содержание личности". Это практически идентичные понятия, но второе удобно применять в некоторых случаях для усиления акцента на когнитивной составляющей, которая занимает центральное место в предлагаемой концепции.
   Таким образом, личность представляет собой систему социально сформированных психических свойств, являющихся факторами мотивации поведения человека, т.е. мотивационной системой. Рассматриваемая в данной работе система идей выступает лишь подсистемой всей мотивационной системы, но чрезвычайно важной (в чем мы постараемся убедить читателя) и во многих случаях играющей решающую роль. Поэтому название работы "Личность как система идей" имеет условный характер и избрано для того, чтобы лучше разобраться в природе личности с точки зрения содержания представлений человека.
   История психологических знаний напоминает, что первоначально стремление как - то упорядочить и охватить пониманием многообразие психологических особенностей привело античных мыслителей к выделению понятия "темперамент", которое было достаточно адекватным, признаваемым и сегодня отражением наиболее заметных индивидуальных различий.
   Наряду с этим начало формироваться и представление о характере. Одна из наиболее известных ранних попыток типологии характеров принадлежит Платону. Первый тип, который он называет нормальным, отличается преобладанием высшей, интеллектуальной способности или части души. Для второго - тимократического типа характерно сильно развитое честолюбие и склонность к борьбе, т.е. волевое начало. Олигархический характер, с чертами скупости и стяжательства, развивается на эмоциональной, чувственной основе, хотя Платон отмечает в нем такие положительные качества, как бережливость и сдержанность. Преобладание эмоциональности порождает и два низменных, в терминологии Платона, характера: демократический, с нравственной неустойчивостью и склонностью к наслаждениям, и тиранический, отличающийся самыми низкими, животными влечениями.
   Аристотель выделил растительную, животную и разумную ступени души и соответственно уровни личностного развития человека. Им было осуществлено достаточно глубокое для того времени исследование аффективно - волевых процессов как мотивационной основы поведенческих проявлений.
   В новое время, разумеется, расширился круг представлений и были созданы иные классификации характерологических черт. Одна из них, пользовавшаяся немалой популярностью, принадлежит французскому психологу Т. Рибо. Согласно ей, все типы характеров зависят от развития чувства и воли, в связи с чем они подразделяются на чувствительные, активные и апатичные.
   Чувствительные характеры делятся на кроткие, созерцательные и эмоциональные. Группа активных характеров представлена посредственно - активным и волевым вариантами. Среди апатичных характеров выделяется чисто апатичный и расчетливый подвиды. Т. Рибо выделяет две группы людей, которым он вообще отказывает в обладании характерами, называя их аморфным и неустойчивым типами. Аморфные личности якобы вообще не обладают выраженным характером, они зависят от случайных влияний, а неустойчивые отличаются постоянной сменой настроений. Здесь мы видим последовательно выдержанную традицию опоры на эмоционально - волевые характерологические качества.
   В двадцатом веке тенденция отталкиваться от эмоционально - волевых качеств еще более углубилась в работах Э.Кречмера и У. Шелдона, выдвинувших идею зависимости фундаментальных психологических качеств от физической конституции человека. Так, согласно Э. Кречмеру, астенический, атлетический, пикнический и диспластический типы телосложения имеют значительное соответствие с определенными устойчивыми чертами темперамента и характера. Близкую конституциональную теорию, но в других понятиях, сформулировал У. Шелдон.
   Широко известная типология К. Юнга, построенная на основе таких параметров темперамента как экстраверсия и интроверсия также описывает то, что в поведенческой форме выглядит, как проявление тех или иных характерологических особенностей.
   Г. Айзенк, используя факторный анализ, создал четырехуровневую модель личности, на верхнем уровне которой он поместил наиболее интегрированное образование - тип личности. Модель личности, основанная на таких суперфакторах, как экстраверсия - интроверсия, нейротизм - стабильность, психотизм - суперэго представляет аффективные побуждения наиболее действенными личностными детерминантами. Данная модель отразила убеждение Айзенка, что генетические факторы оказывают на формирование личности гораздо большее влияние, чем воздействия окружающей среды.
   Ко второй половине ХХ века в психологической науке накопился достаточно значительный массив эмпирических и теоретических данных, предопределивший создание нескольких общих направлений исследования и построения теорий личности. Посмотрим сначала на эти направления с точки зрения, которую можно назвать структурной, сравнивая ее со следующим критерием, предполагающим более содержательную оценку личностных теорий.
   Пожалуй, наиболее традиционной и популярной можно назвать теорию типов. Она начинается гипотезой темперамента, охватывает указанные выше и ряд других попыток сконструировать наиболее устойчивые системы психологических свойств, вызывающие характерные поведенческие проявления в достаточно типичных обстоятельствах. Теория типов подкупает четкостью моделей и предполагаемой возможностью практического использования, что, например, относится к построенной на юнговской классификации соционике.
   Другим известнейшим направлением является теория черт, которая выделяет характерные устойчивые особенности реагирования, мышления, переживаний и поведения, являющиеся детерминантами личностного своеобразия. Наиболее всестороннее, глубокое и психометрически обоснованное их исследование проведено Р. Кэттеллом, создавшим факторную теорию черт. Среди выделенных им на основе объемного анализа восьми интегральных личностных черт второго порядка, которые он назвал основными, шесть являются темпераментными чертами, одна (интеллект) отражает способности и лишь одна - воспитанность - может быть преимущественно связана с убеждениями человека.
   Психодинамические теории, связанные с именами З.Фрейда и его последователей, рассматривают личность через призму соотношения сознания и бессознательного, роли впечатлений раннего детства, трехчленной личностной структуры и основных видов влечений. Эмоционально - волевые процессы выступают фундаментальным объектом внимания и наиболее заметными факторами поведенческой мотивации.
   Таким образом, создана хорошо разработанная парадигма научной психологии, основанная на представлении о том, что личность преимущественно определяется системой эмоционально - волевых и иных характерологических качеств, в решающей мере влияющих на установки, склонности, привычки и т. д. Она оснащена диагностическим инструментарием, практична и в значительной степени, оправдывает себя в свете понимания многих поведенческих закономерностей и проблем, решаемых дифференциальной, медицинской, возрастной, педагогической и иными отраслями психологии.
   Существует ряд других известных направлений научной психологии, таких, как гештальтпсихология, теория поля, теория социального научения, ситуационизм, интеракционизм, теория деятельности, гуманизм и другие. В них в менее отчетливой форме используются позиции теории типов и теории личностных черт. Данные концепции так или иначе создают или дополняют гипотезы личности, но в интересующем нас здесь плане - сравнительной роли характерологической и когнитивной сферы - не занимают достаточно четкой позиции.
  
  
   Теории личности с точки зрения
   ее ядерных характеристик.
  
   Попробуем окинуть взором наиболее известные личностные теории, используя классификацию американского психолога Сальваторе Р. Мадди, в которой основой дифференциации служат содержательные критерии.
   Здесь принципиальным положением выступает деление личностных характеристик на относящиеся к ядру и периферии личности, которое дифференцирует общий и частный уровень анализа. Ядерные свойства характеризуют то, что часто называют движущими силами или источником психической активности человека. На периферическом уровне "речь идет о конкретных стилях жизни, о моделях поведения, специфичных для каждого человека". ( 32, с. 18). В основу классификации существующих теорий ложатся ядерные характеристики. Автор выделяет три группы личностных теорий, называя их моделями личности.
   Модель конфликта.
   Модель самореализации.
   Модель согласованности.
   Модель конфликта отражает противоречие между двумя несовместимыми психическими тенденциями, представленное двумя концептуальными вариантами. В психосоциальной версии один источник конфликта находится в самом человеке, в то время как другой - в социуме, классическим примером чего является психоаналитическая концепция. В интрапсихической модели обе противоборствующие силы находятся в самой личности, как, например, в теории О. Ранка, где наблюдается противостояние страха жизни и страха смерти. Модель конфликта наиболее очевидно представлена личностными теориями З.Фрейда, Г.Мюррея, Г.Салливана, О.Ранка, Р.Мэя, А.Ангьяла, Д.Бейкана и других.
   Согласно модели самореализации, источником активности является врожденная потребность в развертывании потенциала унаследованных и приобретенных возможностей развития. Конфликт тенденций рассматривается как следствие ошибок. Здесь также существует две разновидности. Вариант самоактуализации как выполнения генетической программы наиболее характерен для теорий личности К.Гольдштейна, К.Роджерса, А.Маслоу. В версии совершенствования, которая разрабатывается в теориях Р.Уайта, А.Адлера, Г.Оллпорта, Э.Фромма, движущей силой выступает стремление к достижению идеалов.
   В модели согласованности определяющим фактором служит влияние обратной связи из внешнего мира, т.е. стремление к соответствию его требованиям. Сторонники данной модели признают принципиальную неизбежность конфликта, но считают, что он может быть существенно минимизирован.
   Одной из версий данной модели является теория когнитивного диссонанса, постулирующая стремление к преодолению расхождений между общественно признанными и субъективными суждениями и оценками. Помимо Л.Фестингера, с работами которого в наибольшей мере связано понятие когнитивного диссонанса, данная версия модели согласованности разработана Д. Келли и Д. Мак - Клелландом. Другая версия обозначается ее авторами Д.Фиске и С. Мадди как теория активации - согласованности между привычной для индивида и реально существующей степенью напряжения.
   С точки зрения интересующего нас соотношения эмоционально - волевой и когнитивной детерминации личности, наиболее перспективными представляются версия совершенствования модели самореализации и версия когнитивного диссонанса модели согласованности.
  
  
   Место когнитивной парадигмы.
  
   Остановимся на вопросе о роли убеждений в формировании содержания личности.
   Разумеется, никто никогда не отрицал влияния на человека мировоззренческих представлений. В принципе, то, что идеи, отражая условия существования, становятся коллективными представлениями и индивидуальными мотивообразующими факторами и в качестве таковых являются действенным рычагом воздействия на социальную реальность, достаточно бесспорно. Роль идей производила такое грандиозное впечатление, что оно, как известно, породило одну из фундаментальных философских парадигм, утверждающую их потустороннее происхождение и первичность по отношению к человеческому опыту.
   Однако следует отметить, что в сложившейся практике разделения наук образовался стереотип отнесения мировоззренческих представлений человека скорее к сфере философии и этики, чем к психологии личности. Когда речь заходит о фундаментальных человеческих убеждениях, привычно представляются такие масштабные вещи, как религиозные, идеологические и политические позиции, происхождение, содержание и ценность которых обычно рассматривают философские науки. Другим препятствием на пути когнитивной парадигмы является то, что, хотя зависимость содержания личности от выработанных обществом ценностных ориентаций, в целом, общеизвестна, они в каждый исторический период представляются достаточно унифицированными, стабильными и в плане их влияния на личностное своеобразие отдельного человека - относительно нейтральными. Принадлежность человека, скажем, к сторонникам либеральной демократии мало что проясняет в случаях возникновения у него суто психологических проблем. Поэтому при анализе психологии отдельного человека господствующие идеологемы зачастую кажутся неким общим фоном и второстепенным фактором по сравнению с влиянием темперамента и характера. Получается, что, хотя, в принципе, все признают важную роль когнитивной детерминации человеческого поведения, все же традиционно сосредотачивают внимание на эмоционально - волевой сфере.
   Очевидно, одна из первых попыток создания типологии личности, опирающаяся не только на эмоционально - волевые свойства, принадлежит ученику Аристотеля Теофрасту, хотя она больше заслуживает названия типологии пороков. Им описаны такие психологические качества и типы его современников: притворщик; льстец; скучный рассказчик; человек, характеризующийся грубостью и вульгарностью; человек, заискивающий у всех; человек бесцеремонный и неприличный в поступках и речах; болтун; сплетник; человек, нечестно добывающий барыши; скупец; человек, небрежный к другим; бестактный человек, не соизмеряющий своих поступков с обстоятельствами минуты; претенциозный и мелочный человек; глупец; невежливый; суеверный; задорный; недоверчивый; неопрятный; докучливый, надоедливый; человек, придающий значение пустякам; скряга; хвастун; наглец; трус; человек с олигархической спесью и презрением к народу; ребячливый в старые годы; клеветник; человек, проявляющий симпатию и участие к преступникам; человек, нечестный на расплату, плут в торговле.
   Бросается в глаза бессистемность данной классификации и обилие отрицательных поведенческих стереотипов, так что это наводит на мысль о несомненном прогрессе нравов. В то же время данная эклектичность указывает на то, что при описании типичных поведенческих проявлений в поле зрения исследователя попадает не только то, что обычно связывают с представлением о характере. В целом, данная частичная попытка опереться при классификации личностных особенностей на убеждения составляла редкое исключение.
   Посмотрим на отношение к содержательной сфере личности в эпоху развития научной психологии. После разочарования в ассоцианизме и интроспекции в конце Х1Х века, как известно, наступило увлечение экспериментальными методами, психометрической техникой, психоанализом, бихевиоризмом, гештальтпсихологией, которые затмевали интерес к содержанию сознания.
   Во второй половине ХХ века в научной психологии начало достаточно плодотворно проявляться стремление к расширению возможности понимания личности за счет усиления внимания к ее когнитивной сфере, что, с одной стороны, противопоставлялось бихевиористской ориентации на чисто поведенческие феномены, а с другой - определялось отказом от признания первостепенности влияния психотравм раннего детства, бессознательной сферы психики и обращением к ведущей роли целенаправленности и последовательности представлений как мотивационной основы.
   Когнитивная психология личности фактически заявила о себе уже работами У. Джеймса, но наиболее заметно и последовательно была представлена в исследованиях Д. Келли, Л.Фестингера, А. Бандуры, Д. Роттера, У.Мишела. За несколько десятилетий когнитивная психология приобрела популярность и все более возрастающий авторитет, что, в значительной мере, связано с высокой эффективностью созданной на ее базе психотерапевтической техники.
   Одной из наиболее содержательных когнитивных теорий стала психология личностных конструктов Д. Келли. "В качестве модели человека следует взять не биологический организм и не систему понятий удовольствие - неудовольствие, а скорее научное стремление к истине". ( Цит. по: 32, с.116). В концепции Д. Келли утверждается основополагающая мотивообразующая роль индивидуальных представлений - личностных конструктов, формирующихся в разнообразных жизненных ситуациях человека, и анализируются их принципиальные свойства и признаки. Конструкционная система человека состоит из ограниченного количества дихотомических конструкций, между которыми существуют подчиняющие и подчинительные отношения. Конструкты могут быть проницаемыми, упредительными, констелляторными или предполагающими. К сожалению, автором не ставится вопрос о конкретном содержании конструктов и не приводится соответствующая типология личности. Систематизированного анализа характерных взглядов, убеждений и установок нет и в теориях других психологов - когнитивистов.
   И все же попытки показать определяющие содержание личности представления в этот период существуют, хотя они не обязательно принадлежат классикам когнитивного направления. Прежде всего следует назвать немецкого психолога Эдуарда Шпрангера. Его личностная теория исходит из того, что хотя эмоционально - волевые характерологические качества, безусловно, играют значительную роль, не менее важным фактором выступает влияние тех или иных социально значимых идей. Шпрангер проводит убедительную классификацию наиболее выразительных содержательных ориентаций, выделяя на ее основании шесть основных типов личности: теоретический, экономический, эстетический, социальный, политический и религиозный.
   Сочетание характерологических и ценностных компонентов хорошо видно на примере экономического или эстетического типов. В первом случае практицизм сочетается с определенными интересами и убеждениями, а во втором - особая чувствительности к красивому - с воспитанием эстетических убеждений и вкуса. Социальная направленность личности, очевидно, часто исходит из чувства жалости и способности к сопереживанию, однако наряду с этим присутствует соответствующая система представлений. Политический и религиозный типы в набольшей мере предопределяются определенными ценностными ориентациями, хотя и здесь присутствуют определенные характерологические предпосылки
   Нельзя обойти вниманием классификацию личностных типов Э.Фромма, содержащую одну продуктивную и несколько непродуктивных стратегий или ориентаций.
   Продуктивная стратегия ведет к адекватной самореализации, осуществляемой через труд, плодотворную мысль и любовь. Непродуктивная ориентация представлена у Э.Фромма рецептивным, эксплуатативным, накопительским и рыночным типами.
   Типология Фромма несет в себе достаточно энергичную и категорическую концепцию предопределенности содержания личности экономическими и идеологическими реалиями современного общества. Она отличается пафосным обвинением общества в том, что оно "лепит" личность, помещая ее в грубые формы прагматических и элементарных потребностей
   выживания. Эмоционально - волевые характерологические особенности здесь остаются в стороне, поскольку жесткие требования социальной действительности не позволяют им хоть как - то противостоять нивелирующему воздействию социальной реальности. В личностной теории Э.Фромма имплицитно содержится влияние широкого круга ценностных факторов и заданность личностных представлений давлением социально - экономического Молоха с порождаемыми им пороками.
   Следует вспомнить также концепцию советского психиатра и психолога В.Н. Мясищева, согласно которой опорной структурой личности является система отношений человека к людям, труду, вещам и самому себе. На первый взгляд кажется, что круг возможных отношений человека очень заужен, поскольку даже при первом приближении можно назвать, например, отношение к идеологическим доктринам, к религии, к искусству, к природе и т.д. Но, если представить себе те реальные объекты внимания и приложения сил, с которыми человек имеет дело ежедневно, то, пожалуй, в данной теории действительно охвачено многое из того, что наиболее важно и что чаще всего актуализирует поведенческие реакции индивида.
  
  
  
   Когнитивно - содержательный подход.
  
   В нашей работе делается попытка посмотреть на личность под углом зрения системного содержания наиболее характерных представлений человека, что может быть определено как когнитивно - содержательный подход. В работе структурируется связь содержания личности с наиболее распространенными мировоззренческими идеями, существующими на уровне обыденного сознания. Ее концепция заключается в том, что индивидуальные жизнедеятельные позиции и характерные типы личности стратегически определяются типичными для своего времени моральными, правовыми, гендерными, хозяйственно - экономическими, религиозными, эстетическими и иными важными в плане житейской практики представлениями, а не инстинктивными побуждениями и не конституционально предопределенными чертами характера.
   В каждую эпоху в обществе существует достаточно очерченный ценностный набор, на фундаменте которого институтами социализации формируются мировоззренческие и поведенческие модели, распространяющиеся в данном обществе. Они имеют немало разновидностей, вариантов и отклонений, но, в целом, носят закономерный для своей эпохи характер. В работе рассматривается то, какие именно идеи определяют содержание личности на современном историческом фоне, в каких они представлены сочетаниях, какие образуют системы и подсистемы и как в типичных случаях выглядит их поведенческое воплощение.
   Стоит привести некоторые аргументы в пользу данного намерения.
   1. Главное соображение, объясняющее оправданность предлагаемого подхода, заключается в том, что характер социальных отношений и индивидуального поведения в решающей степени определяется совокупностью представлений во всех их разновидностях и формируется через прямое или опосредствованное воздействие на когнитивную сферу личности. Подобная позиция правомерна и актуальна в контексте психологической науки как альтернатива характерологической личностной парадигме, а не для философии, с позиции которой, очевидно, возникают вопросы о роли реальной действительности и материальных факторов.
   Главным "автором" личности становится социализация, в процессе которой происходит усвоение человеком существующих взглядов, отношений, социальных ролей, содержание которых в преобладающей степени определяется господствующими в каждый исторический период мировоззренческими представлениями.
   В этом особенно убеждает обращение к широкому временному масштабу. Различия в представлениях, способах проявления своих чувств и в поведении в разные столетия и в различных исторических обстоятельствах неоспоримо свидетельствует о преобладании детерминирующей роли когнитивных личностных образований над характерологическими особенностями. В контексте сравнения прежде всего, конечно, вспоминаются способы проявления социальной иерархии, поддержания социальной дисциплины, крайняя жестокость наказаний, исходившая из соответствующих представлений. Методы родительского воздействия лет 200 назад в семьях всех сословий существенно отличались от современных, несмотря на то, что эмоционально - волевые качества родителей не были существенно иными. Деловые, семейные и прочие социальные роли имели другое поведенческое оформление, нежели то, что существует сегодня.
   Да и в наши дни, несмотря на то, что все более заметно властвует нарастающая глобализация, наличие поведенческих различий, связанных с культуральными факторами, не оставляют сомнения в первостепенной роли когнитивных мотивационных компонентов. Характерность поведения людей в различных субкультурах, в частности криминальной, молодежной или богемной, также убедительно подкрепляют аргументированность мысли о ведущей роли тех или иных убеждений. Постоянное возрастание интенсивности информационного воздействия придает положению о ведущей роли личностных идей еще большую убедительность.
   2. Набор комбинаций эмоционально - волевых черт теоретически, конечно, очень велик, но на практическом уровне он вполне поддается осмыслению и, что для нас важно в данном контексте, типичные индивидуальные варианты незначительно изменяются со временем. Устойчивые проявления темперамента, выделенные еще две с лишним тысячи лет назад, признаются и современной наукой. Конституциональные типы, описанные Э. Кречмером, У. Шелдоном, К. Юнгом - это общечеловеческие инварианты, проходящие через всю его историю. Вряд ли кто - нибудь сомневается в том, что и двадцать тысяч лет назад существовали висцеротоники, соматотоники, церебротоники, экстраверты и интроверты. Спектр личностных особенностей, как и в наши дни, был представлен, например, энергичностью или вялостью, уравновешенностью или вспыльчивостью, приветливостью или суховатостью, открытостью или сдержанностью, решительностью или склонностью к сомнениям.
   Здесь можно возразить, что, согласно эволюционным представлениям, психофизиологические предпосылки не могли не развиваться, а значит менялись и конституциональные психологические особенности. Отрицать данное положение не приходится. Наиболее неоспоримым фактом выступает увеличение объема мозга за счет его корковых отделов и, соответственно, количественное и качественное возрастание его рациональных операций. Изменение соотношения эмоциональной и рациональной сферы в пользу последней, безусловно, влияло на характер поведенческих реакций, делая их более обдуманными и менее импульсивными.
   Это как будто противоречит намерению показать приоритетность анализа когнитивной детерминации человеческого поведения. Однако несомненная
   психофизиологическая эволюция прослеживается в масштабах миллионов и сотен тысяч лет, в то время как в последние десятки тысяч лет, согласно антропологическим данным, психический аппарат человека остается практически неизменным. В то же время поведенческие стереотипы существенно меняются уже в течение последних трех тысяч лет. Цивилизованность социального взаимодействия нарастает в исторический период достаточно быстро, что уж никак не соизмеримо с темпами психофизиологической эволюции. Эмоционально - волевые процессы, конечно, также поддаются окультуриванию, но, если это делается не через ту же сферу убеждений, как, например, в случае с внедрением идей милосердия, толерантности, романтической любви, то представляет собой значительно более длительный и трудоемкий процесс.
   3. Детерминирующий характер эмоционально - волевых качеств личности выглядит достаточно убедительным на фоне относительно схожих ценностных ориентаций определенного исторического периода или типа культуры, когда ценностные нормы кажутся общими и стабильными. В более или менее спокойные от потрясений периоды господствует весьма унифицированная поведенческая культура, включающая стандартные представления о нормах морали, этикете и воспитанности. Создается впечатление, что мировоззренческие различия меньше влияют на индивидуальные характеристики поведения, чем особенности темперамента и характера.
   Однако стоит в обществе возникнуть достаточно серьезным разногласиям политического, религиозного, этнического либо иного характера, как происходит размежевание в позициях, симпатиях и поведенческих реакциях. Нередко люди начинают демонстрировать такое поведение, которое трудно предположить, исходя из типичных свойств их характеров. Совершенно очевидной становится определяющая роль не эмоционально - волевых качеств, а тех или иных мировоззренческих позиций.
   4. Мотивационная роль убеждений выразительно проявляется в большинстве поведенческих проявлений человека. Благодаря ее действенности существует принципиальный механизм социального регулирования, позволяющий человеческому обществу, несмотря на все препятствия, добиваться более цивилизованного характера отношений. Этим механизмом выступает система мировоззренческих и моральных представлений, воздействующая на индивидуальное сознание. Все сколько - нибудь существенные поведенческие реакции охвачены оценочными параметрами хорошо - плохо, культурно - некультурно, воспитанность - невоспитанность и т. д. Несмотря на многочисленные нарушения и отклонения, культурно - нормативные когниции, в принципе, служат действенными регулятивными факторами.
   Типичным подтверждением решающего значения представлений выступает зависимость поведения от социальных ролей. Ролевые стереотипы нередко как бы прирастают к Я - концепциям. Сила их воздействия часто выступает с большой убедительностью. Так, например, мужчина, проявляющий прекрасные коммуникативные качества в служебном и товарищеском общении, оказывается деспотичным в семье, потому что по - разному выглядят его представления о роли сотрудника, товарища и о роли мужа и отца.
   Любой момент жизни человека и его любая целенаправленная активность прямо или опосредствованно отражают усвоенные им представления. Они определяют не только политические, религиозные, правовые и прочие принципиальные позиции, но и то, что, казалось бы, должно в большей мере зависеть от эмоционально - волевых качеств индивида, например, особенности дружеских и эротических чувств, характер выражения эмоций в процессе общения, манеры бытового поведения.
   Особенно неприятным явлением, сплошь и рядом чреватым драматическими последствиями, выступает печальнознаменитая практика криминального поведения, являющаяся преимущественно копией соответствующих социальных моделей. В истории гуманитарной мысли хорошо известны попытки свести причины преступности к индивидуальным психологическим девиациям, но, очевидно, есть не меньше оснований считать, что решающую роль в мотивации противоправного поведения играют рожденные в общественном сознании представления о принципиальной допустимости пренебрежения моральными и правовыми нормами.
   Можно было бы с чисто теоретической позиции считать приблизительно равным "вкладом в личность" характерологических черт и когнитивных конструкций, поскольку анализ конкретных случаев почти всегда выдвигает аргументы в пользу обоих факторов. С академической точки зрения, любое достаточно адекватное представление о личности по определению должно считаться научно ценным. Но в теоретические интересы настойчиво вмешиваются соображение о том, какая модель личности выступает более продуктивной в плане содействия дальнейшему благополучному существованию человеческого общества. Если руководствоваться этим критерием, то анализ когнитивно - содержательной личностной сферы, безусловно, выступает не менее необходимым, чем оценка характерологических качеств. Воздействие на сферу личностных идей, становящееся с ходом времени все более технологически эффективным, оказывается в конечном итоге важнейшим механизмом влияния на ход человеческой истории.
  
  
  
  
   Актуальность предлагаемого подхода в связи с явлением
   конформизма.
  
   Важное значение вопроса о содержательном наполнении личности с несомненностью выступает в свете драматических и трагических исторических фактов. Масштабные события ХХ века, еще не ставшие далеким прошлым для нынешних поколений, как никогда ранее остро поставили вопрос о природе массовой поведенческой мотивации. До сих пор поражает то, что страна философов, поэтов, композиторов и ученых, страна европейской демократии Германия превратилась в человеческий механизм, подчиненный крайне антигуманной цели. Она поставила себе на службу огромное количество людей, среди которых, конечно же, далеко не все отличались характерологически выраженными агрессивностью и жестокостью.
   Некоторые известные авторы, среди которых в первую очередь следует назвать Э.Фромма, склонны отводить ведущую роль фактору конформизма. Если еще учесть параллельные по времени реалии советской действительности, то этот психологический феномен действительно кажется очень убедительным аргументом.
   Действительно ли можно надеяться на преодоление конформизма как главной причины "эпидемий" диких и бесчеловечных убеждений? Увы, каким бы порочным и унизительным социальным явлением не был этот психологический феномен, он органически свойственен человеческой психологии и неустраним из реальной действительности. Нужно понимать, что он и в будущем останется существенным фактором распространения в социуме тех или иных теорий и идеологий, среди которых может оказаться то, что наполнено несправедливостью и жестокостью. Рассчитывать на исчезновение или хотя бы существенное уменьшение конформизма, по - видимому, не приходится.
   Но конформистский энтузиазм проявляется по отношению не ко всем, а только к некоторым из существующих в данный момент в общественном сознании идей. В связи с этим представляется логичным обратить взор в сторону содержания тех идей, которые становятся объектами конформистского почитания. Следует обратить внимание на причины того, что некоторые из них значительно легче, чем другие, вызывают отклик и энтузиазм масс. Анализируя содержание представлений, по отношению к которым проявляется конформизм значительной части населения, нужно принимать во внимание возможно более широкий круг факторов их влияния на сознание.
   Чаще всего массовый отклик находят пассионарные идеи, поддерживаемые патриотическими чувствами и призывом к справедливости. Данный эффект наиболее ярко наблюдается в ситуациях социальных революций и межгосударственных военных конфликтов. Они содержат обещание масштабных перемен к лучшему и повышение социальной значимости многих. Таким же образом энтузиазм строительства нового общества придает авторитет идеям прогресса. К сожалению, точно так же приобретают популярность ксенофобские и агрессивные идеи, которые обычно оживают на волне расизма и шовинизма. Они бывают следствием обострения межнациональных проблем, но в то же время подпитываются постоянно тлеющими ксенофобскими настроениями.
   Иногда мощнейший потенциал конформизма обрушивается на определенные идеи просто по механизму суждения "от противного". Именно такое уникальное событие произошло на постсоветском пространстве. Миллионы бывших атеистов в "мгновение ока" превратились в горячих верующих. Как могло так полярно измениться мировоззрение? Может быть вместе с убедительной информацией о неэффективности плановой экономики и однопартийной системы появились сокрушительные доводы в пользу религии и черной магии? Ничего такого не произошло. Просто лавина отрицания захватила все, связанное с советской идеологией, и эмоциональный порыв "от противного" оказался сильнее дисциплины мышления. Конформизм проявил свое могущество в такой же степени, как и в ситуациях сталинизма и фашизма. Что же выходит - разум и общество бессильны перед эмоциональной и конформистской стихией? В определенной степени - да. Но это было бы невозможным, если бы в сознании людей не тлели угли иррациональных убеждений.
  
  
   Актуальность проблемы в свете общественно -
   политической ситуации.
  
  
   Итак, концепция детерминирующей роли представлений и убеждений имеет не только теоретическое значение. В значительной мере об этом заставляют задумываться реальное положение дел и проблемы современного общества.
   Технический прогресс резко усилил роль человеческого фактора. Обществу очень дорого обходится - и будет, очевидно, со временем обходиться еще дороже - нетерпимость, сниженная критичность, узкий догматизм и фанатизм отдельных групп людей, даже если эти группы сравнительно малочисленны и находятся в отдаленных уголках нашей планеты. Раньше любили говорить "необъятной планеты", но сейчас уже практически исчезли недосягаемые расстояния.
   Вопрос о том, как сделать человека менее опасным для всех остальных, стоит так же остро, как проблемы энергии, экологии, предотвращения перенаселенности. С одной стороны, нельзя отрицать факт "наступления" на проблему с разных сторон. Демократические перемены повышают уровень социальной справедливости. Технический прогресс улучшает условия жизни. Возрастает образованность населения большинства стран. Развивается теория и практика психологической помощи. Мир глобализируется, что, в принципе, помогает преодолению отчужденности и ксенофобии.
   Но, с другой стороны, та же демократизация с воспеванием свободы личности и плюрализма мнений ослабляет социальную дисциплину у тех, кому она совершенно необходима для предотвращения ксенофобской активности или иных вариантов агрессивного самоутверждения. Повышение уровня вооруженности усиливает возможности отстаивания некоторыми странами с помощью военной техники своего права на своеобразие, на которое на самом деле никто специально не покушается.
   В данном смысловом поле находятся и вопросы, возникающие в связи социально-экономической трансформацией украинского общества.
   Прошло уже почти 20 лет после распада Советского Союза. Идеологическая неопределенность сменилась более освоенными позициями, а рыночная экономика, какая она ни есть, стала реальностью. Возникающие трудности, конечно, имеют достаточно понятные объективные причины. Вместе с тем аналитики почти единодушно указывают на отсутствие социальной дисциплины и законопослушания, объясняя это, во-первых, результатом полуфеодального исторического опыта последних столетий, а во-вторых, наследием социалистического тоталитаризма с его преувеличенным контролем и репрессиями, не позволившими сформироваться гражданскому обществу. Указанные исторические обстоятельства не вызывают сомнений, однако их влияние составляет лишь определенную часть причинно - следственных связей.
   Всеми признается, что существует некий субъективный или психологический фактор, заключающийся в нечестности, проявляющейся во всех видах и на всех уровнях. Всеобщая лживость и беспринципность нанесла удар по экономике и едва ли не более сильно подорвала доверие людей к власти и общественным институтам. Представляется очевидным, что существенным тормозом прогресса стал некий характер отечественной ментальности, являющийся причиной вездесущей и неустранимой коррупции.
   После распада СССР практическая значимость влияния идей еще более возросла, поскольку существенно сократились ограничения на оппозиционные мнения и расширились технические возможности СМИ. Стало хорошо видно, как отзывается на содержании личности тот конгломерат воззрений и ментальных стереотипов, который действительность преподносит индивиду во всех ныне существующих формах.
  
  
  
   Соотношение потребностей, ценностных ориентаций
   и других идей.
  
   Не станет ли предполагаемый анализ личностных идей еще одним отражением потребностей или дублированием ценностных ориентаций? Попробуем ответить на этот естественно возникающий вопрос, поскольку потребности и ценности обычно находятся в центре внимания психологов при рассмотрении детерминации человеческого поведения.
   Определение места потребностей представляется, в принципе, неплохо изученной психологической проблемой. Все они - по одной из классификаций, биологические, идеальные и социальные - являются фундаментальными мотивообразующими факторами, хотя в определенных ситуациях играют различную роль. Их общее иерархическое соотношение достаточно убедительно отражено, например, в известной схеме А. Маслоу. Однако мотивация поведения в конкретных жизненных случаях нередко не поддается объяснению с позиции указанной схемы, поскольку теоретически второстепенные потребности нередко оказываются в реальности более действенными, чем те, которые считаются базовыми и первостепенными. Для примера, фундаментальная потребность в безопасности в ряде случаев оказывается на втором плане по сравнению с потребностью в самоутверждении.
   Поищем уточнение роли потребностей в обращении к категории ценностных ориентаций - предпочтений в человеческом мире необходимого, которые существенно пополняют мотивационные представления. Ценностные ориентации более, чем потребности, культурально и личностно вариативны, что способствует лучшему пониманию различных индивидуальных ситуаций. Удовлетворение каждой потребности в большинстве случаев возможно только в тесной связи с ценностями той социальной среды или субкультуры, в которой находится субъект.
   Наиболее убедительным мостиком между потребностями и ценностями выглядит подчеркиваемая экзистенциалистами потребность в системе ценностей. Они являются принципиальной путеводной схемой, позволяющей не потеряться в многообразии жизненных явлений. Верность своим основным ценностям (или, по другой терминологии, представлению о смысле жизни) в некоторых критических ситуациях может становиться для человека основной жизненной потребностью, более важной, чем самосохранение.
   То, что ценностные ориентации и их более императивный вариант - нормы в стратегическом масштабе предопределяют убеждения и интересы человека, не является спорным положением. Однако здесь сразу выявляется существенный проблемный момент. Сопоставление ценностных ориентаций различных людей обнаруживает неизмеримо больше сходства, чем различия. У любого человека их перечень включает здоровье, дружбу, любовь, верность, заботливость, милосердие, мир, семью, благосостояние, справедливость, взаимопомощь, интересную работу, отдых, и т. д. Вряд ли кто - нибудь назовет враждебность, подозрительность, ненависть, агрессивность,
   обман, мстительность, презрение, высокомерие, нетерпимость, жестокость и т. п. Если бы инопланетяне судили о землянах по списку ценностных ориентаций, они решили бы, что это планета ангелов. Откуда же тогда берутся различные виды ксенофобии, жестокость, нечестность, несправедливость, предубежденность, мстительность? Разве ценности не являются наиболее существенными ориентирами для человеческой жизнедеятельности?
   Обитатель нашей планеты, очевидно, даст ответ без особых затруднений: такова жизнь, полная конфликтов интересов и амбиций. Большинство людей, скажет он, хотели бы быть милосердными и честными, но столкновение интересов вынуждает их быть иными. По этой теории, моральное совершенство прямо пропорционально уровню благополучия, но то, что такой зависимости нет, известно каждому. Ни высокая степень удовлетворенности основных потребностей, ни положительные ценностные ориентации не обеспечивают бесконфликтного существования человека
   Конечно, ценностные ориентации оправдывают свое название, но вследствие их значительной обобщенности большинство из них - за исключением наиболее близких к витальным потребностям, таких, как жизнь и здоровье - в достаточной степени декларативны. Так, скажем, одной из общепризнанных ценностей является семейная жизнь, и мало кто высказывает категорически противоположное мнение. Однако в реальности многие люди проявляют критическое отношение к институту семьи и подтверждают это
   своей жизненной практикой. Это еще больше касается многих идеологических и моральных ценностей, и, пожалуй, наибольшим образом относится к честности, императивность которой на самом деле растворяется в массе оговорок и исключений. Попытки характеризовать людей на основании названных ими ценностей на самом деле оказываются малоуспешными.
   Другой причиной ненадежности ценностей как объяснительного принципа является наличие многих противоречий между ценностными ориентациями и другими когнициями. Если, скажем, дружба является для субъекта ценностью, то может ли у него быть отрицающая ее идея? Ответ, наверное, не вызывает большого затруднения: в индивидуальном ценностном сознании всегда есть конкурирующие представления, например, принципиальность позиций, ненадежность дружеских отношений и т. д. - которые могут в применении к конкретному случаю свести эту ценность на нет.
   Сравнение содержания ценностных ориентаций и реального поведения приводит к выводу, что ценности отражают этическое сознание преимущественно в положительном спектре, в то время как отрицательные диспозиции остаются как будто сами по себе. Сами ценностные ориентации нередко отличаются большой вариативностью, так что в одной и той же ориентации можно при желании увидеть различное содержание. Конфликт, случившийся в результате собственной несдержанности или дурного настроения, нетрудно представить в своих глазах как конструктивный. У такой ценности как человеколюбие отыскиваются варианты от самоотверженного альтруизма до строгости на грани жестокости. Получается, что объяснить крайне распространенные случаи черствости, лжи, корыстолюбия и т. д. с позиции декларируемых людьми ценностных ориентаций можно только погрузившись в пучину разбирательств того, как и почему в каждом случае применяется психологическая защита или наблюдается путаница понятий.
   Возникает вопрос о соотношении ценностных ориентаций и других социально обусловленных представлений. Следует рассматривать типичные идеи, звучащие, может быть, и менее пафосно, но практически мотивирующие индивидуальное поведение. В ситуациях бытовых конфликтов они выглядят достаточно узнаваемо: способность постоять за себя, не дать сесть себе на голову, не дать спуску наглецам, "сколько можно терпеть!", "достали!", "в конце концов!". Точно так же, если перевести толерантность и воспитанность с уровня ценностей на уровень привычных личностных идей, то в ряде случаев получится слюнтяйство и бесхребетность. Данный пример иллюстрирует мысль о том, что в реальности, особенно в ситуациях конфликта мотивов, наиболее действенными нередко оказываются не ценностные ориентации, а менее масштабные представления, т. е. идеи обыденного сознания, представленные в индивидуальном сознании в изобилии и на все случаи жизни.
   Таким образом, ценностные ориентации в их чистом виде занимают только часть когнитивного личностного пространства. Реальные мотивы поведения в решающей степени определяются более широким кругом идей, который существует в общественном сознании и оттуда вносится в содержание личности. Личностные идеи часто формулируются так же, как ценностные ориентации, но заметно отличаются от них большей гибкостью и близостью к реальности. Если ценности за последние столетия изменились незначительно, то этого нельзя сказать о личностных идеях, определяющих убеждения. Именно они, а не декларативные ценностные ориентации в большинстве случаев отражают значимые для субъекта представления, и имеют наиболее действенный характер среди когнитивных мотивообразующих факторов.
  
  
   Общие очертания личностных идей.
  
   Возникает вопрос о содержании личностных идей, а также их конкретной роли в системе мотивации поведения индивида. Ведь человеческое сознание содержит массу представлений, они разнородны, часто противоречивы и касаются самых различных сторон окружающей действительности. Существуют идеи, объясняющие закономерности природы, предметного мира, истории человечества, социальных отношений, разнообразной человеческой деятельности, искусства и т.д.
   Разумеется, в данной работе не ставится задача анализа всех или хотя бы значительной части возможных объектов внимания и интереса человека. Особое место в личностном содержании традиционно занимают те взгляды, убеждения и проблемы, которые связаны с человеческими отношениями и которые в наибольшей мере определяют закономерности социального мировоззрения и поведения человека.
   В большинстве случаев личностные идеи так или иначе касаются сферы морали и места человека в системе взаимоотношений, способов организации взаимодействия в различных ситуациях жизнедеятельности, возможностей самореализации, материального благополучия, проблем общественного устройства и политики. Каковы бы не были истоки возникающих жизненных затруднений, они как правило порождают осложнения в межличностных отношениях, воспринимаемых субъектом и окружающими в контексте этических проблем. В силу этого представления о культуре взаимоотношений, справедливости, честности, способах воздействия и т. д. занимают в личностной системе человека либо центральное, либо очень важное место. Вместе с тем существует ряд существенных для человека идей, которые лишь косвенно затрагивают указанные первостепенные проблемы, например, это могут быть взгляды на природу или эстетические предпочтения.
   Наиболее очевидные причины ведущей роли тех или иных представлений можно представить следующим образом.
   Во - первых, это то, что они производят наибольшее впечатление в раннем детстве - периоде наиболее ярких в силу их новизны жизненных впечатлений.
   Во - вторых, это, естественно, те явления, которые в наибольшей мере обеспечивают выживание и благополучие человека, например, состояние здоровья, безопасность, обладание необходимыми жизненными ресурсами.
   В - третьих, идеи, связанные с наиболее сильными переживаниями, например, состоянием опасности, успехов, надежд, влюбленности, жизненных катастроф и т. д.
   В - четвертых, это явления и проблемы, которым общество в данный исторический момент уделяет наибольшее внимание, что так или иначе захватывает и отдельного человека. Они обсуждаются в повседневной жизни, являются центром внимания публицистической литературы и гуманитарных наук.
   В - пятых, наибольшим вниманием, эмоциональностью и яркостью могут отличаться те индивидуальные представления, которые в наибольшей степени связаны с самоутверждением данного человека. Это не всегда совпадает с факторами, указанными во втором пункте: условиями объективного благополучия человека - иногда усилия, направленные на самоутверждение, могут этому даже вредить.
   Если перейти на уровень большей конкретности, то личностные идеи чаще всего отражают представления субъекта о таких явлениях человеческой жизнедеятельности.
   Характер отношений между людьми и основные моральные проблемы.
   Способы разрешения конфликтов.
   Способы воздействия на людей, применение наказаний и поощрений.
   Характеристика своего и противоположного пола.
   Характер половых, гендерных и семейных отношений.
   Отношение к другим расам и национальностям.
   Оценка настоящего в сопоставлении с прошлым и будущим.
   Отношение к традициям прошлого.
   Соотношение рациональных и иррациональных идей.
   Оценка людьми друг друга и характер их самооценки.
   Способы социального самоутверждения.
   Оценка материальных и духовных ценностей.
   Оценка действительности с точки зрения требований культуры.
   Эти явления и проблемы, конечно, далеко не исчерпывают объекты внимания человека, но они все же чаще, чем иные, представлены в форме системных образований в содержании личности.
   Весомым и принципиальным "наполнением" личности могут быть также проблемы идеологического спектра, такие, как структура власти, расовые и национальные отношения, религиозные позиции, гражданское сознание, способы достижения политических целей и т. д. Подобные идеи называются в работе вторичными, в том смысле, что их существование у отдельного человека зависит не столько от его личного опыта, сколько является отражением существующих в обществе идейных веяний и течений.
   Несмотря на свою кажущуюся вторичность для индивида, подобные идеи нередко настолько заполняют его сознание, что становятся определяющими для многих других представлений. Самой яркой иллюстрацией служит фанатизм политического, религиозного или националистического содержания. В ряде случаев человек просто становится как бы ярлыком данной идеи, некритически подчиняя ей свои взгляды и пристрастия. Несмотря на то, что в памяти у всех живы воспоминания о плодах подобных увлечений, число отважных идейных бойцов постоянно остается очень значительным.
   Существует группа этических идей, которые всегда оценивались либо как сомнительные, либо встречали явное осуждение в этической литературе и практическом моральном сознании. К ним, например, относятся идеи эгоизма, превосходства, лжи, деградации человеческого общества и некоторые другие. Напомним, что речь идет не о чувствах, а о концепциях, признающих правомерность или полезность подобных чувств и представлений. В данной работе они обозначаются как антиидеи, хотя это название следует считать весьма условным.
   Еще одной рассматриваемой в работе категорией являются так называемые идеи - недоразумения. Они отличаются яркой популярностью, часто стоят на острие мировоззренческой моды и вдохновляют многих авторов и читателей. Причина подобного названия заключается в том, что содержательность и общественная полезность данных идей, вопреки их популярности, скорее всего имеет отрицательный знак. Некоторые из них блещут на ментальном небосклоне уже не первое столетие, что относится, например, к идее сильной личности. Они привлекают "рекламной" оболочкой прогрессивного содержания, но либо фактически не содержат его, либо даже ведут к противоположным ментальным и поведенческим результатам.
  
  
   Обыденное сознание, принципиальные и рабочие идеи.
  
   Существенным для концепции данной работы выступает то, что рассматриваемые личностные идеи не являются точными копиями аналогичных научно сформулированных концептов или нормативных положений - это представления обыденного сознания. Разумеется, научно сформулированные и житейские идеи являются близкими или дальними "родственниками", но между ними всегда существует различие.
   Если говорить об этических представлениях в их научном оформлении, например, справедливости, честности, свободе и т. д., то они служат для личностных идей несомненными идеальными моделями и ценностями, но сами личностные идеи зачастую представляют собой просеянные через сито самоутверждения и различных компромиссов представления и аттитюды. В большинстве случаев не обходится без эффектов искажения, рассматриваемых в специальном разделе данной работы. Практически срабатывают формулы, наподобие: "Честность - это безусловная ценность, но...".
   Важно также иметь в виду то, что анализируемые в данной работе личностные идеи по - разному представлены в сознании человека в плане их влияния на поведенческую мотивацию. Они, несомненно, признаются человеком и входят в его убеждения - иначе они не рассматривались бы в качестве личностных идей - но можно выделить три варианта их влияния на реальное поведение.
   1. Личностная идея не является заметным мотивообразующим фактором или ее влияние выступает очень опосредованным.
   2. Идея оказывает явное и систематическое влияние на мотивацию поведения.
   3. Идея влияет частично и выборочно.
   Примером первой категории может служить идея прогресса (весьма не модная в наше время, но все же существующая и представленная в сознании какой - то части людей). Мировоззренческие оптимисты совсем не обязательно демонстрируют жизнерадостность, как следовало бы ожидать, исходя из простейшей схемы, а среди людей, приятных в поведении, легких и не склонных к ворчанию, есть немало тех, кто упорно отрицает возможность лучшего будущего для человеческого общества. Из рассматриваемых ниже идей к данной категории наиболее очевидно также относятся идея ценности личности и идея деградации человеческого общества. Системную связь данных идей с мотивацией и поведением понять нелегко, но она, безусловно, каким - то образом существует.
   Во вторую категорию наиболее заметно входят, например, идея познания мира, гедонистическая, эстетическая, и особенно - идея борьбы с врагами. Один из вариантов последней - идея наказания в той или иной форме проникает почти во все поведенческие мотивы человека. Ею наполнено отношение к борьбе с преступностью, тактике решения международных конфликтов, проблеме супружеских отношений и семейного воспитания. В мотивации поведения на уровне побуждений стремление к наказаниям (когда есть хотя бы предполагаемый объект наказания) всегда присутствует, хотя реальное поведение, конечно, больше отделено от идеи, поскольку здесь существует несколько опосредующих факторов.
   Третья категория может быть проиллюстрирована, например, личностными идеями долга и честности. Они, несомненно, занимают важное место в личностном содержании большинства людей, но мотивируют далеко не все намерения и поступки. Это наблюдается не только потому, что постоянно выполнять свой долг и поступать предельно честно практически очень непросто, но и вследствие существования целого ряда конкурирующих ментальных образований, которые обладают значительной действенностью. Таковы, например, идеи гедонизма, борьбы (в своих некоторых ответвлениях), а главное - "великое" стремление к самоутверждению, способное представить в нужном свете почти любую ситуацию.
   В связи с этим можно сказать, что каждое существующее в сознании представление играет в личностной системе человека роль либо принципиальной, либо рабочей идеи. Принципиальные идеи близки к ценностным ориентациям и отличаются от рабочих не только тем, что обладают меньшей мотивообразующей силой, но и тем, что не связаны с навыками и привычками соответствующего поведения. Можно, например, очень ценить знания, но не обладать достаточной волей для систематического овладения ими. Можно признавать идею толерантности, но не иметь навыков толерантного поведения в необходимых ситуациях. Рабочие идеи в значительно большей степени реализуются в мотивации и поведении.
  
  
  
   Системность личностных идей.
  
  
   Совокупность идей составляет в сознании человека не просто случайное сочетание, но представляет собой конструкцию, неизбежно выстраивающуюся по законам мышления, использующего ассоциативные связи и логические соотношения, т. е. определенную систему с отношениями соподчинения подсистем и отдельных идей.
   В одних случаях, как говорится, простым глазом видна центрированность убеждений и установок человека вокруг одной ведущей и системообразующей идеи. Типичны, например, идеи самоутверждения, гедонизма, борьбы, справедливости, религиозные и т. д. Здесь наблюдается градация от цельности и гармонии до того уровня влияния идеи, когда ее называют сверхценной.
   В других вариантах не видно ярко выраженного направления убеждений индивида, но все же существует определенное единство и логическая связанность взглядов и установок. Так, например, на всех поступках человека может лежать отпечаток высоких требований этической культуры, что проявляется в тактичности, внимательности к людям, умении избегать конфликтов и т. д., либо, наоборот, - влияние сниженных требований, порождающих противоположные качества.
   Существует немало людей, в поведении которых, на посторонний взгляд, уживаются весьма грубые противоречия: любовь, заботливость и деспотизм, рациональность и предрассудки, дружелюбие и скрытая недоброжелательность. Когда здесь присутствует лицемерие, все понятно, это своеобразная цельность. Но и в тех противоречивых случаях, когда все поступки искренни при несовместимости чувств и мотивов, тоже есть своя системность убеждений, хотя она и носит более сложный характер.
   Таким образом, в данной работе делается попытка увидеть наиболее типичные личностные идеи и образуемые ими личностные системы, а также лучше понять менталитет общества через систему представлений отдельного человека в ее характерных и узнаваемых вариантах.
  
  
   Проблема получения данных о содержании личностных идей.
  
   Данная работа представляет собой теоретическое исследование, т. е. ее положения и выводы не опираются на специально полученные экспериментальные данные. Возможно, это дело будущего, но здесь есть одна принципиальная трудность.
   Анализ личности в содержательном аспекте представляется весьма непростой задачей в связи с совершенно очевидным многообразием взглядов и убеждений каждого человека. Мир его представлений нередко предстает довольно запутанным и сложным. Во многих случаях весьма непросто получить достаточно четкое представление на основании высказываний и поступков человека о системе его убеждений, включая значение и место каждого из них. Далеко не все люди понимают, какие взгляды и убеждения находятся в основе их мировоззренческих позиций и какими идеями они руководствуется в наибольшей мере. За высказываниями и поступками зачастую стоит множество различных соображений и мотивов. Очень часто доминируют усвоенные клише идеологического или морального плана, причем это свойственно не только явно конформным личностям.
   Нередко человек подавляет в своем сознании социально неодобряемые идеи, считая их случайными, вызванными настроением и нехарактерными. Рефлексия собственных личностных идей затрудняется психологической защитой, а также тем, что отдельные идеи часто представлены в различных сочетаниях. Так, например, человек может не осознавать присутствия в своем сознании идеи гендерного антагонизма и искренне причислять себя к сторонникам гендерного равенства и беспристрастности. То же самое может относиться и к другим идеям ксенофобского спектра.
   Попытки напрямую выяснить, какие идеи человек считает ведущими в своем мировоззрении, почти всегда приводят к большим затруднениям, которые порой так и не исчезают после длительного обсуждения. Чаще всего респонденты "съезжают" на мотивацию ежедневных поступков, которая представляется им, разумеется, более понятной: заработок, забота о ближних, удовлетворение ближайших потребностей.
   Более вдумчивые и склонные к рефлексии люди хорошо осознают маскирующую роль психологической защиты и поверхностных поведенческих мотивов, но наталкиваются на многообразие и противоречивое содержание своих убеждений. Они приходят к выводу, что приблизительно одинаковую роль играет, например, представление о необходимости честности и о допустимости во многих случаях лжи, о достоинствах терпимости и о полезности строгости и наказаний. Ведущие моральные идеи часто оказываются трудноопределимыми. В некоторых случаях после такого анализа человек заключает, что, собственно, таких устойчивых ведущих идей и нет, а все зависит от существующего в обществе идеологического и морального контекста или жизненных событий. Другие считают, что у любого человека на первый план могут в разное время с равным правом выходить различные идеи.
   К тем многочисленным случаям, когда убеждения людей представляются не совсем понятными или странноватыми с позиции логики представлений, нередко относятся те, которые связаны с явлением, называемым в работе эффектами искажения. К ним относятся разнообразные преувеличения или, наоборот, неоправданные отрицания тех или иных признанных положений, различные варианты их неправильной интерпретации. Порой искажения идей, допускаемые многими и касающиеся масштабных проблем и событий, становятся предпосылками очень серьезных заблуждений и ошибок.
   Однако в содержании личностных идей не царит неопределенность и хаос. Существует немало "контрольных моментов", достаточно четко обозначающих принципиальные позиции человека по различным вопросам. Будущее обогащение эмпирических данных поможет получению более достоверных представлений о содержании личностных идей, но теоретический анализ по - прежнему останется важным источником концептуальных выводов.
   Поскольку проследить более или менее полные системные варианты и связи наиболее значительных личностных идей представляется весьма сложной задачей, в данной работе делается посильная попытка ее хотя бы эскизного выполнения.
  
  
  
  
   2. Основные системообразующие
   личностные идеи.
  
  
   Группа идей величия.
  
  
  
   Психологические истоки идей величия.
  
   Очевидно, каждый человек хотя бы смутно помнит, какое впечатление производил на него в раннем детстве мир взрослых и, в первую очередь, его собственные родители. Они представлялись всемогущими существами, чем - то вроде богов, создавших все и управляющих всем происходящим. Согласно Ж. Пиаже, одним из отличительных свойств детской психики является артификализм, т. е. представление об искусственном происхождении всего окружающего, что, несомненно, усиливает влияние образов взрослых. Трудно найти более выразительный пример первоначального образа или архетипа, чем ореол могущества и величия взрослых в восприятии ребенка первых лет его жизни. Исходя из этого, можно квалифицировать идеи величия как, несомненно, одно из наиболее впечатляющих и системооборазующих представлений. Независимо от того, в атмосфере каких отношений растет ребенок, все его потребности удовлетворяются взрослыми и потому демонстрация могущества взрослых - в ласковом или менее благоприятном варианте - неизбежно имеет место.
   В своей дальнейшей жизни человек встречает подтверждение и развитие впечатления могущества мира взрослых в лице дошкольных и школьных педагогов, а его взрослая жизнь проходит в различных организациях с их всеобъемлющей иерархической системой власти. Кроме того, в обществе существуют еще более аргументированные и впечатляющие воплощения идеи величия в виде персонажей исторической, публицистической и художественной литературы, прославления государственных лидеров, известных полководцев, деятелей науки, культуры и искусства. На этапе мифологического сознания идея величия получила свое наиболее органичное и непосредственное выражение в обожествлении природной стихии и высокостатусных членов общества. Второе, возможно, производило наибольшее впечатление. Гигантские усыпальницы выступают неоспоримыми свидетельствами веры в особые достоинства царственных личностей. Древнейшие рукописи повествуют о деяниях героев, произведения Гомера, средневековые саги и баллады - о том же, храмы, дворцы и памятники, научные открытия - все славит великих.
   Для современного взрослого человека идея величия, конечно, лишилась своей пафосной сакральности, но она трансформировалась в нескольких отдельных и более конкретных составляющих, среди которых можно назвать славу, популярность, престижность, профессиональные и творческие достижения, одаренность и гениальность и т. д. Они настолько вездесущи, что напоминают дыхание общества. В любом месте и любой сфере деятельности как текст или подтекст постоянно звучит мысль о выдающихся возможностях и успехах, о престижности и вознаграждении. Благодаря тому, что блеск популярности и славы неутомимо эксплуатируется средствами массовой информации, образ избранности всегда присутствуют в коллективном и индивидуальном сознании.
   Таким образом, идея величия стала для человечества одним из наиболее всепроникающих ментальных архетипов и мотивообразующих импульсов коллективной и индивидуальной активности. Благодаря своей информационной и эмоциональной насыщенности она породила разнообразные производные, среди которых наиболее заметными представляются идеи социальной дисциплины, власти, высших сил, традиционализма, новаторства, аристократизма, славы, культуры, прогресса, ценности личности. Попробуем по мере возможности рассмотреть каждую из них.
  
  
   Идея социальной дисциплины.
  
   Впечатление величия мира взрослых и должного порядка в нем (независимо от того, насколько он в действительности заслуживает одобрения) неизбежно порождает у каждого человека в его детские годы установку на принятие требований социальной дисциплины. Возможно, эта впитанная с детства готовность больше, чем разнообразные дисциплинарные меры является действенным фактором реально существующего относительного общественного порядка.
   Стремление выполнять родительские требования создает психологический фундамент принятия норм долженствования в разнообразных ситуациях жизнедеятельности и ориентировочную модель социальной дисциплины. Дети усваивают ее в указаниях и замечаниях родителей и, главное - на примере поведения окружающих в процессе выполнения ими своих обязанностей и применения санкций против различных нарушений. Нормы и стереотипы социальной дисциплины сопровождают почти все виды деятельности, охватывают все социальные роли, включая даже те, которые, предполагают нарушения этой дисциплины.
   На базе столь органичной и повсеместной поведенческой практики, разумеется, должна была сформироваться фундаментальная идея социальной дисциплины. Ее содержание в принципиальном варианте можно приблизительно выразить так: каждый член общества должен подчиняться его законам и правилам, поддерживать своими усилиями общее благосостояние и порядок. Идея представляется такой же банальной и понятной, как, скажем, мысль о необходимости есть и пить. Ее почти никогда не выражают в развернутом и хрестоматийном виде, поскольку она как бы растворена в воздухе и редко вызывает какие - либо принципиальные возражения. Конечно, существуют различные виды девиантного и преступного поведения, но это уже из другой области. Сами правонарушители, в принципе, не оспаривают необходимости социальной дисциплины - они просто понимают ее по - своему.
   Таким образом, данная идея постоянно присутствует в общественном и индивидуальном сознании и играет крайне существенную роль как в создании самых различных социальных представлений, так и когнитивных личностных конструкций. Рассмотрим представленность и роль идеи социальной дисциплины в когнитивной системе личности.
   Во - первых, она входит в один из основных компонентов личностной структуры, выступая, в зависимости от категориальной системы психологических школ, либо элементом "сверх - Я", либо "родителем", либо одной из ведущих ценностных ориентаций и т. д. В этом плане идею социальной дисциплины можно считать одной из важнейших опорных конструкций, имея в виду, что личность - это, образно говоря, комок социальности в человеческой оболочке.
   Во - вторых, идея социальной дисциплины играет важнейшую роль, которую по своему характеру можно назвать нормативной. Она наполняет своим содержанием большинство социальных ролей человека и прежде всего профессиональные и семейные роли. Идея служит моделью самодисциплины человека, перенося во внутренний план такие сформированные в процессе социального взаимодействия понятия, как требование, обязательство, выполнение, систематичность, порядок и т. п. Представление о социальной дисциплине в наиболее императивной форме является не чем иным, как совестью человека.
   В - третьих, идея социальной дисциплины имеет функцию, которую можно назвать психотерапевтической. Удовлетворительное выполнение человеком ее требований является минимальным или достаточным условием психологического комфорта для преобладающей части человеческого общества. Это выступает ценным в свете того, что в нем постоянно идет стихийная реклама присущих не всем способностей и достижений, создающая невыгодный фон для очень многих, например, в форме прославления выдающихся людей, демонстрации власти, богатства, конкурсов красоты и т.д. В этом плане социальная дисциплина выступает надежной гаванью для основного большинства людей, поскольку она порождает понятие нормальности, являющееся бесценной нормативной категорией. "Нормальность" становится надежным и спасительным островом в океане страстей, связанных с самоутверждением.
   В своем рабочем варианте представление о социальной дисциплине существует в индивидуальном сознании как идея необходимости. Понятие "надо" сопровождает каждый шаг человеческой жизнедеятельности и становится, пожалуй, скрепляющим раствором почти всех мотивационных образований. Очевидно, формирование рабочей идеи социальной дисциплины стало таким же принципиальным этапом на пути становления человеческого сознания, как появление речи и первых причинно - следственных представлений. Мотивационную роль идеи необходимости просто невозможно переоценить, поскольку она в преобладающей степени избавляет человека от мучительного конфликта побуждений, который возникал бы на каждом шагу, не будь этого "надо".
   Однако есть у идеи социальной дисциплины одна сторона ее существования, которая выглядит не столь однозначной. Социальной дисциплиной пытаются оправдать почти все проблемные и подчас драматические общественные перемены и конфликты. Любой политический, религиозный или прочий экстремизм в конечном счете апеллирует к социальной дисциплине, т. е. видит свою необходимость в ее поддержании или восстановлении. Католическая инквизиция, пытавшаяся пытками и казнями искоренить ересь, делала все это, разумеется, ради наведения порядка в мозгах и душах, т. е. во имя необходимой социальной дисциплины. При деспотических режимах ради социальной дисциплины ущемляются гражданские права и свободы.
   Возникает довольно существенная путаница понятий. Смешивается сама необходимость дисциплины, которую никто никогда не отрицает, и справедливо отвергаемые негуманные методы ее достижения. В понятие "социальной дисциплины" на уровне массового сознания привносится значение выполнения неприятных обязанностей, принуждения, насилия. В результате данной путаницы оппонентами социальной дисциплины нередко становятся идеи свободы, справедливости, ценности личности. Всякие анархические настроения и концепции, по - видимому, в определенной степени, являются результатом убеждения в принципиальной порочности социальной дисциплины.
   Несмотря на это, данная идея выступает одним из наиболее органичных, фундаментальных и мотивообразующих когнитивных личностных образований. Функции стабилизации жизненного уклада и обеспечения возможности самоутверждения обеспечивают идее социальной дисциплины непреходящую ценность и признание.
   Ее вариантом является идея порядка. Представление о необходимости порядка исходит из самой природы человеческого мышления, всегда выстраивающего объекты своего внимания в определенные структуры. В этом качестве она играет неоценимую, поистине судьбоносную роль в поддержании жизнеспособности человеческого рода. Наше сознание пропитано данной идеей, мы интуитивно оцениваем с ее позиции свои и чужие поступки и жизненные события.
   Необходимо сказать о существенном отличии принципиальной и рабочей идей порядка. Принципиальная идея в последние столетия подвергается все более настойчивым атакам революционных настроений в науке, политике, технике и образе жизни. Современная ментальность ассоциируется с авангардизмом, модернизмом, постмодернизмом, креативностью, поэтому слово "порядок" порождает представление о консерватизме, отсталости и застое. Призывы к динамичности и переменам отводят понятию "порядок" не самое престижное место в ментальном пространстве.
   Но в качестве рабочей личностной идеи представление о необходимости порядка лежит в основе мироощущения и мотивации поведения миллиардов людей. Для достижения удовлетворительного психологического комфорта им важно осознавать наличие порядка в своих важнейших представлениях, самооценке, в своем положении и своих планах. Этот порядок может достигаться различными способами, в том числе и с помощью психологической защиты, но он жизненно необходим. Даже проекты радикальных изменений строятся с целью наведения или восстановления порядка в понимаемом субъектами варианте.
   Порядок в хозяйстве, в поддержании привычного образа жизни, в реализации ближайших и отдаленных планов, в сохранении привычных представлений о событиях и людях - все это служит действенным средством грмонии человека с действительностью. Фактически стремление к достижению той или иной формы порядка выступает для большинства людей реальным воплощением смысла жизни. Не будет преувеличением сказать, что идея порядка, несмотря на все ее прозаическое обличье, заслуживает титула одной из самых полезных и результативных идей.
  
  
   Идея власти.
  
   Другим закономерным следствием впечатления величия стала идея власти - этого реального воплощения иерархичности и управляемости окружающего мира. Власть, конечно, является совершенно неизбежным элементом структуры человеческих отношений и социальным механизмом, т. е. она функционально необходима и без каких - либо специальных представлений, однако власть и идея власти - это разные вещи.
   Принципиальная идея власти - это необходимость управления деятельностью любых социальных организмов наиболее компетентными специалистами. Эта мысль совершенно прозрачна и понятна, против нее сегодня, очевидно, не решатся выступить даже радикальные анархисты, если таковые еще имеются. Данная идея, безусловно, присутствует в личностном содержании большинства людей.
   А вот рабочая идея власти - это совсем другое дело. Она содержит не просто понимание необходимости руководства и подчинения, а дополнительное представление о преимуществах носителей власти - их превосходстве в правах и возможностях, об общей значительности их положения. Перефразируя Горького, можно сказать: начальник - это звучит гордо.
   Отношения руководства - подчинения универсальны и вездесущи, ими опутана почти вся наша жизнедеятельность, и поэтому на уровне здравого смысла довольно трудно отделить необходимое от искусственного и избыточного, однако более пристальное внимание вскрывает немало достаточно очевидных феноменов - устоявшихся представлений и традиций, идущих именно от идеи власти.
   Пожалуй, наиболее очевидными выступают традиции почитания власти. Они сформировались в эпоху эмоционально - когнитивной непосредственности и, безусловно, соответствовали потребностям своего времени. Сейчас слово "почитание" стало архаизмом, а явление, которое оно означало, существует как "уважение", хотя, конечно, в более демократическом варианте, чем раньше.
   Здесь необходимо сделать некоторое уточнение терминологического характера. На самом деле существуют различные значения этого слова. Уважение - это заслуженная человеком и, значит, искренняя оценка его определенных качеств. Уважение в данном смысле является следствием действительных достоинств, но не каких - либо статусных привилегий. Нельзя заставить уважать того, кто этого, по мнению субъекта, не заслуживает. Поэтому выражения типа "Вы должны уважать пожилых людей, права, взгляды, традиции" являются привычными и полезными клише, но они не точны в своем значении. Речь идет о том, что следует считаться с особенностями или правами, например, пожилых людей, инвалидов, понимая их необходимость. Говоря об уважении, часто фактически имеют в виду именно это. Данное терминологическое различие не играет большой практической роли, но в свете нашей темы важно устранить путаницу значений.
   Традиции почитания власти охватили разнообразные сферы отношений, вызвав различные последствия и оказав разнородное культурное влияние. Достаточно конструктивными они представляются в области отношения детей к родителям и людям старшего возраста. Многие тысячелетия эффективность социализации обеспечивалась именно идеей почтения к старшим и соответствующей установкой младших поколений, что, к сожалению, нередко сочеталось с физическим насилием.
   Даже в наши дни, когда демократизация интенсивно расшатывает традиции почитания (фиксируется в безоценочном аспекте), остатки вековых установок дают о себе знать и напоминают об этом некогда колоссальном ментальном образовании. Так, в отношениях подчиненных к руководителям и граждан - к представителям власти устойчиво проявляется некая разновидность того переноса, который описывают психотерапевты - психоаналитики. Довольно показательным в этом плане является тот отмечаемый факт, что порой заложники, долго находящиеся в плену, начинают чувствовать нечто вроде привязанности к своим захватчикам. Возникающие и также очень типичные реакции протеста и неприязни к руководителям базируются на другой закономерности, не отменяющей указанную.
   Если говорить об основных проявлениях идеи власти, нужно указать на создание богатой статусной символики, ставшей областью высокого пафоса, поэзии и романтики. Формы почитания были жестко формализованы различными титулами и званиями где все эти "ваши высочества", "ваши сиятельства" и "ваши превосходительства" служили устойчивыми технологическими элементами и системой самоподдержания. Престижные статусные символы многие столетия служили основными инструментами и метками личностной идентификации, заветной мечтой и целью жизни. Один из вариантов смысла жизни связан именно с символами престижных социальных ролей.
   Следует сказать, что яркие демонстративные символы власти сыграли двоякую, хотя и одинаково заметную роль. В условиях жизненной необходимости подчинения, прежде всего в армейской службе, они действительно оказались вполне функциональными, помогая укреплению установки на выполнение приказа. Недаром армейские формы коммуникации оказываются традиционными до косности, используя такие окаменелости, как "так точно" вместо "да", и это ни у кого не вызывает удивления. С другой стороны, их пафосность и устойчивость привели к противоречию с развитием демократических отношений и послужили дополнительным взрывным материалом в ситуациях социального протеста. Так, например, формы обращений к офицерам царской армии стали в условиях смуты 1917 года одним из источников солдатского гнева и стихийных расправ.
   Идея власти как вера в необходимость подчинения продолжает служить эффективной когнитивной конструкцией, поддерживающей представление о надежности социального порядка (здесь она близка к идее социальной дисциплины). С другой стороны, она создает одну из самых универсальных и привлекательных перспектив социального роста и самоутверждения, безотказно работающую всегда и повсюду. Это что - то вроде иллюстрации к принципу справедливости: каждый может подняться на более высокую ступень соответственно своим усилиям и способностям, хотя, как известно, в реальности есть немало всяческих исключений.
   Идея власти как средства самоутверждения пользуется чрезвычайной популярностью, она излучает просто чарующее сияние. Когда - то в "Литературной газете" был помещен юмористический рисунок: в одном фотоателье клиентов снимали в рыцарских доспехах, а в другом - за большим служебным столом с несколькими телефонами - все желали сфотографироваться во втором ателье.
   Но у идеи власти в процессе борьбы за демократизацию сформировалась еще одна, в своем роде психотерапевтическая, функция. Сложился образ всякой власти как изначально подавляющей, авторитарной и антидемократической силы. В постмодернистской философии этот образ, обозначаемый как "тотальная репрессивность", предстал в поистине дьявольском ореоле. Теперь всегда есть объект для формирования образа врага, столь нужного многим людям для "выпускания пара". Вот такой вроде бы парадокс: все рвутся к власти, но ненавидят существующую власть. На самом деле никакого парадокса нет: человек ненавидит не ту власть, которую он представляет сам. В целом же, идея власти находится в системе личностных представлений на одном из самых видных мест.
  
  
   Идея высших сил.
  
   Это одно из наиболее ранних впечатлений некогда пробуждавшегося коллективного сознания. Можно только представить, какие грандиозные, подавляющие и пугающие представления порождали грозы, бури, наводнения, извержения, землетрясения, небесные глубины и неизведанные пространства. Идея появилась благодаря тому, что с использованием второсигнальных конструкций олицетворение природных сил перешло на уровень понятий и теорий. На данном этапе становления разума это было великое приобретение. Иного объяснения всему происходящему, кроме существования сверхъестественных сил, в то время нельзя было и ожидать. Как известно, О. Конт указал в своей классификации видов общественного сознания на мифологическое сознание как первый этап его эволюции.
   Найденный алгоритм причинной аргументации позволил как бы выйти из туманного пространства всего сущего и придать действительности некие смысловые очертания. Идея стала фундаментом каузальности, основным объяснительным принципом всех событий в окружающем мире. Все существующее на тот момент вполне укладывалось в схему могущественных потусторонних авторов и их земных произведений. В целом, несмотря на слабость идеи, ее несомненное достоинство заключалось в том, что человечество сделало один из первых шагов на великом пути причинно - следственного структурирования действительности.
   Концепция сверхъестественного удовлетворяла потребность не только в понимании, но и в принятии, согласии, покровительстве. Если не противоречить воле высших сил, не самовольничать и быть послушным, мир является уютным и надежным местом, ну а те, кто наказан высшими силами, заслужили эту кару какими - либо прогрешениями. Принцип справедливости, сформулированный человечеством в числе первых закономерностей, не нарушался.
   Идея сверхъестественных сил предстала для молодого общественного сознания настолько естественной, гармоничной и мудрой, что получила самую энергичную и эффективную в тот период материализацию в виде разнообразных религиозных практик. Ее стройность, солидность и практичность и сам всеобщий и могучий энтузиазм веры вызвали концентрацию интеллектуальной и эмоциональной энергии, определившую характер значительной части духовной активности человечества в течении многих тысячелетий. Трудно сказать, было ли это лучшим вариантом отражения действительности и могло ли все быть иначе, но все произошло именно таким образом. Во всяком случае, эта объяснительная конструкция стала на определенном этапе школой интеллектуального поиска, эмоционального и организационного сплочения, общественного энтузиазма, что, безусловно, способствовало выживанию вида.
   Со временем развивающийся интеллект с нарастающей уверенностью выдвигал объяснительные модели все более рационального характера, обходящиеся без мифологии и недоказуемых утверждений. Они уверенно и непререкаемо доказали свои практические преимущества усовершенствованием всех сфер человеческого существования и фактически давно устранили необходимость гипотезы зависимости человечества от каких - либо сверхъестественных сил. Однако идея сверхъестественного прочно "прикипела" к телу человеческого бытия. Многовековые организационные усилия породили мощную инерцию в виде институтов, традиций и установок. Кроме того таинственный огонек сверхъестественного всегда начинает светиться туманной надеждой в житейских трудностях и разочарованиях, поддерживая жизнеспособность этого ментального рудимента.
   В сознании ребенка заложена значительная вероятность формирования идеи высших сил в виде описанной Ж. Пиаже особенности детских представлений - артификализме, т. е. впечатлении, что все существующее создано кем - то искусственно. Можно сказать, что эта идея всегда близка к тому, чтобы стать основой будущей личностной системы. Этому, к счастью, противостоит система светского образования, формирующая научные представления (которая, правда, подвергается сейчас мощным атакам "антибольшевистского свободомыслия"). Но, даже в условиях нерелигиозного воспитания идея высших сил "прорывается" у какой - то части людей в виде отдельных представлений или привычных предрассудков. Всякие варианты иррациональных представлений, шаманизма, веры в возможности предсказательства, черной магии и тому подобного в силу своей экзотичности всегда имели определенное распространение. Если же государство с восторженным энтузиазмом бросается в сторону религии, как это наблюдается сейчас на постсоветском пространстве, то даже самый нелепый вариант идеи высших сил находит много своих сторонников.
   Впрочем, о том, насколько своеобразной и противоречивой порой является религиозность современного человека, говорит, например, такой факт. В мае 2008 года в одной из телевизионных передач сообщили о том, что недавно в Днепропетровской области была обезврежена банда грабителей и убийц, жертвами которых стали 26 человек. Бандиты оказались совестливыми христианами, они регулярно ставили в церкви свечи за упокой души убитых ими людей.
  
  
  
   Идея культуры.
  
   Содержание идеи культуры.
  
   Остановимся далее на одной из самых замечательных производных идеи величия - идее культуры. Конечно, выделить в чистом виде роль данной идеи в отличие, скажем, от роли неизбежного накопления информации и технологий невозможно, но все же, как представляется, существуют достижения цивилизации, обязанные не техническому прогрессу, а почти исключительно данной идее.
   То общее впечатление, которое на ребенка производит мир взрослых, а в более позднем возрасте - мир лучших человеческих деяний, и который порождает идею величия, конечно же, не может не вызывать стремления - пусть не в каждом случае вполне результативного - к личному совершенствованию. Оно является не чем иным, как овладением достижениями человеческой культуры.
   Среди значений понятия "культура" есть такое, которое охватывает все, созданное человечеством, т. е. близкое к понятию "ноосфера". В этом смысле говорят, например, о культуре эпохи неолита или Трипольской культуре. Другое значение касается только духовной сферы: науки, искусства, образования - и не включает процесс и результаты материального производства. Здесь характерны, например, такие выражения, как "развитие культуры", "сфера культуры", "культурная политика". Содержанием понятия "культура" также является достаточно высокий уровень образованности и воспитанности человека, отражаемый в выражениях "культурный человек", "культурная семья". Рассматриваемая в данном разделе идея подразумевает овладение духовной культурой и стремление к достижению ее высокого уровня.
   Плоды возрастания культуры в ее широком смысле поистине грандиозны, они находятся у всех на глазах. Это очевидный научно - технический прогресс, общее повышение уровня жизни, достижения медицины, обогащение информации. Духовная культура, безусловно, является частью этого общего прогресса, но она часто получает более критическую оценку. Культурная идея, анализируемая в данном разделе, касается именно этого "слабого звена".
   В работе "Прихотливые тропы современной морали" этот комплекс устремлений называется "Великой культурной идеей", что подразумевает ту решающую роль, которую он играет в цивилизационном развитии. ( 62, с.301). Идея культуры включает, как наиболее существенное, следующие положения.
   - Углубление и обогащение научного, т. е. основанного на фактах познания с целью построения своей жизни на нем, а не на слепой вере. Развитие способности человечества противостоять за счет научных знаний природной стихии и собственному несовершенству.
   - Постоянное сокращение сферы применения враждебности и насилия, обогащение практики гуманных способов взаимодействия и положительных коммуникативных эмоций, все более широкое внедрение в практику справедливости, демократии, обеспечения прав человека, социальной защиты, милосердия, толерантности.
   - Все большее увеличение удельного веса познавательных и эстетических потребностей в мотивационной сфере человека.
   Призыв к культурному росту как бы постоянно висит над нами. Всякое оценочное суждение, касающееся образа жизни, поведения, качества результатов человеческого труда, всегда явно или предполагаемо основывается на критерии уровня культуры. Когда мы говорим "хорошо" или "плохо", мы чаще всего имеем в виду "культурно" или "некультурно". Если брать плоды ноосферы, то "грандиозное" и "великое" чаще всего означает "на высшем уровне культуры". Это, очевидно, служит одним из основных источников общечеловеческого постоянного и поистине неукротимого движения к более совершенному образу жизни, накоплению знаний, высокому уровню морали.
   Если постараться выразить идею культуры достаточно лаконично, то это убеждение в безусловной ценности и необходимости дальнейшего развития рациональных представлений, гуманности взаимоотношений и эстетичности условий жизни. Но стоит ли тогда вообще говорить об идее культуры, не слишком ли это банальная, сама собой разумеющаяся мысль? Не аналогично ли это, например, подчеркиванию ценности жизни? Дело в том, что, если ценность жизни действительно понятна всем, за редкими исключениями, то ценность культуры, понимаемой так, как изложено выше, весьма спорна для людей с определенными убеждениями. В дальнейшем это положение будет раскрыто.
  
  
   Культура как интеллектуальное, эстетическое и этическое
   совершенствование.
  
   Интеллектуальное развитие рассматривалось как важное проявление культуры во все времена и на всех социальных уровнях. Престижность развитого интеллекта никогда не требовала особой рекламы. В наши дни этот компонент идеи культуры выступает с большой выразительностью. Несмотря на обилие информации, потребность в знаниях не становится меньше, что проявляется, например, в стремлении многих людей, в том числе и пожилых, получать новые виды образования. Правда, следует отметить, что на почве крайне плодотворного порыва к интеллектуальному совершенствованию в течение многих веков вырос такой сомнительный плод как наукообразие, ставшее обратной стороной медали благородного рвения к познанию, плюс интенсивной потребности в самоутверждении.
   Совершенствование интеллекта вообще - то необходимо человечеству для решения многочисленных практических задач, т. е. и помимо того, что оно соответствует идее культуры. Но культура как высокий уровень развития требует особого качества интеллекта, заключающегося в как можно большей широте представлений, глубине и дисциплинированности мышления, развитии творческого воображения. Идея культуры сделала понимаемое таким образом интеллектуальное развитие одним из своих важнейших требований.
   Эстетическое совершенствование выступает подлинно культурным феноменом, поскольку в нем нет прямой связи с биологическими и материальными потребностями. Представляется чудом - во всяком случае на фоне нашей неспособности оценить наличие или отсутствие эстетических проявлений у животных - что у человека сформировалось такое острое и эмоционально насыщенное чувство прекрасного и потребность в нем. Оценка чего - либо как красивого, по мнению ряда ученых, исходит из первоначальной полезности данного признака для выживания человека. Если говорить, скажем, о физическом облике человека или животных, эта гипотеза выглядит весьма убедительной. В других случаях, например, при оценке архитектуры или дизайна автомобилей и приборов, подобная связь представляется менее очевидной.
   Наиболее непосредственно эстетическая потребность проявляется в стремлении к расширению круга соответствующих впечатлений, с целью которого человек старается чаще воспринимать красивое, увеличивать его содержание в своем окружении, художественно оформлять выражение своих мыслей и эмоций с помощью поэзии, изобразительного искусства, музыки, хореографии.
   Судьбоносный шаг в "биографии" эстетики состоял в том, что эстетическую потребность включили в число личностных достоинств и проявлений высокого уровня культуры. Престижными всегда были родовитость, богатство, знатность и т. п., но обладание ими было доступно не для всех. По сравнению с ними стремление к прекрасному отличается духовностью и демократичностью, поскольку оно более бескорыстно, доступно и дает возможность каждому почувствовать себя членом круга "культурно причастных". Красивое стало обладать значительной ценностью, в результате чего постепенно сформировалась особая идея.
   Она заключается не только в высокой оценке всего красивого, но и в том, что переживание красоты природы и искусства поднимает человека на более высокий уровень социального бытия. Идея способствовала дальнейшему развитию потребности в эстетическом обогащении среды обитания, которое стало важнейшим требованием культуры, непременной частью человеческой жизнедеятельности и показателем высокого качества жизни.
   Эстетическая культура настолько вошла в контекст бытия человека, а соответствующие потребности стали настолько органичными, что для многих людей данный вариант культурной идеи стал одним из ведущих или даже системообразующим в их личностной системе. Создание эстетической среды привлекает все большее внимание в связи с обогащением самих технологических возможностей. Здесь, правда, нужно отметить, что в некоторых случаях эстетичность становится средством самоутверждения, т.е. сама по себе эстетическая потребность играет второстепенную роль, но даже в этом варианте она занимает высокое место в системе ценностей.
   Неотъемлемой частью идеи культуры представляется призыв к этическому совершенствованию, высокие нормы морали, и в частности - этикета. Это подтверждается даже стереотипами обыденного сознания, для которого понятие "культурный человек" прежде всего связано с представлением о тактичности и деликатности в поведенческих манерах. Сущность культуры, выражаемая данной идеей, заключается в фундаментальном принципе приоритетной ценности положительных этических норм в сравнении с сугубо прагматическими устремлениями.
  
  
   Культура общения как центральная проблема.
  
   Требование совершенствования этической культуры касается различных сфер человеческого взаимодействия, но, пожалуй, наиболее актуальной и показательной сферой в повседневной практике выступает межличностное общение. Простой процесс обмена необходимой информацией человечество превратило в многогранное искусство, сделав его важнейшей частью общей культуры и развив потребность людей в его определенном характере. Может показаться, что с точки зрения элементарного приспособления и выживания этот характер как будто и не имеет особого значения. Всегда существовало и еще продолжает на уровне обыденного сознания бытовать мнение, что главными для человеческого благополучия являются материальные условия, в то время как высокая требовательность к общению - это некий предрассудок, каприз или издержки стремления к самоутверждению. Однако в реальности характер общения не является простой техникой передачи информации - он в значительной степени определяет место и самочувствие каждого в системе многообразных социальных отношений. Культура общения касается каждого ежедневно и почти ежечасно, поскольку контакты в семье, на работе и в общественных местах напоминают своей вездесущностью некий воздух нашего существования.
   В характере общения сконцентрировались ценные и принципиальные черты культуры человеческих отношений, которые выявлялись, проверялись опытом и утверждались в процессе долгой социальной эволюции. Интерес к другому человеку, проявление сочувствия, готовность помочь, сдерживание агрессивных побуждений в случаях недовольства, терпимость к недостаткам - все это так или иначе проявляется в актах общения, как и противоположные диспозиции: враждебность, непринятие, нетерпимость. В стереотипах и символах общения (в текстах и подтекстах, мимике, жестах) как бы спрессован опыт человеческого взаимодействия, поэтому сам процесс общения, помимо передачи деловой информации, транслирует отношения, намерения, состояния, эмоции, надежды, элементы их жизненного опыта, привычек, убеждений коммуникантов.
   Казалось бы, значение характера общения не может не пониматься всеми, и потому идею культуры общения нет необходимости выделять как конструктивное, способствующее прогрессу представление. В действительности эта идея пробивала себе дорогу с большим трудом. Путь совершенствования общения был очень долгим и сложным, поскольку весь характер существования наших далеких предков, их борьба за жизненные ресурсы и выживание зачастую поддерживали агрессивные поведенческие реакции. Если в наше время относительно неплохих жизненных условий (конечно, в сравнении с некогда существовавшими) мы постоянно слышим о необходимости борьбы за выживание, то можно только предполагать, какой суровостью отличались нравы того далекого прошлого человеческой истории.
   Идея культуры содержит в себе стремление к формированию такого взаимодействия, в процессе которого бы в наибольшей возможной степени передавалось миролюбие и теплота отношения к другому человеку, а необходимое в различных ситуациях давление осуществлялось с возможно меньшей агрессивностью. В течение многих веков этому препятствовал статусный характер общения, когда позиции партнеров определялись, в первую очередь, их социальным положением и лишь во вторую очередь учитывались личностные достоинства. Разумеется, всегда были исключения, которые лишь подчеркивали правило. Хотя в статусном общении были сформированы формулы преувеличенного почтения к вышестоящим, что оказалось полезным в определенном педагогическом аспекте, наиболее заметное и, увы, негативное влияние в общекультурном плане оказала резкость и грубость в обращении к тем, кто находился в зависимости. Отрицательная историческая роль статусного общения заключалась в том, что оно, став традицией, само по себе поддерживало проявления всяческого превосходства и высокомерия с одной стороны, приспособленчества и холуйства - с другой. Этот вид общения стал моделью разнообразных видов взаимодействия и, что имело особенно массовый характер, - семейных отношений в простонародной среде.
   Несколько последних веков позволяют увидеть значительное продвижение в этой области, хотя его путь был непрост. По мере демократизации социальных отношений статусность коммуникации заметно смягчалась и отношение к другому человеку все более определялось его интеллектом, характером, манерами, т. е. личностными особенностями. Но эта прогрессивная тенденция сочеталась с некоторыми другими явлениями, что, в целом, составило тот характер общения, который мы обозначаем как негативистический тип. В Российской империи его распространение достаточно очевидно связано с отменой крепостного права.
   Принципиально важным следствием нарастания социального равенства и индустриальной модернизации стало возрастание социальной мобильности крестьянско - мещанского населения и, соответственно, стремления к самоутверждению. Та позиция силы, которая в статусном общении наблюдалась по отношению к нижестоящим, стала в негативистическом типе весьма типичной для диалога равностатусных партнеров. Характерными для негативистического общения стали ложь, хвастовство, позерство, критиканство, цинизм, т. е. стремление показать свою исключительность за счет снижения принятых ценностей. Демонстративный цинизм породил массовую субкультуру "народного" стиля общения, наиболее выразительной приметой которого стала брутальность с использованием нецензурной лексики. Весь этот процесс был косвенным образом поддержан Советской властью в результате внедрения культа всего "народного" и "пролетарского" в противовес "буржуазной" культуре. Массовая коммуникативная культура оказалась наполненной энергией борьбы и самоутверждения. Крестьянско - мещанская лексика сочеталась с революционной фразеологией, а всяческая брутальность в силу данных обстоятельств оказалась "социально близкой" новой идеологии.
   Негативистическое общение, разумеется, мощно поддерживало конфликтность, для которой было немало и объективных предпосылок в сложной социально - экономической обстановке. Несколько послереволюционных десятилетий прославились субкультурой мелких дрязг, талантливо отраженных, например, в рассказах М. Зощенко и больше всего связанных с бытом коммунальных квартир.
   На уровне целенаправленной культурной политики советского государства, конечно, не было намерения сохранять или культивировать всяческую грубость и вульгарность. Страна постоянно работала над преодолением этого народного наследия, хотя именно его народный, "классово правильный" характер более всего мешал его последовательному преодолению. Самый заметный сдвиг начался в 1960 - х годах и был связан с урбанизацией, введением всеобщего среднего образования, распространением телевидения. Заметно повысилась культура массовой речи, стала исчезать знаменитая "трамвайная" и коммунальная скандальность. Во всяком случае, в отличие от нынешних времен, когда мы так триумфально шагнули в сторону Европы, матерщина все - таки активно осуждалась и звучала значительно реже.
   В наши дни массовое общение сохранило еще очень много таких негативистических элементов, как диалог в стиле перебранки, отрицательные обобщения и преувеличения, перебивание, вульгарность, "презумпция виновности" по отношению к собеседнику. Последняя означает, что все, что в поведении или высказываниях партнера может оцениваться по - разному, трактуется не в его пользу. Все это заметно тормозит развитие демократического коммуникативного типа, который в данном случае указывает не на его зарождение в народной среде, а на равенство позиций в процессе взаимодействия.
   Этот тип общения возник и был обычным еще много столетий назад в аристократической среде. По отношению к собеседнику действовала "презумпция невиновности" и он ставился в сильную позицию, т. е. ему давали возможность показать себя с лучшей стороны. Перебивание, откровенная ирония, высмеивание считались дурным тоном. Фактически наша современная коммуникативность в ее достаточно типичных вариантах представляет собой смесь негативистического и демократического типов.
   Вышесказанное объясняет то, почему идея культуры содержит в себе в качестве важнейшего компонента императив культуры общения, т. е. понимание того, что улучшение характера взаимодействия является не просто поверхностным изменением и неким украшением, а фактором, активно влияющим на другие стороны человеческой жизнедеятельности.
  
  
   Идея аристократизма.
  
   Одной из ярких производных впечатления величия стала идея аристократизма, содержание которой заключается в том, что в человеческом обществе существует категория людей с особо развитыми культурными достоинствами, являющихся эталонами и хранителями высоких стандартов. В содержании эталонных качеств всегда в первую очередь отмечается высокий уровень интеллекта и моральных черт личности.
   Первоначально в понятии аристократизма, как бы оно ни называлось, воедино сливались представления о высоком происхождении и соответствующих достоинствах, поскольку считалось, что первое автоматически обеспечивает второе и что аристократизм может быть присущим только сословным аристократам. Действительно, в среде знати чаще всего давалось хорошее воспитание и исключения не подрывали веры в незыблемость правила. Аристократическая субкультура многие столетия была одним из важнейших источников и механизмов передачи культурных ценностей, включающих философию, науку, искусство, этику и бытовую эстетику. Она служила выразительной демонстрацией или, выражаясь современным языком, рекламой наиболее высокого для данного общества качественного уровня.
   Разумеется, не все аристократы по происхождению были таковыми по своим личностным качествам. Этот факт, классовые противоречия, социальная несправедливость, а также паразитизм и высокомерие некоторых представителей высшего социального слоя стали причиной того, что у идеи аристократизма, наряду с положительной, существовала и явно отрицательная репутация. Однако многие родовитые и богатые люди пытались соответствовать наиболее культурному варианту аристократизма, включающего демократичность поведения и всяческое избегание демонстрации статусного и имущественного превосходства. Они стремились быть "аристократами духа", и в этом качестве идея аристократизма принесла общечеловеческой культуре огромную пользу.
   По мере развития демократии и социального равенства представление об аристократизме все более связывалось не с происхождением, а с личностными особенностями. В индустриальную эпоху понятие "аристократ" приобрело метафоричность и стало преимущественно обозначать выделяющегося своими достоинствами человека независимо от его сословной принадлежности и имущественного положения. В связи с этим значение аристократизма как средоточия исключительных личностных достоинств стало определяющим в этом понятии, и ценность аристократизма в этом новом смысле осталась достаточно высокой.
   Хотя слова "аристократ" и "аристократизм" стали различными вариантами условных обозначений, "аристократизм духа" продолжает сиять в смысловом пространстве. Понятия "одаренность", "талантливость", "воспитанность", "изысканность", "хорошие манеры" имеют как бы генетическую связь с аристократизмом и вызывают ассоциации с глубокими и подлинными достоинствами. В целом, историческая роль идеи аристократизма оказалась очень важной и плодотворной, а, если говорить о нашем времени, то эта идея в обличье таких терминов, как избранность, престижность, исключительность, популярность, истинная воспитанность и т. д. продолжает оказывать заметное стимулирующее влияние.
  
  
   Идея традиционализма.
  
   Данная идея представляет собой представление о важности и необходимости сохранения важнейших нравов, традиций и правил. Она достаточно очевидно исходит из стереотипов почитания родителей, мира взрослых и сильных. Кроме того значительной предпосылкой традиционализма выступает фундаментальная человеческая потребность в стабильности и порядке. В этом плане она является близкой родственницей идеи социальной дисциплины. Хотя в наше время философский пафос воспевания личности направлен на творческий потенциал, оригинальность и новаторство, реальность показывает, что стремление к упорядоченности элементов бытия, как и раньше, свойственно каждому человеку, и что это так или иначе порождает склонность к следованию определенным традициям.
   Традиционализм всегда был очень сильным ментальным образованием, оказывавшим существенное влияние на идеологические основы и моральные нормы. Роль традиций, как это следует из всего известного о человеческой культуре, в принципе, обратно пропорциональна поступательному ходу истории, но она достаточно велика и в наши дни.
   Если взять макроуровень данного явления, то следует иметь в виду традиционализм как глобальную черту менталитета определенного этноса или цивилизации. Наиболее ярким примером, очевидно, служит Китай (вернее сказать - служил ранее), ставший в истории классическим образцом устойчивости традиций мировоззрения, бытового уклада, коммуникативной культуры. Почти столь же значительный традиционализм был свойственен и другим странам того региона, который обобщенно называют Востоком. Данный вывод делается, конечно, на основе сравнения с Западом, существенно отличавшимся более выраженным динамизмом в развитии явлений культуры.
   Сейчас знаменитый традиционализм Востока, напоминавший нерушимую глыбу, существенно изменился и продолжает меняться все более стремительно. Япония, бывшая когда - то закрытым миром устойчивого своеобразия, как известно, стала примером высокой чуткости к различным новациям. Пока еще оплотом традиционализма выступают мусульманские страны, но выражать уверенность в его устойчивости, очевидно, не приходится. Восточнославянский традиционализм представляет собой нечто среднее между восточным и западноевропейским, будучи все же ближе к последнему. Известно, что в отечественной истории периоды относительной стабильности традиций несколько раз прерывались резкими наплывами влияния Запада, результатом чего становилось ослабление психологии традиционализма и усиление восприимчивости к переменам.
   На мезоуровне можно рассматривать традиционализм как возрастную черту или особенность мировоззрения некоторых субкультурных общностей, что наиболее характерно для религиозных конфессий.
   На микроуровне традиционализм выступает чисто личностным свойством, определяемым конституциональными психологическими особенностями, укладом жизни семьи и влиянием референтной для субъекта группы
   Традиционалистские установки тесно связаны с "легендой золотого века" - порожденным им представлением о том, что когда - то в далекой древности существовала глубокая первоначальная мудрость, которая с ходом времени постоянно ослабевает и идет на убыль. В настоящее время данная легенда, казалось бы, может только забавлять и умилять своей наивностью, но она проявляет сверхъестественную живучесть, порой пленяя своей романтичностью даже людей, причастных к науке. Трудно понять, как в умах современных людей может существовать нелепая схема убывания мудрости в противовес неоспоримым фактам накопления знаний, но она живет и здравствует. Это подтверждает ту мысль, что от идеи традиционализма исходит некое тепло обобщенного представления о существующей где - то в прошлом прочности и устойчивости, которая служит залогом ресурса надежности этого мира в целом, т. е. поддерживает оптимистическое мироощущение.
   Несмотря на впечатляющую научно - техническую и социальную динамичность, традиционализм остается фундаментальным свойством коллективной и индивидуальной психологии. Интересным показателем действенности данной идеи служит массовое почтение людей к различным мелким ритуалам. Известно, что их соблюдение является и в масштабах общества, и для отдельного человека привычным и распространенным способом обеспечения иллюзии стабильности. Чем примитивнее была социальная организация, тем более значительную роль играли всяческие табу, ритуалы, церемонии, обычаи и традиции.
   По мере культурного развития вариативность и индивидуальное творчество расширялась, но потребность в символах упорядоченности бытия всегда оставалась, находя себе то или иное выражение. Почтение к ритуалам не исчезло и в наши дни. Никому, например, не известно, почему не принято чокаться бокалами с пивом, но это почти всегда соблюдается. Стоит кому - нибудь сообщить, что что - либо "принято", и обычное действие, становясь ритуалом, окружается почтением. Ведь если что - то принято, то оно якобы проверено человеческим опытом - хотя на самом деле многочисленные ритуалы и приметы являются чистейшими предрассудками - и, значит, свидетельствует о способности предсказывать ход событий, доказывая, что в мире существует порядок. Хорошо чувствуется, что ритуалы выполняют важную психологическую функцию создания ощущения стабильности и защищенности, являясь как бы определенным свидетельством и гарантией порядка в этом мире.
   Несмотря на то, что в историческом плане традиционализм идет на убыль, он время от времени может вспыхивать как яркая общественная идея. Это происходит в ситуациях разочарования в инновационных проектах, на которые возлагались большие надежды. После распады СССР мы стали свидетелями именно такой исторической коллизии. Создалась ситуация, в которой традиционализм оказался достаточно энергичным источником порождения новой идеологической основы. Национализм и религия, хотя они твердо отвергались коммунистической доктриной, все же всегда подспудно теплились в сознании и сейчас оказались вполне подходящим материалом для новой идеологии. Традиционалисты этого типа оказались героями дня, передовым отрядом строителей "светлого будущего". Восторженный прием получает всякая находка в области обрядов и обычаев досоветского прошлого. Все суеверия и предрассудки уже в силу их отвержения советской системой получают статус несомненной истины, которую, если и не видно с первого взгляда, то нужно искать и, конечно, находить. Многое принимается только по принципу "от противного". Идея традиционализма, порядком загнанная в угол всяческим авангардизмом, празднует на постсоветском пространстве свое возрождение.
  
  
  
   Идея новаторства.
  
   Однако наряду с традиционализмом ореол человеческого величия с такой же плодотворностью порождает идею новаторства, т. е. необходимость и возможность перемен. Они обе в равной степени исходят из представления о могуществе и потенциале, который, с одной стороны, нужно хранить, и который в то же время внушает возможность дальнейшего развития. Если на счету у традиционализма укрепление ощущения надежности и такие моральные добродетели, как уважение к традициям и старшим, то идея новаторства обладает огромной креативной энергией, являясь стимулом для созидательного экспериментирования.
   Энергию в эту идею вливают, конечно, те, кто наиболее склонен к поискам и экспериментам. Таких людей, в самом общем плане, можно, очевидно, разделить на две группы. Одну из них составляют, условно говоря, мыслители, люди пытливого ума, нонконформисты, философы, естествоиспытатели и изобретатели. К другой группе можно отнести энергичных преобразователей и авантюристов, которые ищут не истину, а какую - либо практическую пользу, но своей энергией пробивают дорогу новому опыту и идеям.
   И те и другие поражают воображение широких масс своими новациями и непроизвольно пропагандируют само явление новаторства. Известно, каким ореолом окружены фигуры, Архимеда, Пифагора, Аристотеля, Декарта, Ньютона, Колумба, Эйнштейна, Эдисона и многих других. Разумеется, их образы обеспечивают идее новаторства самый привлекательный имидж. Из многочисленных описаний деятельности великих первопроходцев обычно явно или предполагаемо следует тот главный вывод, что склонность к новаторству и умение мыслить оригинально являются главным условием их успеха и одним из самых высоких человеческих достоинств.
   В отличие от традиционализма, который поддерживает сам себя своей живучестью, идею новаторства в последние столетия буквально холят и лелеют, причем, чем дальше, тем больше. Она оказалась все более созвучной социально - экономическому совершенствованию, повышению уровня массового образования, демократизации общественных отношений. Эта идея, признанная плодотворной для общественного и личностного развития, находится на постоянном подъеме.
   Следует отметить, что, помимо естественного возрастания популярности несомненно полезной идеи, здесь происходит нечто, очень напоминающее такие искажения идей (которые будут проанализированы в дальнейших разделах работы), как надситуативная активность, фетишизация и романтизация. Это находит выход в ажиотаже вокруг идей креативности, творчества и особенно оригинальности, которые в представлениях многих людей фактически идентичны идее новаторства. Взрыв произошел в виде победоносного восшествия на престол импрессионизма в живописи. За ними последовал авангардизм в других видах искусства и литературы. Оригинальность и свобода самовыражения стали высшими ценностями, настоящей священной коровой в современной культуре развитых стран. Среди плодов творческого экстаза современного человечества не все заслуживает высокой оценки, но сама по себе идея новаторства, безусловно, остается полезной и плодотворной.
  
  
   Идея славы.
  
   Она также выступает закономерным и знаменитым воплощением величия как грандиозной ментальной конструкции. Если попытаться представить себе уровень человеческого сознания до появления этой идеи и то, что содействовало ее укреплению, становится понятным, что в этом процессе был проделан значительный путь общечеловеческого развития. Нужно было отойти от реакций биологического эгоизма и примитивной стадности, перевести положительные эмоции на путь гордости другими людьми, т. е. сформировать определенные стереотипы бескорыстия и благородства. О том, что это совсем не просто, говорит, например, универсально присущее людям чувство зависти, которое очень прочно удерживается в их эмоциональном мире, несмотря на все атаки морального негодования.
   Идея славы, т. е. высочайшей оценки определенных достоинств, стала мощным источником мотивации и катализатором культурного совершенствования. Она создала противовес тому естественному подкреплению поведения путем удовлетворения биологических потребностей, который человек унаследовал от животных предков. Образовался мощнейший стимул активности и источник мотивации социально необходимой деятельности. С другой стороны, был создан и высший оценочный критерий всего полезного для человеческого существования.
   Если посмотреть на это обобщенно, выходит довольно противоречивое явление. Такая сомнительная вещь как тщеславие вызвала образование несомненной ценности - механизма стимулирования, напоминающего магнит, притягивающий человеческие устремления. Очевидно, наряду с определениями "человек разумный" или "человек мудрый" столь же правомерным было бы использовать и термин "человек тщеславный".
   Механизм действия феномена славы предельно прост: достаточно информировать о том, что кто - либо или что - либо пользуется славой (практически эквивалентом этому является популярность), и стимул для определенного поведения начинает работать. Наиболее наглядным и убедительным примером является мода. Любая вещь, манера, увлечение - даже малопривлекательная или просто отвратительная - может стать популярной, если она прослывет модной. Например, признаки физической красоты достаточно универсальны: густые волосы, гладкая кожа и т.д. Но если завтра несколько законодательниц моды выстригут себе полосу посредине головы, а на коже создадут имитацию прыщей, это станет привлекательным для миллионов.
   В целом, идея славы стала поистине судьбоносным приобретением в ходе социальной эволюции человечества. Можно сказать, что, в основном, феномен славы всегда работал на улучшение всех сторон человеческой жизнедеятельности. Однако с развитием средств массовой информации все более замечается, что с такими вещами, как популяризация и создание ореола нужно обращаться очень осторожно, поскольку они имеют и другую сторону медали.
   Популярность любого явления вызывает его престижность и неумолимое внедрение в жизнь. Для телевидения, радио и прессы рекламирование некоторых вещей и явлений выступает непременным условием и механизмом их успеха. Поэтому, руководствуясь прагматическими соображениями, они популяризируют то, что легче этому поддается, в том числе и то, что связано со сценами насилия. Разумеется, никто не собирается пропагандировать преступность, но это автоматически происходит. Если быть мистиком и фаталистом, можно создать в воображении такой сюжет, что некое существо сделало человечеству дорогой подарок - идею славы - но этот подарок иногда оказывается "сыром в мышеловке".
   Как принципиальная идея слава поднимает ценность общих созидательных усилий, способностей, образования, трудолюбия, культуры. Она показывает общее величие человеческих возможностей и результатов его целенаправленной деятельности, непроизвольно повышая значение и каждого отдельного представителя человеческого рода. Как рабочая идея она обладает значительным мотивообразующим потенциалом, который начинает ощутимо проявляться у человека при проявлении им некоторых способностей и достижений. Появляется представление о возможном успехе, известности и популярности, создающее дополнительный источник энергии.
  
  
   Идея развития.
  
   Развитие понимается как "характеристика качественных изменений объектов, появления новых форм бытия, инноваций и нововведений, сопряженная с преобразованием их внутренних и внешних связей" (12, с. 847). Хотя на уровне научной философии оно имеет довольно нейтральную тональность и предстает как любая процессуальная изменчивость, весь путь становления данного понятия и его смысл в массовом сознании говорит не о любом изменении, а о приращении качества, разворачивании заложенного потенциала, что применительно к живым организмам означает улучшение.
   Явление развития представлено человеку на примерах всего окружающего и в особенности - его собственного организма и психики. Факт того, что из беспомощного ребенка вырастает хорошо приспособленный взрослый человек, по всей вероятности, вызывает одно из основных впечатлений, наталкивающих на данную идею. Проявления этого процесса в растительном и животном мире постоянно сопровождают человека, а научные закономерности, познаваемые в процессе обучения, дают представление о его вездесущности и универсальности.
   Идея развития, существующая в обыденном сознании, отчетливо выражает необходимость и возможность активной деятельности, направленной на обогащение и реализацию способностей индивида. Как известно, многие тысячелетия господствовало представление о природной и наследственной избранности представителей социальной элиты, что мало способствовало вниманию к явлению развития, но по мере расширения возможностей образования идея приобретала все большую популярность. В эпоху Просвещения она звучала как бы в аккорде с идеями социального равенства и ценности личности. В Х1Х - ХХ веках она все более превращалась в рабочую идею, стимулируя активность государства и отдельного человека, направленную на ее реализацию. Идея развития заняла место главной цели образования, непременной задачи родителей в воспитании своих детей и основного мотива самовоспитания человека.
   О несомненном значении идеи развития наиболее неоспоримо свидетельствует два масштабных факта.
   Один из них заключается в том, что идея успешно противостоит своему достаточно сильному оппоненту. Каждый человек постоянно сталкивается с фактами увядания и гибели, которые, в принципе, могли бы и умерить блеск идеи развития. Действительно, концепция деградации занимает значительное место в общественном сознании, что будет предметом отдельного разговора в данной работе. Однако энергетически насыщенный процесс индивидуального роста и совершенствования, а также всегда имеющиеся надежды и перспективы улучшения условий жизни, (пусть даже они в реальности оказываются завышенными) в итоге приводят к тому, что идея развития не только не исчезает, но и играет системообразующую роль в личностном содержании многих людей.
   Другой аргумент состоит в том, что человечество уже в течение двух тысяч лет успешно противостоит религиозной концепции незначительной ценности жизни, рассматривающей ее как подготовку к смерти. Так же, как христианская доктрина не способна сдержать удовлетворение гедонистических потребностей, она не в силах противостоять и стремлению к обогащению разнообразных знаний, совершенствованию физических и эстетических качеств личности.
   В процессе разворачивания потенциала цивилизации развитие человеческих способностей постепенно становилось все более значимой целью. В новое время оно превратилось в стратегическую цель образования во всех развитых странах, значимую не меньше, чем получение профессии. В содержании личности развитие выступает как очень активная и плодотворная рабочая идея. Представление о необходимости развития своих знаний и умений, очевидно, не покидает многих людей большую часть их жизненного пути. Правда, по различным причинам это не всегда реализуется в полной мере, но это уже явление другого порядка.
  
  
  
   Идея прогресса.
  
   Данная идея также выступает органическим компонентом идеи величия и тесно связана с признанием ценности культуры. Прогресс - это движение к более совершенному состоянию, переход на более высокую ступень организации. Представление об этом рождается прежде всего из рассмотренного выше универсального явления развития. Человеческое мышление, выделяющее общее и закономерное, просто не может не сформировать вывода о свойстве всего живого становиться более совершенным.
   Идея общественного прогресса получила признание у значительной части интеллектуалов после того, как ее в 1750 году высказал французский экономист и философ Анн Робер Жак Тюрго.
   "Природа наделила всех людей правом на счастье... Все поколения связаны друг с другом последовательностью причин и следствий, что соединяет современное состояние мира со всеми теми, которые ему предшествовали... весь человеческий род, от самого его начала, представляется философу единым огромным целым, у которого ( как у всякого индивидуума) есть собственное детство и собственный прогресс... Все человечество, переходя от спокойных времен к беспокойным и от хороших к плохим, постоянно, хотя и медленно, движется ко все большему совершенству".
   В целом, идея прогресса очень органична, поскольку накопление знаний и опыта так же очевидно ведет к улучшению качества жизни, как, скажем накопление пищи в желудке - к чувству насыщения. Непредубежденный ум не может отрицать грандиозных и все более впечатляющих достижений человечества на пути приспособления к условиям среды, обогащения знаний, усовершенствования способов взаимодействия, ведущего к уменьшению страданий. Общий прогресс хорошо заметен даже в пределах двух - трех поколений.
   Однако не все так просто. Реальность не позволяет забывать об увядании и смерти, заканчивающей существование каждого организма, т. е. сам по себе факт развития порождает не только идею прогресса. Выше недаром сказано о непредубежденном уме, так как существуют и предубеждения. Вопреки непререкаемой логике перехода количества в качество, многие люди упорно не желают признавать прогресс в области человеческих отношений и гуманизации нравов. Они склонны еще так - сяк, со скрипом, соглашаться с существованием научно - технических улучшений в некоторых сферах, но мысль о прогрессе человеческой морали встречается ими с упорным непринятием, напоминающим озлобление.
   В работе "Прихотливые тропы современной морали" уже была сделана попытка проанализировать причины подобной позиции. Острое отрицание морального прогресса является, во - первых, результатом веры в "легенду золотого века", а во-вторых, - и это, возможно, основной мотив у многих людей - реакцией мести некой обобщенно воспринимаемой власти за разочарования и неудачи.
   Но, если прогресс признается далеко не всеми, существует ли обсуждаемая здесь идея? Разумеется, существует, исходя из универсального общечеловеческого оптимизма, и, в свою очередь, поддерживая его. Последнему следует уделить некоторое внимание.
   Вряд ли кто - нибудь будет возражать, что ежедневные высказывания окружающих больше наполнены недовольством и жалобами, чем "позитивом". Типичные темы в общении - критика и претензии, причем, похоже, так было во все времена. Уместны ли вообще разговоры об оптимизме? Однако здесь следует отойти от поверхностного впечатления. Выражать оптимизм по поводу положения дел в обществе уже давно -неизвестно, с какого времени, может быть, так было и всегда - считается проявлением наивности и простоватости - впечатление серьезности и глубокомыслия в большей степени производится недоверием и скептицизмом. В то же время это совсем не означает, что в обществе действительно царит атмосфера всеобщей неудовлетворенности.
   Прежде всего, в человеческом мироощущении существует ожидание лучшего, универсальная эмоция надежды, как необходимая для выживания реакция, приобретенная в процессе естественного отбора. Она базируется на простых и очевидных процессах удовлетворения биологических потребностей. Постоянно воспроизводящийся опыт насыщения, возобновления сил сном и т. п. поддерживает установку на лучшее, что особенно заметно у молодых людей. Этот оптимизм, который можно назвать биологическим, с возрастом подтачивается болезнями и старением, но все же в большинстве случаев не исчезает окончательно. Он дополняется оптимизмом естественного развертывания жизненного цикла: приобретения умений, материальных благ, семьи, положения в обществе.
   Оптимизм как общественное настроение исходит из двух источников. Во - первых, его фундаментальной основой становится осознание закономерности универсального явления развития. Оно переносится на изменение среды обитания и общественные отношения, создавая оптимистические и прогрессистские концепции.
   Во - вторых, развитие общества связано с постоянным выдвижением оптимистических перспектив. Это и завоевания, и научные открытия, и социальные реформы. Многие проекты были в достаточной мере утопичны, но они играли свою роль мотивации энтузиазма. Хотя данный источник оптимизма является постоянным объектом критики, в целом, создается единое умонастроение, формирующее общий фон надежды на будущее. Может быть, пафосное слово "оптимизм", ассоциирующееся с хорошим настроением и успехами, не совсем подходит к данному явлению и его следовало бы точнее определить как что - нибудь вроде "минимального положительного эмоционального фона общества". Однако, как бы мы не назвали извечное общественное умонастроение, оно устойчиво поддерживает идею прогресса и поддерживается ею.
   Выше уже отмечено, что этот универсальный оптимизм успешно отбивает массированные атаки пессимистических идей, представленных прежде всего религиозной эсхатологией. Как не внушает религия верующим, что жизнь бренна и ее главный смысл не здесь, она не в силах устранить надежду на лучшее именно в этом мире. Точно так же вечный светский пессимизм, проявляющийся даже в весьма спокойные и благополучные времена и являющийся своеобразной психологической защитой, не создает постоянного фона унылости и безнадежности.
   Случаи глубокого и деструктивного пессимизма обычно связаны с индивидуальными депрессивными состояниями, которые бывают либо реакциями на психотравмирующие события, либо проявлениями психических состояний типа биполярного аффективного расстройства или инволюционных изменений.
   Таким образом, благодаря универсальному органичному оптимизму и реальным достижениям и вопреки мощным традициям пессимизма, идея прогресса пронизывает человеческое сознание, как солнечный свет освещает землю даже через самые плотные облачные покровы.
   Эта идея представляется, наряду с идеей культуры, одной из самых содержательных и, самое главное, полезных производных идеи величия. Она является - прошу прощения за пафосный стиль - главным оплотом веры в будущее. Как бы не брюзжали и не ныли люди, они в действительности верят, что появятся более эффективные лекарства, лучшие дороги, более качественные квартиры и автомобили. Спросите вы типичного пессимиста, будут ли через двести лет в школах учить детей лучше, чем сегодня, и он, очевидно, ответит, что будут. Действительно, весь строй наших мыслей и жизненный опыт таковы, что мы не можем допустить, что конкретные вещи и явления не будут улучшаться. Вот, если поставить вопрос в несколько иной форме, например, станет ли жизнь радостнее, а люди лучше, чем сегодня, то ответ может быть отрицательным, поскольку сработает психологическая защита.
   Получается, что отношение к будущему построено на противоречивых представлениях, но в итоге идея прогресса все же выполняет свою великую миссию. Однако она могла бы выполнять ее значительно лучше. Конструктивность выделения в данной работе идеи прогресса видится в том, что, несмотря на свою естественную живучесть, она нуждается в активной поддержке.
   В качестве аргумента можно провести следующий пример. В эпоху средневековья католическая церковь рисовала очень пессимистическую картину земного человеческого бытия (всеобщая безнадежная греховность), отрицательно относилась к развитию материальной сферы, а все светлые перспективы связывала при известных условиях с потусторонним миром. Но протестантство, как это убедительно показал, например, М. Вебер, призвало к активной деятельности и улучшению условий жизни, т. е. фактически выдвинуло идею прогресса. Это стало одним из важных источников развития индустриального общества и повышения всеобщего благополучия. Приведенный пример убеждает в несомненной пользе данной идеи.
   В современных условиях скептицизм по отношению к идее прогресса приносит человечеству немало вреда, хотя, возможно, меньше, чем несколько столетий назад. Когда - то он существенно тормозил прогресс, задерживая развития науки и научного мировоззрения. В книге Умберто Эко "Имя розы" есть очень красноречивый в этом плане эпизод, когда один из влиятельных монахов произносит страстную проповедь, осуждающую поиски каких - либо новых знаний в книгах, в то время как, по его мнению, их следует лишь неустанно пересказывать. (66, с.343). В наши дни наука уверенно идет вперед, напоминая караван, не обращающий внимания на лай собак. Верят люди в прогресс, или нет, а созидательная практика неуклонно улучшает жизненные условия. Однако отношение к прогрессу влияет на то, как люди воспринимают все эти научно - технические и гуманитарные достижения.
   Сторонники модного скептицизма - а это пример одной из самых устойчивых мод - мало замечают и даже агрессивно отрицают плоды прогресса, указывая в первую очередь на отрицательные стороны. С их точки зрения, даже самые убедительные усовершенствования очень сомнительны по своим последствиям. Снижается детская смертность - это ведет к ослаблению общей жизнеспособности населения, повышается профессиональная активность женщин - они отказываются от традиционного женского счастья и т. д. Если принять такую логику, идеал следует искать, видимо, где - то на ступени питекантропа, поскольку далее идет непрерывный культурный прогресс. Под аккомпанемент таких теорий человечество ослабляет свою способность радоваться жизни, объективно снижает результаты грандиозных собственных усилий, плоды труда и таланта миллиардов.
   Во - вторых, отрицание прогресса прокладывает дорожку к ослаблению мотивации к созидательной активности, т. е. к получению образования и профессии, ежедневному труду, творчеству и способствует всяческому околорелигиозному шарлатанству харизматических лидеров, ведущих свою паству к покорной пассивности и даже уходу из жизни. Все они как основной элемент своей технологии используют идею бесплодности трудовой активности, показывая ее как якобы шаблонную и безрезультатную. На этом фоне уже легче внедрять мысль о возвышенности и истинности иной цели жизни, которая на самом деле часто приводит к печальному финалу. После распада СССР мы имеем уже немало таких примеров.
  
  
   Идея ценности личности.
  
   У впечатления величия есть еще одно знаменитое детище - идея ценности личности. На первый взгляд, звучит довольно тривиально, поскольку, иначе как будто и не может быть, но на самом деле идея прошла долгий путь становления и развития.
   Человечество многие тысячелетия находилось на том зародышевом уровне социальной организации, при которой доминирование и подчинение определялись грубой физической силой, а оценка каждого индивида не выходила за рамки выполнения им строго определенных ролевых функций. Примитивизм социальной структуры приблизительно соответствовал уровню развития психики. В этих условиях личностные особенности каждого человека ценились, в основном, в плане их соответствия ролевым ожиданиям. Разумеется, существовали симпатии и антипатии, связанные с особенностями характера и интеллекта индивида, но идея принципиальной ценности внутреннего мира каждого человека независимо от его статуса находилась в малозаметном состоянии.
   Со временем мысли и чувства отдельных людей стали более достойными внимания, так что с развитием письменности они получили отражение в литературных произведениях, например, античного периода. Это стало свидетельством большого гуманитарного сдвига, однако не следует забывать, что объектами внимания в большинстве случаев представали боги и герои, а не люди простого происхождения. В литературе эпохи классицизма все это носило выразительный характер.
   Лишь по мере все большего утверждения социального и образовательного равенства внимание к индивидуальному духовному миру каждого человека стало занимать более заметное место в общечеловеческом ментальном пространстве. Значительный шаг вперед был сделан в эпоху Просвещения, утверждавшую приоритет рациональности и конструктивной направленности человеческих деяний над формальными статусными прерогативами. Были созданы концептуальные предпосылки для будущего развития личностно ориентированного отношения к каждому члену общества, получившие развитие в социологических воззрениях последующего периода. Дальнейший процесс достижения социального равенства и демократизации общественных институтов явился практическим сопутствующим фактором реализации теоретических моделей. Огромная заслуга, конечно, принадлежит искусству и особенно художественной литературе, которую можно сравнить с микроскопом, показывающим крупным планом отдельный фрагмент, который без этого был бы обречен оставаться невыразительным общим фоном.
   Вообще, осознание ценности личности - это интересный пример появления идеи, как бы опережающей жизнь. Всяческих философских и психологических деклараций о ценности, творческом характере и уникальности личности в последние столетия было намного больше, чем действительной готовности к положительной оценке личности каждого человека. В повседневной практике отношение к постороннему человеку, который и воплощает эту самую абстрактную личность, было и остается в значительной степени опосредованным его социальными и прочими ролями, т. е. действует принцип, отраженный в пословице "встречают по одежке". Однако идея ценности личности, взращенная гуманитарным сознанием, все же лучше или хуже работает, воздействуя на совершенствование этики отношений на уровне служебного, бытового, семейного и прочего этикета, что и является реальным прогрессом в данной области.
   Если говорить об индивидуальном сознании большинства людей, то на уровне принципиальной идеи представление о ценности личности не отражается в нем особенно заметно и занимает умы разве что представителей творческой интеллигенции. Простому человеку, наверное, трудновато было бы понять, в чем, собственно, заключается идея ценности личности и что она ему практически дает. В советское время эта идея как бы перекрывалась социальной справедливостью, которой на законодательном уровне уделяли огромное внимание и которая, как предполагалось, и решала проблему ценности личности. В постсоветской реальности идея ценности личности получила самостоятельное и принципиальное звучание.
   Современная литература гуманитарного направления взахлеб превозносит личность с ее правом на аутентичность, себетождественность, оригинальность и т. п. Для Западной мысли это является последовательным продолжением тенденции гуманизации и демократизации, детерминировавших и сопровождающих социальный прогресс и его философскую рефлексию. На постсоветском пространстве, в принципе, происходят те же процессы, но здесь имеется и своя энергичная мотивация, заключающаяся в критическом отношении к прежней идеологической окрашенности оценки личности. Кроме того пафос ценности личности заменил выбитый гневным пинком пафос строительства нового общества, при том, что сама энергия пафоса, как выяснилось, никуда не делась, и ее объектом теперь как раз и оказалась эта сверкающая ценность личности. Но в качестве рабочей идеи представление о ценности личности практически сливается для многих с понятиями "демократия", "гласность", права человека", "социальная защита". В таком обличье данная идея занимает важное место в личностной системе большинства людей.
  
  
  
   Группа идей справедливости.
  
  
   Происхождение идеи справедливости.
  
   Представление о справедливости, очевидно, было подсказано на заре развития человеческого общества операциями обмена, оно стало одним из наиболее фундаментальных принципов человеческих отношений. Каждый человек с раннего возраста становится свидетелем или участником различных действий, связанных с распределением благ, поощрений и наказаний, что вызывает размышления и выводы, приводящие к понятию справедливости. Разговоры о справедливых и несправедливых поступках и отношениях постоянны в большинстве ситуаций человеческой жизнедеятельности, а сама идея, несомненно, занимает важнейшее место в личностном содержании.
   Суть идеи заключается в том, что вознаграждение должно соответствовать тому полезному продукту, который человек предоставляет другим людям, или, по крайней мере, затраченным им усилиям. Это правило распространяется на все виды материальных и духовных ценностей, включая и такие виды вознаграждения, как почет, популярность, слава, проявления дружелюбия, всяческие знаки одобрения. Разумеется, то же самое касается и негативных санкций, таких как знаки неодобрения, нерасположения, осуждения, наказания. В социологии идея справедливости предопределила создание теории обмена.
   Идеей справедливости и различными нюансами ее проявления проникнута каждая "клетка" нашего существования. Мы постоянно оцениваем с этой точки зрения отношения к себе и между людьми, свои и чужие поступки, деловые, политические и международные ситуации. Критерий справедливости настолько универсален, что мы ждем справедливости даже от судьбы и порой обвиняем ее в несправедливости. В мотивах любых поступков так или иначе присутствуют соображения справедливости или их хотя бы пытаются отыскать задним числом. Это наиболее выразительно выступает в случаях тяжелых преступлений, которым, казалось бы, невозможно найти оправдание. Понятно, что это психологическая защита, но для нас в данном случае важно то, что человек не может просто отмахнуться от необходимости справедливости - ее пытаются отыскать, доказать, утвердить во всех случаях жизни.
   Идея справедливости представляет собой целую группу идей, в которой можно увидеть отдельные идеи долга, честности, равенства, свободы.
  
  
   Идея долга.
  
   Одним из производных справедливости стала идея долга. Они близки по своему содержанию, поскольку выполнение долга считается проявлением общественной справедливости. Здесь может возникнуть вопрос: почему их соотношение в происхождении понимается так, а не иначе, ведь, может быть, долг породил справедливость? Признание чего - либо справедливым или несправедливым - это, в значительной степени, интеллектуальная операция, в то время как идея долга является более действенным мотивом для поведения и потому требуют участия воли, которая может отставать от способности к правильным суждениям. В результате такой неравномерности мы нередко наблюдаем проявление "знаемых" мотивов, когда, например, ребенок, имея правильное представление о справедливости, понимает, что нужно поделиться сладостями или извиниться за нанесенную обиду, но не может заставить себя это сделать.
   Несмотря на близкое родство, идеи справедливости и долга стали относительно самостоятельными когнициями, что подтверждается тем, что человек старается выполнять обещание даже в тех случаях, когда это касается не очень справедливых или гуманных поступков. И все же наиболее очевидно понятие долга срабатывает тогда, когда оно подкреплено справедливостью. Так, например, подростки нередко проявляют возрастной негативизм такими заявлениями, как "я ничего никому не должен", но, если они признают что - либо справедливым, то уже стараются вести себя соответственно этой оценке.
   Идея долга сыграла очень важную и разностороннюю роль в развитии общества. С одной стороны, она стала личностным когнитивным образованием, с другой - породила такие феномены общественного сознания, как гражданский и профессиональный долг
   В разные времена формирование идеи долга опиралось на различные социальные механизмы. Когда - то локомотивом этой идеи была статусная принадлежность. Долг, в значительной степени, означал соответствие своему происхождению и званию. Для низкостатусных членов общества он заключался в соблюдении иерархической дисциплины. По мере демократизации общественных отношений долг охватывал все более широкий круг проявлений общественной жизни, наряду с профессиональными и семейными обязанностями он включал верность определенным гражданским позициям и следование выработанным принципам собственного поведения.
   В наши дни мы чаще всего видим типичные проявления идеи долга в служебном и семейном поведении. Это одна из самых прочных стержневых идей, обеспечивающих некий минимальный уровень психологического комфорта индивида в обществе. Почти каждый человек заботится о близких и ощущает некоторую заботу о себе, и это по своему значению можно сравнить с вестибулярным аппаратом, обеспечивающим устойчивость и равновесие.
   Человек порой не чувствует великой роли чувства долга до тех пор, пока он в силу печальных обстоятельств не остается одиноким, так что ему не на кого направлять энергию этого чувства. Точно так же выполнение служебных обязанностей, вопреки жалобам на их обременительность, играет очень значительную роль в поддержании сознания собственной необходимости. Несмотря на романтику воспевания личностной свободы, человеку неуютно без выполнения каких - либо обязанностей, и он, будучи лишенным этой возможности, ищет ее.
   Важное значение долга как личностной идеи заключается, в значительной степени, в том, что он является в равной мере принципиальной и рабочей идеей. Общее сознание долга прочно внедряется в систему представлений человека и не уходит оттуда уже никогда, за исключением клинических вариантов психических расстройств. Другое дело - какой это долг и по отношению к кому.
  
  
   Идея честности.
  
   Содержание идеи.
  
   Честность, наряду с некоторыми другими способами поведения, стала важнейшим условием выживания человеческого рода, и потому в процессе культурного развития сформировался соответствующий принцип как моральная идея.
   О важном значении честности говорит его близкое родство с понятием "честь". Последнее, хотя и используется иногда в значении высокой самооценки человека ("моя честь требует отказаться от вашего предложения", "поступок, несовместимый с честью"), чаще всего означает чью - либо положительную репутацию или оказываемые почести. Мы находим у В.Даля большое количество фразеологизмов, содержащих данное значение "чести". "Честь по заслугам", "Потерял честь вином", "Худая честь, коли нечего есть", "Сегодня в чести, завтра ступай свиней пасти", "Была и честь, да не умел ее снесть", "Честь честью, а слава нехороша". Этимологическая связь "чести" и "честности" позволяет сделать вывод, что то поведение и психологические качества, которые мы связываем с понятием "честность", занимали определяющее место в системе моральной оценки человека.
   Самое распространенное значение понятия "честность" связано с соответствующим морали и закону отношением к чужой собственности, которое не позволяет субъекту достигнуть "кратчайшим путем" некой соблазнительной цели. Очевидно, данное значение является наиболее традиционным, употребительным и "рабочим" в том плане, что оно настойчиво вырабатывается у детей и требуется как минимальная норма поведения в плане отношения к собственности от каждого человека.
   Следует отметить, что, несмотря на фундаментальность проблемы, нечестность в этом смысле является вечным и труднопреодолимым социальным пороком, устойчивость которого затмевает прочность таких грандиозных препятствий, как бедность, недостаток знаний, социальное неравенство и неразвитость. Действительно, достижения научно - технического прогресса иначе, чем фантастическими, трудно назвать, а продвижение человечества в укреплении честности в вопросах собственности невольно напоминает скорость черепахи.
   Другое понимание честности отражено в выражениях типа "честно прожитая жизнь", "честно выполненная работа", "честный поступок". Здесь честность в одном варианте явно сближается с представлением о выполнении своего долга, а в другом - говорит о бесхитростности (не в смысле простоты и наивности) и о привычке человека все делать добросовестно.
   Традиционным проявлением честности является также выполнение человеком своих обещаний, привычка держать слово, своевременно отдавать долги.
   На уровне современного цивилизованного понимания честность требует от человека и более высокой культурной нормы ее исполнения, которая заключается в достижении им своих целей не только законными, но и этически допустимыми и психологически корректными способами. Имеется в виду избегание всяческих хитростей, клеветы, подсиживания, манипуляций с целью дискредитации оппонента.
   В соответствии с еще одним, более тонким содержанием понятия, проблема честности возникает в тех ситуациях, когда человеку нужно признаться в своих неявно проявляющихся проступках, ошибках, слабостях, некомпетентности, наносящих вред делу или другим людям. Здесь в дело вступает психологическая защита, которую, как известно, субъекту бывает очень трудно осознать и избежать. Возникают весьма сложные ситуации, поскольку привыкший к подобной практике человек научается незаметно для себя игнорировать противоречия и довольно искренне верить в собственную правоту. Можно ли здесь вообще говорить о честности как сознательной моральной норме, если все происходит на малоосознаваемом уровне? Представляется, что в большинстве случаев здесь все же присутствует ощущаемое человеком стремление схитрить.
   Близко к этому располагаются ситуации, в которых нужно отстаивать из соображений чести мундира или самолюбия сомнительные истины или явно ложные положения. Поскольку часто речь идет не о поступках с ощутимыми практическими последствиями, а только о дискуссиях, подобные поступки как будто не противоречат наиболее очевидному понятию честности, но в действительности проблема честности здесь присутствует самым несомненным образом.
   Таким образом, можно выделить несколько наиболее характерных и традиционных значений весьма насыщенного понятия "честность".
   Уважение к чужой собственности, отсутствие злоупотреблений служебным положением в корыстных целях.
   Добросовестное выполнение своих семейных и профессиональных обязанностей.
   Выполнение данных обещаний, умение держать слово,
   Тактика достижения своей цели без использования неэтичных и манипуляционных приемов.
   Умение признать свои недостатки и слабые стороны в тех случаях, когда из - за них страдают другие люди или выполняемая работа.
   Честное поведение в ситуациях дискуссий, требующее применение уместной аргументации, а не той, которая независимо от ее адекватности, помогает выйти победителем.
   Исторически сложилось так, что честность оказалась одним из самых "трудновоспитуемых" детищ справедливости, поскольку ее требования часто вступали в противоречие с "шкурными" интересами субъектов. Как свидетельствует история, борьба с нечестностью велась самыми суровыми методами. Формирование принципа, т. е. идеи честности, очевидно, стало решающим событием в этой нелегкой "воспитательной работе". Как принципиальная идея честность стала высокой моральной нормой и вошла в число лучших и обязательных качеств всякого воспитанного человека.
   Но, если в качестве принципа честность никем не отрицается и находится в почете, то на рабочем уровне сплошь и рядом оказывается как бы врагом интересов самого субъекта. Высокая идея поддерживается как религией, так и светской моралью, но, с другой стороны, практика нечестности также всегда имеет мощную поддержку со стороны самой своей массовости и традиционности. Исторически образовалось мощное противостояние, некий когнитивный диссонанс общественного сознания. Выход нашелся в формировании антиидеи лжи.
   В книге "Прихотливые тропы современной морали" было уделено определенное внимание анализу проявлений лжи, показаны ее разновидности и ее пагубная роль как препятствия для поддержания необходимого морального климата в современном обществе. В наиболее общем виде вывод заключается в том, что наряду с вечным злом казнокрадства, мошенничества, взяточничества и прочих видов корыстного обмана существенную деморализующую роль играют такие казалось бы невинные формы лжи как демагогия и наукообразие. Именно они практически являются оправданием и школой нечестности во всех ее видах. Более подробно антиидея лжи будет рассмотрена в одном из следующих разделов.
  
  
   Проблема правдивости.
  
   Одним из традиционных проявлений честности всегда считалась правдивость. Она несколько менее непосредственно вытекает из идеи справедливости, но тем не менее является ее детищем. Поскольку информация является важнейшим инструментом и результатом познания, ее истинность или ложность так или иначе обслуживает человеческие отношения, т. е. связана с этическими проблемами. Неправдивость в форме дезинформации, скрывания правды, лжи часто являются проявлением хитрости, недоброжелательства, агрессии, и, следовательно, в нормальных, а не откровенно враждебных отношениях рассматривается как акт несправедливости. Представление о справедливости не вяжется с нечестностью, обманом и, соответственно, всяческой неправдивостью.
   В принципе, это хорошо проработано массовым этическим сознанием, в результате чего правдивость входит в число важных моральных требований, предъявляемых уже детям дошкольного возраста. Ценность этой поведенческой нормы подтверждается и ее чрезвычайно высокой оценкой таким авторитетом в области этической мысли, как И. Кант, выдвигавшим императив абсолютной правдивости.
   "Золотой век" правдивости пришелся на период расцвета дворянской культуры. Среди таких принципов аристократического общения как сдержанность в проявлении отрицательных эмоций, деликатность, тактичность и "презумпция невиновности" правдивость занимала также весьма высокое место. Это было не просто требование избегать лжи, что само по себе входило в кодекс воспитанности высшего сословия, но явление, имевшее более глубокий коммуникативный смысл.
   Правдивость понималась как откровенное раскрытие мотивов своих поступков, включающее и такие не очень одобряемые высокой моралью чувства, как обида, зависть, ревность, гнев. При этом, разумеется, ожидалось соответствующее понимающее восприятие. Мы постоянно встречаем подобную откровенность у персонажей И.С.Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова. Это было настолько обычно и ожидаемо в дворянской среде, что замалчивание или недосказанность свидетельствовали о неискренности и понималась как признак дурного воспитания. По сравнению с нашей коммуникативной культурой это был поистине недосягаемый уровень.
   В советские годы на первый план вышла крестьянско - мещанская коммуникативная культура, реальная культура простого народа, ради которого и осуществлялись все перемены. Ее активно и последовательно старались с помощью образования поднять на более высокий уровень и немало в этом преуспели, но до дворянских стандартов, увы, не дошли. Речь современного человека стала достаточно грамотной, но аристократической искренности и правдивости она не приобрела. Правдивость, похоже, является самым сложным и труднодосягаемым коммуникативным явлением. Вместо этого везде господствует психологическая защита в таких очевидных вариантах как скрывание или искажение информации, профилактические, "на всякий случай" обвинения, уход от темы разговора, подыскивание любых оправдывающих аргументов, конфликтный стиль общения.
   Слабое развитие правдивости на уровне навыков с особой силой обнажилась в постсоветский период. Многочисленные дискуссии представителей противостоящих политических сил часто напоминают парад коммунальщины (т.е. агрессивной лжи) с преобладанием таких явных или подразумеваемых полемических аргументов, как "у нас, разумеется, все обстоит самым лучшим образом", "мы по определению самая подходящая политическая сила", "мы истинные избранники народа", "наши оппоненты принципиально порочны, и это не требует доказательств", "наши оппоненты, разумеется, готовы использовать против нас все, что только можно". Собственные ошибки, какими бы грубыми они не были, всегда обходятся молчанием. За несколько лет борьбы на Украине двух основных политических сил ни разу не прозвучало что - нибудь вроде "Да, в период нашего правления мы неверно рассчитали (ошиблись, допустили просчет, недосмотр, не учли и т.д.)", "Мы использовали положительный опыт работавшего до нас правительства", или "Наши оппоненты приложили немало усилий для улучшения положения страны, и некоторые результаты можно считать их безусловным успехом".
   И в качестве принципиальной идеи правдивость оказалась в весьма сомнительном положении, поскольку существует почти непреодолимый разрыв между ее теоретической желательностью (очень ослабленной демократической культурой, но еще вроде бы существующей) и возможностью практического осуществления. В массовом сознании существует представление, что правдивость является в действительности очень шаткой и малодейственной нормой, которой легко пренебрегают в интересах малейшей практической или психологической выгоды.
   В этом отношении она выступает куда более проблемным феноменом, чем другие проявления честности, и ее неоднократно ставили под вопрос в этических дискуссиях. Их смысл заключался в том, что существует немало ситуаций, когда правдивость не приносит той пользы, которой ждут от положительной моральной нормы и, следовательно, что-то не так с самой этой нормой.
   Всем известны многочисленные случаи, когда неправдивость - а она может быть не только в форме дезинформации, но и умолчания, сокрытия правды - необходима для пользы субъекта или окружающих или, во всяком случае, безвредна. Это касается, например, так называемой житейской дипломатии, т. е. комплиментов, ободрений, а также ситуаций, когда умолчание необходимо из психотерапевтических соображений. Вежливость и тактичность также порой не обходится без элементов дезинформации или умолчания. Существуют ситуации, когда этот грех представляется меньшим злом, чем последствия следования принципу правдивости, что бывает, например, в случаях серьезной угрозы близким людям. Трудно осуждать, скажем, родителей, спасающих жизнь своим детям. Исходя из этих хорошо известных соображений, следует, видимо, считать кантовское требование абсолютной правдивости явно завышенным и утопичным.
   Несмотря на все сложности, противоречия и оговорки, связанные с воплощением в жизнь принципа правдивости, сама эта принципиальная идея несомненно сыграла величайшую общечеловеческую культурную роль. Она, как некая звезда, всегда горит на небосклоне морали, напоминая о себе даже в моменты "грехопадений" и помогая обществу сохранять курс дальнейшего морального прогресса.
  
  
   Идея равенства.
  
   Следующей производной справедливости, являющейся объектом нашего внимания, служит идея равенства. Связь между ними кажется в наше время очевидной, но путь человечества к признанию социального равенства был очень длительным и непростым. Неравенство, как известно, было одной из древнейших форм социальных отношений. Его причины и формы исторически менялись, но многие тысячелетия оно выступало фундаментальным архетипом общественного сознания. Еще в исторически недавнее время великие мыслители своей эпохи Платон и Аристотель считали грубо подчиненное положение рабов несомненным проявлением общественной справедливости. Причем рабами были не только варвары, которые часто действительно находились на значительно более низком уровне культурного развития, но и собственные граждане, проданные в рабство за долги. Потребовались многие столетия для преодоления прочно укрепившегося представления о якобы естественном и справедливом неравенстве человеческих существ.
   Утверждение идеи равенства всех перед законом стало для человечества пассионарным и триумфальным сдвигом. В американской "Декларации независимости" и французской "Декларации прав человека и гражданина" как откровение, было провозглашено, что все люди рождаются свободными и равными в правах. Данная идея как важнейшее проявление справедливости излучала в последние столетия мощнейшую энергию. Именно ею вдохновлялись все протестные тенденции, будь то религиозные ереси или социалистическое движение.
   В наше время она по - прежнему дышит в глубине общественных настроений, хотя как принципиальная идея, конечно, не обладает той энергией и остротой, как во времена революционного энтузиазма прошлых веков. Как рабочая идея равенство сегодня выступает очень вдохновляющим представлением и образом. Прежде всего оно находит выход в борьбе за фактическую реализацию законодательного равенства, которое сплошь и рядом нарушается исполнительными и судебными органами. Изменяются статусные (педагогические, родительские) и служебные коммуникативные стереотипы. Смягчается отношение к тем проявлениям девиантного поведения, которое не связано с агрессией и насилием. В целом, можно сказать, что постоянно возрастает требовательность к равенству в самых различных отношениях.
  
  
   Идея свободы.
  
  
   Степень реализации идеи свободы.
  
   Остановимся на близком родственнике справедливости и равенства - идее свободы. Вообще - то стремление к свободе имеет глубокие эволюционные корни в психике, поскольку выражается в соответствующем рефлексе у многих видов животных. Однако у человека, как известно, доминирует социальная мотивация поведения. Такие явления, как конформизм, социальная дисциплина, общность убеждений, дружеские чувства могли бы, в принципе, противостоять рефлекторной потребности свободы и существенно снижать стремление к ней.
   Идея свободы в ее современном виде сложилась не сразу. История показывает, что, например, в эпоху рабовладения стремление к свободе не было столь всеобщим и безальтернативным, как это должно было бы быть с позиции наших современных представлений. И в более поздние времена многое из того, что мы сейчас рассматриваем как явное ограничение свободы, не воспринималось таким образом его жертвами. Только постепенное и последовательное совершенствование социальных институтов закрепило более высокий уровень требований к свободе.
   Представляется очевидным, что знаменитая борьба за свободу детерминировалась в преобладающей степени именно идеей, развивавшейся параллельно усиливавшимся требованиям справедливости, равенства и реальным изменениям. Каждое ее положение многократно обсуждалось и обтачивалось в дискуссиях, сопоставлялось с реальностью и проверялось жизненной практикой, наполненной борьбой, заблуждениями, рискованными инициативами и экспериментами. Утверждение идеи стоило жизни миллионам борцов, так что, образно говоря, она имеет очень драматическую биографию.
   Результатом многовековых усилий стало то, что формальная личная зависимость человека, самым ярким примером чего когда - то служили рабство или крепостная зависимость, давно ушла в прошлое. Человечество установило для себя целесообразные - по крайней мере, на данном этапе - формы реализации идеи свободы в рамках конституционной легитимности и общепринятых моральных норм. Если иметь в виду законодательный уровень, то свобода как защищенность этих прав, в основном, воплощена в жизнь, хотя, как известно, есть немало случаев нарушений, вызванных как несовершенством исполнительной власти, так и разнообразными противоправными действиями.
   Несмотря на столь несомненные достижения, и сегодня сохранилось немало проблем, в результате чего привлекательность идеала свободы остается достаточно сильной. Еще недавно в СССР фактически грубо ущемлялись свобода выбора власти, свобода слова, право на эмиграцию. В настоящее время, пожалуй, наиболее полемическим выглядит вопрос о праве на самостоятельное государственное существование отдельных этнических групп, входящих в состав многонациональных государств. В данном случае принцип свободы часто наталкивается на принцип сохранения государственной целостности.
   В плане наше темы заслуживает внимания то, что сегодня борьба за свободу в преобладающей степени переместилась в область реального, а не только законодательного обеспечения прав человека. Другая важная особенность заключается в том, что идея свободы заметно перешла на территорию личностного пространства. В данном направлении развития знаменитой идеи, по - видимому, существует немало весьма спорных вопросов.
   В последние столетия в трудах философов все громче зазвучал призыв к развитию личностной свободы, понимаемый как избавление человека от грубого давления со стороны общества в форме навязывания ему определенных стереотипов сознания. Оно якобы лишает человека изначально присущего ему глубокого своеобразия, которое необходимо для раскрытия его творческого потенциала и ощущения своего "истинно человеческого" существования в этом мире. Было введено в оборот несколько эффектных понятий для обозначения этой подлинной личностной свободы, таких, как самость, аутентичность, самотождественность, самоценность, соответствие и т.д. Они отражают порой нечто туманное, но красивое и вдохновенное.
   Практическое воздействие философских доктрин свободы личности оказалось весьма заметным. В этой области философия и психология могут гордиться своим влиянием на массы. Лозунг свободы личности идеально наложился на потребность в самоутверждении - одну из самых могучих человеческих потребностей - и потому оказалась катализатором и вдохновителем проявления этой свободы в варианте освобождения от некоторых достижений общечеловеческой культуры. На постсоветском пространстве жизнь подбросила еще и идеологическую трансформацию с неопределенностью ценностей и падением социальной дисциплины. Для свободы личности открылись "широкие горизонты".
   Идея свободы стала объектом нескольких искажений, таких, как фетишизация, вульгаризация, наложение идей, которые будут рассмотрены ниже. Вследствие этого благородная идея породила некоторые сомнительные и противоречивые жизненные явления. Появились такие проявления "свободы", как торжество грубой силы, пренебрежение к закону в самых разных вариантах, мошенничество, тунеядство, снижение дисциплины мышления, ведущее к миру иррационального, пренебрежение к традициям вежливости, "свободное" проявление своих эмоций с помощью нецензурной брани. За распадом семьи и ростом числа одиноких людей также незримо стоит благородная идея свободы. Она, видимо, преподнесет человечеству еще немало сюрпризов.
  
  
   Свобода как вольнодумство.
  
   У идеи свободы есть такое своеобразное и одаренное дитя, как вольнодумство, т. е. стремление к высказыванию суждений, которые прнципиально противопоставляются общепризнанным или достаточно авторитетным положениям. Вольнодумство всегда подогревалось тем, что служило некоторой компенсацией недостатка реальной свободы, давая возможность для нее хотя бы на уровне представлений и высказываний.
   Индивидуальные предпосылки вольнодумства кроются в особенностях интеллекта, воли, объема знаний и стремления к самоутверждению вольнодумцев, но главную роль в его распространении, безусловно, сыграла демократизация общественных институтов и тесно связанная с ней индивидуализация и самостоятельность осмысления окружающей действительности.
   Кроме того, будучи прерогативой оппозиционного меньшинства - а иначе это не вольнодумство - оно имеет престиж оригинальности и смелости. Согласно логике социального развития, так было не всегда. В эпоху жесткой заданности социальных статусных различий и, соответственно, регламентированной допустимости инакомыслия право на оригинальность могли иметь только представители элитарного слоя, хотя даже в здесь необычные идеи порой вызывали запретительные меры.
   Норманн Дэвис в "Истории Европы" пишет, что когда в 1749 году придворный историк Герхард Мюллер изложил в Санкт - Петербурге свою теорию создания Киевского государства варягами, патриотически настроенные коллеги встретили доклад криками недовольства, а потом добились запрета на разработку данной теории и уничтожения публикации. В низшем же сословии независимость суждений могла трактоваться как проявление непочтительности или даже хулиганства.
   Лишь с преодолением сословной иерархии оценка вольнодумных суждений приобрела более объективный характер, но все же далеко не свободный от влияния различных статусных характеристик их авторов. В целом, вольнодумство, несомненно, сыграло весьма заметную инновационную роль. Известно, что очень многим кардинальным нововведениям в области материальной и духовной культуры предшествовали идеи, которые расценивались современниками как вольнодумные.
   В мотивации вольнодумства очень часто ведущую роль играет стремление не к истине, а к самоутверждению, и потому содержание вольнодумных идей может, образно говоря, смотреть во все стороны, т. е. быть направлено отнюдь не только на развитие человеческой культуры. В этом плане вольнодумство далеко не всегда оправдывает тот ореол фактора борьбы с косностью и двигателя передовых тенденций, который оно приобрело со времен французских просветителей. Простейший и достаточной популярный механизм формирования вольнодумных идей - от противного, а то, от чего отталкивается вольнодумец, может быть как раз здравой и близкой к истине идеей.
   Поскольку одна из важнейших общих тенденций социального развития заключается в расширении возможности индивидуального самовыражения, идея вольнодумства, естественно, становится все более популярной. Само понятие "вольнодумство" уже становится архаичным, неупотребительным и заменяется "оригинальностью". В данном разделе оно употребляется для того, чтобы подчеркнуть мотивацию самоутверждения, которая, как и ранее, нередко остается ведущей. Возрастание популярности вольнодумства приводит к еще большему распространению "искусства для искусства", т.е. вольнодумству ради чистого самоутверждения. В Х1Х - ХХ веках это явление нашло свое самое громкое и триумфальное выражение в авангардизме в живописи, музыке, литературе. Это как раз тот случай, когда общество проглатывает все плоды вольнодумства из - за престижности самой идеи, какими бы пустыми они ни были.
   Но авангардизм в искусстве - это безобидные цветочки. Если бы все ограничилось только этим, можно было бы считать вольнодумство, в целом, самым удачным механизмом "выпускания пара". Однако, когда данная идея наложилась на идеи борьбы и революции, расцвел терроризм. К нему неизбежно прибавился ореол героизма, и терроризм со временем стал самодостаточным в плане его мотивации явлением. В последние годы появился один из самых экзотических плодов этой гремучей смеси - современное морское пиратство.
   Наиболее "демократическим" и массовым вариантом вольнодумства всегда служило употребление бранной лексики. Многие из подобных слов, очевидно, когда - то были просто обозначениями предметов, качеств и действий, но со временем приобрели свое инвективное значение, в связи с чем стали использоваться как инструменты выражения оппозиционности и протеста. Для возрастающего в своей массовости и интенсивности вольнодумства бранные выражения стали, конечно, самым доступным и подходящим средством создания ощущения свободы.
  
  
   Группа идей гуманности.
  
   Общие истоки.
  
   Вопреки нестареющим и неослабевающим в своем энтузиазме утверждениям скептиков о том, что человек в жестокости недалеко ушел от своих животных предков, общество проделало огромный путь развития дружелюбия, милосердия и терпимости. Кстати, в порядке любопытного наблюдения следует отметить, что большинство многочисленных скептиков себя к числу жестоких животных не относят и нисколько не сомневаются, что их мораль повыше морали волка или гориллы.
   Наиболее очевидные истоки гуманности находятся в родительском и стадном инстинктах, т. е. глубоко органичны. Но порожденные инстинктом реакции заботы и нежности так и остались бы эпизодами проявления биологической необходимости, если бы не была сформирована некая общая концепция, выражающая устремление к дальнейшему развитию теплоты человеческих отношений. Представляется просто чудом, что никакие бесчисленные акты жестокости, наполнявшие тысячелетия человеческой истории, не смогли преградить путь развитию гуманности отношений, что наиболее выразительно отметил И. Кант в своем знаменитом высказывании о внутреннем моральном законе.
   Смягчение жестокости последовательно и неуклонно охватывало все сферы жизнедеятельности, включая правила ведения войн, наказания за правонарушения и инакомыслие, семейные отношения, воспитание детей. Инстинкты, как известно, меняются крайне медленно, и потому достигнутому прогрессу гуманности мы обязаны в преобладающей степени развитию данной идеологемы. Подкрепленная идеями культуры и прогресса, она сдерживала реакции ярости и ненависти, развивала мотивацию милосердия и терпимости.
   В общей идее гуманности можно выделить ее такие основные компоненты, как идеи любви, дружбы, щедрости и гостеприимства, милосердия и толерантности.
  
  
   Идея любви.
  
   Ее можно считать одним из самых эмоционально насыщенных когнитивных образований. Наиболее очевидной предпосылкой идеи было материнское чувство, первоначально почти не выходящее за рамки инстинкта. Оно существовало на данном уровне многие тысячелетия, и лишь достаточно поздно появилось устойчивое когнитивное образование. Последнее означало одобрение обществом нежного и заботливого отношения матери к ребенку в отличие от чисто функционального подхода. Понимание ценности материнской любви, как представляется, обратило внимание на общую положительную роль гуманных чувств и выделило особую категорию межличностных отношений, заслуживающих высокой оценки.
   Половая любовь, несмотря на всю эмоциональность и ее дальнейшую роль, длительное время также была формой инстинкта и, постепенно гуманизируясь, только исторически недавно обогатилась представлениями о тех духовных составляющих, которые мы сегодня считаем ее необходимыми свойствами. Сформировалась мысль о том, что в сексуальных отношениях необходимы выраженное чувство симпатии, психологической близости, сопереживания, верности, заботливости. Став со временем моральной нормой, данная идея неумолимо подтягивала людей к более высокому культурному уровню, выполняя тем самым важную цивилизационную миссию.
   Если попытаться отвлечься от мощного романтического наследия, идея половой любви, превозносимая искусством как самое высокое чувство, вряд ли была эволюционно важнее родительской любви, поскольку плодами половой любви - детьми человечество обеспечивало себя и без поэтизации полового влечения. Но в силу определенных исторических обстоятельств именно половое влечение стало объектом сильнейшей романтизации, притянув к себе этические и эстетические представления и эмоции. Так или иначе, но в результате идея любви стала одной из самых культурообразующих факторов, облагораживающих индивидуальную мотивацию поведения и наполняющих энергией все виды искусства
   Она, несомненно, оказала значительное влияние на общее представление о необходимости возрастания культуры человеческих отношений. Это произошло, по - видимому, благодаря созданию имиджа любви как чувства, присущего этически и эстетически развитым людям, что мало совместимо с жестокостью, корыстолюбием, нечестностью, жадностью и.т.д. Хотя в реальности такая совместимость нередко наблюдается, идея оказалась социально полезной, действительно воздействуя в плане приближения к культурному идеалу.
   Идея любви выразительно показала свою силу в эпоху мощного средневекового антифеминистического и антиэротического наступления церкви. Как ни пыталась религия снизить и демонизировать образы женщины и эротики, развивавшаяся в светском творчестве эстетизация нанесла своему противнику сокрушительное поражение. Причем в то время наступление идеи шло под знаменем ее высокой гуманности, против чего церкви трудно было возражать, оставаясь последовательной в своей позиции борьбы с человеконенавистнической практикой. В последние столетия церковь так прониклась безнадежностью противостояния сфере эротики, что теперь вынуждена проглатывать все плоды "сексуальной революции", которые уже не столь озабочены своим высокодуховным или романтическим содержанием.
   Во втором тысячелетии идея любви постоянно укреплялась как рабочее представление, т. е. ею все больше проникалась мотивация индивидуального поведения. В литературе ХV111 - X1X века мы встречаем описание того, что можно назвать апофеозом идеи любви, - существовавшую в дворянской среде действенную установку на то, что нужно любить своего супруга независимо от мотива заключения брака. И они действительно испытывали это чувство, если, конечно, брак не подтачивался какими - нибудь явными антисемейными выходками. Это была не игра и не мучительное исполнение долга. Нам сейчас трудно представить, как можно любить на почве осознания необходимости, но с идеей любви произошло это чудо.
   Романтизированный образ любви и ее идея привели к положительной фетишизации этого чувства и признанию его принципиально - а не только в эротическом варианте - одним из самых гуманных и благородных человеческих побуждений. Почти все философы увидели в нем идеальную форму межличностных отношений - модель для ряда других типов взаимодействия. Идея любви как бы отделилась от придавшего ей ускорение толчка - эротики и приобрела смысл высшей формы духовной близости. Был создан эталон человеческих отношений, ставший таким же значимым фактором культурного прогресса, как в свое время идеи справедливости и долга.
   В целом, идеал любви, наряду с другими гуманными идеями, развитием интеллектуальных и эстетических потребностей, оказался в числе самых плодотворных культурных процессов, противостоявших многоликой агрессивности, вызываемой подлинной или надуманной необходимостью. Независимо от того, насколько адекватно идея любви воплощается в конкретных случаях, она стала одним из лучших фрагментов общечеловеческой картины мира, одним из проторенных путей развития представлений и чувств.
   В личностной системе современного человека данная идея ярко представлена и на принципиальном, и на рабочем уровне. В последнем случае она в значительной степени определяет отношение человека к брачному партнеру, своим родителям, братьям и сестрам, детям и всем тем, с кем складываются дружеские, приятельские и просто положительные отношения. Всяческие конфронтации существуют под воздействием иных идей и обстоятельств, но любовь и другие идеи группы гуманности, к счастью, вполне успешно помогают удерживать мир от его сползания к тому варианту порядка, в котором господствует право силы.
  
  
   Идея дружбы.
  
  
   Данная идея также является известным автором процесса гуманизации социальной действительности. Она, как и идея любви, утверждает необходимость и достоинство психологической близости, верности, взаимопомощи между людьми, причем, поскольку здесь нет сексуальной мотивации, отношения имеют по - своему еще более бескорыстную и благородную природу. Дружеские отношения развивают наиболее ценимые обществом личностные качества, которые занимают высокое место в ряду духовных ценностей.
   Решающую роль в расцвете этого вида отношений, как и в случае с чувством любви, сыграло формирование идеи, представления о моральной ценности подобных отношений. Основными проявлениями, ожидаемыми в дружбе, являются сопереживание, искренность, бескорыстие, взаимопомощь и верность. Можно сказать, что здесь сконцентрировались лучшие плоды социального развития человечества в сфере межличностных отношений. Они чрезвычайно прочно утвердились в общечеловеческом сознании, придав идее дружбы несомненный и надежный характер. Для сравнения можно сказать, что вера в ценность любви на житейском уровне в силу разочарований часто подвергается сомнению и окружена скепсисом, но с дружбой это бывает значительно реже. Она имеет всеобщую репутацию очень чистого и достойного типа отношений.
   О значении дружбы говорит, например, тот часто наблюдаемый факт, что люди еще долгие годы стараются поддерживать ее видимость после того, как собственно дружеские чувства уже проходят. При пропорциональной избирательной системе четко прослеживается, что самым прочным критерием отбора выступает личная дружба и верность. Народная молва склонна все сводить к материальной заинтересованности, но думается, что соображения дружбы здесь играют не меньшую роль. Своеобразным доводом в пользу дружбы является также то, что она выступает последней признаваемой моральной ценностью (наряду, конечно, с родственными отношениями) в криминальном мире и иных примитивных группах, где зачастую негативистически относятся ко многим этическим категориям
   Вследствие противоречивого характера социальных отношений дружба нередко оказывается косвенной виновницей некоторых вариантов нечестности и коррупции. Выше уже сказано о том, что дружеские связи зачастую заменяют в политике или других сферах более принципиальные соображения. Покрывание злоупотреблений, мотивированное дружескими отношениями, являются широко распространенной практикой. Все это, тем не менее, не затмевает общего великого ореола дружбы. Она выступает необычайно эффективной принципиальной и рабочей личностной идеей.
  
  
   Идея щедрости и гостеприимства.
  
   Почти у всех народов (или, может быть, у всех абсолютно) щедрость и гостеприимство обладают огромной ценностью и пользуются всеобщим уважением. Важно, что это происходит на уровне принципиальной идеи и традиции, благодаря чему постоянно поддерживается существование данных ценностей и соответствующего поведения, хотя личностные особенности конечно же накладывают отпечаток на реальное проявление данных качеств.
   Внедрение идеи щедрости можно расценить как одну из побед разума над инстинктивной сферой. На эту мысль наводит наблюдение за животными, у которых, несмотря на реакцию эмоционального резонанса, напоминающую человеческую жалость и сочувствие, отсутствует что - либо похожее на щедрость. Очевидно, многим приходилось наблюдать, как живущие в одной квартире животные не задумываясь и при первой же возможности съедают пищу из тарелок своих "приятелей" и агрессивно реагируют на попытки взять что - либо из своих тарелок. Симпатия между ними безусловно, есть, но вот щедростью тут и не пахнет. Вероятно, в отношении к собственности люди унаследовали от животных предков реакцию инстинктивного эгоизма, что позволяет крайне высоко оценивать то, что в процессе эволюции они развили практику щедрости и гостеприимства, подняв их на уровень ценности и культурной традиции.
   Щедрость и гостеприимство восстанавливают баланс добрых побуждений и поступков, поддерживают гуманистическую ориентацию и высокую самооценку. Проявления щедрости становятся моментами очищения от наносов недоброжелательства, зависти, враждебности, скупости и т. д. Это одна из причин того, что, например, многие люди любят устраивать различные пышные празднования. Как это не странно, в повседневной жизни для этого существует не так уж много возможностей, поскольку она наполнена бытовыми заботами и необходимостью экономии, мелкими недоразумениями и конфликтами, рутинными обязанностями и огорчениями.
   Любопытным фактом является то, что щедростью нередко пытаются компенсировать нарушение других моральных норм, в первую очередь, справедливости и честности. Сначала человек нечестными путями добивается обогащения, а потом с помощью щедрости демонстрирует свое человеколюбие. Можно было бы увидеть здесь просто попытку подкупить общественное мнение или совершить акт самоутверждения, но думается, что на самом деле часто срабатывает искреннее желание сделать что - то хорошее.
   Создается впечатление, что человечество с энтузиазмом подхватило идею щедрости и гостеприимства, чувствуя в ней возможность утверждения высоких и благородных человеческих качеств. Эти качества по - своему не менее ценны, чем любовь и дружба, поскольку базируются на сформированной культурой гуманной идее. Она занимает заметное место в личностной системе большинства людей в качестве принципиальной и рабочей идеи.
  
  
   Идея милосердия.
  
   По семантике слова милосердие наиболее близко к понятию гуманности. Оно включает жалость, бескорыстное сочувствие и стремление к помощи.
   Вообще - то, данные исторической и художественной литературы производят больше впечатления жестокостью, чем милосердием. Уничтожение населения захваченных поселений, массовое убийство пленных, физические наказания, изуверские способы казни и т.д. Существует мнение, что все это вызывалось необходимостью внедрения социальной дисциплины, которую на определенном этапе якобы невозможно было выработать более гуманными методами. Данная мысль является далеко не бесспорной. Скорее всего жестокость была проявлением эволюционно обусловленного типа реагирования, лишь частично окультуренного формирующимся социальным сознанием.
   Чувство милосердия исходит из реакции жалости, наблюдающейся даже у высших животных, но такие реакции могут, в принципе, полностью подавляться аффектами агрессивного спектра. Милосердные поступки людей в преобладающей степени стали развиваться на основе представления о необходимости жалости, сочувствия и помощи, ставшем результатом длительного процесса гуманизации социального взаимодействия.
   Значительную роль в становлении идеи милосердия сыграло развитие системного причинно - следственного мышления. Благодаря ему все более достигалось понимание пагубной роли сильных и неконтролируемых эмоций, особенно злости, гнева и ненависти, приводящих к жестокости. В наибольшей мере, если иметь в виду мыслителей античности, на это обратил внимание Аристотель, связав представление о норме воспитанности с понятием золотой середины, т.е. удаленности от крайностей эмоциональных состояний.
   Исторические документы показывают, что развитие духовной культуры эпохи цивилизации совершенно несомненно связано с данной идеей. Милосердие стало противовесом склонности к насилию и жестокости. Свод законов Хаммурапи, относящийся к ХV111 веку до н. э., начинался словами: "Чтобы сильный не обижал слабого, чтобы сироте и вдове оказывалась справедливость". Клятва новопосвященного рыцаря в средневековой Европе включала четыре обязательства: служить богу, служить сеньору, защищать женщин, защищать сирот и вдов.
   Немалое значение, по - видимому, имело соединение эмоциональных реакций сочувствия с представлением о справедливости. Последнее, как уже отмечалось, первоначально касалось различных операций обмена. Когда различные акты жалости, пощады и помощи связали с понятием справедливости, милосердие, получив мощное подкрепление, вышло на авансцену как важнейший фактор культурного прогресса. Идея стала стратегическим фактором культурной эволюции, оказав во многом определяющее воздействие на гуманизацию общечеловеческих представлений и нравов
   Параллельно и в связи с общей идеей милосердия в аристократической среде произошло становление образа женщины как носительницы положительного морального начала. Это можно понять как нарастание потребности в нравственном идеале, для удовлетворения которой женщина оказалась наиболее подходящим объектом. Появился "женский кодекс" - конвенциональный свод норм поведения и соответствующих личностных качеств хорошо воспитанной женщины, в котором милосердие выступает непременным компонентом.
   Милосердие сплошь и рядом выглядит как ценность и принципиальная идея, но в необходимых случаях она выступает очень эффективной рабочей идеей. В различных ситуациях масштабного насилия и падения социальной дисциплины милосердие нередко остается последним прибежищем для страдающих и обездоленных. Если говорить о наиболее заметном практическом воплощении идеи милосердия, то ее различные направления привели к последовательному развитию практики помощи престарелым, больным, сиротам, неимущим и т. д. Особенно показательна в этом плане динамика отношения общества к детям. В далеком прошлом слабых или нежеланных новорожденных просто оставляли без присмотра, т.е. обрекали на гибель. Постепенно эта многовековая традиция была преодолена и внедрилась практика подбрасывания так или иначе нежелательных детей для воспитания их в специальных сиротских учреждениях или семьях более сердобольных граждан. В Х1Х - ХХ столетиях подобное явление в преобладающей степени ушло в прошлое. Нынешнее отношение к детям, сравнивая его с прошлым, обозначают как детоцентризм.
   Идея милосердия достаточно очевидно стоит за последовательным смягчением наказаний за правонарушения, эволюцией методов воспитания, достижением женского равноправия, гуманизацией супружеских отношений. Соображения о милосердии стали настолько естественными, что мы просто перестали их воспринимать как фактор гуманности. Так, например, никого не удивляют акты масштабной гуманитарной помощи слаборазвитым и нуждающимся регионам, деятельность международных организаций типа Красного креста, "Международной амнистии", "Врачей без границ" и т. п. Достаточно ярким проявлением идеи милосердия выглядит и движение за более гуманное обращение с животными.
   К сожалению, идея милосердия сталкивается с другими насыщенными энергией эмоционально - когнитивными конструктами, практически ведущими к насилию, хотя за ними стоят свои "высокодуховные" соображения.
  
  
  
  
   Идея толерантности.
  
   Данная идея, которая заключается в необходимости терпимости к нежелательным поведенческим проявлениям и сдерживании вызванных ими отрицательных эмоциональных реакций, стала значительным общечеловеческим культурным достижением. Ей было труднее укрепиться в общественном сознании, чем предыдущим гуманным идеям, поскольку сдерживание - это реакция торможения желаний, а торможение как волевой акт требует более значительных усилий, чем то импульсивное возбуждение, на котором основываются реакции влечения, симпатии и жалости.
   Мы на каждом шагу видим, как легко и "естественно" возникает рационализация импульсивных реакций недовольства, раздражения и гнева, быстро находятся подкрепляющие аргументы и теории. В то же время для того, чтобы осудить мышлением то, что вызывается чувствами, нужны навыки критичности, рассудочности, справедливости, опыт определенной мудрости. Поэтому идея толерантности возникла на довольно позднем уровне эволюции и становления общей культуры.
   Нетерпимость, которая предшествовала развитию толерантности, выражалась первоначально в агрессивных поведенческих реакциях, насилии, а с нарастанием "культурного слоя" - в несдержанности при вербальном оформлении отрицательных эмоций. Различные письменные документы доносят до нас свидетельства разгула антитолерантных нравов в виде традиции называть домочадцев, соседей, слуг унизительными прозвищами. Следы данной традиции пронесены через века, например, во многих фамилиях. В литературных произведениях мы постоянно находим примеры "размашистости" в выражениях наподобие "Степки - балбеса" в романе М.Е.Салтыкова - Щедрина "Господа Головлевы".
   Хорошо памятны масштабные проявления антитолерантности, когда преследовались малейшие религиозные ереси и еще ближе к нашему времени - политическое инакомыслие. Свежи в памяти примеры нетерпимости к новациям в одежде, прическах, внешних манерах поведения.
   Наряду со справедливостью и милосердием, толерантность с ходом времени все более осознавалась как необходимая составляющая гуманной модели. Ее внедрение стало бы еще более успешным, если бы не противостоящая ей идея принципиальности. Это явление представляет собой одно из весьма заметных недоразумений в области смыслов используемых понятий.
   Разумная верность принципам не только не мешает человеку быть терпимым к допустимым (т.е. не преступным, не связанным с насилием) взглядам и поведенческим нормам других людей, но даже подчеркивает демократический характер этих принципов. Однако на уровне обывательской и коммунальной субкультуры, которая как бы притягивала к себе различные агрессивные идеи и манеры, понятие "принципиальность", пленявшее своей "идейностью" и наукообразностью, упростилось до упрямого отстаивания своей позиции. При этом использовался благородный мотив и облегчалась задача проведения конфликтов "на высоком уровне".
   Подобная "принципиальность" в советском исполнении была особенно популярна в 1920 - 1950 годы, когда бывшая крестьянско - мещанская поведенческая культура переходила от примитивно самодурного к более рациональному и цивилизованному варианту. Сейчас редко можно услышать оправдание несдержанности или грубости принципиальностью (скорее говорят, что "достали"), а в те времена такое встречалось довольно часто. Однако можно предположить, что и в наши дни на уровне не высказываемой мотивации многие люди проявляют нетерпимость из "принципиальных" соображений.
   На современном этапе идея толерантности оказывается одним из главных двигателей гуманности отношений, не только все более доказывая свою перспективность, но и завоевывая статус "королевы моды". На высоком мировоззренческом уровне она находит общее признание, что является великой победой разума над стихийной эмоциональностью. Одним из наиболее масштабных ее воплощений стало экуменистическое движение, которое, преодолевая массивное сопротивление, все же неуклонно завоевывает пространство общественного сознания. В политической идеологии она в ХХ веке также сказала свое веское слово, вдохновляя теории сосуществования и конвергенции. В области морали и поведенческой культуры продвижение толерантности выглядит наиболее демонстративным, поскольку связано с таким пикантным явлением, как борьба за равноправие сексуальных меньшинств. В сфере семейной и школьной педагогики ее влияние следует, безусловно, признать плодотворным.
   Однако несомненные успехи не означают, что реакция сдерживания агрессивных побуждений стала легкодоступной и всеобщей. Более того, у толерантности остается могучий когнитивный противник в лице идеи борьбы, которую мы обсудим в следующих разделах. В личностных системах идея толерантности больше представлена на принципиальном уровне, поскольку ее последовательное рабочее воплощение постоянно наталкивается на сопротивление со стороны традиционных социальных установок и привычек.
  
  
   Идея познания мира.
  
   Совершенствование мышления, главным фактором которого стало употребление речи, явилось тем великим приобретением человеческой психики, переоценить которое вряд ли представляется возможным. От предметных значений человек перешел к постижению причинно - следственных связей. На основе познавательного рефлекса сформировалась потребность в осмыслении и расширении представлений, которая благодаря развивающемуся механизму мышления активировала появление идеи познания окружающей действительности. Она заключается в необходимости проникновения в мир соотношений элементов существующей реальности, т.е. постижения многообразия ее явлений и закономерностей.
   Роль знаний всегда была чрезвычайно высокой. На ранних ступенях цивилизации они, как и власть, окружались почти мистическим поклонением, о чем, например, свидетельствует высочайший социальный статус жрецов. На фоне общей ограниченности представлений и примитивизма технологий всякий отрыв от обычного уровня, проявление осведомленности, понимания и мастерства, безусловно, способствовали возрастанию ценности самой идеи познания. Необычайная вера в могущество знаний вызывала даже некоторое опасение и страх, так что в прошлом существовало весьма настороженное отношение к интенсивно проявляющейся пытливости и стремлению знать как можно больше. Об этом довольно выразительно свидетельствуют некоторые пословицы, помещенные в словаре В. И. Даля. "Много знать - мало спать", "Много знать - скоро состариться". Подобные "предосторожности" передавали впечатление сложности и необъятности процесса познания, но они не могли существенно снизить престиж знаний.
   Это не удалось сделать даже такому квалифицированному и страстному "антиинтеллектуалу", каким, как ни парадоксально, выступал Ж.Ж. Руссо, который сам - то как раз и был носителем мощной интеллектуальной энергии. Будет нелишне вспомнить некоторые его высказывания, которые только выразительнее покажут истинное положение дел.
   "Любовь к наукам у какого - нибудь народа указывает всегда на начало разложения, которое она значительно ускоряет. Ибо эта любовь может возникнуть у целого народа только из двух дурных источников, которые знание, с своей стороны, размножает и увеличивает, - от безделья и от желания выделиться".
   "Роскошь, развращенность и рабство во все времена становились возмездием за наше надменное стремление выйти из счастливого невежества, на которое нас обрекла вечная Мудрость".
   "Невежество не наносит ущерба ни честности, ни нравственности, а размышления часто приводят к тому, что человек вступает в сделку с совестью и подыскивает оправдания своим неблаговидным поступкам".
   Препятствием на пути положительного отношения к познанию была и религия, постулаты которой, разумеется, изначально не поощряли рвение в деле проникновения в закономерности и тайны всего сущего. То, что вопреки суровому неодобрению церковью познавательной активности с ее неизбежной критичностью к примитивным представлениям эта активность непрерывно и неудержимо разрасталась, выступает одним из наиболее ярких доказательств чрезвычайной энергии и жизнеспособности идеи познания мира.
   К чести человеческого рода, данная настороженная позиция существовала только во времена преобладающей неграмотности и узости представлений наиболее значительной части населения. В наши дни необходимость приобретения знаний осознается всеми, а идея познания мира стала настолько вездесущей, естественной и универсальной, что совершенно утратила свой дискуссионный характер. Знания выступают такой же несомненной ценностью, как здоровье, материальные блага, хорошие взаимоотношения и т. д. Опасения по поводу чрезмерности знаний ушли в прошлое как забавный предрассудок, а если они и проявляются, то в связи с совершенно рациональной опасностью создания трудноконтролируемых технологий.
   Идея познания стала не только бесспорной, но и вошла как бы в плоть и кровь современного менталитета, создав один из основных мотивов общественной и индивидуальной созидательной активности. Несмотря на то, что благодаря радио, телевидению и интернету существует постоянное обилие информации, познавательная активность современного человека только продолжает возрастать. Об этом свидетельствует, например, увеличение числа людей среднего и старшего возраста, стремящихся получить высшее образование не для профессиональной деятельности, а для расширения и углубления системных, научных представлений. С обогащением представлений потребность в них только возрастает. В целом, идея познания мира как крайне необходимой и высокопрестижной деятельности совершает свое все более триумфальное шествие.
   Однако противник данной идеи надвигается на нее с другой стороны - со стороны релятивизации категории истины. Наблюдается один из великих парадоксов: надежность и практическая полезность человеческих знаний непрерывно возрастает, а само понятие истины все более подвергается сомнению.
   Согласно концепции постмодернистского конструктивизма, все представления о действительности создаются языком, т. е. выработанной человеком системой условных знаков. Возникает вопрос, почему всемогущий язык с его неограниченными творческими возможностями создает нечто определенное, устойчивое и такое, в котором человечество находит не произвол, а закономерности. Почему, скажем, созданное языком чередование времен года и суточных периодов нельзя этим же языком элементарно отменить? Великий творец - язык, оказывается, способен далеко не на все. Он, например, создал мучения и страдания, но почему - то никакие ухищрения лингвистов не в силах ни одного человека от них избавить. Он сконструировал множество человеческих пороков, болезней, стихийных бедствий, конфликтов, т. е. славно потрудился на ниве отравления человеческого существования, но почему - то он с такой же легкостью не может сделать то, о чем миллиарды людей мечтают, используя этот самый язык - дать им состояние длительной удовлетворенности жизнью. Он отказывается создать бессмертие, вечную молодость, несокрушимое здоровье или хотя бы достаточную степень человеческой честности и милосердия. Как - то получается, что у этого конструктора есть определенная специализация с явным привкусом пакостности и зловредности.
   Давно сформулированное в науке положение, что язык облекает в свою форму только то, что вначале было представлено на уровне ощущений и восприятий, просто стыдно высказывать из - за его якобы примитивного материализма, но вряд ли есть серьезные основания от него отказываться. Та часть реальности, которую называют ноосферой, действительно создается человеческой мыслью посредством формирования моделей, облеченных в языковую форму и воплощения их в материальные формы и социальные феномены. Но утверждение, что язык конструирует действительность, так же истинно, как то, что зубы пережевывают пищу или что легкие осуществляют дыхание.
   В философской литературе выдвигается несколько считающихся равноценными критериев истины. Они опираются на соответствие знания:
   - объективному положению дел предметного мира;
   - имманентным характеристикам идеальной сферы;
   - врожденным когнитивным структурам;
   - самоочевидности рационалистической интуиции;
   - чувственным ощущениям субъекта;
   - априорным формам мышления;
   - целевым установкам личности;
   - интерсубъективным конвенциям.
   Возникает вопрос, а не расшатает ли оно доверие к достоверности и надежности человеческих представлений и не пострадает ли человечество от неопределенности как буриданов осел погибал от голода между двумя охапками сена?
   Все же можно надеяться, что основания для крайних опасений, по - видимому, не очень серьезны. Когда дело доходит до оценки истинности суждений и выводов, касающихся насущных и жизненно важных явлений, любой человек, независимо от теоретически используемых им критериев истины, опирается только на один из них - соответствие общечеловеческому чувственному опыту, сформулированное и доказанное теми, кого считают наиболее квалифицированными экспертами.
   Ни один из самых радикальных субъективных идеалистов и релятивистов не будет сомневаться в прочности моста, здания, автомобиля и т.д. на основании того, что вся окружающая действительность возможно является только результатом человеческих ощущений или конвенционального соглашения. Если появляется более совершенная технология, скажем, выращивания хлеба, никому не приходит в голову решать вопрос о том, соответствует ли она первичной идее качественного злака или априорным формам человеческого мышления. Объективность как многократно подтвержденный чувственный опыт выступает в практических вопросах сверхавторитетным судьей и непререкаемым критерием истины. В конечном итоге важно то, что основанное на чувственном опыте соглашение, которое считают истиной - если принять этот критерий - обеспечивает или подтверждает наличие необходимых условий для успешной жизнедеятельности человеческого общества.
   Однако множественность критериев истины все же содержит в себе определенную опасность снижения авторитета знаний, что в первую очередь может сказаться (и уже по - видимому сказывается) на отношении к нормам морали. Разговор об этом будет продолжен в разделе, касающемся плюрализма мнений. Что касается общего ослабления человеческой познавательной активности, то такой угрозы, как можно надеяться, не существует. Наоборот, постоянное расширение представлений об окружающей действительности только множит число вопросов. Используя аналогию, можно сказать, что познание мира будет оставаться такой же значительной ценностью, как, скажем, дыхание останется таким же необходимым процессом независимо от того, какие еще будут открыты особенности этого физиологического механизма.
   В личностной системе представление о необходимости познания мира, очевидно, в большинстве случаев является не только принципиальной, но и рабочей идеей. Носители данной ведущей идеи стараются составить более или менее цельное представление о той или иной стороне окружающей действительности, интересуются существующими теориями и гипотезами. При этом уровень мышления и эрудиции может быть различным, что зависит уже от ряда других факторов.
  
  
   Группа идей борьбы с врагами.
  
  
   Что предшествовало идее борьбы.
  
   Среди основных впечатлений детства каждого индивида, кроме величия окружающего мира, обязанностей, труда, и заботы друг о друге, увы, неизбежно оказываются многочисленные эпизоды соперничества, недовольства, стычек, грубостей, ссор, скандалов, обид и драк. Все это порождает сначала впечатление, а потом и поддерживает уже существующую в общественном сознании идею неизбежности конфронтации и враждебности, которая называется в данной работе идеей борьбы с врагами или просто идеей борьбы. Ее укрепляет знакомство с фактами человеческой истории, наполненной постоянными конфликтами всех разновидностей. К сожалению, она оказывается мощным противовесом идеям величия, справедливости, гуманности и неутомимым автором ненависти, бесчисленных конфликтов и трагедий.
   Данную идею в наиболее общем виде можно сформулировать так: в жизни очень много враждебных человечеству сил, и у каждого человека на его жизненном пути оказывается много препятствий и врагов, поэтому только постоянная готовность и борьба дает ему шансы на относительно благополучное существование. Люди, конечно, редко прямо выражают такие мысли, но в различных косвенных высказываниях и, главное, в поступках идея достаточно явно присутствует.
   Борьба в ее разнообразных видах и формах оказывается одним из наиболее универсальных и вездесущих явлений в жизни общества и отдельного человека. Забыть о ней не дает даже простейшая ежедневная потребность перехода от покоя к активности, а также необходимость решения беспрерывно возникающих больших и малых проблем. А уж события в мире, о которых нас информируют СМИ, по большей части, вращаются именно вокруг конфликтов, стычек и преодоления препятствий.
   Вообще - то, теоретически трудно признать борьбу негуманным занятием, поскольку жизнь, как известно - сплошная борьба за существование, борьба с трудностями, препятствиями, врагами, неудачами, собственными недостатками. Теории о необходимости борьбы всегда пользовались популярностью и считались педагогически полезными, особенно в советское время. Они как бы стимулировали и мобилизовали энергию достижения целей в противовес успокоенности и душевной расслабленности. Существовал такой задорный молодежный девиз "Жизнь - борьба, в борьбе счастье!".
   А вот в жизненной практике эти волны энергии часто направляются на поддержание противостояния и вражды, для которых зачастую нет существенной причины, и на раздувание конфликтов, которых можно бы, в принципе, благополучно избежать. Если бы можно было сопоставить конструктивные и деструктивные плоды воздействия идеи борьбы, то, очевидно, вторые оказались бы более значительными.
   О силе идеи борьбы, сопровождавшей человеческое бытие, выразительно говорят некоторые обстоятельства. Во - первых, это страсть к завоеваниям и чрезвычайная жестокость в методах наказаний. Трудно объяснить все эпизоды только необходимостью добывания ресурсов, здесь явно просматривается энтузиазм борьбы, представление о доблести и почетности этого занятия, базирующихся на мощной идее борьбы. Во - вторых, это религиозное представление о дьявольском начале. На этапе анимизма и политеизма все сущее расставили по разные стороны добра и зла. В монотеизме для объяснения могущества природных сил, в принципе, можно было бы обойтись без образа врага, которым изображается дьявол, и причиной всех человеческих неприятностей считать карающие санкции со стороны одного "хозяина", но, поскольку человеческое сознание не могло обойтись без всепроникающей идеи борьбы, врагов, козней, наказаний, то пришлось изобрести князя тьмы.
   По мере цивилизационного развития причины и организационные формы борьбы, конечно, менялись, но, в целом, она по - прежнему оставалась повсеместной и острой. За нашествиями варваров следовали межнациональные войны, крестовые походы, колониальные захваты, революции, империалистические войны и т. д. Причины и поводы всегда казались существенными и актуальными, поскольку они исходили из конфликтов тех или иных интересов: экономических, территориальных, религиозных, идеологических, национальных.
   В период становления индустриального общества и материалистического мировоззрения представление об изначальной враждебности различных высших сил стало уходить в область архаики. Поддерживаемая экономическим прогрессом этика гуманизма оказала в последние несколько столетий мощное воздействие, которое бесспорно выразилось в демократических преобразованиях в большинстве стран развитого мира. Законодательное равенство и всеобщее образование смягчили картину неизбежного и всеобщего социального противостояния. Исходя из этого, тотальная идея борьбы, разумеется, должна была бы значительно смягчить свою остроту.
   Однако архетип борьбы вполне проявил свойственную ему энергию и прочность. Идея борьбы сама стала "мотором" и той осью, на которую нанизываются любые несогласия, что придает им более острый и конфликтный характер. Всяческие разногласия "прогреваются изнутри", т. е. активизируются идеей борьбы, как конфликты мальчиков - подростков обычно поддерживаются обостряющейся в этом возрасте потребностью в самоутверждении в связи с освоением ими своей гендерной роли.
  
  
   Основания для выделения идеи борьбы.
  
   Но что, собственно, позволяет выделить идею борьбы как устойчивое когнитивное образование, стереотип сознания, а не естественные и адекватные реакции на действительно бесчисленные ситуации разнообразных человеческих конфликтов? Ответ на этот вопрос на каждом шагу подсказывается жизнью. Человеческое взаимодействие переполнено теми шаблонными формулами общения, которые созданы не для конструктивного решения возникающих противоречий, а для нанесения психологического ущерба оппоненту с помощью ворчания, брани, оскорблений, иронии, откровенного высмеивания, угроз и применения физической силы. Все это зачастую носит характер не целесообразного и соответствующего ситуации действия, а предупредительной меры, некоторой привычной тактики по принципу "Лучшая защита - нападение". Эта тактика сплошь и рядом мотивируется установкой, в основе которой лежит представление, называемое здесь идеей борьбы.
   Но неужели большинство граждан современного мира искренне верят, что раздраженное или грубое замечание в транспорте, выражающее, скажем, пожелание подвинуться, лучше достигает цели, чем вежливая и любезная просьба? В спокойных и отстраненных обсуждениях люди, как правило, выражают понимание выигрышности тактики приветливости, но в реальных ситуациях многие переходят на агрессивную тональность. Подобное отступление от декларируемой линии поведения всегда объясняется воздействием эмоций. "А как же иначе! Ведь люди не автоматы".
   На самом деле эмоции, в целом, находятся под весьма эффективным контролем разума, который выработал принципиальные целесообразные способы реагирования, способные достаточно надежно подсказывать рациональные решения. Однако в том - то и дело, что эти способы и правила поведения часто являются детищем системообразующей идеи борьбы. В данной ситуации эта идея начинает звучать приблизительно так: "Мир наполнен невоспитанными и агрессивными людьми, легко вступающими в конфликт. Я, конечно, не такой человек и всегда стараюсь быть миролюбивым, но в подобном окружении моя тактика приведет только к проигрышу. Своей воспитанностью я буду лишь потакать грубиянам и хамам. Мое временное небольшое отклонение от поведения культурного человека вполне извинительно и нормально ". Идея борьбы в ее современном и типичном варианте вся наполнена подобными "исключениями", действующими в бытовом, семейном и служебном общении.
  
  
   Основные воплощения идеи борьбы.
  
   Можно назвать некоторые наиболее очевидные воплощения данной идеи. В сфере организационных форм это, в первую очередь, армия и все, что с ней связано: оружие, звания, военная форма, строй, парады, военная музыка, формы команд, знаки отличий и награды. Все это не просто необходимая атрибутика, но область романтики и поэзии. Сюда же относятся всякие околовоенные организации для подростков вроде скаутского движения. В области психологических стереотипов, объективно играющих роль рекламы, ярчайшим воплощением стала героика, военная доблесть и такие ее составляющие, как смелость, стойкость, физическая подготовка. Почти все идеологии включили в свой ценностный ряд воинские заслуги, воинский талант, военную славу.
   Получается так, что независимо от реальной необходимости борьбы существует область жизнедеятельности, в которой все как бы специально готовит и призывает к конфронтации. Если в стране есть армия, она должна оправдывать вкладываемые в ее содержание средства, а значит развиваться, совершенствоваться, пропагандировать себя и т. д. Военнослужащим, разумеется, нужно чувствовать свою необходимость, как вариант смысла жизни. Все это в течение многих веков поставило идею борьбы на прочнейший ценностный фундамент. Вспышки пацифистской идеологии нигде не имели заметного влияния на общество. Общим итогом развития идеи борьбы можно считать то, что неприятную и печальную необходимость проявлений насилия и жестокости превратили в сферу высокопрестижной деятельности и проявления необходимых личностных качеств.
   Но там, где есть престижность, там существует и широкое влияние на общество. Менталитет и стиль борьбы наложили отпечаток на характер почти всех общественных и межличностных отношений. Многие стереотипы поведения в мирной жизни стали прямым отражением и продуктом духа борьбы, пронизывающего человечество уже тысячи лет. Это выразилось в конфликтной субкультуре: совокупности коммуникативных средств, с помощью которых нейтральное общение принимает характер конфликтного, а объективно возникающие конфликты становятся более острыми.
   "Великим" и универсальным воплощением психологии борьбы, стала, конечно, проникшая во все поры нашего существования скандальность. Она считается настолько нормальной, что просто не осознается как дефект. Там, где можно промолчать или уступить, срабатывает привычка вступать в схватку. Ну и, конечно, наше самое родное и сокровенное - это бранные и вульгарные выражения. Здесь "золотым эталоном" выступает даже не брань как инструмент конфликтного взаимодействия, а нецензурная лексика в обычном и мирном общении. Это некий рудимент далекой эпохи, но в отличие от какого - нибудь копчика он не просто незаметно существует, а продолжает активно формировать нашу действительность.
   Типичная технология скандальности включает, в первую очередь, негативные обобщения, профилактические наказания, общение в стиле перебранки, высмеивание, передразнивание, перебивание и т. д. Как жестокости на войне превратились в доблесть, так и всяческие грубости, колкости, оскорбительные преувеличения и инсинуации прочно вошли в репертуар "дискуссионного" общения не только неграмотной массы, но и достаточно, казалось бы, культурного социального слоя. Прискорбно то, что конфликтная субкультура наполнила своим духом те отношения, в которых борьбы должно быть как можно меньше, например педагогические, супружеские и родительско - детские.
   Одним из наиболее выразительных проявлений данного стиля стала распространенная манера общения в коммунальных квартирах известного периода советской истории - то, что можно образно назвать коммунальной техникой. Конфликтная субкультура здесь была (будем надеяться, что постепенно уходит в прошлое) особенно энергичной, пафосной и являла область своеобразного искусства и энтузиазма. Здесь постоянно создавались продукты того агрессивного остроумия, которые любят пародировать в своем творчестве юмористы стиля И. Бабеля, И.Ильфа и Е.Петрова, М.Зощенко.
  
  
   Избыточность идеи борьбы в современном мире.
  
   Но, пожалуй, наиболее очевидной становится избыточность и искусственность идеи борьбы с точки зрения принципиальных условий постиндустриального общества и глобализирующегося мира. Устранены наиболее резкие социальные и экономические контрасты, служившие неиссякаемым источником протеста и бунтарства. В основном, закончились попытки воплощения в жизнь проектов, порожденных теорией классовой борьбы. Смягчена расовая и религиозная нетерпимость. Постоянно внедряется в жизнь все более толерантное отношение к инакомыслию и к разногласиям бытового характера.
   Словом, если посмотреть на социальную действительность отстраненным и философски окрашенным взором, то создается впечатление меньшей, чем ранее, обоснованности и актуальности идеи борьбы. Однако распространенность всяческих конфронтаций по - прежнему вызывает самую серьезную обеспокоенность, о чем свидетельствуют локальные войны, преступность, терроризм, конфликтность в служебных и бытовых отношениях. Более того, последствия конфликтов в связи с совершенствованием орудий уничтожения становятся все более масштабными, так что опасность, исходящая от идеи борьбы, в целом, не становится менее значительной.
   Создается впечатление, что в социуме существует некий могучий очаг энергии борьбы, который постоянно ищет новые пути своего выхода, используя для этого различные возможности. Это явление, похоже, хорошо просматривается на примере постсоветского пространства. Казалось бы, преодоление тоталитаризма с его преследованием инакомыслия, внедрение демократических форм власти, падение "железного занавеса", смягчение социального контроля в области индивидуального поведения должно несомненно отдалять общество от всяческого противоборства, вносить умиротворение во все виды отношений, отвращать общество от всего, что напоминает ему жестокости, грубость, преследования, стычки, хулиганство и весь антураж этих неприятных явлений.
   Не тут - то было! В обществе не только не пропал, но повысился интерес к криминальной теме и "криминальной романтике" в виде повального увлечения блатным жаргоном и матерщиной, песнями на соответствующие темы, внешними атрибутами преступного мира. Бесконечные телепередачи и фильмы с сюжетами погонь и драк неотвратимо настраивают зрителей на неизбежность и нормальность подобных явлений, на то, что это и есть проявление истинной жизнеспособности и силы. "Крутость", т. е. сленг, брутальность и сила кулака - все это - "настоящая" жизнь, а не какие - то надуманные и сопливые сценические сюжетики.
   Часто можно услышать, что все это выполнение зрительского заказа, удовлетворение зрительского вкуса. Другого зритель якобы не желает, а потому наше демократическое общество, которое в отличие от советского не занимается грубым навязыванием идеологических догм, вынуждено считаться с его запросами. Им и следуют, исходя из демократических соображений современно настроенные работники СМИ. При этом тяга народа к сценам насилия считается изначально неоспоримой. Согласно другому популярному мнению, все дело заключается в прибыльности подобной телепродукции, перед которой отступают всякие прочие соображения.
   Даже, если предположить, что роль коммерческого интереса преувеличена, а дело больше во вкусе самих "отцов нашей духовности" - а ведь именно работники СМИ, хотят они того, или нет, ими являются - то гордое знамя всяческой борьбы продолжает реять так же ярко. Ведь они - то действительно отражают предпочтения значительной части массовой аудитории, т. е. они "плоть от плоти". Выходит, что идея борьбы, вскормленная некогда оскалами окружающих хищников и звуками пробиваемых каменными топорами черепов соседей, сегодня совершенно вольготно чувствует себя в окружении наших интеллектуальных интересов и эстетических представлений. Над ее поддержанием неутомимо и плодотворно трудится наша творческая элита.
  
  
   Идея героизма.
  
   Рассмотрим производные идеи борьбы, т. е. всеохватывающего представления о ее необходимости. Прежде всего следует, по - видимому, указать на прославленную идею героизма. Она является одной из самых ярких и пафосных идей человеческого сознания. Вспомним, что наиболее ранние из известных литературных произведений, такие, как "Сказание о Гильгамеше" или поэмы Гомера посвящены именно войнам и воинской славе, о том же повествуют наиболее значительные памятники фольклора.
   Весь строй человеческой жизни с неизбежными и непрерывными войнами безусловно порождал представление о воинских качествах как о самом необходимом среди всех прочих человеческих достоинств. Ореол героизма был наиболее эффективным средством создания того уровня энергии и мотивации, который мог обеспечить требующиеся в ситуациях постоянного риска волевые усилия.
   Разумеется, в ход были пущены и максимальные средства воздействия на сознание, например, клятвы, торжественные ритуалы, форма одежды, прославление героев средствами искусства и увековечения их памяти. В общественное сознание внедрился один из самых эффектных символических социальных эталонов - образ воина - героя, который наряду с фигурами властителей представлял пантеон человеческого величия.
   По крайней мере для мужской половины человечества сформировался очень четкий и императивный кодекс одобряемых обществом личностных качеств. В целом, всегда ценилось многое, в том числе интеллект, уравновешенность, миролюбие, скромность, но на первом месте как некий сертификат мужского достоинства выступила способность проявить необходимые свойства психологии воина. И поскольку далеко не все мужчины обладали достаточно выраженными врожденными предпосылками решительности, смелости, стойкости и выдержки, то для многих из них это стало непростой задачей, требующей мобилизации всех психологических ресурсов. Каждое новое поколение должно было слышать звучание идеи борьбы и героизма с прежней силой и пафосностью.
   Тысячелетиями отрабатывавшийся механизм подготовки воинов не мог не подействовать на всю человеческую ментальность, неизбежно наложив отпечаток на представления, поведенческие стереотипы и традиции. Воинская доблесть требовала не только физической подготовки и мужества, но и демонстрации воинственности и бесстрашия, т.е. умения психологически воздействовать на врага, что играло немалую, а иногда и решающую роль в достижении победного результата. Известно, какое значение предавалось в примитивных культурах всяческому антуражу: раскраске, татуировкам, облачению, воинственным крикам и т.д. Эта часть воинской подготовки сыграла в истории человечества особую роль.
   "Угрожающая техника" как производное воинской доблести стала некой психологической доминантой - возможно, одним из самых сильных эмоционально - когнитивных комплексов, повлиявших на характер человеческой культуры. Очевидно, мы не осознаем, насколько всеохватывающе проникнута наша психология установками и привычками этого детища идеи борьбы и героизма. Наряду с необходимыми для реальной борьбы образованиями оно породило целый ряд избыточных когнитивных, эмоциональных и поведенческих реакций и стереотипов.
  
  
   Идея необходимости борьбы за выживание.
  
   Сейчас трудно установить, звучала ли отчетливо эта идея, скажем, в античные времена, но в наши дни она приобрела значительную популярность. Научной подкладкой идеи якобы стал социальный дарвинизм. Неоднократные критические замечания ученых по поводу переноса явления естественного отбора в социальную плоскость мало действуют на философию обыденного сознания, поскольку положение о борьбе за выживание солидно звучит и становится удовлетворительным объяснением многих неприятных или противоречивых явлений окружающей действительности. В данном разделе речь идет об идее борьбы за выживание как общем мировоззренческом представлении, связанном с человеческими отношениями, а не о той конкретной экономической ситуации, которая создалась для многих людей в результате финансового кризиса.
   На уровне житейской психологии очень распространено представление о том, что более агрессивный человек всегда или в большинстве случаев побеждает менее настойчивого и боевитого в конфликте интересов, а значит - и это представляется "народному уму" неоспоримым - он выигрывает и в борьбе за выживание. Можно предположить, что если бы это было так, то отбор в течение миллионов лет, наверное, уже привел бы к тому, что человеческий род состоял преимущественно из возбудимых психопатов.
   К счастью, это не так, доказательством чего являются не только психологически грамотные умозаключения, но и многочисленные наблюдения, показывающие, что сдержанные и миролюбивые люди вполне успешно решают свои жизненные проблемы, причем именно благодаря тому, что они не вступают в конфликты, не портят отношения с людьми и не увеличивают количество своих недоброжелателей. В современном обществе, несмотря на все рудименты зоологической агрессивности, все - таки достаточно прочно укрепились нормы законодательного регулирования и положительной морали, позволяющие в большинстве случаев обходиться без агрессии и насилия. Борьба за выживание, если уж есть необходимость использовать это выражение, конечно, существует в виде постоянных усилий для получения средств к жизни и повышения ее качества, но она требует значительно больше трудолюбия, терпения и доброжелательности к людям, чем тех реакций и эмоций, которые связаны с понятием борьбы.
   Данная идея носит для ее сторонников, конечно, больше принципиальный, а не рабочий характер, т.е. они не готовятся каждую минуту вступать с кем - нибудь в конфликт или драку. Тем не менее это все же не пустые слова, а некий аттитюд, который, если и не влияет на ежедневную поведенческую мотивацию, то способствует существованию в обществе общей идеи борьбы с врагами.
  
  
   Идея врага.
  
   Обратимся к следующему компоненту идеи борьбы - идее врага, т.е. убеждению в том, что никакие неприятности не бывают случайными и что во всех коллективных и индивидуальных трудностях жизни виноваты некие злонамеренные и враждебно настроенные люди.
   Объективные причины появления этой идеи в эволюционном и историческом масштабе вполне очевидны. Человеческое окружение всегда была полно опасностей, связанных с хищниками, стихийными бедствиями и врагами. Все это не могло не пробудить в сознании образа враждебных сил и необходимости постоянной защиты. Начало, как известно, было положено анимизмом, согласно которому жизненной силой, характером и намерениями наделялся каждый окружающий предмет, что, разумеется, увеличивало и количество возможных врагов. Для синкретической логики пробуждающегося сознания представлялось естественным, что, если существуют хищники, наводнения и землетрясения, то и от любого куста или камня можно ожидать враждебных действий. Если, скажем, охотники приносили добычу и вскоре от несчастного случая погибал член рода, никто не сомневался, что это было результатом мести убитого на охоте животного. До нашего времени дошла традиция учить ребенка побить предмет, об который он ушибся. Это не просто незатейливый способ утешить малыша, но древнейший рудимент веры в существование враждебности в окружающем мире.
   В неменьшей мере обстановка враждебности поддерживалась конфликтами с другими группами в борьбе за ресурсы существования. Развивающийся коллективный разум использовал свой усиливающийся потенциал не только для улучшения защиты от стихии, но и для усиления средств уничтожения противника. В обстановке того менталитета, который можно образно назвать первобытной паранойей, это, было, увы, естественным делом. Борьба с чужаками составляла одно из основных занятий, казавшихся совершенно естественным и неизбежным. Постоянно поступающая информация о конфликтах приучала каждого к мысли, что существование внешних врагов так же органично, как атмосферные осадки и изменения температуры. Всяческая враждебность и мстительность считалась абсолютно естественным и нормальным явлением. Чужие были потенциальными врагами. Любой чужак был по определению врагом, и с ним следовало только бороться.
   Через тысячелетия истории проходят многочисленные ритуалы черной магии, т. е. действия, якобы способные причинить вред другому на расстоянии, или столь же массовая практика предотвращения подобного вреда. Никто не сомневался во всеобщности этого явления. Истина "человек человеку - враг", очевидно, была совершенно этически нейтральной, просто констатацией факта. Выше уже отмечалось, что существовала какая - то всеобщая первобытная паранойя, но только она расценивалась ее субъектами как абсолютно нормальное мировоззрение.
   С появлением монотеистических религий образ высшей силы зла - дьявола стал ее естественным и органичным атрибутом. Средневековая дьяволиада с ее чертями, ведьмами, инкубами, суккубами, оборотнями и привидениями стала вершиной творчества в данной области. Борьба с врагом приобрела более организованный и систематизированный характер. Была теоретически усовершенствована, отточена и введена в действие высшая религиозная санкция на его уничтожение. За земными исполнителями дело не стало. Известно, сколько это принесло мучений и сколько унесло человеческих жизней.
   Самым обычным и "рабочим" компонентом идеи врага стала враждебность к чужим. Весьма существенным фактором школы ксенофобии, которую пришлось пройти человеческому роду, очевидно, явилось различие религий. Действительно, как могли люди со значительно более иррациональным и агрессивным менталитетом, чем у наших современников, воспринимать существование иных религий, утверждавших, что великий и священный хозяин всего сущего - это совсем не тот, кому они поклоняются? Нам, наверное, даже трудно сейчас представить, насколько оскорбительным выглядел для них такой факт и как он взывал к беспощадной расправе. В светском варианте ксенофобия, пожалуй, в наибольшей мере выразилась в расизме и шовинизме. Для этих идей всегда находят весьма убедительную рационализацию, а зачастую ксенофобия даже и не нуждается в каком - либо обосновании. "Чужие", "неприятные" - и этого достаточно.
   Традиции межгосударственных отношений, в результате которых, как известно, многие столетия не сомневались в агрессивных намерениях сильных и не церемонились с покорением более слабых, также твердо впечатали в сознание образ соседних народов как враждебной силы. Суровым взором смотрели на противника и в идеологической теории, которая определила классовые и политические бури последних столетий. Короче говоря, как бы это не оценивать, идея врага стала неизбежным и неотъемлемым продуктом исторического сознания, а ксенофобские убеждения и установки, оказались такими же характерными для человеческого рода, как, скажем, чувство родственной близости.
   Существует немало иллюстраций могущества влияния идеи врага на человеческое сознание, в том числе, например, наиболее распространенный характер параноидного бреда - преследования, отношения, враждебного воздействия. Основная масса людей, разумеется, не страдает паранойей, но и среди здоровых идея врага, к сожалению, также пользуется чрезвычайной популярностью.
   Одним из источников враждебности выступает вполне вроде бы положительное образование - установка на внутригрупповую солидарность - производное от великого чувства социальной солидарности. Этот прекрасный эффект групповой психологии, как ни прискорбно, почти всегда предполагает соперническое отношение и недоброжелательность по отношению к другим подобным объединениям, и для такой позиции, разумеется, успешно находится рационализация. Данное явление известно в научной психологии под названием внутригруппового фаворитизма. Примерами могут служить школьные классы, студенческие группы, производственные подразделения и т. д. Настороженность и недоброжелательность возникает автоматически и интуитивно и преодолевается только в процессе более близкого знакомства и совместной деятельности.
   Если внутригрупповой фаворитизм срабатывает даже по отношению к близким по своим характеристикам группам, то уж объединения с существенными отличиями - расовыми, национальными, идеологическими, религиозными - просто обречены быть объектами легко возникающих предубеждений. Их, собственно, и не нужно искать - они всегда под рукой: этнически чуждые элементы, политические и религиозные противники, эмигранты. Легко возникает соблазн самоутверждения путем приписывания превосходства над другими той общности, с которой идентифицирует себя индивид, что получило яркое воплощение в расизме и национализме. К чести человечества, в ХХ веке грубые формы расизма были в преобладающей степени преодолены, а вот национализм занимает еще достаточно прочное место. Этот источник порождения идеи врага обладает, очевидно, весьма высокой производительностью. Известно, с каким удовольствием многие подчеркивают и высмеивают всякие необычные, чуждые для постороннего глаза манеры, привычки и обычаи других народов. Часто это делается с достаточным добродушием, но существует немало людей, которые с энтузиазмом используют подобный материал для повышения самооценки, что объективно способствует раздуванию недоброжелательности и враждебности.
   В наши дни идея врага, разумеется, подверглась значительной трансформации под влиянием цивилизованного образа жизни, идей гуманности и справедливости. Они последовательно и успешно отвоевывают ментальное пространство, способствуя преодолению всяческой враждебности в человеческих отношениях. Повсеместное утверждение того, что называют правами человека, является эпохальным сдвигом в человеческом сознании, свидетельством значительного преодоления идеи борьбы и ее производных.
   Но и того, что осталось, оказывается достаточно. Стоит появиться какому - либо социальному или политическому противоречию, как пышущая энергией идея врага сразу начинает подбрасывать свое топливо и раздувать огонь конфликта. Не трудно вспомнить сотрясавшие Европу несколько столетий межгосударственные и межнациональные распри и классовые битвы. Сейчас на сцену выступают новые противоречия, которые обозначают как борьбу цивилизаций. Показательными выступают также не столь принципиальные и болезненные, но весьма типичные противостояния поколений, сторонников различных традиций, манер поведения, интересов, модных предпочтений и вкусов, что порой представляются особенно выразительной иллюстрацией.
  
  
   Идея врага в современной модификации.
  
   В последние десятилетия зазвучал новый, модный и современно изящный мотив вечной темы врага - воздействие власти на массы с целью ее эксплуатации различными тонкими, созданными современными технологиями способами. Как известно, почти полностью потеряла популярность коммунистическая идеология, в которой эксплуатация была основным пугалом и врагом благополучия большинства населения. Согласно теории классовой борьбы, эксплуатация означала получение прибыли путем присвоения непропорционально высокой доли результата труда эксплуатируемых. В условиях рыночной экономики тема эксплуатации стала вроде бы малоинтересной. Но не тут - то было! Когда речь заходит о средствах влияния власти на массы и, вообще, одних групп людей на другие, вновь появляется грозный призрак этого злодейского замысла. Правда сейчас термин "эксплуатация" используется в более широком значении. Это уже не извлечение экономической выгоды, а некое всеобщее духовное порабощение. Причем речь идет не о власти какой - либо преступной группировки, мафии или тоталитарного режима, а о любой власти, о власти вообще. Пишущие об этом явлении авторы наделяют власть чрезвычайной прозорливостью, изобретательностью и способностью предвидения, которую она использует для эксплуатации масс. Она поистине всесильна в своем господстве над рядовыми людьми, полностью внушая им все, что ей нужно для сохранения своего положения.
   Новое понимание эксплуатации означает, например, то, что у человека искусственно развивают стремление к сверхпотреблению ради обеспечения сверхприбыли "власти". Для этого якобы производится формирование противоестественных, патологических потребностей и разрушение человеческой психики.
   " Возникла идеология "общества потребления", в котором избыточное потребление (по сути нацеленное на быстрое и эффективное уничтожение избыточных продуктов производства) стало своего рода общественной обязанностью, неисполнение которой наказывалось обществом (потерей социального статуса, и, даже, в некоторых случаях, работы). Главной движущей силой общества потребления стала постоянная смена моды и реклама, которая из информации о возможности удовлетворения потребностей в товарах и услугах превратилась в высокоэффективное средство массового гипноза, формирующего сами потребности через прямое воздействие на подсознание (НЛП и ряд тому подобных методик воздействия на психику). Естественные потребности здорового человека ограничены, и их искусственное расширение предполагает изменение (искажение) самой его природы, формирование противоестественных, патологических потребностей, что и становится задачей товаропроизводителей и самой системы. Разрушение человеческой психики в противоестественных для нее условиях насильственного сверхпотребления, само по себе стало существенным компонентом цивилизационного кризиса". ( 8, С.25).
   В последние десятилетия была сделана "гениальная находка" - введены в оборот термины "манипулирование", "манипуляции". Так называют скрытые, замаскированные воздействия с целью какой - либо выгоды для манипуляторов. Они обрели статус непреложной истины и всеохватывающего явления, и теперь достаточно назвать что - нибудь манипуляцией, как все становится совершенно ясным. Против этого трудно возражать, поскольку уже успешно создано впечатление, что манипуляторы и манипуляции вездесущи. Понятие манипулирования чрезвычайно пришлось по вкусу многим представителям гуманитарных наук. Оно достаточно неопределенно по содержанию и в то же время обладает ярким обвинительным пафосом. Действительно, любые пропагандистские акции власти можно отождествить с манипулированием, приписав им некие тайные намерения, которые трудно подтвердить или отбросить.
   "Немногочисленные центры, создавая для себя комфортные условия, приводят к "беспорядку" остальную часть планеты. Поэтому и возникает необходимость создания унифицированного человека, легко манипулируемого, удобного для эксплуатации". ( 8, С.2).
   Ажиотаж вокруг коварных замыслов власти и техники манипулирования фактически является результатом соединения идей борьбы и свободы, обладающих большой энергией и инерцией. Их ярким выражением предстала пафосная идея постмодернистской философии о "тотальной репрессивности". Эксплуатация якобы стала само собой разумеющимся злом мирового масштаба, заключающемся в хищническом использовании свободной воли масс в интересах власти. Последняя всегда стремится тотально репрессировать, т. е. полностью подчинить себе отдельного человека и манипулировать им с целью самосохранения.
   "Сегодня работа, потребление, досуг человека регламентируется с помощью рекламы и идеологий. Человек утрачивает свою активную, ответственную роль в социальном процессе; он становится полностью "отрегулированным" и обучается тому, что любое поведение, действие, мысль или чувство, которое не укладывается в общий план, создает ему большие неудобства. Если он не подчинится, то ставит под угрозу возможность продвижения или рискует потерять работу и, пожалуй, самое главное, рискует почувствовать себя в изоляции, лишенным коммуникации с другими". ( 8, С. 11 - 12).
   Чем отличается протест против тотальной репрессивности от обычной борьбы за демократические права и свободы человека? В концепции тотальной репрессивности молчаливо предполагается, что в истинно свободном обществе человек должен быть абсолютно свободен в своих решениях и предпочтениях, а власть - только обслуживать его потребности и интересы. Не может быть никакого давления на его мнение и убеждения. С этой точки зрения, всякую идеологию и попытки внедрения каких - либо социальных ценностей можно всегда рассматривать как осуществление тотальной репрессивности.
   Возникает вопрос: а как может существовать государство, его идеология и политика без опоры на поддержку населения, и может ли общество не пропагандировать свои ведущие концепции? Законная власть, лучше она или хуже, вынуждена и обязана для нормального общественного функционирования создавать определенное ценностное единство, обеспечивающее атмосферу согласия, хотя бы приемлемый уровень законопослушания граждан и наличие оптимистических социальных перспектив. Другое дело, что идеологические доктрины могут быть ошибочными и даже вредными для благополучия общества - к сожалению, как показывает история, такое случается - но эксплуатация тут не при чем. Свободная воля каждого - это абсолютно наивный миф. Эффектное понятие эксплуатации властью народа и тотальной репрессивности, очевидно, интуитивно использует еще не вполне исчезнувшую мощную ауру теории классовой борьбы, рефлекторно вызывающую протестную реакцию авторов и читателей.
   Идея власти как неизбежного эксплуататора, в принципе, не нова - она уже в Х1Х веке породила противостоящую ей доктрину анархизма, понимаемого, если его не вульгаризировать, как местное самоуправление. Оно должно было обеспечивать максимальную возможность участия в управлении каждого члена общества и тем избавить его от произвола тиранов. Но жизнь показала, что анархизм имеет свои очевидные слабые стороны. Во - первых он также порождает диктаторов, только более мелкого масштаба. Во - вторых, деление на мелкие общины противоречит современным тенденциям мировой экономики, политики и защиты безопасности.
   Возможно, в отдаленном будущем исчезнут государственные границы, конфликты национальных амбиций, экономических интересов, идеологий и религий, и тогда человечество сможет позволить себе меньше заботиться об объединяющей силе духовных ценностей. Но и в этом случае они будут существовать и давать некоторым энтузиастам основание для обвинения власти в "тотальной репрессивности". Ценности и нормы порождаются и существуют даже помимо их целевого назначения, просто в силу свойства человеческого мышления синтезировать и структурировать отдельные фрагменты восприятия окружающей действительности.
   Попробуем представить, что современное общество вдруг перестало воздействовать на своих членов с помощью СМИ, предоставив им полную свободу ценностных ориентаций. Вряд ли в этом случае следует ожидать упоения освобождением и триумфа по поводу победы над "тотальной репрессивностью" Это станет для человечества большим ударом по его психологическому комфорту. Оно окажется в состоянии ценностной неопределенности и большой растерянности. Э. Фромм в своей работе "Бегство от свободы" убедительно показал, что очень многие люди испытывают настоятельную потребность в четкой системе руководящих ориентиров. Он имел в виду наиболее конформных индивидов, но в целом, в ценностной ориентации нуждаются все. Начнутся усиленные поиски ведущих идей в области идеологии и морали, которые закончатся созданием руководящей системы, т.е. той самой идеологии и необходимой для ее поддержания власти.
   На самом деле ситуация полного отсутствия идеологии возможна только как мысленный эксперимент, поскольку в реальности в обществе существует мощный пласт ценностей, который не может быть уничтожен полностью. В случае значительной ценностной трансформации, как это произошло после распада Советского Союза, общество испытывает сильнейшую потребность в восстановлении целостной идеологической направленности, оно жаждет получить новую "тотальную репрессивность".
   Что касается манипулирования, которое сторонники этой доктрины склонны видеть на каждом шагу, то здесь очень много преувеличенного и вызванного, как это часто бывает в подобных случаях, использованием нового термина. Оно было извечным инструментом влияния на отдельных людей и группы. Многие манипулятивные элементы, такие, как комплементы, ободрения и формулы вежливости привычны, не несут никаких корыстных намерений и считаются необходимыми коммуникативными средствами в цивилизованном обществе. Не новы манипуляции в рекламе, предвыборной борьбе, политической пропаганде. Традиционно манипулятивна религиозная обрядность. Другое дело, что, благодаря возрастанию возможностей СМИ, манипулятивная техника становится все более всепроникающей и эффективной.
   Существует встречный процесс возрастания образованности, критичности населения и усовершенствования демократических процедур. Современный человек не утрачивает свою активную, ответственную роль в социальном процессе и не становится "полностью отрегулированным". Когда читаешь подобные утверждения - а их немало в публикациях - создается впечатление, что происходит убывание демократичности, сознательности и самостоятельности рядового человека, т. е. здесь явно присутствует идея деградации человеческой культуры, которая (идея) в данной работе будет проанализирована ниже. Можно ли забывать о малоразвитости, забитости, покорности традициям и власти большинства населения в прошлом? Неужели на их фоне современный человек выглядит марионеткой или пешкой? Неужели выборы (при всех их недостатках), постоянные опросы общественного мнения, интерактивные акции СМИ, обмен мнениями в интернете ничего не дают в плане социальной активности населения?
   Таким образом, есть основание считать эту модную и эффектную мысль о тотальной репрессивности, эксплуатации властью народа и о всеохватывающей практике манипулирования не чем иным, как новыми вдохновенными вариациями на тему идеи врага. Эта идея, по - видимому, является мощным источником эмоциональной и интеллектуальной энергии, которая, похоже, еще долго будет активировать появление ее различных вариантов.
  
  
   Идея наказания.
  
   Данная идея тесно связана с идеей врага, но ее можно рассматривать как достаточно самостоятельное образование. Конечно, в наиболее очевидном варианте стремление к наказанию возникает по отношению к врагам, однако в том - то и дело, что сфера его действия распространилась за пределы ситуаций борьбы, став одним из универсальных коммуникативных средств в различных видах взаимодействия. Именно поэтому сформировалась идея наказания как представление о том, что оно является наиболее эффективным способом воздействия.
   Очевидно, решающим фактором становления данной идеи стала практика кровной мести, тысячелетиями существовавшая в человеческом обществе. Будучи крайне эмоционально напряженным и насыщенным актом, кровная месть, безусловно, впечатала в сознание человечества неуклонность, неотвратимость и необходимость наказания. Это можно сравнить с обрядами инициации, бракосочетаний или похорон, т. е. чего - то очень жизненно важного и обязательного. В том же направлении действовали и общие стереотипы понуждения, наиболее естественные для животного мира и унаследованные человеком. Ведь в "педагогике" животного мира мы видим мало возможностей воздействия кроме агрессии. Вербальная коммуникация сначала лишь перевела на язык других сигналов угрозу насилия и только постепенно стала средством применения более гуманных стимулов. На уровне рабочей идеи оно стало поистине второй человеческой натурой, привычкой и неким "наказующим рефлексом". В применении жестоких наказаний для искоренения преступности можно, с учетом эпохи, еще увидеть какую - то рациональность, но во многих других случаях, согласно историческим документам, проявлялась только слепо действующая традиция.
   Летописец Нестор описывает весьма характерную картину событий. " И выиде Олег на брег, и воевати нача, и много убийство сотвори около града греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви; а ихже имаху пленникы, овех посекоху, другиа же мучаху, иныя же растреляху, а другыя в море вметаху, и ина многа зла творяху Русь греком, еликоже ратнии творять".
   Христианская доктрина, как и в других случаях, стала убедительнейшим отражением органичности наказания для общечеловеческой психологии. Подобно тому, как фигура дьявола выросла из идеи врага, сюжет изгнания из рая воплотил глобальность представления о наказании в патриархальном сознании. Данный пример, конечно, создал грандиознейшую "педагогическую" концепцию.
   Так или иначе, но наказание стало поистине всепроникающим и всеобъемлющим способом влияния, который в течение тысячелетий безаговорочно принимали даже самые передовые, критичномыслящие и гуманные представители человеческого рода. Было ли это принципиально ошибочной позицией, т. е. были ли бы результаты лучше, если бы по какому - нибудь волшебству вместо наказаний применялось лишь поощрения, сказать трудно. Реальность же оказалась такой, что наказания стали столь же непременным элементом жизнедеятельности, как, скажем, дыхание или сон, неким универсальным общественным рефлексом.
   То, что на них опиралась правовая дисциплина, представляется достаточно естественным, но то, что с их помощью подавлялось инакомыслие, отклонения от статусного поведения, разногласия в семейных отношениях, всяческое детское непослушание, расценивается в наше время как неприятное наследие менее цивилизованного образа жизни. Впрочем, многочисленным поклонникам "Легенды золотого века" наказания представляются весьма оправданной, почтенной и заслуживающей уважения традицией.
   В последние столетия идеи социального равенства, политической демократии и устранения эксплуатации привели к общему гуманитарному прогрессу. Смягчение наказаний выступило одним из его ведущих направлений, выражением чего стало изменение карательных мер за различные правонарушения, отмена физических наказаний в учебных заведениях, снижение строгости родительских мер воздействия на детей.
   В советский период практическое отношение к наказаниям определялось двойственным и противоречивым сочетанием факторов. С одной стороны, массированно и эффективно воздействовала идея отказа от жестокостей и несправедливости "старого мира". Эта стратегия была исторически верной, справедливой и прогрессивной, она противостояла мощному пласту традиций эпохи этического примитивизма. Результаты развития данной тенденции недооценивать не стоит, они поистине грандиозны, поскольку вся наша сегодняшняя положительная сторона семейного воспитания - результат усилий советской педагогической доктрины и гуманизации морали.
   С другой стороны, не менее сильно воздействовала общая ментальная атмосфера борьбы, постоянно подогреваемая своеобразным идейным психозом, выстроенном на идеологии классовой борьбы, противостояния двух общественно - политических систем, необходимости бдительности и готовности к грядущей войне. Все было пропитано мыслями о первостепенности и необходимости психологических качеств борца - требовательности (к себе тоже, но это было менее заметно), принципиальности, строгости в воспитании и беспощадности к врагам.
   Это последнее хорошо ложилось на поведенческое и педагогическое наследие прошлого. Массовые репрессии в наибольшей мере обязаны своим существованием именно психологии наказаний. Что касается общественного воспитания, то физические наказания были решительно осуждены, но к вербальным методам воздействия советская педагогика особенно не присматривалась, и в этой области процветало творчество в широких пределах, задаваемых представлениями и фантазией педагогов - практиков. Сформировалась школа практической педагогики, методы и приемы которой усваивались прочнее, чем принципы, изучаемые в ВУЗах. Они содержали наказания в форме сердитых и язвительных замечаний, криков, отрицательных эпитетов и обобщений, иронии, высмеивания, передразнивания, перебивания, угрожающих формулировок. Дух наказаний и установка на них, т. е. идея наказания совершенно ясно и недвусмысленно выражалась в этой практике. Усвоение знаний в советской школе было на достаточно высоком уровне, но вряд ли это было прямым результатом наказующей технологии.
   Та же самая принципиальная педагогическая техника срабатывала и в семейной воспитательной практике, но здесь еще и с включением во многих случаях отцовских ремней и материнских шлепков. Такое наблюдалось преимущественно там, где эти методы были прочно заимствованы в семьях родителей. Слава богу, что профилактические порки по методу деда Каширина ушли в прошлое. Любопытно с современной точки зрения, что главным недостатком семейного воспитания авторы статей и брошюр на эти темы считали избалованность детей родителями, потакание их прихотям и недостаточную требовательность. Такое действительно наблюдалось, но только в сравнительно небольшой прослойке хорошо материально обеспеченных семей, оно не было типичным недостатком массовой семейной педагогики. Требовательность и строгость считалась безусловно полезными качествами и на их излишек смотрели через призму поговорки "Маслом кашу не испортишь".
   В результате действия в ХХ веке этих двух противоположных тенденций, где все - таки преобладала гуманизация, общая направленность на наказания, существовавшая в массовом сознании, безусловно, ослабела, но в педагогическом, родительском и коммуникативном поведении многих людей сохранилось немало наказующих стереотипов, которые рационализировались как принципиальность, требовательность и необходимая строгость.
   Основной сферой проявления наказующих стереотипов после окончания сталинской эпохи стали семейное воспитание, школьная педагогика и супружеские отношения. Последнее с наивной точки зрения, очевидно, покажется странным, поскольку брак должен принципиально быть в оппозиции к наказаниям, но подобная наивность у нас, очевидно, не встречается. Все знают, что в действительности супружеские отношения часто представляют собой некое постоянное противостояние в коммунальном стиле, некую игру "Кто кого уест?". Искусство словесных наказаний здесь в большой цене, оно усваивается еще в родительской семье (за исключением нечастых случаев высокой культуры отношений) и на бесчисленных примерах окружения. Причем, если бы это были только наказания за реальные проступки в виде упреков или замечаний, - то это была бы супружеская идиллия.
   Коммунальная техника общения давно преодолела этот примитив и разработала более тонкий и действенный инструментарий. Один из основных рабочих элементов - отрицательные преувеличения и обобщения. Если, скажем, партнер забыл сделать нужную покупку, не заметил товара - растяпа, головотяп, бестолковый, вечно все забывает и т.п. Если не очень удачно что - то сделал по дому, допустил ошибку, не может сделать сам - безрукий, не мужик, такой же, как его отец и т. д. Все делается "с запасом", везде руководствуются принципом "Чтобы мало не показалось". Столь же органичны ирония, передразнивания, перебивания, ворчание, диалог в стиле перебранки. Наказания в семейном общении не просто привычны и "нормальны", но для множества людей становятся одним из эффективных способов самоутверждения, возможностью чувствовать себя победителем.
   Может показаться, что наказующая техника конфликтной субкультуры является той мелочью, на которую уже не стоит обращать серьезного внимания. Действительно, по сравнению с рукоприкладством родителей или мужей в крестьянско - мещанских семьях Х1Х века коммунальная агрессивность и остроумие выглядят относительно безобидно. Но не следует забывать, что наше самосознание и, соответственно, восприятие коммуникативных сигналов изменились и что всяческие колкости и даже неприятные интонации не пропускаются мимо ушей, как это было в те времена, когда руководствовались пословицами "Хоть горшком назови, только в печь не сажай" или "Брань на вороту не висит".
   Супружеские отношения, пожалуй, больше всего и пострадали от склонности к наказаниям и коммунальной техники общения. Начиная приблизительно с 1960 - х годов, в СССР начала неуклонно расти разводимость, при том, что бытовые условия постоянно улучшались и объективных причин для снижения стабильности семьи, казалось бы, не было.
   Главным разрушителем семьи, если иметь в виду крупные организационные сдвиги, как ни парадоксально, оказалось изменение положения женщины. В связи с интенсивной урбанизацией и ростом уровня общего образования многие женщины включились в сферу производительного труда, стали зарабатывать и обрели экономическую независимость в семье. Данное обстоятельство повысило требовательность женщины к поведению мужа, т. е. нетерпимость к тому, на что раньше часто приходилось закрывать глаза: пьянство, рукоприкладство, устранение от "немужского" домашнего труда, супружескую неверность.
   В семейных отношениях создалась своеобразная кризисная ситуация. Хотя семейный быт улучшался и семья становилась малодетной, вышеуказанное изменение в позиции женщины объективно усиливало семейные противоречия и, соответственно, супружескую конфликтность. Вот здесь - то установка на наказания и оказалась весьма существенным разрушительным фактором. Носители идеи борьбы с акцентом на наказаниях - а их в обществе очень много - стали самыми активными участниками супружеских битв и "производителями" разводов. Ведь супружеские отношения очень уязвимы в плане негативных реакций партнеров. Даже в самых благополучных семьях бывают размолвки и ссоры. Здесь меньше действуют формальные ограничения, свойственные деловому общению, и согласие держится на умении сдерживаться, терпеть и прощать. Люди с идеей наказания меньше склонны к миролюбивым реакциям и, разумеется, чаще применяют агрессию в том или ином виде. В более благополучных вариантах - ворчание или демонстрация обиды путем долгого молчания, а в худших случаях это гнев, оскорбления или даже рукоприкладство, Овладение толерантным поведением в семье - чрезвычайно сложная, можно сказать, эпохальная задача, о чем и говорит факт ослабления семейных уз во всех развитых странах. Склонность к наказаниям стала одним из самых "узких мест" супружеской роли.
   В наши дни риторика всяческого гуманизма стала настолько пафосной, что само слово "наказание", кажется, скоро выйдет из употребления. Насилия и жестокости существует, разумеется, сколько угодно и об этом много говорится как о девиантном явлении, но наказание - это что - то совсем несовременное. Тем не менее рабочая идея наказания в индивидуальной психологии жива и здорова. Больше всего она "окопалась" даже не в проявлениях терроризма или хулиганства, а в стереотипах нашего повседневного общения, в той самой конфликтной субкультуре, которая как раз вся и замешана на стремлении к наказаниям.
   Вот весьма характерный жизненный пример. Рейсовый автобус следует на железнодорожную станцию, где его прибытие приблизительно совпадает с временем отправления пригородного поезда. Один из пассажиров спрашивает водителя, успеют ли они к поезду. Автобус вообще - то всегда успевает, но водитель отвечает: "Если вы хотели попасть на поезд, нужно было ехать предыдущим рейсом". Следуя истине, он мог бы сказать, что обычно автобус приходит своевременно (практически всегда), но все же есть определенный риск, однако водитель почему - то считает нужным сделать пассажиру что - то вроде дисциплинарного внушения. Зачем? Ответ представляется понятным - привычка к наказаниям. К сожалению, мы постоянно видим, что если есть возможность указать на ошибки, оплошности, вину других, многие охотно и привычно это делают. И это зачастую является не проявлением тяжелого характера, а выражением глубокой и всеобъемлющей идеи наказания, породившей некую всеобщую поведенческую модель, ставшую для человечества чем - то вроде второго "Я".
  
  
   Идея сопротивления.
  
   Рассматриваемая идея также стала закономерным порождением неукротимого стремления к борьбе с врагом. Она состоит в том, что от других людей очень часто исходит стремление к навязыванию своей воли и поэтому нужно тщательно охранять свою независимость, оказывая сопротивление при первой же возможности. При любых разногласиях следует всегда отдавать предпочтение тактике сопротивления, а не поисков согласия и сотрудничества. Подобная линия поведения очень характерна для подростков с их повышенной потребностью в чувстве взрослости и независимости. Если же рассматривать это явление не как возрастную особенность, то оно, хоть и не выступает столь явно и карикатурно, все же присутствует и в межличностном общении, и в различных видах межгруппового взаимодействия.
   В "коммунальной технике" образовался целый пласт стереотипов общения, обслуживающих именно реакцию сопротивления. У энтузиастов такого стиля общения существует "джентльментский набор" "отбривающих" реплик в ответ на различные просьбы и предложения, например, "как бы не так", "разогнался!", "спешу и падаю", "а хуже тебе не будет?" и т. д. Это приносит им такое же удовольствие, как, скажем, шахматисту его умелая игра. Классическим для коммунальной среды является диалог в стиле перебранки, который весь и представляет собой некую игру в сопротивление, причем эта игра довольно легко и быстро переходит в весьма серьезные стычки и скандалы. Стереотипы отпора как бы постоянно поддерживают "давление пара", готовность к возрастанию агрессивности, "игру мускулами". Разумеется, там, где есть определенная техника, есть и ее виртуозы. Они владеют большим запасом всяких "отбривающих" ответов и прибауток. "Как дела?" - "Как сажа бела", "Ты куда?" - "На кудыкину гору", "Я хотел бы..." - "Хотеть не вредно" и т. п. Применение этой техники служит для них эффективным средством самоутверждения.
   Стихия сопротивления в межличностном общении - это отнюдь не малозаметное и безобидное явление, поскольку оно поддерживает конфронтационный менталитет и идею борьбы со всеми ее компонентами, вовлекая в это занятие новые поколения. Энтузиазм сопротивления ярко проявляется в ситуациях уличных стычек демонстрантов с полицией. Хотя участники уличных шествий понимают, что полиция всего лишь выполняет поставленное перед ней задание, почти всегда есть установка на сопротивление, разгорается враждебность, и стремление к отпору возрастает еще больше.
   В период возникновения народовольческого движения и политического терроризма в России идея сопротивления, как представляется, сыграла очень значительную и печальную роль, хотя она, конечно, была мощно рационализирована благородными теоретическими соображениями гражданского и гуманного содержания.
   Очевидно, примером самого выразительного и пагубного проявления данной идеи может служить типичная криминальная психология. Вся противозаконная деятельность, если исходить из главной объяснительной легенды преступного мира, объясняется царящей в мире несправедливостью, допускаемой, в первую очередь, властью. Жить честно - это значит быть наивной и пассивной жертвой, позволять обманывать себя другим, а вот преступать закон - это сопротивляться, не быть слабым в среде хищников.
   Еще более опасным порою выглядит воздействие идеи сопротивления в международных отношениях, где оно воплощается в недоверии, гонке вооружения и нагнетании напряженности. Политика некоторых постсоветских государств заставляет думать, что у них существует некая мощная потребность кому - то сопротивляться и с кем - то бороться, заставляющая их видеть коварные замыслы там, где они совершенно не очевидны.
  
  
   Идея борьбы в целом.
  
   Таким образом, идея борьбы с врагами стала для человеческого общества грандиозной и поистине судьбоносной. Можно сказать, что она была постоянной "колыбельной песней" детства человеческого рода. Если принимать во внимание "шумовой эффект", т. е. количество сказанного и написанного, то она, пожалуй, стоит в одном ряду с идеями любви, материального созидания, познания мира, религиозной идеей, но в плане реального влияния на человеческую историю, на мировоззрение и поведение отдельного человека, с ней, очевидно, может сравниться только идея культуры.
   Однако векторы влияния борьбы и культуры имеют прямо противоположную направленность. Если идея культура старается вытягивать человечество из обстановки непрерывной борьбы, прививая ему представления о дружбе, любви, справедливости, милосердии, толерантности, то идея борьбы в силу своей природы, т. е. чисто объективно способствует возникновению в обществе разнообразнейших конфликтов - от бытовых и внутрисемейных до международных. На определенном историческом этапе идея борьбы, возможно, была необходимым средством сплочения человеческих групп, увеличивавшем их шансы на выживание и развитие, но в эпоху индустриальной цивилизации она все больше превращается в свою противоположность, становясь катализатором враждебности и конфликтов на всех уровнях человеческого взаимодействия. Современная технологическая оснащенность и наличие ресурсов вполне способны обеспечить мирное существование населения планеты, точно так же, как идеологические различия могли бы не быть причиною холодных войн и вооруженных столкновений. Война цивилизаций, о которой не без основания предупреждает С. Хантингтон, также не имеет столь веских причин, чтобы верить в ее фатальную неизбежность.
   С ослаблением объективных причин для конфликтов (таких, например, как борьба за колонии или непримиримость двух идеологических систем) все более вырисовывается решающая роль того психологического фактора, которым является проанализированная выше идея борьбы с врагами. Почти инстинктивная убежденность в существовании врага, стереотипы его поиска и привычка видеть его непременные происки, стремление к сопротивлению и наказаниям, подозрительность и недоверие, ксенофобия того или иного плана - все это плоды могучего дерева идеи борьбы.
   Столь же богаты плодами этого дерева наши взгляды и привычки в обычной, ежедневной жизни. Это несдержанность, грубость, "коммунальная" культура общения, пафос использования нецензурной лексики, низкий уровень толерантности в семейных отношениях. Прогресс телевизионной техники, похоже, вдохнул в идею борьбы новую жизнь, дав возможность показывать бесчисленные сцены насилия на высоком уровне натурализма. В общем, создается впечатление, что человечество бодро идет под лозунгом "Мы еще повоюем!"
   В личностной системе большинства людей идея борьбы, можно сказать, просто пылает и занимает одно из ведущих мест. Она является одной из самых рабочих, т.е. ее представления при всяком удобном случае порождают соответствующие побуждения. Путь от мысли к мотиву здесь бывает весьма коротким, а от мотива к поведению - хотя бы в форме высказывания - в зависимости от ряда факторов, включающих культурные установки, ситуацию, свойства темперамента.
  
  
   Идея гедонизма.
  
   Эта идея, первоначально связанная с учением древнегреческих философов и особенно Эпикура, утверждает преобладающую ценность удовольствий в человеческой жизни. Как этическая социальная программа, она всегда встречала весьма критическое или сдержанное отношение, поскольку в ней обычно видели оппозицию к социальной дисциплине, столь необходимой при любой общественной системе. На самом деле Эпикур призывал не к безделью или паразитизму, а к душевному равновесию и тому, что в наши дни называют разумной психогигиеной. Тем не менее репутация теории, проповедующей легкомыслие или аморализм, уже много веков сопровождает данное понятие. Для христианской религии гедонизм был совершенно чуждой концепцией, поскольку она настраивала на готовность к ежедневному труду, страданиям и терпению как наказанию за греховность, а гедонизм призывал отвлекаться от неприятных впечатлений и находить в жизни по возможности приятные моменты. Идеалом религии был аскетизм, потому стремление к житейским радостям всегда имело для церкви привкус греховности.
   Так или иначе, но термин "гедонизм" традиционно ассоциировался у многих с усиленным вниманием не к труду, творчеству, заботе о других людях и выполнению долга, а к получению разнообразных удовольствий. Еще одна причина сомнительной репутации данной этической доктрины заключалась в том, что нередко гедонизм связывали не с невинными удовольствиями типа еды, отдыха или настольных игр, а с вредными привычками или сексуальными пристрастиями.
   Однако параллельно с нарастанием социального равенства и демократизацией общественной жизни неуклонно смягчалась суровость моральных норм и требований к стилю жизни. Сентиментализм, романтизм, модернизм, постмодернизм - все эти литературные и философские направления отражали все большее признание права рядового человека на следование своим индивидуальным чувствам и склонностям в противовес строго очерченным социальным ролям и различным традициям (а в аристократической среде и всегда позволялось много вольностей). Социальные революции совершались не только для изменения в социальном, правовом и имущественном статусе, но и для расширения возможностей удовлетворения гедонистических потребностей, что раньше было преимущественно привилегией высшего общественного слоя. То, что сам процесс борьбы порождал аскетизм у ее наиболее идейных участников, не меняло данной закономерности.
   Советская идеология относилась к гедонизму почти с таким же недоброжелательством, как и церковь, поскольку видела в нем косвенную пропаганду нетрудового образа жизни и аморализма. Он явно воспринимался как классово чуждая философская доктрина. Несмотря на это, люди с сознательным стремлением к удовольствиям, разумеется, существовали, и, хотя сами удовольствия были поскромнее, чувство удовлетворенности, возможно, было не меньшим. В результате идеологического табу идея гедонизма долго вела полулегальное существование.
   С наибольшей откровенностью принципиальный гедонизм проявлялся в области эротики. Нужно вспомнить, что он не исчезал даже в 1930 -е годы, во времена самого сурового коммунистического радикализма. Здесь наблюдалось причудливое сочетание воспевания, с одной стороны, народной чистоты, моральности, целесообразности и отрицания всяких "буржуазных" пороков, а с другой стороны, - приоритетности любви над всякими прочими соображениями (в том числе и связанными с воспитанием детей), что практически вело к безответственности - преимущественно мужской - в сексуальных связях. Естественно, что эротический гедонизм процветал как в интеллигентном, более эстетически оформленном, так и в "народном", весьма вульгарном вариантах. Имели широкое распространение такие плоды фольклорного творчества, как прибаутка (пусть простит меня читатель за такое цитирование, но оно необходимо для наглядности) "наше дело не рожать - сунул, вынул и бежать".
   Однако за годы советской власти произошло явная и всем заметная либерализация обыденного сознания и представлений о сфере удовольствий. Во - первых, смягчались острые углы революционной пропаганды, во - вторых, на общественное сознание неумолимо влияли ценности западного мира. Советские люди стремились лучше одеваться, совершенствовать бытовой дизайн, отдыхать на море и т.д. Заметно менялись и нормы половой морали. То, что в западной литературе называлась сексуальной революцией, оказало свое влияние и на советские нравы.
   В постсоветские годы количество "идейных" гедонистов, разумеется, резко возросло, поскольку ко всем порокам отвергнутой социалистической системы отнесли и навязываемую советским людям ограниченность потребностей и всяческую непритязательность. С гедонизмом уже не ведется идейная борьба, он воспринимается как естественная и органическая часть массового сознания общества с рыночной экономикой. Удовлетворение всех потребностей членов общества выступает условием процветания рыночной экономики, и потому пропаганда какого - либо аскетизма была бы противоестественным явлением.
   Сейчас идея гедонизма постепенно становится все более "нормальной" и признанной. Это представляется естественным не только в результате указанной мировоззренческой трансформации, но и в свете неуклонно улучшающихся условий труда, быта и исчезновения погони за самым необходимым. У многих людей возросли материальные возможности и, что самое главное в свете нашей темы, - направленность на удовольствия, которые всячески пропагандируются мощной лавиной СМИ.
   В подобном понимании идея гедонизма имеет в нашем обществе огромное количество своих сторонников, многие из которых, возможно, и не догадываются о своей приверженности к определенной философской системе. Идея как бы вышла из идеологического пространства и сблизилась с психологической мотивацией, т. е. в каждом конкретном случае ее выраженность зависит от темперамента, характера, сформировавшихся привычек и других индивидуальных особенностей человека. В этом качестве она продолжает существовать и весьма влиять на образ жизни и биографии определенного количества людей.
   Ее можно сформулировать как предпочтение комфорта (чаще всего - физического) служению каким - либо гражданским, научным, религиозным и прочим общественным целям и идеалам. Идея гедонизма, если это именно она, а не простая лень и инертность, является принципиальной позицией. Встречаются люди, у которых она сочетается с идеями, требующими активности, т.е. у них хватает энергии и способностей на разнообразную направленность.
   В личностной системе идея носит рабочий характер, т.е. всегда есть стремление так или иначе реализовать ее на практике.
  
  
   Идея созидания.
  
   Созидание предметного мира.
  
   На формирующееся сознание воздействует не только величие человека, но и поражающий своим богатством мир предметов. В данном разделе речь пойдет о вещах, создаваемых человеком, окружающих его и воспринимаемых им как необходимые.
   Самой заметной и трудоемкой целью человеческих усилий является удовлетворение биологических и других потребностей, требующих постоянного изготовления разнообразных предметов. В памяти человечества одним из самых грандиозных впечатлений выступает, конечно, образ труда, направленного на добывание себе пропитания и самых необходимых вещей. "Зарабатывать себе на кусок хлеба" - это отражение многовековой человеческой судьбы. Профессиональная деятельность большинства людей связана именно с производством и использованием продуктов питания, разнообразных вещей, механизмов, сооружений. Значительная часть забот и разговоров людей вращается вокруг предметного мира, поскольку его создание требует подготовки, знаний, умений, постоянных умственных и физических усилий.
   Здесь можно увидеть некоторый парадокс. Наибольшей ценностью для людей являются сами люди и человеческие отношения, что все хорошо понимают, но поддержание этих отношений, в значительной мере, осуществляется посредством предметного мира. Плохие отношения с миром вещей часто портят или даже разрушают благоприятные деловые, семейные, приятельские и прочие человеческие отношения. Исключая редких сторонников аскезы, все люди высоко ценят все то, что служит обеспечению возможно большего комфорта, удовлетворению эстетических потребностей и повышению социального престижа.
   Идея созидания предметного мира начинает зарождаться у человека в раннем детстве, исходя из двух различных источников. Первым их них является потребность во всяческом манипулировании материальными объектами как проявлении наглядно - действенного мышления. Впечатление от возможности как - то менять расположение и формы этих объектов порождает уже никогда не исчезающую потребность в подобной деятельности. Можно наблюдать, например, как двухлетний ребенок долго с увлечением носит ведерком воду из речки в найденную им на берегу ямку. Дальше этого замысел не идет, но и это вызывает у него большой энтузиазм, поскольку его поражает возможность что - то менять по своей воле в этом мире. Все дети, как известно, любят строить что - либо из песка, из детского конструктора, из различных предметов. Всем приходилось наблюдать, как дети с интересом исследуют игрушки, предметы быта, стараясь понять, как они устроены и работают.
   Второй источник заключается в том, что ребенок слышит постоянные разговоры взрослых на тему создания и приобретения, осознает необходимость вещей и становится объектом положительных или отрицательных санкций взрослых за обращение с ними. Все хлопоты и эмоции окружающих, как правило, связаны с добыванием продуктов питания, одежды, деталей обстановки и т. д. Всемогущие деньги в большинстве случаев направляются на приобретение необходимых вещей. Способности ребенка в какой - либо созидательной деятельности получают заметное одобрение взрослых. Все это формирует у ребенка убедительное представление о несомненной важности предметного мира.
   Кроме того жилища, одежда, транспорт, посуда, инструменты, украшения и многое другое сами по себе представляют предмет постоянного познавательного и эстетического интереса любого человека. Все они вобрали в себя интеллектуальную энергию, знания и умения, таят множество загадок своего строения и функционирования, чем даже независимо от практической полезности всегда привлекают человеческую любознательность. Человеческий интеллект развивался в значительной мере в обращении с предметами, и эта сфера всегда остается для него крайне интересной. У взрослых людей почтение к предметному миру, если брать в целом, вряд ли многим уступает уважению к миру абстракций и теоретического познания.
   Одним из впечатляющих свидетельств увлеченности созиданием может служить тяга к грандиозности сооружений, проявившаяся, например, в создании небоскребов. Тщеславие? Но его можно удовлетворить и многими другими способами, красотой форм, цвета, скульптур. Небоскребы стали триумфом стремления человека к созиданию.
   Потребность, увлеченность и результативность породили идею. созидания. Она заключается в том, что созидание предметной среды - это воплощение интеллектуального могущества человека, его особой миссии в мире живых существ, проявляющейся в способности не только приспосабливаться к природным условиям, но и изменять их. Популярность идеи с ходом времени, по - видимому, не падает. Если несколько тысяч лет назад предметы очень ценились в результате их необходимости, трудности изготовления и редкости, то в наши дни они привлекают еще большей полезностью, разнообразием и эстетическими достоинствами. Современный автомобиль, самолет, компьютер не могут не вызывать восхищения и гордости за человеческий разум. Предметный мир непрерывно расширяется, и зависимость от него человека постоянно возрастает.
   В Х1Х и особенно ХХ столетии философы не раз выступали против засилья вещного мира и увлечения комфортом, видя в нем конкурента духовным интересам. Скорее всего эти опасения являются результатом чрезмерно схематического мышления, которое порождает упрощенное представление типа "или - или". В действительности технический прогресс служит и желудку, и интеллектуальному развитию. Внедрение интернета и познавательных телевизионных программ, очевидно, может снять со сферы предметного мира обвинение в том, что он способствует духовному обеднению населения. И потом жизнь, кажется, убедительно показывает, что любознательные люди и в условиях изобилия остаются такими же, в то время, как у представителей чисто потребительской направленности бытовая бедность сама по себе не порождает стремления к активной познавательной деятельности.
   Таким образом, созидание предметного мира, безусловно, является одной из сильных личностных идей и, соответственно, значительная часть людей глубоко проникается ею, ставя ее в центр своих интересов и вкусов, делая ее критерием оценки многих явлений окружающей действительности.
  
  
  
   Творчество на уровне идеальных моделей.
  
   Можно предположить, что представление о плодотворности созидания в сфере материального мира постепенно перешло и в область использования мышления и воображения в науке, философии, искусстве. По - видимому, расширение круга различных теоретических построений укрепило убеждение в полезности мысленных моделей и поставило их в один ряд с изготовлением материальных ценностей. Во всяком случае в эпоху цивилизации престижность научного и эстетического творчества не подвергалась сомнению. По мере культурного развития роль теоретических построений и произведений искусства находила все большее признание, и все большее количество людей приобщалось к духовному творчеству.
   В наши дни оно не только высокопрестижно, но и получает все большее распространение в связи с развитием образования и постоянной популяризацией творчества в средствах массовой информации. Более того, образовалась даже некоторая фетишизация духовного творчества, связанная, по - видимому, с престижностью интеллектуальной деятельности, сложностью творчества и искусственно набивающим себе цену наукообразием. Независимо от этих "издержек производства", творчество в науке и искусстве повысило ценность созидания в целом, поскольку создаваемые идеальные модели креативны и более долговечны, чем творения предметного мира.
   Созидание объектов материального и духовного мира выполняет сверх того неоценимую функцию поддержания смысла жизни. Постоянная занятость вырабатывает некий целевой автоматизм, пожизненный аттитюд служения целесообразной необходимости. Несвобода? Но свобода как отсутствие каких - либо целей - это истинное несчастье. У подавляющего большинства людей именно идея и чувство необходимости какого - либо созидания - пусть на уровне поддержания ежедневного бытового порядка - и выступает смыслонаполняющим механизмом.
   В целом можно сказать, что идея созидания материальных и духовных ценностей стала органичной и одной из важнейших в личностной системе большинства людей. Она наполнена мотивообразующей энергией и способна порождать большие и малые перспективы.
  
  
   Группа гендерных идей.
  
  
   Идея женской роли.
  
   На основе обусловленного природой разделения функций между полами человечеством были созданы сложные конструкции из гендерных стереотипов, включающих социальные роли, обязанности, моральные и поведенческие нормы и Я - концепции. Само по себе разделение поначалу, по - видимому, не предопределяло каких - либо особенных ролевых различий, но они постепенно складывались в результате накопления вариативных проявлений. Наиболее традиционные компоненты женской роли хорошо известны: сексуальный партнер, мать, хозяйка, участница общественного производства, хранительница женских традиций. Все эти составляющие отразились в женском образе и идее женской роли, которая в данном случае является предметом нашего внимания.
   По мере развития культуры каждый из компонентов женской роли последовательно усложнялся, обогащаясь все новыми вариантами и нюансами. Так, например, функция сексуального партнерства породила роли возлюбленной, жены, любовницы, а участие в общественном производстве все более теряет свой "женский" характер и захватывает большинство существующих профессий. Постоянно происходит изменение женского представления о своей роли, но, в принципе, оно все - таки содержит свои специфические и существенные особенности.
   Некоторые женские роли получили чрезвычайно плодотворное культурное наполнение и сыграли роль важнейших гуманистических факторов, что прежде всего касается материнства. Первоначально оно было чисто биологической функцией, которая мало влияла на развитие гуманности отношений, хотя даже в таком виде содержала его задатки. Со временем параллельно развивающемуся сознанию материнская забота все более превращалась в материнскую любовь и тем самым стала основой для образа и идеи самоотверженной и бескорыстной любви во всех ее проявлениях.
   Сексуальное партнерство также имело плодотворное культуросозидающее продолжение во всех трех своих компонентах. Роль возлюбленной постепенно обогащалась чувствами и представлениями о нежности, верности, романтичности, чем способствовала превращению реализации полового влечения в одно из самых волнующих и значительных чувств и событий в человеческой жизни. Идея любви стала доминирующей по яркости в жизни и искусстве. Вершиной воплощения идеи любви, по - видимому, можно считать установку на любовь как супружеский долг, которая, судя по литературным произведениям ХV111 - Х1Х веков, существовала в дворянской и, частично, мещанской среде. Сейчас еще существуют отзвуки этой идеи.
   Идеи материнства и любви, в свою очередь, произвели ответное влияние на женский образ и женское самосознание, породив - первоначально в элитарной социальной среде - то, что можно назвать женским кодексом: требование к красоте и изяществу форм женского поведения, включающих менее заметную, чем у мужчин, резкость, грубость и агрессивность. Реализация требований "женского кодекса" предопределила специфичность содержания идеи женской роли, присутствовавшей в личностной системе большинства женщин. Идея содержала представление о женской заботливости, чувствительности, отзывчивости, сентиментальности, эстетических устремлениях. В целом, идея женской роли сыграла важнейшую роль в развитии культуры. Она является как бы оазисом любви, доброты, милосердия, мягкости в представлениях о человеческих отношениях и реализующих их ролях. Идея всегда проецируется на Я - образ каждой женщины и так или иначе "работает" в ее самосознании.
   Следует напомнить, что идея женской роли и реальное женское поведение - разные вещи. Женщины всегда в неодинаковой степени принимали эту идею в зависимости от своеобразия личностных качеств, но даже ее полное принятие не означало унификации и безликости женской индивидуальности.
   В наши дни данная идея находится в процессе постоянной трансформации под влиянием закономерных изменений в образе жизни, в частности, ликвидации остатков патриархальных нравов, достижения равенства экономических и карьерных возможностей, малодетности семьи и т.д. В женский образ уверенно вошло представление о разносторонности интересов и занятий в отличие от существовавших некогда "женских" интересов, уверенные манеры, установка на полную независимость и самостоятельность. Во все эти новации продолжают вплетаться порожденные идеей женской роли ментальные и поведенческие стереотипы, играя свою несомненную положительную роль.
  
  
   Идея мужской роли.
  
   Современная мужская роль, так же, как и женская, исторически вышла из разделения функций, но в преобладающей степени она обязана своим существованием различным культурным обстоятельствам. Наиболее заметную роль сыграло участие мужчин в бесконечных войнах и подготовка к этому занятию, требовавшая сильнодействующей психологической обработки с неизбежным формированием воинского идеала. Аналогично неписанному "женскому кодексу" постепенно сложился "мужской кодекс", самыми ранними и заметными компонентами которого стали необходимые для воина смелость, решительность, агрессивность, способность к жестокости и беспощадности. Эти качества образовали ядро мужского образа и идеи мужской роли, которое закрепилось навсегда, несмотря на позднейшее пополнение мужской роли более тонкими и гуманными компонентами.
   Другим важным требованием "мужского кодекса", которое объективно формировалось патриархальным семейным укладом, стали качества хозяина, добытчика и лидера. Это, по - видимому, способствовало выживанию, хотя роли воина и хозяина в своем сочетании не всегда были привлекательными с точки зрения гуманности и демократичности.
   Особое место занимает в мужской роли отношение к женщине. Судя по этнографическим материалам, многие тысячелетия самосознание воина и хозяина материализовалось в патриархальных обстоятельствах существования далеко не самым приятным для женщины образом. Для этого можно вспомнить не столь отдаленные по времени нравы русской деревни с мужским рукоприкладством и традицией "не бьет, значит не любит". В период европейского средневековья возникла рыцарская субкультура с поэтизацией женщины, которая стала одной из важнейших составляющих Ренессанса, и которая значительно облагородила отношение к женщине и сам мужской образ.
   Индустриальная эпоха добавила к мужской роли обязанность заниматься наиболее технически сложными видами труда, особенно там, где это сочеталось со значительными физическими нагрузками или риском.
   В итоге мужская роль выглядит в наши дни в ее лучшем варианте, т.е. как идея, приблизительно так: мужчина должен развивать в себе, в первую очередь, конструктивные стороны интеллекта, качества воина и защитника, готовность к выполнению лидерских обязанностей. На втором месте находятся, будучи также достаточно престижными, гуманные и эстетические качества личности.
   В реальности далеко не все мужчины в силу различных обстоятельств достаточно полно соответствуют требованиям данной роли, и не все реализуют ее в культурном варианте, но сама идея, безусловно, "подтягивает" многих из них. На базе общецивилизационного мужского образа исторически сформировались две наиболее известных и распространенных личностных модели, которые можно условно назвать интеллигентной и простонародной.
   Интеллигентная мужская личностная модель, в принципе, представляет вышеуказанные психологические качества в наиболее чистом виде. Мужчина, следующий данному образцу, не обязательно в полной мере обладает всеми названными достоинствами, но он во всяком случае к этому стремится и идентифицирует себя с ними. Мужество остается важным требованием, но существенным является "мягкое" проявление чувств и действий агрессивного спектра, которые всегда корректируются гуманными и эстетическими соображениями. Культурные формы имеют принципиальное и самостоятельное значение и часто демонстрируются с подчеркнутой обязательностью. Пожалуй, наиболее известным воплощением данной модели служит бывший некогда очень престижным феномен джентльменства, в котором культурная эстетичность маскулинного стереотипа выступала с особенной выразительностью.
   Простонародный вариант отражает эпоху патриархальной общественной организации в ее достаточно прямолинейном варианте с грубо выражаемым мужским приоритетом в семье. Пафос данной модели обычно связан с подчеркиванием первостепенной важности физической силы, решительности и пренебрежения всяческими "щепетильностями" вроде вежливости, деликатности и эстетичности бытового поведения. Представители данного типа имеют такой "знак качества" как брутальность и нецензурная лексика. В простонародной маскулинной модели также ценятся интеллектуальные, организаторские, коммуникативные и основные моральные качества, но все это обычно соответствует реальным субкультурным требованиям.
   Поскольку интеллигентная мужская личностная модель формировалась образованием как проводником высшего уровня культуры, естественно, что каждая из моделей исторически стала типичной принадлежностью верхнего или нижнего уровня социальной стратификации. С понятием "мужик" многие годы было связано представление о простонародной маскулинности, хотя далеко не всегда это точно отражало реальность. В постиндустриальную эпоху это грубое различие моделей, конечно, исчезло, а его фрагментарные проявления чаще всего связаны с особенностями семейного воспитания и уровнем образования. Однако после распада СССР среди прочих побочных последствий отвержения советской идеологии на арену общественного сознания вышло и увлечение простонародной маскулинной моделью. "Мужик" оставил в крестьянском прошлом свои лапти и армяк и гордо стал пафосным наименованием современного мужчины. Правда, к сморканию с помощью двух пальцев и нюханью портянок, очевидно, возврата не будет, но всеобщее увлечение матерщиной победно вошло в нашу действительность.
  
  
   Идея феминизма.
  
   Как известно, существовавшее тысячелетиями женское неравноправие и неравенство возможностей является одним из позорных пятен общечеловеческой репутации. Как бы оно не объяснялось исторически сложившимися формами семейных и экономических отношений, наличие явной несправедливости остается неоспоримым фактом. Наступивший приблизительно с конца ХУ111 века подъем движения за гендерное равноправие стал самым закономерным развитием общедемократических тенденций. Действительно, все демократически мыслящие и способные отречься от пережитков неравноправия люди безоговорочно поддержали это прогрессивное движение. Можно сказать, что история явила один из выразительных примеров торжества справедливости и становления гуманизма.
   Довольно длительное время борьба за эмансипацию носила мягкие и скрытые формы, использующие скорее женское обаяние в сфере светского общения и личных отношений, чем средства активного давления или протеста. Экономическое и общедемократическое развитие Западного мира, необходимость женского труда и образования стали сильными благоприятствующими факторами этого процесса. В Х1Х веке неравноправие активно преодолевалось на всех направлениях: достижения общего образования, профессиональной квалификации, политических прав, семейного положения, норм поведения в общественной и частной жизни. В представлениях о будущем справедливом мире женская эмансипация играла очень заметную роль.
   После того, как гендерное равноправие было законодательно утверждено во всей полноте единым декретом Советской власти в декабре 1917 года, начался постепенный процесс его практической реализации, растянувшийся на несколько десятков лет. Ему мешали весьма распространенные патриархальные традиции и бытовая загруженность женщины.
   Но вот в 1960- х годах новый этап социально - экономического развития СССР (в Западных странах все это произошло на несколько десятилетий раньше) преподнес такие плоды научно - технического прогресса, как активную урбанизацию, значительное повышение уровня общего и профессионального образования, возрастание удельного веса умственного труда, развитие системы дошкольных учреждений.
   Советские женщины сравнялись с мужчинами по уровню образования, активно включились в производственную деятельность, стали, соответственно, достигать равного с мужчинами социального статуса и размеров зарплаты. За несколько десятилетий был пройден путь от декларативного законодательного равенства к его реальному воплощению, что первоначально было достаточной целью движения за женскую эмансипацию.
   Но начатый процесс имел свои закономерности и внутренне предопределенные этапы развития. Достижение равноправия повлекло за собой неустранимое стремление к равенству фактических возможностей в достижении жизненного успеха на всех направлениях социальной активности. Здесь обнаружились существенные препятствия в виде весьма распространенных традиций, являющихся пережитками нравов патриархального семейного быта. Наиболее заметным явлением стало привычное (и бывшее некогда оправданным в крестьянском быту) разделение домашнего труда на мужской и женский, которое в современных городских условиях потеряло всякий смысл и выступило явной несправедливостью. Вполне определенно также выявилась склонность населения выбирать политическими лидерами преимущественно мужчин, что, как ни парадоксально, часто поддерживается и самими женщинами. Но все эти преграды успешно преодолевались женщинами, успешно "перевоспитывавшими" тех, кто оказывал сопротивление, да и просто исчезали под влиянием изменяющихся жизненных условий.
   В наши дни в достижении равенства возможностей наблюдаются немалые успехи, чему объективно способствует урбанизация и переход от среднедетной к малодетной семье, уменьшившие бытовую загруженность женщины. Она успешно использует эти возможности, о чем свидетельствуют достижения в образовании, науке и в производительной сфере. В то же время по - видимому, еще сохраняется традиция препятствовать женщинам при продвижении на высшие руководящие должности, что, во всяком случае, нередко обсуждается в прессе. После распада Советского Союза и особенно в периоды экономического кризиса для постсоветского феминизма появилась своя специфическая и весьма оправданная причина, поскольку в этой сложной ситуации многие мужчины не прилагают достаточных усилий для поисков работы, перекладывая на женщин всю тяжесть заботы о семье.
   Что касается общего положения женщины, то несомненные достижения не остановили "освободительного" движения, начавшегося когда - то борьбой за равноправие. Феминистическая идея оказалась неким взрывным устройством с цепной реакцией. Источником энергии, похоже, является энтузиазм борьбы, который долгое время как бы находился в тени справедливости и гуманности побуждений. Стремление к преодолению в силу мощной энергии борьбы не затухает.
   Отчетливо сформулированной и всеобще одобряемой цели, как это было в период движения за равноправие и равенство, нет, но различные косвенные проявления указывают на существование достаточно сильной мотивации. Новым доводом, который можно услышать от женщин, выступает преодоление "мачизма", т. е. оставшегося от прежних времен мужского стиля поведения, которого еще придерживаются некоторые представители мужского пола. Мачизм - это, как утверждают женщины, не декларируемая, но отчетливо проявляемая в поведении демонстрация мужского превосходства. С подобным обвинением, возможно, нужно согласиться, доверяя женской чувствительности к таким вещам.
   Но наиболее заметные проявления, или, может быть, просто избыточные последствия идеи феминизма заключаются в усвоении многими женщинами таких преимущественно мужских привычек, как курение, употребление алкоголя и, что наиболее неприятно - брутальной лексики. На это можно возразить, что все это просто является элементом господствующей субкультуры и не имеет никакого отношения к стремлению добиться отождествления поведенческих манер. Почему бы женщинам не иметь такого же, как у мужчин, желания курить, выпивать и употреблять резкие выражения? Стоит ли вообще обращать на все это внимание и видеть в идее феминизма сколько - нибудь серьезную проблему ?
   Самым очевидным доводом в пользу настороженности по поводу данного явления следует, видимо, считать то, что материнская миссия женщины была и останется - даже, если представить себе, что отцы станут больше проводить времени с детьми - определяющей для семейной социализации и что женская грубость и агрессивность - это "педагогика", эффективности которой трудно противопоставить что - либо иное. Другое соображение заключается в том, что "женский кодекс", сложившийся во втором тысячелетии новой эры в элитарной части общества, стал противовесом худшим стереотипам мужского поведения, и в этом качестве он мог бы и дальше играть положительную цивилизационную роль.
   Сейчас довольно сложно ответить на вопрос об общем влиянии на культуру идеи феминизма, и единственное, что представляется убедительным, - что это неслучайное, очень энергетически заряженное эмоционально - когнитивное образование. Очевидно, женское стремление к самоутверждению, ограничивавшееся в прошлом, будет еще долго проявляться с элементами избыточной активности и, вероятно, принесет какие - то заметные изменения.
  
  
   Идея гендерного антагонизма.
  
   Вопреки, казалось бы, взаимной необходимости и взаимодополняемости полов, в их отношениях постоянно присутствует чувство недоброжелательности и даже временами вспыхивающей враждебности. Наиболее очевидной предпосылкой данного явления послужило исторически сложившееся гендерное неравноправие эпохи патриархальных семейных отношений, реакцией на которое стало движение за женскую эмансипацию.
   Хотя неравноправие уже давно преодолено, а неравенство возможностей также исчезает на наших глазах, осталось еще немало остаточных традиций некогда существовавших мужских привилегий, таких, как пьянство, допустимость супружеской неверности, грубое проявление своей власти, перекладывание на женщину большей части домашнего труда. За эти традиции, как правило, цепляются менее образованные и культурные представители мужского пола, хотя иногда их проявляют и, казалось бы, интеллигентные мужчины, что обычно связано с аналогичным примером их собственных родителей.
   Резкое повышение разводимости в СССР, начиная приблизительно с 1960 - х годов, стало именно следствием противоречия между изменением фактического положения женщины и массовыми пережитками патриархальных нравов в мужском сознании.
   В это время в связи с прогрессом в строительной технике и отменой фактических ограничений для миграции сельского населения начался бурный процесс урбанизации, резко изменивший структуру советского населения - от одной трети городских жителей в предвоенный период до двух третей в 1960 -е годы. Одновременно повышение общего уровня образования привело к тому, что общепринятой нормой стала работа городских женщин на производстве - в отличие от 1920 - 50 годов, когда многие из них были домохозяйками. Равный с мужчиной образовательный и экономический статус неизбежно вызвал повышение требовательности женщины к его семейному поведению, т. е. меньшей, чем ранее, терпимости к пьянству, неверности, грубости и уклонению от "немужской" домашней работы. Заметным фактором стало то, что в улучшившихся условиях городского быта и самой этой традиционно мужской работы стало значительно меньше, чем ранее, так что более значительная, по сравнению с мужскою, общая занятость городской женщины (производство, домашнее хозяйство, уход за детьми) стало довольно заметной причиной семейных разногласий.
   В дополнение к этим социально - экономическим изменениям в 1965 году в СССР была существенно облегчена процедура развода, которая до этого очень часто препятствовала реализации подобных намерений. Уже в 1966 году уровень разводимости резко вырос.
   Естественно, что столь крутые перемены в формах семейного уклада вошли в противоречие с традициями семейных отношений, которые складывались веками и, как всякие традиции, обладали значительной устойчивостью. В молодых семьях появилось несколько типичных проблем, связанных именно с дисгармонией традиций и новых веяний времени.
   Одна из них - уже упомянутая проблема разделения домашнего труда. Не то, чтобы советские мужчины отличались особой ленью, но многие из них, и особенно воспитанные в сельских условиях (хотя они как раз больше приучены к труду, чем коренные горожане), в силу традиций не могли привыкнуть к тому, что приготовление пищи, мытье посуды, прогулки с ребенком и т. д. должны быть разделены между супругами приблизительно поровну. Вот работа с топором, пилой, косой, молотком и отверткой - это мужское дело, но его в городской квартире очень мало. Веками сформированный образ "настоящего мужчины" вошел в противоречие с требованиями времени.
   Другая проблема оказалась, пожалуй, более болезненной и долговременной - это семейное лидерство. Она является относительно скрытой и в некоторых, весьма редких случаях, вообще отсутствует, но уж если она есть, то способна портить кровь супругам многие годы. А почему вообще должно быть какое - либо лидерство в союзе близких людей? Увы, оно существует помимо наших желаний и понимания целесообразности. Проблема в той или иной степени присутствовала всегда, но в описываемый период она значительно обострилась в результате противоречия между остатками традиций дореволюционной семьи и новыми требованиями современной женщины. Привычная для мужчины роль лидера перестала быть его традиционной и обязательной привилегией и стала зависеть в преобладающей степени от темперамента, характера, интеллекта, опыта, умелости т. е. реальных личностных качеств.
   Существует гендерный антагонизм, детерминированный и другими причинами, которые представляются постоянными и трудноустранимыми. Они связаны в наиболее очевидном варианте с индивидуальными неудачами в контактах с представителями противоположного пола - в добрачных или семейных отношениях - которые формируют образ мужчины или женщины как носителя типичных для данного пола недостатков, виновных в проблемах и драмах субъекта.
   В принципе, наверное, существует не так уж много людей, у которых в жизни складывались бы только приятные и положительные представления о представителях противоположного пола. Нередко уже в добрачных отношениях у обоих полов накапливается немалый опыт разочарований, упреков и критического отношения. Неразделенная симпатия, непостоянство, невнимание оставляют тяжелый след в душе и порождают отрицательную установку на всю иную половину человечества. Всяческая неверность и непостоянство, независимо от степени виновности каждого, также во многих случаях записывается "по ведомству" другого пола.
   Но основной груз взаимных претензий накапливается, конечно, уже в собственной семье. В традиционном варианте женщины страдают от мужского пьянства, неверности, грубости, уклонения от домашней работы. Мужчины, если иметь в виду классику жанра, недовольны преимущественно женской сварливостью, но и этот единственный традиционный недостаток служит причиной весьма распространенного и устойчивого недовольства. Правда, в последние десятилетия плоды женской эмансипации сделали женскую супружескую неверность почти столь же распространенной, как и мужскую.
   Следует отметить, что для женского критического отношения существуют весомые основания, связанные с печальнознаменитым явлением ухода отца из семьи. Хотя виновниками развода в равной степени могут быть оба супруга, в силу обстоятельств и традиций семью покидает, как правило, мужчина, что значительно прибавляет черного цвета к его образу как семьянина. У женщин, выросших в неполных семьях и, в большинстве случаев, слышавших от матери немало резких слов в адрес отца, в душе неизбежно накапливается "горючий материал" для появления гендерного антагонизма.
   Еще одним красноречивым проявлением гендерной оппозиции является конфликтная окрашенность отношений тещи с зятем. Если зять дает основания для упреков, актуализируется весь веками создававшийся "компромат" на мужской пол. Здесь, конечно, можно возразить, что вражда по линии невестка - свекровь бывает еще более острой, но это срабатывают уже другие, также очень значимые предубеждения и эмоции.
   Таким образом, в результате объективных и субъективных причин у обоих полов существует достаточно оснований для поддержания образов друг друга в "ореоле" их традиционных, всем известных недостатков. Образы мужчины - пьяницы и бабника и женщины - пилы и змеи давно стали житейскими архетипами. Критическая установка на противоположный пол, разумеется, передается от взрослых к детям. Об этом свидетельствуют, например, отношения между мальчиками и девочками в младшем школьном и младшем подростковом возрасте. Как правило, они представляют собой две настороженные по отношению друг к другу группы с взаимно критической оценкой, хотя для этого нет действительно серьезных оснований. Антагонистическая установка в большей или меньшей степени закрепляется на всю жизнь.
   Начиная с ранней юности, появляется эротический интерес и более романтическая установка. В сознании оживляются созданные искусством образы нежной и верной возлюбленной, мужчины - друга и защитника. Но нарисованный критическими красками образ - архетип продолжает скрытое существование и всегда всплывает в случаях серьезных неудач в личной жизни. Когда накапливается горький опыт, появляются высказывания типа: "Я бы всех этих мужиков перестреляла".
   Во второй половине ХХ века старые, доставшиеся от патриархальной семьи претензии к мужской половине начали заметно ослабевать и отношения полов должны были бы становиться более гармоничными, но появилась встречная антагонистическая тенденция, инспирированная идущим с Запада феминизмом. В итоге противостояние полов получило энергетическую подпитку и, возможно, еще долго будет находиться на социальной сцене. В настоящее время, есть, конечно, различные позиции, но некоторые из них показывают, что накал гендерного антагонизма, по - прежнему существует. Наиболее показательными в этом плане оказываются резко критические и бескомпромиссные публикации.
   Так, в одной из них, помещенной в "Зеркале недели", автор - женщина делит всех мужчин на "рыцарей" и "подарков", первые из которых ценят объект своей любви, ставят его на первое место и добиваются его, а вторые стремятся "вручить себя обезумевшей от одиночества женщине". В статье проводится мысль, что в современном обществе преобладают "подарки", т. е.
   приземленные и неромантичные мужчины - потребители, с которыми женщины вынуждены мириться за отсутствием "рыцарей". Статья наполнена обвинительным пафосом, но нет никакой попытки более или менее серьезно проанализировать вскрытое явление. Можно, конечно, ограничиться таким "художественным" впечатлением, но только оно скорее всего лишь подольет масла в огонь гендерного недоброжелательства. Более серьезный подход к проблеме, отраженный во многих работах, показывает, что изменение поведенческих стереотипов как женщин, так и мужчин вызвано целым рядом фундаментальных социально - экономических перемен в эпоху индустриального и постиндустриального общества. Эти изменения отнюдь не являются следствием невесть откуда взявшегося исчезновения у мужчин романтичности и "рыцарства".
   Так или иначе, но в результате всех указанных явлений существует значительное число мужчин и женщин, у которых идея гендерного антагонизма является одной из значимых в их оценке многих жизненных явлений и мотивирующей их высказывания и поступки.
  
  
   3. Вторичные идеи.
  
   К ним относятся идеологические, политические, философские концепции, которые составляют мировоззренческую и ценностную основу общественного сознания. В принципе, подобные представления находятся вдалеке от житейских интересов большинства простых людей и не занимают заметного места среди их рабочих идей. Однако в периоды общественных подъемов и реформ они привлекают значительно большее внимание и у определенной части людей оказываются в центре личностной системы. Некоторые общественно - политические или религиозные движения настолько захватывают массовое сознание, что порождают такой крайний вариант, как сверхценные идеи и типы фанатиков - людей, утративших способность достаточно критически относиться к данным представлениям. В предлагаемом разделе мы не останавливаемся на религиозных идеях, поскольку о них уже шла речь при обсуждении идеи высших сил.
   Существуют и носители философской направленности личности, у которых вторичные идеи являются системообразующими в течение всего зрелого периода их жизни. Здесь также наблюдается различная степень обоснованности данных идей.
   Рассмотрим те из вторичных идей, которые представляются наиболее очевидно представленными в личностных системах.
  
  
   Идея демократии.
  
   Хотя сам термин "демократия" напоминает прежде всего о власти, здесь в основе достаточно очевидно лежит фундаментальная идея справедливости. Представлении о власти как средоточии силы в понятии демократии не выступает с такой отчетливостью как в случаях единовластия, а вот требование справедливости как раз и являлось движущей силой стремления к демократическому правлению. Насколько об этом позволяет судить история, борьба за демократию противопоставлялась именно практике единоличной узурпации власти и злоупотреблению ею.
   Сама идея власти производна от архетипической идеи величия, т. е. в зародышевой форме власть связана в представлении с доброй и заботливой силой, олицетворяемой, в первую очередь, любящими родителями. В концепции демократии содержится образ справедливой, а не беспощадной и карающей власти, поэтому соединение идей справедливости и власти представляется здесь достаточно родственным союзом.
   Историческая плодотворность идеи демократии не вызывает сомнения. С тех пор, как появились прецеденты, например, греческие полисы, она уже не покидала умы человечества, идя по пути все более широкого внедрения и совершенствования. Сейчас она представляет собой одну из наиболее устойчивых и неоспоримых структур общественной организации. Меняются формы собственности и законодательные нормы, но демократическое правление признается всеми фундаментальным принципом организации власти. Правда на практике, как известно, под демократическими фасадами не раз скрывались механизмы единоличного или кланового правления, но сам факт их маскировки свидетельствует об общепризнанности демократии как идеи.
   Следует сказать, чтобы не поддерживать иллюзорных представлений, что в современных условиях понятия "демократия", "демократическое правление" содержат несколько расплывчатое содержание и, как нередко кажется менее вникающим в эту проблему людям, не оправдывают возлагаемые на них надежды. Это особенно относится к гражданам тех стран, где еще недавно господствовали авторитарные режимы. Им представляется, что представительная демократия должна обеспечивать подлинную власть народа, которая призвана по определению выражать его волю. На самом деле есть некоторые объективные препятствия для осуществления того, что можно было бы назвать действительной властью народа.
   Во - первых, почти в любом государстве народ не имеет единого мнения о желаемых кандидатах в выборные органы власти, т.е. существует несколько вариантов воли народа, причем эти варианты могут быть совершенно взаимоисключающими по содержанию. То, что является волей одной части народа, может оказаться полным противоречием воле другой его части. Большинство избирателей порой преподносит меньшинству такого лидера, которого последние по своей воле никогда бы не выбрали.
   Во - вторых, воля народа фактически проявляется только по отношению к предполагаемому субъекту власти, т.е. образу, который создается в процессе предвыборной компании. Почти никогда невозможно достаточно точно прогнозировать поведение кандидата в качестве действующего руководителя. Как известно, кандидаты совершенно искренне, а также из тактических соображений рекламируют свои лучшие качества и преподносят свои намерения в такой форме, что они выглядят как твердые обещания. И хотя избиратели хорошо понимают "предвыборный" характер подобных обещаний, они всегда склонны в значительной степени им верить. История знает немало примеров того, что совершенно демократически избранные лидеры преподносили народу совсем не то, чего он от них ожидал.
   Тем не менее, согласно известному высказыванию, ничего лучше демократии не придумано и потому остается добиваться ее полноценного воплощения.
   Демократия как обобщенное представление об участии всех в управлении показала высокую креативность, породив аналогичные схемы отношений на производстве, в общественных организациях, в семье и школе. Термины "демократично" или "недемократично" касаются почти всех видов человеческого взаимодействия. Понятие демократичности ассоциируется часто, собственно говоря, не с властью, а с манерами поведения и этикой межличностных отношений. Можно сказать, что "демократия" как политическая категория породила этическую категорию и в этом качестве она еще более повысила свою ценность.
  
  
   Идея классовой борьбы.
  
   Это очень яркая и действительно судьбоносная идея, учитывая то, что она в последние столетия повлияла на судьбы миллионов людей. Ее можно рассматривать как гибрид фундаментальных идей справедливости, борьбы и прогресса. Трудно сказать, какая из них лежит в основе, поскольку все одинаково насыщены энергией, вспыхнувшей в классовом противостоянии. Получилась крайне взрывоопасная смесь.
   Борьба с врагами, как уже говорилось в соответствующем разделе, заполняла человеческое существование. Мотивы классового протеста во все времена звучали в стихийных бунтах бедноты, христианских ересях, протестантстве, политических переворотах. По мере развития социальной организации и индивидуального самосознания протестные тенденции должны были принимать все более систематизированные и теоретически обоснованные формы.
   В стихию борьбы были включены благородные мотивы, как бы мы не оценивали в наши дни оправданность еще недавно бушевавших классовых битв. Все это возникло задолго до появления революционных настроений Просвещения и тем более марксизма. Ну а когда отцы социализма построили теорию, объяснявшую закономерность и неизбежность классовой борьбы, она, конечно, быстро овладела массами.
   Концепция классовой борьбы и действительно очень убедительна. Она отражает хорошо известные даже на основе житейских наблюдений факты столкновения интересов, неизбежного использования более состоятельными людьми труда менее состоятельных и, разумеется, недовольства последних. Существуют универсальная тенденция возникновения определенной враждебности между зависимыми и теми, от кого они зависят хотя бы в некоторой степени. Обладающие властью, как правило, не могут удержаться от некоторых средств давления и наказания (идея врага и наказания), т. е. злоупотребления властью, а зависимые, разумеется, хорошо это чувствуют, у них легко приживается идея сопротивления. Психологическая тенденция противостояния, условно говоря, сильных и слабых является неустранимой предпосылкой того, что можно назвать классовым сознанием.
   Очевидно, всем приходилось наблюдать, как эта закономерность проявляется в отношениях продавцов и покупателей, педагогов и учеников, преподавателей и студентов, медсестер и больных и т. д. Каждая сторона склонна к типизации и преувеличению недостатков своих оппонентов. Так, например, покупатели с готовностью видят в продавцах грубых и нечестных людей, а те, в свою очередь, приписывают большинству покупателей капризность, придирчивость, нежелание видеть в продавце человека. Даже во взаимоотношениях родителей и детей наблюдаются отдельные элементы предубежденности, когда, например, родители любят поворчать о непослушании и неблагодарности детей, а те, в свою очередь, - о родительском консерватизме и нежелании их понять. А уж в отношениях свекрови - невестки и тещи - зятя это "классовое сознание" занимает недремлющую позицию.
   Таким образом, существуют весьма естественные и прочные предпосылки того, чему нашли теоретическое обоснование как закономерному общественному явлению. Решающим стало именно формирование той объяснительной конструкции, которую в один прекрасный момент назвали классовой борьбой. Создав подпорки в виде идей справедливости и прогресса, в общественное сознание внесли идею - бомбу, которая всегда готова взорваться, как только возникают подходящие условия.
  
  
   Идея революции.
  
   Производным образованием стала идея революции. В научном сознании мысль о неизбежности качественных изменений и скачков, конечно, возникла независимо от политической трактовки, что произошло под влиянием философской диалектики, утвердившей представление о закономерности и прогрессивности преобразований. Однако поистине революционным получилось использование понятия для обозначения общественных - политических переворотов, ведущих к принципиальному изменению экономического или политического уклада.
   Представление о классовой борьбе включило "революцию" в свою категориальную систему. Данное значение этого понятия оказалось чрезвычайно пафосным и вдохновляющим. Хотя само слово означает всего лишь резкое изменение, оно наполнилось исключительно положительным смыслом. Даже враги той или иной революции, как правило, не решаются осуждать событие под этим названием, предпочитая использовать такие обозначения, как переворот, бунт, путч, заговор и т. д. И наоборот, есть немало случаев, когда из популистских соображений революциями называют те смены правительств, которые не сопровождаются изменением общественно - политического строя, т. е. революциями не являются. В создании экзальтации вокруг понятия "революция" сыграл значительную роль эффект фетишизации - искажения, природу которого мы обсудим в одном из дальнейших разделов.
   Вследствие своей знаменитости и пафосной насыщенности понятие "революция" оторвалось от своего первично нейтрального значения и превратилось в слово - лозунг, став одним из самых романтических символов. Более того, оно превратилось в понятие - провокатор, поскольку, стоит назвать революцией какое - нибудь политическое движение, оно начинает вербовать в ряды своих сторонников многочисленных искателей приложения сил своим благородным - в самом подлинном значении слова - побуждениям. А дальше их затягивает стихия борьбы и то, насколько действительно благородными были ее цели, уже не имеет значения. В связи с этим "революцию" или близкие к ней понятия использовали лидеры самых различных политических движений ХХ века, включая и фашистские.
   Аромат славы "революции" постоянно используется в самых различных областях теоретической и практической деятельности. Революция в живописи, киноискусстве, технологии какого - либо производства, в методах обучения, сексуальная революция и т. д. - варианты использования престижности понятия.
   Очевидно, идея революции может служить выразительнейшим примером влияния языка на человеческую действительность, в частности, на формирование определенных психологических явлений. То, что это понятие указало на закономерность количественно - качественных изменений, стало важным онтологическим приобретением научного сознания. Но, сделавшись пафосным обозначением социального переворота и связанного с ним героизма, оно утвердило как бы необходимость определенного способа индивидуального поведения и создало модель всегда современной и прогрессивной личности, поэтический символ которой был так вдохновенно воспет А.М.Горьким в "Песне о буревестнике". Ее суть - порыв к борьбе (разумеется, с косным, отжившим и достойным только уничтожения), за которым стоят самые чистые и благородные устремления и чувства. Этой подменой понятий был запущен некий механизм формирования определенных личностных стереотипов. Такова диалектика соотношения ментального отражения действительности и их дальнейших последствий. Явное детище идеи справедливости породило впоследствии не только справедливость.
  
  
   Идея патриотизма.
  
   Основными составляющими патриотизма наиболее очевидно представляются идеи родственных чувств, дружбы, гуманности и долга. У данной идеи есть свой элемент архетипичности, заключающийся в привязанности к родным местам, но одного его было бы явно недостаточно для формирования гражданской концепции патриотизма. Она возникла как весьма насыщенная политическая идея, использующая образы родственной любви, дружбы как отношения к соотечественникам, а также - как наиболее императивный компонент - идею долга перед обществом, которая сформировалась как одно из важнейших образований общественного сознания.
   Очевидно, патриотизм стал эффективной идеей, ставшей мостиком между индивидуальным сознанием и социальной необходимостью. Первоначально, как можно предположить, общественная дисциплина, необходимая в борьбе за выживание, держалась в одних случаях на родственной привязанности, а в других - на страхе перед властью или религиозной идентификации. Патриотизм явился великим приобретением как объединяющее и дисциплинирующее социальное приобретение и как элемент сознания, ставший моделью для формирования других высших чувств.
   На длительном историческом этапе, одним из примеров которого может быть античность, вооруженная борьба с соседними народами была постоянным занятием, а воинская доблесть - необходимым условием независимого существования. В данных обстоятельствах идея патриотизма имела просто судьбоносное значение. Хорошо известно, например, что в Спарте патриотизм и воинская подготовка имели наивысшую ценность. Патриотизм вошел в число первостепенных гражданских качеств, воспитываемых у молодежи, он стал неким интегральным образованием, включающим лучшие социальные чувства и представления.
   Историческая действительность обеспечила патриотизму долгую и незатухающую актуальность, так что и в наши дни его привычно называют в числе ведущих гражданских идей и личностных достоинств. Это понятие считается самым чистым и высоким общественно - политическим чувством, оно как бы окружено лучезарным сиянием. Оно ассоциируется с бескорыстием, верностью, готовностью к самопожертвованию.
   Все исторические достоинства и заслуги патриотизма несомненны, однако складывающаяся реальность современного мира неизбежно ведет к определенному изменению роли данной идеи.
   Дело в том, что объективные предпосылки для военных конфликтов все более явно исчезают с исторической арены. Человечество не только может жить без войн - чего, видимо, не было в прошлом человеческой истории по разным причинам - но и обязано это сделать для самосохранения, и оно все увереннее подходит к всеобщему пониманию этой истины. Как убедительно показывает практика, в современном мире даже отсутствие природных ресурсов не является препятствием для достижения вполне благополучного экономического состояния того или иного государства. Экономических и глобальных политических причин для передела мира, т.е. необходимости войн сегодня нет.
   А вот субъективные причины, к сожалению, имеются, и они кроются в различии национально - культурных ценностей и как следствии - том, что С.Хантингтон называет столкновением цивилизаций. Конечно, считать эти причины субъективными можно только условно, поскольку они также связаны не с волей отдельных людей и основываются на достаточно объективных социальных процессах.
   Не пытаясь всесторонне анализировать эту сложную и многоаспектную проблему, можно констатировать факт, что после окончания холодной войны (с чем можно искренне поздравить население планеты) на мировую арену выходят по - своему не менее опасные противоречия, в обострении которых более значительную, чем прежде, роль играют национальные, религиозные и этнокультурные идентификации. Идеологические в прежнем смысле слова позиции утратили свою актуальность, а их место (вот уж поистине - свято место пусто не бывает) заняли амбиции, связанные с религиозным, этническим самосознанием, а также мстительные побуждения, вызываемые воспоминаниями о прежних конфликтах.
   Все это усугубилось резким ростом возможностей информационных технологий, связанных с совершенствованием телевидения и интернета. Особенно ощутимым оказался конфликт традиций и стереотипов западной и мусульманской культуры, касающихся, в первую очередь, гендерных отношений. Различия существовали и раньше, но две этих "цивилизации" были относительно закрытыми друг для друга. С появлением глобального телевидения все прелести "сексуальной революции" предстали перед выглядывающими из - под чадры очами носительниц мусульманского благонравия и их властными мужьями.
   Для ревнителей мусульманской морали телевизионные откровения свободного мира выглядят возмутительным бесстыдством, при том, что эту реакцию, как им известно, запад расценивает как проявление культурной отсталости и несвободы. Именно подобная несовместимость культурных и моральных представлений, судя по всему, стала катализатором экстремизма, перешедшего в террористическую практику.
   Обострились и другие "цивилизационные" противоречия, например, между ветвями христианской религии. Кроме того оживились националистические и ксенофобские настроения в различных этнических общностях, получивших независимость после распада бывших империй. Многие межнациональные противоречия и обиды, подавлявшиеся имперской дисциплиной и, казалось бы, забытые, вырвались наружу и получили вдруг значительную актуальность. Это, конечно, выглядит некоторой исторической нелепостью, но от реальности никуда не денешься.
   В этой ситуации благородное чувство патриотизма начинает играть роль, противоположную той, для которой оно сформировалось волею судьбы - роль мотива деятельности, направленной на спасение, и превращается в катализатор раздувания совершенно неоправданной и ненужной враждебности к другим народам.
   Патриотизм имеет как бы две стороны медали. На лицевой стороне запечатлены любовь, сочувствие, жалость, самоотверженность. На другой - совершенно неизбежно по законам человеческой психологии - враждебные чувства к тем, кто признается в данный момент врагами страны и ее народа. Причем любовь в большинстве случаев не имеет никакого реального воплощения, за исключением пафосных высказываний в торжественных случаях, а вот другая сторона медали порождает вполне конкретные и ощутимые плоды в виде настороженности, недоброжелательства, враждебных высказываний, в которых, конечно же преувеличиваются недостатки и остаются в тени достоинства объектов подобного отношения.
   Ксенофобские чувства не осознаются как таковые, а записываются по ведомству патриотизма, т. е. еще и ставятся в заслугу их субъектам. Массовый характер подобных настроений создает эффект психического резонанса, усиливает их интенсивность и снижает критичность, поскольку "быть в струе" и сопереживать очень приятно, а идти против течения - совсем наоборот. С помощью распространения патриотического подъема можно довольно быстро сформировать в массовом сознании "черный" образ любого соседнего народа и без должного основания или фактически на пустом месте создать угрозу совершенно реального конфликта.
   А международные конфликты, как показывает история, имеют тенденцию разрастаться и вызывать совсем не те последствия, на которые рассчитывают политики. Вспомним, что войны во многих случаях приводили к бунтам, правительственным переворотам, революциям, распадам государств.
  
  
   Идея национализма.
  
   Производным вариантом патриотизма стала идея национализма, которая, в целом, порождена необходимостью выживания этноса во враждебной среде. Многие столетия она во всем мире считалась истинной, важной и была одной из ведущих в мировоззрении государственных деятелей. В эпоху образования национальных государств и борьбы против колониализма идея сыграла важную объединяющую и стимулирующую роль, означая право каждого этноса на культурную и государственную самостоятельность. Но в Х1Х - ХХ столетиях наиболее прогрессивные мыслители все более проникались пониманием опасности национального патриотизма для мира и процветания всего человеческого сообщества. Идея оправдана только в обстановке угрозы национальной независимости, а вне таких ситуаций она несет в себе значительно больше деструктивной энергии, чем нужно, поскольку в ней всегда отчетливо звучит призыв к борьбе.
   Современная реальность показывает, что запас подобной энергии еще очень велик. Национализм наполнен эмоциональностью и, соответственно, пристрастностью и необъективностью. Пафос борьбы порождает различные рационализации, создает свою героику, легенды, мифы, что создает автономный двигатель дальнейшей активности. В силу этого даже тогда, когда независимость обретается, борьба не может прекратиться сразу. Она продолжает существовать как инерционное образование, внося ненужный дух межэтнической недоброжелательности
   Все рационализации, разумеется, обращаются к высоким чувствам патриотизма и национальной близости. Когда уже достигнута цель государственной независимости, акцент переносится на необходимость развивать национальную культуру. Если эту культуру связывают в первую очередь с религией, пафос борьбы резко возрастает. Всегда находится несомненная угроза национальной самобытности, пренебрежение которой якобы несет угрозу существованию данного этноса. Такие туманные понятия, как душа народа или национальное самосознание становятся идейными знаменами.
   Еще один вариант заключается в возрождении некогда существовавшего государственного величия. В истории многих стран были периоды завоеваний и обладания территориями, которые позже оказались утраченными. Некоторые из таких государств считают своими истинными и справедливыми границами именно те, которые очерчивают их исторически максимальные владения. В этих случаях, хотя принцип нерушимости границ официально не отвергается, национализм строится на реваншистском подтексте, неявно содержащем мечту о восстановлении былого величия.
   Пафос постсоветского национализма отталкивается от существовавшей многонациональной конструкции, которая якобы была принципиально нежизнеспособна. Нам представляется, что многонациональность Советского Союза была, в принципе, идеей, смотрящей в будущее, а то, что это было связано с репрессиями, явилось следствием общей порочной практики насилия, еще и соединенной с борьбой против сепаратизма, характерной для всех многонациональных государств. Но сказанное не является призывом к новому объединению. Нужно жить в тех государственных формах, которые образовались в результате вновь сложившихся обстоятельств, не создавая угрозу будущему усилением радикальных настроений.
   Главное принципиальное возражение против национализма исходит из факта изменения геополитической и общецивилизационной картины мира. Развитие средств связи недвусмысленно показывает перспективность преодоления национальных барьеров. Идеология интернационализма и космополитизма значительно адекватнее отражает реалии сегодняшнего дня.
   Неизвестно, какие еще сюрпризы преподнесет экзальтация вокруг прошлых исторических обид. Идеологию национализма на постсоветском пространстве можно было бы оценивать как естественное и относительно безвредное явление, если бы в некоторых его проявлениях не было видно классического недоразумения - проявления дефекта человеческого менталитета в виде фигуры мышления "от противного".
  
  
   Влияние идеологии национализма на отдельного
   человека.
  
  
   Что дает идеология национализма отдельному человеку? Ее сторонники не декларируют с теоретической четкостью, но совершенно очевидно проводят ту мысль, что именно все связанное с националистическими убеждениями - и в первую очередь, национальное самосознание - выступает наиболее ценным в личности современного человека. Это положение наиболее ярко высказывается в форме демонизации всего противоположного национализму. Так, самой негативной экспрессией наполняются в украинской прессе такие понятия, как "манкурты" и "безбатченки". Это стало штампом для обозначения глубокого нравственного падения. Постоянно помнить свою национальность и гордиться ею - это, по мнению убежденных националистов, является первостепенным достоинством современного человека. Пафос данного утверждения сравним с тем, с которым провозглашалось самосознание советского человека.
   Каждое личностное качество ценится обществом настолько, насколько оно делает его носителя, в первую очередь, более полезным членом общества, и во вторую - обеспечивает его психологический комфорт. Исходя из этого, как известно, высоко оцениваются трудолюбие, честность, обязательность, верность, тактичность и т. д. Как воздействует на личность национальное самосознание? Обеспечивает ли оно большее трудолюбие, предприимчивость,
   изобретательность? Может быть, национальные патриоты меньше воруют и берут взятки, меньше лгут и занимаются демагогией? Возможно, среди них меньше пьяниц и наркоманов? Ответ на эти вопросы не представляется простым и определенным.
   Нужно сказать, что для энтузиастов и особенно первопроходцев всякой яркой гражданской идеи часто характерна положительная направленность и личностная целостность, как правило, уменьшающая вероятность всяческой нечестности и распущенности. Высокая идея, несомненно, делает человека чище. Это касается всех значительных новаций: религиозных, политических, национальных. Можно вспомнить, что истинные, по - настоящему убежденные сторонники коммунистической идеи, а не многочисленные приспособленцы с партбилетами или патологические личности, давали высокие образцы личной порядочности. В этом плане можно сказать, что многие энтузиасты национальной идеи, конечно, являются достойными людьми, что как бы автоматически обеспечивается сильной гражданской доминантой в их сознании.
   Но определяющим для оценки морального влияния идеи является то, как она воздействует на сознание рядового и массового носителя данной идеи. Здесь достаточно логичным и очевидным является то, что национальный патриотизм по определению формирует ксенофобские предубеждения и установки. Это исходит из совершенно понятной закономерности, заключающейся в том, что всякое пристрастие неизбежно вызывает более или менее отрицательное отношение к противоположному, отрицающему его
   явлению. Ее проявлением выступает то, что идеология приоритетности "своих" неизбежно и почти автоматически создает предпосылки для настороженного отношения и недоброжелательства по отношению к "чужим".
   Этот механизм, называемый в психологии внутригрупповым фаворитизмом, подтвержден неоднократными исследованиями и хорошо известен каждому наблюдательному человеку. В каждой более или менее постоянной группе: производственной учебной, армейской и т. д. - складывается готовность к соперничеству с соседними подобными группами. Незримый образ "нас" противостоит образу "их". Так, например, лучшая успеваемость параллельного класса или студенческой группы редко вызывает теплую и доброжелательную реакцию, но, как правило, некоторое недовольство. Конечно, можно установить с "ними" дружеские отношения, но для этого нужны специальные усилия, если же предоставить дело естественному ходу событий, то тенденция работает на усиление настороженности и конфронтации.
   Любое "их" высказывание или действие, напоминающее выпад в "наш" адрес, с готовностью трактуется как проявление чего - то вроде агрессивности или враждебности, хотя по нормам высокой культуры следовало бы постараться понять, не заметить или извинить, как это бывает в отношениях родных и близких людей. Явление внутригруппового фаворитизма наиболее выразительно проявляется в поведении радикальных футбольных фанов, когда болельщики соперников превращаются во врагов, к которым можно применять насилие и жестокость. С нейтральной точки зрения это выглядит нелепостью, но с позиции психологии "своих" и "чужих" все вполне объяснимо.
   В межэтнических и межгосударственных отношениях внутригрупповой фаворитизм всегда находится как бы в подогретом состоянии. Известно, с каким энтузиазмом люди подмечают все недостатки представителей других национальностей, типизируют, преувеличивают, высмеивают их. Здесь к естественному недоброжелательству еще присоединяется легкая возможность самоутверждения: "у них есть смешные черты или привычки, значит каждый из нас "нормальный", более достойный человек". Анекдоты о других национальностях греют самолюбие. Кроме того, история почти всегда содержит некоторый груз претензий к соседним народам, вряд ли с кем - нибудь из них не было каких - либо конфликтов. Поэтому нейтральный и ни против кого конкретно не направленный, казалось бы, национализм - это постоянно работающий механизм поддержания ксенофобских установок.
   Националисты не декларируют ксенофобию и отрицают подобные обвинения, но сама внутренняя логика понятия "национализм", существующего там, где уже нет необходимости борьбы за независимость, предполагает наличие какого - то потенциального врага - представителя другой нации. Для чего вообще нужна эта идея, если нет видения угрозы своей нации? И, если термином "национализм" признается возможный враг - чужестранец, то это поддерживает негативный образ той нации или государства, которые являются вероятными кандидатами на роль такого врага. На практике так оно и есть. Всем хорошо известно, против кого направлен националистический пафос в той или иной стране. Это недвусмысленно подсказывают материалы в СМИ, недоброжелательные отзывы и оскорбительные выражения, вроде "зросiйщення"
   Всякая активно развиваемая идея, как известно, так или иначе "работает", поэтому национализм больше или меньше оказывает влияние на содержание личности граждан - объектов воздействия идеи. Оно заключается в активизации общей идеи борьбы, которая формирует стереотипы подозрительности, сопротивления, наказания, а это все проявляется не только по отношению к "ним", но и в межличностных отношениях среди "своих", в семейном и деловом общении. Объективно национализм, так же, как любая психология идейного противостояния, влияет в направлении развития агрессивности и недоброжелательности. Эта общая закономерность имеет любопытное выражение в отношениях религиозных конфессий. Хотя по принципам своей веры они должны любить всех, включая врагов, им часто не удается скрыть свою враждебность к идейным оппонентам.
   Главный расчет, как всегда в таких случаях, заключается в сплочении единомышленников. Очевидно, здесь присутствует схема "ненавидят врагов - больше любят своих". Создавая образ врага, укрепляют общественно - политическое единство и барьер против проникновения чуждой идеологии. Такой эффект действительно наблюдается, феномен "братства по оружию", несомненно, есть. Это, собственно говоря, тактика всякого движения. Образ врага обычно используется любой идеологией.
   Подобная линия представляет собой недальновидную стратегию сугубо прагматического смысла. Это несколько напоминает по своему механизму натравливание враждующими супругами своего ребенка друг на друга. Они думают о ближайшем, "тактическом" выигрыше, а получают стратегическое поражение в виде неуважения ребенком в будущем к ним обоим и, главное, повторение этой стратегии при воспитании их внуков. Там же, где разжигание страстей чревато межнациональными или международными осложнениями, тактика национализма получается безответственной, и, возможно, просто преступной.
   В порядке обобщения нужно сказать, что идея национализма является рудиментом и рецидивом более низкого уровня социальной организации, от которого следует поскорее избавляться.
  
  
   Антиидеи.
  
  
   Общий характер антиидей.
  
   Название "антиидеи" говорит о том, что данные воззрения имеют, как минимум, сомнительную репутацию, однако они занимают в человеческом сознании по - своему не менее заметное место, чем их положительные двойники. Это происходит в силу разнообразия и противоречивости человеческих потребностей, при котором сосуществуют противоположные побуждения и установки.
   Вообще - то, не все имеющие ценность представления содержат то, что здесь называется антиидеями. Есть немало оппозиционных пар, в которых одинаково признанными являются обе части. Так, например, в современном обществе равным образом принимаются идея служения социальным и духовным идеалам и идея гедонистической направленности интересов при некотором минимуме исполнения свого общественного долга. Приблизительно равную оценку получают религиозность и атеизм, в то время, как, скажем, в средние века, безбожие служило бы ярким примером антиидеи. Но рассматриваемые в данном разделе идеи играют в целом (нюансы мы также попытаемся рассмотреть), несомненно, отрицательную роль.
   За существованием антиидей стоит исторический процесс ментальной трансформации, постепенная замена одних образований общественного сознания другими. Так, например, ниже рассматривается идея превосходства. Многие тысячи лет осознание и демонстрация превосходства одних людей над другими было абсолютно нормальной, общепринятой практикой, желанной целью, т. е. не простой, а одной из основополагающих, значительных идей. Но постепенный процесс демократизации все более пересматривал роль чувства превосходства, внедрял норму скромности и, в конце концов, то, что мы видим сегодня, это уже явно сомнительное по своей этической ценности представление, попадающее по предлагаемой классификации в категорию антиидей.
   Антиидеи по - своему играют в человеческом существовании не меньшую роль, чем основные идеи. Они оказались как бы в двойственном положении: с одной стороны отражают очень важные потребности - потому и являются такими живучими - а с другой стороны, подвергаются осуждению и существуют как бы полулегально. Они отчаянно борются за свое выживание, т. е. существует немало оправдывающих их теорий, и все же подвергаются значительной критике.
   Рассмотрим явление антиидей на примерах наиболее очевидных из них.
  
  
   Идея превосходства.
  
   Системообразующая идея величия, как уже говорилось, родилась из преклонения ребенка перед могуществом взрослых, т. е. она, в принципе, порождает установку на признание превосходства более сильных, способных и компетентных. Но та же установка с достаточной очевидностью содержит стремление к достижению собственного превосходства, что возможно благодаря престижу, популярности, богатству и т. д. либо хотя бы создания видимости успеха. Все это требует энергичной деятельности и соперничества, поскольку всякое возвышение над общим уровнем по определению является дефицитным статусом. Процесс борьбы сам по себе порождает стремление к ее победному результату, что усиливает мотивацию достижения превосходства.
   По мнению А.Адлера, чувство собственной несостоятельности ребенка делает стремление к превосходству как механизм его компенсации вообще наиболее фундаментальной движущей силой его социальной активности. Оно может иметь позитивный, связанный с заботой о других характер, и может стать негативным, когда доминирует мотив преобладания.
   В стремлении к превосходству присутствует идея справедливости, но не всегда в самом благородном варианте. В последнем случае она заключается в том, что более значительный успех одних, чем других, дает право первым на осознание и демонстрацию своих преимуществ. В результате получается некий бракованный продукт идеи величия - идея нормальности и справедливости чувства превосходства субъекта над уступающими ему в каком - либо существенном отношении - как ему представляется - людьми.
   Но, поскольку этическое сознание уже давно доросло до осуждения открытого проявления всякого превосходства, то представление о допустимости такой культурной нормы отвергается обществом, в результате чего идея превосходства существует, в основном, как антиидея. Тем не менее она обладает очень значительной энергией и вездесущностью, соединяясь с идеей самоутверждения, которой ниже будет уделено особое внимание.
   Идея превосходства оказывается очень ярким выражением социальных потребностей в признании и уважении и как таковая, несмотря на свой несколько девиантный характер, занимает прочнейшее место в индивидуальном сознании, находя свой "интерес" почти во всех видах деятельности, различных групповых и межличностных отношениях. Назовем некоторые наиболее очевидные и типичные ситуации, в которых воплощается идея превосходства.
   1. Статусное превосходство в его многочисленных вариантах, среди которых можно указать следующие.
   Служебный статус.
   Имущественный статус.
   Семейный статус.
   Образовательный статус.
   Научный статус.
   Возрастной статус.
   2.Расовое или национальное превосходство, идея которого активно преодолевается современной культурой, но все же еще существует в качестве антиидеи.
   3.Превосходство в достижениях в какой - либо сфере жизнедеятельности, важной для тех, кто является субъектом и объектом сравнения.
   4. Превосходство, обеспечиваемое какими - либо внешними данными, способствующими жизнеспособности и социальному успеху человека. Это может быть физическая привлекательность, сила и ловкость, материальное положение, поддержка со стороны влиятельных людей.
   5. Личностное превосходство - представление о том, что индивид может достаточно явно обладать более ценным, по сравнению с объектами сравнения, комплексом личностных качеств, включающих, например, положительные черты характера, высокий интеллект, способности, уровень воспитанности. Является в реальности чисто субъективной и далеко не всегда адекватной оценкой, но несомненно существующим вариантом проявления идеи превосходства.
   Идея отличается чрезвычайной мотивирующей силой и плодовитостью. Хочется сравнить ее с порохом, вспыхивающим от малейшей искры. Стоит появиться какому - либо новому поводу для сопоставления человеческих достоинств - пусть даже самых незначительных и второстепенных - как моментально находится масса желающих превзойти других в обладании этими достоинствами.
   Это особенно выразительно проявляется в феномене моды. Любая мода в искусстве, одежде или манерах поведения встречает массу восторженных желающих быть в ней первыми. Всегда отыскиваются энтузиасты доказательства своего превосходства даже в самых нелепых "достижениях" вроде количества съеденных червей, катания носом горошины, дальности плевка и тому подобного. Что касается более серьезных демонстраций превосходства над другими, то это, как известно, вечная сфера кипения страстей и весомая цель жизни очень многих людей. Для ее достижения рвутся к званиям и власти, лгут и создают имидж чего - либо значительного, постоянно "пристраиваются сверху", занимаются критиканством.
   Идея превосходства очень удобно устроилась в ментальном пространстве, у нее есть надежные способы защиты от нападок. Если человека обвиняют в том, что он стремится к достижению превосходства, он всегда может убедить других и себя самого в том, что он на самом деле самореализуется и самоактуализируется, т. е. хочет проявить свои творческие возможности. В действительности обе группы мотивов соседствуют и переплетаются.
   Представление о превосходстве существует в индивидуальном сознании преимущественно как рабочая идея, которая во многих случаях ведет полуосознанное существование с использованием различных вариантов рационализации.
  
  
   Идея лжи.
  
   Содержание идеи.
  
   Принципиальная идея честности - порождение справедливости больше всего направлена против всякой лжи, т. е. последняя, казалось бы, существует только в роли презираемой и гонимой. Однако в действительности она нашла свое место, став действующей антиидеей, обладающей мощной жизненной силой. Ее содержание заключается в том, что ложь необходима и полезна и что ее радикальное отрицание - это просто наивность и донкихотство.
   И действительно, вряд ли на земле жил человек, все слова и поступки которого были совершенно искренними, откровенными и не содержали ничего, что бы он не пытался скрыть от окружающих. Каждому известно, что мы на каждом шагу прибегаем к обману для того, чтобы скрыть смущение, некомпетентность, мелкие оплошности, т. е. с весьма невинными целями, сводящимися к психологической защите, отрицать необходимость которой было бы крайне негуманно.
   Существует и та сфера лжи - т. е. намеренной дезинформации - которую не грех назвать и благородной: различного рода комплементы, фигуры житейской дипломатии, сокрытие от человека производимого им неприятного впечатления, внушение человеку большей уверенности в своих возможностях, чем он того заслуживает и т. д. Если не впадать в моралистический радикализм, придется признать, что на подобной лжи - житейской дипломатии держатся многие семейные, соседские, деловые и прочие необходимые или неизбежные жизненные отношения.
   Таким образом, у идеи лжи есть не только чисто прагматическое, постоянно создаваемое обстоятельствами обоснование, но и достаточно прочный когнитивный фундамент. И все же, несмотря на это, она является основным, самым действенным и пагубным моральным злом, порождающим различные виды корыстного обмана, способствующим черствости и жестокости, поддерживающим предрассудки и негуманные убеждения, помогающим людям заглушать голос собственной совести. Будет не очень большим преувеличением сказать, что психологическим механизмом, обеспечивающим совершение большинства аморальных или преступных деяний является именно ложь. Существует пословица "Лень - мать всех пороков". Наверное, с еще большим правом можно было бы сказать, что матерью всех пороков является ложь.
   И дело не в том, что с помощью лжи можно что-либо присвоить, приобрести преимущества, добиться незаслуженного успеха. Как раз эта функция лжи всегда встречала в обществе единодушное осуждение, и борьба с ней велась с реально возможной эффективностью методами воспитания, формирования общественного мнения, контроля. Ложь имеет более тонкие, скрытые формы и изощренную технику, которая позволяет оправдывать различные неблаговидные деяния не только в глазах других людей, но и самих субъектов. Вот это последнее явление и делает ложь особенно социально опасной. Если бы обманывали только других, было бы полбеды, поскольку можно вскрыть обман и воззвать к совести человека, которая "работает" почти во всех случаях. Но когда человек наносит ущерб другим потому, что, обманывая себя, создает чувство собственной правоты, противостоять такому поведению очень трудно,
   Ложь через самообман осуществляется наиболее естественно и незаметно для субъекта в тех случаях, когда к ней вынуждают те или иные эмоциональные предпочтения, например, расовые, национальные, гендерные или те, что вызваны сложившимися отношениями, - все это срабатывает чрезвычайно часто. Стоит повторить настойчиво высказываемую в "Прихотливых тропах современной морали" мысль об антагонистическом соотношении мышления и эмоций. Чем сильнее эмоционально мотивировано определенное суждение, тем труднее сохранить его беспристрастность и объективность. В большинстве случаев именно давление эмоций заставляет человека находить какой - либо неадекватный аргумент в пользу эмоционально приемлемого решения, т. е. идти на самообман. Чаще всего он не бывает полным, т. е. человек все - таки частично осознает искажение истины, но и частичного обмана оказывается достаточно для успокоения совести.
   Здесь у многих читателей, очевидно, возникнет то возражение, что самообман - это не ложь, а психологическая защита, которая чуть выше была признана естественной и необходимой. Самообман действительно является защитой, но то, насколько человек часто и эффективно прибегает к подобной защите, зависит от его привычки ко лжи, что, в свою очередь, связано с допустимостью лжи в жизненной практике.
   Вербальное мышление, согласно теории культурно - исторического развития, - это интериоризированный процесс межличностной коммуникации, и аналогия с данной закономерностью, в значительной мере, объясняет механизм склонности к самообману. Постоянно сталкиваясь с искажением истины, человек - и прежде всего ребенок - безусловно, усваивает подобную манеру как норму, используя ее и во внутреннем диалоге, т. е. мышлении. Вырабатывается привычка к самообману, а уж с его помощью человек легко лжет во всех необходимых для него случаях. Получается, что широкая практика лжи, на которую вроде бы можно смотреть вполне снисходительно, учитывая ее хорошо известные невинные и психотерапевтические намерения, является постоянно действующим тренингом, результаты которого сплошь и рядом оказываются не столь безобидными, как, скажем, в поздравительном красноречии.
   Всем хорошо известно, что обман господствует во всех "городах и весях" и практически во всех сферах жизнедеятельности. Наибольшим злом считается мошенничество, взяточничество, политические махинации, фальсификации, служебные злоупотребления, непотизм, дезинформация в СМИ, но каждому человеку также портит кровь нечестность в межличностных отношениях, необязательность, лицемерие, нарушение семейного долга и т.д.
   В каждом конкретном случае склонность ко лжи через механизм самообмана, конечно, связана и с индивидуальными психологическими особенностями, например, с уровнем эмоциональности и эгоцентризма. Так, в психиатрической литературе неоднократно описывалась лживость демонстративных, истероидных личностей. Но, в целом, это не меняет того положения, что массовая, поистине всеохватывающая практика лжи базируется на сложившейся общечеловеческой традиции нетребовательности к четкости индивидуального мышления, позволяющего самообман, и на использовании элементов самообмана для оправдания в собственных глазах допускающейся дезинформации. Вот эта всеобщая субкультура и является принципиальной, наиболее существенной причиной существования лжи во всех ее видах.
   Однако почему ложь рассматривается в данной работе не как девиация и вынужденное отклонение от нормы, а как идея (хотя и "анти"), т. е. явление, имеющее принципиальную мотивацию? Ведь большинством людей ложь, в принципе, признается нежелательным явлением, на ней стоит явное клеймо порока. Никому не нравится, когда ему лгут, стараясь переиграть, не нравится, когда лгут политики, дезинформируют СМИ. Что ж это за идея, постоянно поддерживающая нежелательное явление?
   В том - то и дело, что в силу своей распространенности и вездесущности ложь не может признаваться только случайным нарушением, просто отклонением от правила. Потребность человека в каузальном единстве и логичности протестует против этого. Постоянные отклонения от истины - будь то с "благородной" или корыстной целью - заставляют осознавать достаточную серьезность причин для лжи и искать этому какое - то закономерное обоснование. Человеческий разум, несмотря на все применяемые им хитрости, все - таки достаточно дисциплинирован и требует признать, что за часто повторяющимся явлением стоит, хоть, возможно, и ложная, но идея. Совокупность декларируемых отчетливо или только фрагментарно обоснований и составляет идею лжи. Она как бы носится в воздухе и чаще всего понимается с полуслова. А среди вербализуемых обоснований можно зачастую услышать шутливые выражения, типа "Не обманешь - не продашь". Антиидею лжи можно уложить в формулу "Да, но...", т. е. "да, лгать, конечно, плохо, но без этого не проживешь, все временами лгут, и от этого никуда не денешься".
  
  
   Ложь и "коммунальность".
  
   Терминами "коммунальность", "коммунальное поведение" выдающийся российский философ А. А. Зиновьев обозначал свод неписаных правил поведения современного человека, которые направлены на маскировку эгоистических и неодобряемых обществом побуждений под вполне морально приемлемые мотивы. Он считал, что истинно моральные чувства и поступки встречаются в повседневной жизни очень редко и что массовой практикой является именно коммунальность.
   " Поведение людей по правилам коммунальности не есть поведение по правилам морали, если даже они совершают поступки, одобряемые морально. Тут имеет место совпадение различных способов оценки поступков. Правила морали были в свое время изобретены как одно из средств самозащиты людей от буйства коммунальности, т. е. от самих себя как существ коммунальных. Какие - то правила морали сохраняются и в условиях господства коммунальности. Но они тут играют роль второстепенную и сугубо формальную. Убежденно моральный (поступающий именно в силу принципов морали) человек тут становится редким исключением, отклонением от общей нормы. Люди здесь соблюдают какие - то правила морали потому, что это требуется правилами коммунальности. Люди тут не являются, а лишь выглядят моральными и этого достаточно . " ( 23, с. 236).
   " Когда мы людей называем шкурниками, карьеристами, ловкачами, лицемерами, интриганами, завистниками, лжецами, подхалимами, властолюбами, хапугами, - мы лишь фиксируем факты поведения их в силу законов коммунальности, причем - в крайних формах ." (23, с.235).
   Автор не оправдывает и не осуждает коммунальность - он считает ее неизбежным и естественным явлением в человеческом поведении. Объективно его позиция выступает одним из самых ярких случаев поддержки идеи лжи в философской литературе. Насколько оправдано подобное убеждение А.А.Зиновьева?
   Представляется, что здесь имеет место сильное преувеличение, даже своеобразная фетишизация реально существующего явления.
   Автор совершенно прав в том, что прописные моральные истины типа "лгать нехорошо", "нужно заботиться о ближнем" и т. п. выполняются большинством людей с большими оговорками и применительно к обстоятельствам. Человек всегда действует с учетом собственных интересов, которые являются выражением того, что Зиновьев называет экзистенциальным эгоизмом. Коммунальность представляет собой сочетание простых моральных норм и сложной стратегии поведения, учитывающей те потребности, которые нелегко совместить с требованиями морали.
   Но нельзя согласиться с тем, что "поведение людей по правилам коммунальности не есть поведение по правилам морали, если они даже они совершают поступки, одобряемые морально". Моральные нормы занимают в человеческом сознании чрезвычайно прочное место и никогда полностью не исчезают из мотивационного пространства. Это подтверждается существованием совести, которая и является заповедником, хранилищем моральных заповедей в их первозданном и категорическом выражении. Но, поскольку существуют многообразные потребности и непростые обстоятельства, человек пытается найти компромисс с помощью своего интеллектуального аппарата, используя богатый арсенал паралогики, демагогии и прочих ухищрений.
   Коммунальность - это как бы законный брак строгой морали с моралью эгоизма и прагматизмом. В этом супружеском союзе нередко лидером выступает мораль эгоизма и прагматизма, но у строгой морали есть свой непререкаемый авторитет и влияние.
  
  
   Богатство техники лжи.
  
   То, что мотивами лжи, обслуживающей корыстный обман во всех его видах, являются неустранимые конфликты интересов, понятно, и это можно считать "злокачественным" вариантом лжи, которому суждена еще долгая жизнь. Но использование такой лжи имело бы значительно меньший размах, если бы человеческий разум не проходил ее постоянный "тренинг" на более невинном материале: в ежедневном общении, мелких бытовых конфликтах и деловых разногласиях и на применении различных форм лукавства и полулжи. Этим постоянно ослабляется дисциплина мышления, являющаяся, в принципе, основным барьером на пути лжи.
   Откровенная непоследовательность и нелогичность коробит даже не самых подготовленных мыслителей, поскольку основным механизмом мышления, неустанно отрабатывавшимся в процессе эволюции, является непротиворечивость выводов, представлений и причинно - следственных связей. Мелкая ежедневная ложь как раз учит не обращать внимание на малозаметные противоречия и терпимо относиться к подменам логичности ее подобиями. Терпимость сейчас справедливо находится в большой моде, но от такого ее варианта нужно держаться подальше. Кроме лжи существует много приемов или фигур, которые вроде бы и не являются ложью, но используют некоторые нарушения правил мышления или этики и тем заслуживают названия техники косвенной лжи.
   Стоит указать, например, на такую классику техники косвенной лжи, как фигуру, обозначаемую в литературе как "чтение в сердцах" и являющуюся одним из самых распространенных полемических приемов. Так называют тактику поведения в ситуациях конфронтации, когда строят обвинение на уверенности в дурных намерениях оппонента. В этих ситуациях "сердцеведам" кажется, что благодаря своей проницательности, они видят именно самые истинные и глубокие из них.
   Вообще, высокая культура общения предполагает то, что по аналогии с юридическим принципом можно назвать презумпцией невиновности, когда все сомнительные моменты в поведении человека трактуют в его пользу, пока не доказана его вина. "Чтение в сердцах" - это как раз проявление противоположного - "презумпции виновности", т. е. привычки видеть у оппонентов худшие свойства и тенденции. При этом "сердцеведы" гордятся своей проницательностью, считая себя реалистами в отличие от излишне доверчивой и наивной публики.
   "Они думают только о себе", " У них на уме только достижение выгоды", "Наши оппоненты хотят разрушить коалицию", "Они замышляют государственный переворот", "Их не интересуют судьбы людей, они думают только о том, чтобы сохранить свою власть". и т. д. Все эти утверждения указывают не на поступки, а на якобы существующие намерения. Подобные высказывания допускают не малограмотные и легкомысленные люди, а высокопоставленные государственные чиновники, каждое слово которых должно быть продуманным и веским. В нынешней ситуации политического противостояния и горячих дебатов почти постоянно приходится наблюдать эту форму необъективности, а фактически косвенной лжи. Редкая политическая сила упускает возможность приписать оппонентам худшие из возможных намерений и побуждений.
   "А в чем же здесь собственно заключается ложь, - спросит читатель, - ведь, возможно, "сердцеведы" и действительно верят в свою проницательность?". Косвенная ложь состоит в том, что, прекрасно зная о требовании культуры, согласно которому человека можно обвинять только в явных, а не предполагаемых проступках или дурных намерениях, "сердцеведы" позволяют себе забывать об этом требовании. Помощником в этом "забвении" является идея лжи и привычка к технике конфликтной субкультуры, за которой стоит грандиозная и универсальная идея борьбы с врагом. Сочетание идей лжи и борьбы как бы частично блокирует в сознании человека хорошо, в принципе, известное ему требование "презумпции невиновности" и позволяет опускаться на уровень "чтения в сердцах".
   А вот пример весьма распространенного варианта косвенной лжи, применяемой людьми в качестве психологической защиты - теория о том, что люди несовершенны, не могут противостоять своим недостаткам, что позволяет считать простительными их "маленькие слабости". Это, конечно, успокаивает и, возможно, для тревожных личностей даже служит неплохим психотерапевтическим средством, но, в целом, развивает навыки нечестности.
  
  
   Поступки, поддерживающие идею лжи.
  
   Возможно, в еще большей степени, чем искажение истины в вербальной форме, антиидею лжи поддерживают различные поступки, в которых содержится нарушение правовых или моральных норм. Это уже не только слова, но и действия, показывающие, во - первых более значительную решимость лгать, и во - вторых, часто приводящие к тем или иным неприятностям для других людей. Крайним вариантом подобного поведения является, как известно, преступность в форме различного мошенничества, но это служит как бы традиционным социальным браком и лежит, в принципе, за границами допустимого для основной массы людей.
   Может быть, более развращающе в плане распространения идеи лжи действуют отклонения от норм полулегитимного характера, исходящие от руководителей. Почему полулегитимного характера? Если допускаются откровенные правонарушения типа казнокрадства, виновники просто попадают в разряд преступников, т. е. вышеуказанной категории "социального брака", и квалификация их поведения совершенно понятна. Но, если принимаются несправедливые по отношению к подчиненным решения, не проводятся или фальсифицируются выборы, устраиваются на выгодные должности родственники, используется власть для "соавторства", и т. д., то зачастую это не расценивается как правонарушение, считается извинительной слабостью и является малозаметным для высшего руководства.
   Это и действительно вроде бы не бог весть какие проступки, но они служат достаточно звучной манифестацией допустимости лжи не в качестве отдельных отклонений, а как нормы социального поведения. Ведь руководители всегда являются образцами для подчиненных и вообще рядовых людей, хотят они того или нет. Так уж устроен "механизм" нашего социального бытия, начало которому закладывает впечатление величия взрослых, возникающее у ребенка, о чем уже говорилось в соответствующем разделе. Пирамида авторитета и влияния существует наряду с системой права и морали. Наша отечественная история, конечно, существенно затемнила данную закономерность фактами безраздельной власти различных диктаторов, но, во - первых, даже в сталинские времена нужно было маскировать аморальность руководства, а во - вторых, та эпоха безвозвратно уходит в прошлое. К счастью наступают времена, когда требования к фактическому поведению руководителей (а не тому, которое представляется в их служебных характеристиках) постепенно повышаются, хотя происходит это еще очень медленно.
   Будет неправильным представить дело так, что существует два равноценных зла: нечестность рядовых людей и нечестность руководителей. Фактически различные виды обмана и мошенничества всегда будут непреодолимыми среди широких масс, и этому не станут препятствием никакие строгости закона, пока этим будут заниматься руководители. Более того, санкцией на позволительность нечестности являются не только правонарушения с их стороны, но и демагогия, популизм, необъективность, преувеличения, натяжки, односторонность. Все это предстает перед рядовым человеком в образе единого явления - допустимости нечестности. А там, где есть нечестность в одном виде, принципиально возможны и другие. Можно, конечно, говорить, что руководителями становятся рядовые люди и, соответственно, нечестность заносится "снизу", но в связи с тем, что "педагогический" вес поведения руководителей намного больше, общество ожидает, что ими назначают достойных избранников, т.е. что это лучшие из рядовых и что их ответственность должна быть выше.
   В какой - то мере механизм отбора наиболее подходящих кандидатур действительно работает и, конечно, при назначении учитывают компетентность, опыт и прочие деловые качества кандидатов. Однако требования к моральным качествам выдвиженцев зачастую находятся отнюдь не на первом месте. Причиною этого являются уходящие вглубь веков антидемократические традиции, предполагавшие не вызывающие сомнения привилегии власти. Поведенческие нормы двух социальных миров просто не сопоставлялись и как бы не находились в одной плоскости. Считалось несомненным, что царственные особы, аристократы, господа ценнее и выше простолюдинов при всех вариантах своего поведения, и вопрос о влиянии их примера зачастую просто не ставился. Веками существовал порядок, что, давая кому - либо власть, вышестоящие ее носители не особенно беспокоились о честности и справедливости своих ставленников по отношению к их подчиненным. По понятиям носителей власти, у низшего социального слоя был свой нормативный кодекс, исходящий только из их положения и обязанностей, и не их это было дело - оценивать нравственный облик начальства.
   Времена, конечно, изменились, но до наших дней дошла традиция считать, что руководителям более позволительны "маленькие слабости" всяческого обмана, чем рядовым членам общества. Сейчас, разумеется, никому не придет в голову оправдывать "вольности" начальства их неким "классовым" превосходством, но существует явно подразумеваемая доктрина о высокой ценности руководителей, поскольку, если их назначили или избрали, значит, якобы, есть за что. На самом деле, в одних случаях это соответствует действительности, а в других - совершенно нет. Получается, что вследствие этого наследия сословного неравенства практика отечественных деловых отношений непроизвольно влияет на руководителей в направлении снижения их ответственности за свою честность перед их подчиненными.
   Существует еще один механизм дрейфа руководителей в сторону нечестности, который также исходит из древних традиций. Уместно вспомнить систему наместников или российских воевод. Им давали в распоряжение определенную часть государства, где они были властны казнить и миловать по своему усмотрению, за что они должны были быть беззаветно преданы назначившему их властителю. Тех, кто пытался ему жаловаться на воеводу, он наказывал ("Доносчику - первый кнут"). Все знали, что требовать от руководителя справедливости бесполезно - его можно только просить о милости, задаривать и раболепствовать.
   Подобный сюжет в ослабленном и осовремененном варианте постоянно проигрывается и в наши дни. Каждый руководитель пытается назначить на нижестоящие должности "своих" людей, которые будут его поддерживать и с пониманием относиться к его "слабостям", за что и он будет отвечать им тем же. Таким образом создается главная опорная конструкция коррупции.
   Чем выше уровень руководителя, который занимается демагогией, популизмом, допускает импульсивные и эмоционально мотивированные решения, назначает на должности неподходящих людей и покрывает их проступки и т. д., тем, образно говоря, откровеннее и громогласнее высказывается в обществе идея лжи.
  
  
  
   Идея деградации человеческого общества.
  
  
   Энтузиазм идеи деградации.
  
   Если бы был проведен конкурс нелепых мировоззренческих предоставлений, то идея деградации общества - одна из самых живучих и дорогих сердцу многих людей - очевидно, могла бы занять достойное место. Действительно, она противостоит элементарному человеческому опыту и логике. Всем известно и понятно, что постоянные созидательные усилия миллиардов людей дают результаты в виде материальных и духовных продуктов. Все видят, что улучшаются дороги, здания, транспорт, средства медицинской помощи, информационные технологии, растет уровень образования, обогащаются представления об окружающем мире. Аксиоматично то, что целенаправленные интеллектуальные и физические усилия множества людей не проходят даром, а значит существует улучшение всех сторон человеческой жизни. Но - стоп. Этот последний тезис у многих не находит признания. Связь между процессами деятельности и результатом в некоторых сферах почему - то начисто отрицается.
   В гуманитарной литературе за идеей деградации закрепилось название "Легенды золотого века". Она заключается в том, что в наиболее совершенном виде человечество существовало когда - то в далекой древности, а с годами оно становится все хуже и хуже. Это ухудшение относится, по мнению сторонников данной идеи, в первую очередь, к человеческим взаимоотношениям, хотя при всякой возможности они пытаются распространить эту закономерность и на материальные условия существования. В последние столетия на чашу весов "Легенды" легли факты сокращения площади лесов, а в ХХ веке - появление очевидных экологических проблем.
   Антиидеей представление о деградации является потому, что ни наука, ни светская идеология, в принципе, никогда не выдвигала системной теории о тотальном ухудшении условий жизни и общественных нравов, в то время, как теория прогресса занимает достаточно прочные позиции. Позитивистская и социалистическая доктрины, как известно, строились на представлении о развитии всей человеческой культуры, производительных сил и производственных отношений, что неуклонно ведет к улучшению условий жизни. Ученые, отстаивавшие преимущества рыночного хозяйства, также не сомневались в научно - технических и социальных усовершенствованиях. Мрачные пророчества Мальтуса об отрицательных перспективах производства продуктов питания, были редким исключением и не имели серьезного влияния. Эволюционная теория Дарвина и технические достижения ХV111 - Х1Х веков придали научному миросозерцанию фундаментальную оптимистическую окраску, которая не исчезла и сегодня. В целом, рациональное мышление не находит в "Легенде золотого века" убедительного содержания.
   А вот у "житейской мудрости" эта легенда пользуется большим почтением. Она (легенда) является как бы обратной стороной медали идеи величия - одного из самых ярких представлений детства каждого человека. Лицевая сторона медали запечатлевает мощь человеческих возможностей, порождая идеи развития, культуры, прогресса, новаторства, аристократизма, славы и другие. На обратной же стороне то же самое величие создает впечатление, что на фоне грандиозности предков несовершенство и ошибки на жизненном пути каждого человека выглядят несомненным упадком. В результате этого образуется мысленная схема "от лучшего к худшему". И поскольку принцип удовольствия заставляет защищаться от неприятной информации, формируется образ надежного прошлого, содержащего некий клад мудрости, пользуясь которым можно находить выход из возникающих жизненных трудностей. Создалась весьма продуктивная иллюзия, что от "Легенды золотого века" исходит эмоциональное тепло надежды и защиты.
   Видимо, это эмоционально - когнитивное образование и стало когда - то психологической предпосылкой создания образов тех демиургов, на которых опираются монотеистические религии. Христианство является самым выразительным воплощением идеи деградации. Выгнанные из рая, первоначально безгрешные прародители человечества оставили своим потомкам незавидную долю тяжело работать, беспрерывно грешить и единственную надежду на лучшее - замаливать грехи. Ни о каких улучшениях бытия и нравов в ходе человеческой истории религия внятно не говорит. На всякий научно - технический прогресс она смотрит с большим недоверием, а что касается новаций в области социальных отношений, то в большинстве случаев они расцениваются как греховные (особенно в сфере половой морали). Таким образом, в религиозном сознании идея деградации человеческого общества является чем - то вроде столбовой дороги, его самой освоенной и традиционной схемой.
   Данная идея, как уже сказано, не декларируется в качестве цельной философской доктрины, но она как бы растворена в ментальном пространстве, и ее искры постоянно вспыхивают во многих философских концепциях. "В исторической судьбе человека, - пишет Н. Бердяев, - в сущности, все не удалось, и есть основания думать, что никогда и не будет удаваться. Не удавался ни один замысел, никогда не осуществлялось то, что ставилось задачей и целью какой - либо исторической эпохи". ( 1,с.494). У С.Франка мы читаем, что "История человечества есть история последовательного крушения его надежд, опытное изобличение его заблуждений. Все человеческие идеалы, все мечты построить жизнь на том или ином нравственном начале взвешиваются самой жизнью, находятся слишком легкими, отбрасываются как негодные". (1, с.494).
   В обыденном сознании идея деградации представлена значительно более широко. Для этого существует множество поводов. Как только возникают неудачи в реализации какой - либо социальной новации, кому - нибудь обязательно кажется, что мир глупеет. Всегда существует соблазн показать, что, скажем, ослабление семейных уз, преступность, распространение заболеваний - это не просто неизбежный "брак" человеческой жизнедеятельности, а события нисходящей линии, свидетельства ухудшения всего человеческого рода.
   Энтузиасты идеи деградации имеют перед собой не подлежащую их сомнению схему ухудшения условий человеческой жизни, и все факты реальности втискиваются в эту схему. Они отличаются редкой невосприимчивостью по отношению к возражениям и противоположным точкам зрения. От них часто можно слышать утверждения, что люди стали более болезненными, меньше живут, хуже питаются, оторвались от природы и т. д.. Их не смущает то, что во всем мире явно увеличилась продолжительность жизни, калорийность и разнообразие питания большинства населения, что устранены страшные эпидемические заболевания, уносившие миллионы жизней, что комфортабельность условий жизни рядового современного человека находится на уровне, который лет двести назад был доступен только очень богатым людям. Идеей деградации проникнуты бесчисленные публикации в прессе, она стала чем - то вроде общего хорошего тона, не придерживаться которого - значит показывать свою наивность и отсталость.
   Приведу очень типичный и весьма выразительный пример подобного "передового" мышления. В одном из номеров "Зеркала недели" помещена статья об известном социологе Питириме Сорокине. В кратком предисловии, где автор пишет о значительности научного вклада Сорокина, он говорит: "В наши дни, когда вакханалия бездуховности и цинизма достигла небывалого расцвета, его призыв к бескорыстной и созидающей любви, казавшийся многим наивным, звучит как никогда современно". Считать наше время вершиной падения ("вакханалия бездуховности и цинизма достигла небывалого расцвета") - это классика выражения идеи деградации культуры. Так думали "деграданты" и тысячи и сотни лет назад. Утешает только то, что, по логике вещей, на фоне будущего неизбежного падения нынешние времена еще не так плохи.
   Вообще, статья порождает противоречивое представление. Мысль автора резко контрастирует с мнением большинства украинских гуманитариев. Их ведущая идея заключается в том, что, избавившись от ужасной советской действительности, независимая Украина наконец - то обрела настоящую духовность в виде национализма, религии и демократии. Пресса, радио и телевидения с утра до ночи прославляют это приобретение - а тут вдруг - небывалый расцвет вакханалии бездуховности и цинизма. Слово "небывалый" говорит о том, что прежде, в советские времена, бездуховности и цинизма было меньше. Если следовать хоть какой - то логике, то опять общество идет не туда. Поистине есть, от чего упасть духом.
   В другом месте статьи также есть выразительное в плане идеи деградации высказывание. "В конце Второй мировой войны была написана книга "Россия и Соединенные штаты", целью которой было призвать обе страны и их лидеров продолжать взаимовыгодное сотрудничество во избежание вооруженных конфликтов и ради сохранения мира. Книга имела успех, но мир упрямо продолжал идти навстречу своей гибели".
   Здесь вообще голова начинает идти кругом. Хочется спросить: так что, эта гибель мира уже состоялась или она еще впереди, о чем точно знает автор статьи? Какая страшная информация содержатся в скромной газетной статье!
  
  
   Идея деградации и реальность.
  
   Сторонники идеи деградации еще как - то вынуждены признавать полезность некоторых научно - технических достижений, но ими начисто отрицается какое - либо продвижение в сфере человеческих отношений, в области морали. Весь пафос и энтузиазм отрицания сосредотачивается в этом направлении. Особенно убедительным аргументом кажется возрастание числа жертв военных конфликтов, хотя достаточно очевидно, что здесь действует фактор увеличения населения, количества участников войн и поражающей силы оружия. То, что в течение последних веков утвердилась политическая демократия, существенно смягчены наказания за правонарушения, гуманизировались супружеские отношения, школьная педагогика и семейное воспитание, развилась система социальной помощи (пенсии, пособия), менее авторитарными стали деловые отношения, ими просто не замечается.
   Стоит почитать хотя бы литературные произведения не столь далекого от нас Х1Х века, чтобы убедиться, что человечество успешно решило многие социальные проблемы, казавшиеся в свое время чрезвычайно сложными. Сколько было справедливого возмущения по поводу привилегий "благородных" сословий, по поводу сложности получения образования для малоимущего населения, тяжелых условий жизни наемных рабочих, неравноправия женщин, насколько хуже было питание и бытовые условия подавляющего большинства населения, как беззащитны были люди перед гриппом, оспой, туберкулезом, венерическими, психическими заболеваниями, эпидемиями!
   Но на защитников теории деградации научные и социальные достижения не производят впечатления, поскольку все это как бы само собой разумеется и не имеет отношения к проблеме общего положения человеческого общества. Мир все равно продолжает ухудшаться, это им ясно и без всяких доказательств. Когда же им все же приходится приводить аргументы, всегда указывают на ныне существующие проблемы: преступность, военные конфликты, недостатки медицинской помощи, разводимость и т. д. При этом постоянно срабатывает универсальный ошибочный ход мысли - современные недостатки берутся без сравнения с прошлым состоянием, а как такие, которые непременно должны были бы отсутствовать в настоящее время. Очевидно, "деграданты" ХХ111 века будут говорить что - нибудь такое: "Жизнь не стала лучше, чем двести лет назад, потому что мы не можем с помощью карманного реактивного двигателя перенестись больше, чем на десять тысяч километров. Какое же это улучшение, если не каждому человеку могут с детства имплантировать запасное сердце! А то, что полет на Марс стоит больше месячной зарплаты - это вообще безобразие и свидетельство полного вырождения".
   Единственное, что в ХХ веке действительно объективно стало на сторону пессимистической позиции "деградантов", это серьезные экологические проблемы. Однако идея деградации всегда существовала независимо от состояния экономики, социальных отношений, морали и экологии. Это самостоятельное, независимое от реалий, и, увы, чрезвычайно сильное по своему влиянию представление.
  
  
   Вездесущность идеи деградации.
  
   Психологам и психотерапевтам хорошо известна проблема преодоления чувства неполноценности пациента. Нередко представляется очень удивительным наличие этого чувства у человека, наделенного, казалось бы, всем необходимым для достаточно высокой самооценки и уверенности в себе. Но у нас здесь речь пойдет не о причинах чувства неполноценности. Оно упомянуто потому, что идея деградации человеческого общества напоминает подобные странные ситуации своей полной неадекватностью, часто доходящей до нелепости.
   Идея деградации стала широкой и глубокой, она проникла во многие объяснительные конструкции социальной действительности. Иногда создается впечатление, что она всегда на страже или, как жидкость, готова легко попасть в каждую щель. Это происходит с помощью такой ее производной, как идея социального пессимизма. Здесь нет прямого сравнения с прошлым, но все построено на подтексте, утверждающем, что настоящего прогресса быть не может, а все, выдаваемое за таковой, является заблуждением или обманом. Типичен пафос "выведения на чистую воду" всяческих утверждений, которые, по мнению пессимистов, грешат иллюзиями социального прогресса.
   Интересным примером данного явления может быть одна из публикаций в журнале "Новый мир". (29). В ней рассказывается о попытке администрации небольшого российского городка Осташкова в начале 1860 - х годов создать некий образец градоустройства и культуры своего времени, о чем тогда сообщалось в российской прессе. Достаточно правдивую картину действительности, на которую опирается автор публикации В. Кузнецов, отразил русский писатель В.А.Слепцов, специально исследовавший этот необычный феномен того времени.
   В Осташкове действительно было сделано немало такого, что отличало его от типичных провинциальных " Глуповых" того времени: мощеные улицы, газовое освещение, почти поголовная грамотность, библиотека в несколько тысяч томов, публичный сад с музыкой, одна из первых в России женская школа, банк, выдававший кредиты всем желающим. "Жителей именуют не мещанами, но гражданами". Все это несомненно производило неплохое впечатление, но В.А.Слепцов, не поддаваясь поверхностному впечатлению (и зная отечественное мастерство в искусстве показухи), достаточно долго изучал подлинную жизнь города и мнение различных слоев его населения.
   Действительно, было услышано немало жалоб жителей, выявлено много несоответствий. "Что тут может сделать грамотность, когда у меня в брюхе пусто, дети кричат, жена в чахотке от климата и тачания голенищ?". "Баба готова два дня не евши сидеть и детей поморить голодом, только бы на бульвар в шляпке сходить". "Девчонка от земли не отросла, а тоже в училище без кринолина ни за что не пойдет". "Это вовсе не та грязная, нищенская, свинская бедность, которой большей частью отличаются наши уездные города... эта бедность какая - то особенная, подрумяненная бедность, похожая на нищего в новом жилете и напоминающая вам отлично вычищенный сапог с дырой". Очень многие малоимущие граждане города попадали в долговременную зависимость от банка, давшего им кредиты.
   Общее мнение В. А. Слепцова и в еще большей степени - автора статьи в "Новом мире" заключается не просто в том, что все достижения г. Осташкова являются поверхностными и рассчитаны на внешний эффект (название статьи В.Кузнецова - "Потемкинские деревни города Неглупова"), но в том, что власти вообще пытаются решать не те задачи, которые необходимо. "Не надо думать, будто писатель - нигилист норовил лишь разоблачать "потемкинские деревни". Он шел глубже - ставил вопрос, возможно ли просвещение в условиях бедности и кабальной зависимости народа".
   А вот такая постановка вопроса обоими авторами представляется уже очень спорной и противоречивой. Во - первых низкий уровень образования единодушно признавался в то время одной из существенных причин бедности и общего бескультурия крестьянско - мещанского населения России. Во - вторых, опять - таки общепринятым считалось то, что грамотность и эстетическое развитие (театр, парк, музыка, благоустройство города) является благом даже независимо от материального благосостояния тех, кому пытались обеспечить это развитие. Эти истины были результатом многих размышлений и дискуссий мыслителей Нового времени и значительным шагом на пути дальнейшего развития цивилизации.
   Можно ли утверждать, что просвещение невозможно в условиях бедности? Если учесть, что ликвидация бедности во многом зависит от просвещения, то получается заколдованный круг. Следуя предлагаемой логике, остается только сидеть, сложа руки. В Осташкове как раз зафиксирован высокий уровень занятости. "Но отчего здесь так много желающих учиться? Как проговорился один учитель, причиной - большая занятость женщин: почти все работают по какому - нибудь ремеслу, и школа служит "камерой хранения" для детей". Однако резко поднять заработки населения было не в силах городских властей. Они не могли предоставить всем высокооплачиваемые рабочие места или отнять деньги у более богатых и отдать бедным. Что касается неспособности обывателей выплачивать взятые кредиты, то здесь нет указаний на какую - либо нечестность со стороны банков, а есть только непродуманность своих поступков клиентами.
   Допустим, власть не проявила должной энергии и компетентности в улучшении экономического положения города. Допустим даже, что виной этому является коррупция. Даже в этих случаях их усилия, направленные на культурное развитие горожан (напомним, что это один из немногих случаев в России) можно оценить только положительно. То, что администрация открыла доступные школы и попыталась заполнить досуг обывателей чем - то более культурным, чем щелканье семечек и досужая болтовня, стало ее разумной и благородной инициативой, заслуживающей самой высокой оценки.
   На фоне всей той критики косности и отсталости российской администрации, которой (критики), как известно, было достаточно в те годы, преобразования в Осташкове стали действительно достойным одобрения делом, даже если там имелись какие - либо тщеславные соображения городского начальства. В чем же причины столь значительного недоверия и подозрительности В. А. Слепцова и автора нынешней статьи в "Новом мире" ? Мотивы В. А. Слепцова представляются более или менее понятными: он хотел убедиться, что здесь нет обмана, нет "потемкинских деревень". А вот скепсис и ирония В. Кузнецова, который мог бы с позиции нашего времени более похвально отозваться о неординарной попытке администраторов 1860 - х годов, кажутся несколько странноватыми.
   Представляется, что здесь мы видим характерный пример социального пессимизма, производный от идеи деградации человеческого общества. Позицию В. Кузнецова можно объяснить приблизительно так: осташковский эксперимент выглядит классическим проявлением не только веры в прогресс, но и энтузиазма в его достижении. Более того, он похож на уменьшенный и скромный вариант тех социальных утопий, которые, как известно, время от времени появлялись под пером вдохновенных мечтателей о социальных усовершенствованиях. А социальные утопии в наше время самой яростной критики советского "социалистического эксперимента" уж никак не в моде. И поскольку состоялся переход от крушения одного эпохального проекта к вроде бы более перспективной модели, но реализующейся медленно и с многочисленными разочарованиями, то всякий социальный скептицизм стал просто - таки знаменем времени.
   Перекличка прошлого и настоящего достаточно последовательно обобщает идею социального пессимизма. Общее впечатление можно выразить приблизительно так: всякие надежды на положительные социальные преобразования наивны и по большей части несбыточны.
   В статье сообщается, что "Письма об Осташкове" В.А. Слепцова прочитала вся грамотная Россия. Зная дальнейшие исторические события, можно предположить, что скептицизм "Писем..." внес свою лепту в развитие последующих радикальных настроений, приведших к событиям 1917 года. "Письма..." стали по сути дела весьма убедительным актом революционной пропаганды, поскольку содержали мысль, что никакие частичные улучшения - даже весьма неплохие, по сравнению с другими - не дают результата, нужно менять всю социально - экономическую систему. Сейчас наш исторический опыт позволяет утверждать, что оптимальная стратегия заключалась именно в постепенных улучшениях и усовершенствованиях. Так что историческая правда находится на стороне осташковского градоначальника, а не В. А. Слепцова и В.Кузнецова.
   Забавно, что победоносное шествие идеи деградации и социального пессимизма в наше время сочетается с не менее убедительными успехами научно - технического и социального прогресса на большинстве его направлений. Но, как уже сказано выше, последнее не замечается или энергично отрицается. Увы, подобная нелепость выступает не просто маленьким отклонением, а устойчивой тенденцией общечеловеческого менталитета.
  
  
   Идея деградации и "отрыв от природы".
  
   С особенным пафосом звучат обвинения в отрыве от природы, который характерен для жителей городов. Такой отрыв действительно существует, если иметь в виду отдаленность горожан от леса, речки и загазованный воздух, но чаще всего здесь подразумевается нечто более глубокое, разрыв связи с неким источником нравственной чистоты, даваемой этой самой природой. В подобных высказываниях оживает "дитя природы" - представление Ж. Ж. Руссо, навеянное образами туземцев. Философ, как известно, считал цивилизацию матерью всех пороков, утверждая, например, что театр учит людей лицемерить. Руссо пытался найти выход из порожденной им теоретической нелепости, советуя ничему специально не учить детей, а только удовлетворять их спонтанную любознательность ("свободное воспитание").Подобная педагогическая идея находила сторонников, но, разумеется, не имела практического успеха.
   "Близость к природе", якобы ведущая к моральная чистоте - это типичная романтическая легенда, которая и сегодня размягчает сердца. Зелень и чистый воздух, безусловно, прекрасны, но имеют слабое отношение к характеру социальных отношений. Сам по себе сельский образ жизни никогда не гарантировал миролюбия, милосердия и терпимости. Если же иметь в виду сегодняшние сельские нравы, то мы видим, как среди чудесных садов и полей процветает повальное пьянство и все те же пороки, что и в городе. Если попытаться серьезно и последовательно анализировать теорию угасания морального совершенства по мере развития цивилизации, то она приводит к
   выводу о ненужности и вредности образования и почти всех культурных приобретений. Даже, если бы теория была убедительной, ей невозможно было бы последовать.
  
  
   Причины популярности идеи деградации.
  
   Откуда эта популярность у столь нелепого, явно противоречащего фактам представления? Об одном факторе уже было сказано - он заключается в представлении, что где - то у истоков находится бесценный клад человеческой мудрости, который содержит ответы на все возможные вопросы. На фоне такого убеждения любые современные ошибки и неудачи просто не могут иметь иного объяснения, кроме снижения высочайшего уровня знаний, т. е. деградации. Любимые формулы, постоянно встречающиеся в публикациях: "древние говорили...", "еще Сократ (Гераклит, Демокрит, Платон и т. д.) указывал...", "наши предки знали, что...". Авторы не любят углубляться в вопрос, как это может быть, что далекие предки знали, а мы, осваивающие мир еще много лет после них, - нет. На это, правда, у них есть некий общий ответ - утрата знаний. "Тайные знания", "сакральные знания" - вот захватывающие дух священным восторгом представления. Образ неких богоподобных предков просто блокирует всяческое критическое мышление.
   Другой фактор заключается в том, что теория деградации человеческого общества является сильным способом психологической защиты. На первый взгляд это кажется парадоксом: какая же защита в представлении об увядании? Ведь оно способно вызвать только уныние. На самом деле идея деградации - это вызов и месть "им" - всем, кто манипулирует нами, употребляет власть в своих интересах, наживается на нас, "вешает нам лапшу на уши" разговорами о достижениях и светлых перспективах. Образ "их" чрезвычайно популярен в постсоветском мире. Он включает советскую пропаганду и продолжается нынешними стоящими у власти, которые, используя, конечно, другую идеологию, продолжают ту же политику забивания массового сознания нужным им содержанием. Понятие манипулирования стало великолепной находкой. Тем нужно было держать народ в повиновении, чтобы тупо продолжать свою идеологическую линию, а этим - наполнять свои карманы. И вот концепция деградации является великолепной дулей и тем, и другим. Пусть не питают иллюзий относительно успехов своей пропаганды продвижения вперед и развития. Пусть знают, что все их плутни и трюки обречены на провал. Мир деградирует, он становится хуже и хуже. А чем это все закончится? Ну, тут не нужно ломать голову, религия давно уже дала ответ на этот вопрос. Это еще одно подтверждение модели первоначальной мудрости - религия все это предвидела. Значит, все идет, как нужно, вот вам и успокаивающий фактор.
  
  
  
  
   5. Идеи - недоразумения.
  
  
   Характер идей - недоразумений.
  
   Этим термином, в котором, конечно, содержится некоторый эффект преувеличения и неожиданности, названы идеи, которые фактически имеют не то значение, которое им приписывается в гуманитарной литературе, т. е. существует разрыв между их декларируемой и фактической ролью в общественном сознании.
   Полезно провести сопоставление идей - недоразумений с антиидеями. Антиидеи рассматриваются как морально ущербные (идея лжи) или весьма сомнительные (идея деградации человеческого общества), т. е. являются частично или полностью оппозиционными по отношению к идеологическим или ведущим моральным представлениям. В отличие от них идеи - недоразумения, пользуются значительной популярностью и даже нередко стоят на острие моды в научной и публицистической литературе. Но, в соответствие с выраженной здесь позицией, вся эта популярность является следствием различных логических ошибок, искажений, предрассудков, эмоциональных предпочтений, эффекта ореола, т. е. истинность и значение данных идей является надуманными или преувеличенными. А влияние как антиидей, так и идей - недоразумений на идеологию, мораль и политику может быть очень значительным и поистине драматичным.
  
  
   Идея сильной личности.
  
  
   Варианты проявления личностной силы.
  
   Возможно, одним из наиболее характерных примеров идеи - недоразумения служит идея сильной личности, ставшая, выражаясь модным слогом, хитом западного менталитета последних столетий.
   Вообще, сам термин "сильная личность" ассоциируется прежде всего с успешным преодолением препятствий на пути к достижению жизненных целей, и такая ассоциация, безусловно, логична. Масштаб и содержание целей могут быть различными, но энергичность и последовательность в их достижении позволяют характеризовать человека подобным образом. Сильной личностью может быть и государственный деятель, и человек с самой скромной социальной ролью.
   В понятие личностной силы логично включить все те резервы психики человека, которые помогают ему добиваться поставленных целей. Если говорить о психических процессах и свойствах, то это продуктивное мышление, воля в таких ее проявлениях, как целеустремленность, дисциплинированность и настойчивость, удовлетворительно развитые коммуникативные способности. Человек с достаточным развитием данных качеств, в принципе, имеет необходимые предпосылки для достижения того успеха, на который он рассчитывает (хотя сам этот успех может быть совершенно различного, с точки зрения социальных требований, свойства).
   Существуют различные способы и формы проявления личностной силы, что зависит от ряда других факторов. Именно способы и формы в наибольшей степени определяют результат целенаправленной активности человека и представляют интерес с этической точки зрения. Известный американский психолог Р.Мэй называет такие наиболее характерные виды личностной силы.
   Эксплуатация - "подчинение себе людей ради какой - либо пользы, которую они могут доставить тому, кто обладает силой", самый деструктивный вид силы.
   Манипуляция - "власть над другим человеком". Мэй очень скупо раскрывает содержание этого вида, отмечая только, что это более мягкая, чем эксплуатация, власть. В качестве выразительного примера он называет концепцию оперантного обусловливания Б.Ф.Скиннера в варианте ее переносе с животных на людей. "Принцип, который я предлагаю в отношении манипулятивного воздействия, состоит в том, что хотя оно и необходимо в некоторых ситуациях, следует прибегать к нему как можно реже". (45, с. 127).
   Соперничество. "Это третий вид силы есть сила, направленная против другого. В своей негативной форме она состоит в том, что человек поднимается выше не потому, что он что - то делает или имеет какие - то заслуги, а потому что его противник опускается ниже".(45, с.127). Правда Мэй отмечает, что соперничество может быть стимулирующим и конструктивным.
   Забота - "сила, применяемая для другого". Автор считает ее необходимой и полезной.
   Интегративная сила - "это сила единения с другим человеком, сила со - действия моему ближнему". Речь идет об участии в решении каких - либо проблем, сотрудничестве, осуществляемом тем или иным способом, включая и конструктивную критику.
   В отдельном разделе Р.Мэй рассматривает любовь, считая, что она также связана с проявлением силы. Можно согласиться с этим, имея в виду, что на этапе достаточно устойчивой реализации любви (а не первоначальной влюбленности) всегда возникает необходимость проявлять личностную силу в тех или иных вариантах.
   Названные виды личностной силы имеют то общее, что проявляются во взаимодействии с другими людьми. Но сила совершенно очевидно направляется и на самоорганизацию, на мобилизацию энергии для необходимой человеку жизнедеятельности. Когда человека характеризуют как волевого, организованного, целеустремленного, то часто имеют в виду именно способность к самодисциплине. Таким образом, личностная сила - это, если говорить обобщенно, способность приводить в действие и направлять на достижение нужного результата имеющиеся психологические ресурсы.
  
  
   Составляющие идеи сильной личности.
  
   Но понимание сильной личности просто в значении энергичного и волевого человека не могло стать особой и вдохновляющей идеей как явление весьма обычное и не порождающее никаких противоречий. Рассматриваемая в данном разделе идея имеет иное содержание. В самом сжатом виде ее можно представить как право отдельного человека противостоять мнениям и традициям общества и как право использовать жесткие и рискованные в плане отступления от норм гуманности средства достижения цели.
   В этом смысле идея звучит даже в наши дни весьма дерзко и вызывающе. Естественно, что в течение почти всей человеческой истории она была представлением, не только теоретически отрицаемым и крамольным, но и практически сурово гонимым и преследуемым. Право на вызов группе и рискованные новации общество признавало только за представителями высшего эшелона, и у них это, собственно говоря, звучало как проявление своего статуса, т.е. входило в идею власти.
   Идея сильной личности начала распространяться в массах в достаточно поздний период. Это произошло на историческом этапе освобождения личности от пут жестко заданных норм группового сознания и групповой дисциплины, эволюционно развившихся из социальных инстинктов группирования и имитации наших животных предков. Данный процесс имеет многовековую историю, но его наиболее очевидные результаты, естественно, представляются нам связанными с последними столетиями эпохи цивилизации, характерными преодолением таких форм грубой личной зависимости, как рабство и крепостничество.
   Раскрепощение личности шло параллельно демократизации общества, в свою очередь детерминированной экономическими достижениями. В результате того, что индустриальное общество сделало человека лично свободным и предоставило достаточные условия для образования, в сознании неуклонно укреплялась идея возможности развития индивидуального потенциала. Активизировалась неукротимая потребность в самоутверждении, которая, как тесто на дрожжах, начинает расти при появлении соответствующих условий. Разумеется, данная потребность существовала во все времена, но при жесткостатусных отношениях она ограничивалась рамками своего статуса и была, если не принимать во внимание элитарные круги, относительно скромной.
   Реформация и революции ХУ11 - ХХ столетий значительно усилили веру рядового человека в возможности разума и энергии в противовес высокому статусу в традиционной сословной иерархии. Существенной детерминантой стала всеобщая грамотность и повышение социальной мобильности. Постепенно то, что здесь называется идеей сильной личности, стало переходить из аристократической среды в массовую психологию. В последние столетия данная идея занимает все более значительное место в гуманитарном сознании. Ее яркий взлет отражен, например, в русской литературе Х1Х века, особенно в "Преступлении и наказании" Ф.М.Достоевского.
   Идею сильной личности можно рассматривать как гибрид концепций ценности личности, борьбы и свободы.
   Осознание ценности личности стало одним из основных компонентов. Если общество ценит внутренний мир, т. е. убеждения, интересы, особенности характера и привычки любого человека, независимо от его социального статуса, т.е. признает принципиальную ценность личности - то имплицитно предполагается, что интересные и яркие личностные качества обладают повышенной ценностью, опять - таки независимо от степени материализованной общественной пользы, приносимой данным человеком. Этот вывод не стал слишком сложным для его массового усвоения. Практически он привел к тому, что наряду с такими общепризнанными достоинствами, как власть, богатство, знатность, мудрость, яркие способности все большее внимание стали привлекать уверенность в себе, оригинальность, высокие личностные притязания.
   Вторая составляющая - идея борьбы сама по себе всегда неизбежно детерминировала формирование таких личностных качеств, как смелость, стойкость, независимость и т. п. Как указывалось выше, она является одной из самых исторически ранних системообразующих идей, определявших менталитет человеческого общества, содержание его идеологических, моральных, психологических и педагогических представлений. С понятием "борьба" объективно связаны самые мрачные страницы человеческой истории, наполненные несправедливостью, жестокостью и бесчеловечностью, но в силу сильнейшей фетишизации оно не только не ассоциируется с чем - то совершенно мерзким и отвратительным, но имеет несомненно привлекательную окраску.
   Идея свободы - третья составляющая - как указывалась выше, выросла из самых насущных потребностей и благородных побуждений. В отличие от идеи борьбы она первоначально была этически безупречной и лишь вторично связана с сомнительными явлениями. В целом, понятие "свобода" излучает как бы чистое, ничем не запятнанное сияние, а ее общий образ, вопреки вызванным фетишизацией девиациям, остается привлекательным и романтичным. Получилось так, что три указанных идеи, благодаря своему привлекательному имиджу, стали материалом для эффекта наложения
   А почему же все - таки идея сильной личности зачислена в категорию недоразумений? Дело в том, что философы, за редкими исключениями, не провозглашают эту идею в чистом виде, т. е. в наиболее известных и авторитетных концепциях не утверждается высшая ценность непременной оппозиционности и способности человека добиваться любой ценой своих целей. Общечеловеческое сознание, в целом, безусловно, движется в направлении развития гуманизма и демократичности. Распространенное понимание сильной личности, отражаемое выражениями "идти по головам", "идти по трупам", "цель оправдывает средства" и т. п., всегда считалось принадлежностью вульгарного или морально ущербного сознания.
   Среди проявлений философского инакомыслия наиболее знаменитым является, конечно, ницшеанство с его образом сверхчеловека. Несмотря на свою остроту и экстравагантность (или, может быть, благодаря ей) этот образ многие годы оставался мировоззренческой экзотикой, вдохновлявшей только сравнительно незначительную прослойку маргиналов. Неоднократно высказывалось мнение, что ницшеанство способствовало развитию фашизма, но точно оценить это влияние представляется затруднительным. Во всяком случае именно разгром фашизма вызвал снижение интереса и явно критическое отношение ко всякому воспеванию психологии сверхчеловека.
   Но вот с годами притупилась острота восприятия тех трагических событий, а рвущаяся энергия самоутверждения (в том числе и в форме философствования) постоянно поставляемых человеческим родом "белокурых бестий" вновь и вновь порождает представления о праве неких исключительных личностей на большую ценность под солнцем этого мира. Правда время прямолинейного провозглашения шокирующих элитарных притязаний, время М. Штирнера и Ф. Ницше прошло. Человечество, слава богу, достаточно усвоило азбучные истины о необходимости элементарного ограничения ненасытной жажды самоутверждения. Тем не менее дух "сильной личности" не только существует, но кипит и бурлит, требуя своего воплощения.
  
  
   От самоутверждения к "сильной личности".
  
   Потребность в самоутверждении еще не равнозначна идее сильной личности, которая является значительно более мощным образованием. Идея была очень необычной для тех, кто впитал древнейший архетип "Каждый сверчок знай свой шесток". Нужны были некие когнитивные конструкты, рационализирующие и этически оправдывающие эту дерзость. Таким механизмом и стало соединение идей ценности личности, борьбы и свободы. Сама по себе борьба в зависимости от обстоятельств может оцениваться и как доблесть, и как проявление неуживчивости и конфликтности, а вот борьба за свободу окружена романтическим ореолом. Идея сильной личности сделала борьбу и свободу своими гордыми знаменами. И действительно, покорность и зависимость никак не вяжутся с представлением о силе духа. Идея воплотилась в литературных персонажах, реальных индивидуальных ролях, стереотипах поведения. В наиболее показательных и героизированных вариантах это предстало в образах полководцев, рыцарей, воинов, первооткрывателей, различных авантюристов. "Ну что ж, - скажет читатель, - получился прекрасный гибрид. Объединение идей пошло только на пользу". В классических ситуациях, примером которых являются те, что изображены в романе Э. Л. Войнич "Овод" или в тургеневском "Накануне", это действительно так.
   На уровне житейской психологии соединение борьбы и свободы породило определенный личностный конструкт и стереотип поведения, в котором эти красивые идеи стали неосознаваемыми детерминантами агрессивности, негативизма и фрондерства. Настойчивость в достижении целей, за исключением, может быть особо ярких случаев, меньше бросается в глаза, чем боевитость, умение дать словесный отпор, и вообще манеры, которые в наши дни обозначают понятием "крутость". В результате искажающих эффектов сильная личность нередко выступает в таких вариантах, как наглец, хулиган, скандалист, семейный деспот (в мужском и женских вариантах).
   По мере развития в современном обществе системы защиты прав человека и гуманных технологий в семейном, педагогическом и деловом общении ведущим смысловым компонентом понятия "сильная личность" все более заметно становится именно свобода. Ее фетишизация, о которой говорилось выше, приводит к возрастанию экзальтации вокруг этого понятия, в поисках все новых проявлений свободы личности, которую уже видят не столько в соблюдении конституционных свобод, сколько в возможности всяческого самовыражения. Образ сильной личности во многих случаях сближается с образом своеобразной личности.
   У идеи сильной личности есть, в принципе два пути ее развития - вглубь и вширь.
   Первый путь означает все большее влияние субъекта на людей, т. е., образно говоря, усиление замаха на богоподобность. В одном варианте, который больше характерен для прошлого, это путь возрастания притязаний на власть, т. е. увеличение масштаба этой власти. Такое развитие идея сильной личности прошла в эпоху грубого рабовладения и абсолютизма. Усилия культуры и демократии, как известно, в первую очередь были направлены именно против этой идеи, поскольку она включала в наиболее очевидной форме дискриминацию и неравноправие, будучи основой антигуманной практики.
   В другом варианте развитие идеи вглубь означает признание интеллектуальных и волевых возможностей отдельного человека, не связанных с его местом в иерархии власти. Данный вариант наиболее ярко выражается в идее индивидуализма, понимаемого как стремление человека полагаться на свои силы и самостоятельно добиваться своих целей. Сюда же включается и умение человека брать на себя ответственность за улучшение условий жизни, не перекладывая это на кого - либо другого. Этот второй вариант развития вглубь можно считать положительным ответвлением идеи сильной личности.
   Развитие идеи вширь проявляется в том, что данную идею берет на вооружение все большее количество людей. Это совершенно естественный процесс, вызванный общей демократизацией всего характера жизнедеятельности современного общества. Особенно активно пополняет ряды "сильных личностей" женская половина. Конечно, среди женщин во все времена было немало сильных характеров, но общество с патриархальными пережитками, в целом, не приветствовало женскую гражданскую активность. В качестве противовесов срабатывали существовавшие эталоны женских добродетелей, среди которых наиболее признанными считались скромность, мягкость, женственность, терпеливость, а не боевитость и агрессивность.
   В современном развитом обществе почти все основные жизненные обстоятельства подталкивают женщину к развитию тех психологических качеств, которые создают тип сильной личности: энергичности, инициативности, настойчивости, духа соперничества, расчета на собственные силы. Призыв к самостоятельности исходит от ситуаций равного с мужчинами участия в общественном производстве и экономической независимости в семье, поскольку стереотип мужа - кормильца по понятным причинам быстро уходит в прошлое.
  
  
   Идея сильной личности на отечественных просторах.
  
   Общий взгляд на проблему показывает закономерность внедрения в общественное сознание идеи сильной личности как следствия общей демократизации общественных отношений. Но в странах бывшего СССР проявились свои особенности развития данной идеи.
   В Советском Союзе официальный тон задавался образом советского человека - строителя нового общества. Правда понятие сильной личности не употреблялось и было идеологически чуждым, но активность связывалась с социалистической гражданской позицией, и фактически это требование было очень сильным. Постоянно звучал призыв к тому, чтобы человек везде активно стремился устранять существующие недостатки. Поговорка "Моя хата с краю, я ничего не знаю" была символом пассивности, которую многие люди воспринимали с осуждением.
   Везде подчеркивалось необходимость преодоления препятствий, причем романтизировался и воспевался сам поиск таких препятствий, особенно для молодежи. Передовой советский человек должен был даже искать трудности и испытания (конечно на уровне соответствия высокому образцу), а понятия "спокойная жизнь" или "комфорт" звучали явно в осуждающем ключе. Знаковыми символами времени были рюкзак, палатка, ледоруб, кеды, гитара, тайга и т. п. Существовало широко распространенное представление, что, например, для молодого человека начинать трудовую биографию со спокойной, сидячей работы - это весьма бескрылый и не украшающий его вариант.
   Характерно в этом плане то, что с первых лет Советской власти шло массированное воздействие на женское сознание - через различные женские комитеты и прессу - в направлении достижения равенства в семейных отношениях и нетерпимости к диктату мужа. Это исходило как из намерения искоренить распространенные стереотипы патриархального быта, так и с общей активизирующей целью. Одной из ведущих моральных ценностей советского периода, как известно, был коллективизм, но это не противоречило важной роли личной инициативы. Во всяком случае мнение, нередко высказываемое сейчас многими авторами в пылу модного ниспровержения, что советская идеология делала всех некими винтиками, не соответствует действительности.
   В различных ситуациях межличностного общения также приветствовался стиль настойчивости, требовательности и принципиальности. Все это хорошо впитывалось в массовое сознание благодаря исторически сложившейся психологии борьбы, о чем уже говорилось в соответствующем разделе. В итоге идея сильной (или, по советской терминологии, - граждански активной) личности в ее конструктивном направлении внедрялась с несомненным успехом, но с исторически неизбежной и очень значительной добавкой конфликтной субкультуры. Проявлениями последней, как уже говорилось, были авторитарность руководства, школьной и семейной педагогики, бытовая скандальность, неприветливость работников сферы обслуживания.
   На конфликтную субкультуру мало обращали внимания в послереволюционные годы, поскольку упивались поэзией народного духа, но во второй половине ХХ столетия проблема культуры общения стала осознаваться как весьма актуальная. Немало было сделано для развития поведенческой толерантности и культуры речи, что в реальности служило весьма действенным противовесом проявлениям сильной личности в примитивном и вульгарном варианте.
   Нужно отметить, что несомненно сказывалось и влияние Запада, хотя против него велась активная борьба. В западных странах в последние столетия наблюдалось последовательное и закономерное распространение психологии индивидуализма в том понимании, которое приводится выше. Оно в значительной мере совпадало с гражданственностью в советском варианте, но термин "индивидуализм", понимаемый в советской традиции как эгоизм, на корню отсекал принятие данной этической концепции. Кроме того, от "буржуазной" идеологии и морали, разумеется, ничего хорошего и не ожидали. Тем не менее Запад, конечно же, влиял на советское сознание в направлении внедрения идеи сильной личности. Советский человек с большой чуткостью прислушивался, как говорится, к каждому шороху. Влияние произведений Д. Лондона, Э. Хэмингуэя, Д.Линдсея, Э.М.Ремарка, таких кинофильмов, как "Великолепная семерка", или джазовой музыки было очень ощутимым.
  
  
   Два варианта сильной личности.
  
   И все же советская "сильная личность" формировалась, в основном, под отечественным воздействием и на отечественном материале. Здесь можно увидеть два основных и принципиальных варианта данной психологии.
   Первый из них, заслуживающий названия культурного, является продолжением развития европейского духа позитивизма ХУ111 - Х1Х веков и плодом формирования отмеченной выше гражданской активности в советское время. Обе составляющих очень значительны.
   В Х1Х веке в наиболее развитой части российского общества, как известно, наблюдалось чрезвычайно активное духовное движение, направленное на ликвидацию цивилизационной отсталости и достижение европейского уровня демократических ценностей. В принципе, к этому стремились многие общественные течения: либеральные западники, социалисты, анархисты и другие. Общим требованием к неравнодушному и граждански сознательному человеку были активность, верность принципам, готовность бороться и жертвовать личным комфортом. Известно, что среди значительной части молодежи существовал идеал героизма и самопожертвования, что и воплотилось во многих акциях.
   Все это, конечно, стало сильнейшей детерминантой развития психологии сильной личности. Последующие события ХХ века породили обстановку непрекращающейся активности и борьбы. В этих условиях сформировался тот тип, который здесь называется культурным вариантом сильной личности - человек с высокой гражданской активностью и постоянным стремлением к всестороннему развитию. Одним из подтверждающих это обстоятельств был хорошо известный негативный образ мещанства или обывательщины, прочно вошедший в сознание советских людей. Его главным пороком считалась именно гражданская пассивность и направленность на ценности, мало связанные с удовлетворением духовных потребностей. О том, что довеском к активной жизненной позиции часто была конфликтная субкультура, уже говорилось выше.
   Второй вариант психологии сильной личности можно ориентировочно назвать вульгарным. Его представители, в принципе, были выходцами из крестьянско - мещанской среды, обладавшими сравнительно невысоким образовательно - культурным уровнем. Социально - экономическое развитие России Х1Х века также не обошло их своим влиянием, вызвав у них активность, направленную на создание материального достатка и на самоутверждение в пределах своих возможностей.
   А эти возможности после отмены крепостного права оказались немалыми и постоянно возрастающими. Личная энергия и способности позволяли бывшим крепостным становиться мастеровыми, купцами, предпринимателями, получать образование и пробиваться в ряды разночинной интеллигенции. Представители последней категории переходили на более высокий культурный уровень, но основная масса оставалась в пределах стереотипов самоутверждения, характерных для вульгарного варианта сильной личности. Здесь главным средством проявления личностной силы была конфликтная субкультура. Не сдерживаемая патриархальной социальной дисциплиной, свойственной сельской общине эпохи крепостного права, и соответствующими социальными ролями, эта субкультура развернулась со всей своей мощью.
   Наиболее действенным оружием "сильной личности" в вульгарном варианте выступают уже упомянутые в разделе об идее культуры позиция силы (стремление сделать оппонента виновным), демонстративный цинизм, использование неконструктивной психологической защиты. Практически это выглядело как крикливость, грубость, скандальность, "презумпция виновности" по отношению к оппоненту, наступательная позиция и склонность быть "сверху" в любом случае.
   В советское время конфликтная субкультура получила, с одной стороны, негласную поддержку государственной идеологии как народная и "социально близкая", а, с другой стороны, с ней велась борьба в рамках развития общей культуры населения. В целом, вульгарный вариант "сильной личности" всегда был и до конца оставался заметным явлением советской действительности. Прежде всего он был представлен людьми с откровенно криминальной психологией и теми, кто был близок к ней. Существовал также очень значительный слой благополучных в плане отношений с законом людей, но воспитанных на традициях конфликтной субкультуры, что наиболее ярко проявилось у классических обитателей коммунальных квартир. Кроме того элементы конфликтной субкультуры безусловно проникали в манеры поведения очень многих, превращаясь в типичную характеристику массового общения среднего и низкого культурного уровня. Главное, что сама по себе распространенность стереотипов конфликтной субкультуры неизбежно воздействовала на сознание каждого человека в направлении усиления у него элементов психологии сильной личности в вульгарном варианте. Существовала как бы постоянно действующая школа формирования данного варианта сильной личности.
  
  
   Постсоветский портрет "сильной личности".
  
   Экономическая и социальная реальность на постсоветском пространстве оказалась не просто созвучной психологии сильной личности, но и значительно подстегнула ее развитие. Согласно новой идеологии, успех в преобладающей степени строится на личной энергичности и предприимчивости, что стало важнейшим новым требованием к личностным качествам человека.
   То, во что трансформировались для массового сознания научные рассуждения о характере произошедших изменений, звучит приблизительно так. Предыдущая социально - экономическая система была ошибочной, она привела к экономическому отставанию, страшным злодеяниям власти и страданиям народа. Порочными были почти все ее основания: философские, политические, экономические, моральные. Путь указывают развитые страны с рыночной экономикой. Все бы ничего, но постсоветский мир оказался в обидной роли слабого и отсталого.
   Получилось так, что после отказа от коммунистической идеологии образовался вакуум положительных целей. В области экономики - достижение уровня развитых стран, но это еще очень далеко. В области идеологии - общечеловеческие ценности, однако это нечто весьма неопределенное. А ведь человеку - и особенно молодому - нужны не просто положительные идеалы (посвятить свою жизнь спасению души - это в молодости практически не греет), а то, что зовет к созиданию, требует энергии, обещает успехи и престиж в реальном будущем. Из всего, что предлагают средства массовой информации и жизненная практика, предстало только одно - обогащение.
   Первые годы после "обвала" были временем неопределенности и растерянности, но потом все более или менее вырулили на определенный фарватер с ведущими ценностями - национализмом и религией. Однако национализм практически ничего не говорит об отношениях к нормам морали, а если и говорит, то фактически учит ксенофобии. Религия, как это было и всегда, находится в стороне от реальных моральных проблем, поскольку с помощью своих универсальных поучений и правил она санкционирует практически любое поведение. Любить жену и детей - хорошо, а держать их в строгости и бить - тоже нет проблем. Фактически она парит над ежедневной жизнью, не вмешиваясь в ее заботы и затруднения.
   Вот и получилось, что для значительной части достаточно развитого бывшего советского народа (самая читающая страна в мире!) руководством к действию оказалась та истина, что к требованиям закона и моральным нормам нужно относиться со скептицизмом и чисто прагматически. Законы еще приходится как - то выполнять, чтобы не угодить в тюрьму, но уж заставить человека воздержаться от матерщины - это извините!
   В советское время общество стремилось направить энергию и честолюбие человека по пути трудовой и гражданской активности. Предполагалось, что это путь "сильной личности" и для рядовых людей, и для тех, кто добивается высоких постов и званий. Сейчас путеводной звездой служит успех в предпринимательстве и достижение личного благополучия хотя бы на уровне среднего класса. Много внимания сосредоточено на политической жизни страны и месте представителей "элиты" в структуре власти, так что достаточно отчетливо вырисовывается представление, что "сильная личность" - это удачливый бизнесмен, пробившийся в систему власти. Идет энергичная реклама экономических и внешних атрибутов успеха, связанных с дорогими автомобилями, яхтами, квартирами, возможностями путешествий и роскошного отдыха, сексуальными утехами. "Сильная личность" и богатый человек стали практически тождественными понятиями.
   А как обстоит дело с моральной стороной данного жизненного эталона? На нее как - то мало обращается внимания, она оказалась в тени. Как бы само собой разумеется, что успех должен достигаться честными путями, но многочисленные кино и телефильмы беспрерывно демонстрируют успех зарубежных и отечественных суперменов, достигнутый именно криминальными способами. Никто открыто не утверждает, что преступать закон - это хорошо или должно - это просто интересно, забавно и развлекательно. Честность и всегда - то была с точки зрения психологии сильной личности второстепенной или даже сомнительной ценностью, а уж сейчас она явно приобрела репутацию чего - то старомодного и неактуального.
   Ситуация, при которой резко возросли возможности для личной инициативы, напоминает ту, которая создалась после отмены крепостного права, и изменения в психологии населения - также. Тогда, наряду с действительным повышением деловой и политической активности, произошло распространение преступности, хулиганства, негативизма, дерзости и цинизма. Сейчас - почти те же самые процессы. Получилось так, что идея сильной личности заметно окрасилась в цвет брутальности. Впечатление такое, что какая - то потусторонняя сила сделала инъекцию грубости и демонстративного цинизма современному постсоветскому менталитету. В советское время, как сказано выше, существовал вульгарный вариант психологии сильной личности, в котором сила, в значительной мере, выражалась средствами конфликтной субкультуры. Сейчас она нашла в постсоветских странах самую благоприятную среду для своего расцвета.
   Всякие околоцензурные выражения и намеки на нецензурную лексику перешли из языка особых ситуаций или маргинальных элементов, где они находились во все времена, в лексикон популярных артистов, очаровательных женщин и многих творческих личностей. И все это не из бескультурия и не для выражения гнева, а именно как техника проявления личностной независимости, свободы духа и освобождения от советского "духовного порабощения". Мастера культуры не подвели - они оказались в авангарде. Сила личности наполнила многие слова и речевые обороты. Появилось много выражений из некогда блатного жаргона, например, "в натуре", "фильтруй базар". "На фига" и "на хрена" потеснили в лексиконе слово "зачем". "Мужчина" ушел в рыхлое интеллигентское советское прошлое - теперь этот представитель человеческого рода называется мужиком.
   Но как же это могло произойти при том, что нынешнее требование к изменению личностных стереотипов обращено не к малограмотной и граждански пассивной массе, как в 1861 году, а к людям значительно более высокого общекультурного уровня?
   Здесь сыграли свою решающую роль средства массовой информации, в первую очередь, телевидение. Это чрезвычайно значительное явление, по - видимому, еще требующее своего убедительного анализа. Вряд ли в наши дни нужно кому - нибудь доказывать, что СМИ обладают колоссальной силой воздействия на население. Техника "промывания мозгов" непрерывно совершенствуется. У нее на службе находится талант, энергия и честолюбие профессионалов. Конечно, чтобы не быть односторонним, нужно отметить и возрастание критичности мышления рядового человека, но телевидение, интернет, радио и пресса делают свое дело "на все сто". Многие авторы сейчас пишут о таинственных и секретных способах манипулирования, но, на мой взгляд, все это сильно преувеличено. Вполне достаточно постоянного и хорошо поставленного "капания на мозги".
   В советские годы содержание телепередач было, разумеется, идеологически строго выдержанным. В постсоветский период гордо водрузили знамя свободы слова. Попытки ограничений практически относятся только к критике высшей власти (у нас - лишь на некоторых каналах). Что касается направления и результата формирования личности, то несколько лет у общества не было никакой четкой модели и программы, кроме расплывчатых "общечеловеческих ценностей". А вот у современных СМИ она всегда есть - это прагматическая сверхзадача обеспечить коммерческий успех своей продукции благодаря ее привлекательности для потребителей.
   Путь к этому вполне понятен: боевики, детективы, эротика, популярная музыка, сенсационность любого сорта. Но детективы и сенсационность также бывают разными. Советские СМИ отнюдь не пренебрегали этими жанрами и приманками. Сейчас же все это пронизано общим представлением, что зрителю преподносится жизненная правда, противопоставляющаяся заказной и лживой информации советского периода, т.е. должно быть больше такого, что обходилось и замалчивалось ею. Любое противопоставление советскому духу уже в силу этого как бы имеет знак качества. Что касается идеологии, тут никаких проблем нет: все то, что напоминает коммунистические убеждения - плохо. Кроме того СМИ преподносят много материала, связанного с моральной проблематикой: отношения полов, семья, пути достижения материального успеха и т.д. Здесь также работает принцип "от противного", а значит - никакой этой "мещанской стыдливости", подчеркнутый прагматизм "истинно современных" сексуальных связей, "суровая правда" борьбы за выживание с помощью кулака и пистолета.
   Вот так и получилось, что дезориентированное и растерянное постсоветское общество оказалось объектом воздействия "воспитателя" с идеологическим и моральным сумбуром в голове, но мощной энергией и техническими возможностями, достаточными для обработки современного образованного человека. Идея сильной личности вполне определенно, хотя скорее стихийно внедряется в постсоветское сознание. Бывшие культурный и вульгарный варианты "сильной личности" сейчас существенно сблизились за счет того, что "культурные" позаимствовали манеры "вульгарных".
  
  
  
   Идея уникальности личности.
  
  
   Истоки и содержание идеи.
  
   Представление о своеобразии и неповторимости личности каждого человека, безусловно, питалось энергией великого процесса демократизации и гуманизации общественных отношений. Оно противостояло статусному сознанию, которое передовая человеческая мысль постепенно преодолевала многие тысячелетия. Возникает, конечно, вопрос о причинах его включения в категорию идей - недоразумений. Она заключается в том, что гуманная и разумная идея подверглась сильному влиянию искажающих эффектов, превративших ее из здравого положения в продукт наукообразной экзальтации.
   При анализе основных системообразующих идей среди прочего шла речь об идее свободы, которая в современном понимании все больше предполагает не только обеспечение прав человека, но и независимость его внутреннего мира. Личностная свобода как бы породила уникальность личности в качестве своего побочного продукта Согласно данному представлению, свобода от грубого навязывания человеку нужных кому - то другому: системе, государству - представлений охраняет самостоятельность, своеобразие и неповторимость его личностного мира, т.е. уникальность личности - а иначе эта свобода не имеет особой ценности. Получается, что подобная модель борьбы за свободу автоматически повышает значимость и ценность уникальности личности. Фактически таким путем возник механизм фетишизации идеи уникальности личности (этот эффект как вид искажения идей будет подробнее проанализирован ниже).
   Идея уникальности личности стала в ХХ веке истинной находкой для пафосных философско - психологических концепций. Как известно, наиболее вдохновляющим гуманистическим проектом Х1Х века, навеянным теорией классовой борьбы, было достижение социального равенства, освобождение от эксплуатации и грубых форм имущественного неравенства. Драматический опыт борьбы, заблуждений, жестокостей и достижения социально - экономического прогресса ХХ века значительно снизили актуальность этого проекта. Многие задачи были решены, а трагедии революций и войн показали всю сложность социальной проблематики. Приобретенный опыт принес в числе его результатов и заметное изменение направления революционной энергии в сторону освобождения личности, которое в результате некоторого ассоциативного эффекта предстало взорам многих гуманитариев в виде борьбы за право личности на свою уникальность.
   Такие видные мыслители, как Ж.П.Сартр, А.Камю, Э.Фромм, Г. Маркузе весьма подкрепили подобные убеждения своими трудами и авторитетом. Уникальность личности стала новым знаменем гуманитарного прогресса и приобрела статус бесспорной, необсуждаемой ценности. "Личность", "самость", "аутентичность", "себетождественность", "самостроительство" - все это произносится с трепетом и придыханием, считается наконец - то найденной - после вульгарного советского коллективизма - драгоценностью и смыслом человеческого существования.
   Распространилось представление, что в глубине личности лежит источник мудрости, моральной чистоты и творческих возможностей. Вся проблема заключается в том, чтобы помочь индивиду отрыть в себе этот клад, погребенный под наслоением социальных стереотипов, вываленных в сознание беззащитного ребенка родителями, школой, посторонними людьми и средствами массовой информации. Все эти чужеродные влияния отдалили человека от его природной, родной, единственно подлинной сущности, т.е. от его аутентичности. Естественно, что индивид страдает в отрыве от своей психологической "почвы", он живет навязанными ему, искаженными чувствами и представлениями. Согласно К. Юнгу, индивидуация, т.е. обретение самости является главным условием личностной полноценности, психического здоровья, удовлетворенности человека жизнью.
   При этом все возрастает количество литературы, признающей социализацию тем единственным, что делает индивида личностью, но это как - то совсем не берется в расчет энтузиастами поисков аутентичности и самости. Таким образом, создается очень сложная задача - оснастить ребенка социальным опытом, но при этом не уничтожить его уникальность, причем последнее, к сожалению, если верить сторонникам данной теории, происходит почти во всех случаях. То - то возликовал бы Ж.Ж.Руссо, считавший, что цивилизация портит человека!
   Что же содержит эта аутентичность или самость человека? Этого не раскрывает ни один из сторонников данной концепции, поскольку установить содержание личности вне социальных влияний не представляется возможным. Теоретически, если не принимать во внимание фантастическую концепцию коллективного бессознательного, самость равна совокупности безусловных рефлексов. Способность к возбуждению и торможению, сосанию, плачу, дефекации, хватанию, миганию и т. п. - больше в ней ничего нет. Все остальное - плоды приобретенного прижизненного опыта, причем более сложные поведенческие навыки формируются по социально созданным моделям, демонстрируемым окружающими ребенка людьми.
   Но, хотя аутентичность человека - это нечто туманное и мифическое, он, безусловно, уникален, т. е. своеобразен, единственен и неповторим, что обеспечивается хотя бы просто достаточно большим количеством особенностей его психических процессов, состояний и свойств. Если уникальность считать великим достоинством, тогда каждому человеку действительно изначально есть, чем гордиться. Неповторимы талантливый и посредственный (или, говоря гуманнее, не сумевший реализовать свою несомненную талантливость), трудолюбивый и ленивый, правдивый и лживый, полностью зависимый от родителей ребенок и многоопытный взрослый человек. В этом столько же оснований для философского пафоса, сколько в факте неповторимости отпечатков пальцев.
   Можно согласиться с тем, что идея уникальности личности является некоторым философским подарком демократической социальной практике. На улицах появились даже биллборды, которые прямо, не связывая это ни с чем другим, высказывают именно эту мысль - что каждый уникален и неповторим. Может быть, наряду с другими красивостями ("Человек - это звучит гордо!"), утверждение уникальности и играет некоторую положительную роль, согревая индивида, но как философская и психологическая истина это не только пустышка, но и идея, ведущая по ложному пути. Попробуем аргументировать данное утверждение.
   Если даже предположить, что в психике ребенка и существует нечто глубинное и неотъемлемое, кроме свойств его темперамента, то у взрослого человека все определяется социальным сознанием. Жизнь на каждом шагу подтверждает, что человек полностью идентифицирует себя с теми социальными влияниями, которые "слепили" его с помощью семьи, школы, профессиональной деятельности и т. д., и что его аутентичность, если она существует, отражает его социальные роли, популярные идеологемы, общественные мнения, моды, истины, заблуждения, предрассудки.
   Тысячи бывших советских граждан были искренними материалистами и интернационалистами (я не утверждаю, что это относилось ко всем обладателям партийных билетов), а за несколько месяцев превратились в столь же пламенных христиан и националистов, так в чем же заключается их аутентичность? Почему - то, скажем, в Италии большинство местного населения является католиками. Означает ли это, что по какой - то прихоти природы все они родились именно с данной аутентичностью? В Иране аутентичность жителей почти сплошь связана с мусульманством. Это что, записано у них в генах или, может быть, влияние климата?
   Другой пример - возрастные изменения. В старости человек часто демонстрирует совершенно противоположное убеждениям своей юности, например, непримиримый авангардист превращается в твердокаменного консерватора. Если аутентичность остается в стороне от этих изменений, то в чем она вообще заключается? Если она меняется вместе с убеждениями, то получается, что как нечто стабильное она просто отсутствует.
   Данные примеры лишний раз напоминают о той хорошо известной истине, что религиозные, политические, гендерные и прочие убеждения человека формируются у него под влиянием окружения, и именно их он считает подлинно своими, к ним он "прикипает", с ними связывает свою сущность. Свою "аутентичность" он создает из предлагаемого обществом набора представлений и ценностей, и его бесценная уникальность обеспечена тем, что из элементов набора получается достаточно много комбинаций.
   Жизнь иногда подбрасывает некоторые примеры того, что можно при желании трактовать, как глубинное и подлинное в природе индивида. Это, относится, например, к половой идентификации, которая, как выяснилось в наше демократическое время, может настолько не устраивать человека, что он готов пойти на хирургическое вмешательство. Аналогично этому есть немало людей, которых всю их жизнь не устраивает собственный характер или профессия. Но ведь подобный диссонанс можно интерпретировать не как расхождение с подлинной аутентичностью, а как то, что пол, характер или профессия не вписывается в усвоенные ими социальные представления, и они стремятся добиться большего соответствия.
  
  
   Что дает идея уникальности личности?
  
   Вообще, социальная эволюция человечества вся построена на ценностных ориентирах, большинство из которых многократно подтверждали свою полезность. Таковы, например, рассмотренные выше идеи культуры, дисциплины, долга, честности, дружбы, любви, милосердия, необходимость культивирования которых вряд ли у кого - нибудь вызывает сомнение. Желание обладать подобными, поощряемыми обществом качествами дает эффект определенного (далеко, конечно, не полного) успеха, ведущего к культурному прогрессу.
   А что дает человеческому обществу воспевание уникальности личности? Определенное удовлетворение, связанное с повышением самооценки? Да, отрицать этот эффект не приходится. Человечество все время себе льстит, объявляя себя вершиной развития органического мира, наиболее разумными существами и т.д. Так это или нет, неизвестно, но, исходя из истины "Кто же нас еще похвалит?", можно снисходительно смотреть на эту слабость. Однако у экзальтации вокруг уникальности есть другая сторона медали, которая, на мой взгляд, существенно перевешивает положительный эффект самокомплементов. Она заключается в неизбежной и достаточно энергичной пропаганде (да простит меня читатель за столь одиозный термин) морального релятивизма, который органично следует из романтической идеи аутентичности и уникальности личности.
   Ведь подчеркивание уникальности личности не может быть просто констатацией, не идущей дальше самолюбования - оно содержит довольно сильный призыв к реализации данного человеческого потенциала. Причем пафос этого призыва не в том, что каждый обладает разнообразными способностями и должен их использовать, - это уже достаточно освоенная мысль - а в том, что у каждого существует свой взгляд на вещи, своя жизненная позиция, своя правда. Под этим знаменем шествовала почти вся западная философия ХХ века. Это, конечно, современно, демократично и гуманно, но является больше декларативной красивостью, чем убедительной и конструктивной идеей.
   Человеку в большинстве случаев нет необходимости подсказывать, что, исходя из своей уникальности, он должен быть своеобразным. Если у него есть такая потребность и возможность, он непременно это покажет, причем сделает это даже вопреки осуждению окружающих. Неукротимая жажда самоутверждения не даст заглохнуть ни одной искорке его оригинальности. Проблем с демонстрацией уникальности не может быть по определению. Это касается как того или иного вида полезного творчества, так и всяческих внешних, поверхностных проявлений.
   Точно так же не нужно вытягивать из человека своеобразное видение окружающей действительности, поскольку он и без того всегда к этому стремится, видя в этом интеллектуальное достоинство как средство того же самоутверждения. "Ну а как же конформизм? - спросит бдительный читатель. - ведь это именно недостаток своеобразия и самостоятельности мышления. Его массовость обернулась в ХХ веке страшной трагедией, и разве не стоит пытаться его преодолеть всеми возможными способами?"
   Здесь я выскажу мысль, с которой, наверное, многие не согласятся. Конформизм непреодолим никакими средствами, и уменьшить число конформистов, очевидно, не способны никакие усилия. Это такая же сложная задача, как, допустим, уменьшить количество людей с определенным типом темперамента. У конформистов можно вызвать разочарование в горячо поддерживаемой ими идее, но они вскоре найдут себе другой предмет веры и идентификации. Если их настойчиво убеждать в преимуществах свободомыслия и инакомыслия, они станут сторонниками данной теории, но это будет только результатом органичного для них стремления к согласию или уступчивости. При изменившихся обстоятельствах они вновь проявят свои конформистские наклонности. Так что философско - психологические концепции аутентичности и уникальности личности в этом плане вряд ли что - нибудь изменят.
   Барьером на пути овладения массами антигуманных и изуверских идей, по - видимому, может служить только усиление в обществе популярности здравых и гуманных представлений. Когда они раскрываются с помощью убедительной аргументации, то сначала принимаются интеллектуалами, а потом неизбежно овладевают массовым сознанием, т. е. к ним присоединяются и конформисты.
   Преодоление конформизма с помощью популяризации идеи уникальности личности представляется значительно менее вероятным, чем расшатывание морального самоконтроля у тех, кому он как раз очень необходим. Философская идея уникальности доходит до масс после закономерного и неизбежного упрощения в виде клише типа "быть самим собой", "доверять своим чувствам", "прислушиваться к внутреннему голосу" и т. п. Все это срабатывает преимущественно в ситуациях конфликта долга с эгоистическими побуждениями, и здесь "уникальностные" соображения чаще всего подкрепляют мотивацию именно морально сомнительных поступков.
   Любопытное наблюдение: свидетельством того, что идеи уникальности и релятивизма - а это ветви одного дерева - проникли в массовое сознание, является стремительное распространение моды на выражение "как бы". Это создает у человека впечатление вдумчивости и творческого подхода ко всем явлениям, о которых он говорит. Это не что - то определенное, а поиск, вариативность, одним словом, "как бы". Дай бог, чтобы этот невинный недостаток остался единственным следствием "уникальностного" творчества.
  
  
   Плюрализм - светлое будущее всего человечества.
  
  
   " Могучая поступь" идеи плюрализма.
  
   Технический прогресс двух последних веков резко изменил характер социального воздействия на человека. В наши дни информация несравненно обогатилась как в количественном отношении, так и в своей способности воздействовать на сознание. Благодаря телевидению каждый человек оказался мишенью целого залпа разнообразных идей: общечеловеческого единения, пацифизма, религиозного смирения, прагматизма, экуменизма, борьбы цивилизаций, феминизма, национализма, фашизма, религиозного фундаментализма, сатанизма и т. д. Засиявшая на небосклоне идея плюрализма произвела сокрушительное впечатление. С равным энтузиазмом преподносятся достоинства законопослушания и криминальная романтика, ценности семьи и поэзия свободного секса. Под аккомпанемент сотен диссертаций о гуманизме с телевизионных экранов прославляется могучая сила кулака. Восхождение данной идеи было, в общем - то, победоносным событием в научном социологическом мышлении, результатом многовековой борьбы против жесткого монизма, заданного ограниченностью представлений и традициями идеологического диктата.
   Истоками идеи стали релятивизм в естественных науках и философии, политическая демократия, смягчение моральных норм, авангардистские поиски в искусстве и вообще, в какой - то мере, все плоды социальной эволюции. Эпоха преследования религиозного, научного, морального и политического инакомыслия в странах Западного мира на глазах нескольких поколений либо отошла в прошлое, либо, во всяком случае, не грозит своей прежней остротой. Это, конечно, явилось величайшим, поистине геологическим сдвигом в общечеловеческой культуре, и совершенно естественно, что идея плюрализма стала ярким самостоятельным фетишем. Понятие "плюрализм" очаровало своей широтой всех, стремящихся быть на современном теоретическом уровне. Им показалось, что открываются какие - то безбрежные и манящие горизонты, обещающие свободу духа и избавление от неких сковывающих мышление пут. Какой прорыв в царство свободы и гуманности!
   Наиболее конструктивным плюрализм выглядит в разнообразии мировоззренческих и идеологических концепций, например, в религиозной, расовой и национальной толерантности, в многопартийности, многоукладности экономики, в разнообразии бытовых традиций, вкусов и мод. Все это очень хорошо почувствовалось на постсоветском пространстве по контрасту с ранее довольно жестко задаваемыми нормами в разнообразных сферах жизнедеятельности.
   Однако, если появляется фетиш, то, увы, возникают и разнообразные искажающие эффекты. Суть искажения наиболее очевидно выразилась в том, что идея плюрализма во многих случаях явно расходится с реальностью, которая доказывает убедительность и преимущества именно одной ведущей концепции. Эффект идеи плюрализма выразился в размывании границ между достоверным и сомнительным, рациональным и иррациональным, традиционно положительным и неизвестно каким, но очень модным.
   Мысль о том, что удар по мировоззрению бывших советских людей, вызвавший всеобщее увлечение плюрализмом, был действительно нешуточным, можно подтвердить, например, такой выразительной выдержкой из газетной публикации.
   " После крушения больших идеологических систем общество распалось на ряд свободно мыслящих индивидуумов. Сегодня практически каждый из нас, волей или неволей, одновременно и "автор" и "персонаж", действующий согласно заданной схеме. Идет незримая, стремительная атомизация, внутреннее разветвление человечества, накопление новых членений и структур. Никому не доверяя, индивид сам выстраивает собственную систему ценностей, наподобие конструктора "Лего". Моральными ценностями человек также обеспечивает себя сам, по своему разумению". ( 58, с. 20).
   Вышесказанное, безусловно, является результатом очень сильного впечатления. "Распалось на ряд свободно мыслящих индивидуумов", "индивид сам выстраивает собственную систему ценностей" - вызывает представление о какой - то всемирной катастрофе, разбросавшей людей в разные стороны. Все гиперболизировано и напоминает фантастику. Общество принципиально не может распасться на ряд свободно мыслящих индивидуумов, а человек не может сам выстраивать собственную систему ценностей. Процесс мышления - это оперирование общественно выработанными категориями, и значит он несвободен, а моральные ценности касаются отношений между людьми, поэтому самостоятельность человека в их выборе очень относительна.
   Если общество разочаровывается в ценностях, как это произошло в данном случае, оно никак не распадается на "свободно мыслящих индивидов", а приобретает другие убеждения, которые в силу закономерностей социальной психологии разделяется многими членами общества. Как отмечает сам автор приводимой цитаты, "происходит накопление новых членений и структур", т. е. одновременно с отказом от старых концепций идет создание новых, заполняющих общественное сознание.
   "Свободно мыслящих индивидов" не существует в природе, и даже отчаянные оригиналы и новаторы, которых всегда незначительное меньшинство, оперируют уже созданными до них образами и категориями, т. е. совсем не свободны от существующих представлений. В данной исторической ситуации, хотя, безусловно, существовали колебания и ценностный кризис, база для создания новой идеологии была хорошо известна и, собственно, поисков в пустыне не было. Идеи отказа от перспективы победы коммунизма во всем мире и признание преимуществ рыночной экономики были хорошо известны, и их принятие не было для многих людей разрушением всех основ. То, что мысль об "атомизации" вообще высказывается в наше время, когда давно преодолено представление о всяческих робинзонадах, говорит о сильном воздействии престижной идеи плюрализма, которое, усиливаясь растерянностью и ценностной неопределенностью, приводит к тому, что данная идея начинает возводиться в ранг очередной абсолютной истины.
   Этот эффект нанес удар по рациональному мышлению, последствия которого, очевидно, придется расхлебывать многие годы. Сейчас мы, похоже, находимся в эпицентре этого извержения "освобождения" от пут разума или, может быть, только приближаемся к нему. Средства массовой информации буквально захлебываются энтузиазмом возрождения порожденных невежеством ментальных конструкций.
   Советская антизападная пропаганда, сильно грешившая односторонностью и необъективностью, нашла достойного преемника в лице программы "Параллельный мир", ежедневно передаваемой по каналу СТБ. Все, что хоть чуть - чуть связано с таинственным или мистическим, триумфально преподносится как несомненное доказательство ложности научных представлений. Роковые и харизматические интонации ведущих представляют цветы манипулятивной техники. Главное оружие - транслируемый этими интонациями и каменным пророческим лицом ведущего подтекст, что сообщаемая информация - это, наконец - то, долго и преступно скрывавшаяся правда, это открывшийся источник глубоких и сокровенных истин.
   Равная истинность и ценность всех возможных теорий - а именно таков практический осадок концепции плюрализма - привела к возрождению всяческих иррациональных практик, которые давно и справедливо вошли в категорию предрассудков: черной магии, предсказательства, знахарства, шаманства, снятия "порчи" и даже оживления мертвых в исполнении некоего энергичного российского шарлатана. То - то наступил золотой век для мошенников и авантюристов! Многие ученые - естественники, которым бы следовало в первую очередь дать резкую отповедь воинствующим "плюралистам", то ли сбиты с толку, то ли боятся за свое служебное положение. Многочисленная кагорта вчерашних пламенных философов - материалистов сильно поутратила свой пыл и только иногда извиняющимся тоном пытается примирить свои убеждения со всяческим иррационализмом.
   Забавно то, что там, где дело касается насущных житейских интересов или соображений безопасности, никакого плюрализма не существует и в помине. Трудно найти сторонников воззрения, что жить в голоде и холоде так же хорошо и интересно, как в нормальных условиях, что плохая медицинская помощь равна хорошей. Сторонники равноценности всех идей, в том числе и открытых учеными законов физического мира, не рискуют подвергать сомнению земное притяжение и, скажем, прыгать на землю с большой высоты. Конструкторы автомобилей, поездов и самолетов вполне доверяют материалистическому монизму физических законов, основанных на столь хрупком, критикуемом субъективными идеалистами чувственном опыте и рациональном мышлении.
   Идея личностной свободы и толерантности послала в нокдаун вынашивавшиеся веками категории правоты, непротиворечивости и справедливости. Будущее сулит нам новые дары. Когда общество усвоит постмодернистскую теорию конструктивизма, то в полном соответствии с положением Маркса о том, что идея становится силой, когда овладевает массами, нокдаун может оказаться еще более глубоким. Похоже, что равновесие в обществе будет тогда поддерживаться только с помощью тотального полицейского контроля, и это будет единственным спасением. Есть опасность, что шутка М. Жванецкого, что половина общества занята тем, что следит за другой, перестанет быть шуткой. Однако, пока безбрежный плюрализм не снял с повестки дня вопрос о ценностях, следует продолжать развитие в обществе однозначно полезных представлений.
  
  
   Плюрализм в области морали.
  
   Не обошел плюрализм, разумеется, и сферу морали. Однажды мне пришлось быть свидетелем любопытного в этом плане эпизода, когда, выступая перед учительской аудиторией в начале 1990 - х годов, в период энтузиазма освоения ценностей западного мира, один ученый - педагог заявил, что у нас в силу действия прогрессивных тенденций должно наступить время морального плюрализма.
   Высказать такую головоломную мысль можно было, очевидно, только под влиянием восторженного ослепления, вызванного фетишизацией этой идеи. Ведь моральный плюрализм, если перевести это понятие с уровня туманных красивостей на уровень понятийной конкретности, означает, что любую моральную норму можно с одинаковым успехом оценивать как положительно, так и отрицательно. Говоря еще проще, одинаково хороши милосердие и жестокость, чуткость и черствость, честность и лживость, коррупционное поведение, правонарушения и т. д. Если быть последовательным моральным плюралистом, убийство с целью ограбления ничем не хуже мирного и честного труда. Не дай бог нам действительно дожить до морального плюрализма!
   К сожалению, это было не одинокое и не случайное мнение, и печально то, что оно овладело умами наших властителей дум - работников средств массовой информации. Как известно, на экраны кинотеатров и телевидения потоком хлынула "чернуха", т. е. фильмы о преступном мире, проституции, и прочих неприглядных сторонах действительности. Все это идет как раз под развевающимся знаменем плюрализма: мол, хватит "воспитывать", скрывая социальные язвы - следует показывать все явления жизни и пусть каждый выбирает то, что соответствует его потребностям и взглядам. И действительно, многие выбирают различные виды насилия и мошенничества.
   Плюралистическое мировоззрение телевизионных продюссеров каким - то чудесным образом оказалось подкреплено коммерческими механизмами, в результате чего на экраны отечественного телевидения стали в изобилии попадать зарубежные и собственные вдохновенные творения криминальной романтики. Точно так же гуманный плюрализм вытащил на авансцену то, что раньше советские идеологи всячески отстраняли от любознательных зрителей: полунецензурщину и неистощимые шутки на темы задницы.
   Но почему, собственно, нет? Плюрализм, так плюрализм! Пусть себе засушенные интеллигенты слушают своего Моцарта, а полнокровные современные прагматики "отрываются" на хохмах "комеди - клаба". Как говорится, каждому свое.
   Дело в том, что в области морали никакого плюрализма не только никогда не было, но и в принципе быть не может. С тех пор, как человек научился формировать хоть какие - то закономерности, вся мораль исходила из одной фундаментальной истины - нужно, чтобы человек был как можно более милосердным и честным. Эта мысль воплощена в многочисленных формах и вариантах в культуре всех народов, в религии и светской этике. Если не брать вынужденное легитимное насилие в военных действиях и борьбе с правонарушениями (которое, конечно, нельзя считать безгрешным), моральное сознание всегда и везде было исключительно монистичным. Когда же люди пускались на грандиозные злодейства типа геноцида, это вызывалось девиациями идеологического сознания, но не переходом на позиции морального плюрализма. Моральные аксиомы всегда оставались твердыми, но к сожалению палачей - как бы кощунственно это не звучало - должны были нарушаться ради неких "высших" соображений.
   Чистый моральный плюрализм, т. е. подлинное приравнивание нравственных и безнравственных поступков, действительно иногда существует в индивидуальных вариантах. "Подлинное", поскольку в большинстве случаев жестокость и нечестность мотивируется аффектами, уязвленным самолюбием, ложным самоутверждением, корыстолюбием и т. д., а безразличие к моральным соображениям выступает лишь психологической защитой. Действительное же отсутствие критериев морального выбора случается, к счастью, довольно редко и наблюдается у людей, особенности когнитивной или аффективной сферы которых можно квалифицировать как патологические или близкие к ним.
   Правда в сфере морали существует область, в которой нормы отличаются особой гибкостью, что как будто ассоциируется с плюрализмом - это сфера половых отношений. Хотя именно в связи с этой сферой, может быть, чаще всего звучало слово "мораль", на самом деле различные традиции проявлений эротики почти не затрагивают действительно существенные моральные нормы. Строгость или либеральность в доступности половых контактов определяются напластованиями отношений собственности, власти и религиозных заповедей, но не той или иной степенью гуманности отношений.
   Одним из подтверждений этой мысли можно считать то, что при более или менее равномерной общечеловеческой эволюции такого подлинно морального явления как характер наказаний за правонарушения в современном мире существуют совершенно различные, резко отличающиеся нормы гендерных отношений, например, у обычных граждан США и в общинах мормонов, в Европе и странах мусульманского фундаментализма. В области половых отношений, где соседствуют плоды "сексуальной революции", традиционные браки и мусульманское многоженство, можно и вправду использовать категорию плюрализма. В то же время, если вспомнить, что во все времена наряду с патриархальными строгостями существовала проституция и прочие вольности, следует с еще большей уверенностью говорить об относительности связи полового поведения с проблематикой морали.
   Путь от престижной научной концепции до житейской моральной философии оказался не таким уж длинным. В странах бывшего СССР он был ускорен общим идеологическим и мировоззренческим разбродом. Основные моральные нормы никем не отрицаются и даже как будто подкрепляются набравшей силу религией, но практически моральный скептицизм быстро распространился на постсоветском пространстве. Его продуктами стали всепроникащая коррупция, дальнейшее снижение прочности семьи, всеобщее увлечение брутальностью и криминальной романтикой. Конечно, не каждый рядовой гражданин, может быть, имеет в своем активном словаре такие слова, как "плюрализм" и "релятивизм", но идея носится в воздухе, очень чувствуется, что вежливость, тактичность, литературность речи, сдержанность в раздражении не популярны, и этого вполне достаточно для реальных изменений в повседневном поведении.
  
  
  
   3. Эффекты искажения идей.
  
   Созданные идеи не просто существуют, но и сами оказывают значительное формирующее влияние на дальнейшую жизнедеятельность человеческого общества, его мировоззрение, способ жизни и все с ним происходящее. Человечество первоначально является автором, но далее становится и произведением своих собственных идей, в чем можно частично согласиться со сторонниками конструктивистской парадигмы.
   Каждая идея представляет собой лучше или хуже обоснованное представление, очерченное определенными границами. У нее есть свой "ресурс", свои возможности, в пределах которых она является адекватной и полезной. Однако существуют ошибочное оперирование достаточно признанными идеями, при котором их ресурс используется неверно, и которое можно условно назвать их искажением. Существует целый ряд искажающих эффектов, часть из которых, насколько это пока удается увидеть, рассматривается в данном разделе.
  
  
   Эффект фетишизации идеи.
  
   Этот вид искажения, очевидно, является одним из самых масштабных по накалу страстей и его результатам. Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что фетишизация находится в числе основных причин фанатизма, крупнейших заблуждений и стратегических ошибок в человеческой истории. Она заключается в том, что некой идее придается намного более значительная роль, чем она того заслуживает, вследствие чего идея влияет на ход событий противоречивым или нежелательным образом.
   Наряду с последствиями воздействия данной идеи, адекватными ее содержанию, возникает и нечто иное, фактически чуждое ей. Разумеется, в обществе существует много актуальных, общепризнанных и популярных идей. Правомерно ли считать ту или иную из них плодом фетишизации, является в каждом случае нелегким вопросом. Основными признаками фетишизации являются заметная нелогичность в ее выражении и доказательствах, повышенная доля эмоциональности в ущерб рациональному обоснованию и то, что ее воплощение приводит к результатам, чуждым содержанию идеи.
   Попробуем разобраться в причинах этого явления. Прежде всего психологический источник фетишизации коренится в имеющейся у человека и общества необходимости иметь особые идеи в качестве несущих мировоззренческих конструкций. Человек никогда не ощупывает бесстрастно своим мышлением все, попадающее в поле его внимания, но постоянно располагает жизненные впечатления по некоторым линиям интересов, установок и существующих понятийных схем. Наряду с положениями, основанными на фактах и логике, всегда ощущается потребность в эмоционально - когнитивной доминанте, т. е. идее, связанной не только с убежденностью, но и ярко положительным к ней отношением, идее, пробуждающей оптимизм (пусть даже реально совершенно неоправданный) и энергию. Практически всегда существуют эмоциональные центры, объединяющие общественные интересы, взгляды, надежды и пристрастия. Они могут иметь научное, политическое, религиозное, экономическое, художественное или иное содержание, причем иногда с этически сомнительным эмоциональным наполнением.
   Менталитет общества как бы всегда расставляет акценты, он отличается повышенным вниманием к некоторым концепциям, приобретающим особую значимость по разным причинам. Обычно вначале они исходят от отдельных людей и привлекают внимание в результате оригинальности или престижности авторов, однако со временем становятся единицами общественного сознания, обладая большой убедительностью и авторитетом для масс. Затрагивая интересы и эмоции многих, фетишизированные идеи усиливают свое воздействие эффектом психического заражения. Они отражаются в информационных источниках, моральных и законодательных нормах, традициях, искусстве, массовых увлечениях.
   Другой существенной причиной фетишизации представляется то, что всегда существуют некоторые актуальные общественные потребности, объективно порождающие особенно энергетически насыщенные когнитивные образования. Хорошо известны наиболее масштабные проявления данного явления - те доктрины, которые становились лозунгами массовых движений. Классическим примером, без сомнения, выступают религии. Известно, что появление каждой из них было связано с определенным ценностным кризисом, т. е. стало удовлетворением потребности в обладании необходимым смыслонаполняющем представлением. Доказательная база религиозных учений не выдерживает никакой критики, однако именно благодаря превращению в грандиозный фетиш они более или менее успешно противостоят атакам рационального мышления. Эмоциональность верования уже на заре своего существования превратилась в сакральность, т. е. произошла мощнейшая фетишизация, что и стало эффективным механизмом его самоподдержания.
   Когда общество или какая - то его часть, скажем, остро переживает политическую или экономическую зависимость, особое ценностное и эмоциональное звучание приобретает борьба, выдвигая свои фетишизированные идеи. Теория классовой борьбы и закономерности смены формаций отразила обострение противоречий в сфере отношений труда и собственности. Многие случаи фетишизации порождаются постоянной потребностью общества в повышении качества социального бытия, т. е. в развитии демократии, свобод, возможностей личностной самореализации. Разумеется, в центре внимания всегда находятся и широкие мировоззренческие парадигмы. С ними связан острый интерес к наиболее сенсационным и авторитетным научным идеям.
   Выразительным объектом фетишизации стала, если использовать широкий исторический масштаб, идея величия. История человечества дает множество свидетельств обожествления и почитания высокостатусных лиц различных уровней. На определенном этапе развития это, очевидно, укрепляло социальную дисциплину, обеспечивая концентрацию сил в борьбе с врагами и стихией, но кроме того способствовало сохранению социального неравенства. Наверное, одной из самых убедительных иллюстраций фетишизации идеи величия служит сокрушительный авторитаризм сталинского периода. Хотя советская идеология теоретически резко противостояла всяческому монархизму, энергия и пафос идеи величия был перенесен на коммунистических лидеров. Здесь, конечно, сыграли свою роль и другие эффекты искажения.
   Очень ярким примером эффекта фетишизации, как уже отмечалось, является также идея свободы, которая, в принципе, предусматривает политическую независимость государства, физическую и гражданские свободы личности. Прогрессивность, привлекательность и заманчивость идеи свободы, очевидно, ни у кого не вызывает сомнений, она стала сквозной и универсальной в человеческой истории. Несомненна и ее плодотворность. Конечно, еще существуют фактические ограничения свободы слова, но это уже скорее недостатки технологии демократии, чем концептуальное отрицание принципа свободы.
   Фетишизация выражается в том, что этой идее или ее отдельным положениям придают особое, преувеличенное значение или распространяют ее на те жизненные явления, где ее целесообразность носит весьма спорный характер. Это обычно касается того, что в большинстве случаев обозначают пафосным понятием "свобода личности". Мысль подается в красивой упаковке слов о борьбе с несвободой, подавлением личности в различных видах и формах. В наиболее радикальной формулировке врагом свободы объявляется тотальная репрессивность, создаваемая всякой властью в современном обществе.
   Получается так, что в результате чрезвычайной энергетической заряженности идея свободы не остывает, находя себе все новые пути своего самовыражения. Фетишизированное понятие свободы наподобие солнца заставляет сверкать в своем свете все, на что направлены его лучи, в результате чего все, ассоциирующееся со свободой, уже приобретает привлекательность и как бы определенное право на истинность. Можно вспомнить явление анархии, прошумевшее в Х1Х - ХХ веках как популярное политическое движение.
  
  
  
   Эффект надситуативной активности.
  
   Данный тип искажения идеи заключается в том, что для ее реализации делается явно больше, чем нужно. Чаще всего это происходит с фетишизированными идеями, однако надситуативная активность нередко наблюдается и в более скромных случаях. Поговорка "Кашу маслом не испортишь" здесь не подходит, поскольку излишняя активность как раз часто и приводит к дискредитации идеи. Это происходит не путем раскрытия ложности идеи, а вследствие того, что в процессе надситуативной активности главная цель замещается второстепенной, в результате чего со временем начинает казаться, что фальшивой оказывается сама идея.
   Надситуативной активности не избежала почти ни одна крупная идея, она сопровождала многие социальные движения и реформы. Всегда возникает организационная деятельность, порождающая собственные цели и процессы, которые отодвигают на второй план то, ради чего они создавались. Появляется как бы вторичный энтузиазм и пафос, который может фактически противоречить духу основного. Это явление идентично тому, что в психологической теории деятельности А.Н.Леонтьева называется сдвигом мотива на цель. Мотив является более общей причиной какой - либо деятельности, а цель - более частной, но человек начинает видеть последнюю как главную и всю энергию мотивации направляет, "сдвигает" именно на нее.
   Очень выразительным по распространенности и негативным последствиям примером данного явления может быть психология семейных отношений, выступающая классикой надситуативной активности. Всем известной и постоянно воспеваемой целью семейного союза является реализация потребности в любви, духовной близости и взаимопомощи. В современной биархатной семье все это должно держаться, в первую очередь, на сопереживании, тактичности, уступчивости, толерантности.
   Осознавая, в принципе, этот стратегический мотив, во многих семьях супруги тем не менее постоянно ведут борьбу за достижение различных ситуативных целей. Им кажется, что отношения не пострадают от раздраженного тона и язвительных замечаний. Удовлетворенность победами в бытовых конфликтах или стремление отыграться за обиды заполняют мотивационное пространство. Создается надситуативная активность, связанная с бытовыми задачами и конфликтным взаимодействием. За несколько лет мелочно - житейские страсти перемалывают своими жерновами благородную брачную идею, уничтожая ее энергию и оставляя место для открытия, что брак был, в принципе, ошибочным. Если же наблюдается тот или иной осложненный вариант: пьянство, неверность, трудности в отношениях с родственниками - все развивается быстрее. Идея ищет своего воплощения в следующем союзе. В целом это выглядит так, что надситуативная активность в решении бытовых задач и мелких выигрышах самолюбия искажает идею ценности семьи, вызывая ее снижение и возвышая конкурирующие ценности.
  
  
  
   Эффект демонизации идеи.
  
   В работе "Прихотливые тропы современной морали" этот эффект назван фетишизацией со знаком "минус", но, пожалуй, он заслуживает названия демонизации идеи. Эффект заключается в том, что некая идея или понятие приобретают устойчивую отрицательную репутацию, которая в дальнейшем становится штампом и не позволяет рассматривать идею или понятие более беспристрастно и справедливо. Происходит стигматизация, навешивание ярлыка, так что идея или понятие просто исключаются из числа тех, которые можно оценивать, сопоставляя все "за" и "против". Наиболее выразительным это бывает в тех случаях, когда идея связывается с отвергаемой идеологией, и, являясь символом чего - то враждебного, подвергается шельмованию, так что в конце концов ее ложность или порочность представляется сознанию чем - то, абсолютно не требующим доказательства.
   После революции 1917 года демонизировались понятия "буржуазия", "аристократия", "дворянство", "мещанство" и ряд других. Сомнительную репутацию приобрели такие понятия, как, например, "материальный достаток" и "карьера". События 1991 года в свою очередь демонизировали многие понятия, причем как раз, в основном, те, которые были фетишизированы прежде. Это, например, "пролетариат", "классовая борьба", "социализм", "интернационализм", и многие иные. Само слово "революция" стало для многих авторов настолько одиозным, что они называют события 1917 года октябрьским переворотом, хотя здесь налицо все признаки социальной революции, как бы мы не оценивали ее характер.
   Рассмотрим эффект демонизации на весьма характерном примере. В одной из современных работ высказывается мысль о том, что в советское время принудительно навязывалась цель всестороннего и гармонического развития личности и что для всех предусматривался один личностный эталон, к которому следовало стремиться.
   Высказывание явно вызвано демонизацией всего, связанного с советской идеологией, поскольку сама по себе идея всестороннего и гармонического развития личности является очень гуманной, прогрессивной и вряд ли может вызывать какие - либо возражения. Это общечеловеческая концепция, появившаяся как выражение потребности определенного исторического этапа. Ее реализацией уже как минимум два столетия занимаются все более или менее развитые государства, результатом чего явилось последовательное введение начального, неполного среднего и, наконец, всеобщего среднего образования.
   Однако в отечественной истории дело сложилось так, что данная идея ассоциируется с политикой КПСС в области образования, и вот за это совпадение ей начало "доставаться на орехи" от энергичных демонизаторов всего, что связано с советской действительностью. Интересны слова о том, что всестороннее развитие навязывалось ("добровольно - принудительно утверждалось"), т. е. его пытались обеспечить, не спросив желания каждого члена общества. Действительно, нигде не проводили референдумы по этому вопросу, поскольку всегда считалось само собой разумеющимся, что развитие - благо. Но ведь никого не наказывали за недостаточно всестороннее и гармоническое развитие личности, т. е. это оставалось сугубо добровольным делом.
   Всем абсолютно понятно, что, выдвигая подобный лозунг, общество берется обеспечить условия для всестороннего развития, а не заставить каждого достичь какого - то уровня развития под страхом неких санкций. Свобода личности не нарушается, и человека, желающего посвящать свой досуг исключительно "забиванию козла", еще никто не потащил силой в филармонию и спортзал. Если продолжить ход мысли, приводящий к выводам о принудительном всестороннем развитии, то следует, например, обвинить нашу власть в желании повысить зарплаты и пенсии, поскольку получается, что нам это навязывают, не спросив нас. А вдруг кто - нибудь хочет прожить свою жизнь именно с нищенской зарплатой, а ему подсовывают оскорбительную перспективу иметь заработок немного повыше.
   В данном высказывании, пожалуй, наиболее любопытной выглядит мысль, что всестороннее и гармоническое развитие приводит к следованию одному эталону личности. Выходит, что менее развитые люди более разнообразны и оригинальны, а в процессе развития они становятся более стандартными. Наши первобытные предки, видимо, были полны неповторимого своеобразия, а с каждым приобретением цивилизации они все более скатывались к унылому подобию. Миллион людей, каждый из которых является разносторонне развитой личностью - это, оказывается, "единый архи - образец", а вот миллион примитивов - это, очевидно, сверкающий фонтан личностных вариантов.
   Кстати, советская власть действительно стремилась вкладывать в сознание единую идеологию, но это совсем не то же самое, что единый образец личности. Ту или иную мировоззренческую конструкцию предлагает своим гражданам любое общество. Разве сегодняшняя идеология Украины не пытается внедрить в сознание граждан общие ценностные стереотипы: национальное сознание, патриотизм, духовность, понимаемую как религиозность?
   Демонизация всего советского все больше напоминает своим энтузиазмом свою великую предшественницу, порожденную событиями 1917 года. Преувеличение? Современная публицистика дает этому массу примеров. Остановимся для иллюстрации еще на одном из них - высказывании в газетной статье, посвященной проблеме полового воспитания подростков.
   Автор справедливо сетует на то, что система своевременного полового просвещения подростков разработана в нашем обществе явно недостаточно. "Каждая современная девушка и каждый молодой человек точно так же как и их ровесники десять, двадцать и шестьдесят лет назад нуждаются в соответствующих знаниях и правильном совете. Другой вопрос, что ошибочные умопостроения и страх перед ответственностью за переданные детям знания для большинства из нас, взрослых, стали главным камнем преткновения на пути правильного информирования о сексе и межполовых взаимоотношениях. Деструктивные клише, оставшиеся нам в приданое после распада Союза, продолжают работать до сих пор".
   Итак, одним из серьезных негативных факторов является то, что в Советском Союзе существовали или были созданы деструктивные клише (взгляды, установки, традиции), ошибочные умопостроения, препятствовавшие эффективному половому просвещению подрастающего поколения. "Деструктивные" - это разрушительные, т. е. те, которые препятствуют созданию правильных представлений молодых людей о ситуациях знакомства, о проявлениях влюбленности, сексуальных контактах, вступлении в брак и обеспечении его прочности - ведь именно с этим связана вся проблематика полового воспитания.
   В свете советской идеологии первостепенным считалось наличие искренней любви, в которой сексуальное влечение молчаливо признавалось нормальным и важным, но менее значимым фактором мотивации, чем увлечение личностью партнера. Считалось, что акцентирование внимания на эротическом компоненте снижает чистоту, уровень чувств и прочность будущего брака. Поэтому долгое время господствовало убеждение, что высокие и поэтические образцы любви, воспеваемые искусством и литературой, являются вполне достаточными ориентирами в мире половых отношений с их главной целью - созданием прочной семьи. В основном, все укладывалось в привычную, устоявшуюся схему: нужна искренняя взаимная любовь, а все остальное приложится.
   Достаточным ли представлялся такой подход ученым и практикам воспитания? Разумеется, нет, и в гуманитарной литературе время от времени поднимался тот самый вопрос, который обсуждается и поныне. Во второй половине ХХ века усилия по улучшению полового воспитания становились все более активными, и, в частности, была сделана попытка (к сожалению, недостаточно последовательная) внедрения в школьную программу предмета "Этика и психология семейной жизни". Препятствий было немало, но, пожалуй, все упиралось в непривычную деликатность темы и отсутствие той четкости и определенности рекомендаций, к которой по своей природе склонна школьная дидактика. Наверное, все это постепенно было бы отрегулировано, но так уж случилось, что такой возможностью не воспользовались.
   Однако в цитируемом выше высказывании говорится не об отдельных просчетах, а о деструктивных установках (клише), т. е. о чем - то настолько принципиально неверном, что оно играло не более, не менее, как разрушительную роль. Что же это за установки советской идеологии в области межполовых и сексуальных отношений? Не будем же мы всерьез принимать шутку из фильма "Бриллиантовая рука", что в Советском Союзе нет секса.
   Наиболее очевидной, как уже было сказано, была убежденность в решающей роли чувства любви как мотива межполовых отношений. Кроме того, вполне допустимой основой считалось уважение, общность интересов, расчет на хорошие человеческие качества. Соображения материального благополучия (квартира, высокая зарплата) нормативной моралью решительно осуждались, хотя на уровне житейской философии к ним относились с известным пониманием. В семейных отношениях пропагандировались взаимопомощь, заботливость, толерантность. К добрачным и внебрачным половым связям советская нормативная мораль действительно относилась преимущественно отрицательно, хотя "житейская мудрость" была значительно более терпимой.
   Какие же из этих клише разрушали возможность создания адекватных установок молодежи и продолжают это делать сейчас? Можно предположить, что имеется в виду категорическое неодобрение добрачного секса, поскольку именно в этой области после распада Союза произошли наибольшие изменения. Возможно, и действительно в этом отношении проявлялась излишняя осторожность, но назвать это деструктивной тактикой вряд ли представляется правильным. Об этом, в частности, говорит тот факт, что, несмотря на то, что прошло уже 17 лет, как данное клише отправили в отставку, и что изобильная эротика заполняет телевизионные экраны, вопрос о половом просвещении по - прежнему представляется очень актуальным.
   Таким образом, следует сказать, что советские клише, использовавшиеся в половом просвещении, при всей их романтизованности и моральной категоричности, деструктивными уж никак не были. С таким же успехом можно, например, назвать деструктивной советскую систему всеобщего среднего образования, имея в виду, что не все выпускники школ получали глубокие знания. "Деструктивные клише" - это очень выразительный образец чапаевского энтузиазма, проявляющегося в демонизации наследия советской эпохи.
   Огорчительно то, что в число демонизированных попадают ни в чем не повинные понятия и идеи, которые как бы просто оказались в "нехорошей" компании. Их демонизация выглядит не просто неоправданной, но и порождает ошибочные теории. В предыдущей работе это рассматривалось через призму типичной логической формулы "романтического" мышления "от противного".
   Довольно показательным примером эффекта демонизации является отношение к идее прогресса. Как указывалось выше, данная идея родилась как производное образование идеи величия - одного из самых органичных и впечатляющих системообразующих общечеловеческих представлений. Несмотря на все противоречивые соображения, вера в постоянное улучшение условий жизни и самого человека не могла не укрепляться с каждым открытием и усовершенствованием среды обитания. ХУ111 - ХХ столетия стали, как известно, временем мощного развития науки и техники на всех ее направлениях. Термин "научно - техническая революция" стал самой яркой характеристикой ХХ века. Вера в социальный прогресс, связанная с социалистической идеологией, несмотря на две мировых войны, в целом, также была очень значительной.
   Но вот на границе веков стали накапливаться обескураживающие впечатления. Авария на Чернобыльской АС, увеличение "озоновой дыры", загрязнение атмосферы и планетарное потепление, разрушение социалистической системы, усиление "борьбы цивилизаций" - все это сильно подпортило впечатление о неуклонном победном шествии человеческого разума. Понятие "научно - техническая революция" стало куда менее популярным, хотя размах и эффективность научных исследований, в целом, продолжает только расти.
   Понятие прогресса как раз и стало невинной жертвой этой коллизии. В нем видят ошибочную цель, стремление к которой оказалось причиной неудач и поражений. Логически обосновать отрицательное отношение к прогрессу его противники, конечно, не могут, поскольку никому не приходит в голову доказывать, что человечество должно раз и навсегда наложить мораторий на любые изменения. Для них достаточно проявлять скептицизм по отношению к прогрессу, и особое удовольствие доставляет показывать нерешенные проблемы и возникающие осложнения. Если, например, речь заходит о развитии медицины, то существование рака или СПИДа считается для критиков прогресса с избытком достаточным для полного игнорирования факта преодоления многих тяжелейших заболеваний и эпидемий. Когда им говорят о преодоление массовой практики физических наказаний детей в семье и школе, они победно указывают на случаи антипедагогического поведения родителей и учителей. Незримо действует формула "если какое - либо зло не побеждено полностью, значит оно не побеждено вообще и, значит, ни о каком прогрессе не может идти речи".
   Сейчас на постсоветском пространстве понятие прогресса настолько демонизировалось, что для многих оно стало само собой разумеющимся символом чего - то явно отрицательного. Стоит привести весьма характерный пример данного явления. В одной из статей в "Литературной газете" ученый, у которого берут интервью, резко отрицательно характеризует последствия либерализации половой морали, наблюдающейся в России после распада СССР. "Как вы считаете, - спрашивает его журналистка, - не являются ли ранние половые связи, распущенность, в общем, все, о чем мы говорим, еще и платой человека за прогресс? За плохую экологию, за круглосуточные бдения у телевизора, у компьютера, за отрыв от природы?" (Лит. газ. N 3-4, 2008).
   Почему плохая экология, индустриализация, распространение телевидения и компьютеров должны были вызвать распущенность и ранние половые связи? В словах журналистки о плате за прогресс явно просматривается схема: прогресс - это зло, допустив которое человечество обязательно будет "расплачиваться", т. е. терять что - то ценное. Как его существенные признаки называются плохая экология, отрыв от природы, злоупотребления зрелищами. Прогресс не может пройти безнаказанным. Сделана подмена понятий, но это не чисто техническая ошибка, а выразительное проявление демонизации. Если использовать подобную логику, то можно утверждать, что одежда является причиной простуд, а умение писать - причиной грамматических ошибок.
  
  
   Демонизация в форме идей - порывов.
  
   Можно с достаточной уверенностью сказать, что в любом обществе всегда существуют демонизированные идеи, поскольку всегда и везде происходит ценностная трансформация, а значит что - то начинает отвергаться с излишней активностью, порождая то, что здесь называется демонизацией. И все же даже в этом, по определению избыточном и неадекватном явлении порой наблюдаются особенно темпераментные проявления, которые уместно назвать идеями - порывами. Они выражают что - либо особенно эмоционально воспринимаемое, связанное с важными потребностями либо драматическими событиями. Особенность таких идей состоит в том, что, будучи малоубедительными или даже явно нелогичными, они вдруг начинают пользоваться повышенной популярностью (иногда это длится годы и десятилетия), постоянно повторяются в средствах массовой информации и пользуются репутацией само собой разумеющихся истин. Против них почему - то никто не решается выступить, хотя их опровержение отнюдь не является сложной задачей.
   Приведу пример одного из характерных "порывов". "Потому что члены этой новой российской элиты были сориентированы на образ действия самой власти, не отягощенной заботой о благе народа. А уж моральные, нравственные постулаты власть попросту не интересовали".
   В газетной статье, посвященной критике российской "элиты", которую она, возможно, совершенно заслуживает, в плане нашей темы интересно высказывание о том, что моральные постулаты абсолютно не интересуют власть постсоветской России. Вот эта мысль, часто на все лады повторяемая в СМИ, как раз и является типичнейшей "идеей - порывом". Здесь не уместно как - то оценивать Б.Н.Ельцина или В.В Путина, но эта поистине "хитовая" в наше время мысль о безразличии власти к вопросам морали является бездумным стереотипом, основанным только на экзальтации митингового характера.
   Ни об одном из известных государственных деятелей, даже включая, скажем, Сталина или Берию, нельзя сказать, что их "попросту не интересовали" моральные, нравственные постулаты. Многочисленные авторы подобных высказываний думают, что, выражая нравственное негодование и заражая им читателей, они служат истине, но в действительности они примитивизируют проблему и тем самым только лишний раз запутывают дело. Моральные проблемы всех интересуют, все ценят отзывчивость и честность, но между подобными убеждениями и поступками находится очень много переменных, число которых, очевидно, прямо пропорционально высоте занимаемой должности.
   Если бы провести эксперимент на проверку элементарной отзывчивости и честности руководителей - взяточников или обворовавших государство на миллионы дельцов, что-нибудь вроде пробы на помощь ближнему в беде или на выполнение элементарных обещаний - то мы, наверное, не обнаружили бы в их поведении особой склонности к аморальному поведению. Но когда есть большие возможности, возникают большие соблазны и соответствующие обстоятельства, то, несомненно, присутствующие установки на честность перекрываются всемогущей демагогией, давлением порочных традиций и иллюзией своей особой роли, позволяющей "маленькие слабости". Этими рассуждениями я, боже упаси, не собираюсь как - то оправдывать коррупционеров, но сводить масштабные проблемы к какой - то изначальной нечестности руководителей - это медвежья услуга общественному сознанию. Думается, что в условиях 1990 - х годов, описываемых в статье, любые другие лидеры мало отличались бы успешностью борьбы с коррупционным энтузиазмом. Требовалась действенная система, которой в стране, совершенно сбитой с толку новыми идеями и обстоятельствами, разумеется, не было.
   А вот еще одна идея - порыв нашего переходного периода - сокрушительная и огульная критика чиновничества. Вообще - то, чиновники всегда были мишенью критики, поскольку почти всем людям так или иначе приходилось обращаться в различные учреждения, стоять в очередях, подолгу ждать ответов, предоставлять кажущиеся ненужными справки и т. д. Брак в работе чиновников больше заметен каждому, чем скажем, в работе заводского рабочего. Ярлык бюрократа прочно приклеился к этой категории функционеров социальной системы. Но на фоне социально - политической трансформации, которая представляется шагом навстречу демократии, чиновник стал особенно критикуемой фигурой.
   Вот, например, характерное высказывание в газетной статье в описываемом здесь духе. "Проблема сосуществования яркой личности, художника и властей имелась и будет существовать всегда, ибо суть чиновника - серость, незаметность, а потому яркость раздражает". Категоричность мысли, что суть чиновника - серость находится на самом высоком уровне. Чиновник не может не быть серым и незаметным, поскольку от сути, которая является основой и сердцевиной предмета или явления, никуда не денешься. Любой человек, ставший чиновником, обречен быть именно таким. Штамп критики чиновничества доведен до крайности. Чиновникам приписывается не бюрократизм, как это было испокон веков, а более отрицательное и обидное качество - серость, т. е. интеллектуальная бедность и личностная безликость. Количество, т. е. частота критических отзывов, получается, перешла в качество. Дальше, по логике вещей, кто - нибудь назовет чиновников отпетыми негодяями.
   Интересно, как автор представляет себе причину всеобщей серости чиновников. Очевидно, он все - таки не будет утверждать, что на данную работу специально принимают только людей с невыразительными личностными качествами. Значит, серыми их делает сам характер профессиональной деятельности. Но, если это так, если существует такой всеобщий процесс "осеривания" чиновников (к сожалению, автор не описывает детальнее содержание этого качества), то, очевидно, в характере их работы действительно содержится нечто, требующее определенных поведенческих реакций. И вполне понятно, что этим универсальным требованием является ответственность за принимаемые решения, а значит взвешенность, осторожность, которая нередко со стороны выглядит как склонность к перестраховке. Непонятно, почему автор высказывания не отметил другой весьма известной слабости чиновников - желания подчеркнуть свою значимость, что делается с элементами патетики и как раз не наталкивает на мысль о безликости этих людей. Скорее они грешат тем, что нередко хотят выглядеть на своих постах маленькими Наполеонами.
   Трудно согласиться с утверждением о всеобщей серости чиновников. Известно немало случаев, когда из их среды выходили знаменитые творческие личности, например Герцен, Салтыков - Щедрин, Тютчев, Мопассан. В наше время мы видим, что нередко известных деятелей искусства делают чиновниками, и они вынуждены усваивать стереотипы этого "серого" поведения, т. е. не полагаться при принятии решений на свои эмоции и интуицию, перестраховываться, отказывать в просьбах и т.д.
  
  
   Инерция действия идеи.
  
   Каждая идея имеет свой ресурс и время существования, в течение которого она, способствуя общественному развитию, играет свою прогрессивную роль, Одни идеи живут тысячелетия, другим отпущены меньшие сроки. Так, например, судя по историческим документам, идеей - долгожителем было представление о необходимости предельно жестокого обращения с врагами, включая военнопленных и мирное население. Завоеватели не только не искали оправдания этой жестокости, но гордились ею. В исторически недавние времена идея лишилась признания, и, хотя жестокости еще немало, ею уже не бравируют. На глазах последних поколений значительно ослабела расистская идея, хотя еще в первой половине Х1Х века ее считали научно обоснованной. Сошли с исторической арены идеи сословно обусловленного превосходства, полезности физических наказаний и ряд других.
   Но почти в любом случае определенное представление, утратив свою адекватность, еще некоторое время существует по инерции, причем эта инерция может быть весьма долгой и болезненной для общества. Если это касается какой - либо большой идеи, затрагивающей интересы очень многих людей и угрожающей их безопасности, то инерция идеи из незначительного и безобидного искажения превращается в очень серьезное и опасное заблуждение.
   Очевидно, одним из характерных примеров подобного явления может в наши дни быть проблема, оставленная эпохой религиозной разобщенности и межэтнической враждебности. Известно, например, что несколько столетий назад православные христиане называли иноверцев басурманами и погаными, у мусульман весьма легко возникал энтузиазм священной войны, и, в целом, существовала сильно выраженная критичность ко всяким "инородцам".
   В большинстве стран органичной и общепризнанной была идея национальной исключительности и превосходства. У каждого этноса существовали легенды об их особых достоинствах и особой миссии. Какими бы наивными не были эти легенды, они легко проникали в сознание, становились предметом веры и национального сознания, использовались для поддержания чувства патриотизма.
   Стоит ли напоминать, что идеи национальной исключительности и национального высокомерия стали, наряду с экономическими интересами, "авторами" крайней жестокости и бесчисленных человеческих жертв в ходе завоевательных и религиозных войн и межэтнических конфликтов. Опустошительные нашествия древности, уничтожение конкистадорами коренных жителей Южной Америки, работорговля и т. д., и как "венец" всего этого - гитлеровская расистская практика. Вряд ли существовало более страшное по своим последствиям ментальное образование, чем ксенофобия во всех ее "высокоидейных" и более приземленных вариантах.
   Но вот индустриальная эпоха подарила эффективные средства связи, мировую торговлю, международные организации, многонациональные государства, высокий образовательный уровень населения многих стран, идеи веротерпимости, преодоление расовой теории. Вследствие глобализации происходит выравнивание уровня образованности и развитости жителей ранее отсталых регионов. Интернационализируются бытовая культура, моды, манеры поведения, предпочтения в искусстве.
   Казалось бы, ксенофобия должна уверенно сходить на нет. И она, действительно, как принципиальная идея подверглась почти полной дискредитации, но ее инерция в общественном сознании, увы, еще существует, и как рабочая идея ксенофобия вспыхивает при возникновении соответствующих ситуаций.
   Здесь одним из самых выразительных примеров выступает, очевидно, ситуация на постсоветском пространстве. Несмотря на несомненное культурное сближение за годы советской власти, после распада СССР сразу ожила инерционная идея национального самосознания и самолюбия. Вспомнились и начали переживаться как актуальные все прежние исторические раздоры и обиды. Оказалось, что их нельзя простить и забыть - их нужно помнить, причем подтекстом звучит: за это нужно так или иначе отомстить. Месть существует в виде отыскивания компромата и всяческого снижения репутации этих врагов, которые в Союзе маскировались под друзей. Работает идеологическая машина, состоящая из историков, писателей, журналистов, чиновников. Национальная идея, если признать, что таковая существует, на самом деле заключается в необходимости этой борьбы.
  
  
   Эффект наложения идей.
  
   Данный вариант искажения идей заключается в том, что две или три самостоятельных идеи, соединяясь и как бы накладываясь одна на другую, образуют третью, которая дает нечто неожиданное и не соответствующее каждой из своих составляющих. В работе "Прихотливые тропы современной морали" в качестве иллюстрации называлась бытующая в постсоветском пространстве мода на нецензурную лексику, которая представляет собой своеобразное соединение идей борьбы, свободы личности и свободы слова.
   В качестве еще одной интересной иллюстрации эффекта наложения идей стоит процитировать весьма характерное высказывание, использовав выдержку из статьи в "Литературной газете".
   "Лично я не самый страстный сторонник разделения властей, этакого либерально - демократического, классического типа. Это, по - моему, не соответствует нашей политической традиции, нашему политическому менталитету...".
   Данное мнение находится в русле популярной в современной России идеи "суверенной демократии", которая, как считают многие из ее критиков, является только маскировкой попытки устранения демократии в ее общепринятом понимании. Альтернативой разделению властей, против которого возражает автор процитированного высказывания, в современном мире реально выступает только тот или иной вид единовластия, а иначе говоря - авторитаризм. Но стоять на подобной позиции представляется уж слишком несовременным и, поэтому автор прибегает к иной аргументации.
   В его высказывании просматривается наложение двух идей: традиционализма и защиты национальной идентичности. Конечно, призывы к прошлому без всяких оговорок отсылают нас к феодальным временам и сталинским репрессиям. Рекомендовать традиционализм, ведущий к тоталитаризму, было бы явно проигрышным делом и потому автор присоединяет к нему - очевидно, интуитивно - национальную идентичность, которая в данном случае проявляется в верности своим политическим традициям. Защита национальной идентичности и своеобразия является популярным занятием не только вследствие критики глобализации, но и сложившейся ситуации на постсоветском пространстве. В современной России национальный патриотизм, образно говоря, пылает ярким пламенем. Получился трюк, благодаря которому реакционная идея единовластия оказалась завернутой в весьма безобидную и даже симпатичную упаковку. Мысль о верности национальным традициям как - то оттеснила, сделала незаметным фактически выдвигаемый вариант антидемократической государственной власти.
  
  
   Вульгаризация идеи.
  
   Вульгаризацией идеи здесь называется то, что в ней начинают видеть не главное и наиболее существенное, а нечто второстепенное, что ведет к ее большему или меньшему искажению. Иногда это делается вполне осознанно, т. е. становится техническим элементом демагогии, в других случаях - в результате нечеткости использования понятий, а в третьем варианте - под влиянием эмоций, когда автору очень хочется видеть в понятии желаемое содержание. Нередко приходится наблюдать, что аргументация осуществляется именно таким образом.
   " У авторов фильма четкая нравственная позиция, очень субъективная. В последнее время в нашей журналистике (на страницах газет и особенно - на телевидении) прослеживается тенденция к так называемой объективности. Если кто - то выступает с одной точкой зрения, должен быть и оппонент. И не имеет значения, что все, сказанное им, - сплошная демагогия; что он может чернить имена тех, кто дорог нашему народу. Манкуртам предоставляют трибуну демократические телеканалы, лишь бы только была соблюдена объективность. Зачем? Принцип объективности соблюдают и на Западе, например, на Би - би - си. Но там нет и не может быть табачников, бузин, грачей... Могут спросить, а кто должен определять, что плохо, а что хорошо? Так ведь на то и автор передачи или статьи: он должен решать это согласно своей совести. К сожалению, у нас субъективность ассоциируется с заангажированностью, журналистским киллерством". (38, с. 21.).
   В чем - чем, а в недостатке оригинальности трактовки понятий "субъективность" и "объективность" автора этого высказывания не обвинишь.
   Субъективным справедливо считают мнение человека, субъекта высказывания, если оно содержит недостаточно обоснованное опытом и убедительное для других положение, явно противоречит общепринятому или широко распространенному взгляду. Не будем пытаться показать возможные варианты и исключения - важно, что в понятии "субъективность" подчеркивается отличие какой - либо точки зрения от той, которая представляется объективной (хотя это не означает, что она обязательно является верной).
   Для возможно более успешного выяснения истины в различных дискуссиях (если нет возможности привести в подтверждение бесспорные факты) человечество не придумало ничего лучшего, чем создание возможности оппонирующих и критических высказываний. Понятно, что субъективными могут быть все позиции участников, но во всяком случае вероятность ошибок в этих случаях уменьшается. Внедрение такой практики обеспечения возможно большей объективности является общепризнанным достижением технологии познания действительности.
   Но в цитируемом высказывании субъективность ценится очень высоко и считается почти гарантией "качества". "У авторов фильма четкая нравственная позиция, очень субъективная". Здесь субъективность приравнивается к четкости нравственной позиции. Исходя из такого понимания, можно считать образцом четкости нравственной позиции криминальную идеологию, поскольку она, резко отличаясь от той, которая отражена в законах любого государства, является ярко субъективной. Ее нравственная четкость не подлежит сомнению, поскольку она совершенно однозначно признает право силы и пренебрежения законом. Куда уже четче!
   Выражается мнение, что субъективность автора на самом деле вполне достаточна для истинности, поскольку ее гарантией является его совесть. Очевидно, такая революционная концепция раз и навсегда снимает все проблемы оценки всяческих мнений, поскольку каждый автор, разумеется, руководствуется своей совестью. И почему же должны являться исключением те, чьи имена автор высказывания делает нарицательными? Ведь они тоже следуют голосу своей совести.
   Объективность автор делает синонимом вседозволенности и поощрения антипатриотической позиции. Ему приходится признать, что она имеет право на существование на Западе, но там, видите ли, живут люди другого сорта и потому они могут позволить себе такую сомнительную вещь, как объективность. Вряд ли стоит серьезно доказывать, что именно нормы западной демократии и свободы слова позволяют выражать оппозиционные мнения без того, чтобы их авторов решительно объявляли одиозными личностями. Да и сама эта взращенная на политическом пафосе кличка "манкурты" является нашим отечественным изобретением, хотя здесь использовано восточное слово.
   В приведенном примере показан поразительный случай вульгаризации содержательных и достаточно определенных идей субъективности и объективности, допущенной вследствие преобладания эмоциональности в позиции автора. Им допущена субъективность в ее классическом варианте, т. е. резко пристрастная точка зрения без оглядки на ее обоснованность существующими и общепринятыми значениями понятий "субъективность" и "объективность".
   А вот пример вульгаризации идеи свободы. Она заключается в том, что идея порождает не ту практику, которая предполагается, а нечто внешне похожее, но иное, подменяющее собой первоначальную идею. Свобода слова предполагает возможность высказывания устно или с помощью СМИ своего мнения, но это не означает свободу лжи. В советские времена содержание всяческих публичных выступлений тщательно контролировалось органами власти. Лжи было много, но лишь санкционированной сверху, а "творчество" в этой области пресекалось. Это была как бы не ложь, а идеология. Сейчас цензуры нет, и препятствием для дезинформации становится только самодисциплина авторов, т.е. привычка к честности, которой, увы, часто и не хватает.
  
  
   Эффект метафоризации понятия или идеи.
  
   В языке научных и публицистических работ довольно часто наблюдается перевод понятия или идеи в метафору, т. е. скрытое сравнение, что приводит к потере их четкости и определенности. Это, разумеется, является отступлением от требований научности, поскольку здесь нарушается фундаментальное правило формальной логики, отраженное в законе тождества, требующем определенности, однозначности и тождественности самим себе используемых понятий или выдвигаемых утверждений. Когда же понятие подменяют его сравнением с чем-либо иным и в дальнейшем оперируют этим сравнением как самим понятием, это влечет за собой различные смысловые ошибки. Такое происходит чаще всего в результате неопределенности понятия или утверждения, либо популярности и частого использования метафорического образа.
   Обратимся к метафоризации понятия и возьмем для иллюстрации ставшее с некоторых пор популярным выражение "генетическая память", чаще всего используемое в словосочетании "генетическая память народа". Этот образ кажется авторам очень удачным обоснованием некоторых верований или традиций, которые представляются им наиболее глубокими и органичными для данного народа. Действительно, что может быть прочнее памяти на уровне генов. Если она существует, то это и вправду нечто постоянное и непоколебимое, то, с чем нельзя не считаться.
   Сначала выражение "генетическая память" употребляли очень осторожно для обозначения безусловных рефлексов животных. Здесь уже использована метафора, но все же в данном случае "генетическая память" выступает достаточно правомерным термином, поскольку любой безусловный рефлекс представляет собой зафиксированную информацию, т. е. то, что можно без большой погрешности назвать памятью. Но далее участились случаи, когда генетической памятью стали называть особенно важные и древние убеждения и традиции, особенно, по мнению авторов, свойственные какому - либо народу.
   В этом смысле генетическая память является произвольным допущением, никем не доказанной гипотезой. Толчком к ее популяризации стало "коллективное бессознательное" К.Юнга - романтическая теория, ничем не подтвержденная и оставшаяся на уровне предположения. Однако, благодаря авторитету ученого, "коллективное бессознательное" и появившаяся позже и близкая к ней по смыслу "генетическая память" приобрели статус строго научных понятий, символов якобы несомненно существующих явлений.
   То, что является содержанием исторической памяти, поддерживаемой с помощью устных и письменных свидетельств, стало неоправданно объясняться генетической памятью. Туманная метафора "генетическая память" наполнилась торжественностью и чуть ли не сакральностью, и нечто несуществующее превратилось в само собой разумеющееся. Утверждая, что нечто записано в генетической памяти (пойди проверь!), можно произвольно приписывать ментальности народа то, что находит нужным тот или иной автор. Ведь генетическая память куда прочнее традиционного представления, поверия, предания, традиции. Оказывается, метафора способна творить чудеса.
  
  
   Эффект романтизации идеи.
  
   В целом, всякая романтика представляет собой переживание чего - либо впечатляющего и волнующего своей необычностью и неожиданностью. Почти каждому человеку знакома романтика путешествий, туризма, знакомства с экзотическими явлениями, новыми интересными идеями и людьми. Ее "родовым признаком" является отход от обыденности и яркость впечатлений.
   Романтизация как вариант искажения идей имеет чрезвычайное распространение Она представляет собой создание эффекта необычности в ущерб аргументированности и доказательности. Какой - нибудь образ, категория, концепция приобретают для "романтиков" такой характер, что создают видимость чего - то таинственного, глубокого, парадоксального, неожиданного, сокровенного и т. д. Они становятся не обязательно истинными, но непременно привлекательными своей новизной, оригинальностью, свежестью взгляда. Уже в силу этого романтические представления получают право на существование и внимание к ним, а вопрос об их адекватности часто как - то не возникает.
   В работе "Прихотливые тропы современной морали" данный вид искажения идеи называется романтическим стилем мышления. Романтизация чрезвычайно многообразна и в отличие от фетишизации, которая зачастую обращена на довольно крупные философские, политические, психологические идеи, она осуществляется в различных масштабах, в том числе часто касается незначительных и второстепенных явлений.
   Какую общую оценку можно дать эффекту романтизации? С одной стороны, придавая некоторым представлением "аромат" необычности и привлекательности, она как будто обогащает впечатления и украшает наше существование. Пожалуй, самым грандиозным "проектом" была романтизация любви. Обычное половое влечение превратилось в нечто крайне заманчивое, волнующее, ставшее одной из великих целей существования. Оно гуманизировало эмоциональную сферу человека, придав ей направление, уводящее от сферы агрессивности. Романтические стереотипы отношений любви стали живительными источниками для развития многих иных ментальных и поведенческих образований, которые мы связываем с понятиями цивилизации и культуры.
   Можно привести много других примеров. Создана романтика красоты природы. Очевидно, без усилий романтиков, т. е. особенно чувствительных людей, эта красота производила бы меньшее впечатление. В советские годы поэты и композиторы создали романтический образ тайги, палаток, "дыма костра", "комариного края" и т. д. На самом деле было много непривлекательного, но образ вполне "работал". Была создана романтика службы в армии - в отличие от нынешней ее ассоциации с дедовщиной.
   С другой стороны, романтизация "набросилась" на мышление, постоянно мешая ему выполнять свою великую миссию. Основной закономерностью продуктивного мышления является опора на установленные факты и доказанные положения, строгость и неукоснительность следования правилам логики. Здесь действует принцип реальности. Нехитрые, на первый взгляд законы логики, были результатом колоссальной многовековой работы человеческого интеллекта, его заблуждений и ошибок, мучений и трагедий. Этот осадок человеческих раздумий, эмоций и страданий стал величайшим сокровищем его существования. Логика проста и надежна, как, скажем, топор. Ничего лучшего в области мышления человечество не придумало, с помощью этого примитивного инструмента созданы все материальные и духовные ценности. "А как же воображение, неужели оно имеет меньшую ценность, чем логика?", - спросит читатель. Плоды воображения хороши только под строгим контролем логики - иначе они легко становятся источником предрассудков или разрушительной силой.
   Природа "романтического" мышления имеет прямо противоположный логике характер, оно руководствуется принципом желательности. Кавычки здесь употреблены потому, что мышление в принципе не может быть романтическим, разве что на темы романтических представлений. Когда "романтик" высказывает какую - либо мысль, он думает не о доказательности данного положения, а о яркости и сенсационности, т. е. об ее эффектности. Поскольку романтика по определению призвана создавать впечатление необычности и заманчивости, то ее инструментами являются преувеличения, заострения, неожиданные противопоставления, намеки, парадоксальность, двусмысленность, расплывчатость понятий и т. д., т. е. все, что способно удивить своей неожиданностью. И поскольку вся эта техника постоянно и неутомимо используется в разнообразных устных и письменных высказываниях: житейских, публицистических и тех, что претендуют на научность - она приносит человечеству огромный вред, хотя в отдельных случаях точно сопоставить приобретения и потери от эффекта романтизации бывает сложно.
   Но ведь и рациональное, строго аргументированное мышление часто приводит к неожиданным и парадоксальным выводам - возразит наш оппонент. Да, оно действительно нередко приводит к новым, непонятным и даже шокирующим представлениям, но не вследствие игнорирования дисциплины мышления, а в результате получения новых, еще системно не осмысленных данных.
   Романтизация фактически оказывается сестрой лжи. С помощью придания эффектности она создает впечатление истинности, открытий, прозрений, которые на самом деле не ведут к продуктивным выводам. Она словно ставит привлекательную декорацию для прикрытия чего - либо не заслуживающего особого внимания.
   Приведем пример использования одного из наиболее популярных приемов романтизации - преувеличения, ведущего к созданию эффекта парадоксальности. В статье о способах преодоления различных зависимостей автор пишет, что наряду с алкогольной, наркотической, никотиновой и другими известными видами зависимости существует трудоголизм. Несмотря на свою весьма невинную репутацию, утверждает автор, трудоголизм может быть еще более опасной зависимостью, чем алкоголизм и наркомания.
   Такое заявление, разумеется, производит на многих читателей заметное впечатление своей неожиданностью. Печальная слава алкоголизма и наркомании всем хорошо известна, а здесь оказывается, что трудоголизм может быть еще и пострашнее. Какое открытие! Оно, конечно, вызывает у тех, кто интересуется данной проблемой, некоторый шок. На это и рассчитывает автор, хотя скорее всего он делает это не целенаправленно, а интуитивно. Срабатывает именно интуиция "романтика", взращенная на недисциплинированном мышлении.
   Неужели привычка к постоянной трудовой занятости действительно еще более разрушительно действует на человека, чем то, что неизбежно, если это не лечить, ведет к психоорганическому синдрому, деградации личности, тяжелым заболеваниям? Ни к психической и ни к физической деградации постоянный добровольный труд не ведет. Поскольку это разновидность навязчивого влечения, то она выполняет роль психологической защиты, причем менее отягощенной нежелательными последствиями, чем, скажем, курение. Предполагается, что, лишая человека возможности полноценно отдыхать, физически или культурно развиваться, постоянный труд обедняет личность. Считается, что ущерб для нее столь велик, что трудоголизм можно рассматривать как весьма опасный вариант аддиктивного поведения. Но ведь трудоголизм может развиться только у того человека, который не имеет какого - либо сильного конкурирующего увлечения (если же это труд для заработка, то это не навязчивая привычка, а рациональная необходимость). Постоянное влечение к труду как раз и заполняет пустоту, создавая у человека ощущение занятости и целесообразности своей жизнедеятельности.
   Кроме того, не следует забывать, что это всегда не мартышкин труд, а создание чего - либо полезного, укрепление человеком своего авторитета, т. е. социального престижа - важнейшего условия психологического комфорта. Так что, теряя, допустим, возможность интересного досуга, субъект получает не самую плохую замену. Неужели это действительно можно сравнить с алкоголизмом и наркоманией? Практически же дело обстоит так, что если лишить трудоголика возможности работать, то он как раз и займется пьянством или будет ощущать бесцельность жизни. Вряд ли он начнет изучать иностранные языки, заниматься физкультурой, ходить в библиотеки и театры. Если бы его к этому тянуло, он бы не заполнял свое время бесконечной работой.
  
  
   Демонизация плюс романтизация, плюс фетишизация.
  
  
   В этом типе искажения срабатывает, как следует из названия, тройной эффект. Демонизированная, т. е. огульно раскритикованная и отброшенная идея заменяется другой, подбираемой с использованием эффекта романтизации, после чего последняя подвергается фетишизации. Эффект романтизации, в целом, был проанализирован выше, но в связи с рассматриваемым здесь явлением нелишне напомнить его основные стереотипы, на которые обращено более пристальное внимание в книге "Прихотливые тропы современной морали".
   - Все интересное и неординарное находится далеко по времени или по расстоянию.
   - Все природное естественно, полезно и прекрасно, а все искусственное фальшиво, аморально, вредно для здоровья.
   - Если что - либо оказывается неистинным или вредным, следует обратиться к противоположному по принципу "от противного".
   - Когда - то существовал идеальный мир, а потом все пошло по пути деградации. Мир портится: ухудшается экология, здоровье человека, семейные отношения, мудрость и мораль. Человек становится бесчестным и жестоким, Вообще все становится "не то".
   - Жизнь становится сложнее, возрастают скорости, количество информации, нервные нагрузки и стрессы.
   - Человек должен быть самим собой, а не придатком и винтиком общества.
   - Все неприятности являются результатом чьей - то злой воли.
   - Власть всегда пытается обманывать народ и действовать в своих корыстных целях.
   Особенно вездесущим является третий из указанных здесь постулатов, построенный на формуле суждения "от противного". Он обладает большим потенциалом практического влияния, поскольку прямо указывает на способ изменения неприемлемой реальности. Он представляется крайне убедительным в силу своей логической безупречности и выглядит совершенно четким и понятным в качестве технологической рекомендации. Нужно все менять в противоположном направлении, делать все наоборот - все ясно как день.
   Именно так все и происходит в большинстве случаев в обществах, оказавшихся в состоянии ценностного кризиса, остро ставящего вопрос о необходимости изменений. Этот незамысловатый и столь, как представляется, естественный способ действия обычно настолько внедряется в общественное сознание, что становится "гласом народа", оказывающим влияние на государственных лидеров и даже на многих способных к более тонкому мышлению рафинированных интеллектуалов.
   Если вспомнить наиболее значительные и хорошо известные нам социально - экономические общественные перевороты, везде несомненно присутствует данный сюжет ценностных изменений. Так, революция 1917 года была связана с отрицанием всего "буржуазного", куда попали не только частная собственность и добытые путем эксплуатации богатства, но и весь образ жизни "господ", включая эстетические интересы, коммуникативную культуру, литературную речь. Здесь сразу нужно заметить, что официальная идеология советского государства отнюдь не обесценивала достижения дворянской культуры, но "революционная" стихия создала такой демонизационный ажиотаж посредством фигуры "от противного", что итоговым образованием стала фактическая фетишизация "народных" манер вроде матерщины, демонстративного сплевывания и скандальной эмоциональности.
   Можно привести в качестве любопытного примера курьезный, с сегодняшней точки зрения, факт, показывающий, насколько выразительно проявлялись в то время анализируемые нами искажающие эффекты. В книге А.Б.Залкинда "Революция и молодежь", опубликованной в 1924 году, были помещены "Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата". Среди них было, например, такое. "Половая жизнь как неотъемлемая часть прочего боевого арсенала пролетариата". "Половое влечение к классово враждебному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу или орангутангу". "Класс по целесообразности, имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая".
   Следы мощнейшей фетишизации всего "народного" прослеживаются и сегодня, хотя мы этого почти не осознаем. Правда, что касается половых отношений, то здесь все сметено встречной фетишизацией, идущей от "сексуальной революции" в Западном мире.
   После распада СССР все прелести демонизации - романтизации - фетишизации опять расцвели пышным цветом. Здесь королевой бала выступает, конечно, религия. Атеизм сразу попал в число гнуснейших пороков советской системы, что автоматически обеспечило религии высшую ценность. Накал ее фетишизации таков, что у идеи превратить Украину в клерикальное государство, наверное, найдется немало сторонников, в том числе и из числа высокопоставленных чиновников.
   Очень характерным и выразительным проявлением рассматриваемого нами тройного искажения является отношение населения к теме криминалитета и всего, связанного с ним. Антидемократические нравы советских властных структур, разумеется, подверглись осуждению, а все ее жертвы, соответственно - романтизации. Ее объектами стали не только немногочисленные диссиденты, но и все "жертвы" милиции, т.е. персонажи преступного мира. Именно они вышли на авансцену всеобщей популярности. Подавляющее большинство людей, разумеется, не сочувствует хулиганам и мошенникам, однако в результате романтизации криминала и фетишизации антимилицейского свободолюбия расцвела настоящая поэтизация преступного мира. Всеобщим уважением стали пользоваться песни, которые раньше называли блатными, криминальный жаргон, детали антуража. Абсолютно преобладающей темой киноискусства стала сфера преступлений и всего, связанного с ними.
   Трудно сказать, каков стратегический замысел авторов всех этих бесчисленных "чернушных" фильмов, но объективно это не просто "понимающая" позиция (а как же: современная плюралистическая философия требует понимать каждого), но и самая настоящая героизация преступности. Ведь это не какие - нибудь хлюпики, а мужественные, живущие с постоянным риском, верные, немногословные люди. Место суперменов занимают, конечно, киллеры. Каким таинственным и почти мистическим ореолом окружены их фигуры! Это молчаливые и инфернальные агенты того мира, где решаются судьбы обычных людей. Что - то высшее и потустороннее есть в их роковом ремесле посланцев смерти. И конечно же, не обходится без щемящей сюжетной мелодии сочувственного проникновения в их души, повествующей, что это обычные люди, не лишенные простой человеческой жалости - ну просто у них такая профессия. Нас призывают стать выше примитивного морализма: ведь нужно же кому - то делать и эту работу.
   С особой страстью выразилось презрение к милиции. Все эти "мусора" и "менты" с пафосом вошли в лексикон обычных, законопослушных людей или, во всяком случае, не вызывают у них никакого осуждения. Сразу стал всеобщим и необсуждаемым подтекст подобной позиции, сообщающий приблизительно то, что милиция была одним из главных карательных органов советской тоталитарной системы, и потому отношение к ней может быть только осуждающе - недоброжелательным. Приговор произнесло, конечно, киноискусство, сумевшее среди прочего и узаконить жаргонное словечко "менты". Милиции ничего другого не остается, как смиренно и покаянно принять этот пренебрежительный эпитет.
   И похоже на то, что могучая энергия демонизации, романтизации и фетишизации криминального мира не расходуется безрезультатно. Все чаще появляются сообщения о преступлениях, которые в доромантизационную эпоху просто не могли прийти нашим соотечественникам в голову. Девочка - подросток - совершенно психически здоровая - "заказывает" своих родителей из - за мелкого семейного недоразумения. Другая девочка, чуть постарше возрастом, - и тоже без патологии - делает то же самое по отношению к отцу, чтобы унаследовать деньги, нужные ей для наркотиков. Хорошо чувствуется, что фоном для порождения в сознании людей допустимости подобных страшных деяний является представление об обычности и нормальности кровавого насилия, которое (представление) формируется в результате постоянной демонстрации соответствующих фильмов. Насилие представляется не чем - то из ряда вон выходящим и абсолютно недопустимым, а рядовым элементом человеческой жизни.
   Ну и конечно поэзия физической силы. Владение приемами единоборств, что само по себе совсем неплохо, затмевает своим блеском все остальные достоинства. Когда - то романтизировали труд физиков, инженеров, биологов, геологов - сейчас все это унылая проза. Остались две категории излучающих сияние любимцев успеха - звезды эстрады и виртуозы кулака. Демонизация - романтизация - фетишизация превратилась в эффективный, безупречно работающий механизм, обеспечивающий мотивацию, отбор материала, инструментальные средства. В одной из телепередач в 2008 году российская журналистка, комментировавшая творческие планы кинорежиссера, поставившего "Бригаду", с пафосом и вызовом заявила - видимо, в ответ на неоднократные критические замечания - что режиссера мало интересуют какие - либо моральные соображения - главное шокировать зрителя. Вот уж поистине брызжущая энергией фетишизация "свободы".
  
  
   4. Потребность, вокруг которой структурируется
   личность.
  
  
   Общие очертания потребности в самоутверждении.
  
   Существует универсальное стержневое образование в мотивационной сфере каждого человека - потребность в самоутверждении, т. е. переживание необходимости достаточно высокой самооценки, сравнимой с положительной оценкой других людей.
   Данная потребность в течение длительного времени не была достаточно отражена в систематизированных этических и психологических представлениях. Этика "осьевого времени", ставшая фундаментом дальнейших нравственных представлений, смотрела в противоположном направлении. "Чем строже и безжалостнее ты осудишь себя, тем справедливее и снисходительнее будешь судить других", "Благородный муж винит себя, низкий человек винит других" - учил Конфуций. "Сознание своего несовершенства, - писал И. Гете, - приближает к совершенству".
   Можно сказать, что многие столетия это психологическое явление существовало только как некое родимое пятно психики, которое стыдливо скрывалось от аналитической рефлексии общественного сознания. Существовали идеи величия и славы, но они связывались с особым статусом или с природными качествами героев, а не с естественной потребностью каждого человека. У Теофраста дается описание поведенческих проявлений, которые мы объяснили бы стремлением к самоутверждению, но автор дает им определенно отрицательные характеристики типа "бесцеремонный", "назойливый", "претенциозный", "хвастун".
   Потребность в самоутверждении проникает в большинство мотивов человеческой деятельности. Даже самые близкие к инстинктам побуждения и действия, как правило, не свободны от контроля всевидящего ока самооценки, движимой данной потребностью. Человек подавляет страх, чтобы не осознавать себя трусом, терпит боль, голод, неудобства, если нужно поддерживать ту репутацию, которую он считает приемлемой для положительной самооценки. За свои убеждения, верность которым он считает - справедливо или нет - показателем мудрости, принципиальности и т. д., человек готов отдать очень многое и даже порою саму жизнь.
   Согласно содержанию существующих классификаций, самоутверждение входит в группу социальных потребностей наряду с общением, уважением, принадлежностью к группе, дружбой, любовью, хотя далеко не все авторы декларируют существование такой особой потребности. Каким образом эволюционно сформировалась это мощное образование, можно только предполагать с большей или меньшей достоверностью. Ее врожденными предпосылками, насколько позволяют судить имеющиеся данные, служат инстинкты группирования, соперничества и доминирования высших животных. Решающим фактором превращения этих инстинктов в механизм самоутверждения стала человеческая социальность и понятийное мышление. Они породили формы, традиции самоутверждения и такой механизм его контроля как оценка и самооценка. Как особое психологическое явление оно начало осознаваться лишь в последние столетия, но все же еще долго выступало в обличье различных побуждений и личностных качеств, таких, как честолюбие, тщеславие, честь, достоинство, гордость, самоудовлетворение, самоуважение, самодовольство.
   Самоутверждение всегда включает операцию сравнения. В наиболее близкий круг объектов сравнения входят современники, соотечественники, люди приблизительно той же возрастной группы, уровня образования, профессии, как правило, своего пола. Типичным примером здесь выступают одноклассники, однокурсники, коллеги, приятели, соседи. За этим внутренним кругом идет более широкий, включающий все более или менее сравнимые фигуры современной жизни. Еще далее располагаются все персонажи человеческой истории и искусства. Все это служит тем вечным, неисчезающим фоном, на котором для человека проступает его социальный автопортрет, и, хотя кисть находится в руках самого субъекта, полную и неограниченную свободу творчества удается создать только в той ситуации, которую квалифицируют обидным понятием "бред величия".
  
  
   Отношение общества к потребности в самоутверждении.
  
   Общество и сегодня с опаской относится к самоутверждению в чистом виде, считая ее сомнительным явлением с точки зрения культуры. Многие годы его даже не считали тем психологическим явлением, с которым следует считаться и анализировать в научном плане, а этот термин не включали в толковые словари. Так, его, например, нет в "Энциклопедическом словаре" 1955 года и в "Словаре русского языка" С. И. Ожегова. В российском "Большом психологическом словаре" 2005 года уже признают его существование. "Самоутверждение - стремление человека к высокой оценке и самооценке своей личности и вызванное этим стремлением поведение".
   Дальнейший текст делает понятным осторожное отношение психологии и этики к данному явлению. "Удовлетворение потребности в самоутверждении может достигаться разными путями: путем реальных достижений в какой - либо деятельности или путем создания видимости достижений, когда субъект стремится казаться таким человеком, каким ему хотелось быть, хотя в действительности таковым не является". (6, с. 487 - 488).
   Поскольку самоутверждение каждого человека так или иначе затрагивает окружающих, оно входит в число наиболее значимых социальных явлений, влияющих на взаимоотношения. Расхождения в самооценках, оценках и реальности притязаний становится причиной внутриличностных противоречий и личностных драм, напряженности отношений и конфликтов. Самоутверждение не без основания связывают с возможными неконструктивными и поверхностными поведенческими проявлениями. Когда оно осуществляется через негуманные деяния и берет на вооружение всю изворотливость человеческого разума, то порой представляет немалую опасность. Самоутверждение обладателей власти нередко становится источником неприятностей и бедствий для множества людей. Понятно, что находясь в центре социальных интересов и страстей, культура самоутверждения прошла такой же сложный и длительный путь своего развития, как и культура взаимоотношений во всех ее направлениях.
   Для того, чтобы оценить мощь потребности в самоутверждении, стоит ее сравнить с некоторыми сильными системообразующими идеями. Мы увидим, что, скажем, идею справедливости или гуманности, несмотря на их фундаментальность, можно в сознании отдельного человека или группы людей частично отвести в тень, но с самоутверждением такого никогда не случается. Ни один самый воспитанный и скромный человек не откажется от внутреннего убеждения в том, что важнейшей целью его жизни является приобретение самоуважения в том или ином качестве, хотя бы в качестве скромного, не пытающегося выделиться человека.
  
  
   Жизнестойкость потребности в самоутверждении.
  
   Таким образом, самоутверждение как более или мене отрефлексированная потребность находится как бы посредине между идеей и антиидеей, поскольку считается обществом этически сомнительным процессом. Но оттого, что общество настороженно относится к чистому самоутверждению, это побуждение отнюдь не становится менее энергичным у отдельного человека, оно фактически стоит почти за всеми социальными побуждениями и поступками. Наиболее непосредственно самоутверждение, как уже отмечалось, связано с самооценкой. Человек почти в любой, даже явно проигрышной, с посторонней точки зрения, ситуации, находит себе оправдание и опору для той или иной меры положительной самооценки. Уместно сравнение с "Ванькой - встанькой" - игрушкой, которая всегда принимает вертикальное положение. Проблем немало и сломы, конечно, бывают, о чем свидетельствуют депрессии и суициды, но, в целом, самоутверждение является достаточно эффективным.
   Отдельный человек, вопреки этическим нюансам, несомненно, признает закономерность потребности в самоутверждения. Он понимает, что, помимо того, что ему хочется реализовать свои способности - самовыразиться, и найти устраивающее его место в обществе - самоопределиться, он нуждается в достаточно высокой оценке своей личности как необходимого условия приемлемой самооценки. Успешное самовыражение и самоопределение еще не обязательно устраивает человека, если там нет самоутверждения. Существует немало вариантов подобной ситуации. Так, например, писатель, композитор, актер, ученый, обладающий известностью и званиями, казалось бы, достаточными для высокой самооценки, может быть совершенно неудовлетворенным своими достижениями в свете сравнения себя с тем уровнем, который он считает необходимым для самоуважения. Есть случаи конъюнктурных громких репутаций, обладатели которых не могут не признавать сами для себя обмана, хотя они, конечно, всячески стремятся держать хорошую мину.
   Многие люди, может быть, и не употребляют термин "самоутверждение", но они несомненно формулируют для себя это явление в каких - либо иных выражениях. Даже если человек ни разу не сказал себе что - нибудь наподобие "Я должен себя уважать", или "Я сделаю все возможное, чтобы быть не хуже других", он множество раз обнаруживает присутствие потребности в самоутверждении своими косвенными высказываниями, эмоциональными реакциями и поступками. Так, любой человек радуется похвале, огорчается по поводу критики, всегда стремится произвести хорошее (как он его понимает) впечатление на других, обижается на равнодушие или плохое отношение, даже если оно совершенно ему не вредит, очень любит чем - нибудь прихвастнуть. Известно, что все, в том числе и очень умные, рассудительные люди, падки на лесть, комплименты, знаки одобрения. А чего стоит радость по поводу выигрыша во всяких соревнованиях, пусть даже самых бессмысленных и шутливых! Разгадывание кроссвордов - в значительной мере, из той же области. Так приятно осознавать, что ты обладаешь какой - то сообразительностью и эрудицией! Образно говоря, стремление к самоутверждению пылает ярким пламенем, а соответствующее представление так или иначе присутствует в сознании человека.
   И, независимо от того, насколько отчетливо оно осознается и декларируется индивидом, все остальные ментальные конструкции проходят через него, как через фильтр, контролируются и оцениваются ею. Это, в первую очередь, касается моральных и наиболее существенных мировоззренческих идей, наибольшим образом определяющих социальную позицию человека и его социальную идентификацию. Достаточно зрелый индивид относится, например, к идее честности не бесстрастно и чисто теоретически, признавая ее правильной и справедливой, как она воспринимается большинством людей на уровне этической абстракции - а вплетая ее в свою Я - концепцию таким образом, чтобы она не помешала его самоутверждению. Если его жизненный опыт содержит существенные конфликты с честностью, то скорее всего эта идея будет всегда стоять под знаком вопроса. Человек, твердо усвоивший религиозную догматику, разумеется, будет всячески сопротивляться признанию ценности атеизма, чтобы не расшатывать самоуважения, построенного на отождествлении себя с религиозными ценностями.
   Читатель - скептик, наверное, заметит, что, такое просеивание идей через фильтр самоутверждения должно привести к преобладающей аморальности, поскольку вряд ли кто - нибудь всегда безгрешен в моральном отношении. Действительно, рыцарей без страха и упрека весьма трудно себе представить, а потому индивид должен отбрасывать сложные для выполнения моральные нормы. Возможно, так бы оно и было, если бы моральные представления появлялись в жизни человека в его зрелом возрасте и накладывались на имеющийся жизненный опыт. Но, к счастью, под влиянием детских впечатлений формируются личностные идеи справедливости, гуманности и их производные. Сюда входят и те составляющие идеи борьбы, которые способствуют конструктивной активности. Требования развития, стремления к достижениям, честности, долга, правдивости, милосердия, дружбы, сочувствия, смелости и т. д. встраиваются в сознание ребенка и уже почти никогда не подвергаются полной дискредитации, нивелированию, уничтожению.
   Формируется некий каркас представлений, задающий ориентиры для самоутверждения. В дальнейшем он оказывается окруженным иными, самыми различными идеями и все же его направляющая функция всегда остается в рабочем состоянии. Сформировавшийся "организм", конечно, получается неоднозначным, в том числе и весьма оппозиционным некоторым признанным ценностям, но благодаря существованию такого "автопилота" самоутверждения, общество, в целом, может существовать на исторически достигнутом культурном уровне.
   Примеров прохождения компонентов общественного сознания через фильтр самоутверждения, существует великое множество, и они, в общем - то, хорошо известны. К наиболее очевидным фильтрам относятся собственные успехи и надежды на них, Я - идеальное, а также установки гендерного, расового, национального, религиозного, общекультурного и профессионального характера.
  
  
   Удовлетворенность и неудовлетворенность
   самоутверждением.
  
   Обладая мощным потенциалом, самоутверждение выступает в нескольких "ролях". Так же, как на почве полового влечения выросла любовь, самоутверждение превратилось в самоопределение, самовыражение, самореализацию, самоактуализацию. Все эти потребности и деятельность, направленная на их удовлетворение, признаются реально существующими и необходимыми. Самоактуализация, благодаря работам К. Гольдштейна, А. Маслоу и других исследователей получила статус не только важнейшей потребности, но и высшего уровня личностного развития.
   Человек реализует свои способности, знания, умения, физические данные и культурные навыки в различных сферах жизнедеятельности с пользой для себя и общества, в чем и заключаются все "само" процессы, удовлетворяющие его потребность в самоутверждении. Жизненные достижения человека могут объективно выглядеть средними или даже незначительными, но он оценивает их как нормальные в соотношении со своими возможностями, особенностями своей биографии, либо твердо веря в будущие успехи. В этих случаях нет заметного внутреннего конфликта и проблема самоутверждения не тревожит своей актуальностью.
   Но далеко не всегда все складывается так благополучно. Для многих людей удовлетворяющее их самоутверждение становится самой сложной задачей их жизни. Можно назвать как минимум две типичных причины существования данного явления.
   1.У человека не хватает ресурсов для минимального, т. е. хоть как -то объективно достаточного самоутверждения, что понимают и окружающие, и он сам. Как временное явление это нередко наблюдается у новичков в какой - либо деятельности, либо у людей со слабо выраженными способностями. Там, где достаточно приобретения некоторого опыта, со временем проблема решается, но в сложных, особенно творческих профессиях, где отсутствие способностей бывает трудно компенсировать опытом, дефицит самоутверждения может стать постоянным. Нередко причиной выступает неудачно выбранная профессия, явный дефицит настойчивости и предприимчивости, слабые коммуникативные качества. Та же картина порой наблюдается в семейных отношениях в связи с тем, что человек "не дотягивает" до притязаний партнера.
   2. Второй вариант заключается в том, что имеется достаточно ресурсов для среднего или даже вполне успешного самоутверждения, но человек обладает повышенной потребностью, в связи с чем имеющийся успех расценивается им как недостаточный. Причины завышенных притязаний могут корениться либо в стиле семейного воспитания, либо в ранних, но не оправдывающих дальнейших ожиданий успехах, как это иногда бывает у детей - "вундеркиндов", либо являются конституциональными особенностями психики, как, например, у демонстративных или застревающих личностей. Типичными представителями данной категории являются те, кто, обладая хорошими данными, не сумели развить свой успех из - за недостаточной энергичности, либо прервали его, поддавшись дурным привычкам или гедонистическим увлечениям.
   В ту же группу следует включить тех, кто был бы вполне доволен самоутверждением, если бы рядом не оказался яркий пример еще большего успеха на аналогичном поприще, затмевающего их собственный. Представители данной категории нередко многие годы переживают противоречие между притязаниями и реальностью.
   Неудовлетворенная потребность в самоутверждении редко проходит без попыток компенсации в той или иной форме. В лучшем, социально благополучном варианте это выглядит как переключение на другой вид деятельности или перенесение внимания на другие ценности. В первом случае это может быть воспитание детей, создание материального достатка, бытового комфорта, эротические похождения, интересные любительские увлечения, интерес к искусству, и т. д. Во втором случае наблюдается выдвижение на первый план иных ведущих ценностей, самоутверждение в овладении которыми снимает проблему. Нередко это выглядит как погружение в религиозную или иную мистику, создание какой - нибудь иной групповой идентичности.
  
  
   Пути конструктивного самоутверждения.
  
   В принципе, в обществе всегда существовала и существует достаточно четкая система представлений о путях и возможностях самоутверждения во всех "клеточках" общественного организма. Она так же обязательна и вездесуща, как, скажем, система руководства и подчинения. Всегда хорошо известно, какой статус, какие качества и достижения чего стоят. Сознанием этого проникаются с детского возраста. "Что такое хорошо", сообщается в каждой жизненной ситуации, и это является путеводителем для конструктивного самоутверждения.
   В дополнение к универсальной востребованности каждого человека общество еще на доцивилизационном уровне создало социальную стратификацию (где, очевидно, доминировал механизм не самоутверждения, а выживания), которая помогала каждому определить границы своих притязаний. По мере демократизации общественных отношений происходило постепенное выравнивание социальной ценности и расширение возможностей самоутверждения всех членов человеческого сообщества. Если, скажем, сына средневекового крестьянина или цехового ремесленника все направляло на профессию и образ жизни его родителей, то в современных условиях расширился выбор и профессиональных вариантов, и развития всех возможных способностей. Значительно меньше стало ограничений, связанных с нормами статусного поведения, например, возрастных, половых, семейно - ролевых, служебных, религиозных, а сословные нормативы, господствовавшие тысячелетиями, вообще ушли в прошлое. В ресурсы самоутверждения во все большей мере включались не только профессиональные и статусные, но и сугубо личностные качества, связанные с индивидуальным своеобразием, такие, как способности, эрудиция, любознательность, чувство юмора, общительность, синтонность, обаяние, скромность и т.д.
   Современный человек даже без выдающихся способностей и чрезвычайных усилий вполне находит возможность для удовлетворительного самоутверждения в одной или нескольких областях жизненной практики. В этом плане можно сказать, что общество имеет широкий диапазон принятия. Оно ценит различные умения, знания, элементарное трудолюбие, исполнительность, честность, вежливость, приветливость, эмпатию, чувство юмора, внешнюю приятность и многое другое. Большинство людей самоутверждается, исполняя обычные профессиональные, семейные, дружеские обязанности, проявляя при этом энергию, настойчивость, ответственность, честность, обязательность, верность, дружелюбие, солидарность. А поскольку человек с помощью психологической защиты способен еще и преувеличивать свои достоинства, то неудовлетворенности самоутверждением вроде бы и вообще не должно быть.
   Если подросткам порой кажется, что они обделены чем - то совершенно необходимым (например, для мальчиков это зачастую физическая сила, ловкость, смелость), то, входя во взрослость, они уже понимают, что каждый может приобрести социально ценные качества и быть достаточно признанным в той или иной сфере жизнедеятельности. Даже простого внимания к другим людям бывает достаточно, чтобы человек ощущал теплоту человеческого принятия.
   Наиболее универсальным и безотказным средством самоутверждения было и, по - видимому, всегда будет честное выполнение человеком своего профессионального и семейного долга. Это действительно великое явление человеческого бытия, некий хлеб самоутверждения. Какую бы незначительную должность не занимал человек, ответственное отношение к ней обеспечивает ему минимум уважения, позволяющий "держаться на плаву" положительной самооценки. То, что "человек красит место" выступает очень важной социальной и психологической закономерностью. Здесь нужно отметить, что висевший в советское время, образно говоря, на каждом заборе лозунг "Всякий труд почетен", вызывающий теперь у многих презрительную усмешку ("пытались подсластить пилюлю эксплуатации"), имел на самом деле очень высокую психотерапевтическую ценность без какой - либо обратной стороны медали. Но для многих людей существует возможность не просто минимально честного труда, что уже немало, но и неплохих достижений в качестве специалистов своего дела, новаторов, уважения коллег и знакомых.
   Выполнение семейного долга, особенно по отношению к родителям и детям, также выступает проторенной тропой самоутверждения, а что касается детей - даже смысла жизни. Это не очень "греет" в ранней молодости, но часто выходит на первый план в зрелом возрасте.
   Нужно указать, конечно, и на роль гражданского долга. Его выполнение "замаскировано" обязательностью некоторых моментов, например, службы в армии и тем, что принятие важнейших решений передано руководящим инстанциям. Однако, в принципе, его выполнение, безусловно, способно давать значительную возможность для самоутверждения, и по мере превращения общества в "гражданское" она возрастает.
   К типичным и, пожалуй, наиболее популярным вариантам самоутверждения, безусловно, относится обретение престижного социального статуса. Стремление стать руководителем (начальником) - присуще, пожалуй, большинству людей, хотя в этом не принято признаваться, поскольку это обычно связывают с тщеславием. Но, хорошо это или плохо, социальная структура не может обходиться без больших и малых руководителей, и это становится истинным подарком для самоутверждения миллионов людей. Руководящая должность создает благостный и непобедимый обман. Каким бы рассудительным и критичномяслящим не был человек, он не может не поддаться иллюзии, что почтительность подчиненных - это признание его личностных качеств, а не служебного положения. Руководящая должность сразу поднимает его на более высокий номинальный уровень человеческого качества, чего он, возможно, никогда бы не добился в положении рядового функционера. Если оценивать существование всяческой служебной иерархии как средства самоутверждения в общем плане человеческого выживания, то его, вероятно, просто трудно переоценить.
   Таким образом, социальный прогресс принес человечеству великое благо расширения возможностей самоутверждения. Однако оно является неиссякаемой и никогда полностью не удовлетворяемой потребностью, которая, хоть и не декларируется в своем явном виде, но от этого не становится менее значительной. Создание более широких возможностей усилило данное стремление. Этому в сильнейшей степени способствуют средства массовой информации, постоянно демонстрирующие и рекламирующие все виды социального успеха. Они создают впечатление, что высокий уровень привлекательности, достатка, комфорта и престижа является нормой. У них, конечно, свои рабочие задачи - рейтинг популярности, прибыль и т. д., их меньше всего беспокоит какая - то химерная проблема самоутверждения, если бы она ими и осознавалась. Но, объективно оценивая ситуацию, следует сказать, что беспрерывная популяризация успеха создает видимость его легкой доступности, раздувает и энергетически насыщает стремление к самоутверждению. В итоге рекламирование успеха усиливает потребность в перспективе и неизбежно порождает какую - то часть разочарованных и как бы обманутых обещаниями. А те, кто не чувствуют себя победителями, пытаются компенсировать неудачи другими способами, что будет рассмотрено ниже.
  
  
  
   Самоутверждение с помощью социальной солидарности.
  
   Самым значительным результатом общественного образа жизни в плане самоутверждения стало то, что цели жизнедеятельности человека охватывают не только удовлетворение биологических потребностей, благополучие рода или семьи, но и поддержание ценностей широкой человеческой общности: идеологии, мировоззрения, права, морали, эстетических представлений. Согласие с этими ценностями и реализация их в поведении становится достаточным или даже решающим фактором его самоутверждения. Для многих людей это служит надежным килем, который не позволяет перевернуться их "лодке самоутверждения". Даже при неудачах, поражениях и критическом отношении к некоторым своим недостаткам они, в целом, ощущают достаточное самоуважение вследствие верности социальным ценностным ориентациям.
   Уже простое нахождение в более или менее постоянной группе дает возможность для самоутверждения, поскольку человек, занимаясь общим делом и решая общие проблемы, вызывает к себе некий интерес и включает эмпатию других членов группы. Каждый человек имеет некоторые привлекательные свойства, владеет информацией, как - то способен заинтересовать собой, проявляет интерес к другим, находит приятелей, поэтому возможности самоутверждения при включении в группу, как правило, возрастают.
   Различные общности - семейные, учебные, производственные, приятельские - стали важной, если не одной из основных, средой самоутверждения каждого. Успешнее всего это получается в группах, с которыми человек себя идентифицирует и с целями которых он проявляет солидарность. В этом случае он чувствует благожелательное отношение к себе со стороны группы, более охотное признание своих достоинств и, соответственно, большее удовлетворение процессом самоутверждения. Оптимальны такие объединения, как дружная семья, компания друзей, единомышленников, место работы, в котором человек пользуется авторитетом.
   Грандиозное явление социальной солидарности способствует самоутверждению человека даже помимо его высокой престижности в группе. В больших общностях оно связано языком, национальностью, государственностью, идеологией, религией, партийной принадлежностью и т. д. Объединяющими узами является факт принадлежности к определенному человеческому сообществу и менталитету. Самоутверждение в этих случаях мощно подкрепляется авторитетом тех общественных институтов, с которыми происходит солидаризация. В более локальных группах подключается коллективизм, товарищеские и дружеские отношения.
   Феномен социальной солидарности срабатывает и в более противоречивых случаях. Речь идет обо всяких оппозиционных, диссидентских мировоззренческих или политических позициях, когда человек или группа противостоит мнению большинства. Здесь нет чистого индивидуального противостояния, хотя такое впечатление может создаваться. Чаще всего инакомыслящий опирается на вероятную поддержку где - то существующих или даже воображаемых единомышленников. Иногда диссидент солидаризируется с мыслителями других эпох, предполагая существование сторонников данной идеологии, в лице самых авторитетных личностей. Чувство социальной солидарности, хоть и в неявной форме, здесь также присутствует, так что подобное самоутверждение полноценно использует тот же самый механизм.
  
  
   Самоутверждение с помощью моды.
  
   Поистине подарком судьбы и живительным источником самоутверждения является такой продукт социальности, как феномен моды. Удивительно, что ни один скульптор еще не создал величественную статую этой благодетельницы человеческого рода. Миллиарды людей самоутверждаются в следовании моде в одежде, прическах, манерах, бытовом дизайне, речи, интересах, мировоззрении, литературных или музыкальных вкусах и т. д. Существует многочисленная категория фанатиков моды, для которых священен авангардизм во всех проявлениях жизнедеятельности и, если завтра будет модно, скажем, носить собачьи намордники, найдется масса последователей, которые будут вдохновенно это делать. Трудно даже найти подходящее сравнение для той роли, которую играет мода. Это что - то вроде хлеба социальных потребностей, универсального бальзама для болячек, вызванных зудом самоутверждения.
   Мода существовала всегда. Если вспомнить классическую литературу, у дворян она была одна, у крестьян - другая, у мещан - третья. Соответствие сословному, возрастному, имущественному статусу считалось необходимой нормой поведения. Когда крестьяне хотели посмешить друг друга, они надевали что - нибудь похожее на предметы господского гардероба, и коверкали речь на иностранный манер. Бедный мещанин, который слишком пытался походить одеждой или манерами на "господ", подвергался осуждению и насмешкам со стороны представителей своего сословия, но в рамках своих всем известных предписаний он мог модничать, сколько угодно. Если же он получал образование и был достаточно состоятельным, его притязания на внешние признаки более высокой страты рассматривались как проявления здорового честолюбия. В те времена мода объективно не только способствовала массовому самоутверждению, но и действительно подтягивала вкусы и представления низших сословий к более высокому культурному уровню.
   В наше время благодаря СМИ мода значительно унифицировалась и в большинстве своих проявлениях стала массово доступной. И в США, и в Австралии, и в Бразилии преобладает та же одежда с небольшими вариациями. Унифицируется популярная музыка, танцы, изобразительное искусство, пища, дизайн жилищ и т. д., но не следует пылать антиглобалистским негодованием, поскольку это идет не за счет забвения национальных культур, а за счет включения всего интересного в общемировую культуру, доступную для знакомства. Традиционная мода на внешние признаки заметно теряет свою некогда существовавшую кастовость и элитарность, и даже появляется мода на пренебрежение модой. Но, в принципе, стремление быть модным бессмертно и поэтому, естественно, что интерес направляется на нечто иное, в частности, лексикон. Пожалуй, хитом моды сейчас является молодежный сленг. Это ярко проявляется в том, что даже хранители нормативной речи - радио и телевидение не могут устоять против соблазна пококетничать всеми этими "прикольно", "классно", "оторвались", "подвисли", и т. д.
   Известно, что в советское время ко всякой моде относились весьма предосудительно как к чисто буржуазному явлению, хотя пытались не отставать от нее абсолютно все, в том числе и сами критики моды. Всякие там узкие брюки считали следствием тлетворного влияния Запада. Существовало общепризнанное мнение о ведущей ценности духовного содержания. Сейчас об этом содержании пишут не меньше, называя его уникальностью и аутентичностью личности, но моду не критикуют, признав ее безвредной шалостью и даже средством выражения этой самой внутренней подлинности. Увлечение уникальностью само является философской модой и доказательством того, что она действительно служит великим и спасительным средством "выпускания пара" из котла, находящегося под давлением потребности в самоутверждении.
  
  
  
   Самоутверждение с помощью цинизма.
  
   В плане нашего анализа самоутверждения как стержневой личностной потребности важно рассмотреть его "злокачественный" вариант, при котором оно выходит за рамки указанных конструктивных возможностей. Здесь распространенным механизмом выступает создание образа человека, стоящего выше популярных ценностей, в чем якобы проявляется его мудрость, оригинальность и вольнодумство. На двух последних качествах стоит остановить отдельное внимание.
   Как известно, социальная организация исторически менялась в направлении возрастания роли отдельного, рядового члена группы. Преобладающая роль социального статуса постепенно уступала место роли полезных личностных качеств индивида: интеллекта, воли, моральных достоинств. Вольнодумство, которое некогда дозволялось только представителям элиты, постепенно приобретало все большую допустимость. Престиж и популярность вольнодумства непрерывно возрастали. Это было, в целом, прогрессивным явлением как в плане демократизации отношений, так и обогащения человеческих представлений. Вольнодумство образованных и талантливых людей сыграло в истории чрезвычайно прогрессивную роль, примером чего служит, например, творчество ученых - материалистов и французских философов - просветителей. Но, если вольнодумство философа способно сформировать какой - либо новый взгляд на действительность, то у малоразвитого и амбициозного человека оно очень часто приводит к голому, непродуктивному отрицанию.
   В наши дни независимость и оригинальность мышления являются в высшей степени престижными, поистине культовыми качествами. Степень притязаний на обладание ими связана с личностными качествами, уровнем знаний, профессиональной компетентностью. Если же доминирует голое отрицание и негативизм, т. е. здесь присутствуют личностные мотивы, о которых сказано выше. Примитивное вольнодумство зачастую идет по хорошо проторенному пути, базируется на богатой традициями субкультуре. В типичных случаях оно заключается в дискредитации некоторых моральных ценностей, т. е. в том, что называют цинизмом. Поскольку всегда существовало немало негативистов, сформировалась целая субкультура цинизма, занявшая в общественном сознании свое вполне определенное и устойчивое место.
   Объектами снижения традиционно являются честность, трудолюбие, законопослушание, этическая избирательность в любви. Уважение к данным моральным нормам считается у негативистов чем - то вроде детского послушания, проявлением покорности, нетворческого мышления, обывательской узости взглядов, т. е., если определить это в целом, - личностного примитивизма. В противоположность этому "реалистическое" отношение к данным нормам расценивается как стремление к свободе и личностной независимости.
   Техника снижения заключается в использовании пренебрежительных и презрительных обозначений того, что связано с указанными моральными ценностями. Так, по поводу труда - причем совсем не обязательно принудительного или нелюбимого - существуют выражения типа "пахать", "вкалывать", "горбатиться" и пренебрежительные пословицы вроде "Работа не волк - в лес не убежит". Что касается любви, то на основании существующей лексики по поводу половых отношений у каких - нибудь инопланетян, посетивших нашу планету, сложилось бы представление о полной и страстной ненависти значительной части людей к этой сфере их существования.
   Этот крайне распространенный и потому привычный цинизм на самом деле является "ненастоящим" и демонстративным. В действительности честность, трудолюбие и т. д. высоко ценятся всеми, поскольку от их недостатка время от времени страдает каждый. Точно так же каждый хочет, чтобы его более или менее постоянные отношения с представителями противоположного пола были достаточно искренними, теплыми, т. е. имели хотя бы элементы того, что обозначают словом "влюбленность". Настоящим и искренним является не пренебрежение к честности, любознательности, красоте и т. д., а желание самоутвердиться с помощью отрицания того, что якобы является показателем внутренней несвободы, примитивизма, "сказочками для наивных".
   Картину развития психологии цинизма на отечественном пространстве можно представить приблизительно следующим образом. Ее взрыв наиболее очевидно связан с отменой крепостного права. До этого возможности самоутверждения крестьянского населения резко ограничивались личной зависимостью и, соответственно, незначительной социальной мобильностью. После отмены возможности резко расширились. Это совпало и с разрушением сельской общины, которая ощутимо влияла на поведение деревенского населения, направляя его в русло следования традициям патриархального семейного и общественного уклада.
   Поскольку уровень притязаний всегда крайне чуток к появляющимся возможностям, произошел резкий рост потребности в самоутверждении в низших слоях российского населения. Не следует забывать, что и Западная философская мысль подбрасывала в этот период весьма острые и бударажащие идеи, примером чего прежде всего выступили работы Вольтера, Дидро, О.Конта, Ф.Ницше, М. Штирнера, К.Маркса. Взлет этой потребности проявился почти во всех областях общественной жизни Российской империи. Совершенно очевидным положительным плодом своеобразной психологической революции явилось то, что появился многочисленный отряд разночинной интеллигенции. Столь же закономерным, но менее однозначным по своим последствиям явлением стал бурный расцвет неконструктивных способов обсуждаемой потребности. Последние, естественно, существовали всегда, но в дворянской среде они имели все - таки достаточно тонкие формы, в то время, как в крестьянско - мещанском социуме ими служили низкопробная ложь, хвастовство, выставление напоказ силы и богатства, позерство, демонстративность, критиканство и негативизм с его самой острой формой - цинизмом.
   Во второй половине Х1Х - начале ХХ века стали весьма характерными такие новые явления массовой культуры как дерзость и бытовое хулиганство. Возможно, наиболее показательным явилось появление криминальной субкультуры, носителями которой служили "профессионалы" криминала, т. е. правонарушители, находящиеся в принципиальной оппозиции к закону и морали и бравирующие своим преступным образом жизни. Сначала их называли "фартовыми", а позже появилось слово "блатные". Все это было как бы институциализацией негативистического самоутверждения и цинизма.
   Советская власть, в принципе, расширила возможности самоутверждения рядового человека, устранив сословное деление и резкое имущественное неравенство. Развитие системы образования и культуры действовали в том же направлении. Но идеологическая оппозиция ко всему "буржуазному" и поддержка всего "народного" практически вылилась в терпимое и сочувственное отношение к негативистической субкультуре, грубости манер и нецензурной лексике.
   Самоутверждение с помощью цинизма стало привычным пластом советской практической морали, хотя в принципе это считалось проявлением девиантной субкультуры. На уровне официальной оценки брутальность квалифицировалась как пережиток дореволюционной крестьянско - мещанской культуры, и в этом объяснении содержался идеологический подтекст: вот, мол, до какой жизни был доведен народ в результате классового антагонизма и эксплуатации.
   По большому счету, это и был пережиток, но только не классовой морали, а низкопробного самоутверждения менее образованной и развитой части общества. Однако этот пережиток оказался очень живучим вследствие, как уже сказано, идеологического сочувствия народной культуре, из которой, как слово из песни, невозможно выбросить всяческую брутальность. Ярким свидетельством этого сочувствия было, как известно, то, что уголовники считались для правоохранительной системы "социально близкими" в отличие от "антисоветчиков", среди которых преобладали интеллигенты.
   Не менее интересное развитие цинизма происходит и в наше время в связи со сменой идеологической ситуации. Если попытаться посмотреть на это отстраненным взглядом, получается нечто нелепое и, на первый взгляд, труднообъяснимое. Постсоветское общество с пафосом открестилось от навязываемой советской властью идеологии и морали, открывшись навстречу личностной свободе, самовыражению, самотождественности и всякой прочей "самости". Написано множество книг и статей, превозносящих этот золотоносный клад - аутентичное, творческое содержание личности, т. е. то умное, тонкое и благородное, что советская идеология закрывала и сковывала своими занудливыми штампами и что теперь, наконец, хлынет чистым потоком в нашу жизнь и культуру. Оно и хлынуло, и оказалось... матерщиной.
   Оказывается, нет более адекватной формы для выражения творческого потенциала и современной, европейской раскованности, чем тот самый крестьянско - мещанский мат. И как он блестит, переливается, радует слух богатством смыслов и подтекстов, остроумием, и главное, - вечной свежестью! Вот, оказывается, какой родник неиссякаемой мудрости, свободы, радости существования создали наши лапотные предки, и вот от какого наследства пыталась - хотя бы на уровне деклараций - отказаться эта косная советская власть! В этом была ее роковая ошибка. Она пыталась вбить в головы свободного и творческого народа образы Татьяны Лариной, Лизы Калитиной, Андрея Болконского, князя Мышкина - эти выморочные плоды порожденного ложными идеями дворянского гуманизма.
   Постсоветская культура взяла на вооружение аутентичное и глубинное содержание народной души и гордо понесла его в наше европейское, демократическое, цивилизованное будущее. Появилось большое количество записанных на видеодисках фильмов, где передовые сценаристы и режиссеры дают зрителям возможность припасть к животворному нецензурному источнику. При всем разнообразии сценариев "кайф" сводится к мордобою и сладостному, благословенному мату. Развлекатели в различных модных "клабах" работают на уровне прозрачных намеков, а зрители, понимая тонкость художественного вкуса, благодарно смеются. Нецензурщина стала модной, а мода - это несокрушимая и победоносная сила, она вовлекает в свою сферу притяжения и многих из тех, кто, в принципе, не приветствует вульгарность и не испытывает в ней потребности. Они против брутальности, но, если это гламур и эксклюзив, тогда, конечно, другое дело!
   Это несколько проясняет невольно возникающий вопрос: зачем прибегать к цинизму вполне успешным в самоутверждении людям, зачем, например, на репетициях обильно уснащать свою речь матерщиной популярнейшему театральному режиссеру? Можно увидеть как минимум две причины данного явления. Во - первых, это не совсем его личная реакция, а поведение в духе модной субкультуры. Во - вторых, потребность в самоутверждении настолько сильна, что просто напрашивается слово "ненасытна". Когда появляется какая - либо новая возможность, то даже вполне удовлетворенный своим престижем человек редко отказывает себе в удовольствии лишний раз потешить свое самолюбие. "Истинно современный стиль общения" как раз и представляется данному режиссеру (как, к сожалению, и многим иным деятелям культуры) таким дополнительным средством самоутверждения.
  
  
  
   5. Системная конструкция личности.
  
  
   Общий характер системности личностных идей.
  
   То, что все компоненты содержания личности взаимосвязаны определенным образом, не вызывает сомнений, а ее цельность является, в целом, одной из популярных психологических истин. Но поскольку личность представляет собой сложное образование, содержащее множество элементов, соподчиненность и взаимозависимость последних представляет далеко не всегда понятной. Самого субъекта это, как правило, мало беспокоит, поскольку всякие противоречивые побуждения он устраняет или объединяет с помощью эмоционального или волевого порыва и психологической защиты, а их мотивы, если они ему непонятны, нередко просто оставляет без объяснения. Но для теоретического анализа этот вопрос является достаточно важным.
   Следует напомнить, что система личностных идей является подсистемой общей личностной системы, включающей все факторы мотивации поведения человека, такие, как потребности, характер, социальные роли, привычки и т.д. Недремлющим и ревнивым контролером всего этого "хозяйства" выступает Я - концепция индивида с ее энергетическим источником - стремлением к самоутверждению. В центре личностного мира находится пылающий факел установки "я хороший, я достойный, я не хуже других, я в чем - то лучше других". Все, происходящее с человеком и воспринимаемое им: идеи, события, другие люди - оцениваются через призму этой установки.
   Системность личностных представлений проявляется в том, что отдельные взгляды и убеждения человека не являются рядоположными и независимыми, а становятся подсистемами общей смысловой конструкции.. Основанием для системы выступает центральное убеждение, устанавливающее смысловые связи в рамках системы и становящееся системообразующим для нее. Здесь действуют внутрисистемные закономерности, специфические для когнитивной сферы, т. е. информативность, логичность, аргументированность, непротиворечивость и т.д. В силу вступает такое общее свойство систем, как эквифинальность - способность системы достигать состояний, не зависящих от исходных условий и определяющихся только параметрами самой системы. Это является следствием того, что система обладает синергичностью, т.е. свойством создавать однонаправленность компонентов системы, которая усиливает эффективность ее функционирования. Открытость личностной системы идей предполагает включение в нее новых представлений, которые либо усиливают системное качество, либо, обладая эмерджентностью, могут воздействовать в сторону его изменения вплоть до формирования иной системы. Но пока данная система существует, ее характер в определяющей степени задается системным основанием.
   Представим в качестве примера человека, система идей которого базируется на ведущей идее справедливости. Руководствуясь данным убеждением, человек, конечно, старается поступать справедливо, но вот, допустим, он допускает несправедливый поступок. Самооценка субъекта страдает, и он, поддаваясь человеческой слабости и склонности к лукавству, старается снизить свои стандарты справедливости, т.е. "давит" на свою систему идей. Поддается ли она с готовностью команде сверху или сопротивляется, стараясь сохранить свое системное содержание и целостность? Несомненно, система обладает определенной устойчивостью, базирующейся на внутрисистемных содержательных связях. В результате человеку трудно отказываться от сложившихся убеждений, и, если он под давлением чего либо внешнего все же отступает от них, то переживает очень неприятное состояние когнитивного диссонанса. Существование внутреннего конформизма как негативно оцениваемого явления только подчеркивает закономерную тенденцию системы идей к самоподдержанию.
   В данном разделе делается попытка показать типы и содержание наиболее очевидных систем личностных идей с характерными для них системными связями. Следует сказать, что это выступает не очень легкой задачей. Во - первых, системность достаточно явно проявляется не во всех представлениях и поступках. Во - вторых, системные связи далеко не всегда выступают заметными и понятными вследствие многообразия жизненных ситуаций, психологической защиты субъекта и других обстоятельств. А поскольку информационный поток возрастает и внутренний мир человека становится разнообразнее, обогащаются мотивационные составляющие поведения, усложняющие содержание личности. Все же аналитические усилия позволяют предположительно выделить наиболее очевидные варианты.
  
  
  
   Одноосновные личностные системы.
  
  
   Положительное содержание одноосновных личностных
   систем.
  
   В современном мире подобный тип, очевидно, не является преобладающим, а его содержание заслуживает различной этической оценки. Речь идет о людях, у которых большинство важных для них представлений логически и эмоционально исходит из основной системообразующей идеи и непротиворечиво связано с ней. Это те, кого называют цельными личностями. Воображение рисует образ человека, живущего в мире с окружением и наполняющего его только теплом, но это не всегда так, поскольку все зависит от содержания системообразующей идеи. Все же, в целом, благодаря отсутствию или незначительному проявлению когнитивного диссонанса, индивид должен меньше страдать от внутренних противоречий и терзаний, что, как известно, благоприятствует психологическому комфорту.
   Начнем с наиболее социально одобряемых вариантов. Пожалуй, одним из самых привлекательных среди них является центрированность на идее гуманности. Примером могут служить люди, полностью посвятившие себя милосердию и, что принципиально важно, видящие в этом не только долг - в таком случае это могут быть люди не милосердия, а долга - но и удовлетворение потребности именно в такой деятельности. Когнитивный, эмоциональный и поведенческий компоненты мотивации у них полностью или почти полностью совпадают.
   В подобной гармоничной личностной системе все частные убеждения соответствуют системообразующей идее, хотя со стороны что - то может показаться и нелогичным. Человек данного типа, помогающий бедным, обычно, даже вопреки фактам не считает их жертвами собственного паразитизма и потому не относится к ним с высокомерной жалостью или презрением. Всяческие варианты ксенофобии не проникают в его мировоззрение. Конечно, жизнь непременно подбрасывает ситуации, противоречащие таким "безоблачным" убеждениям. Человек, нуждающийся в помощи, может уж слишком явно оказаться единственным виновником своего положения вследствие лени, пьянства или иных пороков. Однако личности, центрированные на идее гуманности, все равно находят аргументацию, соответствующую системообразующей идее. Таких людей образно называют святыми. Из жизненных примеров наиболее известным, пожалуй, является мать Тереза, а из литературных персонажей можно вспомнить князя Мышкина и Алешу Карамазова из романов Достоевского, Марию Болконскую из "Войны и мира".
   Столь же выразительно выглядят гармоничные личности, центрированные на идее культуры. Их центральная идея заключается в том, что сущностью человека является стремление к добру, а грубость, жестокость и нечестность - это наследие тяжелых условий жизни. Литература и искусство - величайшие общественные ценности, которые непременно и последовательно улучшают человека. Нет более достойной цели, чем следовать высоким культурным образцам.
   Наиболее очевидным выступает системное влияние данной идеи на характер их общения с людьми. Они считают вежливость, тактичность и деликатность непременными и нерушимыми требованиями к общению, а отклонение от них - изменой себе, отступлением от основного принципа. Поэтому, попадая в среду агрессивных и грубых людей, личности с ведущей идеей культуры не спешат перестраиваться на "адекватный" лад, предпочитая скорее выглядеть неприспособленными и уязвимыми, чем уходить от идеи культуры. Эта ситуация, когда "интеллигент" сталкивается с агрессивно настроенным "работягой", неоднократно обыграна в анекдотах. Однако в действительности карикатурно ведущий себя "интеллигент" представляет собой высокую общественную ценность, неоценимый бастион культуры, противостоящий "современному" и "крутому" стилю поведения.
   Иногда такой человек в силу увлеченности, доверчивости и оптимизма вступает в брак с партнером, вскормленным на идее конфликтной субкультуры, как это, например, показано в фильме "Покровские ворота". Тогда конфликтный партнер воспринимает его или ее как тряпку, слюнтяя, "паршивого интеллигента" и т. п., но последний, как это ни странно выглядит с житейской точки зрения, даже в этих ситуациях не опускается до коммунальной техники общения и выходит из ситуации на приемлемом для себя культурном уровне.
   Достаточно убедительным примером гармоничности выступают и люди с ведущей идеей социальной дисциплины и традиционализма. Она задает для них критерий оценки большинства проявлений жизнедеятельности: поведения на работе, в семье, в общественных местах, манер поведения, моды, политических событий и т.д. У них как бы существует внутренний компас, который указывает направление в отношении к происходящим событиям: все должно способствовать укреплению социальной дисциплины. В деловых отношениях необходимо неукоснительно поддерживать субординацию, законы и моральные нормы не подвергаются сомнению, в неформальных отношениях нужно следовать установившимся, традиционным стереотипам.
   В большинстве случаев подобная направленность личности обеспечивает благополучную адаптацию человека к нормам и правилам, но иногда в силу различных обстоятельств представители данного типа оказываются в конфликте с законом. Интересно, что они и в антисоциальных группах стремятся поддерживать возможный социальный порядок, т.е. иерархию и справедливость в понимании данной среды. Нередко в литературе людей с идеей социальной дисциплины относят к категории конформистов, поскольку их отношения с властью и различными руководителями действительно трудно отличить от конформистских реакций. Однако различие в характере мотивации здесь весьма существенно.
  
  
   "Люди борьбы" как одноосновные личностные системы.
  
   Очень выразительными носителями одноосновной системности личности нередко выступают люди идеи борьбы. Здесь системные связи выглядят для субъекта не менее логичными, чем в гуманных вариантах. Центральной идеей зачастую служит "непоколебимая истина", что люди преимущественно эгоистичны и агрессивны. Отсюда следует необходимость строгих мер воздействия, воспитания, наказаний за правонарушения.
   Избегать в такой системе противоречий субъекту, очевидно, не более сложно, чем в случае центрированности на идеях гуманности. Жизнь наполнена столкновением интересов и соперничеством, поэтому всегда легко отыскать неблаговидные мотивы в большинстве поступков других людей и избежать сомнений в универсальности явления борьбы. Идея борьбы присутствует у людей с подобной личностной системой почти во всех взглядах, касающихся человеческой жизни. Они критически относятся ко многим социальным группам: возрастным, половым, профессиональным- находя в них свои типичные недостатки, склонны находить агрессивные или корыстные мотивы в тех поступках людей, в которых эти мотивы отнюдь не очевидны. Идея врага заставляет их видеть противника во всех ситуациях, где наблюдаются хоть малейшие противоречия или конфликты. Идеи сопротивления и наказания делают системно последовательными их взгляды на проблемы международной политики, взаимодействия людей, служебные отношения, способы разрешения конфликтов, методы воспитания и многое другое.
   Представители данного типа в большинстве случаев являются твердыми или даже радикальными сторонниками силовых методов решения политических, деловых, педагогических, супружеских и межличностных конфликтов. Обычно они находят себе соответствующий род деятельности и среду единомышленников, что еще более укрепляет их систему личностных идей. Из их среды, конечно, в первую очередь выходят авторитарные руководители и родители. Если специфика деятельности или организации заставляет их отступать от своих принципов и привычек, они, конечно, вынуждены приспосабливаться, но это обычно мало меняет их установку на необходимость борьбы и последняя где - нибудь находит себе выход.
   Люди борьбы, как и носители прочих убеждений, бывают способны на достаточно глубокие приятельские и дружеские отношения. В этом, казалось бы, можно увидеть несовпадение взглядов и чувств и нарушение системности, но она есть и заключается в том, что приятельство и дружба часто представляет для них объединение для борьбы с кем - либо.
   Точно так же не возникает когнитивного диссонанса вследствие противоречивости идеи борьбы и чувства любви. Они располагаются как бы в разных категориальных группах. Доминирование идеи борьбы не мешает романтизации любви и ее объекта. Сильная влюбленность может заставить на время несколько поблекнуть идею борьбы, но отнюдь не делает ее менее значимой в сознании. В привычных же супружеских отношениях идея не только обретает полное право, но и часто находит не менее энергичное воплощение, чем в других жизненных ситуациях.
   Наиболее положительные взгляды и чувства, как правило, остаются по отношению к родителям. Исходя из этого, люди подобного типа, часто, являются прочными сторонниками "Легенды золотого века". Содержание данной легенды содержит, с их точки зрения, обоснование необходимости борьбы во многих жизненных ситуациях, в которых они видят иное понимание и иную линию поведения.
   Традиционная культура восточнославянских народов и идеологическая ситуация советского периода, как уже говорилось, чрезвычайно способствовала формированию подобной системы личностных представлений. Она воспитала миллионы "несгибаемых" борцов против реальных и воображаемых врагов и препятствий, создавших такую "поведенческую глыбу" как конфликтная субкультура. Эта грандиозная скала и ныне высится в нашем ментальном пространстве.
   Один из самых ярких литературных примеров подобной личностной гармонии мы находим в книге современного российского автора Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом". Бабушка мальчика, от лица которого автор ведет повествование, горячо любит и самоотверженно заботится о своем единственном внуке - сыне единственной дочери, но при этом ее поведение переполнено тем, что обычно считается выражением экспрессивной враждебности и агрессивности. Она постоянно использует проклятия и бранные слова, включая и матерщину, в адрес внука, мужа и дочери. Она иронизирует, язвит, виртуозно владея лексиконом оскорблений, вспоминает только плохие поступки своих близких. Вокруг нее царит атмосфера незатухающего скандала. Она фактически выгнала свою дочь и отняла у нее сына, она неустанно выдвигает преувеличенные обвинения в адрес мужа. Поражает непривычное, труднообъяснимое и просто фантастическое сочетание, с одной стороны, любви и преданности внуку, а с другой стороны, столь же бурного проявления конфликтной энергии.
   Создается впечатление, что ее жизнь полна лишений, нанесенных ей обид, совершенных по отношению к ней предательств. На самом деле события ее жизни отнюдь не столь глубоко драматичны и трагичны, их можно оценить как более или менее нормальные. Она выросла в городской семье, получила среднее образование, вышла замуж за актера столичного театра, всегда жила в благополучных условиях. Судя по всему, она считает свой стиль общения в семье совершенно нормальным. Интересно, что с посторонними людьми она может моментально перестроиться, проявляя уместную для женщины ее круга (жены актера) тактичность и даже тонкость. Источниками бурлящей агрессивности и вулканической скандальности здесь с чрезвычайной убедительностью выступают унаследованные в обывательской среде стереотипы конфликтной субкультуры, идеально наложившиеся на ее патологически тяжелый характер. Она представляет собой на редкость цельную систему представлений о неизбежности и нормальности постоянной борьбы в форме брани, проклятий и скандалов и выразительную реализацию их в поведении.
  
  
   Вторичные идеи в одноосновных личностных системах.
  
   Но, пожалуй, чаще других встречаются личности, одноосновная система представлений которых выстраивается вокруг таких вторичных идей, как расизм, национализм, мистика, гендерный антагонизм, политический экстремизм. Здесь одноосновность часто хочется заменить словом "фанатизм". Действительно, фанатизм по своей природе, по определению, захватывает все когнитивные, эмоциональные и волевые процессы человека, оставляя мало места для сомнений, противоречий и разнообразия представлений. Как можно, например, провести 20 лет в камере Шлиссельбургской крепости, выжить, сохранить психическое и физическое здоровье, свои убеждения, энергию и веру в будущее? Вся жизненная сила структурируется вокруг убеждений. Только общая устремленность мыслей и чувств в едином направлении, как показывают подобные случаи, обеспечивает выживание. Положительные для данного человека образы, цели, идеи наполняются сильнейшей энергией, излучают внутренний свет и надежду.
   Предельный случай подобной личностной гармонии, как это парадоксально не звучит, являют шахиды, совершающие террористические акты ценой собственной жизни. Трудно найти более выраженный случай направленности всех помыслов на реализацию одного замысла и предназначения. Здесь существует сверхценная идея, практически блокирующая иные соображения или возможные сомнения. Все прочие ценности и интересы блекнут по сравнению с идеей самопожертвования. Это лишний раз напоминает, что хороша далеко не всякая личностная гармония.
  
  
   Двухосновные личностные системы.
  
   Такие системы держатся на двух независимых основаниях, которыми часто выступают идея величия и идея борьбы с врагами. Очевидно, это очень распространенные системы личностных идей, поскольку создается впечатление, что именно эти две идеи чаще всего звучат в высказываниях и отражаются в поведении множества людей.
   Наиболее типичными из производных идеи величия в двухосновных системах являются идеи социальной дисциплины и традиционализма, которые, в свою очередь, порождают целый ряд связанных с ними по смыслу представлений. Так, понимание необходимости социальной дисциплины как правило порождает идею долга, которая также очень богата ассоциативными связями. Идея традиционализма часто вызывает неодобрительное отношение к различным новшествам и тем самым активизирует "борцовские" настроения.
   Идея борьбы является другой фундаментальной основой. Судя по тому, что наша жизнь постоянно наполнена крупными и мелкими конфликтами от бытового до международного масштабов и что им не видно конца, данная идея остается незатухающим вулканом человеческих страстей и соответствующих концепций. Ее любимым детищем, наряду с идеями героизма, выживания, врага, сопротивления и наказания, являются все виды ксенофобских теорий, в первую очередь, расизм и шовинизм. Правда, она умело прикрывается тем, что все это для нее как бы нежелательные побочные продукты, в то время, как основным является преодоление трудностей и обеспечение выживания.
   Две указанных основы, в принципе, представляют противоположные тенденции, хотя это не в равной мере распространяется на все их компоненты. Показательной выглядит, например, несовместимость милосердия, толерантности, дружбы с идеями врага и наказания. Но безотказным мостиком между двумя основами является идея героизма. Именно она служит блестящей декорацией для превращения побуждений, вызванных уязвленным самолюбием, обидой, завистью, ксенофобскими установками в якобы обоснованные, справедливые и совершенно необходимые агрессивные намерения и поступки. Таким же эффективным мостиком являются идеи социальной дисциплины и власти, которые очень легко притягивают к себе идею наказания.
   Напомним, что в центре данной системе незримо присутствует самоутверждение, подвергающееся воздействию с обеих сторон. В принципе, ему ближе идея величия. Если со стороны, скажем, идей развития, аристократизма или славы самоутверждение получает достаточную поддержку, оно не прислушивается к мнениям и советам своего агрессивного соседа. В случаях же неудач и ударов по самолюбию, сопротивление и наказание начинают перетягивать, становясь под знамена идеи героизма.
   Нередко идея познания мира образует двухосновную систему с идеей прогресса либо противоположной ей идеей деградации культуры. В первом случае формируется оптимистический аттитюд, создающий предпосылки для различных - реалистических или не очень - социальных проектов. Здесь, правда, нужно сделать оговорку, что история знает случаи проектирования прогресса через масштабные акты насилия. Судя по всему, гитлеровская теория расовой чистоты и сталинское понимание борьбы с "врагами народа" были для их авторов именно подобными проектами. Но все же во многих случаях воплощение воображаемых моделей прогресса (деколонизация, образование ООН и других международных органов, преодоление расизма) соответствовало идее прогресса в его лучшем варианте.
   Сочетание познания мира с идеей деградации культуры также вдохновляет авторов на теоретические изыскания и проектирование будущего. Сторонники теории деградации, вопреки логике, - ведь они считают деградацию неизбежной и, следовательно, неотвратимой - ищут способы ее преодоления. Платон, для которого все земное представлялось лишь ухудшенной копией первичных идей, т.е. все изначально было обречено на деградацию, тем не менее разрабатывал проекты улучшения человеческого общества. Религия, видящая человечество принципиально греховным, все же пытается найти для людей какое - утешение в земном существовании. Ф.Ницше, яростно клеймивший вырождение современного человека, явно надеялся, что его философские труды помогут возрождению "белокурой бестии". Получается, что энергия познания сама по себе порождает стремление к созиданию и улучшению.
  
  
  
   Многоосновные личностные системы.
  
   По - видимому, существуют системы, в которых ведущая идея опирается на несколько основных и приблизительно равных по своему значению представлений человека.
   Так, например, идея долга очень близка к идеям социальной дисциплины, традиционализма, честности и к идее власти. Все они имеют достаточно очевидные смысловые связи. Довольно ярким примером подобного сочетания, по - видимому, служат школьные педагоги.
   У людей с системообразующей идеей свободы (не следует путать со стремлением к свободе в силу вынужденных обстоятельств), очевидно, не могут быть малозаметными идеи сопротивления, справедливости, героизма, равенства. Идея справедливости неизбежно "притягивает к себе" идеи толерантности, ценности личности, долга, честности, милосердия, социальной дисциплины. Идее прогресса родственны убеждения в ценности познания, развития, культуры, новаторства. В системе с ведущей идеей сильной личности, очевидно, неизбежно присутствует ценность борьбы, свободы, ценности личности, аристократизма.
   Такая близость идей в многоосновных системах, по - видимому, наиболее ярко выражена в случаях очевидной направленности личности, исследование которых проведено Э. Шпрангером, хотя в предельных вариантах здесь может наблюдаться еще более концентрированная - одноосновная система.
   Наблюдения показывают, что нередки случаи, когда несколько основных идей имеют весьма разнородный характер, отражая различные сферы интересов либо самоутверждения человека. Системообразующим основанием в этих случаях выступает сама "мотивационная хозяйка" личности - потребность в самоутверждении. Иногда такое сочетание выглядит весьма противоречиво, включая, например, ярко выраженные идеи власти, борьбы, культуры, дружбы, которые кажутся не очень содержательно совместимыми. Но странным это может выглядеть только со стороны, в то время, как для самого субъекта все представляется естественным и логичным, его позиция самоутверждения все объединяет и объясняет.
   Разнородность и противоречивость личностных идей может объясняться различием источников и обстоятельств их возникновения. Так, например, условия семейного воспитания сформировали у человека идеи развития, культуры, толерантности, но последующий неблагоприятный опыт профессиональной деятельности и собственной семейной жизни непроизвольно способствовали укреплению идей борьбы, деградации и гендерного антагонизма.
   В результате все они продолжают сосуществовать в его личностном пространстве, но это может выглядеть в двух вариантах. В первом из них идеи развития, культуры и толерантности остаются, в основном, на уровне принципиальных идей, в то время, как вторая группа становится рабочей и мотивообразующей. Во втором варианте обе группы являются мотивообразующими, но в различных жизненных ситуациях и для различного окружения. Системным основанием выступает такой фактор самоутверждения, как образ культурного человека. И хотя этот образ является не совсем адекватным - а иногда и очень неадекватным - он все же удерживает человека от дальнейшего скатывания на чистую позицию "человека борьбы". Аналогичный вариант многоосновной личностной системы наблюдается у интеллигентных людей с определенной степенью алкогольной деградации личности.
  
  
   Личностные системы с автономными
   подсистемами.
  
   Представляется, что это очень широко представленный в реальности тип личности. Центральная, системообразующая идея непротиворечиво связана не со всеми, а только с частью подсистем убеждений человека. Другие, несогласующиеся взгляды могут группироваться вокруг иной или нескольких иных идей. Они ведут как бы автономное существование, и часто их несогласованность с системообразующей идеей ускользает от критического анализа. От предыдущей системы данная отличается тем, что от нее "отходят" только некоторые тематически направленные убеждения, в то время как в целом она остается достаточно содержательно цельной.
   Одним из наиболее типичных и очевидных примеров являются личности, центрированные на религиозной идее. В принципе, она должна образовывать очень четкую и последовательную систему связей, придавая всем взглядам и отношениям человека характер миролюбия, гуманности и честности. Если человек подлинно проникся идеями религии, в его убеждениях просто не может быть места противоречиям, борьбе мотивов, корыстолюбию, эгоистическим и агрессивным побуждениям. В них предельно выражена заповедь смирения (если тебя ударят по левой щеке...) и человеколюбия (возлюби ближнего...). Вследствие подобного радикализма для верующего просто не должно существовать ситуаций, в которых были бы оправданы устремления к борьбе, сопротивлению, наказаниям и осуждению: ведь все создано по божьему замыслу, и все происходящее верующий должен воспринимать со смирением и любовью.
   В действительности же, как известно каждому, большинство верующих весьма поверхностно проникаются системообразующей идеей, так что системные связи оказываются бедными и нестойкими. Заповеди миролюбия и гуманности практически остаются лозунгами, от которых почти не исходят более конкретные и мотивообразующие представления. Почти все верующие имеют свои пристрастия, касающиеся политики и всего, что происходит в обычной жизни, фактически их интересы и чувства связаны именно с проблемами светской жизни. Среди них полно людей с темпераментом борцов, который они выразительно проявляют в отстаивании корпоративных и личных интересов, забывая о том, что для них не должно быть ни политики, ни врагов, и что им следует смиренно принимать абсолютно все в этом мире. Более того, некоторые чувствуют себя вправе особенно энергично выражать ненависть и агрессивность по отношению к различным "врагам веры", поскольку ведь они отстаивают самое правое дело, которое только может существовать. Получается, что на самом - то деле доминирует обычная идея борьбы, а религиозная доктрина является успокаивающим самообманом.
   Систему идей верующего человека можно приблизительно представить как конструкцию из двух этажей, на каждом из которых располагается своя отдельная система убеждений. Если считать верхний этаж определяющим, на нем находится религиозная система, задаваемая сильной принципиальной идеей и, конечно, влияющая на Я - концепцию человека. Эта идея составляет отдельную систему, в которой она связана с рядом подсистемных образований, например, убеждениями в необходимости покорности родителям и власти, с критическим отношением к науке и т.д. На нижнем же этаже располагаются идеи социальной дисциплины, долга, традиционализма, борьбы, дружбы и т.д. Многие поступки верующего исходят именно из представлений этой системы и практически не связаны с религиозной доктриной. Верующий может быть расистом, националистом (что совершенно противоречит духу веры), мошенником, коррупционером и.т.д.
   Получается, что система религиозных представлений является некоей когнитивной автономией, мало влияющей на установки человека. Особенно слабо связаны религиозные убеждения с поведенческими стереотипами в ежедневных ситуациях, например, в деловом и семейном общении. Если напомнить человеку, отличающемуся раздражительностью или грубостью, о несоответствии его поведения духу религии, он будет крайне удивлен и даже посчитает такую мысль совершенно примитивной. То вера, бог, вечность, а тут какие - то мелкие обычные дрязги! Причем тут одно к другому? Неужели, если он является верующим, то можно позволять себя обижать и обманывать? Фактически системное влияние религиозной идеи на мотивацию поведения является весьма ограниченным.
   Нужно сказать, что сама религия активно содействует этому явлению расплывчатостью или противоречивостью многих своих положений, хотя главные, лозунговые принципы, как отмечалось выше, совершенно радикальны. Так, например, истины вроде "Богу богово, а кесарю кесарево" способны в устах даже самого среднего полемиста стать оправданием любой поведенческой практики.
   Но как же сами верующие мирят в своем сознании уж слишком явные противоречия? Может быть, все они становятся нечувствительными к алогичности или вообще верующие являются интеллектуально ущербными людьми? Конечно, нет, среди них встречаются разные, в том числе и очень мыслящие индивиды. В том - то и специфичность религиозной веры, что она, используя сокрушительный авторитет своего "патрона", просто накладывает табу на повышенную критичность. Верующие охотно вступают в полемику и пытаются найти логические оправдания нестыкующимся утверждениям, но, когда это не удается, с легким сердцем прекращают споры, поскольку у них на этот случай есть аргумент, что понимание причин данного противоречия просто выше человеческого разума и что религиозные положения изначально, по определению, верны.
   Автономные подсистемы почти всегда существуют там, где есть традиции, противоречащие новым ведущим тенденциям. Это ярко проявляется, например, у мужчин в современных брачных отношениях. В подавляющем большинстве случаев они полностью принимают идею равного положения супругов в противовес некогда существовавшей приоритетности мужской власти. Идея супружеского биархата, является, казалось бы, полной системой, охватывающей все стороны семейной жизни, но все же у многих мужчин сохраняется автономная подсистема представлений о неких традиционно и оправданно принадлежащих мужчине привилегиях, например, в разделении домашнего труда. Общая идея равенства, получается, как бы обходит эту автономную область, не захватывая ее.
   Но особенно типичны автономные подсистемы, касающиеся допустимости различных вариантов нечестности. Это "классика жанра" и больное место индивидуального сознания. У современного достаточно сознательного гражданина, находящегося в ладах с законом и основными моральными принципами, в его мировоззрении, казалось бы, все системно связано с установкой на честность, порядочность, выполнение своих обязанностей. Но очень часто, если не в большинстве случаев, есть лазейки для оправдания возможности лжи. Обычно это трактуется как некий принцип реальности. И можно было бы принимать неизбежность этих маленьких отклонений, если бы они в определенных обстоятельствах не открывали дорогу большой лжи и коррупции.
  
  
  
   Личностные системы с механизмом противостояния идей.
  
   На первый взгляд подобное определение, как и в случае с многоосновными системами, кажется парадоксальным: какая же это система, если в ней есть противостояние подсистем и элементов. Ведь система, в принципе, содержит связанность и соподчинение, т.е. определенное единство компонентов. Если же в ней есть противостояние, это что - то совсем другое.
   В действительности в таких системах взаимосвязанность и взаимозависимость существует. Прежде всего наиболее общим объединяющим началом, как и в прочих системах, выступает механизм самоутверждения. Ему подчинено все, им производится отбор идей и пристрастий, им все регулируется, изменяется или устраняется. В конструкцию убеждений, входит то, что принимается и нравится - это уже системный отбор. То, с чем субъект явно не согласен или то, что громко и бескомпромиссно сообщает ему, что он плох, приглаживается, искажается или вообще вытесняется из сознания. Правда, как хорошо известно, у повышенно совестливых людей оно только загоняется в его дальние углы и время от времени напоминает о себе угрызениями совести. Однако с этим все же благополучно живут и здравствуют.
   Но более специфическим механизмом системного построения является связь "от противного", что представляет собой своеобразную, но весьма закономерную и строгую связанность и причинную зависимость.
   Вот, например, личность, центрированная на идее свободы, выступающей для нее ведущей ценностью человеческого существования. По логике вещей такой человек должен ценить не только свою, но и чужую свободу, а потому весьма терпимо относиться к различным убеждениям, в том числе и противоречащим его собственным. Но на это в реальности способны очень немногие. У большинства же людей с ведущей идеей свободы почти неизбежно порождается отрицательное отношение к оппозиционным установкам. Таким образом в большинстве случаев появляется идея борьбы.
   Далее срабатывают причинно - следственные зависимости. Всякая борьба требует ограничения свободы оппонентов, иначе не будет успеха. Сильное желание достижения свободы вызывает и сильное стремление к борьбе с ее врагами. Получается, что в подобных случаях системообразующая идея закономерно вызывает нечто противоположное. То, что было в истории нашей страны в прошлом веке, очень напоминает данное соотношение идей. Накал борьбы против притеснения и эксплуатации в дореволюционном варианте породил притеснение и репрессии в советском исполнении.
   Приблизительно тот же сюжет присутствует в идее любви. В идеале любовь руководствуется принципом: для меня хорошо все то, что хорошо для любимого человека. Но для него "хорошо" может означать любить другого. Поэтому личностная система с последовательной идеей любви - это крайняя редкость, подвиг и святость. Типичная же и очень распространенная центрированность на идее любви представляет собой соединение любви с ревностью, которая включает враждебность, иногда доходящую, как известно, до насилия над объектом любви.
   Элемент противостояния идей присутствует почти в любой личностной системе, но в системах анализируемого типа связи "от противного" занимают доминирующее положение. Это особенно характерно для тех многочисленных случаев, когда системообразующая идея так или иначе связана с борьбой. Драматично то, что подобная структурная фабула постоянно разыгрывается не только в личностных системах, но и в общественном сознании. В нем всегда разрастается образ врага господствующей в данное время идеологии, возникает схема противостояния, будь то "восток - запад", "социализм - капитализм", "религия - атеизм", "национализм - космополитизм", или что - либо иное. В системах с противостоянием идей выразительно и полно срабатывает системная закономерность эквифинальности - зависимости результата не столько от содержания, сколько от внутрисистемного качества. В данном случае оно определяется механизмом конфронтации, и потому она образуется на материале очень многих идей. Тем не менее потенциал влияния самого содержания представлений не исчезает.
  
  
  
   6. Основные типы личности по признаку
   ведущей идеи.
  
  
   Личности с ведущей идеей социальной дисциплины.
  
   Если судить по разговорам о необходимости соблюдения порядка и критике всяческих его нарушений, то идея социальной дисциплины занимает чрезвычайно важное место в личностной системе большинства людей. Это искренняя и естественная позиция всех тех - а они составляют едва ли не большинство населения - кто так или иначе страдает от недобросовестности и нечестности окружающих и несовершенства социальной организации.
   Но системообразующая идея дисциплины, по - видимому, все же встречается не так часто, как жалобы на непорядки. Факторами ее формирования выступают, как конституционально - психологические предпосылки, так и идентификация с определенными образцами поведения и убеждениями, наблюдаемыми и усваиваемыми в процессе социализации.
   Что касается первого фактора, то это, в основном, уравновешенность процессов возбуждения и торможения в ВНД, которая на уровне поведения предполагает устойчивость различных стереотипов, включающих убеждения, отношения и привычки. Всякая систематичность становится непременным условием психологического комфорта. Идеей социальной дисциплины сравнительно легко и органично проникаются выраженные педантичные личности, классифицируемые в психиатрической литературе как обладатели педантической акцентуации или в самых заметных случаях - люди с расстройствами зрелой личности. Им нравится всяческая упорядоченность и систематичность в учебе, работе, бытовых обстоятельствах, в одежде, в контактах с людьми. Полная социальная дисциплина, т.е. точное следование законам, правилам, служебным инструкциям и требованиям социальных ролей выступает для них желанным идеалом порядка. Нередко идея порядка руководит почти всеми представлениями и побуждениями, что, например, отражено А.П.Чеховым в рассказе "Человек в футляре".
   Здесь следует отметить, что в силу многообразия жизненных обстоятельств связь конституциональной предрасположенности с идеей социальной дисциплины не всегда действует достаточно типично. Так, например, ребенок с флегматическим темпераментом может быть избалованным родителями и приобрести устойчивую склонность к безделью или сибаритству, так что идея социальной дисциплины отнюдь не будет ему импонировать в юные годы. Все же в более позднее возрасте потребность в устойчивости сделает эту идею для него более привлекательной.
   Люди с предрасположенностью к тревожности - а это часто представители слабого типа высшей нервной деятельности - также имею конституционально заданную потребность в социальной упорядоченности и дисциплине. Они, естественно, чувствуют себя спокойнее в условиях предсказуемости и минимализации риска.
   Но все же в наибольшей мере идея социальной дисциплины формируется в процессе социализации, поскольку она пронизывает все деловые и межличностные отношения. Выполнение ее требований совершенно очевидно стимулируется всеми институтами общества, пропагандируется идеологией и моралью. То, насколько всепроникающей оказывается данная идея, показали знаменитые и шокирующие эксперименты С. Милграма, выявившие, что подчинение социальной дисциплине способно сделать участниками жестоких акций не только тех, кто представляет собой патологические типы, но и практически большинство законопослушных и уравновешенных людей. Именно явление социальной дисциплины выступает главным фактором массового конформизма, вызвавшего столь значительную тревогу у философов ХХ века.
   В результате столь высокой общественной значимости дисциплины существует немало людей, у которых данная идея в такой мере мотивирует большинство поступков, что это напоминает одноосновную систему. Они стараются честно выполнять свои служебные обязанности независимо от размеров вознаграждения, не нарушать правовые и моральные нормы, заботятся о своих родных и близких. В прошлом идеальными носителями идеи социальной дисциплины нередко выступали слуги, для которых поддержание заведенного порядка (в котором они, казалось бы, играли очень скромную роль) становилось делом их жизни. Еще одним интересным примером служат женщины в тех культурах - например, индуистской или мусульманской - где для них существуют значительные ограничения в правах. Социальный порядок является для них большей ценностью, чем достижение равноправия и гражданских свобод.
   Всякая педагогическая деятельность также неизбежно закрепляет в сознании ее субъектов данную идею, поскольку социализация по определению является реализацией социального порядка. Педагоги в большинстве случаев являются весьма показательными носителями социальной "правильности", что отражается, например, в том, что среди них меньше правонарушителей, чем среди представителей других профессий.
   Идея социальной дисциплины почти неизбежно притягивает к себе представление о необходимости борьбы с ее нарушителями. Этот в целом справедливый вывод содержит в себе значительную опасность перегибов и злоупотреблений. В этом пункте идея социальной дисциплины также смыкается с идеей борьбы, порождая мотивацию жестких методов воздействия. Существуют люди с ведущей идеей социальной дисциплины, которые нарушают ее во имя той же дисциплины, и здесь следует назвать многочисленные проявления конфликтной субкультуры. Всяческая брань и оскорбления зачастую представляют собой как раз самый бурный протест против нарушений социального порядка в понимании субъекта.
   В результате подобного притягивания идей создается двухосновная личностная система, в которой равным мотивирующим эффектом обладает как идея социальной дисциплины, так и идея борьбы. Здесь срабатывает уже не просто конформизм, но "гремучая смесь" двух указанных идей, в результате чего нормальная потребность социальной дисциплины становится источником противоборства. Действительно, и религиозные, и большевистские, и фашистские, и прочие массовые репрессии осуществлялись под лозунгом по - разному понимаемого социального порядка и необходимости борьбы за его установление.
   В наиболее явном и показательном случае это те, кто близок к описанному выше второму варианту "людей идеи власти". Социальный порядок выступает для них идеалом жизненного устройства, а служение ему - самым достойным наполнением смысла жизни. С наибольшей выразительностью они осуществляют это в организациях с четко очерченными и регламентированными предписаниями, таких, как армия и различные военизированные службы. Приказы вышестоящих и минимум вольнодумства со стороны подчиненных представляют эталонный образец
   социального порядка. Сразу вспоминается чеховский унтер Пришибеев, который в гротескной форме воплощает данный тип личности.
   Очевидно, еще более распространен тип личности с ведущей идеей социальной дисциплины и автономными подсистемами, противоречащими ей.
   "Отступником" почти всегда выступает представление о допустимости нечестности в той или иной форме. Здесь срабатывает вся изворотливость человеческого ума и техника лжи. Такие люди искренне ратуют за порядок в обществе, за выполнение людьми своих производственных, семейных и общественных обязанностей, но они оправдывают какие - либо статусные привилегии - обычно те, которые обеспечивают их собственные преимущества и блага. Они составляют очень значительную, возможно, основную часть личностей с ведущей идеей социальной дисциплины.
   Одним из наиболее показательных в этом плане явлений, пожалуй, был двойной стандарт в отношении к супружеской верности, существовавший многие века в условиях патриархальной семьи. Мужчины, как известно, весьма легко извиняли свои внебрачные связи, сурово осуждая при этом подобную практику со стороны своих жен. При этом они, в принципе, совершенно искренне осуждали безнравственность супружеской неверности, рассматривая ее как классическое нарушение социальной дисциплины, которую они, безусловно, признавали и защищали. Допустимость мужской неверности, на которую "смотрели сквозь пальцы", держалась на сложившихся традициях, что представлялось достаточным основанием.
   В целом, идея социальной дисциплины, представляется, в принципе, настолько несомненной, что может показаться, что единственная проблема заключается в необходимости умерять ее чрезмерное воздействие. Однако, поскольку существуют идеи борьбы, свободы и самоутверждения, то социальная дисциплина далеко не всем представляется столь уж симпатичной. Распространенность преступности и пренебрежительного отношения к обязанностям говорит о том, что проблема укрепления разумной дисциплины отнюдь не сходит с повестки дня.
  
  
   Люди идеи власти.
  
   Обвинение во властолюбии является одним из самых распространенных. Нередко обвинения справедливы, поскольку, как уже отмечалось, власть
   порождает у ее обладателей иллюзию уважения к их личностным качествам, и на эту приманку попадаются очень многие. Если человек и не очень упивается почтением подчиненных, ему все равно приятно чувствовать этот довесок на весах своего самоутверждения. Учитывая это, можно было бы сказать, что в некоторой причастности к идее власти грешны все. Но те, чьи личностные качества структурируются вокруг идеи власти, - это действительно представители особой категории, это люди, для которых власть представляет ни с чем не сравнимую ценностью.
   В основе такой когнитивной структуры лежат две идеи - власти и статусного самоутверждения. Они очень близки по содержанию и все же не идентичны. В принципе, бывают случаи, когда эти идеи не совпадают. Такое может наблюдаться, например, тогда, когда человек с идеей власти в силу каких - либо обстоятельств не преуспевает в приобретении желанного социального статуса и у него формируется антистатусная установка. В этих случаях стремление к власти может проявляться в неформальных межличностных отношениях. Другой случай - ненависть к формальным властным структурам у представителей криминального мира. Здесь есть стремление к статусному самоутверждению, но только в своем кругу. У людей рассматриваемого в данном разделе типа идеи власти и статусного самоутверждения гармонично объединяются.
   Вообще - то у власти оказываются самые разные по своим убеждениям и личностным качествам люди. Многие из них не являются людьми идеи власти, хотя порой занимают руководящие должности многие годы и делают это неплохо. Часто их выдвигают за то, что они являются лучшими среди прочих специалистами в данной области. В других случаях они превосходят других по формальным признакам, например, по уровню образования, наличию научной степени или по другим анкетным данным. В третьем варианте, это вообще выдвижение случайного характера (например, необходимо заполнить вакансию) при том, что деловые качества могут быть и хорошими, и плохими. Такие люди, конечно, получают некоторое удовлетворение в плане самоутверждения, но сам процесс руководства людьми не является для них особенно увлекательным. Некоторым из них он и вообще не нравится, они тяготятся ролевым поведением, формальными отношениями, необходимостью проявления строгости, бывают рады передать эти функции кому - нибудь другому.
   Но мы рассматриваем именно тот тип людей, у которых в центре их когнитивной личностной структуры находится идея власти, определяющая многие другие их убеждения, предпочтения, установки, вкусы, склонности и привычки. Довольно явно просматриваются, как минимум, два характерных, "классических" варианта людей подобного типа.
  
  
   Тщеславие плюс артистизм.
  
   В данном варианте стремление к власти предопределяется сочетанием тщеславия с незаурядным артистизмом. Вследствие первой особенности такие люди с детства пытаются занимать лидирующее положение, а артистические способности обеспечивают эффективную имитацию ими соответствующего поведения взрослых и, следовательно, вполне успешное исполнение в семье, в играх или структуре детских организаций руководящих ролей. Они приобретают уверенность в себе, устойчивую ориентацию на обладание властью и, в целом, личностную структуру людей идеи власти. Дальше многое зависит от приобретенной квалификации и других переменных, но направленность на власть ярко проявляется всю жизнь и во многих случаях приносит плоды в виде какой - либо руководящей должности.
   Идея власти является для них в высшей степени авторитетной, непререкаемой и как бы священной. Иерархическая структура общества, в их глазах, не просто неизбежна и целесообразна, но является одним из самых удачных изобретений человеческого разума, именно она наполняет жизнь смыслом, вдохновляющей перспективой и романтикой. Все, что связано со сферой власти, выступает интересным, волнующим, полным интриги и азарта. У них прекрасная память на должности, перемещения и все нюансы событий в данной сфере. Все, что происходит в области назначений и перемещений, не подлежит критике и порицанию.
   Нет, они не наивны. Они порой не согласны с тем или иным решением руководства, но это вполне укладывается в их представление о правомерности поведения руководителя. Он имеет право не только на ошибки, но и на злоупотребления и самодурство. Да, власть превыше всего, а возможность начальственного самодурства - это заслуженное вознаграждение самодуру за то, что он сумел до нее добраться. Более того, это как раз высший показатель справедливости устройства этого мира. Возможность произвола и самодурства подтверждает бесценность власти и показывает, что общество по - настоящему ценит тех, кто умеет ее добиваться. Нужно только получить власть, но в своих возможностях сторонники данной идеи, как правило, не сомневаются. Зачастую они добираются до власти путем умелой демонстрации готовности к подчинению - это очень типичный для них путь восхождения - поэтому подчинение является для них весьма увлекательным искусством, а не неприятной обязанностью. Интересно, что даже в тех случаях, когда годы усилий не дают результата, они зачастую не отказываются от идеи власти и по - прежнему относятся к институту власти с великим почтением.
   Яркие представители данного типа - это поэты власти, независимо от того, сколь высока та властная ступень, на которой они находятся, будь то высшее или низшее звено. Они тонко, буквально кожей, чувствуют все "дуновения" чувств и настроений, связанных с распоряжением и подчинением, они виртуозно овладевают техникой руководства и подчинения (если владеют только техникой подчинения, то это будут скорее личности с идеей дисциплины, а не власти). Конечно, истинное удовлетворение они получают от процесса руководства. Как правило, здесь умело применяются все принятые в данное время начальственные манеры и приемы манипулирования, такие, как категоричность требований, запугивание, возбуждение соперничества, т. е. осуществление политики "разделяй и властвуй", игра на самолюбии подчиненных, элементы либерализма, использование информаторов и т. д. Одним из главных компонентов властной технологии они считают "умение себя держать", т. е. соответствующий стиль поведения, который производит нужное впечатление на подчиненных. Это доставляет им наибольшее наслаждение от обладания властью, и в этом они порой проявляют истинный артистизм.
   Наибольшей ценностью власти для людей данного типа выступает уважение, которое дает сам престиж должности и отношение подчиненных. Что касается должностного престижа, то здесь обладает значением все: наименование должности или звания, форма обращения к ним, близость к высокому начальству, форма одежды, помещение для работы, стол, телефон, табличка на дверях, все прочие служебные регалии и привилегии. Если такие люди служат в армии или правоохранительных органах, они очень заботятся о своей униформе, носят все имеющиеся символы, следят, чтобы все выглядело щеголевато, а все служебные моды доводят до крайности. Если, например, в моду входят короткие шинели, то у них они становятся самыми короткими, если фуражки с высокими тульями, то у них это выглядит особенно выразительно.
   Отношение со стороны подчиненных является столь же важным моментом. Уважение к ним как бы принадлежит им по праву, дано государством вместе с должностью, и потому оно должно присутствовать независимо от их истинных деловых и личностных качеств. Если кто - либо из нижестоящих не проявляет положенного почтения, это расценивается не просто как недостаток в поведении данного человека, а как социальная несправедливость, что - то вроде антиобщественного поступка и, конечно, как тяжелое личное оскорбление. Оно не забывается и нелегко прощается. В таких случаях руководитель данного типа обычно даже не пытается как - то соизмерить проявленное неуважение с собственными достоинствами, поскольку, по его мнению, служебное почтение должно быть прежде всего и еще до всяких оценок деловых качеств. А уж всяческий пиетет, лесть и подношения подобные руководители просто обожают. По их мнению, проявление такого уважения свидетельствует об уме и истинной воспитанности тех, кто его проявляет, поскольку они обладают достаточным интеллектом, чтобы ценить несомненное право руководителя на подобное отношение и, главное, способны понимать настоящий, а не декларативный характер отношений между людьми.
   Люди данного типа, которые не становятся руководителями в официальной сфере, весьма ярко и характерно проявляют себя в неформальных отношениях, особенно семейных. Они так же энергично добиваются власти, но, конечно, несколько иными средствами. Если это, скажем, привлекательная женщина, она играет в различные игры (по Э.Берну), например в "динамо". Цель всегда сводится к "пристройке сверху" над партнерами и, соответственно, ощущению своего превосходства, которое является разновидностью власти.
   Наиболее настойчиво и постоянно власть проявляется в супружеских отношениях, если это позволяет характер партнера - а то ведь им может оказаться тяжелый возбудимый психопат, которым не очень - то покомандуешь. Здесь в ход идет богатый набор приемов, например, резкая требовательность, материальное давление, очарование, конфликтность, демонстрация своей значительности на работе, проблемы с собственным здоровьем (истероидный вариант) и т. д. То, какие средства преобладают, зависит, конечно, от общей культуры, уровня образования, и больше всего от стиля отношений, заимствованного в родительской семье. Если это была достаточно интеллигентная среда, больше используется создание образа человека, обладающего разнообразными достоинствами, которые партнер обязан ценить должным образом. В случае предшествующего груза "коммунальной культуры" в ход идет технология конфликтного взаимодействия с отрицательными обобщениями, преувеличениями, высмеиванием, передразниванием и т.д.
   В таких семьях вопрос власти как бы постоянно висит в воздухе, стоит за каждым маленьким принимаемым решением. Субъекту важно всегда чувствовать свое значение и влияние, и потому он вновь и вновь подчеркивает его с помощью интонаций и маленьких манипулятивных хитростей. Та же общая тактика демонстрации власти присутствует в отношениях с детьми, хотя у культурных родителей она может иметь значительно более мягкий характер.
   Личностная система идей у людей данного типа настолько сильно определяется идеей власти, что нередко может оцениваться как одноосновная.
  
  
   Центрированность на идее порядка.
  
   Ко второму "классическому" варианту людей идеи власти относятся те, у которых соответствующее представление обосновано универсальностью статусной структуры общества. Для них важна система власти как костяк общества, как совершенно необходимое образование, без которого оно просто не может нормально существовать, а не привилегии власти, как это наблюдается в первом варианте. Характерным психологическим качеством выступает не артистичность, а внутренняя упорядоченность, доходящая до педантизма. Благодаря этому, они с детства усваивают обязательность отношений руководства и подчинения, что и определяет для них картину мира во всем, что связано с социальной организацией. Моделями выступают роли родителей, педагогов, начальников на работе, работников правоохранительных органов, армейских командиров, правительственных чиновников.
   Они не мечтают в такой степени о власти и не предвкушают так живо и страстно удовлетворение от роли руководителя, как это делают представители первого типа. Они больше стремятся к порядку в любом выполняемом деле и коллективной деятельности: планомерности, четкости иерархических отношений и распределении обязанностей. Поэтому руководящая должность служит для них возможностью поддержания необходимого порядка в конкретной деловой структуре и в этом мире. Можно сказать, что идея власти - это для них преимущественно идея порядка.
   То, как они реализуют идею власти, зависит, конечно, от правил и традиций данного времени, но, в целом, в силу своего стремления к порядку они всегда склонны к следованию существующим нормам, предписаниям. Система руководства представляется им воплощением закономерности и организованности, а потому она принимается "со всеми потрохами" и не подвергается сомнению. Люди данного типа являются, как правило, хорошими функционерами на руководящих или рядовых должностях, хотя это зависит, конечно, и от прочих данных: общих и организаторских способностей, интеллекта, активности, образованности и культуры. В большинстве случаев они верно служат существующей системе, хотя иногда в силу сложившихся обстоятельств могут стать ниспровергателями, революционерами, реформаторами. Но и в данной роли они остаются людьми идеи власти, т. е. стремятся к налаживанию прочной властной системы в новых общественных структурах.
   Для людей данного типа органичным и характерным является авторитарный стиль руководства. Он в наибольшей степени соответствует их представлениям об иерархическом порядке, где существует четкая система руководства и подчинения и, главное, их потребности в наибольшей упорядоченности структуры власти. Однако, если требованием времени является внедрение более демократических порядков, они вынуждены перестраиваться и направлять административные усилия на реализацию властных полномочий в данном направлении. Но и здесь они во многих случаях сохраняют свой характер руководства, стараясь приспосабливаться к необходимым условиям и оставлять только видимость демократического стиля.
   Их авторитарный стиль не обязательно означает злоупотребление властью или что - то вроде деспотизма. У представителей данного типа бывают более жесткие и более мягкие характеры с различными нюансами, что и определяет степень авторитарности их руководящей деятельности. Когда - то люди с властными и тяжелыми характерами вполне соответствовали требованиям времени и представляли тот классический тип старорежимного начальника, который заставлял трепетать подчиненных своим высокомерным и грозным видом, голосом, холодностью и суровостью. В наши дни все достаточно глубоко прониклись демократическими веяниями, поэтому и руководители с волевыми характерами усваивают более мягкие, уместные, по современным понятиям, манеры. Они стараются осуществлять полноту управления и контроля не грозными замечаниями, требованиями и разносами, а другими методами: назначениями и перемещениями, материальным стимулированием. Приверженность идее власти проявляется в том, что при всех демократических процедурах они стараются держать истинную власть в своих руках, т.е. фактически становятся более тонкими манипуляторами. Всяческие совещательные органы и профсоюзы играют декоративную роль.
   В семейной жизни люди данного типа также проявляют особенности своего характера и властные устремления. Они безусловно стремятся к лидерству, и то, как это сказывается на семейных отношениях, зависит от характера брачного партнера. Если им оказывается такой же доминантный индивид, часто складывается ситуация "нашла коса на камень". Впрочем, властная женщина, воспитанная в гармоничной семье с традиционным распределением супружеских ролей, может проявлять достаточно разумную уступчивость и не доводить дело до острых конфликтов. Но, как показывает печальная статистика разводимости, в современной биархатной семье доминантная женщина редко мирится с таким же властолюбивым партнером, если он не обеспечивает удовлетворительного выполнения своих семейных обязанностей.
   Личностная система таких людей чаще всего, очевидно, является двухосновной с идеями власти и социальной дисциплины
  
  
   Личности с ведущей идеей высших сил.
  
  
   Данный тип личности представлен очень значительным количеством людей. Его индивидуальные психологические предпосылки довольно разнообразны. Вероятно, в первую очередь, вере в какую - либо высшую силу способствует конформизм как устойчивое личностное образование. Определенную роль могут играть также такие качества характера, как синтонность и склонность к эмпатии. Дети с такими чертами особенно склонны к доверию и признанию авторитета взрослых, что в определенных обстоятельствах способствует принятию идеи высших сил. Подобным образом - через подчинение статусно утвержденному авторитету, по - видимому, действует внутренняя дисциплинированность и педантизм. Заметная предрасположенность к вере в высшие силы, по логике вещей, наблюдается у интуитивных интровертов (по классификации К.Юнга) - людей с богатой интуицией и доверием к ее продуктам.
   Но главным фактором формирования данной идеи у отдельного человека являются определенные обстоятельства его социализации, обусловившие достаточно сильное влияние этой широко представленной в общественном сознании идеи на индивида. Вся история человеческого общества, как известно, сопровождалась страхом и преклонением перед сверхъестественными и высшими земными силами, что развивало соответствующую установку у людей самого различного типа. Политеистические и монотеистические религии, а также всеохватывающее влияние различных носителей власти создали прочнейший ментальный стереотип некоего высшего начала. Он стал одним из наиболее универсальных человеческих представлений, чем - то вроде коллективного бессознательного, если бы таковое существовало.
   В этом плане интересный материал дает советский период с его атеистическим воспитанием. Вопреки отсутствию массовой религиозной обрядности, существовало множество отдельных проявлений веры в высшие и сверхъестественные силы. Отчасти это бытовало в виде частичной религиозности и выражалось в крещении детей, праздновании крупнейших религиозных праздников, посещении церкви в особо важных жизненных случаях, интереса к церковным книгам. Люди, более принципиально отрицавшие религию, нередко были склонны к признанию неких высших сил, связанных не с религией, а с еще непознанными наукой явлениями, с проявлением тонкой психической энергии, с парапсихологическими феноменами.
   В постсоветское время религиозность опять стала довольно массовой, и, разумеется, идея высших сил стала значительно более популярной, но нужно иметь в виду, что у многих людей она носит весьма поверхностный характер и существует скорее как дань моде, чем результат глубокой и последовательной убежденности. Да и за самой религиозностью у некоторых людей стоит не столько вера в высшие силы, сколько стремление к идеологической борьбе с атеизмом, в котором они видят либо причину многих общественных неприятностей, либо просто некую враждебную силу. В последнем случае они
   руководствуются не столько верой в сверхъестественные силы, сколько идеей врага.
  
  
   Религиозный вариант идеи высших сил.
  
   У части тех, кто считает себя верующими, идея высших сил действительно является системообразующей для всей совокупности их убеждений, хотя количество таких людей, судя по всему, весьма незначительно. В этих случаях, в принципе, не только миросозерцание, но и весь уклад жизни, вкусы, увлечения, привычки должны быть в пределах того, что рекомендуется священным писанием, особенно - избегание грехов. Но хорошо известно, что даже 150 - 200 лет назад к такому образу жизни приближались только монахи, а среди мирян - усердных прихожан церкви процветали пьянство, сквернословие, рукоприкладство в семье, всяческая нечестность.
   Церковные авторитеты и верующие проявили немало находчивости в деле примирения церковной идеологии с неустранимыми пороками человеческой натуры. Одной из самых талантливых находок оказалась пословица "Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не спасешься". Гениальность этого софизма с точки зрения техники демагогии, очевидно, стоит на высочайшем уровне. С помощью головоломного по своей лукавости трюка осуждение греховности прямо превращается в признание ее необходимости.
   В наши дни религиозность верующих стала еще более частичной и "творческой". Полная системность убеждений, основанных на идее высших
   сил, вероятно, наблюдается крайне редко. Большинством вполне принимается истинность физических законов мироздания, эволюционная теория и другие научные концепции. Многие убежденные верующие практически отделили религию от науки, предоставив каждой из них свою область действительности, хотя декларативно твердо настаивают на том, что все совершается по воле божьей. То же самое касается и моральных заповедей, которые могут каким - то странным образом не затрагивать поведения верующего человека.
   Как уже отмечалось, для современных верующих характерна система идей с автономными подсистемами, которые как раз и содержат весьма многочисленные "исключения".
  
  
   Светский вариант идеи высших сил.
  
   Более убедительная системность просматривается в другом воплощении идеи высших сил, заключающемся в почтении к земным авторитетам. Установка на власть как на высшую силу наряду с религиозной направленностью была массовой в течение многих тысяч лет, коррелируя с уровнем демократичности общества. С ходом времени ореол власти, в целом, все более тускнеет, и в наше время он остается достаточно ярким лишь для людей с определенными психологическими качествами, в том числе и теми, которые мы рассматриваем в данном случае.
   Тяга людей к сильной власти, харизматическому лидеру, "сильной руке" хорошо известна. Это явление часто объясняют тем, что такой руководитель успешно обеспечивает порядок и успех. Классическим примером, конечно, является отношение к Сталину, которому многие бывшие советские люди скорнны прощать организованные им репрессии за победу над германским фашизмом, связывая ее с его именем.
   Есть основание полагать, что основная причина популярности успешных лидеров кроется не столько в их реальных заслугах, сколько в потребности рядовых людей иметь сильную власть, исходящей из идеи высших сил. Как уже говорилось, она формируется детскими впечатлениями и, значит, присуща всем, но у определенной части людей проявляется значительно более интенсивно. Об их особенностях: доверчивости, склонности к эмпатии, дисциплинированности - сказано выше. Их часто объединяют понятием "конформность", считая производными повышенной внушаемости, но сама внушаемость, видимо, также предопределяется вышеуказанными особенностями.
   Следует, правда, сказать, что расположенность к авторитетной власти в результате, с одной стороны, высокой коммуникабельности, а с другой стороны, - дисциплинированности и исполнительности - это два разных варианта. Но, как бы то ни было, тяга к сильной власти несомненно существует, точно так же, как представляется убедительной ее детерминированность идеей высших сил.
   У людей данного типа системообразующий характер указанной идеи выступает с достаточной очевидностью. Остановимся на каждом из двух вариантов в отдельности.
   Те, у кого в основе находятся коммуникативные качества, настроены на гуманный характер власти, на ее, так сказать, отцовский и материнский вариант. Будучи подчиненными, они терпимо относятся к авторитарному стилю, а если он сочетается с заботливостью, то искренне симпатизируют своим руководителям, склонны преувеличивать их достоинства. Как правило, они являются надежными соратниками, помощниками и исполнителями, охотно считают себя приверженцами тех научных школ, политических течений, организаций, к которым принадлежат.
   Когда они сами выступают в роли руководителей, для них также характерно стремление к значительной степени психологической близости с подчиненными. То, какой у них в реальности получается стиль руководства, во многом зависит от усвоенной ими в своей жизненной практике модели. Иногда этот опыт таков, что, вопреки психологической предрасположенности к мягкому характеру общения, они становятся носителями весьма авторитарного стиля. Из людей подобного типа нередко получаются хорошие школьные педагоги - ответственные, заботливые, с разумной степенью авторитарности.
   Их политические позиции и симпатии, а также оценка исторических фигур также носит на себе отпечаток данного варианта идеи высших сил. Они, в принципе, положительно оценивают всех сильных лидеров, проявивших себя "отцами нации". В прошлом такие люди были верноподданными гражданами, патриотами, сторонниками девиза "За царя и отечество". Их умиляли и глубоко трогали символы величия и аристократизма. В советское время образы высших сил вполне успешно проецировались на коммунистических лидеров, выдающихся деятелей науки и культуры, героев войны и труда. По своей психологии такие люди не склонны к оппозиционерству и диссидентству, но иногда под влиянием обаяния и харизмы ярких личностей они способны перенести образ высшего существа или высшей идеи на противостоящие власти силы, оказаться в рядах борцов и революционеров.
   И личная жизнь таких людей проходит под знаком идеи высших сил в таком, условно говоря, светском варианте. Они любят и чтят своих родителей, если те, конечно, хоть в минимальной степени этого заслуживают. Именно эти люди наиболее ревностно выполняют столь важную для человеческого единства миссию создания ощущения близости и преемственности поколений. В роли родителей они, как правило, проявляют себя ответственными и заботливыми. Но характер выполнения родительской миссии опять - таки зависит от усвоенного образца и представлений своего времени.
   Исполнение супружеских ролей у людей данного типа, в принципе, носит достаточно гуманный и доброкачественный характер. Можно сказать, что это один из наиболее благоприятных вариантов выполнения этой миссии, столь чреватой всяческими осложнениями. В патриархальные времена от женщины ожидалась установка на то, что муж является представителем общественной власти в семье. Именно это было типичным залогом согласия
   в семье патриархального типа. В наши дни муж как власть остался, в большинстве случаев, только у сектантов.
   В современной европейской семье царствует биархат, причем нередко в весьма воинственном варианте. Однако представляется, что личности с ведущей идеей высших сил и благоприятными коммуникативными качествами признают и поддерживают важность общественного института брака. И поскольку у людей этого типа, в отличие от религиозной ориентации, высшие силы ассоциируются с государством, то и дружная семья выступает для них как бы требованием со стороны этой высшей инстанции. При прочих равных, данное обстоятельство увеличивает вероятность действия центростремительных сил в семейных отношениях.
   Второй вариант установки на власть как носительницу высшей силы представлен людьми, у которых наиболее заметными чертами характера выступают такие волевые качества, как дисциплинированность, и исполнительность. В силу данных особенностей власть представляется им не каким - то аппаратом принуждения и насилия, а естественным и необходимым механизмом общественного организма. Власть соответствует их потребности в порядке, иерархии. Она, в принципе, является целесообразной, справедливой, мудрой и, главное, ничем не заменимой.
   Системность мировоззрения и жизненной позиции представителей данной категории проявляется в том, что сильная власть является в их понимании основой миропорядка в целом и во всех отдельных сферах жизнедеятельности, организационных структурах, социальных общностях. Во всех видах деятельности, даже с сугубо неформальными отношениями или
   связанных с искусством и творчеством, должна быть какая - либо структурированность и иерархичность как залог порядка.
   Люди данного типа принимают власть всем строем своего менталитета, идентифицируют себя с большими и малыми социальными структурами. Чаще всего они не очень задумываются над подлинной необходимостью и справедливостью дела, которому они служат - для них важно чувствовать себя нужными элементами организации, действующей по законам высшей общественной и деловой целесообразности. Это придает смысл ежедневной деятельности, а значит и смысл жизни. Право определять, в чем заключаются высшие цели и общий смысл жизни, принадлежит, по их мнению, каким - то более значительным представителям системы, что и осуществляется как важнейший элемент функционирования социального организма. В своей практической деятельности они в типичных случаях являются приверженцами строгого порядка, четкости и дисциплины. Насколько они авторитарны или демократичны как руководители, зависит еще и от других обстоятельств: характера деятельности, авторитета среди подчиненных и т.д.
   Такие люди не очень склонны к философствованию, хотя их немало и в теоретической сфере деятельности, в том числе и области философии. Здесь они являются послушными адептами своих школ, разрабатывая принципиальные концепции их основателей и считая себя "борцами за правое дело". Почитание основоположников и классиков напоминает у них религиозные культы, что дает, например, основание критикам упрекать материалистов и атеистов в создании своеобразной религии.
   Люди данного типа, как правило, не выступают инициаторами общественных реформ и принципиальных новаций, они больше склонны к освященным временем порядкам и авторитетам, т.е. к консерватизму. Но иногда в молодые годы под влиянием своих товарищей или определенных обстоятельств они могут становиться под знамена революционных движений. В этих случаях высшей силой для них становятся революционные теории, вожди, структуры.
   В личной жизни они склонны к четкому распределению гендерных и семейных ролей, хотя не всегда получается так, как они бы хотели. Так, например, мужчина, стремящийся к роли главы семьи, может натолкнуться на аналогичное стремление со стороны своей жены или просто не справляться с этой ролью в силу, допустим, незначительных заработков. Если же мужчина вырос в семье с властной матерью - явным лидером в семье, он может представлять подобную модель вполне нормальным вариантом семейного союза и быть готовым к ней в собственном браке.
   Рассмотрим еще один вариант проявления идеи высших сил. Довольно часто она сочетается с идеей врага и выражается в убеждении, что мы постоянно являемся жертвами дальновидных и коварных происков неких недремлющих могущественных враждебных сил. Представители данной ориентации верят в их безграничную способность предвидения и расчета. Ничто не происходит случайно, по ошибке, по недоразумению - у всех неприятностей есть хитроумные авторы. Крах социалистического лагеря мощно подкрепил подобную настроенность отечественных приверженцев данной идеи, якобы доказав существование зловещего заговора. Правда, на некоторое время образ действующего врага, выполнив свою миссию, исчез с горизонта.
   Поколебавшись некоторое время, они сплотились в новом бескомпромиссном противостоянии врагу - американскому империализму, целью которого теперь якобы является мировое господство путем всяческого ослабления и устранения возможных соперников. Он делает это с помощью распространения идеологии глобализма и внедрения иных религий, что подрывает национальное сознание и традиционную религиозную идентификацию. Политическая борьба и всяческие распри собственных лидеров - это, разумеется, тоже дело рук зарубежных кукловодов.
   Таким образом, у представителей светского варианта идеи высших сил основами личностной системы являются кроме данной идеи идея социальной дисциплины, власти, врага.
  
  
   Личности с ведущей идеей традиционализма.
  
   То, что у многих людей стремление к следованию традициям выступает одним из важнейших мотивов, видно, как говорится, простым глазом. Отчасти к этому предрасполагает инертность высшей нервной деятельности, что ярче всего проявляется у обладателей флегматического темперамента, другим общеизвестным фактом является то, что эта тенденция нарастает с возрастом. В значительной степени склонность к традиционализму формируется условиями социализации.
   Вопреки всяческому воспеванию индивидуального своеобразия и творчества, люди с ведущей идеей традиционализма никуда не делись, хотя, возможно, и стали менее категоричными. Хотя макрофактор оказывает меньшее, чем ранее, влияние, в последние годы на постсоветском пространстве усилился мезафактор - популяризация некоторых идеологий, в которых подчеркнута именно ценность традиционализма. Их содержанием стал возврат к национализму и религии, хотя и ностальгия по советским временам как вариант традиционализма также существует в сознании. В данном случае нас интересуют люди, у которых традиционализм является системообразующей идеей на протяжение всей их жизни.
  
  
  
   Типичные личностные варианты.
  
   Очевидно, можно выделить три наиболее характерные категории личностей с ведущей идеей традиционализма по признаку содержания традиций: люди, которых привлекает все мистическое, люди с установками на борьбу и сторонники возрастания роли национальных традиций.
   Рассматривая первый вариант, следует сказать, что когда - то мистика была классическим содержанием многих традиций, религиозных верований и суеверий, и именно потому она так легко возродилась в благоприятной идеологической ситуации, став после отказа от коммунистической идеологии желанной гостьей на постсоветском пространстве. Склонностью к мистическому допущению всяческих "чудес" можно объяснить тот захватывающий энтузиазм, с которым тысячи людей встретили феномены исцеления на расстоянии в исполнении Чумака. В первых рядах сторонников возвращения к "истокам" находятся люди идеи традиционализма, а также центрированные на идее высших сил. В данной ситуации их поведение почти полностью совпадает.
   Те, кого больше вдохновляют традиции борьбы, составляют огромную группу и чувствуют себя, как рыба в воде, при всех общественно - политических режимах. Здесь также наблюдается значительное сходство типов личности с ведущей идеей традиционализма и с идеей борьбы. Традиции борьбы во всех сферах жизнедеятельности очень многочисленны и прочны. Они усваиваются с раннего детства и, как правило, подкрепляются с возрастом, поскольку установка на борьбу усиливает вероятность конфликтов. Всякие противостоящие им теории: гуманности, миролюбия, пацифизма, всепрощения и т. п. - в основном, не отвергаются людьми борьбы, но легко ими "перевариваются" в том смысле, что все эти благородные побуждения, конечно, хороши, но редко применимы в реальной жизни. Именно борьба, с их точки зрения, нужна для того, чтобы побыстрее устранить человеческую враждебность и освободить место гуманным отношениям.
   Нужно напомнить, что стереотипы агрессивности настолько заполняют коммуникативную практику, что в какой - то мере впитываются большинством людей, а не только теми, у кого существует акцент на идее традиционализма. Но последние более постоянно и выразительно проявляют их в разнообразном общении. В семейной жизни люди традиции оказываются хорошо "подготовленными" к конфликтам и не воспринимают их как разрушительный фактор. Если таков и партнер, все идет более или менее благополучно, не считая того, что конфликтный стиль взаимодействия передается и детям. Однако все чаще традиционалисты наталкиваются на нетерпимость к подобному стилю со стороны партнера, что приводит к обострению отношений.
   Люди с ведущей идеей национального традиционализма составляют в бывших республиках СССР довольно значительную группу. Это идейное направление вызвано обстоятельствами времени, и его сторонниками являются самые разные по своим личностным особенностям люди, а не только "конституциональные" традиционалисты. Их можно условно назвать политическими традиционалистами, представляющими собой тот тип идейных борцов, который неоднократно фигурировал в истории в связи с отстаиванием традиционных идеологий. Можно вспомнить староверов, славянофилов, мусульманских фундаменталистов.
   Что касается типа личностной системы у людей с ведущей идеей традиционализма, то ее одноосновный вариант скорее всего можно встретить у защитников национальных традиций в связи с политической злободневностью данной проблемы. У них это стало чем - то вроде сверхценной идеи, в свете которой получает оценку почти все происходящее.
   Традиционалисты - мистики были типичными фигурами в прежние времена и представляли собой хорошо описанный в классической литературе тип фанатиков церковной дисциплины. В наши дни это скорее личностные системы с противостоянием идей. У них далеко не все воззрения логически связаны с религией или другой мистической идеей - зачастую их взгляды полны противоречий, о которых они предпочитают не задумываться. Если какое - либо утверждение бросает открытый вызов их мистической идее, оно отвергаются ими, но в случае, когда такого демонстративного противостояния нет, они не обращают на данное утверждение особого внимания.
   Традиционалисты - борцы скорее всего в типичных случаях относятся к многоосновным личностным системам или системам с автономными подсистемами. Они прочно стоят на почве необходимости строгости в воспитании, соблюдении социальной дисциплины и особенно - естественности и неизбежности активной борьбы за свои интересы. Компромиссы и уступчивость не входят в их убеждения и тактику поведения. Однако дух времени заставляет их считаться с существующими культурными нормами и новыми веяниями, поэтому им приходится неохотно признавать более либеральные и вариативные способы реагирования. Особое распространение такой тип личности, по - видимому, имеет среди людей с низким уровнем образования и общего развития.
  
  
   Личности с ведущей идеей культуры.
  
   Здесь речь пойдет о людях, для которых системообразующей идеей является необходимость и высокая ценность того, что принято связывать с понятием культуры, т. е. достижений науки, искусства, познавательных и эстетических интересов, образования, этичности поведения. В эту категорию личностей включаются люди со светскими культурными интересами, поскольку представители религиозной направленности, по предлагаемой в работе классификации, характеризуются личностной системой с ведущей идеей высших сил. Другое дело, что последняя вполне может включать идеи культуры как компоненты многоосновной системы.
   Высокая ценность культуры является "родной дочерью" идеи величия, т. е. она порождена сильным впечатлением, которое производит на человека с ранних лет человеческий мир, но это не сила или власть, а воспитанность, эрудированность, культура речи, эстетичность и т. д. Решающим признаком принадлежности к рассматриваемой категории выступает именно ценность для индивида высокого уровня культуры, тяга к ней и ориентация на нее, а не обязательно принадлежность к цеху деятелей культуры, поскольку среди последних порой можно увидеть представителей других личностных ориентаций.
   Интерес к явлениям культуры в той или иной мере, конечно, присущ абсолютно всем людям, поскольку они проходят социализацию в культурной среде, усваивая ценности данной сферы. Как бы ни был человек погружен в заботы по удовлетворению первичных потребностей существования, он заботится об эстетизации среды обитания, обогащении своих представлений и вкусов, соответствии возможно более высоким социальным стандартам. На минимальном уровне это обеспечивается даже просто потребностью в самоутверждении, которое трудно осуществить без определенной причастности к миру культурных достижений. Но для людей с ведущей идеей культуры познавательные, этические и эстетические ценности не просто неизбежны и необходимы - они являются центральным объектом их внимания и усилий.
   Данный тип личности в преобладающей степени формируется условиями социализации. Достаточно очевиден эффект влияния соответствующего окружения и развития ребенка, но нередки случаи более опосредствованной связи. Известно, что порой острая чувствительность к явлениям культуры развивается у людей из относительно бедной культурной среды (Ломоносов, Шевченко, Горький, Есенин и другие) и даже по механизму отталкивания от противоположного.
   Наблюдения показывают, что приверженцев идеи культуры можно условно разделить на 3 группы.
   1. Те, кто главной культурной ценностью считает высокие этические качества.
   2. Те, кто больше ценит глубокие и разносторонние знания и достижения науки.
      -- Те, кого больше привлекает искусство и эстетичность окружающей среды.
   Представители первой группы высоко ценят вежливость, тактичность, скромность, внимательность к людям, честность, обязательность, внимание к нуждам других людей, толерантность и миролюбие. Эти качества являются основными для существующей у них модели культурного человека, созданной, в основном, мировой классической литературой и внедренной в сознание образованных людей эпохи цивилизации. Как уже говорилось в разделе, посвященном идее культуры, одним из ее замечательных проявлений стало создание демократического типа общения, при котором партнер ставится в сильную позицию, т. е. ему помогают проявить в общении его лучшие качества, показать себя с лучшей стороны. Этот тип общения, выработанный в аристократической среде цивилизованных стран, несмотря на его определенную исключительность, оказал очень значительное общекультурное влияние. Идея гуманности сыграла, конечно, важнейшую роль для формирования данного эталона. В реальной жизни человек, наделенный всеми достоинствами, вряд ли встречался в прошлом и в наши дни, но важно, что он существует как идеал.
   Принципиальным качеством этого личностного типа является твердая, непоколебимая вера в то, что высокая моральность является необходимой и достижимой в принципе нормой, а также стремление соответствовать ей при любых, даже неблагоприятных условиях. Таких людей часто считают наивными, оторванными от реалий жизни и даже глуповатыми, поскольку они якобы живут в мире иллюзий и не могут понять, что в подлинной жизни люди эгоистичны, нечестны, своекорыстны, т. е. далеки от сконструированного кем-то образца культурного человека.
   На самом деле люди идеи культуры отнюдь не столь наивны и склонны к идеализации. Они не хуже других осознают свои и чужие недостатки, но при этом считают "реальную" этическую культуру как бы не настоящей и только лишь вынужденной. Никакие проявления нечестности, грубости и бестактности не могут заставить их отказаться от веры в более высокие достижения культуры будущего. На ней базируется смысл их жизни, энергия устремлений. Своей верой и реальными усилиями они как бы строят это непременное будущее, ради которого можно терпеливо переносить всяческие "неудобства".
   К представителям данного типа личности "не пристает" грубость и вульгарность, сколько бы они ее не видели вокруг себя. Когда такие люди становятся жертвами агрессивности и хамства, они страдают, но ответить тем же им бывает очень трудно, поскольку они рефлекторно отделяют себя от подобного уровня. Опуститься до брутальности и цинизма означает для них изменить своим наиболее существенным убеждениям. Они чувствуют себя гражданами "настоящего" человечества, которое существует независимо от того, сколько в данное время встречается людей с не устраивающей их культурой. Это не значит, что они не уважают или презирают этих людей - совсем нет, поскольку истинная культура предполагает уважение к "простым людям". Но идеальный образ будущего человечества - а ведь такой образ, пусть крайне эскизный и расплывчатый, обязательно присутствует у любого человека - у людей с ведущей идеей культуры непременно предполагает тот самый "интеллигентный" уровень общения. Прочие проявления культуры (а это могут быть знания, умения, эстетический вкус) тоже высоко ценятся ими, но это не является полной компенсацией явного недостатка этической культуры.
   Гармоничные личностные системы данного варианта людей культуры встречаются, очевидно, не часто, причем создается впечатление, что причиной этого является современная "плюралистическая" массовая культура. Вообще - то уровень образования, осведомленности и общекультурных навыков, безусловно, растет, оставляя в прошлом то наследие крестьянско - мещанской поведенческой стихии, которое мы находим, например, в произведениях А. Чехова, А. Платонова, М. Зощенко. Но победное шествие вульгаризированных идей свободы и сильной личности часто наделяет сиянием не людей с ярко выраженным гуманным стилем общения, что и выступает основным причинным фактором. Судя по всему, люди культуры общения представляют собой двухосновные личностные системы и системы с автономными подсистемами. Второй основой может выступать другой компонент культурной идеяи, идеи гедонизма, созидания, высших сил и некоторые другие. В качестве автономных подсистем встречаются идеи врага, наказания, сопротивления, свободы, гендерного антагонизма.
   У представителей второй группы личностей с ведущей идеей культуры высшей ценностью является мир знаний. Общей и характерной чертой выступает любознательность и интерес к широкому кругу мировоззренческих проблем. Такие люди обычно отличаются острым и никогда не ослабевающим интересом к новой информации, часто - широкой эрудицией. Их интеллектуальные способности и образованность могут находиться на различном и не обязательно очень высоком уровне. Мир интеллектуальных достижений человечества для них важнее сугубо материальных интересов и ценностей, хотя иногда это может сочетаться в одном человеке. Их интересуют кардинальные мировоззренческие вопросы, философские, экономические и политические проблемы. Им важно иметь общее представление о демографическом, экологическом положении, общей картине человеческого общества и перспективах решения злободневных проблем. Люди данного типа чувствуют как бы свою причастность ко всему происходящему и главное - схематическое представление о том, что все это является фрагментами и эпизодами единого развития общечеловеческой цивилизации.
   Расширение и углубление представлений о мироздании является чем - то вроде фетиша для представителей данной категории. Стержнем их мировоззрения выступает вера во всесилие исследовательской энергии, возможностей разума и научного поиска, хотя чаще всего они понимают, что это всесилие весьма ограничено и относительно, а его мощь означает только преимущество по сравнению с другими способами постижения окружающей действительности. У данного типа существует принципиальная ориентация на рациональное познание, делающая их самыми последовательными сторонниками веры в человеческий разум. Доверие к интеллектуальной человеческой культуре - напомним, что это производное идеи величия - при всех сомнениях и колебаниях остается нерушимой основой мировоззрения.
   Третья группа является, возможно, наибольшей в количественном отношении. Красота природы и искусство всегда обладали покоряющей силой, а в наше время с его богатыми информационными возможностями они могут еще более полно служить идее культуры. Огромное количество людей находит удовлетворение не только в наслаждении природой, музыкой, литературой, живописью, театром, но и в повышении своей эрудиции в этой сфере, в формировании и отстаивании своих суждений, касающихся данных предметов. К этой группе относятся как творцы - профессионалы и любители, так и активные потребители произведений искусства, для которых оно является не только средством заполнения досуга, но и чем - то особенно влияющим, с их точки зрения, на улучшение нравов и эстетизацию окружющей среды.
   В дотелевизионные времена образованные представители данной группы были людьми книги, театра, концертов, музеев, насколько, конечно, им это позволяли их возможности. В среде менее образованных людей также повсеместно существовала увлеченность эстетической стороной действительности, и почти в любой деревне встречались особые любители устного творчества, пения, мастерства и рукоделия, рисования, выращивания цветов и т. д.
   В наши дни активное потребление искусства стало обычным занятием, а высокий эстетический уровень быта обеспечивается более совершенными технологиями производства. С искусством и дизайном так или иначе связано много людей, хотя, конечно, не все они ставят перед собой задачу развития культуры. Интерес к произведениям живописи как будто очень высок, о чем свидетельствуют заоблачные цены, но не следует путать моду с действительной увлеченностью искусством. Во многих случаях действует идея не культуры, а самоутверждения. И все же значительная часть причастных к литературе и искусству в качестве творцов или активных читателей, зрителей, слушателей, по - видимому, как и раньше, относится к людям с ведущей личностной идеей культуры. Эта идея в эстетическом варианте стала более популярной и практически воплощаемой
   Следует особо выделить немалую группу обладателей тонкого чувства языка, не являющихся профессиональными лингвистами или филологами. Они становятся авторами всех тех метких и образных выражений, которые наполняют каждый язык тонкими и остроумными смыслами и подтекстами. Для многих из них идея культуры, безусловно, занимает важное место, но есть и просто любители жонглирования языком, творчество которых нередко черпает материал из простонародного и грубоватого вербального слоя.
   Представители второй и третьей групп людей с ведущей идеей культуры,
   вероятно, могут представлять собой все анализируемые в работе типы личностных систем.
  
   Люди долга.
  
   Личности с ведущей идеей долга, называемые здесь для краткости людьми долга, представляют собой, образно говоря, очень качественный социальный материал. В обществе могут господствовать успешные для его развития или менее удачные идеи, но в любом случае должны выполняться неизбежные обязанности, и здесь люди долга всегда выступают опорой.
   Существуют некоторые конституциональные, психофизиологические предпосылки для успешного формирования этого качества, такие как способность к волевому усилию, сосредоточенность, уравновешенность, но основным фактором является созданная в процессе социализации установка. Основное внимание в раннем детском воспитании уделяется выработке у ребенка навыка подчинять свое поведение определенной необходимости. Можно сказать, что на это уходит львиная доля родительских воспитательных усилий. Если бы не было этого навыка, т. е. поведенческой мотивационной составляющей, то идея долга вызывала бы в дальнейшем у человека значительное отторжение. В процессе социализации данная идея постоянно и в различных вариантах активизируется в сознании человека в связи с тем, что на выполнении обязанностей построена вся человеческая жизнедеятельность.
   Люди с ведущей идеей долга составляют условную группу, включающую разные типы людей в зависимости от других значительных идей в их сознании. Пожалуй, наиболее яркие примеры дает соединение долга с милосердием. Такие люди помогают бедным и больным, трогательно заботятся о родственниках. Когда - то такое сочетание идей ярко пылало в обществе и порождало большое количество различных подвижников, например, сестер милосердия и монахинь. Сейчас подобное подвижничество значительно менее популярно, и лишь наиболее преданные ему люди пытаются проявить инициативу в данном направлении.
   Во все времена существовало немало людей, видевших свой долг в энергичном служении какой - либо гражданской идее. Пожалуй, наиболее известную группу составляют ревнители религиозного долга. Это выглядит наиболее психологически естественным, поскольку объект культа обладает наибольшей императивностью. Столь же громкой известностью пользуются герои политических движений, доводящие выполнение долга до самопожертвования. Все они заслуживают глубокого уважения, хотя объективно их деяния далеко не всегда соответствуют их благородным целям. Сейчас становится все более популярным столь благоприятное поприще для служению гражданскому долгу, как экологическое движение. Оно показывает, что люди гражданского долга есть, и их по - прежнему немало.
   Вряд ли приходится отрицать, что менее выразительно проявляется выполнение семейного долга. Это касается и супружеских отношений (во второй половине ХХ века резко выросла разводимость в странах развитого мира), и заботы о престарелых родителях. Здесь, конечно, немалую роль сыграла урбанизация и улучшение жилищных условий. Сама идея семейного долга, конечно, ослабела, а ее оплотом остались как раз люди, относящиеся к рассматриваемой здесь категории личностей.
   Увы, не часто встречаются люди, у которых долг направляется на службу честности и правдивости. Если верить художественной литературе, такая этическая идея существовала, а такой долг считался одним из самых важных и достойных из всех его видов. Ценность честности постоянно повышалась в процессе социальной эволюции. В литературе Х1Х века многократно фигурируют случаи, когда растратившие казенные деньги дворяне кончают жизнь самоубийством. Долг по отношению к своим нравственным принципам оказывается нарушенным или, что то же самое, наносится сокрушительный удар по чести человека. Однако в результате вторжения идей концептуального релятивизма, сильной личности и прагматизма данная идея заметно поблекла и приобрела статус второстепенной и старомодной. Соответственно идея долга по отношению к собственным этическим качествам также как бы отошла на задний план. Ежедневная практика показывает, что случаи коррупции чаще всего не являются нравственной катастрофой для виновников.
   Если подвести итог, следует сказать, что люди долга, как создается впечатление, проявляются менее заметно, чем в прошлом, но причиной является не какое - то ухудшение человеческой породы, а усиление воздействия идей индивидуалистического спектра. Однако, очевидно, под влиянием общественного призыва, каким, похоже, становится экологическое движение, идея долга может стать боле императивной.
  
  
   Личности с ведущей идеей свободы.
  
  
   Психологические предпосылки личностной идеи свободы.
  
   Как уже говорилось, свобода всегда была одной из наиболее привлекательных и престижных идей общественного сознания. В связи с этим она закономерно формировалась у тех, кому была близка по своему содержанию, у кого по тем или иным причинам было ощущение ее недостаточности, либо у тех, для кого она была наиболее эффективным средством самоутверждения. В данном разделе будут рассмотрены индивидуальные психологические предпосылки ее формирования и типичные варианты личностной системы с ведущей идеей свободы.
   В жизни многих людей возникают ситуации, связанные с проблемой свободы и способствующие формированию данной личностной идеи. Среди объективных причин стремления к свободе следует назвать неблагоприятный психологический климат в родительской семье. Возникающие протестные реакции зачастую получают подкрепление в результате борьбы с идеологическим тоталитаризмом, бюрократическими традициями, несправедливыми судебными решениями, насилием со стороны других людей и т. д.
   Нередко действия, воспринимаемые как ограничения, не являются таковыми, но воспринимаются субъектами как покушение на их свободу. В подобных случаях протест против ограничения свободы обычно исходит из определенных конституционально обусловленных психологических особенностей, например, импульсивности, вспыльчивости, гиперактивности, обидчивости. В некоторых случаях характерологическая предрасположенность к сопротивлению создает у человека некий зуд отстаивания свободы, в других случаях стремление к автономии выражена настолько остро, что у субъекта навсегда формируется склонность к протестным реакциям, независимому или одинокому образу жизни.
   Но, откуда бы не исходило ощущение несвободы, сама реакция неудовлетворенности и протеста как правило, влияет на формирование идеи свободы. Если данная ведущей идея становится ведущей, то ее носители отличаются тем, что для них своя и чужая свобода является принципиальной ценностью, которую они зачастую не согласны променять на какие - либо другие блага и удобства.
  
  
   Центрированность на идее свободы как идеологической
   или психологической ценности.
  
   Существует конструктивный вариант идеи свободы, когда она становится для личности ведущей в силу требований времени, общественных настроений в определенный период и в определенных обстоятельствах. Иллюстрацией могут служить известные лидеры освободительных и политических движений, например, Д. Вашингтон, С. Боливар, Д. Гарибальди, Л, Троцкий, В. Ленин, М.Ганди, де Голль, Че Гевара и многие другие. Политическая свобода всегда была яркой, справедливой, убедительной и крайне популярной идеей и потому приобретала очень много талантливых защитников.
   Представители рассматриваемого варианта ведущей идеи свободы - это чаще всего интеллектуалы либо люди с ярко выраженной альтруистической направленностью и чувством справедливости. Их личностная система нередко близка к одноосновному характеру, при котором идея свободы накладывает отпечаток на все отношения и поведенческие проявления.
   В ряде случаев люди данного типа имеют личностную систему с автономными подсистемами, т. е. идея свободы не распространяется на некоторые сферы их жизнедеятельности. Такими, например, были борцы за независимость в период еще не достигнутого женского равноправия, так что идея свободы не захватывала у них права женщин (примером подобного отношения был М.Робеспьер).
   Правда, здесь всегда возникает вопрос о том, какое место в мотивации их усилий занимает собственно идея свободы и какое - стремление к власти, но в наиболее очевидных случаях они выступают признанными носителями идеи свободы. Тоталитарные режимы, как известно, вопреки своей цели становятся "кузницей кадров" для борцов за достижение реальных политических и гражданских свобод. Выразительными сторонниками идеи свободы являются и многочисленные рядовые борцы, у которых она исходит из их системы убеждений, в которых справедливость и гуманность являются наиболее заметными ценностями.
   Центрированность на идее свободы как психологической ценности, если не брать незрелые протестные реакции, встречается намного реже. Для многих философов и психологов при всей их демократичности далеко не очевидно, что постоянное стремление к свободе является безусловно желательным качеством личности. Да и что, собственно, означает личностная свобода? Свободу убеждений? Конечно, это необходимо, но больше относится к идеологическим и политическим ценностям, поскольку обеспечивается не столько психологическими особенностями, сколько законодательной защищенностью прав человека. Свободу воли и поведения? Очень сомнительная ценность. Идеи М. Штирнера и Ф.Ницше не без основания встретили весьма критическое отношение.
   Пожалуй, наиболее выразительные мысли о свободе как психологическом индивидуальном качестве высказали Ж.Ж.Руссо и К.Роджерс. У Ж.Ж.Руссо свобода означает как можно меньшее влияние цивилизации на человека. Весьма наивная точка зрения даже для ХV111 века. Для К.Роджерса свобода личности заключается в верности человека своей сущности и своему Я, т.е. в том, что обозначают как соответствие и Da - sein. Такое понимание является очень модным, имеет много последователей, но, на мой взгляд, оно довольно спорно.
   Достаточно известным и в ряде случаев печальнознаменитым является вариант сочетания идей свободы, борьбы и власти. В наиболее выразительных случаях он представлен борцами за свободу, превратившимися в диктаторов и тиранов. Они начинают как искренние ревнители свободы и справедливости во всех их проявлениях, а борьба является только лишь суровой необходимостью. Но со временем борьба оказывается более массивным и эмоционально нагруженным содержанием их деятельности, чем внедрение норм свободы.
   Весьма парадоксально, что отстаивание свободы, собственно говоря, осуществляется почти полностью в процессе борьбы с различными препятствиями и врагами, так что идея свободы как - то постепенно уходит из зоны внимания. Видимо, в данном случае создается впечатление, что стремление к свободе и борьба - это одно и то же, и потому отдельно о свободе можно и не беспокоиться. Фактически свобода остается только в декларациях, а бывшие ее ревнители становятся чистыми носителями идеи борьбы с врагами и идеи власти. Впрочем, и сама личностная система, основанная на идее свободы, будучи системой с противостоянием идей, логически ведет к многочисленным нарушениям свободы.
  
  
   Идея свободы, исходящая из протеста.
  
   Данная идея нередко становится ведущей в силу борьбы человека с ограничениями, воспринимаемыми им как таковые вследствие его неспособности выполнения предъявляемых к нему требований. Известным примером служат подростковые реакции протеста против педагогов или родителей. В педагогической психологии это отражено в хорошо изученном "аффекте неадекватности". В ряде случаях могут наблюдаться действительные перегибы в требовательности и строгости, обращенные против нарушителей порядка. В этом случае происходит фиксация объекта таких воздействий на ограничении свободы, повышается ее ценность и создаются предпосылки для формировании акцента на данной идее в убеждениях человека. Известно то, что нередко из ярко выраженных реакций подросткового протеста при дальнейших неудачах в самореализации складывается устойчивая психология протеста и негативизма, которая закрепляется на долгие годы. Идея свободы в этих случаях проявляется очень заметно. Почти при всех жизненных затруднениях человек ищет их причину не в собственных недостатках, а склонен видеть ограничения свободы со стороны власти или отдельных людей.
   Поскольку "трудновоспитуемых" в любом обществе всегда существует немало просто в силу некой статистической закономерности, от них всегда исходит поддержка идее свободы, существующая как предубежденность против всякой власти и активизирующаяся при различных противоборствах. Это то, что часто называют анархическим духом свободы, т. е. не особенно продуманным и обоснованным протестом против ограничений и всегда существующей готовностью ко всякому отпору. Такие люди охотно поддерживают различные гражданские акции, участвуют в митингах, примыкают к какой - либо политической силе, не особенно вникая в вопросы правоты, поскольку они убеждены, что от власти всегда исходит ограничение свободы.
   Среди людей подобного протестного плана встречаются представители одноосновной личностной системы - люди, везде ищущие возможность выразить протест и побороться за свободу, и фактически посвящающие этому всю свою жизнь. Им крайне импонирует тот образ жизни, где все ее элементы несут идею протеста против устоявшихся - а это для них однозначно консервативности - форм и способов жизни. Истинной находкой для подобных личностей стало движение хиппи, которое было чистой и бескомпромиссной манифестацией идей протеста и свободы. Когда - то наиболее активные и проникнутые романтикой свободы люди такого плана были в первых рядах народовольцев, эсеров, анархистов.
   Но, очевидно, наиболее типичны для них двухосновные личностные системы, где второй основой является идея сопротивления. При достаточно богатом опыте протеста и борьбы она замещается идеей врага от которой лежит дорога к сверхценной идее, т.е. фиксации на конкретном враге, представляющемся полным и несомненным воплощением зла. В таком случае происходит системный переход личностной идеи свободы в идеи врага и наказания.
  
  
   Идея свободы на почве творческой деятельности.
  
   Хорошо известно, что идея свободы весьма органична для творческих личностей, что чаще всего проявляется у деятелей искусства. Сам характер творческой деятельности требует возможности поиска, оппозиции к утвердившимся мнениям и пересмотра некоторых регламентирующих норм. В то же время в искусстве так же, как и в иных сферах деятельности, в любой момент существуют установившиеся каноны, нарушение которых считается проявлением непрофессионализма, недопустимой вольностью, неуважением к традициям и т.д. Получается так, что данное противоречие неизбежно сталкивает творческого человека (или вынужденного быть "творческим") с проблемой свободы.
   Подобная коллизия, имманентная для творчества, существовала всегда, но в некоторые периоды в силу ряда обстоятельств она становилась особенно заметным общественным явлением. Самым известным и классическим примером явилось появление импрессионизма в живописи во второй половине Х1Х века. Разумеется, это могло произойти только на фоне соответствующих общественных настроений, вызванных европейскими революциями и становлением индустриального общества с демократизацией социальных институтов и отношений.
   Последовавший за этим авангардизм во всех видах искусства стал просто взрывом идеи свободы, параллельным взрывам этой идеи в политической сфере. Обратная связь сработала с большой силой: в ХХ веке авангардистское творчество вызвало его рационализацию в философских теориях и суждениях здравого смысла. Сегодня наблюдается явление, которое можно назвать нелепым, но неизбежным - авангардистский стиль в литературе, изобразительном искусстве, музыке, хореографии стал фактически принудительным, поскольку не следующих ему деятелей искусства воспринимают не просто как старомодных, но и как отрицающих идею свободы. Порожденная потребностями творчества, она распространяется, фетишизируется и романтизируется, становясь довольно значимым фактором социализации.
   Таким образом, данная особенность психологии творчества является одним из источников жизнестойкости идеи свободы (иногда понимаемой искаженно) и ее существования в качестве основы личностной системы во многих индивидуальных случаях. Богемный тип личности, весь антураж и поведенческий имидж которого прямо направлен на демонстративную манифестацию идеи свободы, стал уже не девиантным, а респектабельным. Он занимает свое место под солнцем и ревностно служит популяризации своей идеи.
   На многих деятелей искусства образ "свободного художника" влияет как некая обязательная и непременная составляющая личности, определяющая не только требование свободы слова и совести, но и отношение к другим жизненным явлениям, т.е. их личностная система близка к одноосновной. Представители данного типа личности демонстрируют требование свободы не только в творчестве, но и во взглядах, высказываниях и манерах поведения. Нередко такая гармоничность практически делает эпатажность первостепенной потребностью и привычкой, как это, например, наблюдалось у Сальвадора Дали. Существует немало и таких, у кого стремление к свободе уравновешивается идеей социальной дисциплины, и тогда новаторство ограничивается рамками профессиональной деятельности, не переходя на уровень экстравагантных философских концепций или богемного стиля повседневной жизни.
   Когда - то, на заре авангардизма, у представителей идеи творческой свободы почти всегда присутствовала в качестве второй основы идея сопротивления, чем они напоминали изображенный выше тип личности. Сейчас, похоже, данная идея заметно поблекла в связи с полной академизацией любых новаторских попыток. Она еще иногда встречается у рок - музыкантов, которые в ряде случаев не потеряли надежду чем - то эпатировать публику.
  
  
  
   Личности, центрированные на идее милосердия.
  
   Сердцевина данного типа личности - сочувствие и неосуждение. Такая позиция объясняется субъектом тем, что негативные побуждения и поступки любого человека чаще всего являются следствием полученного им воспитания или тяжелых условий жизни, т. е. он зачастую больше жертва, чем виновник.
   Эта мысль, с определенной точки зрения, справедлива. Даже в тех случаях, когда человек совершает неблаговидные поступки вопреки благоприятным условиям жизни, мотивация его поведения не находится в зоне его абсолютно свободной воли. Возможность контроля обусловлена наследственными предпосылками и обстоятельствами социализации, она определяется уже сложившимися эмоционально - когнитивными конструкциями. Но, с другой стороны, для того, чтобы оградить себя от разгула многообразных и непредвиденных факторов, люди вынуждены следовать принципу личной ответственности каждого человека, т. е. требовать от него достаточного контроля над своими психическими процессами. Ничего надежнее принципа личной ответственности человечество не придумало.
   Люди с идеей сочувствия и неосуждения не столь наивны, чтобы не понимать всего этого, но они как неутомимые адвокаты стоят на страже интересов страдающего или обвиняемого человека, оберегая его от чрезмерной энергии злобы, ненависти, преследования - всего того, что, увы, досталось в наследство от суровых условий первобытного выживания. Склонные к милосердию люди, из поколения в поколение воздействуя на общественное сознание, заметно способствуют положительным изменениям в характере человеческих нравов.
   Формирование личностной идеи милосердия в наибольшей мере определяется воздействием гуманных представлений и поведенческих фактов в процессе социализации индивида. Здесь можно видеть систему воздействующих факторов, в центре которой находятся фундаментальные мировоззренческие концепты. На индивида воздействуют все подсистемы и компоненты, но первостепенную роль в большинстве случаев, конечно, играет семья.
   Не следует забывать и о конституциональных психологических предпосылках. В принципе, к милосердию предрасполагает эмоциональная чувствительность, которая бывает изначально сравнительно высокой у определенной части людей, определяемых, например, как сензитивные или эмотивные типы. Одно из подтверждений этого факта можно найти в различии способов реагирования на базовую тревогу в теории К.Хорни, согласно которой одна категория людей склонна идти "против людей", т.е. тем или иным способом вступать в конфронтацию, другая - к людям, что означает поиски согласия и поддержки, а третья предпочитает идти "от людей", т.е. преодолевать тревогу в процессе собственных переживаний. Весьма очевидно, что представители тактики "к людям" имеют более заметную потребность в аффилиации, что при прочих равных детерминирует склонность к сочувствию, жалости и помощи.
   В результате взаимодействия факторов наследственности и социализации у некоторых людей идея милосердия оказывается в центре их личностной когнитивной системы. Такие люди "ярко светятся" в периоды массовых бедствий и в экстремальных ситуациях, настоятельно взывающих к проявлениям милосердия. В обычных условиях они, очевидно, наиболее заметны своей заботой о животных. Вообще, следует заметить, что на уровне принципиальной идеи милосердие одобряют очень многие, но в качестве рабочей идеи оно встречается значительно реже.
   Представляется, что одноосновная система встречается в крайне редких случаях, поскольку современное этическое мировоззрение пронизано идеями прагматизма и индивидуализма, которые по своей сути не близки идее милосердия. Никто, конечно, открыто не осуждает милосердие в СМИ - о нем просто почти не вспоминают, и оно находится на задворках актуальной проблематики. Кроме того очень выразительно звучит идея борьбы, так что милосердие не выдерживает такой конкуренции. Очевидно, личности с ведущей идеей милосердия чаще всего представляют собой двухосновные системы и системы с автономными подсистемами. Второй основой, вероятно, является наиболее близкая милосердию идея культуры или идея долга. Что касается автономных подсистем, то это скорее всего идеи борьбы и того или иного антагонизма.
  
  
  
   Личности с ведущей идеей любви.
  
   Вариант идеи половой любви.
  
  
   Культура нескольких последних веков, как известно, сосредоточила значительную часть своей эмоциональной энергии на облагораживании и поэтизации полового влечения, превратив его в источник насыщенных моральных и эстетических переживаний. Отношения близких родственников на протяжение многих лет также последовательно наполнялись все большей теплотой и привязанностью. Любовь стала одной из ведущих духовных ценностей общества и отдельного человека. Идея любви присутствует в сознании практически каждого, означая желательность данного чувства в своей жизни как одного из лучших проявлений отношения к другому человеку и наиболее качественной основы для создания семьи. Однако существует немало людей, в сознании которых любовь занимает особо значительное место, выступая системообразующей идеей.
   В зависимости от объекта, данная идея может выступать в таких вариантах, как половая или родственная любовь. Начнем, пожалуй, с наиболее романтизированного и прославленного первого варианта.
   В наиболее ярких случаях мы видим, что любовь способна создать одноосновную личностную систему идей. В принципе, такие люди встречаются нечасто. Для них любовь выступает не столько эротическим, сколько морально - эстетическим явлением, средоточием преданности, верности, благородства, т.е. всего лучшего в межличностных отношениях. Не всегда такое чувство присутствует в их собственной судьбе, но в любом случае оно выступает для них ценностным ориентиром в многочисленных жизненных ситуациях. Возможность такой любви - она, наверное, заслуживает названия идеальной - задает типичный критерий оценки субъектом других людей.
   Наиболее выразительное описание личностей с ведущей идеей любви мы, пожалуй, встречаем в художественной литературе ХУ111 - Х1Х веков. В этот период яркого романтизма любовь действительно выступала в образе чувства, непременного и обязательного для духовно богатых и тонко чувствующих натур, представляющих элитарную культурную среду своего времени. Идеализацию и поэтизацию любви осуществляла в наибольшей степени европейская, включая и отечественную, литература. Именно она в наибольшей степени вносила в сознание данную идею. Создается впечатление, что "знаменосцами" идеальной любви являлись женщины, поскольку при ограниченных возможностях внесемейной самореализации идея любви представляла им возможность наполнять свою жизнь признанной и высокой духовной ценностью.
   Можно сказать, что в этот период в среде образованных людей существовал культ любви. Об этом, кроме воспетых поэзией добрачных чувств и даже в большей, чем они, степени свидетельствует характер супружеских отношений во многих дворянских семьях, основанных не на влюбленности, а на жизненной необходимости вступления в брак, т.е. на мотиве, который по нашим понятиям близок к расчету. Зачастую в небогатых дворянских и мещанских семьях будущие супруги знакомились только во время процедуры сватовства, которое осуществлялось благодаря усилиям свах. Женихи часто бывали людьми не первой молодости и не бог весть какой привлекательности. Несмотря на это, созданные семьи нередко были не только прочными, но и отличались большой теплотой супружеских отношений. Идея любви в применении к браку означала, что супруги должны полюбить друг друга, и это "полюбить" было не метафорой, а достаточно буквально понимаемым явлением. Когнитивный и эмоциональные компоненты объединялись с волевым, придавая любви характер, напоминающий сверхценную идею, или - у людей с бурной эмоциональностью - реакцию экзальтации.
   Нашим современникам трудно понять, как можно полюбить по обязанности, но ментальность того времени вполне допускала подобный феномен. Конечно, структура такой любви отличалась от современной, но это все же было чувство значительно более близкое к любви, чем к чистому уважению, послушанию, корпоративной солидарности или чему - либо подобному.
   Если учесть данные особенности феномена любви, становится понятным, что одноосновная личностная система в то время была нередким явлением. Идея предполагала и окрашивала многие другие жизненные проявления, особенно заботливость и верность. Слова пушкинской Татьяны "Но я другому отдана, я буду век ему верна" были не просто красивостью, а достаточно точным отпечатком ментальности той эпохи. А.П.Чехов, гениально отражавший наиболее выразительные личностные типы и психологические явления своего времени, сделал это в своем рассказе "Душечка" в отношении личности с идеей любви. То, что ей нужно было постоянно кого - нибудь любить, и опекать, возможно, объясняется просто ее повышенной эмоциональностью, но вот ее полная растворенность в интересах объекта своего внимания и заботы, чрезвычайно убедительно раскрывает альтруистическую насыщенность и принципиальный характер данного варианта идеи любви.
   Собственная супружеская верность была для "человека любви" совершенно непременной поведенческой нормой, которую не могло пошатнуть даже недостойное поведение партнера. Реакцией на такой поступок могла быть обида, гнев, разочарование, отдаление и холодность, но допускать из принципа ответную неверность представлялось совершенно недопустимым, поскольку это противоречило идее любви, как ведущему убеждению. Для такого человека любовь была одной из высших человеческих ценностей, и потому ее нельзя было как - то компрометировать или изменять ей даже при самых неблагодарных обстоятельствах.
   Вообще, верность выступала самым характерным, эмоционально насыщенным и пафосным компонентом "старой" идеи любви. Об этом свидетельствует то, что в художественной литературе нередко описываются случаи, когда молодая вдова отказывает претендентам на ее руку из верности памяти мужу.
   В наши дни любовь по - прежнему занимает важное место как первостепенная потребность, тема разговоров и произведений искусства. Современная литература и искусство преподносит данную идею с огромным и не уменьшающимся пафосом, что предопределяет массовую установку на то, что любовь является особым, необыкновенным, волнующим и возвышенным (хотя это слово уже звучит несколько старомодно и напыщенно) чувством.
   Однако фактически за привычным понятием "любовь" стоит существенно иная реальность, нежели в Х1Х веке. Бурная демократизация ХХ века, разумеется, повлияла и на характер данного чувства. На него мощно воздействуют идеи свободы и ценности личности. Любовь почти утратила компонент долженствования, все более эволюционируя в сторону удовлетворения половой потребности с эстетически и социально подходящим партнером. Основную часть того, что вкладывают в это понятие, собственно говоря, берет на себя ожидание любви. Как действующее отношение любовь в старом смысле сохраняется лишь недолгое время, будь это в форме законного или гражданского брака. Длительные же семейные союзы представляют собой сочетание различных видов взаимодействия, в которых данная идея представлена только отдельными фрагментами.
   Сама современная идея любви - это, приблизительно говоря, мечта о полноценном сексуальном союзе с желанным партнером, который (союз) в удачном варианте должен сочетаться с благоприятным сотрудничеством в деле воспитания детей и налаживания совместного быта. По сравнению со старой идеей любви, здесь почти полностью отсутствует обязательность супружеской верности и непременность совместной жизни "до гробовой доски". Новое отношение к супружеской верности выступает принципиальным и ключевым изменением. В наши дни оно выглядит примерно так: неплохо бы сохранить верность партнеру, но это возможно только при подобном поведении с его стороны. Если же он (она) будет себе "позволять", то следует чуть ли не принципиально ответить тем же.
   Людей, у которых ведущая идея любви создает одноосновную личностную систему, в наши дни уже трудно представить. В лучшем случае, это система с автономными подсистемами, и на современном фоне она выглядит вполне пристойно. Для такого человека (наверное, чаще это все - таки женщины) любовь и семья представляется центральным событием и средоточием большинства жизненных интересов. Человеческие достоинства - в том числе и свои собственные - оцениваются прежде всего с точки зрения способности любить, заботиться о партнере, не быть инициатором неверности и быть хорошим семьянином. И они действительно бывают хорошими женами, мужьями или - в неоформленных связях - надежными и заботливыми партнерами. При этом почти всегда существуют автономные идеи, противоречащие любви в ее старом понимании. Неверность - этот пробный камень для идеи любви - люди с ведущей идеей любви, допускающей автономные образования, осуждают и первыми стараются не допускать, но при "грехопадении" партнера и оправдывающих их обстоятельствах она становится возможной. Автономная идея супружеской независимости не только не исключает неверности, но даже и предполагает ее как свой непременный и сущностный элемент. Ведь верность исходит из чувства долга - качества сурового и противостоящего всяким прихотям, а эротизм находится в противоположной группе, где господствует принцип удовольствия, мало совместимый с внутренней дисциплиной. Точно так же совсем не обязательным условием данного варианта любви является моральная поддержка, сочувствие, общие или близкие мировоззренческие позиции.
   Характерна также двухосновная личностная система, в которой наряду с идеей любви присутствует гедонистическая идея, а в целом представление о счастливом браке выглядит как постоянное наличие хорошего сексуального партнера. Его личностные качества, конечно, также очень ценятся, но только при выполнении первого требования. Самым выразительным воплощением данного представления является постоянное расширение практики гражданских и пробных браков, где сама их форма выступает как бы манифестацией отрицания ценности супружеской верности. Такое понимание все более и более вытесняет ведущее ранее представление о любви как прелюдии к семейной жизни и ее желательном варианте. Ценности подобного варианта любви - это сексуальная и психологическая совместимость, эгалитарность, достаточная степень личностной и бытовой независимости.
   В современных развитых странах все большее количество молодых семей образуются на базе эротического варианта любви. Многие из них идут по характерному сценарию, т. е., пережив свежесть сексуальной близости, прекращают свое существование. В то же время еще достаточно часто, благодаря еще не угасшему идеалу прежней любви, заботе о детях и скрепляющих узах быта, эротическая любовь трансформируется в семейный союз с теми взаимоотношениями партнеров, которые можно назвать супружеской любовью. Этот вид отношений представляет собой смесь эротического влечения, дружбы, привычки и ответственности, причем ведущим, пожалуй, выступает последнее. Люди с системообразующей идеей любви, очевидно, в наибольшей мере способствуют прочности подобных семей, хотя это нередко не мешает им быть закаленными бойцами конфликтной субкультуры.
  
  
   Вариант идеи родственной любви.
  
   Хотя слово "любовь" чаще всего ассоциируется с влечением на основе половой потребности, но столь же жизненно важными являются чувства между детьми и родителями, братьями, сестрами, т.е. родственная любовь. В течение многих тысяч лет родственные связи занимали первостепенное место среди всех прочих, на заре человеческой истории они были фактически единственной групповой скрепляющей силой. Формирование соответствующей идеи представляется естественным и неизбежным, как и то, что данная идея имеет более древнюю историю, чем убеждение в необходимости и ценности половой любви.
   Материалы художественной литературы и дошедшие до нашего времени стереотипы с несомненностью подтверждают, что идея родственной любви была чрезвычайно результативной. Существовала установка на положительное эмоциональное восприятие всех, и даже дальних родственников. В письменных документах очень часто фигурируют свидетельства высокого значения родственного долга. "Как станешь представлять к награде иль местечку, ну как не порадеть родному человечку!" В произведениях классиков Х1Х века мы постоянно встречаем факты заботы дворянских семейств о своих обедневших и престарелых родственниках.
   С наибольшей яркостью идея выражалась в отношении детей к родителям. Это явление очень напоминает упомянутый выше факт супружеской любви в результате существования необходимой установки. И действительно, детям настойчиво внушалась святость любви к родителям, что, наряду с естественной привязанностью, приводило к соответствующему результату. Можно с достаточной вероятностью утверждать, что идея любви детей к родителям во многих случаях звучала и срабатывала более заметно, чем в наши дни, учитывая и сам характер любви, тесно спаянной с чувством долга. Что касается отношения родителей к детям, то в свете наших нынешних понятий создается впечатление, что оно было наполнено не столько любовью, сколько статусными соображениями о необходимости правильного воспитания. Повсеместная практика строгости и физических наказаний расходится с нашими представлениями, но, видимо, в то время она могла сочетаться с тем, что мы называем родительской любовью.
   В ХХ веке число людей с ведущей идеей родственной любви в широком смысле, т.е. любви ко всем родственникам, несомненно значительно сократилось, поскольку в развитых странах абсолютно преобладающей стала нуклеарная семья. Представление о семье практически перестало включать дальних, отдельно живущих родственников, оно стало относиться к тем, кто реально живет в одной квартире и ведет совместное хозяйство. В этом новом варианте, очевидно, есть немало людей с ведущей идеей родственной любви в их личностной системе, однако вряд ли она может в наши дни быть одноосновной.
   Идеи любви детей к родителям и родителей к детям по своей энергетической насыщенности явно поменялись местами. Власть родителей над детьми, традиционная почтительность и строгость наказаний под влиянием демократических преобразований ушли в прошлое. Практика формирования у детей любви - обязанности в странах развитого мира почти полностью прекращена, она уступила место заботе о соблюдении прав детей. Родительская любовь стала значительно ближе к подлинному смыслу этого психологического явления. Немалую роль, безусловно, играет малодетность семьи. Данная идея, если брать для сравнения образованные слои населения прошлых столетий, пожалуй, не претерпела кардинальных изменений, но вот само чувство, к несомненной чести современных семейных отношений, стало более гуманным.
   Любовь родителей к детям остается наиболее ярким и жизнеспособным вариантом родственной любви. Для большинства родителей дети являются объектом наиболее интенсивных чувств, внимания и смыслом жизни. Это особенно характерно для отношения к детям дошкольного и младшего школьного возраста. Родители часто прилагают большие усилия для развития всесторонних способностей своих детей, не жалея для этого времени и средств. Мечты о будущем зачастую связываются с их достижениями. У некоторых из таких людей идея родственной любви в родительском варианте, пожалуй, близка к тому, чтобы создавать одноосновную личностную систему.
   На фоне изменения характера половой любви и ослабления семейных связей родительская любовь представляется обнадеживающим очагом тепла в человеческих отношениях и как бы компенсацией за утраченные положительные моменты. Но следует заметить, что, как неоднократно отмечалось в психологической литературе, в ряде случаев сочетание интенсивной родительской любви и доминантных стереотипов порождает современный вариант родительской гиперопеки, при котором у детей формируется инфантилизм, страдает развитие инициативности и ответственности за свои решения.
   Любовь детей к родителям теперь, в основном, является результатом биологической привязанности и психологической близости, складывающейся в процессе проявления родителями теплоты отношений. Идея почтения, конечно, не исчезла, но, очевидно, стала менее заметной. Однако даже в этом варианте образы родителей и их роль в жизни каждого человека остаются чрезвычайно плодотворными в плане благополучия индивидуальной экосистемы и наполнения смысла жизни.
  
  
   Личности с ведущей идеей дружбы.
  
   Признание ценности дружбы и дружеские связи наблюдаются в жизни почти каждого человека. Дружба или, во всяком случае, теплота отношений, возможность поделиться своими проблемами, найти и выразить интерес и сочувствие выступают крайне важной потребностью. В любой среде более или менее постоянного пребывания люди всегда стремятся установить более тесные, чем просто деловые и функциональные, связи с теми, кто находится рядом. Дружеское общение нередко с успехом компенсирует нескладывающиеся семейные или формальные производственные отношения. Все это говорит о несомненной популярности и ценности как идеи дружбы, так и самого этого явления.
   Вряд ли приходится сомневаться в том, что "люди дружбы" существуют. Одной из наиболее очевидных предпосылок формирования такой системы идей служит определенная психофизиологическая конституция человека. Если использовать классификацию Э. Кречмера и У. Шелдона, наиболее благоприятным "материалом" служат "пикники" или представители эндоморфной конституции, у которых наиболее среди всех типов развиты гедонистические потребности, включающее в себя и стремление к дружескому общению. Народное наблюдение "толстый - значит добрый" отчасти отражает эту закономерность. Разумеется, это только предпосылка, но она нередко вполне реализуется.
   Очевидно, одноосновные системы с данной идеей отыскать трудно, но другие личностные системы с ведущей идеей дружбы не являются редкостью. Люди данного типа легко "схватывают" идею дружбы как отвечающую их потребностям, поэтому она и оказывается системообразующей в их мировоззрении. Это поддерживается общим положительным отношением общества к дружбе, о которой, как и о любви или героизме, сказано немало красивых слов. "Люди дружбы" оказываются искренними сторонниками действительно достойной и красивой идеи, что еще более укрепляет их каузальное единство и чувство внутренней непротиворечивости.
   Они не могут не переходить на уровень дружеских отношений даже в тех ситуациях, где для этого создаются не самые подходящие условия. Сколько бы ни было у них разочарований в друзьях, они продолжают высоко ценить дружбу и находить новые объекты для подобных отношений. Видимо, в их сознании при этом срабатывает мысль о том, что недостойных людей, конечно, много, но сама по себе дружба прекрасна и без нее жить нельзя. Это аналогично тому, что любвеобильного человека не разочаровывают никакие неудачи.
   Еще одной психологической особенностью, предопределяющей формирование ведущей идеи дружбы, является повышенная потребность в сочувствии и поддержке со стороны других людей, вызываемая определенной неуверенностью в себе. Это люди иного конституционального типа, часто - меланхолического темперамента. В силу низкого порога чувствительности они, обычно обладают тонким переживанием моральных чувств и склонностью к гуманным ценностям, среди которых идея дружбы выступает одной из наиболее достойных. Для них идеал дружбы даже более важен как принцип, чем для представителей указанного выше типа.
   Ведущая роль идеи дружбы накладывает отпечаток на супружеские и иные любовные отношения, воздействуя на них, в принципе, очень благотворно. Хорошо известно, что после нескольких лет отношений, скрепляемых влюбленностью, брачный союз держится на чувстве ответственности, привычке, и том чувстве, оставшемся на месте любви, которое в лучшем случае больше всего напоминает дружбу. Оно выступает вполне достойным заменителем любви, сохраняющим в браке необходимую теплоту чувств, но вот сохранить его, увы, оказывается совсем не просто. Конфликтная субкультура сплошь и рядом с годами перемалывает искренние и романтические чувства первых лет семейной жизни - это еще в том, случае, когда они были - оставляя на их месте что - то вроде вынужденного соседства с глухой недоброжелательностью или постоянными стычками и перепалками. В таких случаях личностная направленность "людей дружбы" весьма помогает им сохранять в подобных ситуациях приемлемую семейную атмосферу.
   Однако, справедливости ради, следует отметить, что то же самое дружеское тепло и участие "люди дружбы" вносят и во временные эротические связи, что приводит к тому, что их теплые семейные гнезда разрушаются под энергичным напором различных временных пассий.
   Несмотря на популярность и распространенность идеи дружбы, дружелюбие в человеческих отношениях во многих случаях проявляется явно недостаточно. Можно предположить, что этому препятствует идея борьбы, проникающая в различные подсистемы наших представлений. Почти всегда наряду с объектами дружеских чувств существуют те люди или организации, которые вызывают антипатию или враждебность. Это происходит вследствие неизбежного влияния идей враждебного спектра - различных вариантов ксенофобии и идеологического противостояния. Получается так, что склонность к дружбе порой даже способствует формированию различных оппозиционных образований, поскольку дружеская поддержка осуществляется и в этом направлении.
   Следует сказать и о другой обратной стороне медали благородной идеи. "Люди дружбы" настолько проникнуты ею и ценят дружеские отношения, что им бывает очень трудно принимать принципиальные решения, требующие пожертвовать дружбой ради честности и служебного долга. Повсеместная и труднопреодолимая коррупция держится не только на корыстных побуждениях, но в значительной степени вызывается дружескими чувствами. Всяческое приятельство и кумовство нередко создает у субъектов подобных деяний ощущение верности идеалу дружбы и чувство выполненного долга в ущерб честности и справедливости.
  
  
  
   Личности с ведущей идеей познания мира.
  
  
   Очевидно, самыми чистыми представителями данного типа являются рационалисты по своему конституциональному складу. Это люди с "бескорыстным", чисто познавательным интересом, у них существует потребность обогащать и систематизировать знания даже независимо от соображений материальной выгоды или престижа. Они получают удовольствие от составления мысленных схем, включающее оперирование понятиями, анализ, сравнение, классификацию, систематизацию, формирование различных теорий. Поскольку механизм мышления требует постоянного получения информации, познание действительности является для таких людей главной духовной потребностью и совершенно необходимой деятельностью. Ее результаты могут быть различного качества - это уже зависит от запаса представлений и качества интеллектуальных операций, но склонность к получению информации и оперированию ею остается в любом случае. Гностические потребности изначально более значительно преобладают у таких людей над коммуникативными, эмоциональными, эстетическими и прочими, если сравнивать с обладателями иных вариантов содержания личности.
   Пожалуй, наиболее выразительно данный тип личности представлен людьми с научными интересами - профессионалами или аматорами. Независимо от того, что является предметом их внимания: природные процессы, математика, философия, история, искусство или что - либо иное, они стремятся к полноте и цельности представлений о данной области явлений. Иногда подобные личностные системы близки к тому, чтобы считать их одноосновными. Почти все взгляды и отношения таких людей подчинены стремлению к системности, аргументированности, логичности суждений и четкости причинно - следственных связей. То, что явно нарушает эти принципы, не вписывается в систему их мировоззренческие конструкции.
   Классическим примером могут служить философы - профессионалы (ставшие таковыми по призванию, а не в силу какого - либо недоразумения) или люди, склонные к рациональному философствованию. Их интересуют сами по себе системные закономерности всех явлений окружающей действительности, хотя, конечно, от этих представлений неизбежно протягивается нить к реальным потребностям человеческой жизнедеятельности. Идея познания мира выступает для них абсолютно органичной и бесспорно необходимой, даже если они не высказывают ее в развернутом виде. Существование бескорыстных приверженцев познания неоднократно отмечалось в психологической литературе, примером чего может служить то, что Э. Шпрангер среди шести наиболее ярких типов направленности личности называет теоретический тип.
   На уровне обыденного сознания таких людей нередко считают сухими и бесстрастными, но на самом деле они обладают достаточно сильными гностическими, познавательными чувствами. Оригинальные мысли, удачные доказательства, интересные проблемы, убедительные объяснительные системы определяют содержание их эмоциональной сферы и приносят им глубокое удовлетворение. У них существует "зуд познания", удовлетворение которого связано с сильными положительными эмоциями. В утрированном и гротескном виде такой тип личности представлен образом Паганеля в "Детях капитана Гранта" Жюля Верна.
   Существует целый ряд других вариантов личностной системы с ведущей идеей познания мира. То, на какую сферу действительности они обращают свой взгляд и как оценивают ее явления, нередко зависит от второй фундаментальной идеи в сознании данного человека, т. е. здесь может наблюдаться двухосновная личностная система.
   Соединение идеи познания мира с идеей прогресса дала миру ряд самых оптимистически мыслящих, содержательных и плодотворных философов, социологов и психологов, таких, как Аристотель, французские просветители, О.Конт, Г.Спенсер, К.Маркс, К.Роджерс, А.Маслоу и многие другие.
   Очень близки к данному типу люди со второй ведущей идеей справедливости. Их интеллектуальные поиски направлены на выяснение социальных закономерностей и поиски путей улучшения общественного устройства. Очевидно, к данному типу принадлежали такие известные утописты, как Томас Мор, Кампанелла, Р.Оуэн и другие.
   Изображенный А.Маслоу тип самоактуализирующейся личности также очень напоминает людей с ведущими идеями познания мира и справедливости. Они посвящают себя познанию и в то же время ряд их существенных личностных черт говорит о гуманных целях этой активности. О познавательной доминанте свидетельствуют, например, такие называемые автором качества, как более эффективное восприятие реальности и более комфортабельное отношение с ней, центрированность на задаче (в отличие от центрированности на себе), постоянная свежесть оценки, философское, невраждебное чувство юмора, самоактуализирующееся творчество. В то же время можно назвать то, что характеризует гуманную направленность самоактуализирующейся личности: спонтанность, простота, естественность, принятие (себя, других, природы), чувство сопричастности и единения с другими, более глубокие межличностные отношения, демократическая структура характера, различение средств и целей, добра и зла.
   Хорошо известным вариантом является сочетание идеи познания с идеей высших сил религиозного содержания. С рациональной точки зрения соединение потребности в безупречной доказательности с некритической, чистой верой, конечно, выглядит противоестественно, но мощная традиция является самоподдерживающей конструкцией, привлекающей к себе индивидов конституционально гностического типа. Это обстоятельство объясняет тот факт, что немало познавательно ориентированных людей нашли приложение своих интеллектуальных интересов и устремлений в теологической сфере.
   Очень значительным количеством людей представлена, по - видимому, категория личностей с ведущими идеями познания мира и созидания предметного мира. В соответствующем разделе уже говорилось о том, что мир вещей занимает наше внимание, во - первых, своей крайней необходимостью, а во - вторых, является объектом приложения интеллектуальных, исследовательских усилий. Такие люди отличаются от приверженцев теоретического познания своей конструктивной направленностью.
   Очевидно, в наибольшей мере проникается идеями познания и созидания предметного мира выделяемый К. Юнгом тип мыслящих экстравертов, поскольку потребность в продуктивном мышлении предопределяет познавательную активность, а экстравертированность направляет ее на окружающий предметный мир. Представители данного типа являются хорошими практиками, конструкторами, изобретателями, рационализаторами, создателями плодотворных, практически полезных теорий. Человечество обязано им множеством полезных изобретений - правда, орудиями разрушения оно обязано также им, но в этом случае они просто действуют в русле социального заказа.
   Сочетание идей познания и культуры также является очень распространенным вариантом двухосновной личностной системы. В этом случае познавательный интерес направлен на человеческие отношения в этическом, психологическом, литературном и другом связанным с искусством аспекте. Вообще - то размышления и определенные теории, касающиеся человеческих отношений, неизбежно есть у всех, но далеко не всех они занимают настолько, чтобы данная идея стала ведущей в их личностной системе.
   Для философов - этиков и психологов феномены человеческого поведения выступают центральным предметом познавательного интереса. Они пытаются структурировать и классифицировать достаточно типичные и поддающиеся объяснению факты, так чтобы теоретические конструкции обладали признаками закономерностей и имели эмпирическое подтверждение. Многие столетия подобные концепции опирались только на наблюдения и их логическую обработку, что при всей их приблизительности давало ориентиры в столь важной области человеческих представлений. Со второй половины Х1Х века стала возрастать доля экспериментальных методов исследования, повысив достоверность и полезность делаемых выводов.
   Для многих писателей и поэтов, по - видимому, также весьма типично сочетание ведущих идей познания и культуры. У прозаиков в особенности проявляется та закономерность, что каузальность сознания выдвигает на первый план потребность и идею интенсивной познавательной деятельности. Процесс создания текста (в обычном, не конструктивистском смысле этого слова) автоматически порождает необходимость обобщений и типизаций, развивающую стремление к дальнейшему познанию, и наряду с этим так же неизбежно выдвигает проблемы культуры. Каким бы бунтарем и ниспровергателем не был писатель, его творчество совершается в контексте вопросов развития культуры. Точно так же имманентно значительное место в личностной системе писателя занимает идея прогресса, даже если он высказывает мысли о деградации культуры.
  
  
  
   " Люди борьбы".
  
  
   Основные детерминанты индивидуальной
   психологии борьбы.
  
   Вырастая под непрерывный аккомпанемент идеи борьбы, каждый человек так или иначе встраивает ее в свое мировоззрение, свое отношение к людям, свои цели и способы их достижения. Обстоятельства жизни некоторых людей складываются таким образом, что в сочетании с их конституциональными психологическими особенностями они создают ситуацию особой значимости для них явления борьбы, т. е. предопределяют центрированность на данной идее. Используя некоторую образность, можно для краткости употреблять термин "люди борьбы".
   Наиболее типичной конституциональной особенностью таких людей является определенный тип высшей нервной деятельности, для которого свойственно быстрое и сильное возбуждение и уступающее ему по силе торможение. В реальном поведении это дает быстрое принятие решений и их настойчивое проведение в жизнь, легкое возникновение реакций недовольства, возмущения, гнева, ярости и вследствие более слабого торможения - длительное протекание этих реакций. В плане нашего анализа, типичны такие черты данного типа, как энергичность, уверенность в себе, настойчивость, смелость и решительность, вспыльчивость, бурное проявление эмоций, энергичность в жестах и мимике. В наиболее заостренном варианте зачастую наблюдается то, что в быту называют тяжелым характером. В особо выраженных случаях говорят об акцентуациях и расстройствах зрелой личности - нынешнем эквиваленте употреблявшегося ранее термина "психопатия".
   Люди со склонностью к решительным суждениям и действиям, протесту и гневу в большинстве случаев оценивают разнообразные проблемные ситуации иначе, нежели менее возбудимые, более уравновешенные, склонные к сомнениям и размышлениям индивиды. У них автоматически возникает желание изменять положение, преодолевать, вступать в соперничество и борьбу. А поскольку одной из основных закономерностей человеческой психологии является каузальное единство - стремление к внутренней согласованности поведения с убеждениями, то частое возникновение реакций агрессивного спектра рефлекторно порождает подкрепляющие его представления - убеждения и теории. Ожидать от выраженного холерика психологии "голубя мира" приходится с меньшей вероятностью, чем от представителя более сбалансированного темперамента. Из сказанного однако не следует, что людьми борьбы становятся только обладатели данных особенностей темперамента или что они обязательно являются людьми борьбы.
   Существенным внешним фактором укрепления идеи борьбы зачастую выступает семейная обстановка, в которой присутствуют частые конфликты, в результате чего создается достаточно устойчивое впечатление о неотвратимости и нормальности конфронтации в повседневном существовании. Это может быть также жизнь во внешнем окружении конфликтных людей и обстоятельств, хотя в собственной семье человека обстановка может быть достаточно мирной и спокойной. Такое нередко наблюдалось в коммунальных квартирах советского периода - этих знаменитых кузницах конфликтной субкультуры. Даже обычная, не отличающаяся особой конфликтностью обстановка жизни "среднего человека" (во всяком случае, в европейской культуре) достаточно наполнена ситуациями всяческих противостояний и стычек. "Школу борьбы" в большей или меньшей мере проходит в этой культуре каждый ребенок в подростковом возрасте. У мальчиков это служит обязательным "тренингом" при овладении своей гендерной ролью, которая как основное требование содержит умение постоять за себя агрессивными способами.
   Данные факторы по отдельности или вместе активизируются и подхватываются бытующей в обществе идеей борьбы. Она получила в истории такое информационное освещение и поддержку, с которой едва ли сравнится какое - либо иное жизненное явление, кроме, может быть, любви. Говоря современным языком, реклама борьбы всегда была крайне энергичной и эффективной. Сказки, былины, саги, поэмы, романы - все это всегда и везде содержит сюжеты противостояния, конфликтов, схваток, битв и т. д. В результате идея борьбы "ложится на сердце" людям рассматриваемого нами типа, становится для них дорогой и близкой - осознают они это или нет - поскольку создает прочный когнитивный фундамент, чувство уверенности в своей правоте, становится важнейшим резервом активности и не будет преувеличением сказать, что она наполняет их жизнь дополнительным или главным смыслом.
  
  
   "Доброкачественные варианты" людей борьбы.
  
   Это люди, пропитанные идеей борьбы и в силу различных обстоятельств сумевшие направить энергию и пафос борьбы на общественно одобряемые объекты, потому всячески поддерживаемые обществом и находящие в этом благополучное самоутверждение.
   Речь идет не обязательно обо всех тех, кто занят организацией или осуществлением борьбой с внешними врагами и преступниками, поскольку многие из тех, кто это делает, просто выполняют профессиональные обязанности, не всегда имея к этому особую склонность, исходящую из их личностных особенностей. Здесь мы говорим о людях, для которых борьба является призванием и страстью, независимо от того, сколь высокую должность они занимают. Таких людей действительно немало среди политиков и функционеров тех общественных структур, которые заняты борьбой с различными враждебными силами и девиантными элементами. Они попадают туда, будучи увлеченными романтикой борьбы, соответствующей их потребностям.
   В сознании большинства "доброкачественных борцов", кроме идеи борьбы, несомненно ярко представлены идеи справедливости и долга - по отдельности или вместе. На субъективно осознаваемом и декларируемом уровне идеи группы справедливости выступают ведущими или даже единственными, но в действительности они все - таки находятся на втором плане. Применительно к конкретным историческим, литературным персонажам или даже реальным людям, конечно, трудно определить преобладающее представление, поскольку идеи справедливости и долга, в принципе, могут реализовываться в таких обстоятельствах, что это выглядит как стремление к борьбе. Но в предлагаемой здесь теоретической схеме "доброкачественные борцы" руководствуются прежде всего побуждениями к борьбе.
   Самыми яркими примерами являются лидеры различных идейных движений: революционных, повстанческих, политических, религиозных. "Доброкачественные борцы" часто находят себя на руководящей работе, где, естественно, всегда приходится преодолевать сопротивление, устранять, конфликтовать, интриговать, т. е. бороться. Они хорошо чувствуют этот азарт борьбы и, главное - возможности, предоставляемые властью, и потому стремятся к подобной работе или, по крайней мере, охотно соглашаются, когда им ее предлагают. Хорошо известно, что руководящие должности нравятся очень многим, но нередко в них больше привлекает видимость уважения, почета, материальные преимущества, в то время, как стремление людей борьбы в большей мере мотивируется возможностью бороться и побеждать.
   Весьма типичны "доброкачественные борцы" среди педагогов. В былые времена педагогика нередко была преимущественным профессиональным занятием для женщин с соответствующими устремлениями. Сейчас педагогическая теория старается всячески избавиться от того, что напоминает в поведении педагогов борьбу (хотя на практике изменения не так уж радикальны), но несколько десятилетий назад преодоление сопротивления воспитанников считалось необходимой частью педагогической деятельности. Борцовский энтузиазм находил в данной работе полное и одобряемое воплощение.
   К сожалению, стереотипы конфликтной субкультуры, в целом, очень сильно разбавляли педагогически целесообразные установки на преодоление препятствий. В результате этого наследия в наши дни широко распространены скрытые наказания, осуществляемые различными вербальными средствами. Сюда входят отрицательные преувеличения, угрожающие обороты, ворчание, ирония, "пристройки сверху", перебивание, повышение голоса, закрепление отрицательного имиджа отдельных учащихся и т. д. Нередко выпускники педагогических вузов уже приходят в школу с подобной техникой, заимствованной у своих школьных учителей, в других случаях это представляет собой весьма типичный случай профессиональной деформации. Как правило, подобный переход идеи социальной дисциплины в идею борьбы они не осознают и считают "наказующую педагогику" совершенно неизбежной педагогической техникой.
   Нужно сказать, что коммунистическая идеология, хотя ее сейчас не принято связывать с чем - либо положительным, всячески способствовала формированию доброкачественных борцов. Она призывала к активной борьбе за справедливость, осуждая не только эксплуатацию и паразитизм, но и просто пассивность в отношении к социальным порокам, отстранение от борьбы, уход в сугубо личные переживания и проблемы. Поговорка "Моя хата с краю - я ничего не знаю" звучала в резко осуждающем смысле. Философия прагматизма, о которой советские ученые узнавали из критических рецензий и которая сейчас стала знаменем всех коррупционеров, в то время оценивалась как манифест воинствующего эгоизма. Такое идеологическое влияние, безусловно, активизировало борцовскую энергию и придавало ей гуманистическую направленность. Было немало людей, у которых советское воспитание действительно сформировало активность в преодолении различных недостатков, разумное и гуманное применение борцовского энтузиазма.
  
  
  
   Личности с ведущей идеей врага.
  
   Перейдем к менее "доброкачественным" вариантам идеи борьбы, которые обильно представлены в многообразии человеческих типов.
   Несомненно, существует категория людей, у которых в случаях конфронтаций идея врага возникает скорее, чем у других, т. е. имеются конституциональные предпосылки к возникновению враждебности и тому отношению, которое в обостренной форме называют мизантропией. Они также неоднородны и могут иметь различные составляющие. Здесь следует отметить черты возбудимой, эпилептоидной и шизоидной акцентуаций, повышенную обидчивость, устойчивость отрицательных эмоций. В этих случаях довольно легко актуализируется чувство недоброжелательства, способное при всяческих обострениях порождать образ врага.
   Однако вопреки данному факту идеей врага заражены далеко не только мрачные, нелюдимые, обидчивые, склонные к подозрительности и недоброжелательности люди. Легко возникающая враждебность оказывается продуктом эмоционально насыщенных идей оппозиционного направления, что характерно для весьма широкого спектра личностных особенностей. Общительные, синтонные, дружелюбные, энергичные, обаятельные и даже очаровательные люди также порой с энтузиазмом высказывают различные ксенофобские идеи, причем нередко именно на согласии с этими идеями они строят свои приятельские и дружеские отношения, т. е. создают ценностное единство как наиболее прочную основу положительного общения.
   Такие люди в силу своей коммуникативной талантливости охотно и легко находят объединяющие темы, используя для этого как раз противопоставление себя и людей своего круга каким - либо демонизированным в данный момент персонажам. Они чувствуют эффективную обратную связь и, естественно, делают это своей привычной техникой. Объяснять подобное явление только удобством использования темы врага для лучшей коммуникации будет упрощением проблемы. Коль скоро данная идея может сочетаться с отзывчивостью и дружелюбием, значит она сама имеет мощный потенциал культивирования в обществе всяческого насилия. Мотивация враждебности базируется на различных когнитивных образованиях и групповых феноменах, эксплуатирующих насущные потребности и трудности в человеческой жизнедеятельности.
   Людей, у которых в личностной системе доминирует идея врага, логичнее классифицировать не по каким - либо характерологическим особенностям, а по направленности их враждебности или, другими словами, по теме, в которой проявляется данная идея.
   Очень заметной категорией выступают люди, направленные против "идейных" врагов, существующих в любой исторический момент. Ими становятся, например, представители иной религии, считающейся оппозиционной к господствующей, идеологические противники, национально "чуждые" элементы. В периоды обострения конфронтаций голоса таких людей звучат очень громко, а сами они пользуются репутацией наиболее граждански сознательных членов общества. Здесь сразу вспоминаются крестовые походы и инквизиция, воинствующий расизм, преследование "врагов народа", демонизация "агентов империализма" и "поджигателей войны".
   Характерной особенностью обладателей таких представлений является убеждение в том, что все неприятности являются результатом враждебных акций и что всегда существуют новые подобные замыслы. Враги всегда есть и они ими остаются - вот основная и непреложная реальность. Борьба за свои интересы, содержание которых заключается в ненасытной жажде господства и наживы, - это единственный и неукротимый двигатель политической активности, исключающий какие - либо гуманитарные соображения. Враги неутомимо трудятся над разработкой своих планов, они обладают необыкновенной прозорливостью и дальновидностью. Лозунги заботы об общем благополучии, демократии и правах человека служат чистым камуфляжем. Несомненно, существуют носители тайной могущественной власти и чрезвычайных возможностей, например, масоны. Где - то обязательно разрабатывается сверхмощное оружие и средства влияния на психику - всеобщего зомбирования. Все мы являемся потенциальными жертвами сверхмощных тайных групп, которые сильнее всех правительств и которые реально управляют миром. За всяким крупным событием и катастрофой обязательно стоит не та причина, которую называет власть устами принадлежащих им СМИ, а нечто более опасное, связанное с масштабными происками неких вредителей. Идея врага в данном варианте окружена мощным ореолом своеобразной романтики и поэзии.
   У представителей данного типа личности идея врага присоединяется к любой антипатии или критической оценке людей и явлений, что, в частности, неоднократно находило свое выражение в межэтнических конфликтах. Вследствие подобной установки создается ситуацию, когда этносу, к которому по той или иной причине существует недоброжелательное отношение, почти неизбежно приписываются враждебные намерения. Наиболее трагическим вариантом подобного сюжета стал воинствующий антисемитизм фашистского режима.
   В последние десятилетия дух толерантности оказал заметное влияние. Тем не менее люди с ведущей идеей врага находятся всегда начеку, они охотно подхватывают брошенный боевой клич и становятся бойцами первой линии. Интересно, что в тех случаях, когда наличие врага неочевидно, психология таких людей высвечивается наиболее отчетливо. Им нужен враг для смысловой наполненности существования и, если его нет - что бывает крайне редко - они активно заняты его поисками. После распада СССР создалась необычная для истории страны ситуация исчезновения врага. В России после некоторого колебания его нашли в лице НАТО. На Украине не было и сомнений: врагом сразу же стали " бывшие оккупанты".
   Другая категория личностей с идеей врага - коммунальные воители, т.е. люди, постоянно видящие врагов вокруг себя в обычных житейских ситуациях. Сколько таких воителей в обществе в процентном соотношении, возможно, покажет какое - нибудь будущее исследование, но создается впечатление, что этот процент весьма значителен. Один из их главных ментальных конструктов - приписывание людям худших из возможных побуждений. Образ человека окрашен преимущественно в темные цвета. У окружающих много недостатков, но нет никакой необходимости вникать в психологические тонкости, поскольку есть ряд хорошо известных и надежных характеристик, таких, как нахалы, жлобы, козлы, лохи, стервы и т. д. К счастью, подобная установка не всегда откровенно проявляется в поведении, хотя она, конечно, в целом влияет на общую ментальность. К такой "коммунальной" враждебности почти всегда добавляется и "идейная" готовность к видению того или иного врага, так что данный вариант можно считать тотальной идеей врага.
   Происхождение данного варианта чаще, чем в "идейном" случае, связано с индивидуальным опытом жизненных неприятностей, конфликтов, обид и разочарований. Это весьма типично для людей с грузом подростковых конфликтов с родителями и педагогами, и еще больше - конфликтов с законом.
   В наиболее выраженных случаях тотальной идеи врага у людей с тяжелыми характерами наблюдается одноосновная личностная система. Актуальными или возможными врагами представляются почти все реальные участники жизненного взаимодействия, что создает для субъекта постоянную и привычную картину мира. Характер складывающихся контактов зависит от наиболее существенных ситуативных моментов. Так, скажем, если мужчина справляется с профессиональными обязанностями и удовлетворительно обеспечивает материально семью, его тотальная враждебная установка может не доходить до явной грубости или конфликтов.
   Весьма характерна личностная система с автономными подсистемами, которыми обычно становятся отношения с единомышленниками или немногими категориями людей, в которых субъект не видит врага. Получая поддержку, человек может высказывать идею врага в еще более интенсивной форме.
   Типична также двухосновная система, в которой второй основой выступает один из "классических" объектов враждебности, например, политический, конфессиональный, национальный и т.д. "враг". Такая четкая направленность способна подогревать агрессивную установку, доводя ее до степени фанатизма. В отношениях же с другими, нейтральными людьми человек может проявлять вполне нормальные и дружелюбные отношения.
  
  
  
   Личности с ведущей идеей наказания.
  
   Решающую роль в формировании идеи наказания играют сложившиеся у человека представления о допустимости и целесообразности подобных методов воздействия. На протяжении многих тысячелетий идея наказания была всеми признанной, "научной" мерой воздействия и механизмом социализации. Однако времена менялись. Распространение идеологии гуманности и толерантности последних веков включило смягчение наказаний в число своих важнейших задач и добилось на этом пути существенных успехов. Этическая и педагогическая теория решительно и настойчиво оказывала влияние в данном направлении, так что принципиальное осуждение строгих и чрезмерных наказаний стало общепризнанным явлением.
   Но преодоление инерции многовековой ментальности оказалось непростым делом, поскольку наказующие побуждения отличаются живучестью и сопротивляемостью. Установка на наказания особенно подтверждает свою прочность в ситуациях войн или иных крупных социальных конфликтов. Подогреваемая идеей врага, она наполняется энергией и обретает самые радикальные формы своего проявления. Именно такая практика наблюдалась в ХХ веке в период разгула фашизма и сталинского тоталитаризма.
   В наши дни идея наказания утратила свой грозный и величественный статус и на декларативном уровне существует в строго очерченном и легитимном формате, предопределяя наказания за правонарушения. О наказаниях в воспитании, деловых и межличностных отношениях теоретики предпочитают не говорить, используя другую терминологию. Практические сторонники наказаний, в том числе и физических, еще существуют и их, вероятно, немало, но эта идея не обязательно выступает у них ведущей - нередко она лишь дополняет идею социальной дисциплины.
   Фактически же техника наказаний в воспитании и межличностных отношениях преимущественно переместилась в вербальную плоскость. Это, конечно, знаменует великий исторический сдвиг после эпохи физического насилия, но на фоне возросших этических требований вербальные наказания также способны создавать серьезные нервные нагрузки и психологические проблемы. Об этом свидетельствует падение прочности семьи и значительная распространенность психогенных заболеваний.
   Идея наказания в вербальном исполнении обычно осознается ее носителями с помощью рационализации как идея необходимой дисциплины, строгости или как способ "поставить на место" неадекватно ведущего себя человека. На самом деле это и есть идея наказания в чистом виде. Она так же органична и типична для современной массовой ментальности, как идеи борьбы и врага, но, возможно, встречается еще чаще, поскольку, прикрываясь указанной "педагогической" мотивацией, она выглядит вполне благопристойно.
   Одна из категорий людей с ведущей идеей наказания включает тех, кого можно было бы назвать потенциальными вулканами ненависти и мести. Стремление к наказаниям исходит из мстительных побуждений, обычно порожденных опытом тяжелых обид и многочисленных конфликтов с людьми и законом. Мир представляется им враждебным и заслуживающим только сурового отношения. Идея наказания тотальна и образует одноосновную систему. Наиболее типичны в плане предрасположенности к подобным реакциям люди с расстройствами зрелой личности возбудимого типа. В случаях аффективных взрывов мы видим, например, случаи беспорядочной стрельбы по окружающим как акт мести всему человечеству или в менее импульсивном варианте - серийные акты тяжелого насилия.
   Другая условная группа представителей данного типа объединяет более социально благополучных людей, но с твердой фиксацией на методах наказания, систематически применяемых ими к своим детям или другим возможным жертвам. В характерологическом плане наиболее вероятны люди с чертами эпилептоидности, застреваемости, педантичности, но решающую роль, конечно, играет приобретенная в процессе социализации твердая установка на наказания. Такие люди высоко ценят всякий порядок и абсолютно убеждены, что применение наказаний являются одним из основных его условий. В отличие от первой категории они имеют менее выраженную идею врага и склонность к наказаниям исходит из представления о порядке. Для представителей данного типа чаще характерна не одноосновная, а другие виды личностной системы.
   Но наиболее многочисленную категорию личностей с ведущей идеей наказания составляют обладатели и энтузиасты "коммунальной техники", у которых все эти приемы перебивания, "подсечек", агрессивной иронии, передразнивания, негативного обобщения, диалога в стиле перебранки и т.п. всегда находятся "на кончике языка". Кроме стремления "поставить на место" здесь срабатывает также характерная для негативистического типа общения модель специфического вольнодумства, заключающаяся в оппозиции к вербальным стереотипам, воспринимаемым как стандартные, занудливые и консервативные. Выражения и формулировки людей данного типа отличаются наступательностью и остротой, которая наиболее естественна для всяческих замечаний и упреков, т.е. репертуара техники наказаний. Получается, что эта смесь необходимой, как им кажется, ироничности, агрессивного вольнодумства и коммунального остроумия в реальности составляет идею наказания, которая фактически является системообразующим компонентом в их личностной системе. Об этом свидетельствует, например, то, что у людей данного типа подобным коммунальным наказующим остроумием наполнено общение в самых различных ситуациях, включающих дружелюбное, приятельское и супружеское общение. Личностные системы таких людей отличаются разнообразием своей структуры.
  
  
  
   Личности с ведущей идеей сопротивления.
  
   Следует напомнить, что идея сопротивления заключается в том, что во всех случаях возникающей или только грозящей конфронтации целесообразнее оказывать сопротивление, а не идти по пути согласия, примирения, или тем более уступок.
   Категория "борцов" с ведущей идеей сопротивления представлена очень большим количеством людей, учитывая то, что во многих случаях и сама идея борьбы является развитием идеи сопротивления. Наиболее очевидной конституциональной основой представляется уже указанный тип темперамента с сильным и преобладающим возбуждением. Однако, опять - таки, с одной стороны, на данной почве не обязательно формируется ярко выраженный "сопротивленец", а с другой стороны, и другие особенности высшей нервной деятельности не гарантируют отсутствия данной реакции и идеи.
   Еще более очевидным источником выступают условия социализации индивида. Те поведенческие стереотипы, которые видит и слышит ребенок, воспринимаются, усваиваются им и, образно говоря, намертво впечатываются в его представления и привычки. К сожалению, отечественная массовая практика досталась в наследство преимущественно от крестьянско - мещанского быта и нередко представляет собой проанализированную выше коммунальную субкультуру. Она вся пропитана техникой сопротивления, и, разумеется, внушает растущему в такой обстановке ребенку убежденность в том, что именно таким является нормальная манера общения. Все эти коммунальные реплики произносятся с задором - ведь иначе невозможно чисто технически - и потому усваивается пафос подобного поведения как проявление качеств сильной и свободолюбивой личности, жизнеспособного человека, а не какого - то слюнтяя, маменькиного сыночка, "слабака". У детей дошкольного и младшего школьного возраста адекватными возрасту, традиционными элементами "сопротивленческой" техники выступает передразнивание, обзывательство, капризничанье.
   Эстафету подхватывает подростковый возраст, который становится "средней школой", основной ступенью в закреплении реакций сопротивления. Как известно, это как раз самый благоприятный для подобных реакций возраст в связи с разнообразными трудностями, противоречиями между необходимостью более взрослого поведения и отсутствием навыков, неуверенностью в себе, нередко - отставанием в развитии. Подростковые реакциии сопротивления, эмансипации, избегания, группирования - это классика данного "жанра". Особенно типично это для мальчиков, поскольку освоение мужской роли в этом возрасте больше всего связано для них как раз с умением сопротивляться вербальными и физическими способами.
   У девочек еще лет двадцать назад подростковый возраст в типичных случаях проходил менее кризисно, во всяком случае с меньшим количеством реакций сопротивления. Но с переходом к рыночной экономике произошло широкое внедрение образа современной эмансипированной женщины, у которой всяческая агрессивность как раз и выступает наиболее заметной особенностью. В зрелой форме это имеет достаточно сбалансированный характер, но у подростков больше всего усилилась именно готовность к сопротивлению. В поведении девочек - подростков современной школы значительно возросло количество проявлений "коммунальной техники" и даже физической агрессии, обострилось всяческое соперничество и третирование слабых. На фоне этих типичных социализационных предпосылок у некоторых из них формируется достаточно выраженная идея сопротивления.
   Яркое и масштабное воплощение позиция и идея сопротивления находит в критике всякого руководства. Конечно, в демократическом обществе руководители всегда подвергаются критике со стороны значительной части населения, в том числе и тех, кого трудно отнести к категории явных "сопротивленцев", но у людей рассматриваемого типа энтузиазм критики существует всегда и независимо от реального положения вещей. Как правило, все сомнительные моменты с готовностью трактуются не в пользу находящихся у власти. Типичный поступок - отказ от участия в выборах. Неудовлетворенность властью, казалось бы, должна вызывать у таких людей желание изменить положение, повлиять на ход событий, но именно тотальная реакция сопротивления порождает что - то вроде "глухой защиты", т. е. преувеличенную и неконструктивную позицию недовольства. Срабатывает стремление не к конструктивной активности, а к тому, чтобы проявить сопротивление своим демонстративным, преувеличенным выражением протеста.
   Где бы ни работали такие люди, каким бы ни занимались делом, они реализуют идею сопротивления в процессе общения с другими. Больше всего достается подчиненным и клиентам. В большинстве случаев используется привычный набор вопросов и реплик, в которых содержится стремление осадить, пресечь некую возможную агрессию собеседников, "поставить на место". Во многих случаях вся эта информация передается интонацией. Любимые выражения: "Что вы хотите?" (ледяным тоном), "Вы что, не можете подождать?", "Вы не видите, что я занят?". Безотказное оружие, королевский прием, истинный кислород - перебивание. Выслушивать до конца какое - либо возражение или тем более что - либо, напоминающее обвинение, непереносимо для "сопротивленца", это унизительно и является прямым поражением.
   Но наиболее пагубными являются коммуникативные привычки "борцов - сопротивленцев" в семейном и прежде всего супружеском общении. Если в деловом взаимодействии подобная острота и задиристость часто все же компенсируется профессиональной компетентностью "борцов", то в семье вся эта "коммунальная техника" подрывает одно из главных условий успешности - симпатию и расположенность партнеров друг к другу. В современной семье психологическая функция, т. е. поддержание теплоты отношений вышла на первое место среди прочих, хотя еще исторически недавно, несколько десятков лет назад, она была не более важной, чем хозяйственно - экономическая, репродуктивная, рекреационная функции. Общение в стиле перебранки, грубоватость, подкалывания, ирония, бесцеремонные перебивания и т. д. - а все это прямые плоды воплощения идей сопротивления и наказания - неумолимо ослабляют и разрушают семейное согласие, что влечет за собой уже "тяжелую артиллерию" - откровенную грубость, пьянство, супружескую неверность, разводы.
  
  
  
  
  
   Люди с ведущей идеей сильной личности.
  
  
   Гиперкомпенсация и базовая тревога как объяснительные
   факторы.
  
   Исходя из факта, что идея сильной личности соответствует общему процессу демократизации общественных отношений, можно предположить, что данный тип личности должен, в принципе, становиться все более распространенным.
   Напомню, что речь у нас идет не о реальных сильных личностях, т.е. людях, добивающихся успеха благодаря собственной активности, а о тех, у кого данная идея находится в центре их представлений о личностных ценностях. Среди них встречаются люди, действительно успешно реализующие свои способности и притязания, и есть обладатели весьма скромных достижений.
   Значительное внимание к происхождению того комплекса качеств, который в данной работе связывается с понятием сильной личности, уделяется в работах А.Адлера и К.Хорни.
   Согласно теории А.Адлера, осознание детьми своей неполноценности по сравнению со взрослыми (комплекс неполноценности) вызывает у них стремление к его преодолению, содержащее не просто овладение необходимыми умениями, но и гиперекомпенсацию в форме превосходства над окружающими. Стремление к превосходству в случае развития у человека того, что Адлер называет социальным интересом, имеет позитивный характер, а при значительной выраженности невротических симптомов дает вариант агрессии и "воли к власти". Данный мотивационный комплекс с высокой вероятностью создает предрасположенность к формированию личностной системы с ведущей идеей "сильной личности".
   К. Хорни указывает на то, что в результате неблагоприятного опыта отношений с родителями, братьями и сестрами, у ребенка формируется базовая тревога, которую он впоследствии пытается устранить с помощью одной из трех защитных стратегий: идя навстречу людям, против них, или от них. То, что обозначается термином "против людей" - это стратегия экспансивных решений, имеющих нарциссистский, перфекционистский или надменно - мстительный характер. Все три варианта экспансивных решений содержат психологическую предрасположенность к идее сильной личности.
   Можно согласиться с тем, что типичной предпосылкой формирования данной идеи представляется тот комплекс качеств, который часто называют в психологической литературе нарциссизмом, т.е. очень высокой самооценкой со склонностью к самолюбованию. К.Хорни, как и другие авторы связывают его развитие в первую очередь с постоянным восхищением родителей своим ребенком без предъявления к нему достаточных требований. Но этого, вероятно, недостаточно. Необходимо, чтобы и другие люди, особенно педагоги и ровесники, также высказывали достаточно положительную оценку его личностным качествам, иначе несоответствие отношения вызовет противоречивую самооценку и определенную неуверенность в себе. Для этого нужны, конечно, хотя бы некоторые реальные данные достаточно высокого уровня. Сочетание родительского обожания и частичного подтверждения их ожиданий часто оказывается действенным фактором развития нарциссизма. Люди с нарциссическими чертами постоянно стремятся вызывать у окружающих восхищение, необходимое для поддержания высокой самооценки.
   Экспансивное решение перфекционистского типа заключается в стремлении субъекта поддерживать высокие личностные стандарты и основанном на этом чувстве превосходства над многими окружающими, часто доходящего до презрения к ним. В этом случае комплекс представлений, характерный для сильной личности, присутствует с еще большей вероятностью.
   Наиболее выразительным выступает экспансивное решение надменно - мстительного характера. Его истоки К.Хорни видит в трудном опыте детства таких людей, связанном с грубым обращением с ними. В дальнейшем они как бы всю жизнь мстят за несправедливость, используя тактику силы, упорства и презирая слабость.
   Таким образом, указанные К.Хорни стратегии защиты от базовой тревоги в форме противостояния людям, дополняют адлеровское представление о причинах агрессивных побуждений, которые расцениваются в данной раоте как предпосылки образования ведущей идеи "сильной личности".
  
  
   Когнитивные предпосылки формирования идеи сильной
   личности.
  
   Но это лишь предварительное условие появления данной системообразующей идеи. Другой необходимой детерминантой является ее популярность в обществе в данный исторический период. В первых разделах было уделено значительное внимание раскрытию той мысли, что мир взрослых оказывает на ребенка сильнейшее впечатление, порождая целый комплекс представлений, объединяющихся в идею величия. Идеи прогресса, славы, культуры, аристократизма, ценности личности и самоутверждения служат тому, что можно было бы называть пропагандой образа человека - победителя, т.е. сильной личности. Он неизбежно воздействует на воображение человека, который, конечно же, постоянно сопоставляет с ним свои данные и возможности. Поскольку в современном обществе личный успех находится в ряду главных ценностей человеческого бытия, человек - нарцисс (это всего лишь условное обозначение без ассоциаций с какой - либо патологией) почти всегда проникается идеей сильной личности.
   Если такой человек действительно успешен, его личностная система выглядит, в основном, гармонично. Его взгляд на мир приблизительно таков: я хорош, все это признают (за исключением завистников, на которых не следует обращать внимания), мир достаточно справедлив, все более или менее нормально.
   В случаях же скромных жизненных достижений реакции человека могут быть различны в зависимости от обстоятельств, но в любом случае они носят энергичный характер. В подобных случаях создается парадоксальная ситуация: реальных качеств сильной личности - в первую очередь настойчивости в достижении цели - нет, но сила притязаний такой личности остается. Довольно типичным является включение сильной психологической защиты. Чаще всего это сваливание вины за собственные неудачи на какие - либо посторонние обстоятельства или иных людей. В другом варианте или в сочетании с первым - преувеличенная оценка имеющихся заслуг и достоинств и требование их признания другими людьми в той или иной форме. Неизбежно обостряется критичность ко многим явлениям деятельности общества, поскольку это создает фон для реабилитации собственных недостатков. Система представлений такого человека претерпевает изменения в сторону большей выраженности идей сопротивления и наказания.
   Но не обязательно идея сильной личности формируется под влиянием гиперкомпенсации по А. Адлеру или защитных стратегий по К.Хорни - порой и просто неплохое развитие способностей и уверенность в себе может стать почвой для восприятия данной идеи. Для этого бывает достаточно хотя бы удовлетворительно развитых волевых качеств и способностей, благодаря чему человек узнает вкус определенного жизненного успеха, включающего продвижение по службе и доступ к власти.
   Достаточно высокий уровень тщеславия, поставляемый потребностью в самоутверждении, может обеспечить ведущее место идеи сильной личности среди прочих представлений этического содержания. Сильнейшим поддерживающим фактором, конечно, служит общая тональность современной ментальности, постоянно транслирующая одобрение силы, а в постсоветские годы - идею индивидуализма. Результаты воздействия данной идеи на реальную жизнедеятельность человека зависят от ряда обстоятельств: его профессии, возможностей, окружения, соблазнов. В благоприятном варианте это здоровая предприимчивость, стремление к развитию. В худшем случае человек может встать на путь преступления.
   В последние столетия в странах западной цивилизации стало типичным яркое проявление силы личности в сфере амурных приключений. Раньше мужчин из этой категории называли жуирами, донжуанами, волокитами, а сейчас наиболее современным обозначением стало "плейбой". В ХХ веке женский вариант стал, очевидно, столь же распространенным, что и мужской. Нужно сказать, что далеко не все любвеобильные люди руководствуются идеей "сильной личности", а только те, у которых доминирует потребность проявить свою волю и добиться ее преобладания над волей партнера.
   Гармоничные личностные системы с ведущей идеей сильной личности образуются в том случае, когда в этом комплексе очень сильно звучит идея борьбы. Следовало бы рассматривать такое сочетание как двухосновную систему, но содержательная близость фактически объединяет эти идеи в одну. Данный тип личности стал детищем конфликтной субкультуры, которая сопровождала всю историю развития человеческой культуры, но выступила особенно заметной после достижения личной свободы. Эскизный портрет данного типа дан при описании вульгарного варианта сильной личности советского периода. В постсоветское время он чувствует себя вполне в своей тарелке.
   Системообразующая идея и установка заключается в том, что в мотивах поведения людей, по мнению носителей данной идеи, преобладают резко выраженные соображения собственной выгоды, легко возникающая агрессивность и желание унизить другого человека, и что только тактика энергичного соперничества, отражаемая поговоркой "на войне как на войне", целесообразна и уместна для нормального, уважающего себя человека. Ценить стоит только силу, реализуемую в поведении на допустимом - а в некоторых случаях и с превышением - уровне.
   Снисхождение к слабости, уступчивость и деликатность нужны (нередко, больше в принципе) в отношениях с близкими, друзьями, в рамках необходимой социальной роли, но посторонним необходимо всегда дать твердо почувствовать свою силу и в случае каких - либо осложнений - "поставить на место". Отношения должны строиться на взаимной выгоде, справедливости и честности, но не на альтруизме и потакании слабости. Там, где возникает конфликт интересов, зона честности и справедливости может быть значительно сокращена в пользу собственной выгоды.
   Наиболее концентрированно взгляды и установки сильной личности в ее вульгарном варианте сосредоточены в технике общения - той области, где, собственно, в основном и проявляется Я - концепция, притязания человека и его общее отношение к другим людям. Характерные стереотипы общения можно объединить в две группы: позиция силы и "презумпция виновности".
   Позиция силы - это стремление всегда и независимо от степени правоты продемонстрировать свое превосходство, что достигается с помощью перебивания в разговоре, циничной и бранной лексики, соответствующих интонаций и мимики, высмеивания собеседника, использования различных "подсечек".
   "Презумпция виновности" - это метафора, отталкивающаяся от юридического принципа, она отражает стремление трактовать не в пользу партнера, собеседника все, для чего есть хоть малейшее основание. Если можно предположить, что его поведение вызвано наивностью, эгоистичностью, своекорыстием и т. д., то следует считать, что это так и есть. "Презумпция виновности" представляет собой постоянно действующую фундаментальную ошибку атрибуции.
   Подобная конфликтная техника общения является механизмом самоподдержания, неким автопилотом психологии сильной личности. Когда человек вступает в общение с установкой на то, что его партнер несправедлив и агрессивен, то, разумеется, он чаще получает подтверждение своих ожиданий, что укрепляет его убеждение в необходимости проявления силы.
   Очевидно, более часто приходится встречать представителей не гармоничной, а двухосновной личностной системы с анализируемой ведущей идеей.
   Достаточно органичным является сочетание идеи сильной личности и власти. Первая из них логически притягивает вторую, и они обычно объединяются у людей, которых потребность самоутверждения подталкивает к попыткам как - то приблизиться к власти. Таких людей почти очаровывают различные атрибуты власти и выразительные манеры ее представителей. Они бессознательно впитывают соответствующие интонации, жесты, выражения. Все это для них область высокой поэзии. На этом явлении держится притягательная сила военной формы, команд и ритуалов. Опыт руководящей деятельности или покровительство со стороны носителей власти во многих случаях значительно активизируют подобные чувства.
   Собственно говоря, вкус к власти "гении самоутверждения" получают уже в процессе общения с собственными родственниками и знакомыми, тонко чувствуя, на ком можно проявить хотя бы ее некоторые элементы. У таких личностей не может быть принципиальной проблемы смысла жизни - она в обладании властью, а вот резкое лишение их имевшейся власти действительно может создать такую проблему.
   Люди с ведущими идеями сильной личности и власти всегда находятся в ожидании третьей идеи, которая способна придать им особую силу и легитимность. Ею бывает какая - нибудь вторичная идея: политическая, религиозная, экономическая. Особенно мощными и вдохновляющими оказываются расизм, национализм или политический экстремизм, содержащие потенциал законного выражения враждебности и разгула насилия. Здесь сильная личность оказывается как нигде на месте. Нужно проявлять решительность и харизматичность - а это ее конек. На этих идеях временами становятся всесильными диктаторами. Авторитаризм и диктатура - это сладкая мечта идейного объединения сильной личности с властью.
   Если же "сильная личность" вступает в конфронтацию с властью и если это тем более базируется на разработанной теории, то весь потенциал агрессии поворачивается против идеи власти, как например, у сторонников анархизма. Правда, когда такая сильная личность добивается успеха и становится лидером большой общности, идея власти неизбежно встраивается в его личностную систему. Революционеры, ставшие диктаторами, служат яркими примерами.
   В другом варианте идея сильной личности так же естественно дополняется идеей аристократизма. Наследственных аристократов прежнего времени старались воспитывать так, чтобы они обладали умением брать на себя ответственность, принимать решения, отдавать распоряжения, внушать подчиненным почтение и страх, т. е. теми качествами, которые у нас ассоциируются с понятием "сильная личность". Сейчас представление о собственном аристократизме может быть или не быть. Если же оно, исходя вероятнее всего из нарциссизма, у человека существует, то, конечно, "притягивается" к идее сильной личности. В итоге такое сочетание может давать, условно говоря, миролюбивый и агрессивный варианты. В агрессивном случае получается, видимо, весьма характерный тип супермена или супервумен.
  
  
   Личности с ведущей идеей гедонизма.
  
   Развитие у человека ведущей гедонистической идеи обычно связано не только с возможностью наслаждений, но, как уже отмечалось, с наличием значительной потребности в них, что свойственно далеко не всем людям. Существует немало тех, у кого наслаждение процессом удовлетворения витальных потребностей выражено с умеренной интенсивностью, что в крайних случаях приобретает характер аскетизма. Это отнюдь не бесчувственные люди, просто для них наибольшей ценностью обладает стремление к достижению поставленных целей в созидательной, познавательной, творческой деятельности.
   Одним из основных факторов склонности к развитию гедонистической направленности можно с достаточной уверенностью считать психофизиологические предпосылки, среди которых наиболее очевидной выступает эндоморфная конституция. Люди данного типа нередко относятся к категории гурманов, поскольку, испытывают более острое, по сравнению с другими, удовольствие от процесса еды, физического комфорта, секса, общения. В классификации К. Юнга, они близки к категории ощущающих типов, либо ощущение выступает у них второй по значимости, вспомогательной психологической функцией. В этих случаях идея гедонизма не может не занимать ведущего или одного из ведущих мест в системе идей личности, хотя она не обязательно может звучать в декларативной форме.
   Наряду с конституциональной предрасположенностью решающим условием гедонистических убеждений выступает значимость данной идеи в ментальной системе общества на данном историческом этапе и в данной субкультуре. Сама философия гедонизма появилась в аристократической среде, для которой искусство наслаждения имело не просто смысл удовлетворения биологических и коммуникативных потребностей, но служило символом социального совершенства и кастового превосходства. В этом качестве идея гедонизма способна увлекать не только конституциональных гурманов, но и весьма аскетичных индивидов. У последних она обычно приобретает более культурно - утонченные формы, включая увлечение искусством, коллекционирование, страсть к путешествиям, богатые познавательные интересы, собственное физическое совершенствование.
   Среди типов личности с ведущей идеей гедонизма весьма трудно представить себе носителей гармоничной системы, поскольку подчинить свою активность преимущественно получению наслаждений, наверное, и практически трудно, и нереально в силу разнообразия жизненных запросов. Очевидно, чаще всего гедонистические личности являют собой двухосновные системы в таких вариантах, как "гедонизм и дружба", "гедонизм и аристократизм", "гедонизм и власть", "гедонизм и эстетическая идея", "гедонизм и свобода", "гедонизм и сильная личность", "гедонизм и идея долга".
   Сочетание идей "гедонизм и дружба" часто выглядит как склонность к проведению времени в дружеских компаниях: барах, саунах и т. д., где наслаждение дружеским общением существенно дополняется какими - либо услаждениями плоти. Существует более конструктивный вариант с включением спортивных игр, прогулок, путешествий и т.п.
   Система "гедонизм и аристократизм", несмотря, на общую демократизацию взглядов и советский принципиальный антиаристократизм, составляет очень заметную ментальную традицию. Она является логически выдержанным сочетанием, подкрепленным многочисленными историческими и литературными примерами. Рекламная привлекательность образа оказывает непреодолимое влияние, хотя многие реальные аристократы как раз были противниками гедонистической философии. В советское время у идеи "гедонизм и аристократизм" всегда было немало поклонников. Даже весьма среднее возвышение над общим уровнем материального достатка и доступ к дефицитным товарам зачастую были толчком к развитию ментального комплекса "гедонизм и аристократизм" с его воплощением в пределах имевшихся возможностей. В постсоветский период для подобного варианта гедонизма, разумеется, открылись все шлюзы.
   "Гедонизм и власть" представляет собой в ряде случаев весьма близкую, систему идей. Даже небольшая власть создает впечатление своего личностного превосходства и по ассоциативной цепочке нередко приводит к гедонистическим представлениям и эмоциям.
   "Гедонизм и эстетическая идея" представляет собой наиболее окультуренный вариант гедонистического стремления. Эстетическое впечатление переживается почти как витальное наслаждение. В одном варианте, это преимущественно касается роскоши быта и развлечений, в другом - восприятия произведений искусства. В последнем случае наблюдается почти идеал с точки зрения цели эстетического воспитания. Правда, качество произведений искусства может быть разным, в том числе и "попсового" уровня, что несколько снижает общий ореол эстетического гедонизма.
   Идея "гедонизм и свобода" сразу вызывает в памяти богемный тип личности. Представление о свободе как избавлении от рутинных обязанностей, конечно, как магнитом притягивается к психологии гедонизма. Соблазнительно то, что это не просто безделье, лень, безответственность, а высокая идея свободы, в которой всегда звучат смысловые ноты смелости, вольнолюбия и избранности. В наиболее вызывающих случаях вроде пристрастий маркиза де Сада гедонизм просто претендует на революционность. В более рядовом и, увы, опасно массовом в наши дни исполнении комплекс "гедонизм и свобода" воплощается в повальном курении, употреблении алкоголя и наркотиков.
   Ну а "сильной личности", как говорится, сам бог велел позволять себе больше, чем рядовые люди, о чем уже говорилось при анализе данного типа личности. Повышенная потребность в самоутверждении, присутствующая в психологии таких людей, направляет их внимание на всё, позволяющее подняться над обычным уровнем, на "элитарные" увлечения, занятия, проявления образа жизни. Гедонистическая идея является для них истинной находкой, одним из лучших способов ощущать свое превосходство. Правда, нужно заметить, что изредка встречается аскетический вариант "сильной личности", представители которого считают проявлением своей элитарности именно отрицание стремления к удовольствиям.
   Также, как это не кажется малосовместимым, существует немало людей с личностной системой "гедонизм и идея долга". Она представляет собой противоречивое сочетание, которое однако разрешается с помощью психологической защиты и способно быть весьма устойчивым когнитивным феноменом. Подобное сочетание стало весьма характерным порождением советской системы ценностей, в которой труд и гражданские чувства - при всех исключениях - занимали заметное место. Идеологические установки, разумеется, лишь частично сублимировали гедонистические потребности, поэтому соответствующая идея, будучи прикрытой и затушеванной, все же продолжала существовать.
   На уровне обыденного сознания данная личностная идея часто выражается различными шутливыми афоризмами, которые, несмотря на их карнавальную функцию, успешно выполняют функцию действенной жизненной философии. Чувство семейного и служебного долга как бы служит оправданием гедонистических эмоций и пристрастий, особенно эротического плана. В сознании формируется приблизительно такая формула: да, я имею некоторые житейские слабости, но при этом честно выполняю свои служебные, семейные, общественные обязанности. Логическая системность здесь заключается в данной форме оправдания и мотивации, в рамках которой вполне умещаются всяческие "грехи" гедонистического содержания. Такое сочетание идей является одним из типичных вариантов двухосновной личностной системы.
  
  
   Личности с ведущей идеей созидания.
  
  
   Созидательная идея выступает одной из наиболее бесспорных и популярных, что создает ее значительное положительное подкрепление. Наиболее очевидным представляется существование двух различных категорий личностей данного типа.
   К первой из них относятся люди, у которых интерес к конструктивной деятельности порожден потребностью в самореализации путем создания чего - либо нужного себе или другим. Данная личностная идея заключает представление о первостепенной полезности совершенствования материального мира, причем не в ущерб духовному обогащению, а в союзе с ним и как одно из его условий. Занимаясь производством необходимых предметов, они не просто зарабатывают себе на жизнь, но материализуют свою энергию и интеллект, как бы оставляя частицу себя в этом мире и тем продлевая свое скоротечное существование.
   Э.Фромм указывает на три экзистенциальных дихотомии, составляющих "человеческую дилемму", т. е. осознаваемые и трудно разрешаемые противоречия или вопросы, на которые нет ответа. Созидание материального мира помогает человеку как - то противостоять двум из них: факту неизбежной смерти и невозможности полной самореализации вследствие этого факта.
   Правда идея созидания материального мира очень редко высказывается людьми в развернутом виде, поскольку они, как правило, не занимаются подобной рефлексией и, если уж дело доходит до обсуждения, предпочитают избегать наукообразных и напыщенных формулировок. На уровне обыденного сознания людям свойственно снижать высокие и сложные мотивы своих поступков, что является проявлением некоторого стереотипа, исторически сформировавшегося в силу ряда причин. Обычные мотивировки оформляются с помощью выражений типа "зарабатывать на кусок хлеба", "работа как работа", "вкалывать", "куда денешься" и т. п. Но потребность в каузальном единстве несомненно формирует у большинства людей, занятых материальным производством, идею общественной значимости материального созидания и стремление реализовать себя в нем.
   Данная идея вероятнее всего создает двухосновные личностные системы. Наиболее жизнеутверждающим и пафосным, очевидно, является вариант "созидание и прогресс". Его можно представить у работников с масштабным и творческим характером деятельности, например, руководителей проектов, архитекторов, конструкторов.
   На более рядовом уровне скорее наблюдаются такие типичные варианты системы, как "созидание и чувство долга", "созидание и социальная дисциплина".
   В другой категории личностей с ведущей идеей созидания материального мира находятся люди с сильно выраженным мотивом обогащения. Это, конечно, не менее распространенная установка, формирующаяся на фундаменте двух одинаково сильных потребностей. Одной из них является самоутверждение, для реализации которого обогащение обычно служит очень действенным средством. Другая потребность заключается в обладании вещами, что является самостоятельной психологической особенностью. Она существует вследствие развитости у человека акизитивных эмоций, по классификации Б.И.Додонова. Признание такой потребности можно увидеть и у Э.Фромма в его описании экзистенциальной человеческой потребности в укорененности. Согласно данной концепции, человеческие существа теряют свой дом в мире природы, переживают изоляцию и беспомощность и потому стремятся обрести тот или иной вариант защищенности. Обладание вещами как раз и выступает одним из весьма надежных способов приспособления к окружающей действительности, т.е. достижения укорененности.
   В тех случаях, когда у "людей обогащения" большинство созидательных проектов рассматриваются не просто в свете реализации хозяйственных замыслов, но сильны мотивы творчества или самоутверждения, личностные системы могут приобретают одноосновный характер. И в более обычном варианте, примером чего служит, например, традиционные хозяйственные постройки или приобретения, идея созидания материального мира бывает очень сильна, и порой также задает доминанту для большинства взглядов, что осуществляется через образ хорошего хозяина.
   Стремление к обогащению, как известно, всегда обладало большим эмоциональным накалом и энергией. В художественной литературе оно неоднократно изображено в качестве одной из самых роковых страстей. Правда в контексте психоаналитической теории потребность накопления может трактоваться как фиксация анального этапа развития, для которой характерны скупость, консерватизм и антитворческие тенденции, но вряд ли это единственно возможный или непременный личностный вариант. Очевидно, страсть к обогащению может во многих случаях близко соседствовать с идеей созидания материального мира и создавать единый психологический комплекс.
  
  
  
   Заключение.
  
   Принципиальное содержание работы можно передать в таких основных положениях.
   Личность представляет собой совокупность внутренних факторов мотивации поведения, включающих особенности потребностной сферы, эмоциональные и волевые качества, установки и привычки, а также широкий круг усвоенных представлений о различных сторонах окружающей действительности.
   Читателю была предложена попытка подойти к пониманию личности с позиции, определяемой как когнитивно - содержательный подход. Она противопоставляется распространенному представлению о личности как системе, преимущественно определяемой совокупностью черт характера, и заключается в том, что личность в равной или более значительной мере формируется такими когнитивными факторами, как ценностные ориентации, взгляды и убеждения. Поведение человека с разной степенью декларативности и действенности исходит из определенных понятийных моделей и объяснительных конструкций. Каждая из парадигм имеет свои преимущества в зависимости от контекста и цели анализа личности, а в сочетании они создают относительно разностороннюю картину ее содержания. Термин "содержание личности" наиболее адекватно отражает совокупность факторов мотивации поведения индивида, поскольку, согласно данной концепции, значительное и часто ведущее место в ней занимают именно когнитивно - содержательные конструкции.
   В конкретной жизненной ситуации наиболее действенным мотивационным фактором может, в принципе, стать любой из названных личностных компонентов в зависимости от особенностей ситуации и жизненного опыта человека, причем порой даже неожиданно для субъекта, как например, в случаях проявления аффектов. Тем не менее наиболее стратегически значимыми мотивационными образованиями всегда являются представления, составляющие когнитивно - содержательную сферу личности. Они задают принципиальные социальные ориентиры, т. е. в наиболее общем плане предопределяют целенаправленное поведение человека.
   Когнитивно - содержательная сфера формируется на базе идей, усвоенных человеком в процессе социализации. Наиболее постоянные и значимые для него представления становятся личностными идеями и составляют его личностную систему. В работе проанализированы идеи, которые, по мнению автора, чаще всего представлены в личностном содержании большинства людей вследствие значимости данных идей в жизни индивида и общества. Некоторые из них, например, идеи групп справедливости и гуманности, относятся к категории ценностных ориентаций, хотя их мотивообразующая роль в различных случаях выглядит по - разному. Другие когниции, такие, как идеи самоутверждения, лжи, деградации человеческой культуры, борьбы, не соответствуют традиционному представлению о ценностях, но они могут занимать в содержании личности не менее важное место.
   Критериальным стержнем является механизм самоутверждения индивида. Он определяет основной принцип отбора для перехода тех или иных представлений в статус личностных идей - поддержание ими положительной Я - концепции субъекта. Для идей, меньше влияющих на самоутверждение, "фильтр" состоит в их близости опыту, особенностям восприятия, усвоенным в процессе социализации представления. Выделение основных, наиболее типичных идей, образующих личностные когнитивные системы, конечно, является гипотетическим, поскольку основано на наблюдениях, анализе научной и художественной литературы, авторской интуиции, а не экспериментальных процедурах, но подобный метод представляется адекватным характеру работы.
   В зависимости от своего содержания и практической действенности личностные идеи могут в различной степени влиять на поведенческую мотивацию субъекта: от интенсивного и постоянного влияния до очень опосредствованного и малозаметного воздействия, хотя и в этом случае они все же играют определенную роль. На основании этого критерия выделяются принципиальные и рабочие личностные идеи.
   Совокупность личностных идей отдельного человека можно определить как абстрактную, открытую, целенаправленную систему. В работе анализируются основные типы личностных систем, т.е. определяются типичные структурные варианты. Наиболее очевидными представляются пять таких типов в зависимости от роли системообразующей идеи и ее связи с идеями, образующими подсистемы. В принципе, несомненно, существуют и другие варианты, которые, возможно, станут предметом дальнейших исследований.
   Содержание представленных в работе личностных идей отражает наиболее характерные в жизни большинства людей сферы жизнедеятельности, отношение к фундаментальным социальным проблемам, мировоззренческую направленность, особенности межличностных отношений. Среди указанных в работе личностных представлений преобладают положительные идеи, которые в достаточной степени предопределяют в поведении человека социальную дисциплину, стремление к познанию, полезному созиданию, достаточно высокий уровень морали. Это, безусловно, находится в связи с тем, что данные идеи транслируются в общественное сознание на уровне системно организованного идеологического и морального просвещения.
   Работа всего социального механизма, в целом, несомненно, результативна, но это может утешать только философов, а не большинство людей, погруженных в решение злободневных проблем. На их долю достается немало житейских трудностей, которые в значительной мере исходят из несовершенства человеческих отношений. Поэтому очень важной задачей было показать те "идеи - вредители", которые противостоят всем грандиозным и небесполезным усилиям гуманитарного сознания. Выделены наиболее заметные ментальные стереотипы неадекватной трактовки и использования отдельных идей, называемые идеями - недоразумениями и эффектами искажения идей.
   Особое внимание направлено на оценку тех личностных идей, которые в типичных случаях становятся предпосылками развития мотивации ксенофобского и негуманного поведения. Главной из них является идея борьбы с врагами, которая, будучи взращенной на почве необходимости выживания, предстает в индивидуальном сознании в виде идей врага, наказания и сопротивления и, что особенно чувствительно для каждого, - в форме скандальности, грубости и склонности к насилию. В свою очередь, индивидуальное сознание возвращает идеологии и политике - поскольку их исполнители являются носителями тех же личностных идей - подозрительность, враждебность, "принципиальность" и ксенофобию. Популярность идеи борьбы объясняется тем, что она маскируется такими своими компонентами, как идеи героизма и борьбы за выживание. Существенными подпорками являются также измененные искажениями идеи свободы, мужской роли и сильной личности.
   Другим противостоянием всем приобретениям положительной морали служит идея лжи, являющаяся виртуозом мимикрии и маскировки. На нее работает вся изощренность человеческого интеллекта. Сложность проблемы состоит в том, что борьба и ложь - это не просто инстинктивные или импульсивные проявления, как это, по - видимому, было на заре человеческого рода, а именно идеи - выношенные и обточенные - а значит способные отстаивать свои позиции.
   В работе характеризуются те личностные варианты, в которых данные идеи стоят в основе системных связей, т.е. проводится типологический обзор личности в зависимости от содержания системы личностных идей. Сделана попытка составить эскизный психологический портрет представителей каждого выделенного типа.
   Трудно охватить все многообразие представлений человека, определяющее когнитивные факторы мотивации его поведения, но предпринятый выше обзор личностных идей позволяет хотя бы проиллюстрировать модель личности в свете когнитивно - содержательного подхода. В качестве системообразующих личностных идей взяты лишь наиболее заметные и типичные и, несомненно, ограниченные авторским субъективизмом представления. Доминирующее положение ведущих идей часто не выступает для наблюдателя достаточно очевидным в связи с разнообразием интересов, отношений и ситуативных моментов в жизнедеятельности человека, а также потому, что оно часто маскируется бытующими поведенческими стереотипами и социальными нормами, что особенно касается спорных или морально осуждаемых представлений. Влияние каждой системообразующей идеи оказывается в работе подчеркнутым с целью возможно большей убедительности излагаемого положения, в силу чего схематизация и упрощение выдвигаемого конструкта становятся почти неизбежными.
   Системные связи личностных идей представляются, в принципе, очень разнообразными и многоаспектными. В данной работе сделан только небольшой шаг в данном направлении, который, возможно, послужит определенной подсказкой для дальнейших поисков. Раскрытие взаимосвязи ведущих и второстепенных личностных идей, безусловно, представляет собой самостоятельную исследовательскую задачу, выходящую за рамки данной работы. Можно догадываться о существовании определенных закономерностей в соотношении отдельных представлений и характерных факторах влияния на их динамику. Некоторые из трансформаций, связанные, например, с возрастом, профессиональным статусом или состоянием здоровья, изучаются в работах, посвященных личностным изменениям.
   Значение и актуальность данной работы состоит, на наш взгляд, в том, что она обращает внимание на наиболее масштабные и действенные факторы формирования личности не только в контексте традиционных задач психологической науки, но и в связи с очевидными фундаментальными проблемами социального характера. В этом плане можно сказать, что сверхзадача работы заключается в том, чтобы показать всеохватывающую и, в целом, негативную по своим последствиям для человеческого общества роль таких личностных представлений, как идея борьбы с врагами, идея лжи и некоторые другие.
  
  
  
   Литература.
  
  
   1.Антология мудрости. - М., 2007.
   2.Аронсон Э. Общественное животное. - М.,1998.
   3.Бергсон А. Творческая эволюция. - М., 2001.
   4.Бердяев Н.А. О назначении человека. - М.,1993.
   5.Бернс Р. Развитие Я - концепции и воспитание. - М.,1986.
   6.Большой психологический словарь. - Под ред. Б.Г.Мещерякова, В.П.Зинченко. - С - П, М., 2005.
   7.Братусь Б.С. Аномалии личности. - М.,1988.
   8.Валянский С.И. Язык мой - враг мой.- М.,2007.
   9.Василюк Ф.Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). - М.,1984.
   10.Вассерман А. Дилогия атеизма. - Ж. "Октябрь", 2007, N 7, с.158.
   11.Васютинський В. Iнтеракцiйна психологiя влади. - К.,2005.
   12. Всемирная энциклопедия. Философия.- М., Минск, 2001.
   13.Голод С. И. Стабильность семьи: социологический и демографический аспекты. - Л.,1984.
   14.Горностай П.П. Личность и роль. - К.,2007.
   15.Даешь свободу! - Литературная газета, 2008, N 3 - 4, с.13.
   16.Добрович А.Б. Общение: наука и искусство. - М.,1978.
   17.Дорфман Л.Я. Метаиндивидуальный мир: Методологические и теоретические проблемы. - М.,1993.
   18.Дэвис Н. История Европы. - М., 2006.
   19.Ермаков Ю.А. Манипуляция личностью: смысл, приемы, последствия. - Екатеринбург,1995.
   20.Зейгарник Б.В. Теории личности в зарубежной психологии. - М.,1982
   21.Зеланд В. Вперед, в прошлое. - С-П., 2006.
   22.Зеланд В. Управление реальностью, С-П., 2006.
   23.Зиновьев А. Фактор понимания. - М., 2006.
   24.Капрара Дж.,Сервон Д. Психология личности. - СПб, 2003.
   25.Келли Дж. Психология личности, Теория личностных конструктов. - СПб, 2000.
   26.Козелецкий Ю. Человек многомерный (психологическое эссе). - К.,1991.
   27.Колесников В. Лекции по психологии индивидуальности. - М.,1996.
   28.Коул М. Культурно - историческая психология: наука будущего. - М.,1997.
   29.Кузнецов В. Потемкинские деревни города Неглупова. - Новый мир, 2008, N 1, с. 136 - 140.
   30.Леонтьев М. Пятый созыв. - Литературная газета, 2007, N 49, с. 2.
   31.Лившиц М., Рейнгардт Л. Кризис безобразия. - М.,1968.
   32.Лушин П.В. Личностные изменения как процесс: теория и практика. - Одесса, 2005.
   33.Мадди С.Р. Теории личности: сравнительный анализ. - СПб, 2002.
   34.Майерс Д. Социальная психология. - СПб, 1996.
   35.Мамардашвили М. Как я понимаю философию. - М.,1992.
   36.Маноха И. П. Человек и потенциал его бытия. - К.,1995.
   37.Марголис Дж. Личность и сознание: Перспективы нередуктивного материализма. - М..1986.
   38.Марусенко П. "Красный ренессанс" в Украине - от надежды до западни и бездны. - Зеркало недели, 2008, N 22, с. 21.
   39.Маслоу А. Психология бытия. - М.,1997.
   40.Маслоу А. Мотивация и личность - СПб, 1999.
   41.Менегетти А. Система и личность. - М.,1996.
   42.Менегетти А. Проект "Человек". - М.,2001.
   43.Мелихов А. Аристократия и национальная идея. - Ж. "Октябрь", 2007, N 8, с.163.
   44.Мерлин В.С. Личность как предмет психологического исследования. - Пермь, 1988.
   45.Мэй Ролло. Сила и невинность. - М.,2001.
   46.Мясников А.Г. Проблема права на ложь (прав ли был Кант?). - Вопросы философии, 2007, N 6, с.130 - 141.
   47.Олпорт Г. Личность в психологии. - М.,1998.
   48.Первин Л., Джон О. Психология личности: Теория и исследования. - М.,2001.
   49.Платонов К.К. Структура и развитие личности. - М.,1980.
   50.Прокофьев А.В. В поисках индивидуально-перфекционистского архетипа морали. (опыт интерпретации этической теории А.Бергсона).- Ж.. "Вопросы философии", 2007, N 2, с. 136-150.
   51.Рассел Б. История западной философии. - Новосибирск, 1994.
   52.Рассел Б. Человеческое познание. - К.,1997.
   53.Ритцер Дж. Современные социологические теории. - СПб, 2002.
   54.Роменец В.А. Жизнь и смерть: постижение разумом и верой. - К., 2003.
   55.Санаев П. Похороните меня за плинтусом. - М.,2007.
   56.Санникова О. П. Эмоциональность в структуре личности. - Одесса,1995.
   57.Семиченко В.А. Психология личности. - К., 2001.
   58.Сикалов В. Сквозь горлышко бутылки.- Зеркало недели, 2007, N 50, с. 20.
   59.Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. - М.,1992.
   60.Татенко В.А. Психология в субъектном измерении. - К., 1996.
   61.Титаренко Т.М. Життєвий свiт особистостi у межах i за межами буденностi.- К., 2003.
   62.Трухин И.А. Прихотливые тропы современной морали. - К.,2007.
   63.Фромм Э. Бегство от свободы. - М.,1987.
   64.Фромм Э. Душа человека. - М.,1992.
   65.Хохель С. Целостное восприятие личности и методы определения ее типа. - К.,1992.
   66.Эко Умберто. Имя розы.- М.,1989.
   67.Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М.,1996.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   248
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"